Текст книги "Ноша избранности (СИ)"

Автор книги: Тамара Мизина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Или отправляется на корм собакам.

Теперь недобрая усмешка изогнула губы девушки. Естественно, Гастас ни слова не пропустил из той, такой казалось бы такой случайной беседы, "за жизнь":

– Зло сказано, но честно.

– Я не хочу повторять чужие ошибки, ... госпожа, – паузой и наклоном головы он подчеркнул своё обращение. Глаза парня насмешливо блестели. Этот маленький словесный поединок он выиграл не унизившись и не унизив. Крошечная капля масла на раны оскорблённого самолюбия.

Бессонная ночь давала о себе знать. Борясь со сном, Аня напоила пленника, смыла ему кровь с лица. Две ничтожные ссадины под волосами и царапина через всю щёку. Любая рана на голове или лице такова. Сама – слова не стоит, но кровищи – как в фильме ужасов. Она сходила к источнику, наново наполнила фляги. Прекрасная это всё-таки вещь в дороге: фляга полная воды.

– Госпожа Анна, – негромко заговорил осмелевший юнец, – Почему вы не захотели стать моей женой? Вы бы каждый день ели кашу с бараниной и служили только мне. Я сын – вождя, а этот воин живёт одним днём. Сегодня он жив – и рад этому. Завтра он мёртв – и некому о нём заплакать. У него нет ни дома, ни семьи, ни рода, ни племени...

– У меня – тоже, – огрызнулась Аня.

– Что?

– Ни дома, ни семьи. И лишь один друг. А последнее – принято беречь. Лучше ответь: почему там ты говорил со мной на языке бича, а здесь – на языке мне понятном?

– Господа не говорят на языке рабов, – надулся парнишка. – А я – сын вождя!

– О чём болтает этот дохляк? – Гастас вёл лошадь, и через её седло, как две шкуры, были перекинуты собачьи доспехи. Выглядел воин озабоченно.

– Что-то случилось? – спросила Аня.

Юноша пожал плечами:

– Ничего. Но я осмотрел собак. На них нет ни царапины. Между тем они мертвы.

– Колдовство, – с почти комической невозмутимостью ответила Аня. Этот аргумент нравился ей всё больше и больше.

– Да, госпожа Анна, – ответил Гастас так смиренно, что ей стало стыдно. Не привыкла она ещё врать в глаза.

Воин спешно и сноровисто увязывал добычу.

– Мальчик твердит, что он – сын вождя, – попыталась разбить тишину Аня.

– Нашёл чем хвастаться, – отмахнулся парень. – Да у его папаши несколько жён и два десятка сыновей. Одним больше, одним меньше, – он даже не заметит. Я не знаю: согласится вождь отдать за сына хотя бы твою подругу?

– Отдаст! – от возмущения парнишка даже покраснел. – Кому нужна ленивая, сварливая баба! А твоя дерзкая девка, не будь она девственницей, давно бы пошла на корм собакам!

– Да, дерзости госпоже Анне не занимать, – поддразнил воин пленника.

Что тому причиной? Усталость или ощущение невероятной удачи? Но Аня вдруг обиделась:

– Ага! Дети, кухня, церковь и вечное молчание! Таково, значит, место женщины? Только не забудьте: опираться можно лишь на то, что сопротивляется!

– На то, что сопротивляется? – с недоумением переспросил Гастас.

– Да! А если не понял, – попробуй опереться на воду!

– На воду нельзя опереться...

– Потому что она не сопротивляется!

– А вы, госпожа Анна, сопротивляетесь?

– Да!

Гастас в задумчивости покачал головой, затянул последний ремень поклажи:

– Нам надо ехать, пока собачники не поняли, что добыча ускользнула и не перекрыли нам дорогу в город. Да и горожан неплохо бы предупредить о таких гостях.

– Ехать? – Аня вдруг почувствовала, как улетучивается её глупый кураж. – На лошади? Я не умею.

Взгляд парня стал задумчивым:

– Что ж, поедете у меня за спиной. Пристегнётесь ремнём и можете даже спать. Или... – он задумался.

– Нет, нет, я поеду!

– Отлично. А этот щенка закинем на вторую лошадь. А то он, с его мягкими сапогами, четверти пути не осилит. Вставай, дохляк, – воин отвязал пленника от дерева, привязал ему свободный конец ремня к стянутым за спиной рукам, после чего поднял и буквально закинул парнишку коню на спину, связал ноги под брюхом лошади, предупредил. – Вздумаешь бежать, – вспомни, что копьё летит очень далеко, а ты стоишь гораздо дешевле, чем поклажа на этой лошади.

Анну он подсадил на круп коню куда почтительнее. Сам взлетел ему на спину, передал спутнице ремень с пряжкой:

– Пристёгивайся. Не бойся опереться на меня, – и тут же послал коня вперёд. Два повода в одной руке.

Конь шёл ровной, чуть тряской рысью, укачивая и без того измученную девушку. Странный, рванный сон повис на ресницах: выжженная равнина, как костями усыпанная белым камнем, белые, заснеженные горы на горизонте, чёрная, одинокая гора, и чёрный, беззвучный вихрь, вырвавшийся из её вершины.

Что-то больно врезалось ей в бок. Аня открыла глаза. Ага! Это ремень не даёт ей свалиться на ходу. Вокруг степь. Солнце чуть приподнялось над горизонтом. Вздохнув, девушка привалилась к широкой спине своего спутника. Эта тряская рысь так укачивает...

И опять чернота перед глазами, но не мёртвая и страшная, а глубокая, как бархат с серебряными гвоздиками. Да это же звёздное небо. Одна из звёзд начинает расти, наливаясь краснотой. Лучи её – как языки пламени. И опять жёсткий удар в бок обрывает сон. Ремень. А солнце жарит во всю.

– Пить.

Гастас, не оглядываясь, передаёт ей флягу через плечо. Вода в фляге тёплая, задохнувшаяся, но необыкновенно вкусная.

– Спасибо. Скоро уже?

– К полудню будем. Не хочу гнать коней.

– А собачники?

– Они далеко. Куда им за нами угнаться. У них – овцы.

– У тебя в городе родные?

– Знакомый. Но он нас примет. Он держит постоялый двор для таких воинов, как я.

– Он тоже воин?

– Бывший. Был младшим в семье, ушёл из дому, побродил с караванами по свету. А тут – чёрная смерть, и он – единственный наследник. Вернулся на родину. Живёт.

– А ты? Тоже младший?

– А у меня вообще никого нет. Кроме друзей. Живу, пока Гнилая не приберёт.

– Гнилая это, – вспомнилось чудовище из кошмара. – смерть?

– Она и есть. Только упоминать её так не принято. Чтобы не приваживать.

– Извини, я не знала.

– Пустяки.

– Неужели у тебя вообще родных нет? – наверно вопрос её звучал бестактно, но парень лишь отмахнулся:

– А если и есть, то что с того? Я же не собачник, чтобы родным людям смерти желать. Спите, госпожа. Силы вам ещё понадобятся.

В третий раз снов не было, а разбудил её Гастас:

– Госпожа Анна, просыпайтесь. Город скоро, – он помог ей спуститься на землю, поддержал, пока она разминала затёкшие ноги, поясняя по ходу. – Я и вы – свободные люди и потому должны въехать в город верхом. Раб побежит за нами на верёвке.

– Но я никогда...

– Не ездили верхом? Выдержите. Тут недалеко. – Он развязал пленнику ноги, без церемоний сдёрнул его наземь, конец петли отвязал от запястий и присоединил к своему поводу, после чего усадил Аню верхом, боком, по-женски, взлетел на коня сам. – Но! Поехали! Скоро будет вода и отдых.

Пейзаж вокруг изменился. Дорога, клочки обработанной земли, группы деревьев. А кое-где и высокие частоколы вокруг нескольких домов сразу. И, разумеется, люди, смотревшие на путников с откровенным страхом.

– Чего они бояться? Нас?

– Нет. Моих доспехов. Костяные панцири собачников им слишком хорошо знакомы.

– Так их надо предупредить!

– Считай, уже предупредили. Смотри, как резво они прячутся за стены и частоколы. А вон, видишь? Пыль клубится. Это вестник в город поскакал. Тревога поднята.

Верховая езда без опоры с непривычки выматывала. Впрочем, вдали уже показались стены города: крутой земляной вал, обложенный белым камнем и высокая, сплошная деревянная стена на валу. Верх стены сделан в виде длинного балкона с навесом. И лестницу не приставишь, и снизу не подлезешь. Над воротами и по углам стены – выступающие смотровые башни. Стоит город на высоком берегу реки, над обрывом. Земля вокруг – пустынная. Понятное дело: гора, высоко, воды нет, чего зря сеять? По правую руку от ворот в чистом поле сооружение из камней, глины и брёвен: стены, ворота нараспах, крыши нет.

– Что это, Гастас?

– Погост. Для тех, кто сам не хочет или кого в город пускать не хотят.

Глава 4 Медвежье логово.

К воротам путники подъехали удачно. Утренний поток поселян в город закончился, а вечерний отток из города только-только начинался. Люди со страхом и подозрением следили за парой верховых и даже приостановились в воротах, намереваясь послушать их разговор с стражниками.

– Кто такие? Откуда?

– Мы – мирные путники. Я – Гастас, служу тому, кто платит. А это – госпожа Анна – лекарка из России.

– Откуда?

– Из очень далёкой земли.

– А чего её сюда занесло?

– Пророчество, господин страж, – подала голос Аня. – Позвольте нам въехать в город. Мы очень устали.

– Обождёте! – грубо отрезал страж и перенёс своё внимание на Гастаса. – Доспехи твои мне что-то не нравятся.

– Я их только сегодня утром надел, – безмятежно отозвался парень и пояснил. – Мы с госпожой Анной в скалах заночевали. С рассветом хотели дальше идти, а на нас, на мирных путников, эти дикари, с собаками которые, напали. Вот и пришлось объяснять неразумным, что негоже тревожить незнакомых, мирных людей без причины и повода.

– И сколько их было, этих нехороших дикарей?

– Двое. Один – Гастас поддёрнул ремень, подтаскивая пленника поближе, – вот. Второй – в скалах остался. Ворон кормит. У него-то я доспех и позаимствовал. А то у меня вообще никакого не было.

– Собачники да без собак? Ой врёшь!

– Зачем врать? – Гастас постучал плетью по одному из тюков. – Расстегни пряжку и глянь сам.

Старший в дозоре кивнул подчинённому. Тот расстегнул один из ремней в тюке, обнажив медную чешую собачьего доспеха.

– Их два, – пояснил Гастас, невозмутимо наслаждаясь произведённым впечатлением.

– Сколько?

– Два, два.

– Да как же ты ...

– Справился? А я тут не при чём. Это госпожа Анна. Она не только лекарка, но ещё и ведьма. Её ведёт пророчество. С таким не шутят.

Стражники переглянулись растерянно:

– А куда вы направляетесь?

– Пока к Тадарику. Остановимся у него, отдохнём, дождёмся попутного каравана и в дорогу. Ну так как? Пропускаете?

– А въездная пошлина?

Гастас отцепил от седла мешочек с "браслетами", встряхнул, передал стражнику:

– Здесь меди, по меньшей мере на два серебряных, а с нас причитается всего восемь больших медяков.

– Всего-то восемь?

– Считай сам: по одному – с человека, и того – три. По два – с лошади, и того – семь. И по половине за поклажу. Всего – восемь.

– Так и клади восемь.

– Хорошо. Будь по-твоему, – Гастас выхватил из рук воина мешочек, поднял над головой, громко обращаясь к зрителям-поселянам, ждущим своей очереди выехать из города. – Кому нужна медь? Кто купит это за десять медяков?

– Эй! Ты говорил про восемь! -возмутился было стражник.

– Мой товар – моя цена, – отрезал Гастас и опять поднял мешок. – Подходите, люди добрые, смотрите, щупайте. Товар стоящий. Будь у меня деньги на въезд – за гроши бы не предлагал.

– Покажи, – спрыгнул с телеги один из поселян.

– Назад! Деревенщина! Здесь вам не торг.

– Не беда, – пустяки Гастаса никогда не смущали. – Сейчас добрый человек выедет из города. За стеной же – другой закон. Кто что хочет, – тот и продаёт. Кому что надо, – тот и покупает.

– Верно! – крикнул один из поселян, не в силах отказать себе в удовольствии подразнить стражу. – Поднимайте бревно! Мне домой пора.

– Вороны вас забери! – Выругался стражник. И вдруг, с неожиданным проворством вырвал из рук Гастаса спорный мешок. – Проезжайте! Не задерживайтесь! Столпились тут. Рты пораззявили.

Город за стеной оказался вполне приличным. Мощёные черепком и плоским, белым камнем улицы, дома за деревянными, белёными заборами. Они проехали краем рыночной площади, где добрая половина торговцев спешно укладывала свои пожитки. Скоро вечер. За площадью распахнулся простор реки и речной низины, не закрытые низкой, городской стеной. Свернули в одну из кривых улочек.

Ворота этого дома были гостеприимно распахнуты. Над воротами – привязана большая охапка сена. Постоялый двор. Гастас спешился, завёл коней. Прямо – дом-мазанка с верандой. Слева – крытые стойла для лошадей. На веранде, за столами на скамьях – несколько скучающих то ли посетителей, то ли постояльцев. Неспешно с веранды во двор спустился хозяин: крупный тяжёлый, усатый мужчина лет до сорока, с гладко выбритым подбородком, вальяжной мягкостью движений напоминающий медведя.

– Привет, Тадарик, – вскинул руку Гастас. – Принимай постояльцев.

– Приветствую...

– Не узнал? Я – Гастас, побратим Лагаста. Помнишь? Мы жили у тебя зимой.

– Лагаста? Помню, помню. Где же он?

– У собачников.

– А ты, значит, здесь?

– Ну, обогнал чуток. Завтра эти твари будут под городом менять рабов на зерно.

– Другое дело. С кем это ты?

– Это – госпожа Анна. – Гастас помог девушке спуститься на землю. – Она из России. Лекарка и ведьма. Мы вместе бежали от собачников.

– От собачников?

– Тадарик, может хватит держать нас на пороге?

Лёгкая усмешка тронула губы хозяина. Он широким жестом указал пришельцам на стойла, на веранду:

– Проходите, поболтаем. Эй! Старуха! Принеси поесть гостям. И выпить.

– И каких-нибудь объедков этому псу, – Гастас дёрнул за ремень, подтягивая пленника.

– Собачник?

– Собачник.

Гастас поставил коней под навес, к яслям с сеном, разнуздал их. Тут же в длинной колоде плескалась нагретая на солнце вода. Раба он привязал рядом под навесом, как собаку. Размотал ему руки и тут же связал снова, но впереди. Потом за руку повёл Аню на веранду.

Голые столы просто светились от чистоты, как и доски помоста. Скамьи же и лавки стояли тёмные, тяжёлые. Гастас усадил спутницу, сел сам. Женщина лет тридцати в серо-белом платке, серой рубахе с длинными рукавами и длинной прямой, буро-рыжей, полосатой юбке с полотняным передником поставила перед ними глиняные кружки для пива, похожие на маленькие, широкогорлые кувшинчики, тарелку с уже причерствевшими пирогами, кувшин с каким-то питьём.

– Можно мне воды? – попросила Аня, не испытывавшая доверия к местному алкоголю. Женщина молча кивнула и через несколько минут рядом, на столе появился ещё один кувшин: влажный, дышащий прохладой глубокого колодца.

В пирогах оказалась рыба, запечённая как есть: с чешуёй, головой, костями и потрохами. Для того, чтобы есть её – существовал целый ритуал. Во-первых, пирог полагалось "раскрыть", аккуратно срезав и сняв верхнюю корку. С рыбы лежащей в пироге, как на блюде, пластом снималась кожа с чешуёй, мякоть съедалась вместе со снятой коркой, как с хлебом, вприкуску. Выбранные кости и потроха выкидывались вслед за чешуёй. Оставшаяся рыбная мякоть доедалась с нижней коркой, как бутерброд и чешуя здесь становилась проблемой, но не такой уж серьёзной чтобы прекращать еду. По сравнению с недавней, жёсткой, грязной кашей из размола и колючей, застревающей в горле остью, чешуя не стоила внимания. В считанные минуты на столе перед едоками выросла целая гора костей и шелухи. Из любопытства, Аня попробовала хмельной напиток из кувшина. Он оказался мутным, отдавал мукой, дрожжами, пенился и пощипывал язык. Что-то среднее между пивом и бражкой. А рыбка в пирогах – ничего. Не смотря на чешую, жирненькая, вкусная. На одной даже останавливаться не хочется. Вон, Гастас, второй пирог потянул.

Покончив с третьим пирогом, Гастас отодвинул блюдо, обхватил кружку всей пятернёй. Служанка аккуратно смела со стола в передник рыбью шелуху, не просыпав на пол ни крошки. Хозяин пододвинул грубый табурет, сел напротив гостей:

– Рассказывай.

– Если по порядку, – парень отхлебнул из кружки пива, – то мы шли с караваном из "Дальнего" в "Вороний город". Сюда, в "Пристепье", заходить не думали. Двенадцать дней назад на караван напали собачники. В тот день наш десяток шёл пешим. Мы и остались. Караван ушёл. Мы задержали собачников, насколько смогли. Двоих собаки загрызли сразу. Кого-то покусали. Вначале было ничего. Потом раны воспалились. Собачники добили Тропа, затем – Карка. На очереди был я. К моему счастью в тот день эти звери захватили госпожу Анну и её друзей. Какой-то маг закинул их в эти степи. Госпожа Анна вылечила меня. Но, уже к несчастью, тот щенок положил на неё глаз. В общем, он увидел мою повязку (госпожа Анна порвала для неё своё головное покрывало) и взбесился. Щенок наябедничал отцу и нас приколотили на ночь в степи. Надеюсь, что должно было последовать за этим – никому объяснять не надо?

– Да понятно, – отозвался один из посетителей. Все они собрались у стола рассказчика.

– День бегать на привязи за всадником, а вечером – поддержал его сосед, – собачий котёл.

– Вот госпожа Анна, – продолжил рассказ Гастас, – и не захотела дожидаться утра. Она освободилась от цепей сама, освободила меня и мы – бежали ...

– Освободила от цепей? – с сомнением покачал головой Тадарик. – Если она так легко могла снять цепи, и бежать, то почему не сделала это сразу?

– Потому что я не знала куда идти, – вставила свою реплику Аня.

Быстрый и тяжёлый, как удар взгляд хозяина дома, заставил её прикусить язык.

– Не зная дороги, – далеко не убежишь. Так решила госпожа Анна. – Гастас не раздумывая пришёл на помощь спутнице. – Проводником стал я.

– Очень разумно для женщины. Пусть даже и ведьмы, – вынужденно согласился хозяин. – Так вы бежали? И собачники не послали за вами погоню?

– Конечно послали. Иначе на ком бы мы приехали в город?

– Так! – Тадарик вскинул руку, придерживая рассказчика. – За вами послали двух всадников и ты одолел их голыми руками? В это можно поверить. Как воины, собачники стоят не дорого.

– Тадарик, посмотри на раба, на лошадей, на мою броню...

– Я говорю: я верю тебе. Но неужели эти храбрецы, погнавшиеся за вами, не пустили по следу собак?

– Конечно пустили. Двух псов.

– И?

– Псов пришлось убить.

– Голыми руками?

– Голыми руками.

– Тадарик! Да он же врёт нам в глаза! Да если он такой боец, что безоружный одолел двух псов, то почему он не сделал этого будучи при оружии и в доспехах, когда остался в степи?!

– Тадарик, – Гастас опустил глаза, стиснул кулаки, но голос его оставался тих и ровен. – Почему ты позволяешь оскорблять гостя в твоём доме?

– Ну-у-у ... – Как бы в раздумье протянул "Медведь".

– Ты тоже не веришь мне. Хорошо, – на стол лёг нож в ножнах.

– Никто не отрицает, что ты убил человека, – возмутился тот же посетитель. Гастас его реплику проигнорировал:

– Сколько он, по-вашему стоит?

– Ну, – хозяин взял клинок, освободил от кожаного чехла, повертел в руках, любуясь багрово-сизым, матовым блеском металла. В усах бывалого воина пряталась снисходительная усмешка: мальчик зря горячится. Но если он так хочет заплатить – пусть платит. – Не меньше пяти золотых.

– Ставишь против хотя бы три?

– Обижаешь. Зачем три? Ставлю пять. Разве я похож на крохобора?

– Так вот: нож против пяти золотых за то, что собаки были убиты.

– Идёт. Какие доказательства? За ними далеко идти?

– До конюшни.

Широкий, хозяйский размах:

– Конюшня рядом.

Гастас не спеша спустился с веранды, прошёл через двор, снял со спины Аниной лошади тюк, принёс его, развязал ремни, снял кожу, в которую тюк был завёрнут, развернул. Две собачьи брони и "костяной" панцирь кочевника ковриками расстелились на полу. Зрители, как завороженные трогали и гладили сизую бронзу бляшек и колец. Хозяин сидел над ними, широко расставив ноги, упершись кулаками в бёдра и чуть покачиваясь. Сейчас он уже напоминал не медведя, а оглушённого быка.

– А кто подтвердит, что собак убил именно ты? Может быть они сами... того? – попытался разрядить обстановку ещё один посетитель.

– Точно! Сами подавились, сами померли, а Гастас только броню с них снял, – опять не удержавшись, съехидничала Аня.

– Цыц! – рявкнул хозяин снова уподобляясь медведю, на этот раз разъярённому. – Вот брони. Сами собаки сдохнуть не могли. Значит, их убил Гастас.

– А я не говорил, что прикончил собак, – упрямо возразил ему парень. – Я только сказал, что псов пришлось убить.

– Значит всё-таки они сдохли сами?

– Ага, подавились чем-то несъедобным, – вставила реплику девушка. Тадарик и на этот раз её проигнорировал, а Гастас заявил чётко, почти по слогам:

– Псов убила Госпожа Анна. Как? Не знаю. Я тогда лежал под собакой.

– И пёс тебя не порвал? – опять вылез всё тот же скептик.

– Дружище, – поморщился хозяин, – помолчи, если ничего не смыслишь. Когда собаке дан приказ "Взять", – она не кусает. Она просто сшибает с ног. Ну и держит потом, пока хозяева не подъедут.

– А всадники отстали.

– А ты успел очухаться?

– Да. И был зол, как дикий кот.

– Хорошо, – подвёл итог рассказу с спору Тадарик. – Собак вы убили, до города добрались, деньги ты у меня выиграл. Что будешь делать дальше?

– Во-первых, – уголком рта улыбнулся Гастас, – верну монеты тебе. Как плату за пищу, пиво и кров.

– За пять золотых, вдвоём, можно прожить год. Даже с лошадьми.

– Год у тебя я жить не собираюсь. Завтра к городу подойдут собачники. Послезавтра, с утра я намерен наведаться к ним.

– Хочешь выкупить Лагаста?

– И не только. Две собачьи брони стоят дорого. Очень дорого.

– Потом вы наймётесь в охрану каравана... Ну что ж, дело доброе. Такому – не грех помочь.

– Ну так помоги.

– Прямо сейчас?

– А почему бы и нет?

– Чем?

– Во-первых, одолжи мне золотой.

– Золотой? – глаза хозяина блеснули. – Пожалуйста. Хоть сию минуту. А, когда сможешь, отдашь три.

– Согласен. Второе: мне нужны свидетели.

– Что засвидетельствовать?

– То, что я и госпожа Анна – свободные люди, а не беглые рабы.

– Ну, что касается тебя, то это просто. Я тебя знаю и мои друзья тебя вспомнят. Но что касается твоей спутницы... Сам понимаешь, она – женщина. Её слова судья во внимание не примет.

– Поэтому я и обращаюсь к тебе. Все в городе знают, что ты много путешествовал. Мог же ты побывать в далёкой Росси?

– Вполне, даже если и не был там никогда.

– Сможешь подтвердить, что эта девушка – из России? А я расскажу, как собачники захватили в степи мирных путников, что, кстати, чистая правда.

– Попытаться ... можно. Идём?

– Куда?

– К судье.

– Прямо сейчас?

– А почему бы и нет? – Лицо Тадарика так и лучилось добродушным самодовольством. Не поворачивая головы, он рявкнул, – Старуха!

Из дома выглянула всё таже женщина. Руки у неё были мокрые и она вытирала их о передник.

– Отведи гостью в дом. Подбери ей одежду. Пусть умоется, переоденется. Да! – Взгляд его упёрся в Анну. – Вот это! – Пальцем мужчина провёл себе вдоль шеи сверху вниз. – Сними. Так торговцы помечают рабынь-девственниц. А ты – не рабыня.

– Как я забыл! – Гастас буквально вскочил с лавки. – Госпожа въехала в город...

– Да не шуми ты так, – оборвал парня хозяин. – Сколько людей вас видело? Сколько запомнило? И не забывай! В нашем городе нет ни одного человека, который даст показания в пользу собачников. Старуха!

– Какое платье брать? – сухо уточнила женщина.

– Скромное. Платье, обувь, покрывало – всё скромное. Ибо девушку украшает скромность.

– И прозрачное платьице, – опять не удержалась от ехидной реплики Аня. На этот раз Тадарик чуть повернул голову в её сторону, как бы прислушиваясь. На лице его отразилось недоумение, медленно, по мере то как смысл остроты доходил до него, сменяющееся пониманием. Он захохотал. Громко, резко, во весь голос, хлопнул себя по коленям, заходясь неудержимым, гомерическим смехом:

– Прозрачное платьице?

Хохотали посетители, на разные голоса, смеялся Гастас, улыбалась Аня. Лишь служанка хранила высокомерное молчание, с лёгкой брезгливостью наблюдая за веселящимися мужчинами.

– Прозрачное платьице! – Тадарик вытер выступившие от смеха слёзы. – Надо же так ответить! Старуха, пусть платье будет не слишком прозрачным. Ох, не могу! Скромное и прозрачное платьице...

– Теперь ты веришь, что она из России?

– Теперь? Верю. Хоть и не был там ни разу. Ни одна из наших женщин так не ответила бы. Старуха! Ты долго будешь пялиться на нас? Солнце на месте не стоит.

Последняя реплика звучала особенно уместно. Не отставая от служанки, Аня вошла в дом спешно, на ходу сматывала с шеи уличающий её платок. Женщина уже зарылась в сундук, вынимая и откладывая в сторону аккуратно сложенные вещи. Наконец она нашла то, что искала.

– Мне бы ополоснуться, – робко попросила Аня.

– Это можно, госпожа. В саду. Те жеребцы ржут сейчас во дворе и вам не помешают.

Тёплая, настоявшаяся вода из огромной, долблёной колоды сладко пахла тиной. Аня тёрла себя пучком травы, женщина поливала её из долблёного, деревянного ковша с резной ручкой. Медный ошейник девушка заметила лишь под открытым небом:

– Ты – рабыня?

– Да.

– Как твоё имя?

– Старуха.

– Так тебя зовёт хозяин? – С трудом скрывая любопытство, Аня искоса разглядывала собеседницу: худощавая, но не заморенная, быстрая в движениях, глаза – карии, по возрасту конечно не девочка, но до "старухи" – далеко да и пришибленной не выглядит. – А имя...

– А зачем имя женщине?

Вопрос, конечно спорный, но ... что ни город – то норов, что ни народ – то новый обычай. Аня неопределённо пожала плечами:

– Ну, ... чтоб было. У нас имена есть у всех, – право, зря она подняла эту скользкую тему. – А хозяин твой как? (Добрый? Злой? Понятия добра и зла тоже могут быть разными) Справедливый?

– Хозяин как хозяин. Бывают хуже, – неохотно отвечает женщина, в свою очередь, исподтишка оценивая собеседницу: не юнница, среднего роста и сложения, светлокожая, сероглазая. Светлые волосы постоялицы коротки до непристойности. Да и ведёт она себя слишком вольно, хотя ... девушка из дальних краёв, голыми руками одолевшая двух боевых псов, не может быть такой, как все.

– Значит неплохой? – Ане показалось что она нащупала что-то общее. Рабыня её оптимизма не разделяла:

– Неплох, если всё по его воле делается. В городе его за глаза "Мясник" зовут и бояться.

Аня смутилась. Кличка – кличкой, но на кровожадного мясника хозяин дома совсем не смахивал. Скорее на медведя. Грубоват, опасен конечно, но и симпатичен.

– Мне показалось, что он умеет привлекать сердца...

Глаза собеседницы зло сверкнули:

– Ты – ведьма, тебе виднее.

Что это? Неужели ревность? Ощущение – будто идёшь по раскачивающемуся канату. Одно неловкое движение и... Интересно, а что будет? Она всё-таки гостья. И законы гостеприимства здесь, похоже, соблюдаются неукоснительно. Недаром, именно к ним недавно взывал Гастас. Но от гостя тоже требуют пристойного поведения. Да, она же для всех чужеземка и ведьма.

– Верно говоришь, – прошептала Аня как бы для себя. Перед её мысленным взором детали сложились в картинку, поражавшую своей ясностью: конечно хозяин спал с рабыней. Так же просто, как ел, пил, балагурил и, возможно, дрался. Но и рабыня не была бездушной вещью. Эта, раньше времени усохшая женщина, похоже безумно и молча обожала своего шумного, громогласного, несомненно харизматичного повелителя и ... столь же безумно и молча ревновала его к каждой юбке. Тоже похоже, не без оснований.

– Верно. – повторила девушка уже вслух. – Судьбе было угодно, чтобы мой путь и его путь пересеклись, но то, что вдруг пересеклось вдруг и расходится. А вот ваши пути, пожалуй, будут сплетены до последнего часа.

Аня не слишком рисковала изрекая своё предсказание. Она то в городе не задержится. По крайней мере на долго. А вот рабыне от хозяина никуда не деться. Ну, не похож этот медведь на жмота, способного ради пары медяков сбыть со двора постаревшую, но верную служанку. Скорей вторую, свежую работницу купит.

Бесформенное, похожее на мешок длинное платье подогнано по фигуре шнурками и заколками. Объёмистый шарф скрывает короткую стрижку. На ногах – кожаные подошвы с ремешками. И, поверх всего – покрывало, способное из-за своей обширности заменить плащ.

Мужчины естественно поворчали по поводу женской неторопливости, но скорее для проформы.

Гастас тоже ополоснулся у колодца, побрился, и даже помолодел. Совсем юнец. И двадцати лет нет. Хотя, наверно для этого мира и для этой эпохи – двадцать лет – серьёзный возраст, если за оружие в двенадцать – четырнадцать берутся. Он снял панцирь, переоделся: рубаха, штаны, короткий плащ, кожаные башмаки-поршни на шнурках с подшитой подошвой из толстой кожи. Выглядел юноша вполне симпатично, хотя и терялся на фоне Тадарика. Этот вырядился в пух и прах: меховая шапка, роскошный по местным меркам полосатый, длинный, до земли плащ, отороченный для пущей красоты ярко-рыжим, лисьим мехом; перевязь с медными бляхами, напомнили Ане наряд Портоса. Как тот книжный гигант, Тадарик явно не прочь был прихвастнуть своим достатком. Свита из нахлебников и посетителей харчевни добавляла ему внушительности. Пленника тоже решено было взять с собой. Его поволокли, как пса, на верёвке, не обращая внимания ни на стоны, ни на измученный вид. Крошечный, пеший переход буквально убил этого наездника "по жизни".

Солнце клонилось к горизонту, посетителей в суде уже не оставалось и Тадарик смог сразу приступить к сути дела:

– Уважаемые хранители законов, – начал он не без рисовки и пафоса. – Мой гость, приехавший издалека, хочет подать жалобу на учинённое над ним беззаконие. Он сопровождал торговый караван, когда грязные и беззаконные бродяги, кормящие своих собак человечиной, напали на них и захватили в плен его и его товарищей по оружию. Так же мой гость свидетельствует ещё об одном преступлении, совершившемся на его глазах. Госпожа Анна, путешествующая с друзьями, была захвачена в балке "Голодного колодца", что в пяти днях пешего пути от нашего, богохранимого города. Подлые деяния...

– Тадарик, – вздохнув, остановил краснобая седой, дряхлеющий уже мужчина в добротном платье, поверх которого был накинут длинный, полосатый, как у Тадарика плащ, но не с лисьей, а с куньей оторочкой. Не иначе – городской судья. – Ты же знаешь, что такие жалобы подобны туману? Мы бессильны усмирить бесчинства собачников в степи. Только в городе мы можем требовать от них уважения к закону.

– А тебе-то что за печаль, уважаемый хранитель справедливости? – резко сменил тон беседы Тадарик, переходя от пафоса чуть ли ни к панибратству. – Твоё дело – принять жалобу, присоединить её к многим и прочим. Остальное – во власти богов и судьбы.

– Разумно сказано, – смягчился судья и тут же хитро прищурился. – Но жалобы пишутся на телячьей коже, а она стоит не дёшево.

– Среди моих гостей нет нищих, – возразил судье Тадарик. И седеющие помощники судьи зашевелились, извлекая из сундука, на котором сидели, куски выскобленной добела тонкой кожи, тростинки для письма, роговые чернильницы и стопки исписанных, тоненьких деревянных дощечек, – как поняла Аня местные книги и кодексы.

– Порядок есть порядок, – не обращая внимания на эти приготовления, заметил судья. – Прежде чем принять жалобу, мы должны удостовериться, что твой гость действительно свободный, достойный доверия человек. У него есть свидетели?

– Есть. Мой гость не впервые останавливается в моём доме. Я знаю его, знаю его друзей. Мои друзья, жители нашего города, тоже знают их...