Текст книги "Ноша избранности (СИ)"

Автор книги: Тамара Мизина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Нет, просто друг. Точнее это раньше, а потом... – неспешная речь собеседника, его ненавязчивое сочувствие, которое и слепой бы заметил, взывали к откровенности. А почему бы и нет? Он ведь посторонний, умеет слушать. Мама рассказывала, что когда в молодости, у неё случались тяжёлые моменты в жизни, она искала помощи именно у постороннего. – Он, в общем, в Тину влюбился. Это моя подруга. Она же красивее меня, и платья у неё красивее, и обувь. Не то, что у меня ...

– То есть её семья богаче твоей? – равнодушный, как бы само собой разумеющийся вывод. В первое мгновение Аня задохнулась от возмущения. Неужели всё в этом мире сводится к деньгам?

– Нет, но ... (А ведь чужак прав.) – Мысль прорезалась неожиданно и почему-то внесла успокоение. Может быть потому, что мужчина был действительно чужим для неё? – Наверно, да. Её семья действительно богаче. А моя... У меня и отца-то нет. Только мама.

– Погиб?

– Нет. Влюбился и ушёл.

– Бросил?

– Нет, но... он же влюбился! Разве было бы лучше, если бы он жил с нами без любви?

– Думаю, тебе было бы лучше. И твоей маме – тоже. Женщине без мужчины очень трудно.

Ответ Аню потряс. Простотой и... честностью. Одновременно опять покачнув её привычное и устоявшееся миропонимание. Действительно, отец не остался с ними ... Опять деньги. Как и в случае с Мишаней. Но её мир рушился и девушка поспешно встала на защиту своего мира:

– Ну, мы же не пропали. И я не пропала. Выросла и выучилась бы, если бы не колдовство.

– Выучилась бы? – переспросил мужчина.

– Ну да. Стала бы ... – Аня опять почувствовала почву под ногами и теперь искала понятное для собеседника слово, – лекаркой! Как мама.

– Не ведьмой?

– Что ведьма!? – поморщилась девушка. – Подумаешь, ведьма! Хорошая лекарка стоит больше ведьмы. Эти ведьмы – все невежды и недоучки. Фокусами занимаются.

– Фокусами?

– Ну да. Громы, молнии, а пользы – никакой.

– Ты – ведьма, тебе видней.

– Я не ведьма!

– Ты недоучка, значит – ведьма. Пусть даже и не хочешь ею быть.

Довод собеседника опять сбил девушку с толку. Как всё-таки трудно с ним говорить. Чужак. Человек из другого мира. Бесстрастное лицо, спокойная, доверительная речь, взгляд... Аня вздрогнула. Только что открытый и доброжелательный взгляд её собеседника стал стеклянным. Словно окно закрыли. Девушка проследила за этим взглядом, вздрогнула, вскочила. К ним подъезжала уже осточертевшая ей парочка верховых: седобородый в медном доспехе и надоедливый "Щенок". Они проехали мимо, демонстративно игнорируя её, остановили лошадей перед пленниками.

Кончик бича ужалил пленного воина в щёку. Несколько капель крови набрякли на обветренной, щетинистой коже. Человек встал, потянув цепью остальных своих товарищей. "Щенок" что-то зло протявкал на своём языке. Пленник ответил. Неспешно, бесстрастно, указав при этом на почти пустое ведро с костяным черпачком в нём. "Щенок" гневно взвизгнул. Второй ответ пленника сопроводил жест, подчеркнувший расстояние между группой мужчин и дрожащей рабыней. Через эти жесты Аня поняла суть ответа: "Мы – здесь. Она – там. Мы – пьём. Она – ждёт."

Новый визг "Щенка" перебил рык Седобородого. Зло осклабившись, мальчишка соскочил с седла, задрал пленнику одежду, ощупал тело, отступил. На лице его читалась растерянность. Ага! Понятно! Он искал рану, про которую перед смертью кричал Мишаня. Облом тебе, парниша. Не того ты лапаешь. Аня на миг даже забыла о Седобородом. Зря.

– О чём ты говорил с ней? – спросил он вдруг у раба на понятном Ане языке. Раб сердить господина не стал. Ответил:

– Она – плакала. Я – говорил ей слова утешения.

– Что за слова?

– Тот мужчина и его жена – были её господами.

Лицо Ани побледнело, глаза удивлённо расширились. Глядя сквозь неё, пленник продолжал:

– Она выросла в доме господ и привязалась к ним, как к родным. И я сказал ей, что здесь у неё другие господа. И только их волю она должна выполнять.

– Правильно! – закричал "Щенок". Точнее, он только взвизгнул по-своему, но Аня поняла его возглас именно так.

– Правильно, – подтвердил Седобородый. На щеках у него отчего-то ходили желваки, а глаза бегали по лицам рабов. – Ты! – слово прозвучало, как выстрел, а кончик бича пометил щёку пленника, стоящего сразу за спиной первого раба. Прятаться больше не имело смысла.

– Правильно! Всё правильно! – верещал и подпрыгивал от непонятной Ане радости "Щенок".

"Обыщи" или "Осмотри" – наверно так на этот раз можно было перевести рычание Седобородого. Ничего не понимающий парнишка поспешил выполнить его. Руки юнца шарили по телу пленника, опускаясь всё ниже и ниже и вдруг замерли. Откинув край одежды раба, собачник почти с ужасом воззрился на длинное, серо-коричневое от крови и грязи капроновое кружево, примотавшее к бедру пленника снежно-белый сложенный в несколько слоёв лоскут батиста с засохшим, кровавым пятном в центре. Истерический визг, вырвавшийся изо рта парнишки, похоже, не содержал в себе ни слов, ни даже ругательств. И в этот момент внутри у Ани что-то щёлкнуло.

Мир вокруг наполнился мертвенным светом, люди превратились в силуэты. Спокойно, она подошла к мужчинам и, оттерев плечом "Щенка", опустилась перед раненым на колени, аккуратно смотала широкую, кружевную ленту, встала, вручила её юнцу:

– Возьми. Подаришь своей невесте. Не волнуйся, она отстирает. Кровь и грязь на капроне не держатся ... Чтоб вы на нём удавились!

"Щенок" осёкся, подавившись собственным визгом. В глазах пленников плескался по истине безграничный ужас.

– Что онемели? Пусть ветер развеет ваше паскудное племя, чтоб духу его на земле не осталось!

Бич со свистом разрезал воздух. Аня уже знала, что бич может жалить, может обжигать, но такую боль даже представить себе не могла. Бесчувствие задёрнулось перед глазами чёрной шторой обморока. Она не слышала, как визжал молодой собачник, как ругался седобородый, как оборвав себя, он отдал приказ и юнец, дрожа от возбуждения, перекинул бесчувственное тело девушки через холку своей лошади, потом, маленькими клещами, растянул одно из колец в цепи на ручных кандалах раненого, разомкнул цепь и, заведя пленному руки за спину, – зажал кольцо. Следующий шаг – снять с раба ошейник, отсоединив человека от общей цепи. Не видела она, как уехали всадники, как бежал за ними пленник. Хлыст собачника обвивший шею не оставлял ему даже намёка на надежду вырваться. Не видела, как сидел на траве другой пленник, в молчаливом отчаянии разглядывавший освободившийся ошейник на цепи и как окружили его четверо товарищей, не находя даже слова утешения, а рядом, из опрокинутого ведра расползалась по траве крошечная лужица воды.

Глава 3 Побег.

Безносое лицо с дырявыми губами и лоскутьями щёк склонилось над ней, осклабившись своим, фирменным оскалом:

– Боишься?

– Нет.

– Почему? – губы Смерти обиженно отвисли и сама она теперь походила на раскапризничавшегося ребёнка.

– А я – убегу.

– Убежишь?

Странно. Смерть кажется обрадовалась, закивала головой, запричитала, как старая, добрая бабушка:

– Убеги, убеги. А все пусть думают, что ты боишься. Правильно. Убеги. А его...

– А его я возьму с собой.

– Опять? – гнилые лоскуты губ Смерти оскорблённо поджались. – Во второй раз?

– И в третий – тоже.

– И в третий? – лицо полусгнившего трупа оскалилось, укрупнилось, превращаясь в собачью морду. – Только попробуй!

..............................

Какой бред! На губах и на лице – холодная вода. Сквозь пелену забытья и сумрак сумерек над ней склоняется чьё-то лицо. Чьё?

– Заморыш? – Чужеземная рабыня – подросток, кажется, единственный человек в этом мире, которого Аня рада видеть. Девочка ёжится, испуганно оглядывается по сторонам, что-то лопочет, наверно подбадривая себя. Лоскут влажной ткани касается лба и щёк, освежая, а когда Аня приоткрывает рот – малышка подносит ей к губам черепок с водой.

– Пить, пить, – уговаривает девочка Аню. И Аня пьёт, чувствуя, как с каждым глотком возвращается сознание, а разум обретает ясность.

– Спасибо, Заморыш, ты – настоящий друг.

Девочка всхлипывает, пытаясь что-то объяснить, Плохо всё-таки, когда люди не понимают друг друга. Аня поднимает руку. Рука свободна. Она садится, осматривается. Вокруг – степь. Недалеко вздыхают овцы. А табор и колодец вон там. Да, ноги скованы, как и раньше. В среднее кольцо цепи вбит кол с утолщением на конце. Цепь не снимешь и кол из земли не вытащишь. А вон и тот, раненый. Она даже не знает его имени. Лежит ничком, к ним спиной, так что видны оковы на руках. Наверно, так же, как и она, приколочен к земле. Заморыш опять поит её водой, машет руками, объясняя, что должна уходить, что ей – страшно. Аня ободряюще кивает:

– Конечно иди. Спасибо за помощь. Я тебе не забуду никогда. Прощай или ... лучше до свиданья.

Девочка не понимает слов, но улавливает смысл, подхватывает ведро, пятится. Видно, как страх и жалость борются в ней.

Всего тебе доброго, Заморыш, хотя ... что в такой жизни может быть доброго. В памяти сплывают обрывки недавнего бреда. Она пообещала Смерти бежать. Легко так пообещала: мол вот возьму да и убегу. В чём де проблема? А проблема в том, что без инструментов человек бессилен, а из ничего инструменты не сделаешь. Хотя... То же клятое кружево с покрывала. Тоненькое, ажурное и крепкое. На нём ведь действительно удавиться можно. Капрон. Материал из другой эпохи. Или шнурки из ацетатного шёлка, заменяющие шнуровку корсета более позднего времени. Или сандалии. Пряжки-то на них железные, а набойки – стальные, и ... кажется одна подошва от старости расслаивается. Холодея от предчувствия удачи, Аня разодрала босоножек, запустила пальцы внутрь подошвы. Есть! Вот он! Супинатор. Фигурная, изогнутая пластинка из крепчайшей, высокоуглеродистой стали. И это в мире, где единственный металл – медь!

Грубые, шершавые края супинатора навели девушку на мысль перепилить одно из колец ножной цепи. Или расширить зазор между краями толстой проволоки, образующей звено, или ...

Стальная пластинка непокорно извернулась в пальцах и заела внутри звена. Девушка повернула свой инструмент так, этак ... и вдруг звено просто изогнулось, а концы его разъехались, разжатые супинатором, как рычагом. Осталось лишь снять повреждённое звено и цепь разомкнута. Ага! Да тут и пилить ничего не надо.

Выбрав второе звено, Аня в одну минуту разогнула и его. Порядок. Цепь лежит отдельно, пришпиленная к земле. На ногах – кольца кандалов. С ними она разберётся позднее. Теперь, ползком к прикованному парню. Кстати, как его зовут? Надо бы поинтересоваться.

Темнота наваливалась с ужасающей быстротой. Ещё пару минут, и она просто не разглядит звенья цепи. Потому вопрос свой Аня задала уже после того, как нащупала первое, подходящее кольцо на кандалах пленника:

– Бежишь?

– Как?

– Я же ведьма.

Супинатор заел и никак не хотел поворачиваться. Аня крутанула его, выругалась по-русски, помянув ни в чём не повинный блин, чёрта и рогатого козла. Кольцо разъехалось. Со вторым получилось лучше. Никого поминать не пришлось. Парень приподнялся, ощупал запястья на освобождённых руках:

– А браслеты?

– Сам снимешь. Некогда.

– Но ты же ведьма!

– Блин, – психанула от его непонятливости девушка. – Ага! Щас! Грянет гром, полыхнёт молния, оковы сами спадут на траву, а сюда сбегутся все собачники! Может без эффектов обойдёмся?

Парень помолчал, подумал, подвёл итог:

– Для женщины ты слишком умна.

– Ну, я же ведьма, пусть и недоучившаяся. Тебя как зовут?

– Гастас.

– Я – Анна. Ты знаешь куда бежать?

Оба кольца на ножных кандалах тоже разжаты, но Аня не спешит снимать их. Прежде, надо вернуть на место супинатор и хоть как-то скрепить верёвочками расслоенную подошву. При побеге обувь дело не последнее.

– Бежать? – слова Гастаса звучали, как размышление вслух. – Пожалуй, знаю. Здесь есть камни. Что-то вроде маленьких скал. Там есть вода, растут деревья. Там можно спрятаться. Собаки на скалы не залезут, а мы – залезем.

– А собачники залезут?

– Если полные дурни, – то да. Только это не близко. Ну да будем надеяться, что до утра нас не хватятся.

Аня ловко вывернула разомкнутые кольца, бросила их в траву:

– Тогда вперёд? Бегом.

– Лучше ползком. Пройдём по подветренной стороне. Чтобы собаки не учуяли.

......................................................

То ли овечий запах заглушил запах человека, то ли хозяева были слишком уверенны в своей безопасности, то ли им просто повезло, но от стоянки беглецы удалились беспрепятственно. Конечно, пришлось попетлять. И ползком, и на четвереньках и, наконец, в полный рост. Аня, потерявшая счёт своим падениям, не выдержала:

– А поровней дороги нет?

– Есть, но по ней от верховых не уйти. А так – мы идём почти напрямую, а им придётся делать крюк. По таким камням лошади ходу нет. Вы потерпите немного, госпожа Анна, скоро луна поднимется. Будет светло, как днём.

Луна вынырнула вдруг, как дельфин из моря, разом осветив, заваленную каменными осколками, равнину. Идти стало легче, но не на много. Ноги постоянно соскальзывают с камней, пот заливает глаза, руки все разбиты и изодраны. Единственное облегчение: свежо и солнце над головой не жарит.

Но вот луна начала блекнуть. Слева блеснула тоненькая, предрассветная полоска. Каменное поле закончилось. Перед беглецами лежала относительно ровная степь, а прямо, километрах в трёх темнели зубцы скал и деревья вокруг них.

Аня споткнулась в очередной раз. Не выдержав, лопнула верёвочка на сандалии, нога подвернулась:

– Гастас!

– Что? – остановился тот.

– Я ногу подвернула.

– Плохо, – он вернулся, потянул её за руку, взвалил на одно плечо. – Ничего, доковыляем. Здесь недалеко.

Они прошли где-то с пол километра, когда Гастас вдруг замер, напрягшись всем телом:

– Собаки. Они собак по следу пустили.

– Ты говорил, что собаки не пройдут по камням ...

– Вверх, по камням они не заберутся, а по равнине, да по свежим следам пролетят, как молния. Попробуем поднажать. Может быть, успеем.

Нажимать пришлось Гастасу. Аня скакала на одной ноге изо всех сил пытаясь не отстать от него, а когда она отставала или спотыкалась, парень просто волок её на себе. Беглецам казалось, что собачье дыхание обжигает им спины. Вот до спасительных скал не более километра, вот всего-то метров восемьсот, вот ...

Теперь споткнулся и упал Гастас. Чтобы не рухнуть на него, Аня выпустила шею парня. Юноша поднялся, побежал прихрамывая. Один, без неё.

– Гастас!

Он даже не оглянулся. А лай совсем рядом. Девушка попробовала бежать следом, упала. Ногу от щиколотки до колена пронзила боль. Преодолевая её, Аня приподнялась, опираясь на здоровое колено, повернулась лицом на встречу опасности.

Два бронированных монстра были в считанных шагах. Они не бежали, летели едва касаясь земля мощными лапами, распялив зубастые пасти и вывалив огромны, алые языки.

"...Женщина шла зимой из деревни в деревню. По дороге на неё напал волк, но женщина не растерялась. Она схватила волка за язык и не выпускала до тех пор, пока не приволокла упирающегося зверя в посёлок..." – вырезка из газеты "Комсомолка" за восемьдесят восьмой год лежала у мамы, в тетрадке с рецептами, как закладка, а Барон Мюнхгаузен, между прочим, вообще вывернул волка наизнанку...

Время, вдруг замедлившее своё течение опять понеслось галопом. А языки у псов такие огромные...

Первый пёс просто перепрыгнул через неё, как через неодушевлённое препятствие. Второй – обрушился всей массой сверху вниз. Аня попыталась ухватить его за язык, но промахнулась. Рука, чуть не по локоть вошла в пасть зверю, пробив и разорвав там что-то хрусткое и шершавое.

Если бы девушка стояла во весь рост, этот удар сбил бы её с ног, но согнувшись и опираясь на одно колено, она устояла. Отталкивая левой рукой навалившегося на неё пса, Аня кое-как высвободила правую руку у него из горла, и, действуя уже обоими руками, выбралась из-под тяжёлой туши. Пёс бился, хрипел, задыхаясь и не имея сил даже сомкнуть челюсти. Не отрывая от него взгляда, Анна пятилась в сторону, инстинктивно обтирая о полу одежды розовую слизь с пальцев и запястья, но неуязвимой для мечей и копий, бронированной твари было явно не до неё. Едва-едва опираясь на подвёрнутую ногу, девушка встала, всё ещё робея, обошла поверженного врага. Кстати, а где второй пёс? Она огляделась. Оказалось, Гастасу далеко убежать тоже не удалось. Он лежал ничком где-то метров на сто ближе к спасительным скалам и второе чудовище возвышалось над ним, придавив к земле своим немалым весом.

Аня ещё раз огляделась по сторонам, подобрала несколько камней и заковыляла к собаке.

Первый камень пролетел мимо. Пёс рыкнул, но с места не сдвинулся. Второй – попал, третий – тоже. Разумеется, никакого вреда матёрой твари камни, брошенные девушкой, причинить не могли. Но пёс оскорбился. Забыв о поверженной добыче, он бросился на нового врага. Аня быстро упала на одно колено, сжалась, насколько смогла, одновременно выбросив вперёд руку со стиснутым в кулаке острым осколком камня, метясь в разверзнувшуюся над ней пасть. Она не промахнулась. Пёс в прыжке буквально насадил себя на её руку, сходу разорвавшую ему голосовые связки и переломавшую хрящи гортани.

Самым трудным и на этот раз оказалось выбраться из-под задыхающегося и бьющегося в конвульсиях тела волкодава. Справившись с этой задачей, Аня неуклюже, на одной ноге допрыгала до поверженного парня, наклонилась, трепеща и задыхаясь от волнения и страха, тронула его за плечо:

– Гастас, ты жив?

Парень медленно повернул голову, посмотрел на свою спасительницу стеклянными глазами, словно не узнавая, медленно приподнялся, сел, осмотрелся вокруг. Взгляд его задержался на издыхающем псе, вернулся к прозрачно-бледному от пережитых страхов и усталости лицу девушки, опять перетёк на пса.

– Гастас, ты цел?

– Абсолютно.

Он медленно и неуверенно поднялся во весь рост, огляделся, нашёл взглядом второго пса, нервно сглотнул несколько раз.

– Гастас!

– Даже не поцарапан, госпожа Анна.

– Но пёс ...

– Сбил меня с ног и не давал подняться. – И без того, серое от грязи, щетинистое лицо юноши потемнело. На щеках заходили желваки.

– Гастас, нам надо бежать? – Спокойствие спутника пугало Аню больше, чем недавняя ярость поверженных псов. Парень перевёл взгляд на неё. Губы его кривились, лицо ходило ходуном, как резиновое.

– Да. Надо. Вы, кажется, повредили ногу?

– Это пустяк. Мне бы только её перевязать...

– Конечно. А пока я понесу вас. – Он пригнулся, склонил голову. – Ложитесь мне на спину и держитесь за шею.

– Но, ты ...

– Я вижу конных на горизонте. Надо прятаться.

Довод был веский, но Аня решила уточнить:

– Может, всё-таки лучше я обопрусь на твоё плечо?

– Хорошо, госпожа.

Какими далёкими казались спасительные камни, когда их гнал страх, и как быстро они прошли это расстояние теперь! Всадники гнали лошадей во всю силу, но они были слишком далеко. Вот и скалы. Несколько каменных громад, почти вертикально вбитых в землю. Сосны у их подножия. Или что-то хвойное с очень длинными иголками и кривыми, разлапистыми стволами.

Гастас опустил её на траву, у подножия одного из деревьев, облизнул сухие губы. Аня сняла с головы платок (Чего уж тут беречь?), драла его на полосы. Парень меланхолично рассмотрел "браслеты" от кандалов на своих запястьях, примерился, зацепил одно из "украшений" за выступающий корень, растянул, снял, бросил к подножию другой сосны. Тоже проделал со вторым "браслетом". Оковы на щиколотках он растянул по очереди руками, снял, отправил в общую кучу, так же легко и сноровисто избавил от медных зажимов лодыжки Анны. Аня плотно, с несколько слоёв обмотала повреждённую щиколотку полосками ткани, новой верёвочкой скрепила расслоенную подошву, встала, опёрлась на ногу, пробуя:

– Нормально. Идти можно.

– Это хорошо, – кивнул Гастас и уточнил. – Вы сможете сами подняться вот на эту скалу?

Склон камня выглядел чуть-чуть более пологим, нежели у двух других, стоящих рядом.

– Думаю, смогу.

– Так и сделаете. Наверху есть пещерка. Вы укроетесь там.

– А ты?

– Я встречу их здесь.

– Один? Пеший? Без оружия? Я тебя не брошу.

От последнего её слова юношу дёрнуло, как от удара током. Он поднёс руку ко рту, вцепился в неё зубами.

– Я, – попыталась объяснить Аня.

– Госпожа Анна, – то, что парень сдерживается из последних сил, заметил бы даже слепой. – Я не прошу вас бросать меня. Я ... – он набрал воздуха, задержал дыхание, выдохнул. – Помогите мне.

– Как?

– Когда они увидят собак, то просто взбесятся. А когда увидят вас на скале...

– Ты думаешь, что они настолько потеряют голову от злости, что полезут за мной на скалу? А ты угонишь коней?

Юноша замялся, ответил неуверенно, с растяжкой:

– Д ... да.

– Хорошо. Где здесь лучше подняться?

– По тому краю. Чуть наискось. Там даже что-то вроде тропы есть.

– Мне помахать им сверху?

– Нет, нет! ... Они вас и так увидят. Глаза у них острые. И копья тоже. Вы даже не высовывайтесь.

И так всё обговорено. Аня поползла вверх, по скале. Тропа действительно оказалась натоптанной, хотя и очень крутой. Обернувшись вокруг камня, как лента, она привела девушку к крошечной пещерке у самой вершины. Вид отсюда открывался просто великолепный. Её спутника нигде не было видно. Понятно. Затаился пока она поднималась. А вот два всадника-преследователя – как на ладони. Они неслись во весь опор. Их кони буквально стелились по степи. Но вот один из преследователей увидел мёртвого пса. Он резко осадил коня. Как красиво это смотрелось сверху! Спрыгнул на землю, наклонился над собакой. Второй крутанул коня на месте, оглядываясь. Увидел второго пса. Как они гневно размахивали руками! Любо-дорого посмотреть. Потом воин покрупнее выдернул из-за спины копьё и резко послал коня вперёд, к скалам. Второй, птицей взлетел на спину коня, пришпорил его, картинно выхватил оружие, нагнал товарища, вырвался вперёд. Всадники неслись, как вихрь. Гнев их обжигал даже на расстоянии. Степь вытянулась в тропу, над которой склонились две сосны, тянущие ветки навстречу друг-другу. Первый всадник пронёсся под ветвями и вылетел на полянку перед скалами. Второй ...

Тело человека материализовалось из ветвей так неожиданно, что Аня невольно вскрикнула. С ловкостью барса, безоружный воин спрыгнул на второго всадника, встречным ударом выбив его с конской спины, но и сам, не удержавшись на коне рухнул наземь. Точнее, на поверженного врага.

.......................,.....

Удар о землю был таков, что Гастас едва не вскрикнул от боли. Нога. В глазах потемнело, но рефлексы заменили разум. Приложившись к земле спиной и затылком, его противник обмяк и лишь судорожно подёргивался всем телом. Отыскать вражеский меч, выдернуть его из ножен и пригвоздить оглушённого противника к земле. Почти наощупь. Дело заняло не больше пары секунд. Теперь подняться. Мир медленно проступал через черноту. Копьё лежало на траве, рядом с откинутой, выронившей его рукой. Поднять копьё, опереться, встать, повернуться через боль. Из вскрывшейся раны медленно стекала струйка крови. На лбу выступил холодный пот. Он успеет. Должен успеть.

...............................

Горячность сыграла с первым всадником плохую шутку. Он почти налетел на скалу, развернул коня на месте и только тогда увидел, что остался один на один с пешим, но не безоружным противником. Впрочем, страха пока не было. Была ярость. Ярость господина, от которого сбежали его рабы, ярость собачник, потерявшего обожаемого пса.

Утвердившись на ногах, Гастас приготовился к бою. В правой руке – копьё, в левой, вместо щита, – меч. Конь летел прямо на него. Шаг в сторону. Благо, нога снова слушается. Всадник бьёт его копьём сверху вниз, в голову. Меч принимает и отводит в сторону бьющее остриё. Одновременно юноша сам наносит удар. Неудачно. Копьё лишь царапает кожу доспеха, цепляется за костяную бляшку. Всадник уклонился от удара. Он ловок, как кошка и крепко держится верхом. Разворачивая коня, пытается подмять противника. Ожидаемый манёвр и потому безуспешный. Опять заносит копьё, бьёт. Уже в грудь. Гастас опять отводит удар, на этот раз пропуская вражеское копьё между телом и правой рукой. Зажимает и, в момент, когда его противник пытается вырвать оружие, резко толкает его вверх, от себя, одновременно нанося удар своим копьём. Опять вскользь. Но неожиданный толчок лишает всадника равновесия. Будь у него седло и стремена для упора... но их ещё нет. Удар – выкидывает собачника на камни. Выпустив оба копья, Гастас виснет на узде ошалевшего от страха скакуна. Он победил. Степь вокруг чиста и прозрачно-безопасна.

Сноровисто примотав повод пойманного коня к ближайшей ветке, и подхватив одно из копий, Гастас идёт к второму коню, в растерянности стоящему над телом поверженного хозяина, поймал его за повод, ведёт за собой, походя, из всей силы пнув тело сброшенного на землю, второго собачника. Стон заставил его отступить, вскинуть копьё для удара.

Второй пинок. Сбитый всадник опять застонал, приподнялся и, видя занесённое над ним копьё, вскинул пустую, правую руку:

– Пощады...

– Пощады? – Гастас не произнёс, прошипел это слово. Лицо его дёргалось, как после встречи с собакой. – Пощады? – Держа над побеждённым занесённое для удара копьё, он с размаху пнул его в бок. – Вставай, падаль!

Всхлипывая от ужаса, пленник встал. Лицо его заливала кровь, губы тряслись, он весь сжался, прикрывая руками грудь и живот, будто это могло защитить его от смертельного удара копьём. Медное остриё поддело его под подбородок. Собачник зажмурился, вздёрнул голову, открывая лицо для взгляда и горло для удара.

Судьба – причудливая богиня. Гастас брезгливо разглядывал лицо пленённого врага. Юное, гладкое, ещё не знавшее бритвы. Именно этот мальчишка вчера вечером ощупывал его, ища следы раны, именно он, захлестнув за шею бичом, волок через весь стан. И вот сегодня, утром он же стоит и трясётся от прикосновения своего же копья, весь во власти разгневанного победителя. Отступив на полшага, Гастас сухо приказал:

– Руки давай.

Глаза мальчишки распахнулись, а лицо буквально просветлело от проснувшейся надежды. Больше всего боясь, что победитель передумает, он спешно протянул ему руки, скрестив в запястьях. Гастас опустил копьё, попятился, отыскивая краем глаза: к чему бы привязать коня и тут только заметил свою спутницу, неуклюже спускавшуюся с безопасной скалы.

Многослойное, когда-то белое и роскошное одеяние из тончайшей ткани, висело на ней серыми лохмотьями. Вот она споткнулась о камень, едва удержавшись на ногах. Да, ни одежда, ни обувь у девушки никуда не годятся. "Интересно, – подумал Гастас, – согласится ли она надеть мужское платье?"

– Раздевайся.

Ужас, отразившийся на лице пленника разозлил его. Гастас взмахнул копьём, оскалился, почти прорычав:

– Ну? Ты оглох? Раздевайся, падаль.

Взмокнув и трепеща, от смертного ужаса, парнишка расстегнул застёжки панциря по бокам, скинул его, снял пояс, рубаху, кожаные штаны, потянулся к набедренной повязке, но победитель остановил его:

– Довольно.

"Вот и ещё одна помеха: кожа на теле пленника, вопреки обветренному лицу и рукам – мертвенно-бледная. Голым его не поведёшь. Вмиг обгорит на солнце".

– Пошли. – Гастас привязал второго коня рядом с первым, подошёл к убитому, не упуская пленника из виду, снял с трупа панцирь, перевязь с ножнами от меча, пояс с ножом и флягой, отбросил в сторону. – Наденешь его одежду.

Пленник согласно закивал и принялся поспешно разоблачать тело соплеменника, поспешно же натягивая на себя его окровавленные тряпки.

– Ты не убил его?

Полный удивления вопрос девушки, пришлёпнул юнца к земле. Гастас повернулся к ней, протянул копьё:

– Убейте вы, госпожа.

Аня смутилась:

– Да нет. Я не хочу. Но он так оскорблял тебя.

– Госпожа, госпожа, – вдруг заныл парнишка на ломаном, но понятном Ане языке. – Я не виноват. Это отец. Это он велел мне жениться на вас...

– Что? – копьё чуть было само по себе не вырвалось из руки Гастаса.

Зажмурившись от ужаса, юнец заревел во весь голос:

– Я не ви – но – ва-а-ат! Вы слишком кра-а-асива-а-ая! Я бо-о-оялся вас!

– Чего? – Аня почувствовала, как на неё накатывает приступ истерического смеха. – Тебя хотели женить на рабыне? У тебя что? Невесты нет?

– Давно нет, – обречённо согласился парнишка. – С весны. Её, её же отец, тогда в городе продал. Теперь она живёт в богатом доме и каждый день ест досыта.

– За-ши-бись! – по слогам и по-русски проговорила Аня, пояснила, – Ну и нравы у них! Так что? Тот седобородый – его отец?

– Да. Он – младший сын вождя.

– И его невесту продают, как овцу? О-бал-деть! Погоди, Гастас, – неожиданная мысль оттеснила предыдущую. – Ты думаешь, что отец захочет выкупить его?

– Может быть выкупить, а, может быть, обменять голову на голову.

– Тогда ты трижды прав, что не убил его!

Гастас снисходительно усмехнулся. Копьё в его руке несильно клюнуло прижавшегося к земле пленника:

– Да одевайся ты, жених-недоросток, – помявшись несколько секунд, парень предложил. – Госпожа Анна, наверно вам лучше переодеться. Ехать верхом в вашем платье вы не сможете и ...

– Конечно, конечно.

– Одежда возле лошадей и ... возьмите фляги.

– Зачем?

– Если пройти между теми двумя камнями, – рукой, юноша указал о каких именно камнях ведёт речь, – там под скалой – источник.

– Согласен, – подхватив одежду и фляги, Аня скрылась за скалой. А Гастас занялся добычей. Кожаным ремнём, – такой же обязательной частью снаряжения любого воина, как меч или нож, он стянул пленнику запястья за спиной. Из второго ремня соорудил петлю и, накинув мальчишке не шею, привязал его к дереву, рядом с лошадьми. Подобрал медные кольца от кандалов, покидал их в свободный мешок, надел костяную броню убитого, его перевязь с ножнами, пояс. Приладил за спиной метательные копья-дротики в колчане, поправил их. Каждое его движение, каждый жест выдавали человека, привычного к оружию. Из-за скал вышла девушка, очень похожая теперь на подростка. По мнению Гастаса чужой наряд сидел на ней неплохо. Доспехи она надевать не стала, но вид имела вполне бодрый и, подойдя почти вплотную, протянула ему флягу с водой. Сглотнув сухой ком, юноша приник к горлышку. Пока есть вода – надо пить. Утолив жажду, он вернул флягу:

– Благодарю вас, госпожа. Я отлучусь. Привезу собак. Их доспехи стоят очень дорого.

– Конечно, Гастас, только почему ты называешь меня госпожой? – кроме фляг, девушка держала в руках своё белое платье. Гастас подал ей пустой мешок, ответил:

– Потому что женщина может быть или госпожой, или рабыней. Той и другой её делает мужчина.

– А если мужчина ошибается, то он получает верёвку на шею? – съехидничала Аня, кивнув на связанного юнца. Губы её собеседника дёрнулись в злой усмешке: