Текст книги "Дерево дает плоды"

Автор книги: Тадеуш Голуй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Тадеуш Голуй. «Дерево даёт плоды»

«Дерево даёт плоды» Тадеуша Голуя

«Прекрасный нынче май!» – восклицает один из персонажей романа Тадеуша Голуя «Дерево дает плоды». Весна 1945 года действительно была необычной – май возвестил о наступлении в жизни Европы и всей нашей планеты подлинной весны народов. На израненную и многострадальную землю пришел мир, которого с таким нетерпением и надеждой ждали в течение долгих кошмарных дней гитлеровской оккупации миллионы людей. Многие из них, уже потерявшие всякую надежду выжить, возвращались теперь к долгожданной мирной жизни.

Именно с описания майских дней 1945 года и начинается произведение Тадеуша Голуя. Роман Лютак и Фердинанд Дына, главные герои книги, как и многие их земляки, возвращались в то время домой. Это разные по своему характеру, возрасту и воззрениям люди, но их судьбы связала война: они были узниками одного гитлеровского концлагеря.

Перед ними в низине лежит родной город, и каждый в этот момент думает: как же теперь сложится его жизнь? Они еще не знают, как будут жить дальше, но уверены, что не только у них лично, но и в жизни всего польского народа наступает очень важный переломный момент. Развитие событий покажет, как сложится жизненный путь этих людей, и через их судьбы писатель расскажет и о важном этапе истории польского народа, с которого началось строительство качественно нового общественного строя в Польше.

Книга Тадеуша Голуя «Дерево дает плоды» не документальное Произведение. Но писатель был очевидцем и участником описываемых им событий новейшей истории Польши, поэтому в его романе много характерного и типичного для судеб целого поколения поляков, многое перекликается с тем, что испытал и пережил сам автор.

1936 год… Молодым человеком (он родился в 1916 году) Голуй принимает активное участие в революционном студенческом издании «Пылающие тропинки». Много времени он посвящает изучению права, выступает с первыми литературными опытами, мечтает о большой литературе. Уже в тот период Голу я интересует история, он стремится разобраться в ее закономерностях и сложных поворотах. Имея поэтические склонности, как рассказывает сам писатель, он задумал написать два исторических романа в стихах. Но тогда не суждено было осуществиться замыслам начинающего литератора. К исторической тематике он снова обратился уже после войны, когда полностью посвятил себя прозе.

Сентябрь 1939 года… Война. Она в корне изменила, а во многих случаях и вовсе перечеркнула жизненный путь миллионов людей. Для поляков война явилась настоящей национальной трагедией. Вместе с другими патриотами Тадеуш Голуй сражается на фронте в составе Силезской дивизии. Слишком мало сил было у польского народа, чтобы противостоять вторгшимся в страну гитлеровским полчищам. К тому же перед лицом сурового испытания, когда народ был готов до последнего дыхания бороться с ненавистным врагом, буржуазное правительство Польши предательски бросило страну на произвол судьбы и позорно эмигрировало на Запад.

Для польского народа начинаются кошмарные дни гитлеровской оккупации. Тадеуш Голуй, потрясенный сентябрьской катастрофой, возвращается в родной Краков и сразу же вступает в ряды подпольной военной организации «Союз вооруженной борьбы». 1942 год. Во время одной из многочисленных облав его арестовывают и сажают в концлагерь Освенцим. Еще и сейчас, спустя тридцать лет, каждого приезжающего сюда потрясает этот молчаливый свидетель невиданных в истории человечества гитлеровских преступлений. Молодой писатель видел своими глазами и пережил жуткие картины, когда крематории этой гигантской фабрики смерти превращали в пепел миллионы человеческих жизней. Затем Голуя переводят в концлагерь Литомежице (Чехословакия), где он входит в состав руководства международной антифашистской организации движения Сопротивления. Именно в тяжелые дни гитлеровской оккупации писатель навсегда связывает свою судьбу с коммунистами.

Сразу же после окончания войны Тадеуш Голуй, как и герой его романа «Дерево дает плоды», Роман Лютак, спешит к себе домой, в родной Краков. Нечеловеческие условия жизни в концлагере, многочисленные встречи с людьми трагических судеб – все это оставило неизгладимый след в душе писателя. Оккупационная тематика становится на многие годы центральной в его творчестве. Ужасам Освенцима Голуй посвятил «Стихи из лагеря» (1946), пьесу «Дом под Освенцимом» (1948), романы «Проба огня», (1946), «Конец нашего мира» (1958) и некоторые другие произведения. Все они являются как бы итогом личных переживаний писателя и поэтому написаны с необыкновенной силой художественного и эмоционального воздействия. Ярко и предельно правдиво показывая жестокости гитлеровского оккупационного режима, автор утверждает бессмертие и величие человека.

С первых же послевоенных дней Тадеуш Голуй, наряду с литературной деятельностью, принимает активное участие в общественно – политической жизни страны. Он редактирует одну из самых популярных газет своего любимого города «Эхо Кракова» и одновременно избирается генеральным секретарем Международного освенцимского комитета.

За годы народной власти имя Тадеуша Голуя стало известно широкой читательской общественности. Каждое его произведение становилось заметным событием в польской литературной жизни. В кратком предисловии трудно охарактеризовать все его работы, но некоторые заслуживают того, чтобы привлечь к ним внимание нашего читателя.

В целом творчество Т. Голуя по тематике его произведений условно можно подразделить на три части. Главное место, как уже говорилось выше, занимает период гитлеровской оккупации. Ряд произведений писателя посвящен борьбе польского народа за становление народной власти. Наконец, важное место в его творчестве занимает историческая тема: Польша XIX – начала XX века. Освободительному движению прошлого столетия, периоду восстания 1830 года он посвятил в частности тетралогию «Королевство без земли» (1954–1956).

К числу наиболее крупных литературных работ, касающихся оккупации Польши гитлеровской Германией, относится роман Голуя «Конец нашего мира», изданный в 1958 году. Очень образно и правдиво автор показывает жизнь людей, попавших за колючую проволоку концлагеря. Книга начинается с описания жизни поляков в страшный период гитлеровского нашествия. В центре повествования – писатель – публицист Генрик Беднарек, который принимает активное участие в движении Сопротивления, но придерживается взглядов, близких к тем, которых придерживались сторонники лондонского эмигрантского правительства. Очень характерно такое высказывание главного героя: «Ни шага в сто рону врага. Нет никаких шансов на восстание, романтическую борьбу, покушения. Истекают кровью два гиганта, задача поляков сохранить все силы на будущее». Здесь выражена вся политическая философия польских буржуазных реакционных сил, выдвинувших во время войны тезис о так называемых «двух врагах Польши» – на Востоке и на Западе, объявивших, что задача состоит в том, чтобы выждать, сохранить силы для восстановления старых порядков в освобожденной стране.

Основной смысл романа – показать на примере главного героя, как в тот непростой период многие люди проходили важную политическую школу жизни, держали экзамен на верность своему народу и родине. Таких, как Беднарек, в оккупированной Польше было много тысяч. Все они по – своему переживали то же самое, что и герой книги.

Роман «Конец нашего мира» кончается тем, что Беднарек принимает активное участие в деятельности левой организации движения Сопротивления в концлагере. Он размышляет: «Коммунисты борются, призывают всех к борьбе, дают какую‑то программу надежд, но только не говорят о возвращении старого…» Эволюция, свершившаяся в его взглядах, является художественным воплощением итогового вывода из сурового урока польской истории, и читатель верит в будущее героя романа.

Политическая позиция писателя предельно ясна, В образе главного героя обобщены жизненные искания и размышления многих польских интеллигентов. Стремление показать молодого поляка, который ищет ответа на волнующие его вопросы, проявлялось и раньше в творчестве Голуя, в его ранней поэзии, очерках, публицистике. С наибольшей глубиной эти проблемы раскрыты в романе «Конец нашего мира», проникнутом убежденной верой в человека, гуманистическим оптимизмом.

К военно – оккупационной тематике писатель обращается и в других своих книгах. Сентябрьская катастрофа 1939 года и первые дни оккупации нашли отражение в повести «Человек оттуда» (1962). В последнем своем романе «Личность» (1974; рукопись получила премию на литературном конкурсе в честь 30–летия ППР) писатель рассказывает о борьбе польских коммунистов в тяжелые оккупационные годы, о сложных политических проблемах, которые тогда приходилось решать.

Наиболее крупным произведением Тадеуша Голуя, посвященным годам становления народной власти в Польше, является роман «Дерево дает плоды» (1963), с которого мы начали свой рассказ о творчестве писателя. События, описанные в романе, происходят в сравнительно короткий промежуток времени – немногим более года, но именно тогда в жизни братского польского народа свершился перелом, который определил новый путь исторического развития Польши.

Это было сложное и тяжелое время. Война уже кончилась, но ее дыхание еще чувствовалось повсюду. Страна напоминала огромное кладбище разрушенных и спаленных городов, сел… Война и гитлеровская оккупация унесли жизни более шести миллионов польских граждан. Почти половина национальных богатств, созданных многими поколениями польского народа, была гитлеровцами уничтожена.

В этот ответственный для страны момент каждый честный поляк стремился найти свое место в рядах активных созидателей новой жизни на древней польской земле. Весьма характерен в этом отношении один из эпизодов романа. Коммунист Лясовский обращается к Роману Лютаку, который в поисках покоя и забвения занялся изготовлением абажуров: «Частная инициатива? Возмутительно, Лютак!.. Веселенькое дело было бы, если бы мы сейчас пооткрывали частные мастерские? А об отце вы подумали? Как бы он посмотрел на то, что вы занялись надомничеством, когда революция в опасности, когда льется кровь…» В этих словах выражена тревога польского патриота за судьбу страны, тревога за тех, кто еще не осознал значения борьбы за новый строй, не определил своего места в ней.

Положение усложнялось тем, что в стране активно действовала внутренняя реакция, силы которой нельзя было недооценивать. Это были не разрозненные группки террористов и бандитов, а хорошо организованное подполье, возникшее на базе существовавшей в период войны Армии Крайовой – военно – политической организации лондонского эмигрантского правительства.

В тот период, когда разворачиваются события, описанные в романе, в подполье остались только явные враги народной власти, объединившиеся в контрреволюционные организации ВИН («Вольность и неподлеглость» – «Свобода и независимость»), НСЗ («Народове силы збройне» – «Национальные вооруженные силы») и другие. Они не хотели мириться с фактом крушения буржуазного строя и любой ценой стремились затормозить развитие Польши по социалистическому пути. Действия внутренней реакции направлялись лондонским эмигрантским правительством и пользовались поддержкой империалистических кругов на Западе.

Не имея опоры в народных массах, реакционеры стали на путь открытой борьбы с новым строем: терроризировали населе – нке, убивали из‑за угла сторонников народной власти, в первую очередь – членов Польской рабочей партии.

Антинародная деятельность реакции разоблачала ее в глазах широких масс. Социальная база реакционных сил заметно сужалась. Рушились надежды внутренней и международной контрреволюции на возрождение буржуазной Польши. Демократические силы получили твердую поддержку народа. Эти исторические дни нашли воплощение в романе Тадеуша Голуя. Писателем созданы яркие образы активных участников острых классовых схваток с врагами народного строя.

В своем повествовании автор строго придерживается исторических фактов. 28 июня 1945 года в Польше было сформировано правительство национального единства. В его состав, как известно, вошли и представители польской эмиграции, давшие обещание сотрудничать и поддерживать курс на строительство демократической Польши. Вице – премьером стал бывший премьер лондонского эмигрантского правительства Станислав Миколайчик.

Западная реакция возлагала на него большие надежды; он должен был мобилизовать и объединить всех противников народной власти, создать их легальный центр, сорвать развитие страны по пути социалистических преобразований и подготовить условия для реставрации буржуазно – помещичьего строя.

Опираясь в основном на кулачество, Миколайчик в августе 1945 года создает партию «Польское строництво людове» (ПСЛ), она стала главной организационной и политической базой антидемократических сил, под ее «невинную», «крестьянскую» вывеску потянулись все реакционные элементы.

В этот трудный и сложный период польской истории, как никогда, необходимо было единство в действиях польского рабочего класса и его двух партий – Польской рабочей партии и Польской социалистической партии. В ряды последней пробрались правые элементы, причем некоторые из них сумели занять в партии ответственные посты и развернуть свою диверсионную деятельность. Однако попытки расколоть Польскую социалистическую партию встретили решительный отпор со стороны польских рабочих и профсоюзов.

Несмотря на яростные происки реакции, к концу 1945 года были достигнуты значительные успехи в восстановлении народного хозяйства страны. Но на повестке дня стояли еще многие вопросы, которые необходимо было решать в короткие исторические сроки, чтобы закрепить завоевания народной власти.

Состоявшийся в декабре 1945 года I съезд ППР наметил программу демократического развития Польши. В январе 1946 года по предложению ППР и польских профсоюзов был принят закон о национализации крупной, средней промышленности, банков и транспорта.

После этого внутри страны еще больше обострилась классовая борьба, активизировалась внутренняя и международная реакция, которая, решив дать главный бой партиям народно – демократического блока, потребовала скорейшего проведения выборов в законодательный сейм. С помощью террора, провокаций и клеветы антидемократические силы рассчитывали получить в сейме большинство. Партии народно – демократического блока предложили еще до выборов провести всенародный референдум, чтобы дать возможность польскому народу свободным демократическим путем высказаться по важнейшим вопросам внутриполитической жизни страны. Трудящиеся должны были определить свое отношение к установлению новых границ Польши по Одре и Нысе, закреплению в будущей конституции новой экономической структуры Польши, основанной на земельной реформе и национализации промышленности, и, наконец, высказать свое мнение об упразднении сената, который в довоенной Польше был органом реакции, и учреждении однопалатного сейма.

Более трех четвертей избирателей ответило на эти вопросы во время референдума «да», тем самым одобрив политический курс партий народно – демократического блока во главе с ППР на построение основ социализма в Польше.

В конце 1946 года демократические силы начали подготовку к первым всенародным выборам в сейм.

Внутренняя контрреволюция, разъяренная неудачами, шла на крайние меры. По всей стране отмечались акты террора и запугивания, активизировались контрреволюционные банды. Их удары были направлены в первую очередь против членоз ППР, работников органов милиции и государственной безопасности, многие из которых отдали свои жизни ради будущего своего народа. Эти трагические события получили в романе Т. Голуя яркое и правдивое отражение.

Но усилия реакции были обречены на провал.

«Все уже определено, все ясно, – говорит главный герой романа Лютак. – Они не могут победить, несмотря на обращения к Лондону и Вашингтону, помощь банд, террор…»

Накануне выборов органы государственной безопасности арестовали руководство контрреволюционного подполья. Была обнару жена и обнародована в печати переписка этой организации с Миколайчиком.

19 января 1947 года состоялись выборы в сейм. Восемьдесят процентов избирателей отдали свои голоса за кандидатов блока демократических партий. Менее десяти процентов получила ПСЛ. Это был суровый приговор народа антинародной деятельности Миколайчика и его партии. Сторонники Миколайчика были устранены из правительства, а сам он позорно бежал на Запад.

Выборы показали решимость польского народа до конца отстаивать великие завоевания революции и строить новую социалистическую Польшу.

На этих событиях и заканчивается роман Тадеуша Голуя «Дерево дает плоды». Автору удалось создать яркие образы самоотверженных патриотов. В истории главного героя, Романа Лютака, отражены судьбы многих поляков, оказавшихся после войны на перепутье. Вначале молодого человека увлекает тихая жизнь кустаря. Однако Романа все время беспокоит его необычное положение, он напряженно размышляет, и читатель с самого начала книги верит, что он найдет свое место в новой Польше, ибо происхождением и воспитанием герой связан с польским рабочим классом, активным деятелем которого был его отец – кадровый рабочий, коммунист Ян Лютак. Автор романа не показал читателю Лютака – старшего: он еще до освобождения погиб от рук гестаповцев. Однако постоянно ощущаешь его присутствие в действиях и мыслях молодого Лютака, его незримое, но решающее влияние на формирование взглядов как самого Романа, так и многих его ровесников.

Роман Лютак автором книги представлен как плод могучего дерева, имя которому польский пролетариат. Поэтому с полным основанием можно сказать, что именно рабочий класс Польши, вынесший на своих плечах всю основную тяжесть борьбы за народную власть, и является главным героем романа. Именно в его среде проходят серьезную школу политической борьбы, становясь активными строителями новой жизни, многие участники событий, которые описывает автор. В этом главное достоинство и ценность книги Тадеуша Голуя, писателя – патриота, писателя – коммуниста.

Рассказ о творческом пути Тадеуша Голуя был бы неполон, если хотя бы кратко не упомянуть о его большом романе «Роза и пылающий лес» (1971). Это произведение посвящено организатору и руководителю первой польской революционной партии «Пролетариат» Людвику Варынскому. В нем наглядно проявилась давняя гяга автора к историко – революционной тематике. Как и в предыдущих произведениях, в центре внимания активный политический деятель, который борется за освобождение рабочего класса, за торжество нового общественного строя.

Тадеуш Голуй – гражданин и писатель, который всегда занимал и занимает почетное место среди активных строителей социалистической Польши. Свою политическую позицию он четко охарактеризовал в выступлении на съезде польских писателей в 1960 году: «Социалистическое искусство, требующее социалистического мировоззрения, является делом в первую очередь социалистических писателей, причем во избежание недоразумений я ограничиваю значение термина «социалистический» идеологией и государственной практикой коммунистической партии. Надо сказать открыто: мы хотим, чтобы оно было доминирующим, лучшим из всех, самым массовым. Этот идеал в искусстве должен защищать каждый коммунист».

Наглядным подтверждением широкого признания, которое снискало в социалистической Польше творчество Тадеуша Голуя, является присуждение ему ряда государственных премий за литературные произведения, относящиеся к числу лучших достижений современной польской литературы.

Я. Костиков

I

Город был внизу. Если бы Дына не чавкал так громко, а обе женщины не визжали, я наверняка услышал бы какой‑нибудь звук оттуда, благовест, звонки трамваев, кто его знает, во всяком случае, нечто удостоверяющее, что зеленые шлемы башен, пальцы печных труб, ржавое кружево крыш – расплывчатые, словно смазанные дымкой, – не пестрый обрывок сна. Черт побери, ведь я знал, что застану их здесь нетронутыми, прежними, что увижу с этого пригорка, но минуту назад, прежде чем выйти из дома, где мы отдыхали перед последним переходом, жуя хлеб со смальцем, я думал, что, может, там ничего нет, – нет улиц, домов, костелов, замков, курганов, а только пустая впадина, рассеченная Вислой, да туман. И тогда меня взяла досада, ибо я подумал также, что снился мне мираж, нечто никогда не существовавшее – по Крайней мере, в таком воплощении, – так почему же я задрожал от злости, увидев открывающуюся с пригорка панораму? Не знаю. Я не возвращался в какой‑либо определенный дом, на какую‑нибудь определенную улицу или хотя бы к какому‑то одному человеку, настолько близкому, что не мог бы без него жить. Нет, тут дело не в ком‑то единственном, вообще не в какой‑то группе людей, которые определяют твое лицо и без которых ты только тень. Я и это знал хорошо и все же едва не пустил слезу при виде города. Эта тварь жила без меня, как ни в чем не бывало, и продолжала жить, как будто ничего не случилось.

Я зажмуривался, но картина не исчезала, только меняла расцветку, пока не делалась похожей на Негатив. Странно, если бы в этот момент город исчез, провалился сквозь землю, или – кто знает – был бы стерт с ее поверхности, я видел бы его и с закрытыми глазами. «Это нечто вроде света звезд, которых уже нет», – «подумал я. Ну, ну, только без философии, и так обойдемся, на раздумья еще хватит времени.

– Эй, зачарованный, смальц кончается, – сказал Дына, – очнись наконец.

Он громко причмокнул, а когда я оглянулся, показал пустую банку с маленьким комочком белого жира на стенке. Губы и щеки его лоснились, голый череп превратился на солнце в сверкающий шар. Обе женщины сидели на крыльце, неторопливо и аккуратно уплетая огромные ломти хлеба. Толстая Анна, в коричневом платье, с выпуклыми, совершенно круглыми гла* зами, напоминала корову. Засаленный подбородок дви «гался ритмично, она жевала с явным наслаждением, исполненная сознания, что жизни у нее никто не от* нимет. Ступни ее босых ног покраснели. Ведь она сменяла обувку на хлеб и смальц. Рядом сидела Пани с зеленой веткой в одной руке и хлебом в другой; двери были украшены еловым лапником, из окна свисал белокрасный бумажный флажок.

– Надо собираться, – сказал Дына, – еще неиз^ вестно, как там с комендантским часом.

– Есть о чем волноваться! Ты свободный человек, Дына, а думаешь о полицейских инструкциях. Но собираться надо, это верно.

Я пошел в дом за ранцем; здесь пахло травами и самогоном. Когда пристегнул ремни, в дверях показалась Пани.

– Ты очень торопишься в город? – спросила она, закрывая за собой дверь. – А я хотела тебя отблагода^: рить. Не возражай, не возражай, это не имеет смысла. Ведь ты спас меня.

– Пустяки!

– Для кого как. Меня бы изнасиловали, если бы не ты и Фердинанд.

– Велика важность, говорить не о чем, – искренне возмутился я. – Собирай манатки, уходим.

– Не уходим. Анна заарканила Фердинанда, придется обождать.

Анна заарканила Дыну? Он говорил ей: «Коровка, понеси немного рюкзак, а то я притомился», – и Анна послушно взваливала на плечи все его добро; он говорил ей: «Ты обыкновенная коровка, думаешь только о жратве и спанье, словно в жизни ничего другого не делала», – а она смеялась, показывая ряд широких зубов с желтоватой эмалью. Свою подругу Анна называла «Пани», однако без ехидства или зависти. «Это доставляет ей удовольствие, – говорила она, – напоминает ее специальность, школу, детишек, а детишки, известно, так ее называли».

Я взглянул на Пани пристально. Щуплая фигурка, в платьице из искусственного шелка в крупные цветы, под глазами голубоватые тени, дрожащие губы. Вдруг она вскинула руки, закрыла ладонями лицо.

– Не смотри, я отвратительна, – произнесла тихо. – И боюсь. Я уже привыкла к вам, к тебе, Фердинанду, Анне, а теперь надо будет опять сызнова… Пойми, я чувствую себя так, словно восстала из могилы.

– Идем же, болтовня не имеет смысла, к чему устраивать спектакль?

– Анна заплатила за ночевку; дали нам эту комнату, значит, можем остаться.

Ночевка? Я был взбешен. Что за нелепость взбрела Анне в голову? Зачем ночевать, если до города час ходу? Дына ей приглянулся?

– Они пошли прогуляться, мы одни, – объяснила Пани.

У стены стояли два сдвинутых супружеских ложа из темного дуба, с изголовьями, украшенными резьбой в виде гроздьев винограда и гирлянд из листьев. Я снял ранец и бросил его на пол. Пани села на кровать, принялась расшнуровывать грязные спортивные туфли, а когда управилась с ними, начала снимать с себя все. Ее руки и ноги долго, сонно двигались в воздухе.

– У тебя все это время не было женщины? – спросила она, укладываясь на кровати.

Я не ответил. Смотрел на обнаженное тело, спокойно погружавшееся в простыни, на груди, напоминающие маленькие груши, мягкие линии бедер, синеватые икры ног.

– Ты похожа на девочку, – проговорил я немного погодя.

– Не хочешь?

Что я мог сказать? Я разделся и подошел, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась.

– Не притворяйся. Целуют, когда любят, а я не хочу лжи.

Она привлекла меня к себе, холодная и гладкая.

– Теперь хорошо? Уже ни о чем не думаешь, правда? – спросила она через некоторое время. – Я тоже. Это, однако, неплохой способ забыться.

Дына вернулся с Анной в сумерках. Он засмеялся, увидев нас под периной.

– Бабы нам подстроили ловушку, но, может, это и к лучшему. Собственно, героям полагается награда. А теперь на боковую.

Это было первое человеческое ложе за четыре года, с настоящим постельным бельем, белыми подушками и перинами, приятное, как забвение. Дына обстоятельно ощупал матрас, провел зажженной спичкой по щелям кровати, чтобы проверить, нет ли клопов, потом рухнул на перину, несколько раз вздохнул и заснул. Анна в белой рубашке сидела на краю кровати, глядя на Пани.

– Мелеет, мне выйти? – шепнула она. – На воле тепло, посижу там.

– Ложись, надо спать, – сказал я. – Только не разбуди Дыну, а то кости переломает.

– Ох, он сильный, – согласилась Анна. – А правда ли, что он ученый?

– Правда, коровушка, хоть и не смахивает на такого, верно?

– Что поделаешь, – шепнула она. – Я бы предпочла, чтобы он был из своих. Спит одетый, точно нализался, а вроде бы образованный человек.

Она осторожно раздела его и скользнула под перину.

Я не мог заснуть. Пани липла ко мне, Дына храпел, Анна вертелась на кровати. Все это было бессмысленно, с таким же успехом, как с Пани, я мог бы возиться с Анной; я испытывал разочарование, как и в первый день свободы, когда мы зарезали теленка и зажарили на костре, убежденные, что съедим все до последней косточки, а отвалились после первого куска. Попросту я отвык от еды. Говорил себе, вдыхая аромат жаркого:

«Буду есть, есть, есть, мясо будет сочным, отменного вкуса, нажрусь, отъемся за все времена». Ждал счастья, истекая слюной. Наконец осуществятся мечты. Неделю, месяц, только есть и спать, есть и спать. Ничего не получалось. По дороге мы встретили Анну, я готов был возненавидеть ее именно за то, что она могла есть и спать. Вот и сейчас уже заснула.

– У тебя никого нет? – прошептала Пани.

– Была. Немного похожая на тебя.

– Тебе казалось, что я – это она, верно?

– Нет! – крикнул я. – Нет!

Меня бросило в жар. В темноте нахлынули воспоминания, которых я не хотел принять. Я закрыл глаза, говорил себе, что это не имеет ничего общего с Той. «Значит, от этого убежать не просто, – подумалось мне, – даже такие минуты, как эти, будут напоминать о Ней, но я не хочу, не хочу вспоминать о причастности к умершим людям и делам!» Я открыл глаза и увидел блестевшие белки женских глаз. Это Пани, учительница, возвращавшаяся с принудительных работ, только и всего.

Вернулись хозяева дома, я слышал их возбужденные голоса в сенях, потом истовое пение:

– Славьтесь, луга цветущие, горы, долины зеленые…

Я вышел во двор. Хозяин с фонарем в руках, напевая, обходил усадьбу, запер ворота, спустил с цепи собаку.

– Прекрасный нынче май, – сказал он. – Только бы знать, что будет дальше.

Не дождавшись ответа, он возвратился в дом, попросив хорошенько запереть дверь. Времена ненадежные, в деревне недавно было разбойное нападение, убили одного, и никому неизвестно, кто и за что.

Погожее, огромное небо. Славьтесь, луга цветущие, горы, долины зеленые. А если укрыться где‑нибудь в деревне, в горах, в лесах? Если бы существовал светский монастырь для неверующих, для людей, которые попросту хотят отдохнуть, устраниться от жизни, я вступил бы в него. Или – или. Или устраниться от жизни, или принять ее, беря реванш за все пережитое. Завтра я распрощаюсь с Дыной, он поедет в столицу, там в нем нуждаются, и, наверное, сразу же пойдет в гору, впрочем, наука – подходящий трамплин, чтобы оттолкнуться от прошлого. Он одержим какими‑то научными идеями, он инженер – энергетик, учился за границей, у него дипломы, признание, да и голова на плечах. Я знаком с ним всего месяц и ближе узнал лишь после совместного побега из эшелона, но и он покинет меня и спустя месяц – другой будет думать: «А, это тот Роман Лютак…»

Я не сомневался, что через несколько часов окажусь в городе совершенно один. Ведь Анна и Пани не в счет, они были только частицей пути, такой же самой, как сарай, в котором я спал, машина, на которой проехал немного, пункт Красного Креста, где получил теплый суп, рубашку, носки. Анна, если уже ходят поезда, поедет в горы, учительница вернется в свой городок, если он существует, в школу, к детям. Куда возвращаться мне? Было бы нелепо после всех этих лет засесть снова за письменный стол, притворяться, что живешь. С этим покончено раз и навсегда.

Я вернулся в комнату, все уже спали. Пани даже не проснулась, когда я отодвинул ее, чтобы улечься. Было тепло и спокойно, хотя где‑то вдали раздавались выстрелы, словно праздничный салют. Дом гудел от храпа.

Утром я проснулся первым. Анна лежала, раскинувшись на скомканной постели, одной рукой поддерживая лысую голову Дыны, а другой обнимая учительницу, которая спала, свернувшись в клубок, придавленная периной. Скрипел колодезный ворот, и этот звук, новый и тревожный, выманил меня из дома. Его я тоже давно не слыхивал, и сам вид натянутой цепи казался загадочным и прекрасным. Не поворачивая головы, я знал, что внизу существует мой родной город с неизменившимися очертаниями, что он всплывает, подымается из утреннего тумана.

Я попросил молока для всех, пообещав заплатить какой‑нибудь тряпкой из ранца, причем я имел в виду скорее ранец Дыны, набитый более полезными вещами, чем мой. Дына всюду возбуждал доверие и умел этим пользоваться. В революционной организации в Праге выдавал себя за коммуниста, даже дискутировал с руководительницей – партийкой на безупречном немецком языке, а чуть позже во дворце архиепископа блеснул французским и своим знакомством с кардиналом. Его