Текст книги "Из истории греческой интеллигенции эллинистического времени"

Автор книги: Т. Блаватская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Источники сохранили известия о крупных материальных пожертвованиях богатых эскулапов. В 322—319 гг. в Афинах таким благодетелем был врач Евенор, уроженец Аргоса, что в Амфилохии (южный Эпир). Он подарил афинской казне талант серебра, за что его увенчали оливковым венком и дали права афинского гражданства[405]405
  IG, II2, N 373-374.


[Закрыть]. Стоит вспомнить политическую ситуацию тех лет, и сразу станет понятно, что столь щедрый дар был предназначен афинянам как лидерам антимакедонского движения.

Следует упомянуть известного косского врача Филиста, сына Мосхиона, принимавшего большое участие в судьбах родины во время войны, которую вели островные греки под главенством Родоса с Филиппом V: в 201 г. богатые косские граждане собирали деньги на провиант для солдат, и Филист вместе с сыновьями внес 4 тыс. драхм[406]406
  Inscr. of Cos, N 10b; Rostovtzeff Μ. SEHHW, p. 607, 1339.


[Закрыть].

Приведенные факты указывают на ревностное исполнение гражданского долга отдельными врачами. Эти лица выступают в ряду активных членов своего социального слоя; пользуясь всеми привилегиями зажиточного гражданства, они добросовестно несли сопряженные с ними финансовые тяготы.

Гораздо меньше известно нам о филантропии лекарей в отношении отдельных лиц. В повседневной работе врачей случалось, что лекари пользовали больных, не думая о гонораре, а также не делая различия между свободным или несвободным пациентом. Такие факты не получали широкой известности, в лучшем случае они становились достоянием устной традиции той или иной области страны. Вопрос о том, сколь часты подобные случаи в III—II вв., не может быть разрешен на основании имеющихся источников. Правда, уже в предшествующее время медицинская наука Греции изучала проявления различных болезней вне зависимости от того, каково было социальное положение человека, пораженного недугом. Гиппократ в своих «Эпидемиях» описывает истории болезней свободных и рабов, не делая никакого различия между пациентами обоих социальных статусов. Этот вывод Ф. Кудлиена, основанный на детальном анализе труда знаменитого медика[407]407
  Kudlien F. Die Sklaven in der griechischen Medizin der klassischen und hellenistischen Zeit. Wiesbaden, 1968, S. 14—25.


[Закрыть], позволяет понять общую направленность медицинской теории гиппократической школы и в эллинистическое время. Несомненно, однако, что в реальной жизни могли быть отклонения от этого общего положения. Гуманность или отсутствие ее в практике того или иного врача могли обусловливаться весьма различными факторами.

В эллинистической Греции широкое распространение получили идеи стоической философии. Школа стоиков проявляла интерес к рабам и признавала за ними человеческое достоинство[408]408
  Блаватский В. Д. «Рабский вопрос» в идеологии эллинизма.. – » В кн,: Античное общество. М., 1967, с. 13—14.


[Закрыть]. К тому же среди свободного населения Эллады в изучаемое время появился достаточно многочисленный слой отпущенников. Вышедшие из рабства, эти люди и их семьи хотя бы косвенно содействовали усилению гуманных тенденций в вопросе о лечении рабов. И хотя полисы часто в общей форме восхваляли медиков за то, что они оказывали одинаковую помощь всем, кто к ним обращался[409]409
  Иногда отмечали заботы лекаря именно о «всех гражданах», как, например, в декрете Астипалеи в III—II вв. в честь родосского врача Идриарха. См.: Реек W. Inschriften von den dorischen Inseln, S. 38—40, N 87.


[Закрыть], все же можно полагать, что в категорию «все» иногда включались не только граждане, но и представители угнетенного класса.

Доводом в пользу данного предположения является упоминавшийся уже декрет города Гифия, принятый в 70 г. до н. э. в честь врача Дамиада[410]410
  IG, V, 1, N 1145.


[Закрыть]. В постановлении гифиатов специально указано, что восхваляемый эскулап лечил равным образом всех обращавшихся к нему «бедных и богатых, рабов и свободных». Хотя упомянутый документ относится уже к раннеримскому времени, все же его можно считать выражением тех гуманных тенденций, которые существовали в греческой медицине III – I вв. Их развитию во многом способствовали не только умозрительные соображения, но и те тяжелые обстоятельства, в которых не раз оказывались греческие полисы в эллинистическое время. Например, во время войн и других чрезвычайных событий полисные власти должны были прилагать самые энергичные усилия к тому, чтобы не допустить распространения эпидемических заболеваний. Это достигалось организацией эффективной медицинской помощи вне зависимости от того, нуждался ли в ней свободный или раб. Ликвидация очага заразы была бы невозможна, если бы лечение не распространялось на всех без исключения опасных больных. Таким образом, конкретные условия деятельности полисных врачей постоянно подтверждали целесообразность филантропической этики, которую со времен Гиппократа предписывал медикам их профессиональный кодекс. По-видимому, эти моральные установления греческой медицины вполне отвечали задачам сохранения здоровья населения, благодаря чему они постоянно повторялись в теоретических руководствах.

Проблема филантропии в античной медицине весьма широка, и исчерпать ее можно лишь в специальном исследовании. Нам важно лишь подчеркнуть, что понятие «человеколюбие», выработанное эллинскими мыслителями, находило свое выражение и в конкретной действительности полисной Греции. Здесь уместно также напомнить, что греки наделили бога Асклепия качеством высшей филантропии[411]411
  Farnell L. R. Greek Hero Cults and Ideas of Immortality. L., 1921, p. 275.


[Закрыть], что особо отличало его от всех членов олимпийского пантеона.

Филантропия медика могла быть наиболее действенной в том случае, если врач отвечал и тем требованиям, которые полис обычно предъявлял к своим добропорядочным гражданам. Как известно, в рабовладельческих государствах Греции вопрос о репутации гражданина был немаловажен. Для врача-профессионала мнение современников было тем более важно, что не заслуживший всеобщего уважения лекарь терял доверие своих пациентов. Это неизбежно вело к снижению эффективности его предписаний и, естественно, к сокращению практики.

Дидактическая литература греческих медиков специально обращала внимание на то, как именно лекарь должен вести себя в жизни и при исполнении своих обязанностей. Примечательно, что разрабатывавшие данную тему наставники эллинских лекарей проявили глубокое понимание психологии врача и пациента. Основной принцип этой стороны деятельности медиков был четко изложен в клятве Гиппократа: врач должен вести образ жизни, достойный искусства медицины. Осуществить это обязательство помогали врачу подробные специальные наставления, изложенные в пропедевтических трактатах гиппократовского сборника.

Приведем некоторые наставления.

От врача требуется благоразумие, которое должно помочь ему правильно устроить свою жизнь[412]412
  Hippocr. De medico, 1.


[Закрыть]. Это наставление отражает чрезвычайно тонкое понимание психологии человека и особенностей его душевного строя. Ведь удрученный тяжелыми обстоятельствами неустроенной жизни, лекарь не сможет достаточно полно мобилизовать свои знания и проницательность для того, чтобы оказать наиболее эффективную помощь больному. Особенно важно это было в тяжелых случаях, когда заболевание грозило жизни пациента[413]413
  В трактате «Наставления» прямо указано, что врач должен приступать к лечению, обращаясь к опыту, соединенному с разумом (Hippocr. Praecepta, 1), иначе лекарь упустит время и удобный случай для благоприятного излечения болезни.


[Закрыть]. Вполне естественно, что больной не может испытывать полного доверия к врачу, умственные силы которого истощены неправильным образом жизни.

Врач должен быть выдержан, особенно в отношении с женщинами. Точно так же медику предписано избегать любостяжания – эта мысль повторена в трактатах «О враче» и «О благоприличном поведении». Вообще в гиппократовском корпусе неоднократно говорится, что истинный врач честен, порядочен и не алчен. Вместе с тем врачу подобает быть скромным, сосредоточенным и неболтливым[414]414
  Hippocr. De habitu, 7, 12.


[Закрыть].

Греческая теория медицины придавала большое значение среде, в которой находится пациент и которая воздействует на него. А так как сам врач являлся одним из важнейших внешних факторов, оказывающих влияние на пациента, то эллинские медики разработали подробные рекомендации, касающиеся поведения, манер и даже внешнего вида и одежды лекаря.

Врач должен быть здоров и хорошо выглядеть[415]415
  Hippocr., De medico, 1: народ не считает способным заботиться должным образом о других того человека, который сам плохо выглядит.


[Закрыть]. Столь же обязательной была опрятность, тем более что греки всегда придавали очень большое значение индивидуальной[416]416
  Высокие нормы личной гигиены были выработаны эллинами с древнейших времен. Уже по II тысячелетии омовение совершали не только в естественных водоемах, но и в удобных ваннах. Особенно роскошными они были у аристократии, как показывает расписная ванная пилосского царя, датируемая приблизительно 1240 г. См.: Блаватская Т. В. Греческое общество II тысячелетия до новой эры и его культура. М., 1976, с. 129 и рис. на с. 177. Ахейский эпос сохранил красочные описания купаний героев не только в море, но и в ваннах (II, X, 572—577). Для более позднего времени известны бани, частные и общественные, в которых даже устраивали особые парильные отделения (Her., IV, 75). Молодежь любила принимать душ, и эти сцены запечатлела ранняя вазовая живопись. См: Pfuhl Ε. Malerei und Zeichnung der Griechen. München, 1923, Bd. III, S. 76, Abb. 286; S. 79, Abb. 295; Ginouves R. Balaneytike. Recherches sur le bain dans l'antiquite grecque. P., 1962. Бытовые древности греков включают обширный разряд умывальных принадлежностей. Например, тазы – глиняные и мраморные лутерии, причем в каждом доме их имелось несколько штук. Весьма интересны данные из городища Олинфа, разрушенного Филиппом II в 348 г. Раскопавший город Д. М. Робинсон отметил, что наиболее частым предметом обстановки в домах олинфян были, судя по многочисленным находкам, мраморные или терракотовые умывальники, представлявшие собой большой неглубокий таз, стоявший на массивной ножке. В одном из домов (Дом А IV 9), принадлежавшем хозяину среднего достатка, было найдено четыре таких сосуда (Robinson D. Μ. Excavations at Olynthus. P. VIII: Robinson D. M., Gracham J. W. The Hellenic House. Baltimore, 1938, p. 85—88, 316—320).


[Закрыть] и общественной[417]417
  В греческих полисах издавна возводили монументальные сооружения, призванные обеспечить чистоту самих граждан и всего города. Это водопроводы, колодези, водостоки, фонтаны, бани, туалеты. Полисные магистраты, в первую очередь астиномы, строго следили за соблюдением норм городской санитарии. Детальная инструкция астиномам Пергама, составленная в начале II в. (OGIS, № 473), позволяет судить о том, насколько серьезно греки того времени понимали необходимость подобных установлений в интересах здравоохранения всего полиса. Справедливо отметивший это обстоятельство Л. Коун-Хэфт, однако, склонен считать пергамскую инструкцию уникальным документом, вовсе не типичным для независимых греческих полисов (Cohn-Haft L. The Public Physicians..., p. 22—23). С этим мнением согласиться трудно. Среди многочисленных эпиграфических источников можно найти указания различным должностным лицам о поддержании чистоты на вверенных им объектах. Так было повсюду, не только в самой Греции, но и на окраинах – стоит вспомнить лаконичное и четкое предписание насчет чистоплотности в одном из святилищ Нимфея, которое относится еще к V в. См.: Корпус боспорских надписей. М.; Л., 1965, с. 520—521, № 939. Разнохарактерные и достаточно многочисленные сведения позволяют полагать, что пергамские установления имели многочисленные параллели в полисах самой Греции. Конечно, в маленьком полисе с небольшим контингентом граждан задачи городской санитарии разрешались значительно проще, чем в обширных Афинах или Коринфе, но в принципе забота о санитарии была повсеместной.


[Закрыть] чистоте. В трактате «О враче» указано, что доктор должен иметь хорошую одежду и даже натираться душистыми мазями, так как это приятно больным.

Другие наставления касаются выражения лица врача: пусть оно отражает размышления, но облик доктора не должен быть суровым, дабы врач не казался гордецом или мизантропом. Точно так же врачу не следует быть смешливым и чрезмерно услужливым: последнее может вызвать у больного презрение к врачу.

Приведенные предписания Гиппократа и его ближайших последователей показывают, что греческая медицинская теория развивалась в тесной связи с эллинской мыслью V—IV вв., направленной на выработку норм общественной жизни. Сложная действительность полисного строя рабовладельческой Греции рано поставила вопрос о создании определенных правил, которые помогали бы гражданам полиса в различных сферах их деятельности. Сначала это были общие законы и судебники[418]418
  Надо сказать, что дидактическое творчество эллинов не ограничивалось составлением законов, уложений и прочих видов юридических актов. Отдельные лица самостоятельно выступали с предписаниями морального порядка и с наставлениями относительно практической деятельности. Достаточно назвать Гесиода, в конце VIII в. составившего стихотворный свод правил, выработанных земледельцами Беотии на протяжении многих веков. Его «Труды и дни», бережно сохраненные последующими поколениями, являются ярким свидетельством того, что древние греки всегда придавали важное значение дидактической литературе.


[Закрыть], но уже в V в. софисты брались учить, как следует поступать в отдельных практических вопросах. Например, Протагор обучал своих слушателей ораторскому искусству, тому, как стать хорошим государственным деятелем, как лучше управлять своим домом[419]419
  Plato. Protagor., 318 е.


[Закрыть]. В IV в. мыслители Эллады разрабатывали важнейшие вопросы жизни общества – назовем хотя бы концепцию государственного устройства, изложенную Аристотелем в его «Политике» и других сочинениях[420]420
  В. П. Зубов справедливо подчеркнул, что учение Аристотеля о различных формах государства имело своей целью определить лучший при данных конкретных условиях государственный строй, но в отличие от утопических построений Платона Аристотель исходил из реальной действительности. См.: Зубов В. П. Аристотель. М., 1963, с. 44—45.


[Закрыть]. Но наряду с этими принципиальными проблемами[421]421
  Не имея возможности остановиться на том, как детально дебатировались эти вопросы греческими учеными-философами IV в., мы отсылаем читателя к исследованию: Бергер А. К. Политическая мысль древнегреческой демократии. М., 1966. Особенно важен вывод автора о том, что уже в середине V в. демократическая мысль сосредоточила свое внимание «на теоретическом осознании бурного политического развития, новых форм демократического государства...» (Указ. соч., с. 351). Результаты этой творческой активности проявились во многих областях умственной жизни эллинов.


[Закрыть] продолжали трактоваться и совершенно конкретные темы. До нашего времени сохранились руководства по военному делу, по сельскому хозяйству или специальные наставления по выращиванию лошадей и собак. Известные труды Ксенофонта, особенно его «Домострой», показывают, что дидактическая литература греков занималась самыми разнообразными сферами деятельности человека, причем пристальное внимание уделялось тогда не только коренным общим вопросам, но и сугубо практическим[422]422
  Ксенофонт старается не упустить мельчайших деталей в ведении домашнего хозяйства. Он даже указывает на красоту поставленных в ряд башмаков или кухонных горшков (Xen. Oecon., 8, 19).


[Закрыть].

Неудивительно, что ученые медики озаботились включить в свои пропедевтические сочинения подробный свод норм профессионального поведения. Искусство медицины не имело права отставать от других наук, например от полиоркетики или агрономии. А сохранение и восстановление здоровья граждан всегда оставалось животрепещущей проблемой не только для каждого отдельного индивидуума, но и для всего государства.

Как известно, физическая полноценность входила в перечень качеств, которыми должен был обладать совершенный гражданин полиса. К достижению этого идеала древние эллины стремились по-разному. В Спарте обращали самое серьезное внимание на физическое воспитание здоровой молодежи обоих полов (хилых младенцев убивали). В других полисах ограничивались гимнастическим образованием для мальчиков и юношей, не лишая, однако, жизни больных детей, хотя лишь здоровые лица могли иметь доступ ко всем областям государственной жизни (например, увечные или умственно отсталые люди не допускались к исполнению общественных богослужебных обрядов).

Важная социальная роль личного здоровья свободного жителя полиса придавала медицинскому искусству общегосударственное значение. Полис, осуществлявший защиту своих граждан во всех сферах их жизни и деятельности, не мог оставить без внимания организацию целесообразной системы медицинского обслуживания. Но поскольку вопрос этот решался в рамках рабовладельческого полиса, ответ на него был обусловлен состоянием общества того времени. Правда, республиканский образ правления открывал перед греческой медициной многие возможности, которых были лишены лекари в рабовладельческих монархиях соседних стран. Именно поэтому развитие медицины в эллинистических полисах достигло такого уровня[423]423
  Можно вполне согласиться с В. Йегером в том, что греческая медицина с самого начала была чисто практическим искусством, которое стало наукой под влиянием философских теорий (Jaeger W. Paideia. В., 1944, II, S. 12—15). Но плодотворность контактов медицины и философии была обусловлена огромным количеством эмпирических знаний, добытых самими медиками благодаря обширной практике во множестве полисов. Недаром греческая философия почерпнула столь много из искусства медицины.


[Закрыть], при котором даже рядовой профессиональный лекарь был обязан иметь достаточно обширные познания и отличаться определенной культурой поведения.

Как уже говорилось, греческая пропедевтическая литература уделила последнему вопросу очень большое внимание. Такое место правил общения врача с больными в медицинской теории эллинов диктовалось насущными интересами самих лекарских кадров. Ведь практиковавшим в полисах врачам приходилось иметь дело с пациентами, в общем достаточно развитыми в интеллектуальном отношении – без этого рядовой гражданин не смог бы активно участвовать в жизни своего полиса (например, при обсуждении в народном собрании доходов и расходов государства). Даже посещение театральных представлений, где исполнялись произведения великих греческих трагиков, оттачивало мысли и чувства всех зрителей независимо от полученного ими образования. Умудренный богатым социальным опытом, свободный грек легко улавливал промахи или небрежность лекарей и тяжело переносил грубость и бессердечие пользовавшего его врача.

Особо тонкого подхода требовали пациенты, обладавшие некоторыми познаниями в медицине. Этот слой населения был достаточно многочисленным в эллинистическое время, чему способствовало распространение сети гимнасиев, где юноши знакомились с начатками медицины[424]424
  Ibid., S. 11-58.


[Закрыть]. Женщины из зажиточных кругов населения также должны были иметь простейшие познания в терапии и уходе за больными, как указывают наставления Ксенофонта хозяйке дома[425]425
  Xen. Oecon., 7, 37—38.


[Закрыть]. Добавим, что интеллигентные круги городского населения, вероятно, охотно посещали те публичные лекции по медицине, которые вызывали неодобрение уже у авторов Гиппократова свода[426]426
  Hippocr., Praecepta, 12.


[Закрыть] и еще более порицались Полибием[427]427
  Polyb., XII, 25 d.


[Закрыть]. Все это значительно усложняло лечение пациентов, особенно имевших образование[428]428
  Уже давно медики нового времени отмечали исключительную точность Фукидида при описании эпидемии чумы в Афинах (Thuc., II, 47—54), что говорит о большом интересе и самого автора, и его читателей к медицинской стороне происходивших событий. На это вновь обратил внимание Л. Коун-Хэфт (Cohn-Haft L. The Public Physicians..., p. 15). Поэтому можно сказать, что интерес образованной публики к медицине имел в эпоху эллинизма многовековую традицию.


[Закрыть].

Рост медицинских познаний среди читающей публики был облегчен расширением книжных фондов городских библиотек, в которых каждый любознательный человек мог найти труды, повествующие об исцелении от известных тогда недугов. Так как еще Сократ говорил, что врачи написали много книг[429]429
  Xen. Mem., IV, 2, 10.


[Закрыть], то вполне закономерно предположить, что в эллинистическое время литература по лекарскому делу и по фармакологии должна была значительно увеличиться. Но это усложняло установление тесного контакта с больными – не так-то просто было лекарю завоевать полное доверие эрудированного пациента. К тому же малейшее подозрение в некомпетентности врача весьма отрицательно сказывалось на эффективности предписываемых им приемов лечения.

В условиях постоянного активного общения граждан внутри каждого полиса и оживленных межполисных связей достоинства или недостатки того или иного врача быстро становились достоянием гласности. Настоящему специалисту молва служила хорошим помощником, укрепляя его авторитет и особенно способствуя лечению им заболеваний невротического характера, приводивших к различным функциональным расстройствам. Живой отклик общественного мнения был столь же действен и по отношению к невежественному или неудачливому лекарю. Порицание таких медиков тогда не ограничивалось устной формой, в нем принимали участие и писатели, иногда достаточно известные. Например, поэт Гедил, живший в III в., сочинил острую эпиграмму на одного из современных ему медиков – Агида[430]430
  Hedylus. Epigr. – In: Epigrammatum anthologia Palatina/Ed. Fr. Diibner et Ε. Cougny, II. P., 1872, p. 307, № 123.


[Закрыть]. Такое сатирическое стихотворение могло положить конец врачебной практике незадачливого лекаря.

Но самым серьезным фактором было внимание полисных властей к деятельности медиков, особенно тех, кто занимал официальную должность врача. Небольшие размеры греческих государств облегчали наблюдение полиса за работой практиковавших в нем врачей. Все удачи или промахи лекаря были на виду у граждан, поэтому оценка складывалась в прямой зависимости от действительных результатов его труда. Конечно, иногда лекарь мог встретить преднамеренно враждебное отношение, особенно если он имел влиятельных личных врагов. Но вопрос о здоровье был животрепещущим для каждого человека, поэтому естественное стремление больных получить помощь у знающего лекаря создавало условия для выявления наиболее квалифицированных врачей. Со временем накапливалось все больше достоверных данных, подтверждавших репутацию каждого медика.

Совершенно очевидно, что подобный путь отбора лекарей был достаточно сложен, но он был единственным: античная медицина не знала системы официальных дипломов, присваивающих звание врача и разрешающих вести самостоятельно медицинскую практику[431]431
  Reinach S. Medicus, p. 1676. Это положение осталось незыблемым до последнего времени (Cohn-Haft L. The Public Physicians..., p. 17, 56).


[Закрыть]. Вероятно, в крупных лекарских школах закончившие обучение молодые врачи торжественно приносили свою присягу, повторяя клятву Гиппократа, и только после этой церемонии считались достойными звания врача. Но, по-видимому, никаких письменных свидетельств они не получали. Существовала, конечно, устная рекомендация врача-учителя, но она, вероятно, сохраняла силу лишь в том случае, когда мастерство бывшего ученика росло непрерывно[432]432
  Каждая местная школа медиков прославляла своих бывших питомцев, достигших широкого признания.


[Закрыть]. В противном случае положительный отзыв постепенно забывался, и печальные результаты практики неумелого или безответственного лекаря полностью уничтожали благоприятное мнение о его деятельности в годы ученичества.

Следует сказать, что полисные власти внимательно относились к репутации и деятельности своих медиков. Такой подход не являлся чем-то исключительным, он вытекал из традиционной, требовательности полиса к лицам, претендовавшим на замещение официальных магистратур[433]433
  Речи афинских ораторов IV в. показывают, как оживленно дискутировался вопрос о моральном облике некоторых соискателей выборных государственных постов.


[Закрыть]. К тому же военные и стихийные бедствия, часто обрушивавшиеся на государства эллинистической Греции, делали вопрос о качестве медицинского обслуживания чрезвычайно острым: в случае отсутствия знающего лекаря гражданский коллектив мог понести большие потери. Поэтому попечение о медиках входило в круг обязанностей различных представителей государственного аппарата, а юридическая мысль полисной Греции выработала законоположения, оберегавшие граждан от недобросовестности врачей. О том, что это имело место в действительности, писал еще Платон: врач может лечить жестокими приемами или назначить завышенную плату за курс лечения, причем на самого больного из этих средств шло очень мало или совсем ничего – остальное врач тратил на себя и на своих домашних, следовательно, Платон говорит здесь о плате за пребывание в частной лечебнице. Наконец, получив деньги от родственников больного или его врагов, врач даже может убить пациента[434]434
  Plato. Politicus, 298—299.


[Закрыть].

РИС. 5. Голова Асклепия. О-в Мелос. Около 340 г. до н. э.

К сожалению, в сохранившихся источниках не отражены правовые нормы, которые регулировали деятельность врачей в полисах. Имеющиеся отдельные сведения освещают экстраординарные случаи, которые рассматривались в судебном порядке. Видимо, именно суд определял невиновность, «чистоту» врача, если его пациент умирал вопреки усилиям лечившего медика. Преступные деяния врачей наказывались по всей строгости закона – Платон указывает, что если врач уличен судом в отравлении больного, то его надлежит казнить[435]435
  Plato. Leg., 865b; 933d.


[Закрыть].

Но особенностью врачебной профессии было то, что лекарь мог принести непоправимый вред больному по незнанию или по небрежности. Сами медики хорошо понимали эту опасность, недаром в Гиппократовом своде неоднократно указывается, что лекарю весьма полезно консультироваться со своими коллегами в особо трудных случаях. Вероятно, такие консультации, о которых говорит Аристотель, иногда принимали характер отчета врача о проведенном им курсе лечения, так как консультанты должны были знать все применявшиеся способы и медикаменты. Но самые квалифицированные советы не всегда могли исправить допущенные лекарем ошибки. Кроме того, и больные иногда так запускали свой недуг, что позднее обращение к врачу не могло уже принести пользы. В таком случае вопрос о том, кто же виновен в неудачном исходе лечения, представлял неразрешимые трудности. Разбиравшие конфликты между больными (или их родственниками) и лекарями полисные магистраты уже в V в. имели какие-то законоположения, которые устанавливали ответственность врача или необоснованность претензий к нему. Но эти правила касались лишь наиболее ясных казусов, как позволяет заключить указание аттического оратора Антифонта[436]436
  Antiph., III, p. 127. У Антифонта речь идет об убийстве в результате побоев. Пострадавший, видимо, был в таком безнадежном состоянии, что призванный к нему врач «в силу закона» был свободен от ответственности за летальный исход. Весьма ценное свидетельство оратора, обращавшегося в своих тетралогиях к событиям из повседневной жизни, а не к вымышленным темам, как делали римские риторы (Blass F. Die Attische Beredsamkeit. Leipzig, 1887, I, S. 149—151), было неправильно, как нам кажется, истолковано С. Рейнаком. Последний считает, что приведенное место у Антифонта формально подтверждает безответственность врачей во время лекарской практики (Reinach S. Medicus, p. 1676). Но весь контекст речи показывает, что упомянутый Антифонтом закон освобождал врачей от обвинения в убийстве пациентов, уже доставленных медикам в неизлечимом состоянии.


[Закрыть]. В действительной жизни часто возникали ситуации, когда небрежность лекаря выступала достаточно четко, но результаты ее не давали оснований для возбуждения прямого уголовного преследования. Однако полис стремился не допустить продолжения практики медика, деятельность которого приносила вред гражданам.

Юридическая мысль греков со временем нашла выход из такого положения. Специально для врачей в полисах была выработана форма наказания, именовавшаяся αδοξία – бесчестие[437]437
  Hippocr., Lex, 1.


[Закрыть]. Автор «Закона» сетует на то, что невежественных и вредоносных лекарей подвергают только адоксии, применяемой к одним лишь медицинским работникам. Высокоэрудированный знаток практики современных ему лекарских кадров, каким был автор «Закона», имел, вероятно, много оснований требовать более суровых наказаний лже-врачам и обманщикам[438]438
  Напомним, что автор этого произведения неизвестен, так же как и точное время его жизни. Видимо, сочинение было составлено в IV—III вв. См.: Гиппократ. Избранные книги, с. 91– комментарий В. П. Карпова.


[Закрыть]. Но даже то обстоятельство, что полисное законодательство определило адоксию как специальное наказание для врачей, делало упомянутую юридическую санкцию особо эффективной. Она, несомненно, создавала атмосферу недоверия, отчужденности и презрения вокруг осужденного лекаря. А это означало, что он полностью лишался практики, так как всякий здравомыслящий больной избегал обращаться к обесславленному врачу.

Конечно, наказание адоксией было несколько мягче, чем те кары, которым подвергались неудачные врачи, практиковавшие при дворах эллинистических монархов. Здесь усилия медиков не ограничивались лечением недугов, возникших естественным путем, приходилось бороться и с тайным применением ядов. Уже М. И. Ростовцев, отметив, что жизнь придворного медика не была сплошным удовольствием, привел рассказ Диогена Лаэртского о судьбе врача-родосца Хрисиппа, который был вовлечен в заговор против Птолемея II Филадельфа, за что и был казнен. Не только очевидные преступления, по и недостаточный эффект лечения высокого пациента мог грозить карой эллинскому лекарю на чужбине. Напомним смерть на кресте врача Главка, которого Александр приказал распять за то, что лекарь не смог излечить его молодого друга Гефестиона[439]439
  Rostovtzeff Μ. SEHHW, p. 1650, п. 47; Diog. Laert., VII, 186; Plut. Alex., LXXII.


[Закрыть]. Все же в условиях полисной жизни адоксия не была легким наказанием, тем более что она пятнала не только самого провинившегося, но и его потомков[440]440
  Платон кратко упоминает о тяжелых последствиях адоксии для семьи осужденного.


[Закрыть]. О значении адоксии можно судить отчасти по тому, что властолюбивые и честолюбивые граждане полисов весьма ее опасались[441]441
  Plato. Phaed., 82 с. Примечательно, что Платон перед адоксией называет такое тяжкое наказание, как атимия – лишение гражданских прав. Естественно предположить, что и адоксия была суровым возмездием.


[Закрыть].

Конечно, материальное положение осужденного медика влияло на то, как он воспринимал наказание. Если провинившийся лекарь принадлежал к богатым людям, адоксия оборачивалась для него преимущественно моральными лишениями, в частности потерей доверия и уважения сограждан. Возможно, что наказанный адоксией был как-то ограничен в гражданских правах[442]442
  Это предположение можно высказать потому, что понятие адоксии несомненно отнимало какую-то часть гражданских добродетелей, обязательных для всякого полноценного члена полисного общества.


[Закрыть]. Для медика, обладавшего средним или небольшим состоянием, адоксия становилась причиной полного упадка доходов – ведь практика тотчас исчезала. Отсюда было недалеко до крайней бедности и даже превращения в обездоленного неудачника.

Хотя источники не сохранили сведений ни о самой процедуре адоксии, ни о важнейших ее последствиях, все же можно предположить, что наказание виновных медиков было достаточно суровым. Следует помнить, что юристы древней Греции тщательно разработали систему правовых санкций против лиц, наносящих вред полису. Разнообразие и многостепенность тех наказании, которые известны ныне исследователям древнегреческого нрава, позволяют думать, что и адоксия была достаточно эффективным орудием для борьбы полиса с лжеврачами и невеждами[443]443
  Какой бы орган полисного управления ни принимал решение об адоксии лекаря, оно подлежало публичному извещению. Это делало имя виновного лекаря известным далеко за пределами того полиса, в котором он практиковал.


[Закрыть].

Существование специальной правовой нормы, оберегавшей полис и его граждан от плохой работы врача, несомненно оказывало влияние на медицинские кадры. Прежде всего, боязнь адоксии заставляла каждого рядового лекаря относиться к своей работе с большим чувством ответственности. Далее, добросовестные врачи, заслужившие публичную благодарность полисов в виде почетных декретов или декретов о проксениях, стали заботиться о том, чтобы изъявление признательности государства не носило общего характера, по честно обрисовывало их профессиональную безупречность. Достичь этого уважаемому эскулапу было нетрудно, так как уже в V—IV вв. полисы часто отмечали в псефисмах заслуги чествуемых лиц, а в эллинистический период такие постановления стали еще более пространными. Получая официальное признание полиса, восхваляющего его безукоризненную работу, врач не только вооружался против возможных необоснованных обвинений, но и получал в свои руки дополнительное свидетельство о высокой квалификации. Естественно, что каждый чествуемый полисом лекарь не упускал возможности принять участие в подготовке текста псефисмы, посвященной его заслугам. В пользу реальности высказанного нами предположения говорит весьма специфическое изменение формулировок почетных псефисм, заметное в начале эллинистического времени.

Действительно, еще в IV в. тексты декретов о врачах сравнительно мало отличаются от псефисм в честь лиц иных профессий. Можно привести в качестве примера уже упоминавшийся декрет афинян в честь родосца Фидия от 304/ /3 г., в котором говорится о том, что он предложил работать даром и тем проявил свое благорасположение к городу. Афиняне указали на великодушие врача, но не останавливались подробно на прочих его качествах[444]444
  Syll.3, N 335. Большое сходство с этим текстом обнаруживает фрагментированная надпись от 337/0 г., также найденная в афинском Асклепиейоне (Hubbe R. О. Decrees from the Precinct of Asklepios at Athens. – Hesperia, 1959, v. 28, p. 169—171). Издатель, соединивший опубликованные ранее тексты IG, II2, Ν 304 и 604, не уверен, можно ли считать чествуемых лиц врачами, соглашаясь в этом с Л. Коун-Хэфтом (Cohn-Haft L. The Public Physicians..., p. 76—77, № 2). Однако нам представляется, что текстуальные аналогии с псефисмой Фидия столь велики, что можно с уверенностью отнести постановление от 337/6 г. к числу документов, посвященных врачам.


[Закрыть].

Уже в III в. декреты в честь врачей и некоторых других работников интеллигентных профессий приобретают более конкретный характер благодаря довольно пространному изложению заслуг восхваляемого лица. Но характерной чертой декретов о медиках становится то, что в текст этих документов часто включали весьма квалифицированное перечисление профессиональных достоинств лекарей. Создается впечатление, что составители псефисмы учитывали те обязательные требования, которые предъявлял полис к лекарю и которые постулировала для врача специальная пропедевтическая литература. Вряд ли полисные власти знали так основательно труды ученых медиков. Более вероятно предположить, что сами чествуемые лекари, заинтересованные в получении хорошо аргументированной оценки[445]445
  Л. Коун-Хэфт справедливо ответил, что с точки зрения врача почетный декрет был официальным документом, свидетельствующим о его апробированной квалификации (Cohn-Haft L. The Public Physicians..., p. 66).


[Закрыть], оказывали помощь магистратам, писавшим текст псефисмы, в выработке формулировок. Так постепенно в эллинистической Греции складывалась традиция выдачи полисом официального отзыва о практиковавшем в нем враче. Упомянутое явление было необходимым орудием полисной государственности, в которой точная и ответственная документация различных событий в жизни общества играла весьма важную роль.

Положительные аттестации врачей высоко ценились и самими медиками, и специально приглашавшими их на работу полисами. В качестве иллюстрации можно привести документы из Амфиссы, где врач Менофант в первой половине II в. заслужил горячую благодарность полиса и проксенические права. После Амфиссы Менофант был приглашен на службу в Скарфею. Власти этого полиса и сам врач написали в Амфиссу послание с просьбой выслать копию почетных документов, касающихся Менофанта. Высшие магистраты Амфиссы не ограничились посылкой своего ответа и копии проксении в Скарфею, но выставили у себя в городе на всеобщее обозрение стелу с обоими официальными документами, отправленными в Скарфею (IG, IX, I2, 3, № 750). Обстоятельность всей процедуры выправления свидетельств Менофанта ясно показывает, с какой ответственностью относился эллинистический полис к выдаче положительной оценки государственному врачу.

Иную картину рисует источник периода римского владычества, когда греческим полисам было оставлено лишь ограниченное внутреннее самоуправление. Мы имеем в виду неоднократно упоминавшийся декрет из Гифия, подробно излагающий заслуги врача Дамиада. Постановление народного собрания заканчивается указанием эфорам города высечь текст на стеле и поставить его на самом видном месте на агоре; если же эфоры не сделают этого, то сам Дамиад или любой желающий могут взять с эфоров штраф в две тысячи драхм (IG, V, 1, № 1145). Столь высокая сумма пени заставляет полагать, что теперь городские власти относились к своим обязанностям достаточно прохладно, не придавая большого значения постановлениям народного собрания. Зато благодарные Дамиаду гифиаты понимали, сколь важна для него публикация этой псефисмы, и постарались обеспечить выполнение своего постановления. Возможно, что в гифийском акте получило отражение то захирение институтов полисной жизни, которое явилось неизбежным следствием порабощения Эллады римлянами. Правда, пассивность городских магистратов в Гифии встречала неодобрение народной массы, причем достаточно действенное в финансовом отношении[446]446
  Псефисма Гифия весьма красноречиво рисует напряженные отношения между широкими слоями городского населения и правившей знатью. Постановление демоса восхваляет Дамиада за искусство целителя и за то, что он равно внимательно лечил бедных и богатых, рабов и свободных (в тексте рабы упомянуты перед свободными – явное следствие популярности стоических учений о равенстве людей!), а в тяжелое для города время предложил работать бесплатно в течение полугодия, остающегося до конца контракта. Совершенно очевидно, что Дамиад, которого гифиаты именовали «служителем Асклепия», руководствовался в своей практике идеями высокого гуманизма. Правда, отвечая нарастающей сакрализации общественного мнения, он указывал на высшую мудрость своего божественного покровителя Асклепия. Но, по-видимому, власти Гифия не разделяли народных симпатий к Дамиаду и не собирались торопиться с опубликованием восхвалявшей врача псефисмы. Поэтому демос точно указал, что поставить стелу с текстом проксении на самом видном месте должна та коллегия эфоров, которую возглавляет Биад. Тем самым был назван совершенно точный календарный срок выполнения постановления народного собрания.


[Закрыть].

Пристальное, как показывают документы, внимание эллинистических полисов к тому, достойный ли образ жизни ведет лекарь, свидетельствует, сколь живуч был созданный еще Гиппократом и его учениками свод правил моральной безупречности врача. Теперь к этому образцу обращались не только в кругах профессионалов, но и гражданские власти рабовладельческих государств Греции[447]447
  Само сохранение этого раздела учения Гиппократа в теории медиков является достаточно весомым возражением мнению Э. и Л. Эдельшейнов, категорически утверждающих, что филантропия для врача была лишь идеальным требованием, на практике все зависело от усмотрения отдельного лица (Edelstein L. Asclepius, II, p. 174—175). Названные авторы проходят мимо реально существовавших общественных институтов, которые содействовали поддержанию моральных связей внутри гражданства полисов. Именно поэтому официальное признание порядочности и человеколюбия врача было так важно для репутации каждого отдельного лекаря.


[Закрыть].

Не так давно В. Пеек составил перечень декретов, содержащих указания о добродетельном поведении врача[448]448
  Реек W. Inschriften von den dorischen Inseln, S. 38—40, N 87. Здесь упомянуто восемь надписей: IG, IX, l2, N 209a* IG XII, Sappl., N 249 – AM, 1934, 39, S. 68-70, N 23; Schwyzer, N 369; Guarducci M. Inscr. Cret., IV, p. 230, N 168 *; Ibid II, p. 16, N 3*; Syll.3, N 620; Syll.3, N 538; Wilhelm A. Neue Beitrage zur griechischen Inschriftenkunde, IV. – Kaiserliche Akademie der Wissenschaften in Wien. Phil-hist. Klasse. Sitzungsberichte, Bd. 179, Abhandlung 6, 1915, S. 53—60. Правда, последняя надпись происходит из Перги, города Памфилии, и относится ко второй половине II в. до н. э. К перечисленным В. Пееком надписям следует добавить декрет из Элатеи (SEG, III, № 416).


[Закрыть]. Примечательно, что такие документы происходят как из отдельных, даже небольших, государств, так и из крупных политических объединений полисов.

Среди документов единичных полисов назовем постановления Амфиссы в честь врача Менофанта, сына Артемидора[449]449
  IG, IX, l2, 3, Ν 750 = Schwyzer, Ν 369. Правда, данный документ был опубликован не только для Амфиссы, но и для полиса Скарфии.


[Закрыть], декрет Астипалеи, восхвалившей врача Идриарха, сына Карпона[450]450
  Реек W. Inschriften von den dorischen Inseln, S. 38—40, N 87.


[Закрыть], а также псефисму Элатеи, отмечающую заслуги врача Аск[лепиодора?], который вел благопристойный образ жизни наряду с ревностным исполнением обязанностей (SEG, III, № 416). Особенно весомым было суждение брикунтян на острове Карпафе – чествуемый ими Менокрит, сын Метродора, прослужил в их полисе свыше 20 лет, так что их мнение следует считать весьма обоснованным (IG, XII, 1, № 1032).

Довольно многочисленную группу составляют псефисмы, принятые совместно несколькими отдельными государствами или же постоянным союзом полисов.

Несомненно, что столь высокую аттестацию получали особо выдающиеся специалисты, достигшие широкого признания за пределами своей родины. Поэтому вполне правдоподобно, что столь авторитетные доктора действительно отличались образом жизни, безупречным с точки зрения рабовладельческого общества того времени.

Таков был врач Гермий, сын Эмменида, которого около 222 г. его сограждане, жители Коса, специальным голосованием избрали для отправки на Крит по просьбе Кносса. Самоотверженный труд косского медика в качестве военного врача был особо отмечен кноссянами и их союзниками в Гортине, пославшими на Кос копии своих постановлений в часть Гермия[451]451
  Guarducci Μ. Inscr. Cret., I, p. 62, Ν 7*; IV, p. 230, Ν 168*.


[Закрыть].

В 216/5 г. в Дельфах специальным постановлением амфиктионов были отмечены заслуги и добропорядочный образ жизни практиковавшего там уроженца Коса врача Филиста, сына Мосхиона (Syll. 3, № 538). Это было мнение не только самих дельфийцев и контролировавшего их тогда Этолийского союза, но и представителей Афин, Хиоса, Танагры и еще двух трех полисов. Совершенно очевидно, что чествуемый Филист получил столь широкое признание в силу своего выдающегося мастерства и действительной порядочности.

Аналогичную оценку около 188 г. получил от острова Теноса и от союза Островитян врач Аполлоний, сын Гиерокла, милетянин (Syll. 3, № 620). В союз Островитян входило много полисов Эгейского моря, следовательно, названный доктор широко прославился как гуманный специалист.