Текст книги "Грехи отцов. Том 1"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
Но я был не в силах оставить эту тему.
– Я знаю, я был против того, чтобы Америка вступила в войну до сорок первого, – сказал я, – но такого же мнения придерживались многие американцы, а я – американец. Я не немец. Я не нацист. И никогда им не был. Никогда.
Дверь открылась, и Кевин вернулся в комнату.
– Ну вот, – сказал он. – Джейк умчался на своем роллсе, Нейл уехал на своем кадиллаке, а мы снова вернулись в норму, не правда ли? Сэм, ты выглядишь так, будто нуждаешься в выпивке. Что на тебя нашло, зачем ты завел разговор с Джейком о Германии? Ведь хорошо известно, что с тех пор, как Джейк вернулся домой в сорок пятом, он еще сильнее, чем ты, впутался в эту проклятую войну.
Я неуверенно поднялся.
– Я тут разбил один из твоих бокалов. Я очень сожалею обо всем этом беспорядке.
– О, прекрати говорить чепуху и садись на место, Бога ради. Тереза, мне надо переделать две сцены, так что, если ты мне положишь на поднос немного этого старого козла, я возьму еду в кабинет и оставлю вас вдвоем заниматься любовью на кухонном столе или делать все, что вам заблагорассудится.
– Сэм не останется, Кевин, – сказала Тереза. – Я должна работать. Сегодня у меня ничего не клеится.
– Тереза... – мне трудно было говорить.
– Сэм, мне жаль, я пыталась объяснить... Перестань со мной спорить, прекрати меня преследовать, хватит, хватит...
– Хорошо, конечно, прости меня. Я тебе позвоню. – Я не понимал, что говорю. Я бросился к двери. – Пока, Кевин. Благодарю за выпивку.
На полпути в холл я услышал, как Кевин тихо говорил ей:
– Иди за ним, ты, дура! Неужели ты не видишь что он дошел до ручки?
– Не он один, – отрезала Тереза.
Входная дверь захлопнулась за мной, и я сбежал по ступеням на улицу. С минуту я стоял неподвижно, вытирая запотевшие очки, затем, не разбирая дороги, пошел в сторону центра.
Из-за забастовки таксистов мне пришлось сесть в автобус, идущий в северном направлении. Я чувствовал, что не готов вынести давку в метро.
За моей спиной двое людей говорили о Германии, и я с отчаянием подумал, когда же наконец Германия перестанет быть предметом повышенного интереса. Казалось, что даже теперь, через четыре года после окончания войны, Германия поверженная продолжает возбуждать у американцев такой же глубокий интерес, как Германия побеждающая.
– Даже если они снимут запрет на инвестирование в Германию, кто захочет вкладывать туда свои капиталы? Страна до сих пор оккупирована, немецкие деньги ничем не обеспечены, а кроме того, еще много нерешенных проблем – например, Рур. Если рурская промышленность демонтирована... да, я знаю. УЭС против демонтажа, но попробуй, скажи это французам. Они скажут: оставьте фашистских подонков на коленях, – и кто их за это осудит?
Я не мог выдержать этот разговор ни минутой больше, поэтому вышел из автобуса и пошел пешком. Я прошел сквозь город к Пятой, затем через Мэдисон к Парк-авеню и вокруг себя не только видел, но чувствовал Нью-Йорк, богатый, блестящий, отделенный целым океаном от тех других городов, лежащих в руинах. В моей памяти возникли картины прокуренного кафе в Дюссельдорфе, где нарумяненные официантки танцевали с торговцами черного рынка под оркестр, игравший «Bei Mir Bist Du Schön»3; американские солдаты, жующие резинку на разрушенных улицах Мюнхена; английский турист, который напился со мной и сказал: «Давайте я вам расскажу, какие достопримечательности я сегодня видел...»
Внезапно я понял, что пришел в свой квартал. Было 20.30. Позади меня по-прежнему слышался рев моторов машин в пробке на Парк-авеню, а передо мной швейцар держал открытую дверь и улыбался.
– Добрый вечер, мистер Келлер... Сэр, здесь, в вестибюле, вас ждут.
Я был так глубоко погружен в свои мысли, что лишь тупо на него посмотрел, но, прежде чем он снова заговорил, голос из прошлого позвал меня: «Сэм!», и когда я обернулся, то увидел маленькую, хрупкую женщину, которая мелкими шагами шла через вестибюль навстречу мне. Черные как уголь волосы (раньше они были каштановыми) обрамляли ее лицо с мастерски наложенной косметикой; блестящие голубые глаза смотрели на меня без всякого смущения и с нескрываемым интересом, но это не могло скрыть ее отчаяния.
– Не правда ли, это ты, Сэм? – сказала она, неожиданно заколебавшись, и я понял, что за прошедшие восемнадцать лет с тех пор, как она развелась с Корнелиусом, я изменился гораздо больше.
– Вивьен!
– Дорогой, ты меня вспомнил!
Швейцар, одобрительно слушающий этот бессмысленный диалог, обрадовался, когда Вивьен бросилась в мои объятья.
– Дорогой, как замечательно снова тебя увидеть после стольких лет! Сэм, миленький, – я был отпущен после дружеского поцелуя, – ...прости, что я так на тебя набросилась, но...
– Это по поводу Вики?
– Конечно, по поводу Вики! Этот негодяй Корнелиус приказал, чтобы меня не пускали к нему на Пятую авеню, но я поклялась, что не уеду из города, пока не увижу свою дочь, и если этот сукин сын, мой бывший муж, думает, что я буду безропотно наблюдать, как ужасно он обращается с Вики и портит ей жизнь...
Я увидел, что швейцар буквально загипнотизирован и машинально подтолкнул Вивьен к лифту.
– Лучше поднимемся, – неохотно предложил я и снова был затянут в водоворот проблем семейства Ван Зейлов.
Мой пентхауз находится на двадцать восьмом этаже. Он слишком велик для меня, но мне очень нравится вид на юг за небоскреб Крейслера, за Эмпайр Стейтс Билдинг и Метрополитэн Лайф в сторону туманных башен центральной части Манхэттена. Моя гостиная с двенадцатиметровой стороной служила для приема гостей, обеденный стол позволял усадить шестнадцать человек, а комнаты для прислуги были очень комфортабельны, что позволяло держать супружескую пару первоклассных слуг – экономку и шофера.
Я жил главным образом в одной комнате, рабочем кабинете, который агент по недвижимости называл библиотекой. Это была просторная солнечная комната, в которой стояло мое любимое кресло, лампа для чтения с гибкой ножкой и старый кожаный диван, который моя мать пыталась отдать старьевщику, после того как я купил ей трехкомнатную квартиру несколько лет тому назад. В моей комнате не было книг, за исключением переплетенного в кожу «Нью-Йоркера» за двадцать лет, но у меня была прекрасная коллекция грампластинок, два проигрывателя, три магнитофона, телевизор и радиоприемник. В шкафу, который я держал на замке, хранились вещи, напоминающие мне о Германии: акварели Зибенггебирге4 моей кузины Кристины, альбомы с фотографиями маленького домика в Дюссельдорфе: сувениры из Берлина и Баварии. На стенах висели фотографии в рамках; мои родители, собака, которая когда-то у меня была, два снимка Уолл-стрит начала века и панорама океанского побережья вблизи Бар-Харбора.
Я любил свой рабочий кабинет. Я содержал его в чистоте и уборкой занимался сам, потому что мне нравилось думать, что в доме есть хоть одна территория, куда слугам не разрешается ходить. По утрам в субботу я чистил пылесосом ковер, пока мой шофер был в церкви. Корнелиус посмеивался над таким эксцентричным поведением, но мне нравилось работать пылесосом – в действительности я любил всякие механизмы и машины, и чем лучше они работали, тем больше мне нравились. В тот период моим хобби было разбирать и собирать телевизор. Мне нравились маленькие проводки и блестящий металл, а также исключительная точность и логичность всей системы. Когда я работал руками и использовал накопленные за многие годы знания в электронике, я мог отключиться от остального мира и забыть о проблемах в банке на Уолл-стрит.
Остальную часть моей квартиры обставил модный дизайнер по интерьерам, она представляла собой именно такое жилье, которое должно быть у человека моего положения, чтобы производить должное впечатление на клиентов, друзей, врагов и всех, кто помнил, что я был бедным иммигрантом из дешевого дома в рабочем районе. Я не был снобом, скорее я был практичен. Поскольку я имел дело с влиятельными людьми, требовалось, чтобы я имел такой фасад, который они смогли бы уважать. Этой житейской истине меня научил мой благодетель Пол Ван Зейл много лет назад в Бар-Харборе.
– Дорогой, какая восхитительная квартира! – воскликнула Вивьен, когда я провел ее в гостиную. – И что за замечательные джунгли тебе удалось вырастить на этой огромной террасе! О, мне очень нравится абстрактная живопись, это Пикассо, там, у тебя над столом?
– Нет, это написал парень по фамилии Брак! Нейл подарил мне ее на двадцатилетие нашей совместной работы. Он сказал, что это хорошее вложение капитала, – я подумал о Терезе, которая закричала: «Господи – Брак!» – и без сил упала на диван. Резким движением я открыл дверцу бара. – Хочешь выпить, Вивьен?
– Дорогой, я бы очень хотела мартини. Одно упоминание имени Корнелиуса вызывает у меня желание напиться.
Пока я делал ей коктейль, она рассказала, что села на первый же поезд из Флориды в Нью-Йорк, как только прочитала в газетах о побеге Вики, и все это время пыталась попасть в дом Ван Зейлов, чтобы увидеть свою дочь, но безуспешно.
– Конечно, я звонила по телефону, – добавила она, – но все время попадала на помощников и секретарей. И наконец я вспомнила о тебе. Ты единственный человек в Нью-Йорке, кто всегда может достать Корнелиуса по телефону, и я подумала...
– Вивьен, прости меня, ты думаешь, это к чему-нибудь приведет, если я поговорю с ним? Мне кажется...
– Сэм, я должна с ним поговорить! Это ради Вики, не ради меня! Мне наплевать на Корнелиуса, Господи, когда я думаю, как он со мной обращался!.. О, я знаю, я вышла за него замуж из-за денег, но я его очень любила, и была хорошей женой, и родила ему ребенка...
– Да, я помню. – Я не собирался пить и налил себе минеральной воды, но понял, что не выдержу долгого разговора, поднялся и добавил немного скотча себе в стакан.
– ...а затем он узнал, что я вышла за него замуж из-за денег... Конечно, я была дура, что не сумела это от него скрыть, но если бы он не подслушивал...
– Вивьен, поверь мне, я все это помню даже слишком хорошо!
– Держу пари, что этот негодяй никогда тебе не рассказывал, как он поступил со мной! «Все кончено!» – сказал он мне холодно. «Все кончено. Мне больше нечего сказать». Можешь себе представить! Что за способ разорвать брак с нежной, верной, преданной женой! И потом у него хватило наглости жаловаться, когда я подала на развод и получила право оставить себе Вики!
– Ладно, теперь это уже старая история, Вивьен. Я знаю, что сначала Вики жила с тобой, но с десяти лет она перешла под полную опеку Корнелиуса, и он не очень-то приветствовал вмешательство в ее жизнь с твоей стороны.
– Конечно, ты прав, но черт с ним! Я не могу спокойно сидеть на месте, когда он ломает моей девочке жизнь! Слушай, Сэм, я хочу, чтобы Вики переехала жить ко мне. Я знаю, Корнелиус думает, что я беднее церковной мыши, только потому, что у меня хватило мужества снова выйти замуж и отказаться от его миллионных алиментов, но мой последний муж оставил мне немного денег после своей смерти, и у меня есть прелестный маленький домик в Форт-Лодердейле. Конечно, это не Палм-Бич, но это очень милое местечко, Сэм. Ты понимаешь, я могла бы дать Вики нормальный дом! О, Сэм, ты же знаешь, что угрожает богатым наследницам: охотники за состоянием, жиголо, выпивка, наркотики, депрессии, самоубийства...
– Вивьен, поверь, Нейл так же, как и ты, хочет, чтобы у Вики была нормальная счастливая жизнь!
– Корнелиус, – сказала Вивьен, – двадцать три года прожил во дворце на Пятой авеню, имеет пятнадцать миллионов долларов на мелкие расходы, банк на Уоллстрит, и вся аристократия Восточного побережья устремляется на своих кадиллаках к его двери, чтобы поприветствовать его. Он не в состоянии понять, что такое нормальный дом.
– Ерунда! В доме Ван Зейлов царит самая спокойная, самая счастливая семейная жизнь из всех домов, которые я знаю!
– Ладно, но если это правда, – зло сказала Вивьен, – почему же Вики убегает из дому при первой же возможности? Я не хочу сказать, что ты лжешь, мой дорогой, но я думаю, что в этой семье не все ладно, и хочу, чтобы моя маленькая девочка вернулась ко мне.
К моему удивлению она начала плакать, и ее грудь, которая, как однажды признался Корнелиус, навевала ему эротические сны, поднималась и опускалась с чарующей периодичностью. Было загадкой, как она ухитряется выглядеть моложе меня, будучи на четырнадцать лет меня старше.
– Выпей еще, – предложил я, мечтая оказаться в постели с Терезой и стараясь сохранить ясность мысли. Мне пришла в голову мысль, что, раз уж я оказался втянут в семейные проблемы Ван Зейлов, может быть, стоит попробовать переключить внимание Корнелиуса с моей персоны на Вивьен. За ее театральными слезами и фальшивыми манерами я почувствовал подлинную тревогу за дочь и подумал, что долгие каникулы во Флориде пошли бы Вики на пользу. Согласится ли с этим Корнелиус – вот вопрос, но стоит попытаться. Что я теряю? Я поднялся на ноги, подошел к телефону и взял трубку.
– Хорошо, я его сейчас позову.
– О, Сэм... дорогой... – Вивьен, дрожа от благодарности, качнулась ко мне, чтобы поцеловать в щеку.
К телефону подошел секретарь.
– Келлер, – представился я, – босс дома?
– Дорогой, – снова зашептала Вивьен, протягивая руку, чтобы взять у меня трубку, но я отступил от нее на шаг.
– Я сам, Вивьен, если ты не возражаешь... Нейл? Да, это я. Ты можешь выслушать меня спокойно? Здесь у меня Вивьен. Она хочет пригласить Вики в Форт-Лодердейл на некоторое время, чтобы дать всем передохнуть, и, по правде говоря, я не думаю, что это такая уж плохая мысль.
– Ты спятил! Вики же ненавидит эту суку!
– Может быть, но какой вред будет от того, что Вивьен наконец-то поговорит с дочерью? Мир не распадется на части, и, кто знает, может, позже Вики будет тебе за это благодарна.
– Дай мне поговорить с Вивьен.
– Нет. Вы начнете ругаться. Я подожду у телефона, пока ты не позовешь Вики.
– Черт побери! – выругался Корнелиус, но я слышал, как он велел секретарю переключить вызов в Викину комнату.
Я ждал. В конце концов я услышал, как зазвенел звонок, но никто не ответил.
– Нейл? – спросил я наконец.
Как я и ожидал, он не бросал трубки.
– Да, я здесь, – медленно ответил он. – Скажи Вивьен, что Вики не берет трубку.
– Могу я попросить тебя подняться к ней в комнату и сказать, что ее мать ждет у телефона?
Он молча положил трубку на стол, и я услышал, как вдалеке хлопнула дверь.
Пока я ждал, я рассказал Вивьен, что произошло.
– Боже мой, Сэм, ты думаешь, с ней все в порядке?
– Она просто сердита на весь мир.
Мы продолжали ждать. Я старался не думать о Терезе в ее дешевом бирюзовом платье с маленьким золотым крестиком, попавшим в ложбинку между грудей, но меня преследовали воспоминания о том, как мы последний раз занимались любовью. В тот вечер я выпил больше, чем нужно, и все было не очень гладко, но Тереза клялась, что все хорошо. В дальнейшем, если я начну работать на УЭС в Германии и мои проблемы решатся, я постараюсь бросить курить и пить и только изредка буду выпивать бокал-другой вина.
В трубке звякнуло. Непорочное будущее растаяло, оставив меня в дымном, нетрезвом настоящем.
– Сэм, – заорал Корнелиус. – Она сбежала!
– Что?
– Я заставил взломать дверь. Окно оказалось открыто. Она вылезла на террасу, связав несколько простыней и воспользовавшись ими как веревкой. О, Господи, Сэм...
– Могу ли я чем-нибудь помочь?
– Держи эту суку Вивьен подальше от меня, – сказал Корнелиус, и голос его дрогнул. Затем он повесил трубку.
Я остался стоять, глядя на телефон, а Вивьен спрашивала, что произошло. Наконец я смог произнести:
– Вики снова сбежала.
В ее взгляде отразилась тревога, затем недоверие.
– Ты думаешь, я этому поверю? – гневно воскликнула она. – Этот негодяй сказал подобную ерунду только для того, чтобы отделаться от меня!
– Ты ошибаешься. Это правда. Господи, надеюсь, у меня никогда не будет восемнадцатилетней дочери! – Я в изнеможении упал на диван.
– Ладно, что он собирается делать, Бога ради? – закричала Вивьен в яростном возбуждении. – Что он собирается предпринять?
К этому времени я понял, что сыт по горло ее обществом. Позвонив два раза, что означало приказ шоферу подъехать к выходу, я коротко произнес:
– У Нейла целая армия людей, которые на него работают, не считая того, что комиссар полиции его личный друг. Он ее разыщет. А теперь, если ты меня извинишь, Вивьен...
– Но я не могу сейчас никуда идти! Я буду ждать, пока он снова не позвонит тебе, когда появятся новости о Вики!
– Я тебе позвоню, как только что-нибудь узнаю! – «Все что угодно, лишь бы отделаться от старой калоши!» – подумал я.
– Почему ты так спешишь от меня отделаться? Ты кого-нибудь ждешь?
– Нет.
– Это правда? Кстати, ты до сих пор встречаешься с маленькими воздушными блондинками, живущими в ужасающих местах вроде Бруклина, или теперь ты не чувствуешь социальной неполноценности и выбираешь что-нибудь более приличное?
– Мой шофер отвезет тебя в гостиницу, Вивьен. Я провожу тебя до двери.
– Я думаю, именно поэтому ты так и не женился, – сказала она лениво. – Ты чувствуешь себя в своей тарелке только с этим сортом девушек, но подобные девушки не чувствуют себя хорошо здесь. Или чувствуют? – Она цинично окинула взглядом гостиную. – Богатый человек может помочь девушке привыкнуть.
– Ты вышла замуж из-за денег, – произнес я, не удержавшись. – Тебе должно быть это известно.
Она засмеялась.
– Да, дорогой, – сказала она ни минуты не колеблясь, – но не одна я в этой комнате знаю, что такое принадлежать со всеми потрохами одному из богатейших людей в городе.
Воцарилась тишина. Затем, не говоря ни слова, я вышел в прихожую и широко распахнул перед ней дверь.
– Ты позвонишь мне, как только появятся новости? – спросила она, и этот вопрос напомнил ей, что в ее интересах расстаться со мной на дружеской ноте. Когда я промолчал, она постаралась изобразить улыбку, и в голосе ее послышались обворожительные нотки. – Ну ладно, Сэм! Что сталось с тем милым американским мальчиком, которого я раньше знала, с его невинной улыбкой, акцентом жителя Новой Англии и изысканными старомодными манерами? Я сожалею, что была такой стервозной. Я просто расстроилась, что не могу поговорить с Вики. Уверена, что у тебя все в порядке. – Она вздохнула, взяла мою руку в свои и посмотрела на меня затуманившимся взглядом. – Мы ведь с тобой друзья, не правда ли? – прошептала она, слегка надавив своими пальцами на мою ладонь.
– Конечно же, Вивьен! – сказал я, в точности повторяя ее неискренний тон, и, наконец, мне удалось от нее отделаться.
Я вернулся в свой кабинет и сел. В этот момент моя экономка постучала в дверь сказать, что обед ждет меня на сервировочном столике в гостиной, но я продолжал сидеть на диване в кабинете. Насмешка Вивьен все глубже проникала в мое сознание, как перо, падающее с большой высоты, и впервые в жизни я захотел никогда не встречаться с Корнелиусом, захотел, чтобы Пол Ван Зейл прошел мимо меня, когда я подстригал живую изгородь у него в саду много лет тому назад.
Я так ясно представил себе, как сложилась бы моя жизнь. К этому времени я жил бы в новом доме с комнатами на разных уровнях где-нибудь на окраине Бар-Харбора, или, может быть, Элсуэрта. Конечно же, у меня были бы дети, вероятно, четыре или пять, и симпатичная жена, отличная кулинарка, и на уик-энды мы устраивали бы пикники, и дружили бы со всеми соседями, по субботам ходили бы в церковь. Не было бы никаких поездок в Германию, потому что с такой большой семьей я не смог бы себе позволить путешествия в Европу. Так что я остался бы американцем-патриотом, одним из тех, кто записался добровольцем в армию в 1941 году, не ожидая призыва; одним из тех, кто презирал бы американцев немецкого происхождения, которые втайне мечтали об освобождении от службы; одним из тех, кто не мыслит себе ситуации, когда какой-то миллионер устраивает освобождение от армии своего лучшего друга посредством одного телефонного звонка в Вашингтон...
Раздался звонок в дверь.
С удивлением выглянув из кабинета, я увидел экономку, в нерешительности застывшую на пути.
– Это, должно быть, мисс Вики, мистер Келлер, – прошептала она, пораженная. – Мне позвонил швейцар из вестибюля и сказал, что она поднимается. Он сказал, что она пронеслась мимо него к лифту, прежде чем он успел ее задержать.
– Мисс Вики?
– Да, сэр, мисс Ван Зейл.
Снова позвонили в дверь, и на этот раз звонок звонил без перерыва. Выйдя из кабинета, я быстро прошел мимо экономки, пересек холл и открыл настежь дверь.
– Вики! Господи!
– Дядя Сэм! – воскликнула Вики, как будто я один остался на всей земле, и бросилась через порог в мои объятья.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– Дядя Сэм, я пришла к тебе, потому что ты единственный нормальный человек среди всех, кого я знаю, – сказала Вики, вцепившись в мою руку, как будто ей угрожал удав, свесившийся с утеса. – На самом деле ты единственный, кто может меня спасти, поэтому, пожалуйста, перестань гладить меня по голове и не отправляй обратно к папочке. Если ты это сделаешь, мне придется прыгнуть с Бруклинского моста.
– Вот так-так! – сказал я. – Подожди, пока я выну из шкафа мои доспехи и приведу свою белую лошадь. Выпьешь воды или чего-нибудь еще, или, лучше, давай чего-нибудь съедим? Я еще не обедал, и если уж мне приходится тебя спасать, я бы хотел делать это не на голодный желудок.
Я провел Вики в кабинет, привез сервировочный столик из гостиной и попросил экономку принести еще один прибор. Затем нашел пленку с записью дисков Глена Миллера и вставил ее в магнитофон. Успокаивающая, умиротворяющая музыка разнеслась по комнате; я предложил своей гостье вина.
– Хочешь французского вина из Бордо?
– Ох, дядя Сэм, вы такой галантный! – Она лучезарно улыбнулась, и мне пришло на ум, что, хотя ее неприятности и были настоящими, она не смогла устоять перед таким естественным для подростка искушением драматизировать их. Я улыбнулся про себя, пытаясь за подростком разглядеть женщину, которой она однажды должна стать, но все, что я увидел, – это униформа всех тинэйджеров: расклешенные джинсы с огромными отворотами, детские носочки и просторный розовый свитер. Ее густые золотистые волосы были зачесаны назад, открывая лицо, и на затылке схвачены розовым гребнем. У нее был элегантный нос, унаследованный от матери и Корнелиусовы блестящие серые глаза с длинными ресницами. От матери ей достался чистый овал подбородка, а от Корнелиуса – упрямая линия губ. Когда я раздумывал над тем, как бы поступил, если бы она была моей дочерью, то пришел к тревожному выводу, что с этой ответственностью, наверно, не смог бы справиться лучше Корнелиуса.
– Хочешь тушеной капусты, Вики? – спросил я ее, после того, как экономка принесла лишний прибор.
– С удовольствием, она так вкусно пахнет. Я целую вечность не ела.
Поделив еду и выпивку, мы уселись на диван.
– Ну ладно, – вздохнул я, – что мне следует делать, чтобы спасти тебя?
– Ты можешь помочь мне уйти из дому.
– Опять? Так быстро?
– Мне необходимо оттуда убраться. О, дядя Сэм...
– Вики, если ты достаточно взрослая, чтобы сбежать в Мэриленд, то достаточно взрослая и для того, чтобы перестать звать меня дядей. С сегодняшнего дня я просто Сэм.
– Но мне нравится считать тебя моим дядей! Я всегда о тебе думала, как о дяде!
Я удержался от желания сказать «Слава Богу», а вместо этого спросил:
– Что там у тебя дома случилось на этот раз? Я еще помню скандал на Рождество, когда ты бросила курсы искусствоведения.
– О, Господи, да это было ужасно! Все дело в том, что папа не считается с моим мнением. Мне никогда не разрешают делать то, что я хочу. Он все решает за меня. Когда я закончила прошлым летом частную школу, я хотела поступить в двухгодичный колледж в Европе, но папа не позволил, он сказал, что Европа упадническая и все, что я хочу, я могу изучать здесь, в Америке. Когда я захотела поехать в Европу на каникулы, он не разрешил мне ехать одной и настоял на том, чтобы я поехала с тетей Эмили, которая сводит меня с ума, и с двумя кузинами, которые еще сильнее действуют мне на нервы. Затем были курсы искусствоведения. Я с самого начала не хотела туда поступать, и говорила ему об этом снова и снова, а все, чего я в действительности хотела, так это поступить в колледж и изучать философию.
– Философию?
– Конечно, это единственная вещь, которой я по-настоящему интересуюсь. Меня интересует, например, почему я богата, когда большинство в мире бедны? Я читала авторов вроде Маркса, и это заставляет думать, и когда я обнаружила, что политическая философия – это всего лишь один аспект более широкой темы... Конечно, папа думает, что я дура. Он думает, что философия это хобби для неудачников. Он хочет, чтобы я изучала что-нибудь полезное, например, испанский, или что-нибудь женское, вроде английской литературы.
Я подумал, что пришло время отдать дань Корнелиусу.
– Но он же не против, чтобы ты поступила в колледж. Он же не людоед.
– Да, он сказал, что хочет, чтобы я училась в колледже... Но... – Она положила вилку и посмотрела на свой бокал вина. – Недавно я узнала, что он переменил мнение. Я думаю, что он водит меня за нос. Это одна из причин, почему я впала в такое отчаяние. Я думаю... дядя Сэм, пожалуйста, не смейтесь надо мной, я знаю, это может показаться сумасшествием, но я думаю, что он собирается попытаться нажать на меня, чтобы я вышла замуж. Разумеется, я хочу выйти замуж, – поспешно сказала Вики. – Я хочу быть женой и матерью как любая нормальная девушка. Но перед тем как остепениться, я хотела бы сначала поучиться в колледже.
– Конечно, я понимаю. Но почему ты решила, что отец хочет выдать тебя замуж?
– Тот большой скандал из-за Джека убедил меня в этом.
– Джек? Молодой Ромео?
– Не называй его так. Это звучит как жиголо, но он не такой. Он очень хороший.
– Извини. Расскажи мне, что на самом деле произошло. Ты встретилась с ним на Карибских островах месяца два тому назад, так сказал твой отец.
– Да. Я никогда раньше не ездила с папой и Алисией в их ежегодный отпуск на Карибы, я в это время обычно училась, но когда я забросила курсы искусствоведения, папа сказал, что я должна поехать с ними, потому что он не может оставить меня одну в Нью-Йорке бездельничать. И вот мы оказались в Барбадосе, и я встретила на пляже Джека. Он работал спасателем, но это была всего лишь временная работа. Он собирался осенью вернуться в Калифорнию и поступить в колледж. Разумеется, я жила на папиной яхте, но каждый день встречалась с Джеком, и мы плавали вместе, ели мороженое и болтали о кино. Он с ума сходил по Бетти Грейбл. Он один раз показал мне огромный снимок Бетти Грейбл. Он сказал, что у нас с ней похожи ноги. Он такой добрый.
– Ну-ну.
– Ну, мы прекрасно проводили время, ничего серьезного, изредка поцелуй-другой, и тогда папа сказал, что пора ехать в Антигуа. Я оставила Джеку мой адрес, и он обещал мне писать. А на прошлой неделе – бац! Он стоит на пороге! Я так разволновалась. Он сказал, что доплыл на грузовом пароходе, который возит бананы, до Майами, там пересел на грузовой поезд, идущий на север. Он сказал, что с тех пор, как мы расстались, он все время обо мне думал. Ну, вот, так мило с его стороны было приехать – что я еще могла сделать, кроме как предложить ему пожить у нас несколько дней? Но тогда папа впал в неистовство и сказал: нет, ни в коем случае, – и Джеку пришлось убраться. Господи, разве можно быть таким грубым! Я так расстроилась, что готова была умереть. После того как Джек уехал в Ассоциацию молодых христиан, чтобы устроиться на ночлег, у нас с папой произошла колоссальная ссора, и вот тогда... – Она замолчала.
– Тогда он сказал что-то вроде: «Я молю Бога, чтобы ты благополучно вышла замуж и избавила меня от всех забот»? Ты не должна принимать это всерьез, Вики! Люди часто сгоряча говорят глупые вещи, а твой папа вовсе не исключение.
– Но это было вовсе не так. В последнее время он без конца толкает идею о том, что единственное призвание женщины в жизни – это быть женой и матерью. Ладно, прекрасно. Я уверена, что он прав. Но он все время об этом говорит, как будто делает грубый намек, и я уже от этого устала, мне надоело, что он все время потихоньку внушает мне, что брак по расчету – это как раз то, что надо. Я почувствовала, что мне необходимо что-то сделать, чтобы он заткнулся, напомнить ему, что это моя жизнь и пора прекратить вмешиваться. Вот я и решила...
– Продемонстрировать свою независимость, убежав с Джеком, – подхватил я.
– Бедняжка Джек! Свинство с моей стороны. Я же не была в него влюблена, и у меня в действительности не было ни малейшего намерения выходить за него замуж, или даже встречаться с ним... спать... ну, ты понимаешь, – она покраснела. Неожиданно слезы брызнули у нее из глаз. – Я понимаю, что плохо себя вела, но я была в отчаянии... Я думала, что так можно что-нибудь решить... но от этого все стало еще хуже. Была еще одна ужасная сцена, когда мы вернулись на Пятую авеню и когда я поняла, что не могу... не могу больше там оставаться...
– Нейл снова стал проводить свою мысль о жене и матери?
– О! Еще хуже! Он сказал, что раз я так стремлюсь выйти замуж, то он сам подыщет мне подходящего мужа. А затем Алисия сказала... Алисия сказала... – Она побледнела. Я прекратил есть. Наконец она сумела произнести: – Алисия сказала, почему бы мне не выйти замуж за Себастьяна.
Я рассмеялся:
– Господи помилуй! Бедняжка Алисия, интересно, как долго она вынашивала этот план!
– Дядя Сэм! – сказала Вики дрожащим голосом, который заставил меня пожалеть о моем бессмысленном вмешательстве в ее рассказ. – Это вовсе не смешно. Это очень серьезно. Это вопрос жизни и смерти.
– Прости меня, дорогая, я не хотел...
– Ты ведь знаешь, Алисия всегда получает то, что хочет. Папа без ума от нее и готов вылезти из кожи вон, чтобы ей угодить. И поэтому, когда она заявила, что хотела бы, чтобы я вышла замуж за Себастьяна, меня охватил ужас. Конечно, совершенно очевидно, почему она этого хочет. Она чувствует себя виноватой, потому что, когда она вышла замуж за папу, оказалось, что она больше не может иметь детей, и она вообразила, что если папина дочь от первого брака выйдет замуж за ее сына от первого брака, они с папой в конце концов получат общих внуков. – Вики вздрогнула, и это не было притворством. Ее бледность усилилась и приняла зеленоватый оттенок. Мне даже показалось, что ее сейчас вырвет. – Я ненавижу Себастьяна, – прошептала она, – я его просто ненавижу.
Я решил, что лучший способ вести разговор – быть предельно хладнокровным. Здравый смысл – злейший враг мелодрамы.
– А почему Себастьян вызывает у тебя такой ужас? – спросил я. – Я знаю, что он застенчив, но он вполне симпатичный парень и достаточно сообразителен, чтобы хорошо учиться в Гарварде.
