Текст книги "Грехи отцов. Том 1"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
– Подожди, – закричала Вики, почти так же громко, как до этого я. – Разве я говорила, что ты можешь держать его. Я запрещаю тебе командовать им. Он мой, и ты вовсе не будешь им распоряжаться по своему усмотрению.
В эту минуту в комнате появился Сэм с охапкой желтых роз. Более подходящего момента выбрать было нельзя.
– О, Боже, – воскликнула со слезами Вики, – опять эти цветы! Я начинаю чувствовать себя машиной, которую вместо бензина надо заправлять букетами! Немедленно заберите их отсюда и оставьте меня одну. Уходите! Все!
И пока мы молча в изумлении смотрели на нее, она сползла вниз по подушкам и накрылась с головой одеялом.
– Пожалуйста, выйдите, – вежливо обратилась Алисия к ставшей пунцовой няне.
Я растерянно поглаживал небольшие холмики, прикрытые одеялом.
– Вики, дорогая, прости нас, пожалуйста, мы не хотели тебя расстроить...
– Я думаю, тебе лучше уйти, – сказал Сэм, подходя к кровати Вики.
– Но...
– Пойдем, Корнелиус, – произнесла Алисия голосом школьной наставницы.
Из-под одеяла доносились приглушенные всхлипывания.
– Вики, солнышко, – мне ужасно хотелось сдернуть одеяло, – все в порядке, конечно, ты можешь назвать его Эрик Дитер.
Сэм тихо дотронулся до моей руки.
– Уходи, Нейл.
– Но...
– Она моя жена, а не твоя. Уходи.
– Пошел ты к черту! – разозлился я.
На лице Алисии появилось выражение ужаса – за девятнадцать лет нашей супружеской жизни она впервые видела меня в таком состоянии.
Одеяло поднялось.
– Если вы не прекратите ссориться, – закричала Вики, – я убегу из этой больницы, у меня начнется кровотечение, и я умру!
Дверь широко распахнулась, и в палате появились два врача в сопровождении няни.
– Что здесь происходит? Что за шум? – главный врач окинул нас холодным презрительным взглядом. – Пожалуйста, оставьте нас с пациентом одних.
Мы тихо вышли в коридор, Сэм все еще держал в руках букет желтых роз, а Алисия – ребенка.
– Ну что, добился своего? – яростно прошипел Сэм.
– Это была безобразная сцена, Корнелиус, – подтвердила Алисия ледяным тоном.
Сказав шоферу, чтобы он подождал Алисию, я отпустил телохранителя, а сам отправился из больницы, которая находилась в Ист-Сайде, пешком. Впереди виднелись темные деревья парка, но они оказались гораздо дальше, чем я предполагал, и, в конце концов окончательно потеряв терпение, я вскочил в проходящий мимо автобус. После того, как мне исполнилось восемнадцать лет, я не ездил в общественном транспорте, и в первый момент даже наслаждался непривычной близостью усталых, но не очень опрятных попутчиков; но вскоре я понял, что так же одинок в автобусе, как и с Алисией на заднем сиденье моего «кадиллака», и, с трудом протиснувшись к выходу, со вздохом облегчения я вышел на остановке в конце парка.
Западная часть Центрального парка представляла собой рычащую массу машин в час пик. Я неторопливо пересек центральную часть города, определяя марки попадавшихся мне навстречу автомобилей. Я любил машины, хотя сам редко садился за руль. Человеку моего положения не пристало крутить баранку своего автомобиля, если он хочет создать достойный имидж в глазах своих подчиненных. Тем не менее иногда я «тренировал» свой любимый «кадиллак» на одной из новых автомагистралей, прихватив с собой лишь телохранителя. Мне нравилась мощь акселератора, тяга мотора, повиновение руля малейшему движению пальцев, хотя я никогда никому не признавался в этом. Это могло показаться ребячеством, а человек моего положения должен избегать всего, что может дать повод для насмешек: ничто так легко не разрушает даже самый устоявшийся имидж, как ядовитые насмешки; эту истину я усвоил еще много лет назад, когда мне пришлось лишить кое-кого власти, чтобы выжить в этом враждебном мире.
Добравшись до Дакоты11, я вошел в лифт и поднялся на шестой этаж к Терезе.
– Привет! – встревоженно сказала она, появившись из студии так быстро, что я еще не успел вытащить из двери ключ. – Какой сюрприз! Я думала, ты пеленаешь ребенка и пьешь шампанское!
– Перестань. – Я прошел мимо, не поцеловав ее, и направился в кухню. Там, как всегда, царил полный беспорядок. В раковине – гора немытой посуды, на столе – остатки продуктов, имеющих вид и запах помойки. Огромный пушистый коричневый кот – Терезе хватало времени его любить – что-то жевал в углу, на грязном полу.
– Дорогуша, не ходи туда – там свинарник. Иди в гостиную.
– Я ищу чего-нибудь выпить.
– Что же ты сразу не сказал? Я тебе сейчас приготовлю. – На ней была грязная, в пятнах, бежевая рубаха и черные лосины, на ногах – старые тапочки с дырками, сквозь которые были видны пальцы с облезшим красным лаком на ногтях. Волосы торчали в разные стороны, полные сочные губы не были накрашены. Все это означало, что ее работа идет хорошо, и у нее нет времени, чтобы привести себя в порядок.
– Извини, я ужасно выгляжу, – сказала она, передавая мне стакан виски с содовой. – Пожалуй, я приму душ, пока ты отдыхаешь.
Услышав, что дверь ванной комнаты захлопнулась, я бесшумно прошел в студию, чтобы взглянуть на ее новую работу. На этот раз Тереза попыталась изобразить похороны, хотя трудно было сказать наверняка – работа была еще не завершена. Я подумал, что стремление Терезы подражать постимпрессионистам вряд ли приведет ее к успеху и принесет денег. Если кто и захочет потратить деньги на приобретение такого рода живописи, то выберет что-нибудь стоящее, а не третьесортное подражание. Мне было жаль, что Тереза растрачивала свой талант в необъяснимой погоне за духом постимпрессионизма. По пути в спальню я в унынии представил себе ее рисующей мелкими точечками в технике Сера...
Кровать была не убрана, из раскрытой сумочки Терезы высыпалась всякая мелочь, купленная в дюжине дешевых магазинчиков, чулки валялись на полу, одежда была в беспорядке разбросана по стульям. На куче грязного белья дремал еще один кот. Под плакатом Ленина на каминной полке лежала груда левацкой литературы, и мне пришло в голову, что Тереза собирается воплотить в искусстве свой нечаянный интерес к коммунизму. Сегодня только проамериканское направление в искусстве имело будущее, и если Тереза собирается жить, хорошо себя ощущать и регулярно выставляться в Нью-Йорке, то на смену Ленину должен прийти Кларк Гейбл в костюме Ретта Батлера, героя романа «Унесенные ветром». Это произведение было столь же проникнуто американским духом, как и яблочный пирог.
Кот лениво открыл свои желтые глаза и уставился на меня с кучи грязного белья. Я отхлебнул виски и ответил ему пристальным взглядом. Он закрыл глаза только тогда, когда из ванной появилась Тереза, закутанная в отвратительное полосатое полотенце. Она плюхнулась на мятые простыни позади меня и роскошным движением сбросила полотенце.
Я поставил стакан, сбросил с себя одежду и овладел ею.
Кот с любопытством наблюдал за нами ясными желтыми глазами.
– Налить тебе еще? – спросила Тереза, когда все кончилось.
– Нет, спасибо.
Мы лежали, прижавшись друг к другу, и я испытывал почти те же ощущения, что недавно в переполненном городском автобусе, окруженный оборванцами, в непосредственной близости от другой человеческой жизни, но полностью изолированный, совершенно одинокий.
– Поговорим о чем-нибудь?
– Не хочется.
Я вдруг вспомнил свою первую жену Вивьен, которая объясняла, как это неприятно и оскорбительно, когда у мужчины отсутствуют самые элементарные понятия о хороших манерах. Я бы не удивился, если в одно прекрасное утро обнаружил бы, что Тереза разорвала наше соглашение и заключила его с кем-нибудь другим.
– Извини, – я поцеловал ее в губы и нежно погладил грудь. – Я понимаю, что веду себя ужасно, но сегодня был тяжелый день.
Она поцеловала меня в ответ, слегка пожала руку и вылезла из постели.
– Давай что-нибудь съедим. Я целый день ничего не ела и ужасно проголодалась. Я приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое. Чего ты хочешь?
– Гамбургер.
Больше всего я ценил в Терезе то, что она никогда не приставала ко мне с глупыми вопросами. Она только спрашивала, чего я хочу, и затем пыталась выполнить мое желание. Я был уверен, что нравлюсь ей, однако был не настолько глуп, чтобы принимать за чистую монету ее признания в любви в минуты интимной близости.
– Где же кетчуп? – пробормотала она, шаря по кухонным шкафчикам.
– Посмотри среди кошачьей еды.
Художники – странные люди. Кевин часто любил повторять известное высказывание, приписываемое Скотту Фицджеральду: «Очень богатые отличаются от тебя и меня». Но я придерживался точки зрения Хэмингуэя: богачи – такие же люди, как и мы, только у них больше денег. На самом деле в этом мире существует разница не между бедными и богатыми, а теми, кто создает, и теми, кто не способен создавать. Я, Корнелиус Ван Зейл, мне сорок два года, и точно так же, как тысячи рабочих, получающих мизерное жалованье, я горжусь своей семьей, чертовски много работаю и люблю по случаю пропустить стаканчик пива и поиграть в шашки или посмотреть бейсбол. И хотя Тереза Ковалевски, двадцати шести лет, как всякая добропорядочная домохозяйка, получала удовольствие от походов за покупками, готовки, уборки и прочих чисто женских забот, но стоило ей только почувствовать тягу к холсту, как она мигом бросала свои прежние занятия, и хозяйство ее приходило в страшный упадок. Иногда мне казалось, что талант художника накладывает определенный отпечаток на человеческий мозг. Трудно представить, что человек, способный одновременно существовать во внешнем, реальном, и внутреннем мире, мире своих творческих грез, может оставаться при этом в здравом уме. Не удивительно, что Ван Гог отрезал себе ухо, Мунк рисовал крики, а Босх был помешан на дьяволе. Представьте себе человека, в чьей голове рождаются подобные картины, идущим покупать хлеб у какого-нибудь идиота, болтающего о погоде.
Сэм думал, что Тереза была моей собственностью, но он ошибался. Никто не мог распоряжаться Терезой, даже самый богатый человек на Земле не мог выкупить ее у ее искусства. Я знаю художников, я изучал их с таким же интересом, с каким этнограф изучает древние культуры. Больше всего меня занимал сам процесс творчества, его таинственная сила, загадочное волшебство, единение с вечностью...
Я сделал над собой усилие и вернулся к реальности.
– Ребенок очень мил, – сказал я, наблюдая, как капли кетчупа падают на мой гамбургер. – И настолько маленький, что трудно поверить, что он настоящий.
– Должно быть, странно иметь ребенка, – произнесла Тереза, будучи не в состоянии представить себе творческий порыв, не связанный с живописью. – У Вики все в порядке?
– Утром врачи сказали Сэму, что роды прошли легко, но сегодня она была чересчур возбуждена, даже плакала.
– Послеродовая хандра.
– Ты так думаешь?
– Похоже на то. Не беспокойся, дорогой, так часто бывает после родов, и это быстро проходит. Вот увидишь, через пару дней у нее все наладится. Кофе хочешь?
– Спасибо.
Теперь, получив медицинское объяснение поведения Вики, я почувствовал себя немного лучше.
– Мне показалось, что Сэм и Алисия решили, что это я ее расстроил, но это не так. Я просто удивился, что они решили дать ребенку немецкое имя.
– Доверь Сэму размахивать немецким флагом! – сказала Тереза, предлагая мне молока к кофе.
– Они собираются придать его имени английское звучание, добавив Эрик, но я-то думал назвать его в честь моего великого дяди, который оставил мне все деньги. Кроме всего прочего, именно Пол вытащил Сэма, когда тот был помощником садовника и подстригал кусты. Сэм обязан ему всем.
– Сэм и тебе многим обязан. Ребенка надо было бы назвать Пол Корнелиус.
– Ну, я знаю, что многим не нравится имя Корнелиус. – Я занялся гамбургером. – Но лично мне, – я снова решил поделиться с Терезой сокровенным, – мне оно всегда нравилось. Оно необычное, особенное. Именно поэтому я не позволял никому, кроме Сэма, Джейка и Кевина, называть меня Нейлом, а они называли меня так только благодаря Полу. Он полагал, что Корнелиус – слишком сложное имя для подростка, а я в то время был в таком восторге от Пола, что не мог ему объяснить, что это имя придавало мне уверенности в себе. Нейл – это обычное имя, а Корнелиус – замечательное.
– Может быть, следующий будет Пол Корнелиус. И я думаю, дорогой, что не стоит об этом беспокоиться. Все пройдет. Не забывай, это было большое событие, которое потребовало и большого напряжения.
– Ты права. И кстати об эмоциях, мне хотелось бы, чтобы Сэм прекратил вести себя так, будто он знает секрет вечной молодости. Меня он раздражает почти так же, как Алисия, когда она весь день напролет говорит только о внуке. Боже, я не понимаю, почему, если моя дочь родила ребенка, каждый считает своим долгом обращаться со мной, как с потенциальным клиентом дома престарелых.
– Ешь свой гамбургер, старина, и продолжим наше занятие.
Часом позже, в кровати, когда мы выпили еще кофе и Тереза поделилась со мной кусочком пирога, я, стряхивая с руки крошки, незаметно взглянул на часы.
– По-моему, мне пора собираться.
– Можешь не торопиться. Я сегодня не буду больше работать.
– Нет, пожалуй, я пойду, надо наладить отношения с Алисией.
– Неужели она была так сурова? У тебя ангельское терпение. Другой на твоем месте давно бы развелся и последовал примеру Сэма – свадебные колокольчики, хорошенькая молодая жена и ребенок в первый же год семейной жизни.
Я молча вылез из постели и начал одеваться. Комната вдруг показалась мне невыносимо убогой.
– Извини, дорогой, я не хотела этого говорить. Я изо всех сил стараюсь не критиковать Алисию, но иногда не получается, и все прорывается наружу. Не обращай внимания!
– Ты ревнуешь?
– Какого черта мне ревновать? Пусть она наслаждается своей никчемной жизнью.
– Ты уверена?
– Дорогой, я люблю тебя, считаю, что ты неотразим в постели и красив как кинозвезда, но неужели ты можешь себе представить, что я переезжаю в твой дворец на Пятой авеню? Я бы свихнулась уже через сутки. И вообще, зачем мне влезать в ее шкуру? Я не хочу детей, и обручальное кольцо вряд ли поможет мне лучше рисовать.
В конце концов все свелось к рисованию. Свадебные кольца, дети и дома на Пятой авеню – все это призраки, посягающие на ее блистательные полотна. Я знал Терезу, а Тереза знала себя. Я был в безопасности.
– Спокойной ночи, дорогой, – сказала она, целуя меня в дверях. – Береги себя.
– Удачи тебе, Тереза.
На улице было темно, дул холодный весенний ветер. Я поднял воротник, взял такси и вскоре оказался в совсем другом мире на Пятой авеню.
После посещений Терезы я всегда принимал душ. Это не было связано с санитарным состоянием ее квартиры. В начале нашего знакомства я принимал душ перед тем как от нее уйти, однако вскоре обнаружил, что к моменту возвращения домой мне уже можно было принимать душ снова. Я потратил много времени, размышляя о причине этой фанатичной склонности к чистоте, и пришел к выводу, что она кроется в двойственном характере моей жизни. Как-то мой учитель в Бар-Харборе рассказывал мне об обычае в Древнем Риме совершать акты очищения после празднования некоторых языческих обрядов.
Я стремительно направлялся вверх по лестнице на свидание с душем, когда Алисия окликнула меня из холла. Я не остановился – желание принять душ было слишком сильно – но лишь повернулся и взглянул на нее: на ней было серое платье с бриллиантовой пряжкой на плече, из-под гладкой линии волос выглядывали бриллиантовые серьги. Она была бесподобно красива. Я автоматически ускорил шаг.
– Корнелиус, подожди!
– Дай мне пять минут! – Я влетел в ванную, запер дверь, разделся и засунул одежду в угол за мусорное ведро подальше от чужих глаз. Затем с невообразимым облегчением встал под душ.
Медленно досчитав до ста восьмидесяти, я выключил воду и в течение следующих шестидесяти секунд тщательно вытирался. Знакомая процедура успокаивала. Почувствовав себя гораздо лучше, я обмотал полотенце вокруг бедер и убедился, что все как следует закрыто. Это была важная часть процедуры, поскольку никто, даже Тереза, не должен был видеть меня нагим. На самом деле однажды Тереза случайно увидела меня обнаженным, простыня, которую я обычно натягивал на себя, слетела с меня. И поскольку Тереза ничего не сказала, я тоже сделал вид, что ничего не произошло. Люди ведь устроены по-разному, и насколько я знаю, маленькие яички встречаются так же часто как среди тех, кто переболел свинкой, так и среди тех, кто никогда не слышал такого слова как «орхит»12. Но я был уверен, что это не так. Кроме того, меня интересовало, что думает Тереза по поводу моей чрезмерной застенчивости. Однако после некоторых размышлений я понял, что ее это мало занимает. Тереза всегда сосредотачивалась на главном. А поскольку мои сексуальные возможности были на высоте, ее абсолютно не беспокоило, что я ложусь в постель в трусах и снимаю их, только тщательно укрывшись простыней.
С полотенцем на бедрах я открыл дверь ванной комнаты и с удивлением обнаружил Алисию, которая ждала меня в спальне. Мои руки автоматически потянулись к полотенцу, дабы проверить надежность прикрытия.
– Извини, что я тебя побеспокоила, – сказала Алисия, и я вдруг заметил, что она взволнована, – но нужно срочно что-то решить. Здесь Вивьен. Сразу, как только она узнала от Сэма о рождении ребенка, она тут же первым самолетом вылетела из Майами и теперь желает знать, почему Вики не принимает посетителей. Она сказала, что не уйдет отсюда, пока не поговорит с тобой лично.
– О, господи! Как она сюда попала?
– Она приехала, когда мы были в больнице, и новый лакей впустил ее. Я уже сделала Каррауэю замечание, что он плохо проинструктировал его, но...
– Отлично, сейчас я с этим разберусь!
Я нажал кнопку звонка и держал палец до тех пор, пока мой лакей не принес мне чистую одежду. Затем снял телефонную трубку.
– Хэммонд? – обратился я к своему старшему камердинеру, – я хочу, чтобы моя бывшая жена покинула этот дом. Дайте ей денег, купите еду, сделайте все, что она захочет, но выставьте ее отсюда.
Я повесил трубку, переключил телефон на город и позвонил Сэму, полагая, что, поскольку именно он послужил причиной появления здесь Вивьен, то это его обязанность отправить ее обратно во Флориду. Но экономка сообщила, что Сэм отправился обедать.
– Вивьен считает, что это ты запретил докторам пускать ее в больницу, – неуверенно произнесла Алисия, когда я вышел уже в трусах из ванной комнаты.
– О, Боже! Если эта женщина думает, – сказал я, надевая брюки, – что она может проникнуть в больницу и огорчить мою маленькую девочку...
Меня прервали громкие голоса, доносившиеся из коридора, и не успел я застегнуть брюки, как дверь распахнулась и появилась Вивьен, которую еле удерживали Хэммонд и двое его помощников.
– Как ты посмел приказать своим подонкам поднять на меня руку? – кричала она. – Я подам на тебя в суд, мерзавец!
– Попробуй подай. Я сотру тебя в порошок. Хэммонд, вы уволены. Убирайтесь. – Я пытался надеть туфли, пока никто не заметил, что я стою босиком. Человек без носков еще может претендовать на власть, но без ботинок он выглядит просто смешно.
– Теперь послушай меня, ты, сукин сын! – выкрикнула Вивьен.
– Заткнись! – Я разозлился, и голос мой, обычно спокойный, сейчас прозвучал так резко, что все вздрогнули. – Какого черта ты здесь распоряжаешься? И кто тебе позволил волновать мою жену, устраивая здесь безобразные сцены!
– Я хочу видеть свою дочь! Я хочу видеть своего внука! Кто дал тебе право не пускать меня к ним? – Внезапно Вивьен рухнула на кровать. На ней был голубой костюм, туфли на очень высоких каблуках и огромное количество золотых украшений, которые бряцали при каждом ее движении. Из-за слез ее косметика потекла. Она выглядела побитой и одновременно вызывающей.
– Корнелиус, – сказала Алисия тихим спокойным голосом. – Я знаю, сегодня Вики никого уже не сможет больше принять, но, может быть, Вивьен хотя бы посмотрит на своего внука?
– Ради Бога, не упоминай слова «внук»! Неужели ты думаешь, что Вивьен придет в восторг, если ей напомнят о ее возрасте?
– Каков сукин сын! – Вивьен посмотрела на Алисия. – Он даже не гордится тем, что он дед! Ты, наверное, думала, что он будет без ума от своего внука, особенно если учесть, что он не смог произвести своего собственного сына.
Меня чуть не вырвало. Я даже испугался, что не успею добежать до ванны, но тут Алисия сказала:
– Вивьен, меня очень огорчает, что я не смогла подарить Корнелиусу детей, которых он мог бы иметь от другой женщины. Я прошу вас не затрагивать этой мучительной для меня темы. Теперь, что касается сегодняшней проблемы, то я сама отвезу вас в больницу, чтобы удостовериться, что вас там приняли, если, конечно, разрешит Корнелиус. Ты разрешаешь, Корнелиус?
Я не мог посмотреть ей в глаза, боясь увидеть в Них чувство жалости. Я молча подошел к ней, взял ее руки в свои и поцеловал ее. Она солгала, чтобы защитить меня. Меня опять затошнило, когда я понял, с какой жалостью она ко мне относится.
– Замечательно! – саркастически произнесла Вивьен. – Я только что наблюдала маленькую любовную сцену! Теперь, когда ты продемонстрировал, что еще способен целовать свою очередную жену, могла бы я надеяться, что ты проникнешься ее предложением отвезти меня в больницу?
– Ты доставила Алисии слишком много неприятностей для одного вечера, – сказал я. – Я сам отвезу тебя.
– Спасибо, но я с большим удовольствием поехала бы с симпатичной женщиной, которая понимает, как безобразно со мной обошлись.
– Ты поедешь со мной, и тебе это понравится, – ответил я и, опередив ее, отправился вниз по коридору.
– Сколько же времени мы с тобой потратили на ссоры друг с другом, – сказала Вивьен, пудря свой нос на заднем сиденье «кадиллака». – Оглядываясь назад, я вижу, сколько было затрачено энергии! У меня для тебя новость, дорогой. Когда ты будешь старым – таким же старым, как я, – ты станешь совсем по-другому смотреть на мир. Самое главное для меня сейчас – это восстановить отношения с дочерью и видеть как можно чаще внука. А ведь согласись, мы были счастливы, когда зачали Вики. Медовый месяц в Палм-Бич в великолепном замке Льюиса Карсона. Боже, я с трудом верю, что это действительно было, как много времени прошло с тех пор! Помнишь, ты бросил курить, и вместо этого все время ел чипсы в постели после того, как мы занимались любовью? Кто бы мог подумать, что мы, совершенно чужие друг другу люди, сидящие рядом в этой потрясающей машине, – дорогой, какая прелестная обивка! – были когда-то самыми страстными любовниками во всем городе! Фантастика!
– Да, фантастика. Но мы тогда были другими людьми.
– Наверное. Но сейчас ты более привлекателен, чем когда был просто милым подростком с ангельским лицом и пятьюдесятью миллионами долларов в кармане! Забавно, что ты в таком восторге от Алисии. Многих ты перетрахал за это время?
– Катись ты к чертовой матери! – Поистине судьба распорядилась, чтобы я сегодня весь день сквернословил при женщинах.
– Я вспоминаю тебя маленьким благовоспитанным мальчиком, который не позволял себе таких высказываний при даме!
Мне с трудом удалось сдержаться от дальнейшего. Если мы собирались посетить больницу без каких-либо осложнений, то мне не следовало обращать внимания на ее идиотские замечания.
Было уже около десяти, но мне удалось получить разрешение на проход в больницу. Старшая сестра на четвертом этаже сообщила, что Вики чувствует себя нормально, и отвела нас в детскую, где в компании трех младенцев спал Эрик Келлер.
– О! – воскликнула Вивьен, когда нам вынесли малыша. – Правда, он милашка? Можно я его подержу?
Она взяла его на руки. Сестра снисходительно улыбнулась. Сын Сэма безмятежно спал.
– Правда, он восхитителен? – опять прошептала Вивьен. – Ты только подумай, Корнелиус, наш внук! На! Это замечательно!
Придумывая достойную реплику, я взглянул на малыша в надежде испытать хоть часть эмоций, которыми светилось лицо Вивьен, но я ничего не чувствовал. Я опять был в автобусе, окруженный людьми, но в полной изоляции.
– Да, он великолепен, – выдавил я.
Может быть, я ревновал к Сэму, хотя с какой стати? У ребенка должен быть отец, и я не мог пожелать лучшего отца, чем мой друг.
Продолжал ли Сэм оставаться моим лучшим другом? Я был уверен, что да, почти на сто процентов, хотя Жизнь заставила меня критически относиться к дружбе. Однако опасения относительно Сэма развеялись еще в прошлом июне, когда он женился на Вики. Теперь у меня не было сомнений в том, что он действительно любил ее; он, казалось, настолько окунулся в супружеское счастье, что вряд ли захочет расстроить ее рассказами о Терезе.
Я вздрогнул, вспомнив обстоятельства, при которых мы познакомились с Терезой. Откуда я мог знать о чувствах к ней Сэма? Мне и в голову не могло прийти, что Сэм, который всегда предпочитал заурядных блондинок, так безумно влюбится в Терезу, что даже предложит ей выйти за него замуж. Я купался в этой грязи, ни о чем не подозревая. Конечно, я должен был отказаться от Терезы, но она была для меня идеальной любовницей. Последующая привязанность Сэма к Вики убедила меня, что теперь ему безразлично мое отношение к Терезе.
А может быть, не так уж и безразлично? Мне не нравилось, что Сэм выбрал немецкое имя. Это было похоже на демонстративный жест, напоминавший мне, что дать имя ребенку – его привилегия, а не моя. Я привык, что мое слово всегда было решающим, и меня раздражал Сэм, пытающийся лишний раз напомнить мне о моей беспомощности в данной ситуации.
О, Боже! Эрик Дитер!
– Я так счастлива! – сказала Вивьен, все еще слегка всхлипывая. – Дорогой, где-нибудь раздобудь шампанского, – обратилась она ко мне, отдав ребенка няне.
– Этого еще не хватало! – отрезал я и в ту же секунду понял причину своей грубости в отношении Вивьен: я был раздражен поведением Сэма, его нежеланием делиться со мной маленьким Эриком. Я боялся, что кто-нибудь догадается о моих переживаниях. Меня постоянно мучил кошмар: мне казалось, что все жалеют меня – ведь у меня нет родных сыновей.
– Извини, – сказал я Вивьен. – Конечно, я куплю тебе шампанского, но ты не очень огорчишься, если я не составлю тебе компанию? Я сегодня неважно себя чувствую. Куда бы ты хотела пойти?
– В «Плазу». У тебя случайно там не забронирован номер?
– Нет. Тебе нужен одноместный?
– О, дорогой, это было бы блаженством! Извини, что я тебе столько всего наговорила, сейчас ты такой же милашка, как двадцать лет назад.
– У тебя есть деньги на чаевые?
– Дорогой, я думала, ты никогда об этом не спросишь! Не мог бы ты...
Я позвонил из «кадиллака» в отель, чтобы убедиться, что у них есть свободный номер, и выписал ей чек на тысячу долларов.
– Теперь, Вивьен, – сказал я, когда машина остановилась перед входом в отель, – ты можешь заказать себе все, что захочешь, и отлично провести время. Ты не обидишься, если я сейчас поеду домой?..
– Конечно!
Она взяла меня за руку, и я вдруг увидел, какие у нее синие глаза, и впервые за весь вечер почувствовал, что это та самая женщина, на которой я когда-то был женат.
– Я хочу поговорить с тобой, – негромко сказала она, – пожалуйста, поднимись ко мне.
– Хорошо, – сказал я после небольшой паузы и вышел из машины.
Посыльный взял сумки Вивьен, и мы направились прямо к регистрационной стойке. Вивьен заполнила бланки. Мы молча подошли к лифту и также молча поднялись наверх. В номере я дал посыльному пять долларов и собрался заказать шампанского.
– Калифорнийское подойдет? – спросил я, проглядывая список вин.
– Нет, конечно, нет! Мы же обсуждали это еще в старые времена, когда выбирали вина для званых обедов. Странно, что ты этого не помнишь! Я-то думала, что Алисия отучила тебя от пристрастия ко всему американскому. Я предпочитаю немного французского шампанского, и пусть оно будет выдержанное.
– Икру?
– Да, из России.
Я сделал заказ и повернулся к ней. Она наблюдала за мной. Ее лицо было бледное, но спокойное.
– Еще что-нибудь? – вежливо спросил я.
– Корнелиус, мы должны кое-что обсудить. Я решила переехать в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к Вики и ребенку. Я, конечно, не претендую на Манхэттен, но мне хотелось бы поселиться где-нибудь в Куинсе. Раньше мне казалось, мир рухнет, если я перееду в Куинс, но теперь мне кажется, что он рухнет, если я буду вдали от него.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и спокойно ответить.
– Я понимаю, что Форт-Лодердейл – это не то, о чем ты всегда мечтала. Возможно, если я куплю тебе дом в Палм-Бич...
– Корнелиус, не пытайся оставить меня во Флориде. Я решила вернуться в Нью-Йорк, и так как я собираюсь жить в одном с тобой городе, то ради Вики мы должны поддерживать хорошие отношения.
– Я думаю, ради Вики мы должны держаться друг от друга на тысячу миль! Смотри на вещи трезво! Конечно, было бы прекрасно, если бы мы излучали тепло и дружбу при встрече с Вики. Но этого не может быть: ты ненавидишь меня, а я ненавижу тебя. Это – действительность, и я предпочитаю иметь дело только с ней.
– Отлично, ты хочешь иметь дело с реальностью! Тогда ответь мне, почему Вики вышла замуж за Сэма? Разве она не избавилась таким образом не только от меня, но и от тебя? Разве она не искала этого всемогущего родителя, который мог бы позаботиться о ней, когда у нас все кончилось? Корнелиус, до тех пор пока мы не изменимся и не станем друзьями, Вики будет продолжать оставаться маленькой девочкой, которая постоянно пытается удрать от нас.
– Избавь меня от своей доморощенной психологии! Это ты разрушила Вики жизнь, а не я! Ты была ей никудышной матерью – именно поэтому Вики попросила суд оставить ее со мной.
– Ты подкупил судью!
– Будь я проклят, если это так! Вивьен, мы опять ругаемся! Послушай меня. Ты можешь переехать в Куинс, но не удивляйся, если Сэм окажет тебе весьма прохладный прием, а я постараюсь видеть тебя как можно реже. Ты ведь прекрасно знаешь, что Вики отвергла тебя, и в этом виновата ты сама. «Что посеешь, то и пожнешь», – как сказала моя мать, вернувшись в Веллетрию.
– А когда ты собираешься «пожинать» то, что «посеял»? Ты хотел отнять у меня Вики за то, что я обманула тебя, выйдя замуж за твои деньги. Это была твоя месть!
– Ерунда! Я хотел сделать как лучше для Вики.
– Если бы ты действительно беспокоился о Вики, ты не разрушил бы тот счастливый дом, который я создала для нее.
– Действительно, это был счастливый дом, в котором ты могла спать с каждым встречным, вплоть до гангстера из Лас-Вегаса, – хороший пример для маленькой дочери, ничего не скажешь!
– Но я же вышла замуж за Денни Дьякони! Убирайся, будь ты проклят, убирайся отсюда, оставь меня одну! Мы не можем друг с другом разговаривать!
Я вышел. В коридоре я встретил официанта, несущего поднос с шампанским и икрой. Я был взбешен попытками моей экс-жены разбить лагерь у порога моего дома и тем самым нарушить размеренный ход нашей семейной жизни. Я спустился на лифте вниз, вышел из гостиницы и сел за руль своего «кадиллака». Это была еще одна попытка вернуться домой к Алисии.
