Текст книги "Право хотеть"

Автор книги: Святослав Логинов

Соавторы: Юрий Бурносов,Сергей Волков,Марина Ясинская,Далия Трускиновская,Юлий Буркин,Дмитрий Скирюк,Сергей Слюсаренко,Максим Хорсун,Александра Давыдова,Юлия Андреева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Лиса
Оксана Романова

В тот день, когда Арина пошла покупать себе красный берет, в ее кармане завелась лиса. Сначала эта мелкая пушистая бестия просто шуршала автобусными билетиками и чеками, сооружая себе гнездо, да изредка сердито тявкала, когда в переполненном транспорте кто-нибудь норовил поживиться ариниными карманными денежками. Одного воришку лиса даже основательно тяпнула за палец, по какому поводу тот едва не потащил Арину в милицию – нефиг таскать с собой незанамордированное животное! Впрочем, больших хлопот лиса не доставляла до тех самых пор, пока не научилась охотиться.

Сначала, конечно, она начала с тараканов. Тут у Арины не было почти никаких возражений – она и сама периодически устраивала им зарницы на выживание. Единственное «но» заключалось в том, что теперь из кармана приходилось вытряхивать кучу колких хитиновых крылышек и лапок. Их лиса жевать отказывалась.

Спустя месяц лиса отъелась и подросла настолько, что ее хвост во время сна частенько свешивался за пределы кармана. Арине пришлось пересесть в маршрутки, потому как лисе не нравилось, что в метро ее слишком сильно прижимают. Маршрутки стоили дорого, и Арина все чаще стала задумываться о смысле сберкнижки.

Ближе к зиме лиса затеяла переустройство гнезда. Она прогрызла ходы в подкладке и добралась до внутренних кармашков. Там лиса устроила склады. Однако тараканов уже осталось так мало, что запасы выглядели слишком неубедительно. И лиса принялась охотиться всерьез.

Начала она с мышей. Поскольку в квартире их не водилось, то лиса научилась вскрывать вентиляционную решетку и пролезала на чердак или в подвал. Возвращалась она довольная и грязная, помахивая пучком грызунов, и сразу забиралась в карман, оставляя на драпе следы-розочки. Арина ругалась, чистила пальто щеткой и грозилась в следующий раз сунуть его сразу в стиральную машину – возможно, даже с каким-нибудь отбеливателем. Впрочем, лиса знала, что никакой машины в здешнем хозяйстве нет, а потому вела себя все более нагло.

Неладное Арина заподозрила в то утро, когда обнаружила лису на воротнике. Та лежала, как ни в чем не бывало, будто всю жизнь занимала именно это место. С одной стороны, лисий мех вроде как облагораживал убогое пальтишко. Но с другой стороны, Арина серьезно задумалась о том, чем же заняты ее карманы, если лиса туда уже не помещается.

Невзирая на протесты лисы, она стала вытряхивать из пальто: дюжину крыс, пять кошек, двух чихуахуа, одного бобтейла и четырех сантехников с ящиком инструментов, разводным ключом и несколькими пустыми бутылками. Сантехники прекрасно адаптировались к карману и выглядели вполне жизнеспособными, все остальное давно сдохло. Воспользовавшись присутствием мастеров, Арина сразу попросила залатать текущие трубы и поменять кран. Когда мужики завозились в ванной, лиса оживилась и попыталась опять затащить их в гнездо, но бдительная пальтовладелица пресекла ее поползновения. Лиса обиделась.

Почти неделю они ходили вместе – Арина в пальто, а лиса на ее плечах,– и жутко дулись друг на друга. Коллеги решили, что Арина внезапно разбогатела, раз позволяет себе такие роскошные меха, а хмурится превентивно, чтобы никто не вздумал просить в долг. Потом на работе пропали начальник с бухгалтером, а лиса стала такой толстой, что ее хватило даже на капюшон.

Разумеется, с исчезновением руководства компания была расформирована, зарплата пропала, а Арина еще больше разозлилась. Лиса плохо влияла на финансы.

Между тем, охота продолжалась, и пальто постепенно превратилось в манто, а затем и в шубку. Однажды лиса вернулась домой такой округлой, что ее лапы едва касались линолеума. Из ее пасти свисали сразу два языка. Да и хвостов у лисы изрядно прибавилось. Арина припомнила, что старые китайцы предупреждали: если у твоей кошки выросли три хвоста, сразу отруби ей голову. Но вот относится ли это к карманным лисам, она не знала. И рисковать не очень хотела.

К счастью, скоро пришла весна, а с ней и тепло. Арина с облегчением сняла тяжелую шубу, сунула ее в шкаф и не вспоминала о лисе почти до самой осени. А когда снова собралась надеть свое старое пальтишко, обнаружила, что вешалки пусты – только несколько толстых бабочек моли вяло ползали по стенкам. Повздыхав немного о съеденной лисице, Арина пошла покупать куртку. А вечером, когда перекладывала ключи, карточки и мелочь в карманы, кто-то тяпнул ее за палец острыми щенячьими зубками.

Вневременная история
Владимир Бережинский

Их было шестеро. Не семь, не пять и даже не шесть, а именно шестеро. Вот в этом «-ро» все и дело. Шесть – просто безликое число, а когда есть «-ро» – то это уже личности, пусть даже и похожие, как близнецы. Они были цветными карандашами. Ма-а-аленькая такая коробочка. На шесть штук: синий, зелёный, жёлтый, красный, чёрный, фиолетовый.

На фабрике коробки с карандашами упаковали в большие ящики и отправили в долгое путешествие. Карандаши стукались друг об друга в темноте и тесноте, когда ящик бросали или роняли или просто везли по тряской дороге, и каждый раз с ужасом ожидали тихого хруста, с каким ломается грифель. Ведь так часто бывает – грифель, хрупкое сердце карандаша, не выдерживает ударов или просто резкой смены жары и холода и ломается.

Но ведь сердце людей тоже иногда не выдерживает резких ударов или жизненных передряг и разрывается, хотя оно и не такое хрупкое, как грифель.

А тем временем карандаши благополучно добрались до склада. И уже там, в темноте и относительном покое начали строить планы на будущее, хотя и понимали, что здесь от них почти ничего не зависит. Да ведь и люди так же строят планы, пытаются их осуществить, и даже думают иногда, что претворение этих планов в жизнь в их силах.

Впрочем, планы карандашей не отличались ни всемирным размахом, ни особой революционностью. Они просто мечтали найти наилучшее применение своим способностям в будущей, пусть и не очень долгой, карандашиной жизни.

Чёрный карандаш бормотал что-то о разметке, чертёжных рамках и топографических планах. Жёлтый загадочно улыбался, изредка роняя фразы о жёлтом дьяволе в жёлтом доме. Синий и Зелёный, прижавшись друг к другу шептались о чём-то, понятном только им, а до остальных иногда долетало «график», «фаза», «цикл». Фиолетовый, по общему мнению, был безнадёжным романтиком, и не соглашался на меньшее, чем раскрашивать небо. И только Красный ничего не говорил. Все понимали, почему – ведь он был рождён отчёркивать важные места и наносить резолюции.

Иногда карандаши начинали спорить, кто же из них нужнее в этом мире, да так яростно, что коробка буквально могла вот-вот развалиться. Правда, снаружи этого никто не замечал. Да и что тут замечать – коробка и коробка. А потом их выложили на прилавок, и спорить они могли только тогда, когда магазин не работал.

Потом однажды чьи-то руки достали их из-под стекла, и как следует упаковали в цветную бумагу, и громкий голос произнес: «Спасибо за покупку!» Потом их долго (или это им так показалось) куда-то несли, потом послышались голоса, смех, бумагу с треском разорвали, и карандаши опять увидели свет. Их как-то очень ловко очинили: так, чтобы если рисовать в одну сторону, то получалась бы очень тонкая линия, а если повернуть вбок, то линия была бы широкой. Тогда-то, наконец, карандаши и узнали, к кому же они попали. К очень маленькому мальчику, в подарок на день рожденья.

И мальчик стал рисовать дома, деревья, себя с родителями, жёлтое солнце на голубом небе и зелёную траву на чёрной земле. А еще он всё подкрашивал красным – ведь все знают, как дети любят красный цвет! – и земля становилась глиной, солнце оранжевело, а небо было лиловым. А когда мальчик начинал рисовать красные цветы, карандаш ломался – у него оказался слишком хрупкий, наверное, пережжённый грифель. Тогда мальчик обижался, как это умеют только дети, и отбрасывал карандаш в сторону, но потом он находил его. Но однажды карандаш закатился под шкаф и провалился в щель в полу, и там его не нашли.

Наверное, он до сих пор лежит там, в подполье, в пыли и паутине. Яркая краска и позолота с него давно облезли, и теперь его никто не узнал бы. Иногда по нему пробегают тараканы, а рядом шныряют крысы с красными злыми глазами. Тогда карандаш вздрагивает и замирает, но крысы уходят, и он успокаивается и засыпает. Ему снится, что его нашли, опять покрыли краской и позолотой, и он попал на стол к Очень Важному Начальнику. Уж теперь-то он точно будет наносить резолюции, и отчёркивать важные места.

А иногда ему видится совершенная фантастика, что это он сам стал Очень Важным Карандашом, и решает, какие места нужно ОТчёркивать, а какие – ЗАчёркивать. Потом он издаёт Указ, что на самом деле считать важным, а что – нет. Карандашей (да и людей тоже) начинают делить по цветам, и одни цвета становятся важнее других…

Потом он просыпается от писка голодных крыс. И ему опять становится страшно, что они изгрызут его в труху, или он без толку сгниёт здесь, в подполье. Ему остаётся только надеяться на то, что его наконец-то найдут…

А мальчик давно вырос, но иногда он вспоминает так и не найденный карандаш. И тогда ему кажется, что если найти потерю, то всё обязательно станет лучше…

Хотеть
Юлий Буркин

Скрипя снегом под подошвами, Андрей шел домой. Вечеринка на работе была скучной как всегда. Готовились к ней долго, ждали от нее многого, но все придумки оказались недоделаны. Те, кто должен был написать стихи, прочитали чужие, где-то уже слышанные, а те, кто должен был петь песни, забыли принести гитару. И даже тосты были из Интернета…

Про подарки и вспоминать противно. Школьная манера дарить ОДИНАКОВОЕ была преодолена, и всем подарили РАЗНОЕ, но это мало что изменило, потому что явно прослеживалось: у всех подарков одна цена – рублей триста. Видно, именно такую сумму на брата выделил местком. Андрею подарили комплект: шампунь, пена для ванны и туалетная вода. Он дежурно пошутил, мол, я что, плохо пахну?.. Кстати, подарок он положил на подоконник, а, уходя, забыл забрать. Да и бог с ним.

Дважды бегали за водкой. Нет, трижды. Танцевали под «Фабрику» и Сердючку. Короче, «новогоднее волшебство» в полный рост… А самое противное, что Андрей знал точно: дома Новый год пройдет примерно так же. Светлана подарит «ему» комплект постельного белья, они вместе Ольке – сотовый (так как у всех ее подруг такие есть уже лет сто), он Светлане – комплект нижнего белья, как будто оно еще может его возбуждать.

Андрей свернул на свою улицу, но, прежде чем двинуть прямиком к подъезду, зашел в маленький магазинчик на остановке и купил банку «Балтики-тройки» с пакетиком сушеных кальмаров. Это было явно лишнее пиво, так как на вечеринке он пил только водку. И ему не хотелось, чтобы Светлана видела, как он это пиво пьет. Но когда он осознал это, до родного подъезда идти было уже ближе, чем возвращаться в магазин. И он не стал менять траекторию. Набрав код, вошел в подъезд и уселся на ступеньках лестницы. Вряд ли кто-то из соседей пойдет по ней в этот час.

Отогревшись, Андрей расстегнул дубленку. Разорвал пакетик. Соленый вкус «владивосток-морепродукта» пришелся кстати, притупляя нездоровый посталкогольный аппетит. Андрей вскрыл банку, глотнул пиво и зажмурился от удовольствия. Вот бывает же так. Сидел за праздничным столом – салаты, винегреты, пельмени, колбаса… Веселая компания, приятная музыка… Но почему-то все было «не в жилу», не в кайф. А вот сейчас он сидит один на лестнице в подъезде, хлебает какое-то долбанное пиво, и при этом – почти счастлив. Почему?

Может быть потому, что это – именно то, чего захотел именно он и именно сейчас? А там, на празднике, все было ориентировано на всех – и еда, и питье, и музыка, и даже время и место. Лестница – не банкетный зал, банка пива и сушеные кальмары – угощение невеликое. Но хороша ложка к обеду. Даже компанию тут он выбрал себе сам – никого. И музыка по индивидуальному заказу: тишина.

Он глотнул еще и почувствовал, что весь размытый вечеринкой водочный хмель как-то конкретизируется, осмысливается, фокусируется. Вспомнил выражение «отлакировать пивком». Очень точно сказано. Сознание обрело предельную прозрачность. Подумал с пьяной горечью: «Может, дело просто в том, что я замкнутый, неприветливый и неприятный человек? И все не по мне, если только я не один? Может, я – волк одиночка? А коллектив, жена, дочь – это все недоразумение? То, с чем приходится мириться, не более?»

Но нет. Неправда. Он умеет радоваться общению, любит дочь, любит жену. Во всяком случае, любил. Но ему и сейчас хорошо с ней… Однако «лакированное сознание» не позволило ему по обыкновению обманывать себя. Внезапно с грубой отчетливостью он на один лишь миг осознал в чем дело, но тут же сработали защитные механизмы и запихали эту мысль обратно глубоко в подсознание.

А осознал он вот что. Что занимается он совсем не тем делом, которым мечтал когда-то заниматься. Что женат совсем не на той женщине, которую когда-то без памяти любил. Что живет он совсем не так и не там, где и как собирался жить… И даже собака у него не его любимой породы… И с дочерью не поговоришь по душам – так, как можно было бы с сыном…

Все это – не разложенное по полочкам, а свитое в тугой клубок общего ощущения разочарования – лишь на миг выкатилось наружу и тут же спряталось назад. Но кайф был испорчен. Одновременно с этим исчезла и ясность. Вновь почувствовав себя глухо и бездарно пьяным, Андрей прожевал ставшие безвкусными остатки кальмара, сделал большой глоток, и банка опустела. Затем он встал, засунул пустой пакетик от кальмаров в банку, положил ее боком на батарею центрального отопления и собрался уже двинуться вверх по лестнице на свой третий этаж, как вдруг услышал, что кто-то открывает кодовый замок подъезда.

Андрей остановился. Даже не из любопытства, а машинально. Днем в такой ситуации он всегда дожидался того, кто входил. Чтобы поздороваться. Чтобы не думали, что он кого-то избегает.

Дверь распахнулась, и в подъезд вместе с клубами морозного воздуха ворвался молодой человек в кожаной куртке, в шапке похожей на летный шлем и с портфелем в руке. Что-то не помнил Андрей такого соседа. Однако, что с того? Соседи имеют обыкновение меняться. К тому же молодой человек Андрея явно узнал и обрадованно помахал свободной рукой:

– Андрей Николаевич, вы еще здесь! Как это замечательно!

– Здрасьте, – слегка обескураженно отозвался Андрей.

– С наступающим вас, – сказал молодой человек.

– Спасибо, вас также, – сказал Андрей и, отвернувшись, шагнул на следующую ступеньку, но голос снизу остановил его:

– Подождите минутку. Не спешите. У меня для вас кое-что есть.

Незнакомец быстро поднялся к Андрею и, остановившись на ступеньку ниже, открыл свой портфель, достал из него какой-то сверток и протянул Андрею.

– Что это? – удивился тот, непроизвольно протянув к свертку руку, но тут же отдернул ее.

– Берите, берите, это ваше.

Андрей пожал плечами, не зная как вести себя с этим странным человеком. Говорят, общаясь с психом, нужно во всем соглашаться. А вдруг в свертке… Он не успел додумать, что же такого ужасного может там быть. Молодой человек сам нетерпеливо порвал бумагу, достал из свертка и подал Андрею его содержимое.

Это была игрушка – машинка из черного карболита. Был когда-то такой очень популярный у нас вид пластмассы. Эта машинка показалась Андрею знакомой, и он взял ее.

– Лучше поздно, чем никогда, правда ведь? – почти просительно произнес незнакомец.

И тут Андрея словно током ударило. Ведь это ТА САМАЯ МАШИНКА. Та самая, о которой он так мечтал, когда ему было восемь. Такая машинка была у его одноклассника Вадика, и Андрей бешено завидовал ему. Они дружили, но с того дня рождения, на который родители Вадика подарили ему машинку, дружба сошла на нет: Андрей не мог больше приходить к Вадику в гости, не мог видеть эту машинку, раз она не его!

Ему так хотелось, так хотелось такую же! Эта машинка захватила все его воображение, она стала его вожделенной мечтой, стала его проклятием… До Нового года тогда оставалось всего два месяца, Андрей точно знал, какой он хочет подарок, и недвусмысленно намекнул об этом маме и бабушке. А потом стал ждать.

Но они подарили ему велосипед. Хороший велосипед. Просто отличный. Но это было совсем, совсем не то. Он сделал вид, что рад подарку, но потом, запершись в ванной и, открыв воду, чтобы не услышали, он пятнадцать минут рыдал взахлеб. Умылся, вытерся, и никто ничего не заметил.

Больше никогда в жизни он ничего не хотел так сильно. Возможно, как раз потому, что боялся снова испытать такое же разочарование. Он никому и никогда не рассказывал обо всем этом, да и сам сумел забыть почти совсем.

– Кто вы? – почему-то шепотом спросил он незнакомца.

– Я – Дед Мороз, – откликнулся тот.

– Бросьте молоть… – начал Андрей, но осекся, видя, что у молодого человека с неимоверной скоростью растет курчавая седая борода.

– Я не в экипировке, – пояснил тот. – Я только к детям прихожу во всем параде.

Борода дошла до пояса и тут же стала втягиваться обратно.

– Почему сейчас? – упавшим голосом спросил Андрей, моментально поверив.

– Не успеваю, – развел руки молодой Дед Мороз. Его румяные щеки вновь были идеально гладкими без малейших признаков растительности. – Знаете, сколько вас, а я один. Нет, я не оправдываюсь, нехорошо, конечно, получилось, но, поверьте, не все зависит от меня. Многим людям, кстати, настоящий Дед Мороз вообще не дарил ничего и никогда, потому что они ничего и никогда не хотели по-настоящему. А вам вот подарил. С опозданием, но подарил. И от вас зависит, как к этому отнестись: обижаться, что поздно или радоваться, что это все-таки случилось.

– Можно я пойду? – тупо попросил Андрей.

– Конечно, конечно, – согласился молодой Дед Мороз. – На вас лица нет. Вам отдохнуть надо. Осмыслить. До свидания.

Он быстро сбежал вниз по ступенькам и исчез в дверях.

Андрей поднялся на свой этаж, осторожно, чтобы никого не разбудить, открыл дверь ключом. Нелюбимый пес – пудель Азор – начал было прыгать вокруг, но Андрей, шикнув, осадил его. Разделся, разулся и прошел на кухню.

Включил чайник. Затем поставил черную карболитовую машинку на стол и, сев напротив, стал внимательно ее разглядывать. Воспоминания то душили его комком в горле, то слезами выкатывались из глаз. А в какой-то момент он сумел, совсем ненадолго, на какую-то долю секунды почувствовать себя тем пацаном, которым когда-то был, успел обрадоваться и даже засмеяться... Но это наваждение тут же растаяло.

Вода в чайнике закипела. Андрей заварил в чашке жасминовый чай, затем снова уселся на то же место. Закрыл глаза. И тихо, но отчетливо сказал сам себе, сделав ударение на втором слове:

– Я буду хотеть.

Угомон
Святослав Логинов

– Тоша, ну сколько можно? Успокойся, наконец, Угомон тебя возьми!

Ага, возьмёшь его, как же! Ребёнку жизнь изучать надо, а ты меня призываешь. А что я могу? Это не я его, а он меня возьмёт. С котом, что было? – ты и не видала, а я всё видел. Тошенька глазки у котика вынуть хотел, интересно ведь… Хорошо, Мурлон – зверь с понятием; обошлось без когтей. Теперь, когда Тошу выпускают в свободное плавание, Мурлон со шкафа не слезает. Он и сейчас там сидит, так что ребёнку кроме как мамой заняться некем. Во-во! Маме глазик вынуть – дело святое…

– Тоша, что ты вытворяешь, безобразник? Немедленно перестань! Ты же видишь, мама спать хочет… Я тебя из манежика выпустила, игрушек целую охапку дала… играй ими, дай мне хоть минутку поспать…

О, как запела! Спать ночью надо. А ты, что ночью делала? В интернете всю ночь по сайтам шастала. Вот страдай теперь. А угомона Тошке не будет, это я тебе ответственно говорю. Моё дело – утишать, если ребёнок свыше меры раскапризничался или на крик изошёл до пупочной грыжи. Опять же, мне усыплять мальца, когда время спать подойдёт, а он не хочет. Но сейчас не спать надо, а жить-поживать. Кстати, что-то парень затихарился, по всему видать, шкоду задумал. Конечно, за поведением следить – не моё дело, но взглянуть надо…

Тошка, стой! Прекрати немедленно! Тебе было сказано поживать, а не пожевать! Конечно, четыре зуба – это серьёзно, им работа требуется, а провод сам в рот просится, но ведь он под напряжением! Прогрызёшь изоляцию, и будет тебе угомон на веки вечные. Вон туда иди, видишь сервант? – а дверцы мама подвязать забыла. Значит, можно открыть и заглянуть, что там внутри.

Ух, ты, какая ваза!

Бац!

– Тошка, да что ж ты натворил, неугомонный?! Такая ваза была красивая! Осторожно, порежешься…

На, вот, с хомяком играй, пока я подмету. Э-хе-хе… В прежние времена дети с мишками играли. Ещё зайчики попадались и лисички иногда. А чтобы бурундуки или, как этот – хомяк, – такого не было. Хотя, мало ли что не было… Хомяк большой, вдвое больше Тошки, пузо мягкое, морда симпатичная. Глазки вделаны на совесть; Тоша уже пытался вынуть – не получилось. Так что, пусть будет хомяк.

А мама-то снова спит. Пожалуй, оплошка у меня этой ночью вышла. Не Тошку надо было баюкать, а маму. «Баю-бай, баю-бай, Windows, мама, не включай». Выспалась бы, и сын не был бы в забросе.

Как там Тошка? Эге, да глазки у тебя совсем сонные. Лезет, карабкается не пойми куда, а глазки спят. Успокойся, кому говорю! Угомон я или нет? Так-то, уснул… А ты, засоня, чего дрыхнешь? Сына в кроватку перенеси, а там и спи себе. Ай, добудишься её, как же… Ладно, хомяк мягкий, подгузник у Тоши сухой. Спите, где сон свалил. Баюшки-баю.