Текст книги "Йормунганд (СИ)"

Автор книги: Светлана Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3

Ангаборда не смыкала глаз уже две ночи подряд. Широкоплечий и неуклюжий Ньрд протиснулся в дверь опочивальни бочком, постоял немного рядом с суженой. Ангаборда едва его заметила. Йормунганд уже всерьез начал волноваться за мать, когда Эгна предложила украдкой подлить немного снотворного в ее кубок.

Мать троих детей уснула повалившись на постель рядом с Фенриром. Йормунганд помог уложить ее и послал за покрывалом из ее покоев. Служанка матери сидела тут же, сложив тонкие исхудалые руки на колени. Она непрерывно молилась Луноликой и часто плакала.

Про свадьбу Ангаборда ни с кем так и не заговорила. Самым черным уголком души Йормунганд надеялся, что затея провалится. Или отложится на долгое время, а там, думал Йормунганд той частью души, в которой еще осталась жива детская мечтательность, отец вернется и заявит права на мать своих детей.

Эгну прислала Ванадис. Старшая Дочерь переполошилась, едва стало известно о странном забытье младшего из детей Лодура. Фригга прислала личного лекаря, но Ванадис, лично явилась осмотреть будущего сводного брата и прогнала старика. Теперь у постели постоянно находилась одна из Дочерей, присматривала и за Ангбордой и за Фенриром.

Йормунганд заходил к ним лишь время от времени, не мог выносить запах курений, тот мог и мертвого поднять. Приоткрыв дверь, он заглянул внутрь, глаза тут же заслезились. В душном полумраке бледное лицо ребенка выделялось светлым пятном. Рядом с ним склонилась Дочерь и считала пульс Фенрира. Увидев заглянувшего в проем двери Йормунганда, она выпустила маленькую ручку и встала. Ее лицо показалось ему смутно знакомым, должно быть он видел ее во время церемонии на состязаниях, а может, возле шатров Дочерей. Эгны не было, видимо, ушла отдохнуть.

– Я тебя знаю? – спросил он вместо приветствия.

– Нет, – сказала она, опустив глаза, – мое имя Бестла. Вы родственник мальчика?

– Брат.

– Вы очень похожи.

Йормунганд криво улыбнулся. Хотелось захлопнуть дверь и отдышаться.

– Как он?

– Пока не очнулся. Если так продолжится, он умрет, – Дочерь сказала «умрет» так просто, что у Йормунганда екнуло сердце.

Йормунганд почти не сомневался, что забытье Фенрира магического происхождения. Но Ванадис прикладывала все силы, чтобы вернуть Фенрира, и Йормунганд не чувствовал в золотоглазой Дочери ни капли враждебности.

А вот Хель вела себя странно. В Ирмунсуле она заботилась о младшем брате больше матери. Теперь же, казалось, все ее время занимали шашни с Этельгертом. Скальд же будто сошел с ума от дочери Лодура. Ванадис даже тихонько спросила Йормунганда, не знает ли он, какими чарами воспользовалась Хель, чтобы привязать певуна к себе.

Йормунганд, измученный заботами о матери и брате, в тот же вечер едва не уснул, поджидая сестру в ее комнате. Она вбежала с шелестом сиреневого атласного платья, взятого у Фригги, запахом крепких восточных духов, с насвистыванием под нос развеселой песенки.

– Совсем о брате не беспокоишься? – у Йормунганда красовались темные круги под глазами, и сам он выглядел бледнее обычного.

– Беспокоюсь, – возразила Хель, – я очень о нем беспокоюсь, но ведь это твоя подружка его зачаровала.

– Для начала, Ванадис мне не подружка.

Хель фыркнула. Йормунганд сделал вид, что не заметил.

– Потом, – продолжал он, – она ничего не делала, а в-третьих, лучше бы последила за собой. О тебе и Этельгерте уже болтают всякую чушь. Не наделай глупостей.

– О, наш старший брат снова за свое, – Хель закатила глаза. – Ты мне не отец.

– Да. Я твой старший брат, – Йормунганд тяжело поднялся с постели и встал перед Хель. – И я старший мужчина в семье.

– Здесь, – Хель выставила вперед плечо, – твое старшинство роли не играет.

– Я заметил, – Йормунганд закусил губу, – но не думал, что семья ничего не значит для тебя. Что с тобой такое?

– Выметайся из моих покоев. Побудь с Фенриром, или навести свою пожилую подружку. Заставь ее сжалиться над малышом.

– Нет у меня ничего с Ванадис! – взорвался Йормунганд, – Ох, цверг тебе на голову, неужели ты совсем ослепла и оглохла? Фенрир умирает! Мать истает вслед за ним, если ничего не изменится. Пожалуйста, прошу тебя, не будь ты такой самодовольной дурой, отвлекись от своего хахаля хоть на миг, помоги мне.

– Вон, – сказала Хель, сверля стену над головой Йормунганда ледяным взглядом.

Йормунганду нестерпимо захотелось дать сестре затрещину. Он резко развернулся и вышел.

Он нашел Ванадис рядом с аллеей в саду. Она стояла в обычных белых жреческих одеждах и смотрела, как Эгна плетет для нее венок из садовых цветов. Днем шел дождь и трава все еще оставалась мокрой. Подол Эгны потемнел от влаги.

– Какая пасторальная картинка, – сказал Йормунганд, остановившись рядом с Ванадис.

– Верно, – согласилась она, и тут же добавила. – У тебя появился зуб на Этельгерта?

– С чего ты взяла?

– Ты недобро смотрел на него за завтраком.

– Ерунда. Он всего лишь завладел моей сестрой. Того гляди придется их женить.

– Чудесная пара, – сказала Ванадис.

– Не пойму, шутишь ты или нет.

– Что с твоим братом? – Ванадимс решила сменить тему разговора так резко, что Йормунганд помедлил с ответом.

– Все так же. Твои девчонки ни на что не способны.

– Может, сам попробуешь его вылечить? – Ванадис язвительно улыбнулась, но тут же стерла улыбку с лица, – Прости. Тебе и так нелегко.

– Рядом с вашими шатрами с ним что-то случилось. Кто-то из твоих девчонок зачаровал его.

– Неправда. Я уже говорила тебе. Его принес нам человек из Гардарики. Ты его видел тогда у шатров. Он несколько раз пытался поговорить с Альфедром, но каждый раз его прогоняли. Личность темная и ради цели пойдет на все. А что у него за цель? Что ему вообще надо? Он стремился и со мной встретиться, но мне недосуг выслушивать просьбы всяких… – Хель дернула плечом, – безбожников.

– Да-да, я уже слышал, как человек из Гардарики возмутил тебя неверием в Луноликую и одновременно просьбами о каком-то там чуде. Или помощи. Обратила бы его в веру, наставила на путь истинный. Истинная вера творит чудеса.

– Хватит ерничать.

– И в мыслях не было.

– Иногда ты кажешься таким взрослым, совсем как твой отец, – сказала Ванадис задумчиво, – и таким же невыносимым.

– Вы с братом тоже похожи. Родственники, наверное. Кстати, а где твой брат сейчас? Обдумывает, чем бы еще досадить новым родственникам и заставить меня выполнить его каприз? – Йормунганд глубоко вздохнул, – Ведь на самом деле возможность зачаровать Фенрира была у многих, как и желание. Но теперь, кого не тронь, Тиу не умеет колдовать вовсе, Бальдер слишком слаб и неопытен для такого, Ингви… ну, если бы он мог, то Этельгерт уже спал бы, как в сказке про красавицу в покинутом замке. Тот парень из Гардарики? Не знаю, зачем ему это. Ну а ты причастность отвергаешь. Может, все-таки Ингви? Я ему не нравлюсь, причем сильно.

– Умные мальчики не станут подозревать членов моей семьи в моем присутствии, – сказала Ванадис вкрадчиво. На мгновение он увидел, как полыхнули золотом ее глаза.

– Я пошутил, – сказал Йормунганд. – Надеюсь, если придется, меня ты будешь защищать так же ревностно.

Улыбка Ванадис стала чуть теплей.

– Я постараюсь, – сказала она. – Что наденешь на свадьбу? Я подберу платье в цвет.

– Я не пойду на церемонию.

– Я не про церемонию. Я же Дочерь, забыл? На церемонии я буду в белом, и соединю узами молодых, – она хихикнула. – А с тобой мы будем танцевать на пиру, держаться за руки. Самая красивая пара.

– Кого ты хочешь заставить ревновать? У тебя размолвка с ухажером, потому ты внимательна ко мне, да?

– Во всем искать подвох, – Ванадис притворно вздохнула и погладила его по волосам, – какое милое качество.

– И полезное. Ванадис, я ценю все то, что ты даешь мне, но я тебя не понимаю.

– А если я всего лишь по-женски влюбилась? А ты, жестокосердный, мучаешь и отвергаешь меня.

Йормунганд дернулся.

– Что за глупости? – сказал он сварливо.

– Тем не менее, ты не слишком противишься.

Эгна уже давно сплела венок и теперь смотрела, как они переговариваются.

– Унеси в мои апартаменты, – сказала ей Ванадис повелительно, – и положи в воду, сохранить свежесть.

Эгна поклонилась и убежала, оставляя мокрые отпечатки босых ног.

– Уже скоро, – Ванадис прищурившись, посмотрела в прояснившееся небо. – Совсем скоро.

Йормунганд поморщился. Он не любил внезапных странных фраз и перемен настроения Старшей Дочери.

– Я научу тебя, – неожиданно сказала Ванадис, – простой уловке, как освободиться от печалей. Как забыть про горести и радоваться жизни.

– Это ведь не связано с поеданием определенных грибов? У меня от них несва…

Она наклонилась и поцеловала его прохладными губами. Ванадис пахла яблоками. Теперь всегда, подумал Йормунганд, прикасаясь к ее округлым бедрам, яблоки для меня будут пахнуть Ванадис.

Гарриетт протянул уличной торговке две медных монеты. Монеты круглые, без обточенных краев, на каждой широкий горбоносый профиль красовался с одной стороны и завитушка с другой. Старушка с лицом запеченного яблока и пахнущая лежалым хлебом ловко выхватила у него денежки, поднесла к глазам, а затем положила на деревянную тарелку порцию рыбы с картошкой.

– Эй, картошки маловато, – сказал Гарриетт.

Старушка подкинула еще одну картофелину со дна, горелую. Гарриетт скривился, но спорить со старухой не стал. Еще и плюнет в качестве подливы.

– Тарелочку-то верни потом, – старушка подала ему посудину скрюченными пальцами.

– Ага, – Гарриетт присел неподалеку, на завалинку постоялого двора, в котором остановился. Ему не хотели сдавать комнату, на пиры Альфедра всегда прибывало много народу и мест не хватало. А тут еще свадьба. Пришлось посулить больше, чем мог заплатить. Глазея по сторонам и пережевывая кусочки рыбы, он раздумывал, как выполнить цель своего путешествия и где раздобыть денег на обратную дорогу.

Поев, он отряхнул посудину и подал ее торговке едой. Та сунула ее в стопку других разномастных тарелок.

– А ты хорошо говоришь по-нашему, – сказала онаю – И выправка у тебя не простая. А лицо черное и в лохмотья завернут.

– Да у тебя глаз-алмаз, бабушка, – Гарриетт усмехнулся.

– Купец разорившийся? Али воин заморский?

– Нет, – Гарриетт провел пальцами по усам. – Скажи, в этих местах еще помнят о сыне Альфедра – Сиги?

Старушка пристально вгляделась в него.

– Да ты, вроде, помоложе его.

– Да не, бабуля, куда мне до родства с князем.

– Я помню, – сказала она, – сына Альфедра по имени Сиги. Хочешь услышать историю о нем, или ты ее знаешь?

– Я хочу услышать и сравнить с тем, что знаю, – ответил Гарриетт.

– Прижила его Фригга с братьями мужа. Пока тот в походах был, а они его землями правили. Так что не родной он ему, по крови вроде как и родной, а не его. Пригожий был, вот как Ба́льдер сейчас, толстенький, румяненький.

Гарриетт вспомнил мелкого и пузатого подростка Ба́льдера и хмыкнул про себя.

– Только нрав у него с детства был не чета Ба́льдеру. Трусливый был, из Гладсшейна ни ногой. Еще и ворожить умел, слыханное ли дело? Бабское ремесло, – сказала старуха так, словно сама не женского племени.

– Ворожить? – удивился Гарриетт.

– Ага, ворожбой своей проклятой друга своего в могилу свел. Друзей мало у него было, да и тем завидовал. Сиги, – сказала она, – после того из города выгнали, сам Альфедр его до кораблей довел. И больше не видели. Сгинул.

– Бывает же, – сказал Гарриетт.

– А какую сказочку ты знаешь, милок?

– Да ту же самую, бабуля, – он положил ей еще медную монетку. Торговка едой накрыла ее ладошкой.

– Только в моей сказке, – сказал Гарриетт, покручивая ус, – Сиги не умеет колдовать.

Выглядел Гарриетт и правда как бродяга, от долгого пути лицо потемнело, а одежда обветшала. Деньги зашитые в седло коня потрачены, да и сам конь продан. Надежды, что его пустят ко двору князя, нет никакой. Гарриетт было попытался завербоваться в дружину. Но и здесь неудача. Места в дружине Альфедра считались тепленькими и тщательно охранялись старыми вояками. Гарриетт первый раз оказался в Гладсшейне, поручиться за него некому.

Когда Сиги отправлял его в путь, он дал Гарриетту свое кольцо, письма к тем, кто мог его помнить и помочь, и напутствия. Напутствия не пригодились. Кольцо пришлось заложить и не выкупить, а письма потерялись при переправе через широкую реку, названия которой он не запомнил.

Теперь Гарриетт шел по тесным улочкам и раздумывал, где бы раздобыть денег и как, во что бы то ни стало, встретится с князем. Он надеялся, что во время соревнования такой шанс у него будет, но старик то ли устал от людей, то ли действительно боялся за свою жизнь, но пробиться через слуг не удалось. А встреча со жрицами ничего не дала, кроме чувства попранной гордости.

Гарриетт почесал нос. Верная примета, что сегодня нужно выпить, усмехнулся он про себя. Только вот с горя ли или обмывая удачу? Два утра минуло со дня состязаний, денег осталось еще на два дня, потом придется жить на улице и добывать еду смекалкой. Он не чурался наемничества, да меч отобрали при въезде в город. Пришлось сдать городской страже. А тут еще появились дела помимо того, как встретится со старым князем.

Скрипнул ставень наверху и Гарриетт едва успел увернуться от потока помоев.

– Смотри куда льешь, цверга! – крикнул он.

– Пусть заберут тебя тролли! – откликнулся женский голос сверху.

Гарриетт представил себе располневшую хозяйку дома, со злым и усталым лицом, опухшую от вечной стряпни и свар с мужем. Достойная жительница достойного городка. Соль земли. Гарриетту не нравился Гладсшейн. Он был наслышан про него, рассказывали всякие байки про ведьм и чудеса, про богатых купцов и про родичей Альфедра, важных, в дорогих одеждах, про всяких людей с разных концов земли. Приезжих и впрямь много. Они выделялись среди местных, каждый на свой лад. Многие даже языка не знали. Местные чужаков не любили, хотя когда– то жители Гладсшейна и завоевали их земли, но терпеть на своей земле пришлых не хотели. Гарриетт гладсшейнцев не винил. Стоило кому– то из приезжих возвысится, так он тут же начинал смотреть сверху вниз на завоевателей и всячески их притеснять, при этом лебезя и заискивая перед приближенными князя. Простые люди отыгрывались на приезжих победнее, и круговорот повторятся снова.

На базаре Гарриетта настигла удача. Разодетый как боевой петух, с перьями на куцей шапочке, человек, которого он искал, приценивался к цветам и хорошенькой цветочнице с круглыми голубыми глазами. Сейчас цветочница смотрела на кончики ботинок, ресницы ее трепетали, а левую руку она манерно приложила к щеке, полная смущения. Правой она заслонялась от господина корзиночкой с цветами. Гарриетт прошелся рядом, потом еще раз, и срезал у мужчины кошелек так ловко, что никто ничего не заметил.

Задерживаться на базаре он не стал, конкуренции воришки не жаловали. Денег в кошельке, к разочарованию Гарриетта, едва хватило на новую куртку, вроде тех, что носили в Ирмунсуле. На пару медяшек Гарриетт купил персиков и завернул их в широкий, видавший виды платок. Этот платок вышила ему жена, давно, сразу после свадьбы. Гарриетт вспомнил ее и детей, особенного старшего сына. Когда Гарриетт уезжал, старшенький уже научился бегать и носился по избе с громкими «тятятятятя!». Младший тогда болтался у жены возле груди и был для Гарриетта безлик, как и все младенцы. Гарриетт потрепал уголок платка, подумал о круглой и нежной, как персик, женушке, и отправился выполнять свой долг.

Сердце Гладсшейна – чертоги Альфедра располагались, как это было принято, на возвышении, откуда хорошо видно окрестные земли. Ворота всегда закрыты, и мрачного вида слуги, которым уже приходилось общаться с Гарриеттом, сделались еще мрачнее при его появлении. Бритые наголо головы уродовали шрамы. У одного из них шрам проходил сквозь левую глазницу и до самого рта. Поэтому губы он кривил особенно мерзко.

– Тебе нельзя, – буркнул один из них, едва Гарриетт приблизился, – сказано же уже.

– Ходишь тут, вынюхиваешь, – добавил другой, одноглазый, – вздернуть тебя и вся недолга.

Эти могли. Им и приказа не надо.

Помогла случайность. Йормунганд увидел Гарриетта, заметив перебранку у ворот. В первое мгновение он оторопел, мужчина выглядел все таким же потрепанным, и два дня назад, но теперь сверху на плечи накинул теплую меховую куртку. Возможно, подумал Йормунганд, он хотел, чтобы его приняли за ирмунсульца, но ведь даже он сам знал, что этот человек из Гардарики.

Гардарика государство почти что вымышленное, небольшое и находится так далеко, что редкие купцы рискуют туда забираться, так думали вне самой Гардарики. Тем больше мифов рассказывали про эту страну. Если происходило что– то совершенно немыслимое, то происходило все в Гардарике.

Гарриетт тоже заметил Йормунганда и отчаянно замахал обеими руками.

– Я пришел справиться о здоровье вашего брата! – крикнул Гарриетт. – И передать ему кое-что. Вы помните меня?

– Вы были с Фенриром в день состязаний, – сказал Йормунганд.

– Да, точно! В тот день.

– Мой брат погрузился в сон и до сих пор не очнулся.

Гарриетт закусил губу.

– Тем не менее, – сказал он, – могу я поговорить с вами?

– Пшел вон, проходимец, – цыкнул один из стражей.

– Я и сам хотел искать тебя. Поговорим, – медленно сказал Йормунганд.

– Его не велено пущать, – заявил второй страж, кривой на один глаз. Йормунганд лишь мельком взглянул в его лицо.

– Тогда, может, господин желает посмотреть город и выпить пива? Я знаю отличное место, – нашелся Гарриетт.

– Лучшее пиво в «Чудесной корове», – хохотнул страж, – Но тебя туда, оборвыш, не пустят.

Йормунганд не носил при себе денег, да и выходить одному, без сопровождения он опасался. Фенрир бы сбежал в город не раздумывая, Хель, окажись Гарриетт в ее вкусе, тоже. Йормунганд потер подбородок.

– Я пошлю за деньгами, – сказал он.

– Я угощаю, – ответил Гарриетт. – А такого знатного господина пустят хоть куда, хоть в «Корову», хоть не в «Корову».

– Хех, смотрите, чтобы он вас не зарезал, – сказал охранник.

– Ну, это вряд ли, – улыбнулся Гарриетт, – ведь слуги Альфедра пьют там каждый день. С такими-то посетителями бояться нечего.

Йормунганд видел Гладсшейн во второй раз. Первый был, когда их семья въехала в ворота. Тогда он устал и хотел скорее поглядеть на знаменитого князя и на сердце Гладсшейна – замок на холме. И не заметил ни широкой площади с постаментом посередине, где казнили преступников и откуда зачитывали приказы. Не видел и башенки Дочерей. Из замка можно разглядеть лишь шпиль устремленный в небо. Покрытая белой известкой, вблизи она показалась и грязнее и величественнее.

Йормунганд с интересом смотрел на товары, яростно навязываемые лавочниками проходящим зевакам. Особенных чудес не предлагали, но Йормунганд глянул и на железные кинжалы и на длинные посохи, и на всякие травы и безделушки для заклинательниц. Он смотрел на лица людей, выглядевших иначе, чем в его родном городе, чем, даже, в чертогах, откуда он не выходил со дня прибытия.

Гарриетт не мешал ему вертеть головой и осматриваться. Ему все эти деревянные, иногда каменные, дома с неизменными цветами во мизерных двориках и на окнах прискучили уже так же, как и крестьянские хижины вокруг Гладсшейна с простирающимися вокруг них полями и рощами, и так же, так же, как и лачуги слипшиеся возле пирса. Стоит увидеть что– то вблизи и провести рядом хотя бы пять минут, и это что– то перестает удивлять. Исключение составляли, разве что женщины. Женщины в Гладсшейне на любой вкус. Высокие белолицые северянки, с оливковой кожей и миндалевидными глазами уроженки юга, закутанные с ног до головы, так что не разберешь, какие они, крикливые девы востока.

Когда они почти подошли к «Чудесной корове», Йормунганд потянул носом воздух.

– Пахнет свиными рульками, – сказал он, – я соскучился по ним. У Альфедра таких не подают. Ты их пробовал?

Гарриетт остановился.

– В «Чудесной корове» они тоже могут быть, – попробовал возразить он, но Йормунганд уже шел на запах. Гарриетт последовал за ним.

Рульки шипели и покрывались корочкой на большой сковороде смазанной вонючим старым маслом. Жарил их невысокий человечек в зеленом, протертом на локтях, кафтанчике. Шляпу он сдвинул на затылок, поношенные, с дыркой на указательном пальце, перчатки лежали рядом с жаровней. Человечек напевал и сладко щурился, касаясь рулек кончиком ножа.

– Когда Фенрир поправится, надо будет сходить с ним сюда, – сказал Йормунганд.

Гарриетт промолчал.

– Заплати ему, – сказал Йормунганд, когда четыре сочные горячие рульки шлепнулись на тарелку. На сдачу человечек налил сильно разбавленного пива в огромные деревянные и давно не мытые кружки. Йормунганд со спутником сели рядом на скамью под коротким, ни от чего не защищающим навесом.

– Зачем ты приехал сюда? – спросил Йормунганд Гарриетта, осторожно нарезая рульку острием кинжала.

– Меня отправил мой князь Рери, – ответил Гарриетт, – он внук Альфедра. Когда-то давно его отца изгнали из Гладсшейна, неважно уже за что, дали пару боевых кораблей и отправили куда глаза глядят. Его отец завоевал себе земли рядом с Гардарикой, а потом женил своего сына на нашей царевне.

Он покосился на Йормунганда, слушает ли. Йормунганд внимательно слушал.

– Все складывалось нельзя более удачно, – продолжил Гарриетт, – Но Рери, единственный сын Сиги, бесплоден. Он женился не единожды, ни одна не сделала его отцом.

– Проблема в нем? – спросил Йормунганд, гоняя рульку по тарелке.

– Даже бастардов нет.

– Обычно, – осторожно начал Йормунганд, – для решения проблемы достаточно пригожего слуги или…

Гарриетт покачал головой.

– Так не пойдет, – сказал он, – Рери хочет детей, своих детей, хоть мальчиков, хоть девочек, и поэтому я здесь.

– Думаешь найти помощь? – в голосе Йормунганда прозвучало все презрение к целительницам Гладсшейна.

– Все, что могли сделать наши заклинательницы и травницы уже перепробовали. И по дороге спрашивал многих. Альфедр славится как колдун, и в родстве с Рери, так что, может, сжалится над внуком.

– Песни часто врут, – заметил Йормунганд.

– Тогда надежды нет и я вернусь ни с чем.

– Ты вообще, просил его?

– Меня не пускают! – на его возглас обернулись несколько человек.

– Меня не пускают, – повторил Гарриетт потише, – вокруг него как будто стена – не пробиться. Слуги гонят меня, письма не передают, не помогают ни посулы, ни угрозы.

– Ты угрожал?

– Да, дошел даже до такого.

– Может быть, Альфедр все еще злится на своего сына, а заодно и внука, и не желает помогать им? Ты пробовал говорить с Фриггой, ведь Сиги и ее сын, если я правильно понял.

– Я перепробовал все.

– Редко встретишь такого преданного человека, – сказал Йормунганд. – Или упрямого.

Гарриетт невесело усмехнулся.

– Если вы поможете мне господин, я помогу вам.

– Чем же?

Гарриетт порылся в кармане и вынул опустевший кошелек, который украл утром.

– И зачем это мне?

– Это принадлежало тому, кто посмотрел на вашего брата особенно недобрым взглядом тогда, на состязаниях. Если кто и навел порчу – то точно он.

– Точно? Ты уверен? Слушай, это не шутки! – Йормунганд внимательнее всмотрелся в лицо Гарриетта, не врет ли.

– Я же был рядом, я запомнил его.

Йормунганд выхватил кошелек из синего бархата с завязкой сверху. Ничего примечательного. Пропустил ткань между пальцев.

– А ты вор.

Гарриетт пожал плечами.

– Всякое бывает, – сказал он.

Ничто не смогло бы заменить ему этого. Йормунганд стоял под проливным дождем, чувствуя, как вода заползает за воротник, холодит тело, капает с волос. Он сосредоточился. Заклинание не нужно было произносить, ни делать пассы руками. Под закрытыми веками вспыхнули и загорелись руны. Дождь превратился в тонкие золотые нити, свисающие с неба. Паутина влаги покрывала все вокруг, землю и небо, тяжелым узором свисала с деревьев и серых каменных стен. Йормунганд протянул руку ладонью к земле, золотые нити метнулись к его телу, опутывая и пригибая к земле. Он тяжело опустился на колени и наклонил голову.

Тысяча больших и маленьких глаз открылись в тот же миг, наделенные частью его сознания. Выбор пал на ворона, нахохлившегося на ветке прямо над головой Йормунганда. Ворон каркнул, темные глаза его окрасились золотом, и он полетел к чертогам Альфедра.

Стена, о которой говорил Гарриетт, и правда существовала. Для ворона она оказалась осязаемой, в окружающем влажном золоте сверкала голубоватой изморозью и веяла холодом. Ворон сделал пару кругов, каркнул злобно и опустился на каменную кладь стены. Ворон был глуп, вороны вообще глупые птицы, но его золотые глаза видели то, что птицам недоступно.

Этельгерт развалился на обитом бархатом стуле, поигрывал кубком с вином и улыбался в усы. Полный, в красном кафтане, как сытый клоп. Ба́льдер, любимый сын Альфедра, сидел у его ног, сжав кулаки до побелевших костяшек, и подобострастно смотрел ему в рот. Смех у Ба́льдера выходил фальшивый, да он и не старался. А Этельгерт не замечал. Перед ними туда-сюда неторопливо расхаживала Фригга. Зеленое платье струилось у ее ног, на заново убранных волосах красовалась диадема с опалом в середине. Губы жены князя поджаты, а взгляд недовольный, она злилась то ли на Этельгерта, то ли на Бальдера, то ли что иное испортило ей настроение.

– Девчонке уже можно забыть про выгодный союз, – сказал Этельгерт, от него так и веяло довольством. – Нет ни одной женщины, которая возьмет ее за своего сына. Дура. Думает, что здесь как в Ирмунсуле. И мелкий скоро скончается. А старшего – на сладкое. Он думает, что силен, даже Ингви думает, что он силен. Дурак!

Ба́льдер молчал. Ворон взъерошил перья. Этельгерт поставил пустой кубок на столик рядом и зевнул.

– Не будь таким самодовольным, – сказала Фригга. – Старший похож на отца больше остальных, он наверняка постарается убить тебя.

– Как будто у меня мало врагов, – Этельгерт пожал плечами. – Одним больше, одним меньше.

– А Лодур? – спросил Ба́льдер. – Вдруг он захочет отомстить за детей?

– А он по возвращении испробует пиршественного меда, – Этельгерт зевнул. – У меня сегодня кошелек украли, вот мразота.

«То, чего желаешь, никогда ты не получишь» каркнул ворон.

Ба́льдер приложил ладонь ко лбу. Этельгерт потрепал его кудри.

– Сны все еще снятся тебе? – спросил он Ба́льдера, а дальнейшие его слова поглотил шелест. Он все усиливался, пока Йормунганд не закрыл глаза ворона и открыл собственные. Вокруг снова шумел дождь. Он стоял в грязи на коленях и его шерстяной плащ уже не мог защитить его ни от сырости, ни от ветра. Йормунганд провел рукой по лицу, возвращая себя в реальность.

– То, чего желаешь, никогда ты не получишь, – прошептал он. – То, чего желаешь, никогда не получишь.

Он начертал эти слова на земле. Дождь смыл их.

– Вас ищет ваша мать, господин, – низкорослая служанка стояла рядом. Мокрые волосы липли к лицу, а на плечах лежал старенький плащ.

– Как ты меня нашла? – в ушах все еще шумело, Йормунганд едва различал собственный голос.

– Вы и в Ирмунсуле любили гулять под дождем, – сказала она. – Да и хозяйка крепко велела вас поискать.

Когда они вернулись в замок, девушка принесла ему горячей воды и полотенце, пока он раздевался. Йормунганд стянул с себя мокрую одежду, насухо вытерся, завернулся в одеяло и сунул ноги в таз с горячей водой. Служанка замешкалась, любуясь его тонкими икрами.

– Иди-иди, – сказал он ей. Забавляться с кем бы то ни было, не было ни малейшего желания. Дверь скрипнула.

– Тебя искали, – на пороге появилась Хель. – Мама хочет тебя видеть.

– Ах да… я оденусь и приду к ней. Про меня не вспоминали несколько дней, а стоило потеряться – и оказался нужен.

– Где ты был?

– Улаживал кое-какие дела.

Хель пристально смотрела на него. Ее голубые глаза стали почти прозрачными, ни кровинки в лице.

– Ты и вправду любишь его? – спросил Йормунганд.

– Не знаю, иногда, кажется, что нет, а иногда – что умерла бы за него. Думаешь, Фенрир очнется?

– Конечно, – Йормунганд встал, отложил одеяло и переступил из таза, по очереди отряхивая ноги. – Уже скоро.

Хель кивнула.

– Скорей бы домой, – сказала она, поежившись.

Фенриру снились странные сны. Ему снился отец. Фенрир никогда не видел его и не мог помнить, но сразу понял, что это он. Вокруг скалы, под ногами песок, дул влажный ветер и пахло солью. Он никогда не видел моря, но понял, что это оно. Огромная неспокойная вода простиралась далеко– далеко. Отец сидел на скале и смотрел на море, он выглядел совсем как Йормун, только старше, обросший и в лохмотьях. На нем синий плащ Йормуна и широкополая шляпа, сдвинутая на затылок, что– то странное с его лицом. Фенриру показалось, что отец злится на него, поэтому и глядит в сторону с поджатыми губами. Но тут Лодур повернулся и глянул на него. Широкополая шляпа упала, покатилась по песку, и отец стал еще больше походить на Йормуна, только губы у него оказались не сжаты, а переплетены кожаным ремешком.

От удивления Фенрир проснулся.

Сначала ему показалось, что он в Ирмунсуле, спрятался в погребе и заснул там. Так было темно, холодно и сыро. Потом Фенрир вспомнил путешествие в Гладсшейн, как хотел он поглядеть на кривляющихся паяцев, как выпил кислого пива, а потом его затошнило. Как пекло солнце, так сильно, что в глазах потемнело.

Так я болен, подумал он, и, видимо, подумал вслух, потому что тут же рядом оказалась девочка в белых одеждах и положила руку ему на лоб.

– Как себя чувствуешь? – спросил она.

– Пить хочу, – сказал Фенрир.

Девочка поднесла воды, заботливо приподняла и наклонила голову мальчика. Фенриру вода понравилась, хотя слабость никуда не делась.

– А где мама? – спросил он.

– Ты чем-то расстроен? – спросила Ангаборда, едва он вошел. Он остановился у двери. Мать выглядела усталой. Беспорядок царил в комнате, пахло розовой водой и духами. Йормунганд окинул взглядом ее нарумяненные щеки и блестящие глаза, золотые нити вплетенные в прическу, суетливые движения рук.

– Мама…

– Фенрир очнулся, – сказала она просияв, – Вот только что.

– Я рад, – сказал Йормунганд. – Давно пора. Как он?

– Пока еще слабенький, – Ангаборда не могла сдержать счастья. Она побледнела и осунулась за время болезни сына, но теперь выглядела оживленной.

– И я хотела поговорить с тобой. Ты знаешь, я выхожу замуж, милый.

Йормунганд на мгновение прикрыл глаза.

– Да, знаю.

– Знаешь? Конечно, знаешь, для тебя не бывает секретов. С твоим отцом мы жили в Ирмунсуле, но здесь наш брак не считает законным.

– Поэтому он взял себе новую жену.

Уголок ее губ дернулся.

– Он всегда был таким. Да, теперь у него новая жена. А я могу взять себе нового мужа.

Йормунганд прислонился спиной к дверному косяку.

– Ты же не ради мести это делаешь? Ты же подумала о нас? Если твой брак здесь не законен, то и мы тоже…

Ангаборда подошла вплотную к сыну и взяла его за подбородок.