Текст книги "Я ставлю на любовь (СИ)"
Автор книги: Светлана Тимина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Жаркий день клонился к вечеру. Свернувшаяся в позе эмбриона на большой кровати девушка не чувствовала жары, в особняке Алины стояла система климат-контроля и поддерживалась комфортная температура. Организм восстанавливал силы единственным доступным способом – через сон. Может, он так защищал ее от действительности, которая была губительна в столь ослабленном состоянии. Перед тем как сморил сон, Насте показалось, что рядом Влад. Так она и уснула, ощущая его крепкие объятия и согревающее дыхание в затылок.
А в большом кабинете, в котором любила работать Алина – она старалась управлять по возможности дистанционно своим бизнесом, – витал сладковатый аромат вишневого сигаретного дыма. Коньяк уже давно нагрелся, но оставался нетронутым. Дмитрий Краснов попросту не замечал своего любимого напитка. Его собеседник, лучший друг и ведомственный чиновник Александр Гуляев, по совместительству крестный Насти, вертел бокал в руках. Губы плотно сжаты, на лбу залегла глубокая складка. Он неотрывно следил за струйкой дыма, поднимающегося от недокуренной коричневой сигареты к потолку, словно пытался что-то в этом разглядеть. На деле он сейчас просто не хотел смотреть в глаза своему другу.
– Ты ничего не сделаешь. Пойми, Антон идет в большую политику. Если кто-то за этим стоит, ты до них просто не доберешься. А он сам слишком много средств и сил в это вбухал, чтобы сейчас позволить случившемуся поставить на этом жирный крест.
– Мне эта тварь, Антон, без надобности. Но почему, черт тебя побери, я не могу шлепнуть сошку Спикера, этого мелкого урода Шахновского?
– Именно поэтому. Потому, что Антон ставит все свои деньги на него. Я не знаю, каким интересам при этом следует, но факт, он не отдаст тебе Шахновского.
– Он же все это время пророчил себе в преемники Корнеева. Каким боком? Что изменилось?
– Об этом не говорят вслух, но, похоже, с Корнеевым покончено.
Краснов резко встал, отошел от стола, положив руки на спинку кожаного кресла. Внешне оставался невозмутимым, но на деле его трясло от злости.
– Ты что-то путаешь. Да Корнеев, по сути, район держит и три ветви. Это же почти мозг столицы! Спикер выжил из ума, если решил слить его!
– Корнеев умен. Но он стал задавать слишком много вопросов… и позволил себе такую роскошь, как собственное мнение. А Шахновский – тот человек, который заточен исключительно под выполнение приказов. Антон скажет ему прирезать родную мать, а этот Викинг спросит только, чем и в какие сроки. Пойми, Спикер окружает себя исполнителями, а не перспективными конкурентами, которые просекут ситуацию и сбросят его с пьедестала при первом удобном случае.
– И ты мне предлагаешь спустить им это с рук! Ты Настю видел? Она едва живая осталась! Я, который хрен знает сколько лет боролся с преступностью в этой гребаной столице, сейчас буду молчать в тряпочку, потому что у Спикера скоро будет мандат неприкосновенности и ему нужен этот отмороженный волчара?
– Ты знал, что мир несовершенен, когда получил свои первые погоны. Ты прекрасно понимал, какая именно власть в нашей стране. Мы отрицали существование Синдиката, а попросту делали вид, будто не понимаем, что именно он стоит у власти. Изначально мы закрывали глаза, потому как сверху поступали команды не трогать, выколачивали признания в самых тяжких преступлениях у тех, кто имел несчастье оказаться не в том месте не в то время. Отжимали бизнес в угоду таким, как Спикер, пропихивали тендеры и подводили это все под такую же несовершенную законодательную базу. Сперва по указке. А потом, когда достигли своих вершин, уже сами понимали, что происходит и как именно нам надо себя вести, чтобы однажды не поймать пулю в лоб. Скрепя сердце плясали под дудку Синдиката и обманывали себя, в один голос утверждая, что боремся за честь и соблюдение законов… и именно поэтому, Дима, мы сейчас на коне со своим заоблачным окладом, а не в братской могиле где-то за городом! Честь и совесть за бортом, и разве это не наш с тобой осознанный выбор?
– Да, мы молчали и следовали установленному порядку, пока это не коснулось моей девочки, Саша! – Краснов отпихнул кресло и отошел к окну, затем так же поспешно вернулся обратно. – Для них нет ничего святого! Красовский с инфарктом в больнице… после смерти дочери совсем сдал… а я с утра тянусь к телефону, чтобы выразить соболезнования и пообещать, что найду этих тварей и закрою их на пожизненный срок, а сам не могу этого сделать. Потому что знаю, что будут ходить на свободе и жить в шоколаде! И даже если сдам двух этих шестерок, что сидят в подвале…
Гуляев пригубил коньяк. Сигарета в пепельнице истлела, рассыпалась дорожкой сизого пепла. Внутри него все клокотало от ярости, но он ничем этого не выдал.
– Понимаешь, она открыла глаза… моя такая сильная взрослая девочка… я спрашиваю, кто… а она под транквилизаторами, даже без эмоций, говорит мне сразу… Леша Шахновский. И обратно отключается. А я… я думаю, какое счастье, что уснула и не увидела по моему лицу, что я не смогу за неё отомстить, не говоря уже о том, чтобы обезопасить!
– Дим, – Гуляев потер переносицу. – Помнишь нашу молодость и тот самый случай, после которого наша вера в справедливость и прежние идеалы канула в Лету? Мы тогда не знали, что детям Синдиката у нас почет и слава. Мы верили в закон и порядок.
Краснов рассеянно кивнул, возвращаясь в кресло, и залпом опрокинул коньяк. По его лицу было заметно, что он помнит, и это событие тридцатилетней давности никакие годы не стерли из памяти.
– Прекрасно помню… не могу только вспомнить, откуда мы возвращались. Кажется, из общаги педагогического института, у девчат тогда было вкусно. И душевно.
– Я до сих пор помню твою реакцию, когда вышла эта троица волчат. Тех самых ушлепков, которых ждал в соседнем переулке транспорт с личным водилой их родителей. Насытившихся вседозволенностью ублюдков, которые любили устраивать себе сафари в обычных рабочих районах, зная наперед, что им все сойдет с рук. Он даже не успел произнести свою заученную реплику “гони кошелек и часы”… Нос ты ему сломал ювелирно. Военная кафедра тех давно забытых времен ничем не уступала курсу подготовки наших “ангелов”…
– Я помню только, как вопили остальные и как сверкали их пятки, когда они дали деру, плюясь угрозами. Мы сочли их пустыми.
– И не задумались, что нас не просто так стопарнули в переулке. День стипендии, вся наличность с собой, карт тогда не водилось. А потом пили портвейн с твоим отцом, царствие небесное, смеялись над этой историей и гордились собой. Ровно до следующего вечера.
– Когда отец достал свою заначку, которую копил на черный день, и, пряча глаза, сказал, что мы должны снова появиться в том самом месте в условленное время. О, мент во мне тогда взыграл, хотя мы только учились… курс третий, кажется? Я обрадовался, что мы идем ловить ту малолетнюю шпану на живца, что сейчас их схватят с поличным и закроют надолго… и отец так и не решился сказать мне, зачем все это, пока не приехал ты.
– Мой был более прямолинеен. Сразу пояснил, что это развлекаются дети криминальной элиты, у которых схвачена вся система МВД. И если мы не сыграем в игру по их правилам и не позволим, подобно баранам, отнять у нас эти деньги – только ради того, чтобы ублюдки потешили свое эго, – наши родители полетят с насиженных мест…
– И мы это сделали. Никогда не забуду, как отец прятал глаза, не в состоянии признаться, что справедливость в нашей стране – пустой звук. В государстве, где власть бандюков с мандатами и огромными деньгами. Как ты держал меня, чтобы я не превратил их в инвалидов и позволил забрать все подчистую, сносил их слабые удары и сходил с ума от ярости. Потом старался это забыть, но так и не вышло. А вчера… я слушал Настюху, а сердце кровью обливалось от этого гребаного дежавю. Оттого, что сейчас все в десятки раз серьезнее. И оттого, что Шахновский возле Спикера неприкосновенен. Я не знаю, как я ей теперь это скажу. Я боюсь того момента, когда она проснется, и я буду обязан пояснить ей все это…
– Дим, я не завидую тебе в этой ситуации. Но главное – она выжила. Сосредоточься на этом, будет легче. У тебя сейчас оба приспешника этого урода. Принеси ей, как мы говорили во время наших игр в индейцев, ожерелье из их ушей. Кстати, раскололись?
– Подчистую. Спикер не знает, что они у меня.
– И не узнает. Вытяни из них все, что можно. И потом отдай мне. Терминатор постоянно ищет кукол для отработки приемов боевого дзюдо и пристрелки, пусть курсанты на них тренируются. Потом покажешь ей фото их трупов, когда «ангелы» с ними покончат… Пойми, ты ничего не изменишь. Придется пока довольствоваться малым. И перед Красовским частично очистишь совесть. Это же кто-то из них проломил его дочери висок? Знаю, это ее уже не вернет, но все же…
– Я готов возненавидеть себя. За это заискивание с шавками Спикера. За то, что вынужден был кивать и со всем соглашаться…
– Не накручивай себя, пожалуйста. Знаю, как тяжело обращаться к тому, кто, по сути, убил двух вчерашних школьников и едва ли не погубил твою дочь, развязав руки своему отморозку, но теперь их хоть похоронят как положено, Свету и этого боксера, что с Настей в одном классе учился…
– А моя дочь, Саш? Она поступила в институт. У нее жизнь, по сути, только начиналась! Что дальше? Ждать, пока ее не добьют, если сочтут, что она очень много видела? Мне придется ее увезти прочь из страны! Прятать до тех пор, пока здесь не станет безопасно. А тут так не станет никогда! Снесут Спикера – придут другие. И не знаешь, что лучше в этой ситуации!
– Ты и сам понимаешь, что оставлять ее здесь больше невозможно. Она не проживет и часа, Шахновский не привык оставлять свидетелей. Увози ее. Марианна в курсе?
– Нет, и я не знаю, как ей об этом сказать! Я поклялся, что не спущу с девчонок глаз и с ними ничего не случится. Иначе она бы не уехала в Германию со своим новым мужем. Но придется рано или поздно. Иришку тоже отсюда увезу. Незачем ей и дальше жить в стране, для которой ее граждане – пыль под ногами. Кравченко сейчас в Копенгагене, надумал женить сына. Сам помнишь, как тот сох по Ирке. Незачем ей прозябать тут… да еще с сожителем, который тоже варится в бандитской системе.
– Вот и сосредоточься на этом.
Александр повел плечами, когда телефон Краснова разразился трелью. Словно в насмешку, на рингтоне стоял гимн родного государства. Дмитрий помассировал пальцами виски и принял звонок. Выслушав собеседника, устало кивнул.
– Шестерки Шахновского сдали своего пахана с потрохами. Только все их показания, даже записанные в протокол, не имеют смысла. Можешь забирать этих уродов, иначе я сам их порву голыми руками. Куда их? Тебе в подвал или прямиком в “Обитель”?
– Давай сразу в “Обитель”, сейчас отзвонюсь Терминатору. И перестань есть себя поедом. Ты сам понимаешь, что у тебя не было никаких шансов повлиять на ситуацию.
– Были. Я с готовностью поверил в то, что у меня взрослая дочь, и оставил ее наслаждаться свободной жизнью. Что, не уговорил бы Алину забрать ее сюда, чтобы она была под присмотром? Больше всего переживал, что с ней Корнеев что-то сделает, а про этого ублюдка… Да, по сути, из-за Корнеева все и случилось. Шахновский решил, что она слишком много знает и может тому проговориться. А сам этот Владислав хрен догадается, что его давно списали со счета.
– Дим, может, стоит предупредить? Ты сам говорил, что он и твоя дочь были близки. Иногда так называемая оппозиция Синдиката становится ведущей силой. При условии, если ей удастся уцелеть. Я был удивлен, что Славэна сливают, но в то же время понимаю почему. Двум альфам не место в стае.
– Нет. Меня эти внутренние разборки не касаются. А я не хочу, чтобы Спикер однажды об этом узнал и объявил награду за головы членов моей семьи.
– Даже если Корнеев устранит Шахновского со своего пути? Я не знаю, что за чувства у него были к моей крестнице, но подобные ему люди не терпят, когда кто-то прикасается к тому, что им дорого. Если заглянуть вперед, я бы даже предположил, что однажды этот Владислав с легкостью уберет Спикера с пути.
– Саша, я не буду играть в подобные игры, не сейчас. Главное – спрятать и обезопасить Настю. Заодно и Ирку. Шах не дурак, он по-любому начнет ее искать, потому как слишком много видела. Сидеть и ждать, пока он с ней расправится, я не стану. У меня сейчас другой приоритет, и плести интриги в совместном танго с Корнеевым в мои планы не входит.
Гуляев развел руками. Позвонил координатору “Обители ангелов” и известил, что скоро им доставят двух смертников в качестве тренировочного мяса для курсантов. Едва он завершил разговор, в кабинет вошла Алина. Поморщилась от сигаретного дыма, приоткрыла окно, но ничего по поводу того, что курили, не сказала.
– Дим, Настя проснулась. Плачет и говорит шокирующие вещи, зовет тебя.
Краснов рассеянно посмотрел на друга, но Гуляев лишь ободряюще кивнул.
– Держись. И мой тебе совет, расскажи ей все как есть. Я никуда не уеду, мы еще не договорили. С богом, Дима.
…Настю трясло от рыданий. Реальность устала стучаться в закрытые двери затяжного сна, взяла эту крепость осадой, чтобы наконец выбить тараном ворота защитного поля и ворваться, сметая все на своем пути. Все, что произошло в ту ночь, обрушилось на и без того ослабленную жестоким стрессом вчерашнюю школьницу градом ударов. Каждая эмоция резала по сердцу, грозя свести с ума. Спать она больше не могла – закрывала глаза и видела безучастное лицо подруги, по которому плясали слабые отсветы огня. Сжимала кулаки – кровь пульсировала в ладонях, напоминая о том, что пульс Светы не отозвался даже на усиленное сжатие. Запускала пальцы в волосы, натягивая их у корней, чтобы подавить крик, и практически чувствовала, как ладонь заливает липкая, еще теплая кровь.
Кадры из этого недалекого прошлого сменяли друг друга. Хохот насильника, член, тыкающийся в ее губы, а потом град ударов. Алексей, нанюхавшийся кокса, с абсолютно стеклянными глазами. Пожарник, единственный трезвый из этой троицы, который наблюдал за происходящим с равнодушием и любопытством и отпускал шокирующие своим цинизмом комментарии.
Боже, этого просто не могло произойти с ней. Только не с ней! Пусть Шахновский никогда не отличался галантностью и нежностью, пусть был груб до невозможности, но они, черт возьми, были близки, хоть и недолго! Она ничем его не обидела, чтобы заслужить подобное! Он был у нее первым. Но так легко определил ее в бордель, когда встал вопрос, словно она переспала с половиной района!
Ее прежний мир разрушился уже давно. Она же не желала этого понимать и видеть. То, что произошло, никак не должно было случиться с ней.
Как она не сошла с ума, одному богу известно. Буквально призывала Влада, даже казалось, что он где-то рядом, сейчас откроется дверь, и зайдет, обнимет… и наверняка скажет, что разобрался с Шахновским, что никому и никогда больше не позволит причинить ей боль. Даже эта отмороженная Алина тайком утирала слезы, слушая сбивчивые Настины рыдания, обещала, что восстановит ее сим-карту и они обязательно ему позвонят. А потом пришел отец. Успокоительное, которое ей скормила мачеха, начало действовать. Слез уже не было, только по телу то и дело пробегала крупная дрожь, словно мышцы из последних сил сопротивлялись приближающейся пустоте.
– Света? – отец покачал головой. Настя уткнулась лицом в его плечо, чтобы почувствовать тепло. А он гладил ее по волосам и что-то шептал. Точно так, как это делал Влад. Ее Славэн. Человек, благодаря которому отчасти она выжила и которого любила до беспамятства.
– Найди Влада! – Настя не замечала, что ее ногти впиваются в руки отца.
– Самый лучший парень на земле?
Она была благодарна папе за то, что он не стал говорить о Славэне, как о криминальном лидере. Кивала, потому что именно так все и было. Самый лучший. Единственный и неповторимый.
Если бы не была так убита горем, осознала бы, что отец ей ничего не пообещал. Он даже не сказал про Кирилла. Но Настя сошла бы с ума, если б не уцепилась за шаткую надежду вновь увидеть Влада. Отец проявил понимание. Не стал распекать за неосторожность. Слушал ее сбивчивый рассказ о том, что произошло, гладил по голове… только неосознанно сильнее сжал, когда Настя рассказывала, как ее избивал Бензопила (момент с насильственным минетом намеренно опустила в разговоре), пообещал, что обо всем позаботится, виновные будут жестоко наказаны. Насте удалось после этого успокоиться и снова уснуть. Сон стал ее лекарем.
Утром следующего дня острота событий немного притупилась. Настя знала, что ненадолго. Отец не отходил от нее ни на шаг.
– Что будет с Шахновским? Вы его посадите?
Тогда она впервые поняла, что что-то пошло не так. Отец отвел взгляд в сторону.
– Убьете?
– Настя, – он потер переносицу.
Девушка заметила, как он осунулся за последние дни. На лбу глубокие морщины, в глазах сосудистая сеточка, а под глазами темные круги.
– Его бог накажет. Все образуется.
– То есть как? Он на свободе?!
– Ненадолго… обещаю. – Ей не понравилась растерянность в его голосе. – Тех двоих уже взяли. И поверь, им смерть покажется избавлением…
– Арестовали?..
– Не совсем так. Но для них это еще хуже ареста.
– Когда будут хоронить Свету?
– Уже, дочурка. Сожалею, но тебе нельзя было туда. Так надо.
Настя не понимала, на каком она свете. Иногда крушила все вокруг от безумной ярости, чаще плакала. Алина не торопилась с обещанием восстановить ее сим-карту, а отец – отыскать Влада. Изредка в доме появлялся ее крестный. Привозил вкусности, плюшевые игрушки и почему-то называл ее “амазонкой”, восхищался отвагой и смелостью. Даже вскользь обмолвился о том, что такой силы воли нет у его бойцов. Он называл их “ангелами”, и тогда Настя впервые узнала о существовании базы подготовки. Она думала, борцов за справедливость, а не наемных убийц. Даже последние события не могли пошатнуть ее веру в победу добра над злом.
Дни летели. Но зря она ожидала от отца известия о том, что Шахновский понес заслуженное наказание. Крестный обещал, что скоро его закроют, и надолго, а отец все чаще прятал глаза и говорил, что все образуется. Однажды, гуляя в саду, она подслушала разговор папы и Алины. Он навещал отца Светланки, который так и не оправился окончательно после гибели дочери. Впервые она видела папу таким – с поникшими плечами и севшим от боли голосом.
– Максимка, братик, тоже не оправится никак. Плачет, ночью открывает двери – говорит, там сестричка, ей холодно и страшно, впусти ее и согрей…
Железная Алина плакала. А Настя убегала в арочную беседку у фонтана, чтобы дать волю своим рыданиям. Боль выплескивалась вместе со слезами, но так и не уходила – тут же возрождалась снова, щемящая и оглушающая, еще сильнее предыдущей. Тогда она начала понимать, что справедливость не более чем иллюзия. Не грянет кара и не пронзит молния того, кто разрушил ее мир и забрал с собой жизнь ее подруги.
Было настолько плохо, что срабатывал своеобразный блокиратор: реальность отступала, а Насте казалось, что она чувствует Свету рядом. В каждом дуновении ветра, игре солнечных бликов в ряби фонтана, в пении птиц и ароматах догорающего лета. Словно невесомая ладонь касалась ее подрагивающих от рыданий плеч, она чувствовала теплую улыбку подруги. Светик всегда забирала ее боль одним касанием руки. Да, они были обычными девчонками, каждая со своим набором тараканов, жалили иногда друг друга язвительными подколками… но стоило только Насте попасть в беду, она видела настоящего Светлячка: готовую прийти на помощь, защитить ее и согреть лучами искренней дружбы. У Насти именно поэтому была одна единственная подруга – только она всегда чувствовала ее искренность, видела ее настоящую за показательной маской стервы. Как одна любовь встречается раз на миллион, так и крепкая дружба.
Тень погибшей подруги закрывала ее от боли. Приходила во сне, шептала “не бойся”, просила не замыкаться в горе: “Мне там некомфортно, когда ты истязаешь себя. Я обрету покой, когда ты вспомнишь, что тебе есть ради чего жить дальше!”… и с каждым ее появлением душевная боль постепенно утихала. А вместо нее пришло нечто иное. То, чему Настя пока не находила никакого пояснения. Ярость? Ожесточение? Перерождение? Она не принимала себя новую. Она прошла ад средней школы и не стала сукой, а сейчас, похоже, хватило одной роковой ночи.
Настя потеряла счет времени и даже не знала, какое сегодня число.
– Тебе нужно уехать.
Отец был непреклонен, хотя и отводил глаза.
– Поживешь у Марианны, пока я не наведу здесь порядок. Тогда вернешься.
Настя опешила. А потом с несвойственной ей яростью стряхнула со стола почти собранный пазл из восьмисот элементов. Пластиковые составляющие рассыпались по полу, уничтожая картину – девушку-эльфийку с мечом, направленным в лоб орка.
– Что значит уехать, пап? У меня семестр начинается! Тебе понадобятся мои показания, когда ты схватишь Лешку! Я хочу видеть, как эта тварь получит свое! В конце концов, дай мне положить цветы на могилу Светы!
– Настя, это не обсуждается! Через три дня ты сядешь на поезд с пересадкой в столице страны К. Оттуда до Мюнхена полдня пути. Никаких возражений!
– Так, значит. – Настя пнула ногой осколки пазла и сжала кулаки. – Стало быть, все ох*енно-за*бически? Шахновский наказан? Папочка расправился с обидчиком дочери? Или, напомни, нашел Влада?
– Настя, мне не нравится твой тон! Откуда такие выражения? Ты меня расстраиваешь!
– Да? А ты меня убиваешь! Делаешь то, что не довела до конца эта гнида! Ты хоть что-то сделал? Да готова поспорить, ты даже не начинал рыть под Шахновского! Прошла неделя, а он до сих пор не арестован!
– Настя, я тебе уже говорил. Есть некоторые обстоятельства…
– Да ты кормишь меня этими обещаниями изо дня в день! А я ведь даже не знаю, расправился ли ты с тем уродом, который едва меня не изнасиловал! Может, это одна из твоих сказок, которые ты читал мне в детстве? Хреновая сказочка! Бездарно отыграл!
Отец остолбенел. Он не ожидал такого отпора от дочери, которая неделю только плакала и пряталась в своей комнате, изредка сбегая в сад. Появление крестного погасило зарождающийся конфликт.
– Дядя Саша! – Настя изобразила подобие радости при виде его подарка – нового МР-3 плеера, о котором совсем недавно так сильно мечтала, и отбросила его на кровать. – Это правда? Вы ничего не сделали? Шахновский наслаждается жизнью, и всем плевать на то, что его руки по локоть в крови?!
Гуляев держался куда более уверенно. Твердо пообещал, что скоро они прижмут этого урода. А Бензопила и Пожарник давно мертвы.
– Все понятно! – с отчаянием закричала Настя. – Спелись! Ничего не можете сделать! Думаете, я тут совсем умом тронулась и не понимаю, что вы мне лапшу на уши вешаете! Светочка мертва, я едва выжила, а эти трое так и гуляют на свободе! Да кто вы после этого? Или вам дали ох*енную взятку и вы отпустили этих тварей, несмотря на то, что я едва не погибла?
На Гуляева ее отповедь не произвела сильного впечатления. Крестный тепло улыбнулся и потрепал ее по растрепанным волосам.
– Это правда, Настюша. Дим, ты разве ей не сказал? Два твоих обидчика уже в могиле. К сожалению, для того чтобы прижать Шахновского, нам понадобится гораздо больше времени, чем мы предполагали…
– Это только ваши слова. В первый день вы с пеной у рта обещали всех перебить, а на деле разводите пустые разговоры!..
– Тебе бы стало легче, если бы ты увидела их смерть собственными глазами?
– Не сомневайтесь! Но вам же нечего мне показать, потому как вы забили на это дело! Хотите, чтобы я уехала и не мозолила вам тут глаза!
– Дим, покажи ей.
Отец растерялся, а крестный ободряюще сжал плечо Насти.
– Никто не обманывает тебя, крестница. Единственное, что нас обоих от этого удерживает, – тот факт, что это не постановочные съемки, а реальное убийство. Ты еще не пришла в себя, и мы опасаемся за твое моральное состояние. Сомневаемся, готова ли ты это увидеть.
– Отмазки!
– Нет, Настя. Дима, тащи ноутбук. Настя, а ты пообещай нам, что не будешь играть в Жанну д,Арк. Если станет страшно или просто не по себе, ты скажешь и мы остановим запись. Идет?
Они не оставили ее в одиночестве. Отец сидел по ее правое плечо, крестный – по левое. Когда начал проигрываться ролик, Настя инстинктивно подалась поближе к экрану, чтобы не пропустить ни единой детали.
Изображение подрагивало, расплывалось кубиками – видимо, камеру держали на весу. Свист ветра, скрип переговорных устройств и неразборчивые крики шумели отдельным фоном. Большая равнина, огороженная сетчатым забором, контуры которого едва просматривались вдалеке, была пустынна. Миг, и камера выхватила спину мужчины в камуфляже с автоматом наперевес. Он оглянулся по сторонам и, издав торжествующий крик, пустился бежать.
“Сука, он мой!” – послышался за кадром звонкий женский голосок, и еще одна фигурка в камуфляже побежала по равнине. Камера сделала поворот, и Настя разглядела вдалеке еще одного человека. Он был без оружия, затравленно оглядывался по сторонам. Звук автоматной очереди перекрыл свист ветра. Лица нового героя съемки невозможно было разглядеть, но Настя поняла, что двое с автоматами охотятся именно за ним.
Все закончилось довольно быстро. Мужчина бросился бежать, прямо на камеру, что-то выкрикивая, в его голосе сквозили истеричные нотки. Когда он подбежал довольно близко, Настя поняла, почему его движения показались ей знакомыми. Пожарник!
Новая автоматная очередь перекрыла его вопли о помощи. Он остановился, его тело дернулось попеременно в одну, потом в другую сторону, после чего он начал медленно заваливаться на колени. Грязная светлая футболка окрасилась кровью, перед тем как участник недавнего Настиного кошмара рухнул лицом в траву.
– Готов! Ласка – пять бонусных баллов. Бобр – на второй заход… – командирский голос за кадром был лишен эмоций. Оттого еще сильнее резанул контрастом вопль девчонки, которая кружилась по равнине в каком-то едва ли не ритуальном танце, поднимая автомат в воздух.
Настя следила за ней, как завороженная. До нее не сразу дошло, что девчонка только что уложила Пожарника из этого самого автомата. Отец и крестный считали, что ей будет страшно или не по себе? Как бы не так! Пустота внутри раскололась, кровь побежала по венам, словно восторг блондинки в защитном комбезе передался ей.
Две пары глаз уставились на нее, и если бы Настя была не так восхищена увиденным, заметила бы в них изумление на пару с недоумением.
Отец потянул руку, чтобы опустить крышку ноутбука. Но Настя поспешно остановила его. Жажда крови, такая незнакомая и несвойственная ей ранее, грозила сорвать тормоза.
– А Бензопила?!
И отец отбросил колебания, запустив очередной видеоролик. В этот раз камера не дрожала, а большой спортивный зал, чем-то напоминающий школьный, просматривался очень хорошо. Шеренга курсантов в камуфляже выстроилась по стойке смирно. Среди них Настя различила трех женщин и даже узнала девчонку, которая плясала ритуальный танец с оружием. Широкоплечий коренастый мужчина с бугрившимися бицепсами и коротко стриженной головой отдавал приказы, излишне не стесняясь в выражениях.
– Циклоп, на татами. Одиссей страхует. Минута на выключение.
И тогда она увидела Бензопилу. Вернее, то, что от него осталось, потому как опознать шестерку Шаха в этом скулящем, трясущемся избитом существе было довольно трудно. Его выволокли в центр зала два таких же широкоплечих инструктора, как и тот, что отдавал распоряжения. Но стоило им его отпустить, как он рухнул на пол, закрыв голову руками.
– Поднимите этот кусок мяса! – гаркнул широкоплечий. Так Настя впервые увидела Хаммера. Но тогда еще его не знала. – Без долгих реверансов! Отрабатываем “вылет”! Циклоп, приступай.
Кажется, Бензопилу оживили при помощи электрошокера, заставив подняться. Он продолжал скулить и закрываться.
– Я не виноват, я ничего не сделал!
“Ты родился, урод”, – злорадно усмехнулась Настя, еще больше подавшись к экрану. Курсант, молодой парень с азартным блеском в глазах, повел шеей из стороны в сторону, разминая. Затем замер в одной позе, сцепив руки в замок и переплетя пальцы. Что-то похожее ей ранее приходилось видеть в кино. Несколько секунд, и парень сделал молниеносное движение наподобие боевого сальто – так стремительно, что Настя даже не смогла отследить его движение. Нога в тяжелом армейском ботинке ударила Бензопилу в висок, и его стенания прекратились. Он устоял на ногах, но Настя все-таки испуганно охнула, не поверив своим глазам. Его череп в височной части прогнулся, образовав вмятину. Подоспел второй курсант-страховщик, и тот, кого инструктор назвал Циклопом, нанес второй удар. Послышался треск, и Настя отвернулась, не в состоянии наблюдать, как ее недавний обидчик завалился на пол, дернувшись в предсмертной агонии, перед тем как окончательно затих.
Гуляев остановил запись. Отец укоризненно посмотрел на него, а Настя сама не поняла, что вцепилась в отцовскую руку. Ее напугал сам вид смерти. Но оттого, что тот человек, который избивал ее и насиловал в рот, только что отправился на тот свет, в сознании плескалось приятно щемящее удовлетворение. Конечно, она испугалась. Так и происходит, когда такое видишь впервые. Скулеж Бензопилы еще звучал в ее голове, но ни жалости, ни колебания не было и в помине.
Настя с удивлением заметила, что отец с крестным потрясенно смотрят на нее. Сдвинула брови, не понимая, что губы сами по себе сложились в улыбку. Ту самую, от которой впоследствии у расходного материала “Обители ангелов” будет холодеть внутри, и сам Хаммер даст ей погоняло “Крейзи”. Она забыла о том, что Света тоже умерла от удара в висок. Тело сотрясала приятная вибрация. Азарт, восторг, удовлетворение. Что-то похожее она испытывала только с Владом.
– А кто эти люди? – ей было любопытно. Да и разрядить обстановку не мешало, отец смотрел на нее, как будто увидел впервые, а крестный – по-новому, словно оценивал.
– Ангелы. Профессионалы в своем деле. Лучшие телохранители и агенты спецслужб, – ответил Гуляев.
– Они нереально крутые! – восторженно прошептала Настя. Больше всего ей хотелось пуститься в пляс, подобно той воительнице в камуфляже.
Ее отец отвел глаза и попросил друга выйти вместе с ним для разговора.
– Не говори ничего. И если хочешь знать мое мнение, ее реакция в пределах нормы. Настя никогда не была кисейной барышней.
Дмитрий Краснов нервно курил. Его можно было понять. Его дочь, аленький цветочек, оказалась стойкой… и кровожадной.
– Это плохая идея. Какого хрена ты рассказал ей про ангелов? Ты видел ее глаза?
– Я даже увидел ее с автоматом наперевес, скажу тебе больше. Стопроцентный ангелок. Не будь она моей крестницей, уже бы завербовал.
