Текст книги "Я ставлю на любовь (СИ)"
Автор книги: Светлана Тимина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
Смотрите, эти осколки погибшей планеты некогда принадлежали к… да пусть будет Альфа Кровавого Синдиката. А эта далекая звезда когда-то называлась Солнцем. Но для своих родных планет она была известна также под именем, сопоставимым с транслитом слова “власть”. До сих пор неизвестно, какая именно космическая катастрофа снесла пространственно-временной континуум, разорвав связь планеты и ее светила, разбросав их в разные концы галактики. Сейчас осколки планеты Черный Ангел мало напоминают ее прежнюю: яркую, цветущую, с голубым ореолом атмосферы. Чужая звезда, Альфа Синдиката, сожгла ее и разрушила, раздавила своей гравитацией…
Что? Студент, вы тянете руку? Говорите. Вы в упор не видите черные обломки? Вы видите пики горных хребтов, зеленые и песчаные территории суши и голубую гладь океанов с шапками льдов на полюсах, границы материков и завихрения облаков в верхних слоях ее атмосферы? Что? Не вы один ее видите? И звезду тоже? Вы заблуждаетесь. Вы видите прошлое.
Видите ли, какое дело: свету необходимы миллионы, а то и миллиарды лет, чтобы преодолеть это пространство. То, что вы видите – архив. Видеозапись многовековой давности. И пройдут снова миллиарды лет, прежде чем вы увидите истинную картину – взорвавшееся солнце и разрушенную планету. Может, им сейчас даже не больно. Они живы. Но, встретившись, могут друг друга и не узнать, а если узнают… в них уже ни капли от них прежних. И мы даже не знаем, цела ли эта галактика, которая была их пристанищем. Возможно, на ее месте уже тысячи веков черная дыра…
– Тебе даже нечего мне ответить, – Влад по-прежнему не злорадствовал и не упивался собственной победой.
Смотрел на нее, ничем не выдавая своих истинных эмоций, а Насте не хотелось погружаться в манящую бездну самообмана и искать в его взгляде отголоски прежнего тепла, придумывать несуществующую печаль… или же радость оттого, что они снова встретились. Стоит на миг предположить, что с ней заговорила ее интуиция, увидевшая нечто ей не предназначенное.
Она не боялась смерти. Она не боялась пыток. Она боялась, что ее заставят умирать в смертельных муках от равнодушия того, кто был когда-то для нее смыслом существования. Она боялась собственной уязвимости сейчас, рядом с ним. Так близки друг к другу – и так недопустимо далеки.
Миллиарды парсек. Даже если одна эллипсовидная галактика может легко уместиться в дрожащей женской ладони.
– А ты вколи мне свое чудотворное зелье.
Виски сдавило тупой болью от одного обрывочного воспоминания: ее сбивчивые рыдания и согревающий свет забытого солнца. Снова семь кругов ада ее прошлого, сбивчиво выпаленные прямо в глаза родного и нежного дознавателя.
– Хотя откуда тебе знать, что нас не учили ставить блок на действие пентотала.
– С детекторами лжи все понятно. Именно в силу их ненадежности я и не держу у себя в доме подобную рухлядь. А с сывороткой? Почти получилось, Настя. Но надо было в качестве блока придумать что-то пооригинальнее, чем история страшного возмездия. За меня в том числе. И мне прекрасно известно, что обмануть сыворотку невозможно.
– Лидер, ты нереальный упрямец… – горло невыносимо болело. – Ты сам сейчас не веришь в то, в чем пытался себя убедить.
– Но ведь мы никуда и не спешим, верно, девочка? У нас впереди достаточно времени, и я с удовольствием тебя послушаю.
Время не пощадило никого из них. Этого следовало ожидать. То ли в силу своей простудной слабости, то ли от последствий действия сыворотки правды, Насте сейчас было больно это осознавать. Она знала его другим. Тот Влад, который любил носить ее на руках и сдувать с нее пылинки, и тот, кто сидел сейчас в кресле, мастерски скрывая свою ненависть к ней за маской напускного ироничного хладнокровия, были двумя разными людьми.
Настя не умела строить воздушных замков и напрасных иллюзий. Она прекрасно знала, как такие люди расправляются со своими врагами. Не имело значения, что же связывало вас в прошлом, весь спектр такого прекрасного чувства, как любовь, давно рухнул осколками калейдоскопа в пыль у их ног, под широкие подошвы, которые раздавили цветные осколки стекла с легкой совестью.
Она чудом осталась жива после допроса в ангаре, но ведь еще не вечер…
Когда Лидеру надоест играть с ней в эти психологические игры с подтекстом “кто кого круче сделал”, он с легкостью спишет ее со счетов, не раздумывая, как она, перед тем как решила судьбу Валлиулиной и Колесниченко.
– Если намерение порвать мои простуженные связки – часть твоих тонких пыток…
Неожиданный приступ кашля согнул Настю пополам. Казалось, от саднящей боли разрываются легкие, горло обдало огнем, а на глазах выступили рефлекторные слезы. Комната буквально поплыла перед глазами, и она не сразу поняла, что Влад оказался рядом со стаканом воды.
И вновь ей показалось, что сейчас все закончится. Что его ладонь зароется в ее волосы на затылке, губы прижмутся к пылающему лбу, передавая ей силы и забирая лихорадочный жар. “Отшлепаю за то, что ходила без шапки”, – беззлобно пожурит он, укачивая ее на своих руках, как маленькую…
Девять лет назад все бы так и было.
– Не напрягай свое горло и не пытайся запудрить мне мозги красивыми легендами. Завтра ты у меня запоешь без фонограммы. – Стекло стакана неприятно стукнулось о зубы. – Ты сама прекрасно понимаешь, что я заставлю тебя говорить. Поэтому все попытки вызвать у меня жалость или обмануть сейчас оставь при себе.
Настя буквально вырвала стакан с водой из его рук, расплескав часть на пижаму, сделала несколько судорожных глотков.
– А что потом, любимый? – ей не было страшно. По сути, ей даже не было что от него скрывать. Куда сильнее давило то, что он говорил с ней таким циничным тоном.
– А ты как думаешь?
– В расход?
– Ты всегда была довольно сообразительной девочкой. Или ты думала, смерть троих моих людей будет для тебя смягчающим обстоятельством?
Настя передала ему пустой стакан и стряхнула капли воды с искусанных губ. Голова все еще кружилась, и она откинулась на подушки, закрыв глаза. Что ж, ожидать другого не приходилось. Влад уже принял решение. Если ее не прикончит убойная доза пентоталового коктейля, он сам, не задумываясь, пустит пулю ей в лоб. Прямо сюда… туда, куда сейчас легла его ладонь, показавшаяся прохладной из-за повышенной температуры.
– Ты кормишь меня. Даешь мне лекарства. Даже делаешь перерывы между допросами. Пришел поговорить. Если бы хотел меня прикончить, я бы просто не очнулась, – от царапающей боли в горле Настя могла только шептать. – Я думаю, ты узнал, что хотел. Сколько времени ты держал меня на этих капельницах?
– Достаточно, чтобы у тебя не пошатнулся рассудок.
Влад поспешно убрал ладонь, словно слова Насти обожгли его кожу. Быстро встал с постели, как будто только сейчас вспомнил, кто перед ним и на что она способна даже в таком убитом состоянии.
Насте хотелось проводить его взглядом, но она боялась, что встретится с его глазами и увидит в них равнодушие.
– Почему ты меня ударил? Там, в ангаре?
Вода не помогла. Связки немилосердно болели, голос перешел в свистящий шепот, словно мужчина ее прошлого только что своим прикосновением выпил все ее силы.
– Неужели это единственное, что тебя заботит?
Она так и не открыла глаза, но почувствовала кожей изумление Влада.
– Ты никогда не бьешь женщин… не говори, будто что-то поменялось.
– Настя, поменялось многое… но, если тебе от этого сейчас станет легче, я отвечу. Это была единственная возможность не дать тебе погибнуть на месте.
– Ребята бы не поняли твоей мягкости…
– Никакой мягкости нет и больше быть не может в отношении тебя. Я должен был отдать тебя им на растерзание прямо там, после того как ты убила одного из них на месте. Считай это обычной отсрочкой приговора.
– Тебе ничего не мешало всадить мне лошадиную дозу сыворотки и не заморачиваться играми в доктора. Но что-то же тебя остановило.
Озноб усилился, и Настя плотнее закуталась в одеяло. Яркий солнечный свет резал глаза даже сквозь крепко зажмуренные веки.
– И в какой же момент ты меня узнал? До того как дал команду своим безмозглым садистам меня допросить или после этого?
– Ты изменилась. Но есть что-то, что не меняется.
– Дай скажу за тебя… Внутренний свет! – истерический смешок резанул голосовые связки.
Но куда сильнее была иная боль. Боль о тех потерянных днях, когда действительно все обстояло именно так. Когда он любил ее без меры и осторожности. Когда сука-жизнь еще не ставила им в колеса не просто палки, а целые стволы. Черный Ангел была готова ко всему, кроме одного: к тому, что однажды жизнь безжалостно столкнет ее с тем, ради которого она жила, с тем, кто заставил ее улыбаться и радоваться каждому новому дню.
– Нет. Разрез глаз.
Сперва она не поняла, к чему прозвучала эта сухая фраза. Повернула к нему голову, сморгнув непроизвольные слезы, – может, от яркого света, а может, оттого, что в его голосе не было отголосков прежнего тепла.
– Разрез глаз не под силу изменить ни одному пластическому хирургу.
Конечно, он не мог ответить по-иному. Откуда ему знать про чудеса китайской пластической хирургии. Да и свет, который был раньше, в ней уже давно погас. Ушел из-под ресниц с последними слезами, погас без притока кислорода от накрывшей его ладони злого рока. То же самое случилось и с Владом. То тепло, что она чувствовала все это время, было исключительно фантомным дежавю. Приветом из далекого прошлого. Насте захотелось что-то сказать, все, что угодно, что сможет хоть на миг вернуть ей прежнее ощущение тепла и безопасности, но она просто молчала. Отвернула голову, чтобы не показывать смятения.
– Постарайся заснуть. Чем больше сил ты сегодня восстановишь, тем легче переживешь завтрашнюю капельницу, – Лидер не сделал попытки подойти к ней. Он больше не смотрел в Настину сторону. – Сильная боль – от сопротивления. Если не пытаться закрыться в себе, ощущения будут иными. Ты даже испытаешь чувство легкости и очищения. Не причиняй себе излишней боли и не заставляй меня экспериментировать с большими дозами на тебе.
Неподдельная забота в голосе Влада и циничное изложение сухих фактов диссонировали так, что Млечный путь сознания содрогнулся вместе с двумястами миллиардами своих звезд, превращая в осколки то, что еще вчера считалось целым.
– У тебя удивительные познания.
– Не сопротивляйся. Уж поверь мне на слово, будет еще больнее. Но в этот раз ты все будешь помнить…
Настя только посильнее вцепилась в одеяло дрожащими пальцами. Озноб сменился волнами жара, которые накрывали ее с головой, выжигая изнутри волю. Ее гордость и самоконтроль умирали, затихая, как и удаляющиеся шаги. Они впали в анабиоз вместе с хлопком двери, погружая ее в полубессознательное состояние. Возможно, просто подействовали таблетки, сводя на нет энергетический эффект кофе и колы, а может, контраст между прошлым и настоящим оказался тем самым спусковым механизмом, который лишил ее самоконтроля.
Ее тезка, кажется, снова приходила с закатом солнца. Настя не притронулась к еде. Выпила горячий настой из трав, проглотила таблетки – даже это у нее получилось с трудом – и провалилась в глубокий тревожный сон. Влад больше не появился в этот день, а может, и заходил. Она спала, полностью подчинившись его приказу набраться сил перед завтрашней экзекуцией.
Нельзя сказать, что утром она почувствовала себя лучше. Жар спал, ее пижама промокла насквозь, но слабость была такая, что Настя с трудом встала с постели и тут же грохнулась на пол, чудом успев сгруппироваться. Трезвый рассудок вернулся к ней, но он же напрочь отклонил все ее мысли о возможном побеге. В таком состоянии она с трудом доковыляла до ванной, опираясь рукой о стену. Частично силы вернулись после теплого душа – но даже здесь она не могла стоять прямо, сжалась клубочком на пластиковом поддоне, размазывая дрожащими руками гель для душа по телу. В такой позе ее и нашла девочка-горничная. У Насти не было никаких сил, чтобы ей помешать, когда девушка вытирала ее махровым полотенцем и помогала укутаться в теплый халат. Настя просто стояла, опираясь на стену и стараясь не замечать дискомфорта от прикосновения чужих рук. Она была ослаблена настолько, что хотела одного: чтобы все поскорее закончилось.
Овсянка едва не попросилась обратно, и Настя решительно отставила тарелку в сторону. Влад сказал не сопротивляться? Она бы не смогла этого сейчас при всем своем желании. Даже не отреагировала на его появление и просто закрыла глаза, оставив вопросы о самочувствии без ответа.
Показалась ли ей его обеспокоенность, тщательно скрываемая нежность в прикосновениях к ее лбу и щекам? Ей хотелось спать и не видеть никого. Еще лучше – не слышать. Когда горничная, пряча глаза, в которых плескался испуг, вкатила в комнату тележку со штативом капельницы, Настя даже не вздрогнула. Проводила ее затуманенным взглядом, словно не было в комнате Влада, который тщетно пытался добиться сейчас какого-либо ответа.
– Закатай ей рукава, – холодно распорядился Лидер. На короткий миг Насте до боли захотелось ощутить его губы на своих руках, как раз там, где кожу в прошлый раз проткнули иглы. Ей бы хватило даже банальных теплых слов «держись» или “скоро все закончится”… все равно каких, но только сказанных в прежней ласковой манере, так, чтобы унеслись прочь все тревоги.
Нет, она не заслуживала его тепла. Только холодного презрения. И перед этим фактом гасло даже чувство протеста, а сердце колотилось о грудную клетку совсем не от тревоги – скорее от бессилия. Оно так хотело нарастить собственный ледяной панцирь, чтобы не позволить сознанию сорваться в чувство потери, которое делало ее настолько слабой и уязвимой!
Он один мог делать ее такой: испуганной и подавленной его железной волей. Почему изо всех теоретически возможных вариантов судьба определила ей во враги того, кого она любила больше жизни, и почему это чувство не смогли убить девять долбаных лет?
Белое пятно потолка. Сегодня солнце зашло за тучи, словно вступая в сговор с тем, кто сейчас обманчиво заботливо взбивал подушки, перед тем как уложить безвольную Настю на кровать. Проблеск золотистых лучей ей наверняка показался. Может, это был вовсе не просвет в пелене облаков, а внезапный блик живого огня в двух застывших бусинах глубокого янтаря. Чужие поспешные шаги стихли. Остался только он и параллельная реальность, которая грозила обрушиться на нее уже совсем скоро.
Она все же вздрогнула, когда игла вошла в ее вену, проткнув пылающую кожу. Вздрогнула не от боли, а от ощущения тепла его пальцев на своей руке, и оно показалось ей… наконец-то нежным, почти родным. Как и его шепот, призванный успокоить, пусть в нем была лишь одна сухая просьба “не дергаться”.
Второй укол она выдержала более стойко. Ядовитая жидкость хлынула в ее кровь практически мгновенно, Настя представила, как разбавлялся алый насыщенный оттенок ее крови колорантом выдержанного виски. А может, это были глаза Влада, которые сейчас неотрывно держали ее взгляд, не позволяя отвернуться. Теплые пальцы отпустили ее кисти, погладив напоследок тыльной стороной ладони, и переместились на подбородок.
– Не закрывайся и не прячься… все хорошо… – сердце зашлось хаотичным ритмом в первобытной пляске, когда сыворотка разлилась по кровеносной системе, виски сжались, резанув по черепной коробке первым приступом глухой боли.
– Начнем с простого. – Глаза Влада прошивали ее сознание насквозь без всякого пентотала натрия, не позволяя выстроить защитные бастионы. – Скажи мне свое имя.
– Настёнка… – прошептала девушка, отпуская боль прочь вместе со свистящим шепотом, с ответным взглядом, который отрикошетил эту боль прямо в эпицентр сознания мужчины, держащего ее волю в своих сильных и таких непривычно теплых пальцах…
…Минутная стрелка сошлась в одну сплошную с часовой на риске, соответствующей цифре три, когда он излишне резким рывком перекрыл клапан, подающий раствор в ее вены. Она дернулась на постели, словно почувствовав эту манипуляцию, которая не должна была никак отразиться на ней. Наполовину полная перевернутая бутылка с бесцветным препаратом дрогнула от резкого движения, несколько пузырьков воздуха поднялись вверх, отчего жидкость пошла утихающими резонансными волнами по поверхности. И с этим действием тишина в комнате стала особенно гнетущей и тяжелой, прерываемая судорожным дыханием, которое вылетало сквозь ее стиснутые зубы с шипящим свистом.
Спешить в этом деле не полагалось, но он ничего не мог с собой поделать. Как и в первый раз, слишком поспешно сжал ее руку, которая казалась аномально холодной, опрокинул пузырек со спиртовым раствором при попытке смочить ватный диск; выругавшись про себя, замер на долю секунды, перед тем как извлечь наконечник иглы из ее вены и нажать на место прокола.
Настя судорожно дернулась и всхлипнула, и Владу пришлось ощутимо придавить ее плечо, удерживая на постели. Она что-то сбивчиво выпалила в пустоту – набор звуков, которые разобрать было невозможно, и снова затихла, позволяя второй капельнице со снотворным и дальше удержать ее на шаткой грани сна и яви. Вряд ли это состояние можно было назвать полноценным сном. Грудь девушки вздымалась, голова металась по подушке, тени от ресниц на скулах удлинились и сами черты лица стали более резкими. Бледность сменила лихорадочный румянец с первой каплей введенного препарата, даже след от обширной гематомы стал светлее из-за этой ненормальной бледности.
Ей не должно было сейчас быть больно. Не так, как в первый раз, когда она отчаянно сопротивлялась, пытаясь вырвать трубки капельниц, и напугала Влада своей истерикой до такой степени, что ему приходилось делать перерывы на часы, отпаивая ее успокаивающим чаем и качая на руках, остерегаясь за ее состояние.
Похоже, в этот раз она к нему прислушалась и не сопротивлялась. Говорила не так сбивчиво и не кричала от боли, которая становилась нестерпимой с каждой попыткой взять свои чувства под контроль. Устала? Испугалась? Скорее всего, подсознательно хотела донести до него то, что он сегодня услышал.
Эта информация перевернула его прежний мир еще в первый раз. Он и сам не мог вспомнить, сколько дней прошло. Он был взбешен так, как никогда прежде до этого, только чудом не сорвался там, на заброшенных лодочных складах у пристани реки Z, когда хладнокровно наблюдал, как Никеев и пара его ребят вытаскивают из багажника тело девушки с запрокинутой головой и волочащимися по земле волосами. Отобрал у кого-то мощный фонарь, чтобы посветить ей в лицо… и едва не выронил его из рук.
“Не может быть… просто не может быть”, – билась в мозгу одна-единственная мысль. Шок был настолько сильным, что ему потребовалось выпить коньяка и привести свои чувства в более менее стабильное состояние. Он и не пошел ее допрашивать только потому, что опасался: или убьет на месте, получив подтверждение того, что эта солнечная девочка, которую он однажды потерял и безуспешно искал несколько лет после своего возвращения, и правда работает на Шахновского… или на хрен уронит свой незыблемый авторитет, когда пошлет всех своих подчиненных к чертям и увезет ее отсюда все равно куда, движимый одной целью, – отогреть, расспросить, прижать к себе и никогда больше не отпускать.
Жал руку Никееву в знак благодарности и с трудом сдерживался, чтобы не сломать эту самую руку, которая осмелилась коснуться его девчонки для демонстрации этого варварского “стиля вуду”. “Осторожно, она из Ангелов”, – счел нужным предупредить Никеев.
Из Ангелов. Они прошли одну и ту же школу выживания. Он – за несколько лет до того, как ее встретил. Она – после того, как он вернулся в столицу с намерением собрать достаточно ресурсов, чтобы разрушить Синдикат. Увы, он сбился с ног в попытке ее отыскать, и даже семья Насти словно в воду канула.
Ни разу не подумал, что его девочка могла оказаться в “Обители ангелов”, а ведь эту полусекретную структуру каким-то образом частично курировал ее отец, бывший тогда подполковником МВД. Не подумал и о том, что Настина подготовка растянулась на долгие годы, и теперь она была вооружена куда более обширным набором смертельных знаний, чем он сам.
И их обоих едва не погубило тщеславие и уверенность в том, что круче них никого больше быть не может…
Смотрел на нее, подвешенную к потолку за цепь, окоченевшую от холода, но такую несгибаемую и сильную, смеющуюся в лицо своим мучителям, – а сердце обливалось кровью от жестокой шутки суки-судьбы, так цинично раскидавшей их по разные стороны баррикад. Бежал как дезертир с поля боя, нарезал круги вокруг ангара, не замечая зимнего холода, раздираемый противоречиями без шанса найти верное решение.
На войне все средства хороши. И иногда эмоции ставят крест на всем. Воистину, война – страстное порождение стратегии и воли…
Непонятно, как сумел совладать с собой, ворвался в ангар, стараясь оставаться невозмутимым. Это промедление, которое он сам, не привыкший врать себе, назвал малодушием, и стоило жизни Стволу. Что он чувствовал тогда, когда услышал выстрел, и увидел такое родное лицо, залитое неестественно алой кровью? Наверное, он прожил несколько жизней в этот самый момент, пока не понял, что кровь на ней чужая…
Шкет словно обезумел. Не могло быть и речи, чтобы оставить Настю наедине с этим психом или с другими ребятами, которые немедленно потребуют кровь за кровь.
Словно в полусне, приблизился к ней, не решив, что именно сделает и как… и тут увидел в ее глазах узнавание. Увидел раньше, еще когда просек фишку с искусственным превышением болевого порога, но все это было слишком невероятно, чтобы поверить сразу.
А когда ее искусанные и разбитые губы шевельнулись, выдохнув его имя вместе с облачком пара, принял единственно верное решение. Удар в лицо, чтобы тут же потеряла сознание и никто не догадался, что окровавленная и избитая девчонка, подвешенная за цепь, всегда была и осталась ахиллесовой пятой несокрушимого Лидера, наводящего страх на самый крупный криминальный Синдикат страны…
Она не сразу пришла в себя. Долгие сутки провалялась в забытьи, а когда очнулась, понял, что заболела, и сильно. Еще и доктор с сомнением покачал головой, известив, что с такой пневмонией вряд ли выкарабкается.
Влад приставил дуло пистолета к его лбу:
– Не выживет, закопаю тебя живьем рядом с ней…
А потом эйфория первого потрясения схлынула, и на ее место пришла глухая ненависть. Его Настя, его девочка, без которой его жизнь была пуста и лишена смысла, работала на Синдикат. На Шахновского! Вашу мать, на того самого Лекса Шахновского, который, как сам Влад думал после своего воскрешения, и сжил ее со свету вместе со Светой Красовской. Но у Настиной подруги была могила. А сама Настя просто растворилась без следа.
Сотни вопросов оставались без ответа, порождали версии одна фантастичнее другой – Лидер не оставлял свои поиски и каждый раз попадал в тупики, когда казалось, что вот, вроде нащупал тающий след своей малышки, как он тут же обрывался.
Шах? Бывший Викинг, сменивший погоняло вместе с повышением… старая любовь не ржавеет? Настя. Настя и Синдикат. Его Настя и Шах. Его не состоявшаяся любовь в тандеме с его несостоявшейся смертью. Это не укладывалось в голове. И вот уже к вечеру, наблюдая сквозь объективы камеры за Настей, которую выгибало на постели от лихорадки, Влад позвонил тому самому доктору.
– Дай гарантию, что она не окочурится от сыворотки правды и антибиотиков…
…Настя глухо всхлипнула и неосознанно выставила вперед ладонь, словно от чего-то защищаясь.
– Б**дь… прости… – неконтролируемый порыв обнять ее наконец, не скрывая своих чувств, согреть теплом своего тела накрыл его сознание тепловой волной атомного взрыва.
Это было слишком… слишком хорошо, чтобы быть правдой, – то, что она сказала. И в то же время это не могло быть ничем другим. Он выпотрошил ее до основания. До подробностей, от которых у него то вставали волосы дыбом, то появлялся мгновенный порыв разнести все вокруг, и в эйфории абсолютного счастья с трудом удерживался от того, чтобы не сжать ее в объятиях, закружив по комнате…
Вибрация смартфона заставила его вздрогнуть. Откинув прядь волос с лица Насти, Влад укрыл ее одеялом, проверив уровень снотворного во второй капельнице, и поспешно отошел подальше от постели, чтобы ненароком не потревожить свою девочку.
– Ты забыл обо мне! – наплевав на элементарные правила приветствия, обвинительно выпалила Вика. – Это правда? После того как убили Элину, я тебе больше не интересна?
“В яблочко. Ты все прекрасно понимаешь, родная”, – подумал Влад, не в состоянии оторвать взгляда от Насти, которая затихла, согретая теплом одеяла, и начала дышать ровнее.
Перешел на шепот, чтобы не разбудить:
– Вика, прекрати истерить. Я просто очень занят…
– Когда она там шпионила, ты находил для меня время! Что изменилось?
– Ничего. Успокойся и…
– Я в Reiven, и я очень хочу напиться. И я это сделаю, если ты не приедешь и мы не поговорим…
Бросив последний взгляд на Настю, Влад вышел из комнаты, стараясь бесшумно прикрыть двери. Больше всего ему хотелось послать экс-мадам Шахновскую на три веселых буквы с ее истериками и ультиматумами. Но сейчас он понимал также и другое: его психика не выдержит напряжения в ожидании, когда же очнется Настя и что он дальше будет с ней делать.
– Виктория, душа моя, а я вот думал закончить свои дела и пообедать с тобой. Но раз у тебя острое желание напиться…
Пустая болтовня Вики была сейчас лучшей альтернативой перспективе остаться рядом с Настей и съедать себя же самого за собственную ошибку и недоверие.
– Ой… да? Правда? – удивилась Вика.
Влад кивнул, хотя она не могла его видеть:
– Я буду через полчаса. Закажи себе чаю. Выпьем потом, вместе…
Перед тем как уехать, он сделал кое-что еще. Позвонил доку и велел остаться с Настей до его возвращения. Поручать заботу о своей пленнице кому-либо еще не стал, это требовало ответственного подхода.
– Сделай все, чтобы выспалась и восстановила силы. Желательно до утра. Я в долгу не останусь…
Глава 15
9 лет назад
Август пылал. Сухое лето вышло на финишную прямую, что явно не добавляло ему оптимизма: не желая сдаваться наступающей на пятки осени, оно обрушило все свои резервы на шумную столицу. Слишком яркое солнце выжигало пыльный асфальт, раскаляло крыши зданий, превращало и без того чахлую растительность в выгоревший гербарий. Даже системы кондиционирования не справлялись с удушающим зноем. Пляжный сезон не желал заканчиваться, люди спасались от жара раскаленного мегаполиса за пределами города, отчего он казался вымершим и безжизненным. Особенно в выходные.
Настя не связывала эту непривычную тишину, отсутствие пробок и толп людей с аномальной жарой уходящего лета. Для нее город опустел именно с отъездом Влада. Вымер, застыл, выгорел вместе с лучами чужого агрессивного солнца, которое лично для нее не предвещало ничего хорошего. Она сама не понимала, откуда у нее это ощущение надвигающейся катастрофы, которая вскоре разделит жизнь на “до” и “после”. Оно ужалило ее иглами ледяного холода посреди жаркого лета именно в то утро, когда она, не скрывая своих чувств, разрыдалась прямо в коридоре, повиснув на его шее. Если бы только могла уговорить, не отпустить, вырвать у безжалостной реальности хотя бы еще один день!
Влад гладил ее волосы дрожащими от избытка чувств пальцами, сжимал до хруста суставов, осыпал заплаканное личико судорожными поцелуями, словно пытаясь вобрать в себя ее боль, выпить без остатка, до последней капли. “Три дня, Настёнка… всего лишь три… они пролетят быстро, сама не заметишь!” – его голос срывался, переходил в сдавленное утробное рычание, объятия становились еще крепче. В тот момент ей казалось, что он стремится слиться с ней воедино каждой клеточкой, забрать с собой сознание, чтобы расстояние утратило смысл. Он не обращал внимания на разрывающийся телефон, продолжая сжимать до боли свою девочку. Насте не было больно. Любые сомнения в том, что он ее любит, растаяли именно в этот момент под его сильными руками и жаркими поцелуями.
А потом за ним захлопнулась дверь.
Насте хотелось побежать следом, но она от отчаяния сползла по стене, не в силах устоять на дрожащих ногах, и дала волю слезам.
За окном город испепеляло солнце, агрессивное и жаркое, несмотря на утро. А Насте в тот момент вдруг показалось, что нет у них этих трех дней. Только что она рассталась с ним навсегда…
День был безрадостным. А потом тишину взрезали звонки телефона, и слезы высыхали на глазах. Девушка жадно ловила его слова, его глухую тоску ожидания встречи, вслушивалась в любимый голос, и дрожащий в знойном мареве раскаленный воздух за окном казался теплым и дружелюбным.
Связь за городом постоянно прерывалась, приходилось прекращать этот разговор, с замиранием сердца ждать следующего звонка… и в такие моменты Настя приказывала тревоге и безысходности заткнуться.
Набирала в сложенные лодочкой ладони холодную воду, чтобы плеснуть себе в лицо, и от этой нехитрой манипуляции действительно становилось легко и спокойно. Пусть на довольно короткий временной отрезок, но Настя буквально втягивала в свое сознание эту эйфорию, стремясь удержать ее там на максимально долгое время.
Она любила и, теперь знала это наверняка, была так же любима самым достойным мужчиной на земле. Разглядывала себя в зеркале, с удивлением отмечая, что похорошела, расцвела уникальной красотой счастливой и влюбленной девчонки, порхала на невесомых крыльях по комнате, пила холодный чай, хрустела изумительно вкусными яблоками, даже звонила Ирине, с которой никогда не была особенно близка. Делиться подробностями своего головокружительного романа все же не торопилась, их разговоры чаще всего вертелись вокруг невинных тем, но лед между сестрами тронулся. Ирка даже приехала к вечеру с вкусным тортом и бутылкой вина, они проболтали несколько часов, вспоминая свои детские годы, веселые истории, общих знакомых и учителей.
Казалось, жизнь налаживалась… К утру второго дня Настины мысли, помимо мыслей о Владе, крутились вокруг начала новой, студенческой жизни. С некоторыми своими будущими сокурсниками она успела пообщаться во время вступительных экзаменов. Тогда она во всем видела подвох, приветливое отношение девчонок настораживало, нейтральные шутки ребят казались двусмысленными. Она не привыкла общаться со сверстниками в подобном ключе. Сейчас же понимала, что никто из тех, с кем ей вскоре придется вместе грызть гранит высшего образования, и близко не имел в мыслях ее как-то унизить и посмеяться. Никого из них не смутила ее экстравагантная внешность.
Очень часто студенческая жизнь в корне отличается от школьной. Каждый из вчерашних выпускников начинает жить заново, отбросив ненавистные роли. Через две недели начнутся веселые (ей хотелось в это верить) студенческие будни. Не будет ежедневных домашних заданий, и она сможет проводить свободное время с Владом. А до сессии еще очень далеко…
