Текст книги "Белый кот"
Автор книги: Светлана Полякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
– Мне кажется, один раз я могу себе позволить опоздать.
– И я тоже, – согласилась Женя.
«Пусть даже это выглядит глупо и неправильно… Ведем себя как школьники, решившие прогулять урок… Но всегда ли правильно вести себя правильно?»
Ответа Женя искать не хотела. Потому что светило солнце и снег искрился под его лучами, а еще потому, что в воздухе невесть почему пахло весной и человек рядом с ней ей нравился…
Она ничего не знала о нем, и тем не менее вопреки всем доводам здравого смысла он ей нравился. Как будто она вдруг вернулась к себе, прежней, тщательно спрятанной под грудой глупейших правил, законов, кодексов, установленных… «Да не мной же, – отмахнулась Женя, с любопытством рассматривая своего нового знакомого, презрев очередное приличие. – Я эти глупости не придумывала… А вот почему до сих пор жила, им подчиняясь, бог весть…»
Он наконец-то понял, кого она ему напоминает.
Нору. Ибсеновскую героиню, благодаря которой было найдено определение такому типу женщин. Ре-бе-нок… Вечный ребенок, слишком нежный, чтобы стать частью этого мира. Слишком неуверенный и робкий, чтобы позволить себе роскошь усвоить законы этого общества.
Где-то за углом собралась кучка людей. Они, кажется, снова чего-то от кого-то требовали, смешные в своем упорстве демоса требовать от такого же демоса… Сюда, в маленькое кафе, иногда доносились обрывки их взволнованных речей, смешивались с рычанием машин и дребезжанием трамваев… И девушка напротив казалась ему нездешней. Неотсюда. Там, за окном – ах да, смешной демос требовал по давней привычке: руки прочь от какого-то олигарха, наивно поверив снова, что их жизнь связана с чьим-то непременным благоденствием… Раньше – Анджела Дэвис, потом голодающий доктор Хайдер, теперь – очередной партийно-комсомольский мошенник, умело прокрутивший в свою пользу их средства.
Девушка напротив негромко рассказывала ему что-то, улыбалась, и все, что она делала, принадлежало ей самой. Ее мысли. Ее чувства. Даже ее маленькие невзгоды. Он позавидовал ей – с тех пор как случилась с ним беда, он никогда не принадлежал себе. Два недочеловека убили двух человек. И остались на свободе… Потому что во всем обвинили одну женщину. У них было много денег, а у его жены уже ничего не было.
И когда один из них все-таки сидел в КПЗ, точно так же собралась кучка демоса, жаждущего «справедливости». И точно так же они требовали «справедливости», утверждая, что убийца его семьи посажен совсем не потому, что плохо управляет машиной. Нет, он тоже непостижимым образом оказался узником совести. Оказывается, его преследовали власти за нетрадиционную ориентацию.
– Вы меня слышите?
Ее глаза требовали внимания.
Он кивнул.
– Мне показалось, что вы где-то далеко, далеко…
– Нет, – рассмеялся он. – Я здесь. Просто на улице очень громко разговаривают…
– Да, я тоже заметила… Правда, я ничего не могу понять, но значит, и не нужно. Я так думаю, что мы сами способны услышать нужное и отказаться воспринимать то, что нас не касается…
– Но люди вокруг тоже так думают…
– Это их право. И хорошо бы, они так думали. Знаете, я так считаю, что Уайльд был прав. «С какой стати зависеть от общественного мнения, если большинство у нас интеллектуально неразвито?»
– Я не люблю Уайльда.
– А я его люблю, – тихо призналась она. – Я догадываюсь, почему вы его не любите… Но это ведь не мешает ему быть хорошим писателем. И очень умным человеком… И потом – он так хорошо написал про любовь! Помните «Балладу Редингтонской тюрьмы»? Любимых убивают все… И на самом деле убивают, правда. Сами не ведая… Мне так часто кажется, что я – даже своей любовью – убиваю… – Она вздохнула.
Ему ужасно хотелось узнать, кого она убивает, и было немного обидно, потому что где-то был соперник. И он сам удивился тому, что ему совсем не плевать на факт существования данного индивидуума.
– У вас… личные неприятности?
– Так, – махнула она рукой точно от назойливой мухи, отгоняя неприятности.
– И все же?
– Господи, поверьте же мне, это неинтересно! Это такая банальщина – тьфу! Если бы я была счастливой обладательницей хорошенькой, славной трагедии, с заковыристым сюжетом, я бы непременно с вами поделилась! Но в том-то и дело, что история глупая. Пошлая. И гадкая. И вспоминать мне ее нисколько не хочется. Кофе хороший, кафе симпатичное, и вы – милый… Все как в сказке. Мне даже на работу идти неохота. Хотя надо.
– Кстати, где вы работаете? – поинтересовался он, уже готовый к тому, что и про работу она говорить не станет, потому что банальна, тривиальна, глупа и вообще…
И тут она снова его удивила.
– В детективном агентстве, – сказала она, рассмеявшись. – А вы не ожидали, да? О, как бы мне хотелось вам наврать, что я детектив. Но – увы! Я всего лишь ма-а-аленький секретарь. Мелкая сошка.
Он испытал облегчение, узнав, что она не занимается мужской работой.
Разве можно было хоть на секунду представить себе, как это воздушное существо, пришелица из самых странных, самых нереальных снов, бегает по городу за неверными женами-мужьями или – не приведи Боже! – изучает место преступления…
Именно секретарша.
Он коснулся губами ее тонких пальчиков и с явным сожалением произнес:
– Жаль, что время идет так быстро…
– Жаль, – вздохнув, согласилась она. – Но ведь сегодня не последний день, правда? Мы еще встретимся?
– Конечно, – сказал он.
Хотя последние два года он не был уверен в том, что какой-то день не станет последним на самом деле.
Тот день тоже был одним из череды дней, спокойно идущих в тихую гавань. «Вот придет час, – шутила Таня, – и мы с тобой вдруг увидим в зеркале двух благообразных старичков. Вместо нас… То есть это как раз мы и будем. Ты – я… А Лизавета будет взрослая, с детьми… И тот, новенький, тоже вырастет…»
Из суеверия они даже имени ему не давали. Чтобы он родился… Говорят же, что даже детские вещи покупать нельзя загодя…
А потом настал другой час, и выяснилось, что до старости он будет доживать в гордом одиночестве. Даже Тобиас его оставил…
«Мне совсем не хочется отпускать ее, – подумал он, глядя в ее глаза. – Мне этого не хочется, но я не имею права…»
Короткая стрижка делала ее похожей на мальчишку-подростка. И сама она была по сути своей ребенок.
Женщина-ребенок…
– До свидания…
Слова, слетевшие с ее губ, словно разбудили его, возвращая к реальности. Шаг за шагом – подъезд, лестница с отколотыми ступенями, постоянно напоминающая ему тот факт, что он и сам такой же осколок прошлого и у него нет ничего. Ни настоящего, ни будущего…
И – пустая квартира, две комнаты которой навсегда заперты. Ибо хранят воспоминания… Иногда он заходит туда. Чтобы оживить боль. И не дать затухнуть чувству горькому и страстному, дающему ему силы жить.
Мести.
Ибо настанет день, когда он их найдет, этих двоих… Он найдет их и точно так же сломает.
Хрусть – и пополам.
Ах, как быстро растаяло на рабочем месте Женино весеннее настроение! «И правильно, – думала Женя, пытаясь оставить частичку радости, – поделом тебе. Как это легкомысленно – только что переживала, страдала, думала, что жизнь кончена, – и вот тебе пожалуйста! Странно устроен человек». А Женя устроена особенно странно: стоило только поманить ее теплотой голоса, взгляда – и она уже тает, как заправская Снегурочка, и весна мерещиться начинает…
– Девушка…
Этот человек Жене сразу не понравился.
Мясистое лицо, которое было бы симпатичным, наверное, если бы – она поморщилась невольно – это лицо не было бы… бабским. Не женоподобным, а именно бабским.
Небольшие глаза спрятались за толстыми линзами очков. Толстые губы растягивались в подобострастной улыбке, хотя глаза-то оставались холодными, и отчего-то Жене казалось, что, несмотря вот на это подобострастие, ее презирают…
Одет клиент был хорошо, Женя в своей прошлой жизни прекрасно знала эти фирмы. И пахло от него хорошим парфюмом… Дорогим. С другой стороны – все это данную личность не украшало. «Дольче Габбано» смотрелся на его обрюзгшей фигуре как самая дешевая китайская тряпка с «Черкизки». А дорогой парфюм отчего-то напоминал-таки запах навоза, смешавшись с тем неистребимым запахом плебса, который источают поры души.
– Так когда появится Ольга Николаевна?
– Вот-вот, – пообещала Женя.
«Скорее бы, – тоскливо вздохнув, добавила про себя. – Он почему-то действует мне на нервы…»
И тут же отругала себя. В конце концов, она просто раздражена. Она опаздывала, испытывая чувство вины. Никто ведь не просил ее сидеть в кафе с Александром… В принципе она почти стопроцентно была уверена в том, что в офисе никого еще нет, так как Ольга появлялась не раньше одиннадцати. Что до клиентов – за те несколько дней, которые Женя работала, она так и не увидела ни одного… И надо же было этому мужчине заявиться именно сегодня. Без предварительного звонка… Он, видите ли, думал, что все и так будут готовы к его появлению здесь… Их беседа началась с укоризненного «Я жду вас уже полчаса…».
И теперь он продолжал действовать Жене на нервы… То вставал, подходя к окну, демонстрируя Жене свой объемистый зад и внушительную спину… То снова садился, крякнув и укоризненно взглянув на Женю.
Женя предложила ему кофе. Он покачал головой и произнес пространную речь о том, что тело человека есть храм и надо беречь здоровье… Женя хотела ему возразить, что надо беречь душу, но тут же замолчала. В конце концов, у каждого свои убеждения. Кто-то отдает приоритет телу, кто-то душе… И бедного, измученного дядьку Женины мысли по этому поводу не интересуют. Разговаривать же о таких высоких материях просто так, чтобы скоротать время, Жене совсем не хотелось.
Когда дверь открылась, они оба обрадованно повернули головы, но – увы. Это был Игорь.
– Привет, – бросил он Жене и, заметив клиента, добавил: – Здрасьте…
Потом он заинтересованно посмотрел на дверь в Ольгин кабинет и поинтересовался, где бродит королева.
Женя ответила, что понятия не имеет.
– Позвони ей, – посоветовал Игорь.
– Уже звонила… Ее нет.
Игорь снова повернулся, рассматривая клиента своим «следовательским» взглядом. Ничего странного, что несчастный насупился и заерзал на стуле. Когда Игорь так смотрел на Женю, ей хотелось вообще сразу и безоговорочно принять на себя все преступления, когда-либо совершенные на земле, лишь бы освободиться от этого неумолимого, холодного, проницательного взора.
– Вы Ольгу Николаевну ждете? – поинтересовался он.
– Да, Ольгу Николаевну…
– Я ее заместитель, – сообщил Игорь. – Пройдемте в кабинет…
Он толкнул дверь Ольгиного кабинета, пропуская клиента вперед, и, когда дверь за ними закрылась, Женя испытала невероятное облегчение.
«Бывают же такие неприятные люди, – подумала она. – И какая я, право, все-таки… Это ведь моя работа. И мало ли какая внешность у людей? Может, этот человек добрый и славный…»
Хотя она отчего-то не могла поверить, что обладатель такого скользкого и надменного взгляда может оказаться «добрым и славным».
Беседа за закрытой дверью длилась довольно долго. Ольга так и не пришла. Через полчаса дверь кабинета открылась.
– Женя, – попросил Игорь, – внеси данные господина…
Он щелкнул пальцами, обернувшись к дядьке.
– Простите, Петр Сергеевич… Никак не запомню вашу фамилию.
– Исстыкович, – смиренно произнес дядька. И смущенно добавил: – Два «с»… У меня всю жизнь проблема из-за этой фамилии. – Он стыдливо хихикнул и сказал: – Знаете, как меня дразнили в школе?
Женя покачала головой, сохраняя на лице серьезное выражение, и он все-таки шепотом сказал свою школьную кличку, от чего Женя покраснела. «Зачем мне это, – с досадой подумала она. – Неприятный тип…»
Хотя она не могла отделаться от невольной жалости к этому неказистому типу с дурацкой фамилией. Только жалость была немножко гадливой – очень уж неприятным и скользким казался этот тип.
Женя записала его сложную фамилию и телефон с адресом. Телефон был мобильным, а адрес Женя не запомнила. Потом ознакомила несчастного с условиями, которые казались ей ужасными, – одна цена повергала Женю в состояние ступора. Если бы ей пришлось пользоваться услугами частного детектива, она бы потом год голодала…
Но на клиента сокрушительная цена никакого впечатления не произвела. Женя подумала, что Ольга была права – сюда в основном обращаются люди не бедные, «обдиралы», а таких сам Бог велел «шерстить»…
И потом Жене казалось неприятным и безнравственным, что кто-то нанимает постороннего человека, чтобы проследить за близким.
Исстыкович теперь совершенно успокоился и даже напевал себе под нос какой-то попсовый шлягер. Слуха у него не было. А шлягеры все похожи, поэтому Женя, как ни пыталась, так и не угадала, что за песня лилась из уст несчастного обладателя сложной фамилии. Наконец он удалился.
– И как, стоящий клиент? – поинтересовалась Женя.
– Клиент, деточка моя, всегда стоит, – усмехнулся Игорь. – Поскольку у него определенный тариф. Но этот по крайней мере интересен. Или просто шизоид… С первого взгляда не разберешь… Надо присмотреться… Правда, странный тип. Очень странный…
– Все мы странные, – меланхолически отозвалась Женя.
– Ну, тебе же не приходит в голову, что за тобой следят. И непременно чтобы убить, – вздохнул Игорь. – Тебе никто не звонит в определенный день, чтобы напугать тебя загадочным молчанием… И писем тебе никто не пишет. Бояться тебе совершенно нечего.
– Отчего же? – призналась Женя. – Ночью, в темноте… Очень даже веселые мысли посещают… Что вокруг меня одни маньяки. Особенно когда я иду по темному двору.
– Так и не ходи…
– Не буду.
Она вздохнула.
– Так чего он хочет? Чтобы мы выследили, кто за ним следит? И почему он в ментуру не обратился…
– Потому что там его на смех подняли, – развел руками Игорь. – И были в общем-то правы… Поскольку, если бы не его готовность платить, я бы тоже посоветовал ему походить на сеансы к хорошему психотерапевту… Но готовность избавиться от денег в мою пользу вряд ли способствует этому поведению. Так что придется охранять беднягу… как его там?
– Исстыковича, – машинально сказала Женя.
– О, из тебя уже получается классный секретарь! – улыбнулся Игорь. – Может, и до детектива дослужишься…
– Да нет охоты, – вздохнула Женя. – Я уж как-нибудь на своем месте… Теплее как-то.
– И то верно, – согласился Игорь. – А мне сейчас тащиться по морозу…
В это время дверь раскрылась, и на пороге наконец-то появилась Ольга.
– Какого черта, – начала она с порога, – вы мне без конца звоните на мобильник? Вам заняться тут нечем?
– Так клиент, – развела руками Женя.
– Да ты что? – мгновенно сменила гнев на милость Ольга. – Надо же… Давненько их не забредало… Что хочет?
– Ему вроде угрожают, – сказала Женя. – Но все подробности у Игоря.
– Ладно, – согласилась Ольга. – У Игоря так у Игоря… Ты-то как?
– Мне надо сегодня переехать, – сказала Женя. – Но я не знаю…
– Ты твердо решила? Может, подумаешь все-таки? Послушай, какого черта ты решила оставить ему квартиру?
– Оля, я…
Она и сама не знала, почему ей так важно переехать к себе. Может, так она надеялась убежать от Панкратова совсем, навсегда? Или виной был ее постоянный страх, что она все-таки сдастся, вернется к нему, не выдержав одиночества?
– Ладно, – прервала ее Ольга. – Что-нибудь придумаем, раз тебе так хочется вернуться. Однако я тебя не понимаю.
«Я и сама себя не понимаю, – подумала Женя. – По крайней мере не всегда…»
Вечером Женя собирала вещи. Она и не думала, что это окажется таким тяжелым делом. Нет, дело было не в процессе собирания вещей. Вещей было немного. Только ее личные, которых оказалось ничтожно мало… «Личного вообще было мало, – думала Женя. – Все панкратовское… И я – тоже. А самое интересное, что мне ведь ужасно не хочется перестать быть панкратовской. В этом-то и проблема: я ничего не имею против. Но так боюсь грядущей свободы… Боже, как я этого боюсь!»
Каждое Женино движение уводило ее навсегда из прежней, уютной, нормальной, жизни. Когда она доставала свое любимое банное полотенце с тигром, пришлось потревожить панкратовский махровый халат, и ей так стало жаль и этого халата, и его владельца, и еще чего-то, неуловимого и ускользающего, чему нет в ее голове определения, что она не сдержалась. Прижалась лицом к мягкой и немного шершавой ткани, вдыхая уже почти ушедший запах, и заплакала.
Кот терся о ее ноги, пытаясь утешить, но он-то этого понять не мог. Кот пришел уже потом и принадлежал к новой жизни.
– Я ведь была счастлива, Кот, – прошептала Женя, сердито вытирая слезы. – И все вдруг рассыпалось… Оказывается, жизнь – что-то вроде дурацкого карточного домика. Достаточно неловкого движения – и все рушится… Все рушится!
Стало совсем плохо. Зря Женя об этом думала, и уж тем более зря она высказала это вслух.
Она еще будет счастливой. Возможно. Теперь Женя знала, что это слово «возможно» надо ставить в конце каждого предположения. Чтобы не сглазить…
Была ведь такая уверенность, что их с Панкратовым мир навсегда. До старости…
«Вот станем мы старыми, седенькими, с ревматизмом, – говорила Женя, – и вечерами будем с телевизором ругаться…»
Панкратов только смеялся в ответ, и теперь Женя начала думать, что уже тогда он знал ответ – стареть Жене придется в гордом одиночестве. Без него…
И если бы она всегда добавляла «возможно», кто знает – может быть, теперь не было бы так больно со всем этим прощаться? Может быть, она подготовилась бы к этому, и теперь все казалось бы не таким катастрофическим?
Звонок в дверь Женя восприняла как руку помощи свыше. Еще немного – и все, происходящее с ней сейчас, показалось бы ей трагедией. Она уже не могла относиться к этому иронически, напоминая себе известное правило – «проявляйте иронию и жалость». Впрочем, с жалостью было все в порядке. Жалости было через край… К себе. К своему прошлому. К Панкратову… Даже к коту, который тоже оказался выброшенным из чьей-то жизни за ненадобностью. И от этого острого чувства становилось трудно дышать, а жить-то дальше – еще труднее… А ирония все не проявлялась.
Так что звонок прозвучал вовремя. Как раз в тот момент, когда Женя уже была готова отказаться от принятого решения – и в самом деле, может, Ольга права? И она действует глупо, впопыхах? Может, ей надо быть более осторожной и не действовать так, точно пытаешься убежать?
На пороге стояли Ольга и Люсинда.
– Ну, – поинтересовалась деловито Ольга, – ты подготовилась морально? Машина ждет…
– Надо быть мягче, – укоризненно зашептала Люсинда. – Ей и так тяжко, а ты как фельдфебель… Явилась тут на пороге с аксельбантами и давай командовать.
– Аксельбантов у меня нет, – огрызнулась Ольга. – И нечего нюни распускать… От твоих нюней жить еще тошнее становится… Решительность, буря и натиск – вот спасение для отчаявшейся души.
– Поэт ты наш, романтик немецкий, – умилилась Люсинда.
– А ты, как всегда, непоследовательна и сумбурна, – парировала Ольга. – Каким же образом я сочетаю в себе черты столь разные, как фельдфебельские и пиитические?
Женя последний Раз обвела взглядом квартиру – на секунду ей показалось, что это предательство – бросать эти стены, этот остров, наполненный ее дыханием, но тут же запретила себе об этом думать. «В конце концов, я тут и плакала четверо суток, – напомнила она себе. – И тетку голую в объятиях мужа увидела… Этого вполне достаточно, чтобы ни о чем не жалеть, покидая постылое место…»
И ответила решительно:
– Да, я готова… Пошли.
И шагнула за порог, прижимая к груди коробку с белым котом.
«Сейчас я останусь одна», – подумала Женя. Она стояла, глядя, как Люська и Ольга одеваются, и ей тоже хотелось уйти вместе с ними.
– Может, мы все-таки с тобой останемся? – спросила в очередной раз Ольга.
Женя отчаянно хотела закричать: «Да!» – но она помотала головой отрицательно. И вообще, ее проблемы – это ее проблемы. Незачем вешать их на других. И так ей много чести. «В конце концов, ты ведь взрослая девочка, Женя Лескова. Очень взрослая…»
– Женька, подумай…
– Олечка, а что думать? – улыбнулась Женя. – Я же не в чужой дом пришла… В свой. Я жила в этой квартире до встречи с Панкратовым. Все просто возвращается на круги своя…
Она погладила кота и сказала:
– Я не одна.
– Кот – это кот, – нахмурилась Люська. – У котов собственная личная жизнь. И нечего им навязывать себя, любимую… Вдруг ему жениться захочется?
– Неправда, коты вернее собак… И жену мы тоже возьмем, если у него возникнет такая идея.
– Это спорный тезис… Коты совсем не вернее. Может, они вернее мужей, это да. Но не собак. А кот у тебя персидский, и никто тебе в дом свою персидскую кошку так запросто не отдаст.
– Люська, ты нарочно затеяла этот разговор! Чтобы потом оказалось, что уходить поздно. И ты останешься, втайне восхищаясь своей самоотверженностью…
– А тебе что, жалко? Какая ты, право… Надо поощрять в людях жажду самоотвержения, это сейчас редкость. А ты губишь на корню.
– Нет, не жалко, – вздохнула Женя, чмокнув подругу в щеку. – И я очень тебе благодарна… Просто из вас троих я самая слабенькая… И несамостоятельная. Пора с этим кончать. Надо становиться на обе ноги. И подставлять физиономию встречному ветру. Так что гуд бай, мои дорогие.
Они еще пытались с ней спорить, доказывая, что самостоятельность и ей присуща и она не права. Люська даже что-то проворчала про «оскверненную» квартиру, присоветовала сначала позвать батюшку из ближайшего храма, освятить ее, изгнать порочное, бесовское дыхание, а уж потом заселяться. Но Женя была непреклонна.
Когда дверь за ними закрылась, Женя обняла кота, который тоже чувствовал себя неуютно, и прошептала:
– Ну, вот тебе и еще один приют… Надеюсь, этот последний…
И тут же вздрогнула. Уж очень мрачно это прозвучало.
– Последний…
За окном, как назло, поднялся ветер. Женя подошла к окну, чтобы поплотнее закрыть форточку, и некоторое время наблюдала, как начинается вьюга – белые призрачные ангелы вьюги уже носились над землей…
– Хорошо, что мы с тобой в теплой и уютной квартирке, Кот, – сказала Женя. – Представляешь, каково бы нам было сейчас на улице?
Она включила газ под чайником, потом подумала и включила радио. Теперь в ее «оскверненной» квартире стало и в самом деле уютно.
Кот тоже успокоился, после того как получил законную порцию «Ройял Канина» и устроился у Жени на коленях.
Она задумчиво перебирала его шерстку, потом причесала, чем вызвала его недовольство.
– Иначе у тебя заведутся колтуны, – строго сказала Женя. Но кот ей не поверил. Дело было не в колтунах. В том, что ей, Жене, надо чем-то занять себя, чтобы смириться с новой фазой бытия. А для этого нужно сделать энное количество заурядных движений, чтобы мысли притихли, прекратили броуново движение и дали возможность немного отдохнуть от себя и привыкнуть.
Поэтому, отпустив кота, Женя принялась убираться.
Сколько же мусора оставил после себя странный жилец-вор!
Она нашла пустые пачки из-под ароматических палочек, еще хранящих запах сандала и мяты, потом обнаружила несколько нераспакованных презервативов – фу, поморщилась она невольно. Наверное, боялся СПИДа… Не глядя она их выкинула в мусорное ведро. Туда же последовали и палочки.
Потом ей на глаза попались записи. Женя сначала не хотела их читать, памятуя о правилах приличия, но, поразмыслив, решила, что он-то тоже не был учтив, раз вынес вместе со своим организмом ее, Жени, добро. Записки никакого особого интереса не представляли ни для Жени, ни для науки… Разве что для сексопатолога… Она уже приготовилась выкинуть эту груду бесполезной бумаги, как вдруг наткнулась на странное послание:
«Костя! Объявился он. Ситуация может выйти из-под контроля каждую минуту. Мы ждали тебя целый час – безрезультатно… Если найдешь время, отыщи меня в ближайшие три дня. Я теперь живу на Мамонтова, дом тридцать. Или позвони хотя бы… Надо что-то решать».
Подписи не было, но адрес-то был, и Женя, подумав, спрятала эту эпистолу – а ну как живущий по этому адресу товарищ Кости по нетрадиционным игрищам или просто так, приятель, сможет пролить свет на загадочное Костино исчезновение. Тем более что больше записок от означенного субъекта она не обнаружила и могла надеяться, что Костик у него появился.
Она выпила чай, задумчиво глядя, как вьюга заметает следы, и ее тоже. Ее прежней. Впрочем, эта же вьюга отрезала ее и от… Панкратова. Она вдруг ощутила комок в горле, хотя и понимала, что это глупо. Уж Панкратов-то ее запросто отыщет тут. А вот Александр…
Она даже не успела дать ему свой номер телефона!
И не удосужилась спросить его адрес…
«Теперь все, – обреченно и тоскливо подумала Женя. – Оказывается, и в новой жизни неизбежны потери. Жаль…
Какое тебе дело до этого человека?»
«В принципе никакого, – согласилась она сама с собой. – Только думать о нем отчего-то приятно. Есть же на белом свете еще люди, с которыми приятно разговаривать, и так нелепо их терять в самом начале знакомства. Впрочем, мне кажется, это вполне исправимо…»
