Текст книги "Белый кот"
Автор книги: Светлана Полякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Глава вторая
Дом, в котором они с Панкратовым жили, в основном населяли люди не бедные. Дом был старый, с высокими потолками и большими окнами. Женя его очень любила – в квартире всегда было много воздуха и удивительно легко дышалось.
Правда, на стене виднелись трещины, дворники и уборщицы не появлялись в пределах видимости, а сам дом уже давно нуждался в капитальном ремонте, но Женя все равно сейчас грустила.
«Хоум, свит хоум»…
Нет, ей совсем не хотелось отсюда уезжать. Она открыла дверь, такую знакомую и родную, с номером «пятнадцать». «Это мое самое любимое число», – вспомнила Женя. Она в ту давнюю пору и в самом деле верила, что магическое, удачливое «пятнадцать» принесет ей счастье.
– Принесло, но ненадолго…
Если бы она помнила, что счастье выдается строгими порциями, она куда больше ценила бы эти мгновения. И – кто знает? – может быть, теперь ей не пришлось бы расплачиваться за собственное легкомыслие.
В подъезде царила тишина, и Женя покрепче прижала к себе кота – словно там, за спиной, маячила тень фатума, рока – и если бы Женя вздумала придать ему человеческие черты, он, несомненно, оказался бы похож на порочную спутницу панкратовского веселья…
– Ах, кот, кот… Кажется, если я не перестану вспоминать этот инцидент, то скоро буду нуждаться в услугах психотерапевта…
Она наконец открыла дверь и захлопнула ее, спасаясь от навязчивых теней, воспоминаний и мыслей.
Странное дело, Женя на самом деле испытывала облегчение, оказавшись внутри. Даже напомнив себе, что это уже не ее дом. Панкратовский… Тоже переполненный тенями из прошлого. Хранящий воспоминание о той, той… Нет. Она перестанет об этом думать.
– «Хоум, свит хоум» у меня теперь тоже другой, – напомнила она себе и невесело рассмеялась.
Дело было даже не в том, что та квартира была теперь осквернена, испачкана, а потому неприятна.
Просто она уже отвыкла от той квартиры. Та квартира перестала быть для Жени домом? Стала просто квартирой. А эта – дом…
Даже мысль о том, что Жене скоро придется покинуть «эти холмы и долины», отошла на задний план ее сознания, спряталась там, давая Жене возможность еще немного почувствовать себя защищенной.
Кот начал изучать пространство. Он ходил осторожно, иногда оглядывался, проверяя, на месте ли Женя и не против ли она того, что он пометил на всякий случай дальний угол…
– Не бойся, – сказала она ему. – Но и не привыкай. А то придется нам с тобой съезжать… К чему тебе новый душевный катаклизм?
Женя прошла на кухню. Ужасно хотелось есть. И немудрено – целый день она держалась на кофе. Поставила воду и только тут вспомнила про кота. Женя ничего ему не купила!
Вряд ли этот сибарит заинтересуется пельменями… Пусть даже это хорошие пельмени ручной лепки, как утверждает реклама…
– Хозяйничай тут, – сказала Женя, снова влезая в пальто. – Я сейчас вернусь…
Кот снова понял ее. Он прошел в кухню и несколько раз требовательно мяукнул.
– Подожди, – начала было Женя. – Сейчас принесу тебе еду…
И тут вспомнила, что забыла выключить газ.
Черт, выругалась она про себя. Протопав на кухню в сапогах, Женя увидела кота, сидящим рядом с плитой. «Он меня предупредил о возможной опасности», – подумала Женя.
– Хорошо, кот, спасибо, – погладила она его. – Похоже, ты настоящий друг.
Женя вышла на улицу. Стало еще холоднее, и она невольно запахнула ворот пальто.
До магазина было несколько шагов. Чуть не поскользнувшись, Женя вовремя успела ухватиться за стену. «Чертова зима, – подумала Женя. – Скорей бы она кончилась… Чертовы дворники. Они совсем перестали посыпать улицы песком…»
Чертовы улицы. Чертовы наивные аборигены, наивно считающие красивую вывеску «Эльдорадо» достижением цивилизации. И не важно, что до этого самого «Эльдорадо» придется ползти по нецивилизованному льду…
И снова чертов Панкратов…
Она очень осторожно спустилась по обледенелой тропинке. На улице было так тихо и пустынно, точно уже наступила ночь. Хотя на самом деле было только семь часов вечера. Наверняка все приникли к экранам, поглощая очередную порцию бразильской жвачки… Еще одно достижение цивилизации «по-аборигенски».
Продукты для животных были представлены весьма скупо. В основном это был «Вискас». И дорогущий «Ройял Канин». Для персов. Подумав, Женя решила, что для кота, спасшего ей только что жизнь, грешно жадничать. И купила «Ройял Канин». Денег после этого осталось совсем мало. Но на подлого Панкратова Женя тратила куда больше… И денег, и времени, и сил.
Она расплатилась и вышла на улицу. Подошел трамвай, и теперь по улице вверх вместе с ней скользила целая толпа несчастных. Они двигались молча, сосредоточенно, боясь упасть. Так же, как и Женя.
Возле самого дома она все-таки грохнулась. Пытаясь подняться, Женя почувствовала, как ее ноги снова пытаются разъехаться в разные стороны. Шапка съехала набок от титанического усердия вернуться в нормальное положение. Пальто распахнулось. «Ну и вид у меня, – подумала Женя. – Как у разгульной пьяницы».
Чья-то рука схватила ее за шиворот, и на минуту Жене показалось, что она повисла в воздухе.
Потом-то Женя оказалась на земле, но все еще не могла понять, как это вышло.
– Какого черта вы летаете по гололеду на таких каблучищах? – услышала Женя брюзгливое ворчание над своим ухом.
Она подняла голову. В темноте ничего не было видно. Только абрис фигуры и спрятавшееся в темноте лицо неведомого спасителя. Она удивилась тому, что он еще держит ее, как будто она весит мало. Так мало, что ему это ничего не стоит. Надо же, подумала она. Какие у него, однако, сильные руки. Почему-то ей снова вспомнился Панкратов. За все пять лет Панкратов ни разу не поднимал ее на руки.
За шиворот тоже, добавила она ради справедливости, улыбнувшись.
– Спасибо, – прошептала Женя, почувствовав себя страшно неловкой, неуклюжей и виноватой во всех грехах.
– Не за что, – пробурчал он. – Идите осторожнее, раз уж вам пришла в голову такая кретинская мысль. Если вам надо красиво выглядеть – так все равно вас никто в такой темноте не разглядит… Заведите себе парочку нормальных ботинок на ребристой подошве… Или мужа с машиной.
– Непременно, – пообещала ему Женя. И пошла было дальше, но тут же упала снова, проклиная наглого, вечно пьяного дворника Сашу, который ленится посыпать песком обледенелые дорожки.
Он снова оказался рядом. Поднял ее и отряхнул.
– Право, я уже начинаю думать, что вы пьяны. В дым, – пробурчал он. – Еще глупее. Нажраться спиртного и выйти погулять по гололеду в модельной; обуви…
– У меня нет других, – снова принялась оправдываться Женя. – И я вовсе не пьяна…
– Лучше бы вы были пьяны, – хмыкнул он. – Пойдемте. Я провожу вас. А то вы так и будете ползти до своих дверей…
Всю дорогу он крепко держал Женю за локоть. Каждая ее попытка снова упасть пресекалась на корню. Женя украдкой посматривала на него, и в темноте он казался ей даже симпатичным. Только очень ворчливым… Правда, рассматривать его пристально Женя ни за что бы не рискнула. Она уже поняла, что лучше не будить в нем зверя.
– Вот и мой дом, – сказала Женя, когда они оказались возле родного подъезда.
– Ну и слава Богу, – выдохнул кавалер. – Я уж думал, что вы живете на самой горе, возле леса. Хотя там вам было бы самое место…
Он развернулся и пошел прочь.
– Спасибо! – крикнула Женя ему в спину, раздумывая, почему ей было отведено место возле самого леса.
Вид у нее, что ли, такой? Как у кикиморы лесной…
Или она похожа на лесную отшельницу, безнадежно оторванную от реальности?
Он не удостоил ее ответом. Только махнул рукой, не оборачиваясь. На ходу…
– Положительно, кот, последнее время мне патологически не везет с мужчинами, – пожаловалась Женя коту.
Они сидели с ним за столом. Он ел «Ройял Канин». А Женя пельмени. Все правильно.
Сначала-то Женя думала покормить его на полу. Но потом, рассудив, что из всех встреченных сегодня особ мужского пола кот самый симпатичный, Женя поставила ему тарелку. Имеет право, в конце концов. Если бы появился Панкратов, Женя посчитала бы его достойным отужинать на полу в ванной. А кот ничего плохого ей не сделал. Даже наоборот – скрасил ее одиночество. Надо отметить, что кот к этому отнесся вполне спокойно и равнодушно. Наверное, его и раньше кормили со стола. И именно дорогим «Ройял Канином» для персов. Потому что никакой особенной радости он не выказал. Или просто жизнь научила его быть сдержанным?
– Вот сам посмотри. Про Панкратова я не говорю. Он – полный хлам, – продолжала Женя. – Квартирант оказался голубым, как весеннее небо. А третий вроде был ничего, но без конца ворчал. Как будто я падала нарочно, чтобы привлечь его внимание… Этак, кот, я стану феминисткой. А мне почему-то совсем не хочется ею становиться. В принципе я ничего не имею против феминисток. Но это, кот, не совпадает с моим характером.
Кот очень внимательно слушал. Он даже поднял голову и вежливо смотрел на Женю, ожидая, когда она закончит свои пространные речи и он сможет продолжить трапезу.
– Ты ешь, – милостиво разрешила Женя. – Не обязательно ради меня лишать себя удовольствия… Вот Панкратов, например, всегда продолжал есть, когда я с ним разговаривала. И ты можешь делать так же. Я привыкла. Не обижусь. Кстати, о Панкратове… Он сегодня почему-то не звонил… Наверное, начал привыкать к моему отсутствию.
Женя загрустила немного. Ей было бы приятно, если б Панкратов в данный момент страдал и мучился. Рвал на себе одежды и посыпал голову пеплом… Ну хотя бы немного помучился. Осознал бы, какое сокровище он потерял. Может быть, даже подумал бы о самоубийстве… «Нет, – тут же отмела она последнюю мысль. – Если бы он подумал о самоубийстве, я мучилась бы всю оставшуюся жизнь угрызениями совести. А оно мне надо?
Впрочем, может быть, он звонил, – подумала она. – Меня же не было дома. Или не вынес страданий и все-таки застрелился. Просто я об этом не узнаю никогда, а значит, и угрызениями совести мучиться не буду».
Последняя мысль показалась Жене очень приятной. Она даже задержала ее в голове, пытаясь насладиться ее вкусом. Прикрыла глаза и довольно улыбнулась. Мурлыкнула даже… Чем вызвала интерес кота. Тот замер, уставившись на Женю с таким интересом, что та поспешила его успокоить:
– Да нет же, кот… Панкратов никогда не застрелится. И я совсем ему этого не желаю. Я ведь, кот, белая и пушистая. Как ты. Так что ничего с Панкратовым не случилось криминального. Утешается сейчас в объятиях той дамы с восьмым размером.
Или уже нашел десятый… Запросы-то, кот, у людей постоянно растут. Сам понимаешь, так они устроены… Еще Пушкин в своей сказке про старика и золотую рыбку подметил.
Женя сварила кофе.
Зажгла елку – в конце концов, она даже не успела толком отметить Рождество из-за этого распутного типа. Прорыдала весь праздник и последующие четыре дня. А потом мучилась от головной боли.
– Лучше поздно, чем никогда, – подмигнула она коту. – В конце концов, мы им так просто не сдадимся. Подумаешь, праздник нам решили испортить, Гринчи проклятые…
Кот прыгнул Жене на колени. Она обняла его и подумала: «Вот тебе и верный друг… Такой же, как ты. Обманутый. Вырванный из привычного уюта и поставленный перед жестокой реальностью – де-факто. Лицом к лицу. Выживай, дружок, как знаешь…»
– Не волнуйся, кот, мы с тобой выживем. Постараемся, – пообещала она ему, прижимая к себе еще сильнее. – Время пройдет, кот, и мы станем вспоминать эти дни как досадное недоразумение… А потом и вовсе забудем.
Настроение у Жени было почти загробным. С таким настроением жить нельзя. Тем более в гордом одиночестве. Так недолго и впасть в депрессию. Придется тратить деньги на психоаналитика. Психоаналитик будет приставать к ней с идиотскими вопросами, а потом окажется, что он маньяк. «Нет уж, – подумала она. – Денег жалко, и себя тоже. Побуду-ка я сама себе психоаналитиком». Женя вспомнила давний совет Люсинды – надо разделить листок на две половины, одну закрасить черным. В черную вписать все свои потери, а в белую – обретения. Потом надо подойти к зеркалу и перевернуть листок, посмотреть на собственное отражение и сказать себе: «Все будет хорошо».
Так она и сделала. Честно вписала в черную половину свои потери. Хорошо, что их было почти не видно. Начинались потери с Панкратова. Потом следовал телевизор, квартирант и все, что пропало вместе с квартирантом. Набралось на целую страницу. Женя даже расстроилась. Чтобы хоть немного утешиться, она вспомнила строчки из сонета Шекспира: «Будь самой горькой из моих потерь, но только не последней каплей горя…»
Горькой потерей Женя привычно обозначила Панкратова. Квартиранта она отнесла к незначительным потерям. Подумав, к тому же сорту отнесла все остальное. Ибо все это суета сует. Телевизор, магнитофон и так далее… Раньше люди без всех этих игрушек прекрасно обходились. Жаль, конечно, магнитофон. И компьютер… И… «Нет, – оборвала она себя на полумысли. – Все это тлен. Думай о вечном…»
Панкратов при ближайшем рассмотрении попытался стать «последней каплей горя», но Женя ему не позволила. Его стремление отравить ей жизнь было таким навязчивым, что она быстренько начала записывать «обретения».
Начала она с того, что огромными буквами вписала туда «КОТА».
«Обретение» в этот миг мягко прыгнуло на телевизор, где и расположилось, вылизывая правую лапу. Женя улыбнулась и продолжала писать. Еще она обрела работу. Потом, подумав немного, вписала туда и «последний дар» исчезнувшего квартиранта. Не то чтобы она им очень дорожила, но мало ли что? Может, продаст в трудную минуту одинокой даме постбальзаковского возраста… Потом она вспомнила о вечных ценностях и вписала туда свободу и самостоятельность. А также высокое знание о лживом характере мужчин.
И все равно обретений оказалось меньше, чем потерь.
– Да уж, Люсинда, – проворчала Женя, недовольная полученным результатом, – что-то твои психологические фокусы со мной не проходят. Не возрадовалась я отчего-то, как ты обещала…
Женя даже собралась ей позвонить, чтобы выяснить, все ли она правильно сделала. Но посмотрела на часы и убедилась, что звонить ей уже поздно. Люсинда была странной смесью «жаворонка» и «совы». Она могла завалиться спать в восемь вечера, а проснуться ближе к полудню… Вряд ли она станет бодрствовать после одиннадцати.
Подумав, Женя нашла собственное решение проблемы. Аккуратно разорвав листок пополам, положила белую половину на стол, а черную порвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз. Наблюдая, как вода уносит «потери», Женя почему-то представила себе, что это Панкратов тонет в водовороте вместе с квартирантом, и на секунду она даже испытала к ним острый приступ жалости и сострадания – ему ведь так хотелось стать «последней каплей горя», бедняге! А вместо этого так нелепо оборвалась его недолгая в общем-то жизнь в Женином сознании!
Бедный, бедный Сергуня…
– И ведь ни разу не позвонил…
Слезы, как тать в нощи, подобрались к Жениным глазам. Она понимала, что вспоминать Сергуню нельзя. Или уж если вспоминать, то ту отвратительную сцену, которую Жене пришлось увидеть своими невинными очами. Как ее «прекрасный» муж страстно обнимает неизвестную обнаженную даму с большим бюстом. За что-то надо зацепиться в этой памятной сцене. За что-то, что помешало бы ему стать «последней каплей горя». За что?
Женя повернулась к коту. Тот сидел и смотрел на нее своими загадочными глазами.
– Кот, – попросила Женя, – помоги, будь другом… Подскажи. Иначе я утону вместе с ним.
Кот мигнул одним глазом и широко зевнул. Нет, это явно не Бегемот. Это обычный перс огромных размеров, но лишенный всяческой харизмы.
Женя снова посмотрела вниз и – вспомнила!
Противная лысина. Начинающаяся только, слабенькая, но от зрелища этой лысины сама картина показалась ей еще более отталкивающей. Эта полногрудая тетка с ее отвратительным смехом. Женин «верный рыцарь Ланселот». С этой тонзурой лицемерного католического падре…
– И похотливого, – добавила она, вспомнив про ту горгулью, что он сжимал в объятиях.
Женя выпрямилась.
– Не так уж велика потеря, – сказала она. – Конечно, жаль, что любовь не вечна. Но мне все-таки достались твои лучшие времена, Сергуня. Лучшие…
Теперь все предстало ей в совершенно ином цвете. «Что бы ни случилось со мной – это все-таки жизнь, а не ее слабое подобие», – подумала она.
И почему-то Женя была уверена, что это ее чудесное превращение свершилось не без помощи нового друга – белого кота, который спал на телевизоре и даже похрапывал немного.
Или притворялся, что спит?
* * *
Он ругал себя за то, что не сказал ей ничего. Просто позволил себя целовать. Позволил потом повести себя на поводке в какой-то дурацкий ресторан и дальше, дальше…
Теперь ему было противно.
А она смотрела на него и улыбалась одними губами, потому что глаза у нее всегда оставались холодными и серьезными.
Как у охотника, выслеживающего добычу…
Потом, после, она долго звонила куда-то, он не вслушивался, с кем она говорила…
А потом, удивив его, повернулась и сказала:
– Сейчас мне надо уйти…
Он даже выдохнул: «Жаль», – хотя ему не было жаль.
Он даже вздохнул, хотя ему хотелось рассмеяться.
Потому что он откуда-то знал – этой женщине надо подчиняться.
Иначе…
Он не мог сформулировать, что его ждет в случае неподчинения. Просто знал – будет еще хуже.
Даже хуже, чем теперь…
«Это расплата за то, что я изменил Женьке, – подумал он устало, закуривая сигарету и выпуская в потолок струю дыма.– Так мне и надо…»
И вот странность – от этой мысли ему стало легче. Он даже ощутил себя снова свободным.
Или это от того, что за Ириной закрылась входная дверь и по лестнице застучали ее каблуки?
* * *
Спать Женя легла поздно. И долго не могла заснуть. Ей снова казалось, что она самый несчастный человек на свете. Так всегда бывало в темноте. Еще с детства. «Ты все потеряла, глупая Женя», – нашептывал ехидный голосок внутри. Тот самый, который не давал Жене покоя в течение последних дней и который так успешно удалось подавить с помощью ее нового друга.
Теперь этот мерзкий голосок выполз наружу и, удобно устроившись, начал внушать Жене, что она полная дура. Во-первых, что особенного в том, что Панкратов ей изменил? Ведь все мужчины это делают. Так что это Женя его обидела своим непониманием, а вовсе не он Женю…
Потом Жене пришло в голову, что она повела себя глупо и неправильно и в отношении квартиранта. Надо было немедленно мчаться в милицию. Подать заявление. Вместо этого она гордо удалилась, решив разыскать его сама. Вторая глупость… И вообще она совершенно не готова к жизненным испытаниям. Она завтра же погибнет, не выживет… Она не сможет работать у Ольги, потому что ей не хватит мозгов даже для работы секретарем. Ольга Женю непременно выгонит, и Женя обидится и в конце концов и подругу старинную потеряет… Нет, лучше вернуться к Панкратову и попросить у него прощения за то, что Женя его выгнала…
Конечно, Женя не могла долго заснуть в таком смятении чувств. Она вставала, курила, гладила кота, потом даже всплакнула на кухне от безнадежности собственного положения. Наконец все-таки успокоилась, вспомнив старую поговорку: «Утро вечера мудренее». Днем вообще лучше соображаешь. Ночью же еще со времен Жениного детства на нее вечно нападали страхи и хандра. Выползали из темных углов и начинали действовать на нервы.
Чтобы отвлечься, Женя начала считать белых слонов, которые почему-то превратились в белых котов. Коты брели медленно и важно, и Женя брела с ними, вслед за ними, вслед…
А под утро ей приснился сон.
Будто она долго выбирается из каких-то древних развалин, в которых темно и страшно, но все-таки Женя боится отчего-то выйти на свет.
Ей надо непременно выйти, Женя это понимает, но страх так силен, что ноги отказываются пошевелиться.
Наконец Женя все-таки пробирается к выходу и видит перед собой огромный зеленый склон и там, в отдалении, большой дом с белыми колоннами.
Женя совершенно одна. Воздуха вокруг так много, что у нее кружится голова, а в груди точно бьются крылья сотни птиц, и Женя чувствует себя абсолютно, беспредельно счастливой…
Она набирает полную грудь этого разреженного, сладкого воздуха, разминает затекшие ноги и бежит вниз по склону к этому восхитительному дому. Сердце подсказывает Жене, что это ее дом. Сознание того, что наконец-то она обрела смысл и знает, куда ей надо торопиться, придает ей силы. Она бежит все быстрее, быстрее, быстрее. «Еще мгновение – и я полечу, как птица, – думает Женя, – и тысяча птиц вырвется на волю из моей груди и полетит туда, опережая меня. Я же не птица…»
И тут она падает…
Спотыкается и падает.
Кто-то поднимает Женю и ворчит:
– Черт вас побери, девушка, это снова вы… Кто вам вообще сказал, что это удобно и правильно – летать на таких каблучищах?
Женя поднимает глаза, но ничего не видит.
Только огромную белую кошачью морду с улыбкой Чеширского кота, и морда точно так же тает в небе, оставляя после себя эту улыбку, а Женя просыпается…
Женя проснулась.
Кот лежал на ее груди – вальяжный, протянув к Жениному лицу свои лапы. Обнаружив, что он добился своего и Женя уже не спит, кот мягко дотронулся до ее щек обеими лапами, потянулся, перевернулся на спину и довольно мурлыкнул.
Женя посмотрела на часы.
– Эх, кот, я бы с удовольствием повалялась… Но сегодня особенный день. Я, можно сказать, впервые в жизни иду на работу. Вечером мы с тобой это непременно отметим.
Она поднялась, посмотрела на часы.
– Уф…
Больше всего она боялась, что проспит, непременно проспит. «Нельзя говорить себе, что ты никчемная и у тебя ничего не получится… Люсинда утверждает, что результат действия иногда программируется самой личностью… Моя личность, конечно, оставляет желать лучшего… Прямо скажем, разболтанная, изнеженная…»
Но как это ни странно, «разболтанная, изнеженная личность» проснулась вовремя. У нее даже хватило времени на то, чтобы спокойно выпить чашку кофе. По радио какая-то дама нагло утверждала: «Просто я слишком много знаю…»
– Убивать пора, – хмыкнула Женя. «Похоже, моя новая работа уже оказывает на меня влияние», – отметила она про себя. И добавила: – Думают, что все знают только идиоты…
Она оделась – как всегда. Привычно посмотрев в зеркало, немного удивилась. Эта узкая юбка из мягкой кожи, этот розовый воздушный свитер, слишком воздушный… Еще вчера все смотрелось на Жене нормально. Она была частью имиджа мягкой, изысканной домашней кошечки. Дамы полусвета. Представительницы мидл-класса. Или… – она тихо рассмеялась, с удовольствием вспомнив снова Люську, и показала собственному отражению язык, повторяя Люськины слова… – быдл-класса…
«Какого черта вы разгуливаете в гололед на…»
Кошечка Женю отныне не устраивала. «Я – новая, – напомнила она себе. – Брошенная кошка. Самостоятельная кошка. Та самая, которая гуляет сама по себе. А потому и имидж должен быть другим».
Какого черта…
Имидж ничто, жажда все. Женя жаждала новой жизни. И нового образа. Перебирая свои вещи в шкафу, она поняла, что отчаянно хочет вернуться назад. Найти исходную точку, где правильный путь потерялся и она невольно сделала шаг в другую сторону.
Не-пра-ви-льную…
– И незачем ходить по скользкому льду на шпильках, – пробормотала Женя, вытаскивая из самых глубин шкафа свои старые джинсы. Как воспоминание о тех днях, когда Дженни была нормальной. И Панкратов был тогда нормальным. И люди тоже… Это были те времена, когда романтиком считали все-таки Виктора Цоя, а не толстяка Мармеладзе, слащавого менестреля «девушек высшего общества»…
Все жены панкратовских друзей тащились от Мармеладзе. И эта, с необъятной грудью, тоже наверняка прела от удовольствия.
Она, Женя Лескова, никакого отношения к ним теперь не имеет.
– Волки уходят в небеса, – пропела она хрипловатым голосом. – Горят усталые глаза… Женечка – волчица. Женечка – злая кошка. Женечка никогда, вы слышите, никогда не будет больше зайкой, кошечкой, душечкой!
Натянув джинсы – «О Боже, сделай так, чтобы они на мне застегнулись!» – Женя и в самом деле почувствовала себя изменившейся. Вернувшейся, если угодно… Свитер она нашла сразу. Женя так отчаянно любила этот свитер с волчьими мордами на груди. Пара рыжих волков, один из которых, как тогда казалось, был похож на Панкратова. А вторая волчица – на Женю…
– Вот так, – прошептала она. – Дикая брошенная кошка, привет! Пока еще все-таки не волчица…
Подумав, нашла в шкафу старые свои ботинки на шнуровке. «Кто же летает в такую погоду на каблуках», – вспомнилось ей тут же, и она невольно улыбнулась.
– Если мужчина помогает тебе подняться, то непременно ворчит, – выдвинула она новый постулат, отрицающий достоинства сильного пола. – Как будто собственное благородство его унижает. Что за нелепые создания, право…
Выйдя на улицу, Женя обнаружила, что в мире со вчерашнего дня ничего не изменилось в лучшую сторону. Все тот же туман. Тот же мокрый снег. И – гололед, черт бы его побрал, и в самом деле какая гадость…
Изменилась в этом мире только Женя.
– Могли бы изменить погоду в связи с началом моей новой жизни, – проворчала она себе под нос и осторожно двинулась к автобусной остановке. – Или новая жизнь не считается большим личным праздником?
Впрочем, поразмыслив, она подумала: «Это моя жизнь…»
И остановилась.
Впервые за долгие годы это словосочетание поразило Женю.
– Моя. Это моя жизнь.
Она даже прошептала эти слова вслух, точно пытаясь попробовать их на вкус и запомнить. Ведь все так быстро течет-изменяется, и наша память выбрасывает некие ощущения, словно посчитав их ненужными.
– Моя жизнь.
Только теперь, подобравшись к двадцати восьми годам, Женя Лескова впервые поняла, что до сих пор жизнь не была ее. Она была сначала родительской, ибо Женя принадлежала им, потом она только казалась ее, а на самом деле все еще оставалась родительской, просто Женя пыталась подыскать себе нового хозяина. Как Белый Кот.
Сидела в ящике – в самой себе, своей телесной оболочке – и терпеливо дожидалась, когда появится Панкратов и возьмет ее себе.
– Возьмет себе мою,черт побери, жизнь… Мою душу.
Все, что раньше Жене казалось таким милым, уютным, родным, оказалось-то простым рабством.
Почему он так не хотел, чтобы Женя работала? Правда, справедливости ради, она и сама не особенно рвалась служить отечеству… Более того – ей нравилось торчать дома и воображать себя свободной. Писать дурацкие стихи и воображать себя поэтом.
Воображать. Воображать. Воображать!
Женя остановилась, топнула ногой:
– Я хочу быть…
Теперь все будет по-другому, пообещала она себе. Ее опьяняло это новое ощущение – то, что отныне все зависит только от нее. От ее собственных решений. Пусть даже неправильных, но – ее… И она снова прошептала: «Моя жизнь», – хотя ей и было немного страшно, призналась она, делать шаг в этот новый мир.
Тем более вот он, монстр с названием «Престиж». Огромное здание с обшарпанными стенами, узкими коридорами, в которых отчего-то на первом этаже пахло соляркой, а на втором – кожей…
Женя поднялась на пятый этаж, упрекая создателей сего архитектурного шедевра за то, что они не подумали о лифте, и прошла по коридору. Здесь было довольно цивильно и чисто. Она миновала дверь с надписью «Литературно-рекламное агентство», на секунду задумалась, что они там делают, «литераторы-рекламисты», и пошла дальше, в самую глубь. Вот и дверь в Ольгину странную контору.
Женя на минуту остановилась перед этой дверью.
«Картер».
Надо будет спросить почему.
«Еще не поздно, – прошептала внутри прежняя растерянная домашняя девочка Женя. – Ты можешь вернуться. Позвонить Панкратову. Вспомни, как тебе было хорошо в том мире… Ты была по крайней мере уверена в завтрашнем дне. А теперь?»
«Плевать, – отмахнулась Женя от голоса рассудка. – Может быть, я теперь в нем, в этом вашем завтрашнем дне, не так уверена, но я научусь. Я научусь быть уверенной в самой себе. А это тоже неплохо…»
Ей стало весело. Она, Женя, отправилась в путешествие, ища приключения «на свою задницу», сказал бы незабвенный Панкратов…
