Текст книги "Белый кот"
Автор книги: Светлана Полякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Женя не могла услышать, о чем они разговаривают, но догадалась, что говорят о ней. Невольно покраснев, она поспешила снова отвернуться, но они уже шли к ней.
– Вот, отец Андрей, – сказал Александр, – это и есть моя невеста… Благословите, батюшка…
Отец Андрей посмотрел на Женю – и ей показалось, что этот человек сейчас все-все про нее понял и узнал. Самую ее душу – непостижимым образом – почувствовал. Ей даже пришло в голову, что он и про ее недавнее смятение знает!
– Хорошая у тебя невеста, – сказал он, мягко касаясь ее головы ладонью. Потом то же самое он сделал и с Александром. – Благословляю… Все ты правильно решил, а то так и будешь в одиночку со своими бесами бороться… И в конце концов они тебя могут осилить.
Женя почти ничего в их беседе не понимала и молчала. Она потом спросит у Александра. Потом – когда она решится об этом спросить.
– Когда венчаться собираетесь?
– Летом, – почему-то весьма решительно ответил Александр.
И она снова удивилась: откуда он взял эту уверенность, что надо венчаться именно летом?
А вдруг она не успеет развестись с Панкратовым к этому самому лету?
Но снова промолчала, потому что ей совсем не хотелось разрушать своими разговорами ту спокойную тишину, которая сейчас была в ее душе.
Точно кто-то провел по ее голове ладонью, стирая все плохие мысли.
Уже на выходе, не выдержав, она снова обернулась, чтобы посмотреть на распятие.
– Возвращайся назад, – почти явно услышала она тихий голос, – гулять по воде со Мной…
– Я… вернусь, – прошептала Женя одними губами, неслышно. – Я обязательно вернусь. Только немножко разберусь со своими… бесами и вернусь!
Она держала себя в руках до тех пор, пока этот парень не назвал имени Костика.
Костик… Каждый раз, когда она о нем думала, душа плакала, и все-таки, все-таки…
– Он гад, – прошептала Ирина. – Он просто гад… Я его ненавижу…
«Ненавижу.
Или – люблю? До сих пор?»
Он же принадлежал ей! Безраздельно принадлежал… Красивый мальчик с длинными ресницами.С мягкими руками…
Он был ее мальчик…
И еще был Стык… Она даже гордилась своей дружбой с ним – потому что ей нравилось, черт побери, когда все таращили глаза и говорили: «Да ты знаешь, Ирка, ведь он голубой…» А она презрительно смотрела на них, потому что, в конце концов, какая разница? «А вы все – серые», – говорила она.
В конце концов остался только Стык.
И Костик…
Никто больше не хотел приходить к Ирине. Никто…
И она их всех – за это предательство – возненавидела… Она до сих пор не могла им простить, своим подругам и друзьям по институту, что они ее тогда бросили…
А потом…
Когда это произошло? Как это произошло?
«Ты слишком властная, – сказал Костик, собирая вещи. – Ты думаешь за других. Тебе надо подчиняться…»
Она еще не знала, к кому он уходит от нее.
А когда узнала…
Когда Игорь сказал ей о гибели Стыка, Ирина только дернула щекой, и все. Она встала, сказала, что, кажется, свистит чайник. Вышла на кухню и только там немного расслабилась. Провела по горячей щеке влажной рукой. Она и не любила никогда Стыка. Даже какое-то удовлетворение испытала от этого известия – во всяком случае, так показалось Игорю.
Пока ее не было, он рассматривал книжную полку. Ничего особенного он о ней не узнал. Обычный набор псевдоумных, совковых девочек. Женские романчики – больше всех нравилась Ирине Джуд Деверо, судя по ее изобилию. Потом старые, расхристанные сборнички психолога Леви. «Я психолог, о вот наука!» – вспомнил Игорь и усмехнулся. Но плагиатные творения «местного Фрейда» могли принадлежать и господину Исстыковичу. Вообще странные у этой парочки отношения, вздохнул Игорь. Что общего может быть у этой красавицы и толстого нетрадиционалиста?
Возле кровати лежал сонник. Старый, как Леви. С оторванной обложкой. Игорь перелистал его и убедился, что все написанное там – полная ахинея. Пропел задумчиво себе под нос:
– Если снится огурец, значит, будет сын…
И подумал, что Ирина явно многое недоговаривает. Уж больно живой была ее реакция на имя Константина Погребельского!
В этот момент Ирина почувствовала, как кровь застывает в жилах. Она раньше про такое читала и усмехалась про себя. Как это она может там стыть?
Фраза казалась ей выспренней и далекой от реальности.
Тем не менее она стыла, чертова кровь.
Ирина почувствовала это сама. Ей стало так холодно, точно она находится под землей. Метров сто в глубь… И в глазах стало темно, а губы пересохли.
Она нервно облизнула их и тихо, осторожно поинтересовалась:
– А… Константин-то тут при чем? Или вы подозреваете, что Стыка он убил? Это глупо…
– Я бы подозревал, – усмехнулся Игорь, наблюдая за изменениями в ее лице. «Надо же, – подумал он при этом, – а я уж и не чаял увидеть хотя бы одну смену выражения… А тут – на тебе! Целый букет эмоций… И ведь стала от этого еще красивее».
Он и сам покраснел невольно, стыдясь возникших желаний.
– Понимаете, – сказал он, отворачиваясь к окну, – Константин Погребельский был найден убитым. Так что не мог иметь к предыдущему убийству никакого отношения. Разве что косвенное…
Когда он обернулся, он остолбенел.
Ирина плакала.
По ее щекам текли огромные слезы, и она была так бледна и уже не могла справиться с чувствами.
– Простите, – пробормотал озадаченный Игорь. – Я, право, не хотел…
– Он убит, – прошептала Ирина и махнула рукой. – Убит, да?
Она села на краешек кресла и тихонечко завыла, как раненая собака. Прижав руки к груди.
Игорь не знал, что ему делать. Единственное, что пришло ему в голову, – это налить воды. Что он и сделал. Она благодарно улыбнулась и начала пить – зубы стучали о краешек стакана, и почему-то Игорю снова пришло в голову неуместное сравнение. Как у пьяницы, которого лечат от запоя, подумал он. И еще – стакан ужасно красивой формы. Такой же, как Ирина.
– Что ж, – устало и обреченно сказала та, протягивая ему назад стакан с недопитой водой, – такая карма… Каждый получает то, что заслуживает, правда? Мой черед тоже придет…
И, встав с места, подошла к окну, некоторое время смотрела на медленно падающий снег, а потом обернулась к Игорю. Теперь черты ее лица исказились, повинуясь порыву ярости и злобы, и она выкрикнула:
– Скорей бы все это закончилось!
Глава десятая
Люська уже полчаса вертела в руках эту фотографию. Лицо казалось ей ужасно знакомым. Она его знала, этого парня с гривой седых волос и молодым лицом.
Знала очень хорошо…
Только что-то в его облике было не так.
Она поставила фотографию прямо перед собой, налила чай и продолжила тщательный осмотр. Нет, они не были близко знакомы. Но то и дело его физиономия возникала перед ней, хоть и давно это было, ох как давно…
– Когда Женька познакомилась с Панкратовым, – вспомнила она. – Ну да… Именно тогда я его и увидела первый раз. Женька потащила нас в свой дурацкий рок-клуб… На какой-то металлический концерт. Видит Бог, как я сопротивлялась! Для меня ведь что металл, что попеня голимая… Оба продукта перевариваю плохо, с видимым отвращением. Но этот-то тип при чем? Седых там не было.
Не было, согласилась она с самой собой, отпивая чай. И не могло быть… Он был не седым.
«Кудри вьются от лица, люблю Ваню-молодца», – пришло в голову ни с того ни с сего Люське-эстетке, и она даже фыркнула.
А потом прибавилось – и кудри черные как смоль, как ворона крыло…
Ну да.
Она аж подскочила, хлопнув себя по лбу.
– Черт, черт, черт…
Бросилась к телефону и тут же остановилась.
– Получается, что этот парень тусовался где-то рядом с Женькой, – пробормотала она. – Но что это доказывает? Исстыкович-то со своим дружком-клептоманом точно там не бывали… И ничего мое сногсшибательное открытие процессу следствия не приносит. Был человек с длинными черными кудрями – стал седым в дым, в дым… Мало ли таких по белому свету бродит? Я даже имени его не знаю. Только кличка. Беспечный Ездок. Харизматичная была личность, что и говорить… И кажется, у него была девушка. Ну да. Я ее даже помню! Такая стильная, смесь байкерши и хиппи. Как же ее звали-то, Боже мой?
Нет, решила она. Надо все-таки позвонить Ольге. Что-то подсказывало ей, что парень этот мотался вокруг старой квартиры Исстыковича не зря. Не бывает таких совпадений!
«Если удастся все про него узнать, мы хотя бы подвинемся ближе к разгадке», – решила Люська, но звонить не стала.
Быстро оделась и поехала прямо к Ольге в офис.
Пока она ехала, она все вспомнила.
Даже песню, которую он пел тогда, на концерте.
Красив он был так, что даже теперь у Люськи перехватило дыхание.
Высокий, тонкий, весь в черном… Ну как она могла забыть ту историю? И девушку эту – правильно, ее ведь звали Волчицей, и имя было простое такое, но Люське тогда казалось, что даже ее простое имя становится загадочным и каким-то… осиянным. Именно таким. Словно ее внутренний свет переходит на имя.
Таня.
Ее звали Таня.
Люська даже хлопнула себя по коленке кулаком, рассерженная тем, что не вспомнила все это раньше.
И совсем недавно, года два назад, она об этой Тане слышала! Потому что встретила тогдашнюю знакомую, и та, вытаращив глаза, страшным шепотом сказала: «Таньку-Волчицу помнишь? Представляешь, она погибла в аварии! Какие-то придурки-мажоры, пьяные в дым, говорят, не справились с управлением… Но это все фигня, – сказала еще она тогда. – Потому что они это сделали нарочно,понимаешь? Они там с кем-то поспорили…»
Люська даже простонала, вызвав удивление у соседа.
– Вам плохо? – участливо поинтересовался он, седой дядечка. Седой… Как Беспечный.
– Нет, – ответила Люська, стараясь скрыть свое смятение под вежливой улыбкой. – Просто ужасаюсь собственной глупости.
Дядечка подивился ее самокритичности, но молча, ничего не сказав. Объявили нужную Люське остановку, и она быстро рванула к выходу.
Оказавшись на улице, глотнула морозного воздуха и непоследовательно заявила:
– Я гений… Надо же такому случиться! И что теперь с этим делать?
– Как ты?
Женя не сразу ответила на его вопрос. Ей было странно. Как будто она сейчас узнала что-то важное, и еще – ее жизнь и в самом деле теперь станет другой.
Изменилась…
Только теперь все изменилось в лучшую сторону.
– Нормально, – ответила она, отчего-то боясь сказать даже ему правду. – Немного странно звучат слова… Надо привыкнуть, да?
– Надо, – серьезно кивнул он и взял ее ладонь в свою. Бережно притянул к губам и поцеловал. Или – согрел своим дыханием…
Женя улыбнулась.
– Я еще день назад была самым несчастным на свете человеком, – сообщила она. – И вот – все теперь выглядит по-другому… Как будто нет в жизни большего счастья, чем потерять того, кто казался тебе необходимым, как воздух!
Ей показалось, что его лицо помрачнело, и она испугалась.
– Я говорю не о тебе, – торопливо заговорила она. – О своем бывшем муже…
Наверное, ей все-таки показалось, потому что теперь он был совершенно спокоен и улыбался.
– Кстати, ты не рассказывала, что у вас там произошло…
– Слишком тривиально, – нехотя ответила она. – Даже рассказывать не хочется. Стыдно как-то. Дурацкая история, правда!
– И все-таки?
– Он мне изменил, – вздохнула она. – Я думала, что умру. Я даже умирала – четыре дня. А потом справилась. Мне помог мой кот. Понимаешь, человек может позволить себе умереть, если он никому не нужен… А если ты знаешь, что беспомощное животное, целиком зависящее от твоей воли, останется без поддержки… Так что я встала, встряхнулась и взяла себя в руки.
Он молчал.
– Ты считаешь, это ужасно глупо? – спросила она тихо. – Остаться жить из-за какого-то кота?
– Нет, – покачал он головой. – Когда-то я и сам остался жить из-за кота… Хотя тогда мне казалось, что нет выхода лучше, чем сесть за руль, врубить самую последнюю скорость и помчаться по ночному шоссе в смерть… Но тоже не с кем было оставить кота. Он-то не был ни в чем виноват. Я уже стоял одетый и вдруг понял – он же останется один и никто не даст ему еды и не приласкает… То есть он будет умирать тут один, и я буду в этом виноват. И я остался…
Снег падал медленно, и все, что они сейчас говорили друг другу, было, несомненно, важно. Это было… Женя задумалась немного, подыскивая определение – объяснение в любви? Взаимопроникновение? Одна душа прикасалась к другой душе – нежно, одним дыханием, и казалось, что нет ничего важнее…
Когда тело касается тела – это тоже электрический разряд, кто же спорит? Но это все равно тела, величина непостоянная, одежда для души.
А когда душа прикасается к другой душе, да еще принимает ее в себя – может быть, это и зовется любовью?
С Панкратовым ничего подобного не было. С ним вообще такне было. И не могло быть – потому что каждое тело охраняло от проникновения вверенную территорию души с упорством пограничника. Тело было главным. Тело торчало во главе угла, и душа была обязана приноравливаться к пожеланиям и требованиям тела. Даже то, что Жене нравилось гулять вдвоем с Панкратовым и все оборачивались, улыбались – потому что их тела подходили друг другу, были красивыми, молодыми и… самонадеянными. Они просто демонстрировали собственное маленькое счастье.
А оно было, счастье-то?
Сейчас Женя начала в этом сомневаться. Ибо бедный не разумеет, сколь он беден. Несчастный, не вкусивший истинного счастья, наивно полагает себя великим счастливцем, так же точно как бедняк, ослепленный видом своих заветных сундуков с сокровищами, полагает, что он и есть богач.
На самом же деле одно только и есть на белом свете сокровище, от которого зависит все.
Душа.
Сейчас по улице шла не Женя. Не Александр. Нет, это не они шли, держась за руки, как подростки, впервые ощутившие, что с ними происходит нечто важное, может быть, самое важное в жизни, и надо сберечь хотя бы воспоминания об этом, если уж не удастся, сберечь все.
Это шли их души.
Поэтому и снег казался великим чудом, и улица, спускавшаяся мимо домиков-развалюх, казалась сказочной, и мир вокруг улыбался…
И расставаться было бы сейчас самым большим недоразумением, подумала Женя. И добавила про себя – только ведь все равно придется расстаться.
Она вспомнила, что Ольга не знает, где она, куда она пропала.
И Кот тоже не знает.
Вдруг он подумает, что она тоже бросила его, как прежний хозяин?
Или – умерла?
Он остановился, закинул голову, и тихо проговорил:
– «И я острый меч выхватил, что висел у меня на бедре, сел рядом и к пропасти не подпускал ни одну из теней, крови чтоб не напились прежде, чем я у пророков спрошу…»
– Что это?
Женя подошла к нему, положив руку на плечо. И от этого прикосновения вдруг передалась ей его боль. Стала ее. «Как кровь перетекла», – подумала Женя.
– Так. Один стих. «Когда уж принес я обеты и мольбы, когда помолился миру мертвых, то овцу и овна над пропастью этой заклал… Черная кровь потекла, и тогда снизу начали из Эреба души слетаться покойных людей: невесты, юноши, с ними долготерпеливые старцы, нежные девушки – все собрались после недавних печалей и скорбей…»
Он замолчал. «Мне уже, как Петкутину в книге, сейчас привидится тень Тани…»
А Женя задумчиво повторила последние слова вслед за ним, как эхо, и ей показалось, что небо покрылось мглистой пеленой и снег пошел сильнее.
– А дальше?
Он очнулся.
– Что – дальше?
– Дальше, – попросила Женя.
– Зачем трогать тени?
– Чтобы спросить у них, – чего они хотят. Почему они не дают нам быть счастливыми.
Он вздохнул и прочел дальше:
– «Многие те, которых когда-то пронзили меднокованные копья, с окровавленным оружием были, с которым некогда пали в борьбе, возле пропасти этой со всех сторон собрались с воплями, криком, а я побледнел, и объял меня страх… И я острый меч выхватил, что висел у меня на бедре, сел рядом и к пропасти не подпускал ни одну из теней, крови чтоб не напились прежде, чем я у пророков спрошу…»
И она вдруг испугалась и, подобно Павичевой Калине, вскрикнула:
– Не вызывай мертвых! Не вызывай – они могут прийти…
«Они не уходили», – хотел ответить он, но сдержался.
Зачем ее пугать?
Только прижал ее к себе – так сильно, как только мог. Чтобы никто не мог отнять ее у него…
«Моя последняя надежда на спасение, – пришло ему в голову. – Моя последняя надежда, что я суме выжить и остаться собой».
От того, что шел снег и небо было свинцовым, Игорю показалось, что прошел целый день. Скоро начнутся сумерки…
Он вышел на улицу и остановился, чтобы закурить сигарету. Ему было необходимо привести в порядок мысли. Чувства. Эмоции.
«Какая она странная, эта Ирина, – думал он. – С одной стороны, кажется, что она сильная, уверенная в себе. И вообще – акула. А с другой – запутавшийся ребенок. Наворотил дел, напроказил – и теперь не знает, что ему делать. Забрел в темный лес, а выбраться как – не знает».
Он пока не мог даже решить для себя вопрос о ее причастности. Когда они начали говорить о Костике, например… Сначала был всплеск эмоций, искренние, безудержные слезы. «Это мой муж, – прошептала она и тут же прибавила: – Бывший…» А потом она успокоилась, и снова стала жесткой и насмешливой. Как будто уже забыла про свалившееся на нее горе.
Непонятная особа, что и говорить!
Но хороша, необыкновенно хороша! Таких красоток раньше Игорь видел только на картинках в глянцевых журналах. «В конце концов, быть такой красивой тоже надо уметь…»
Сигарета намокла, и он выкинул ее. Свое назначение она не выполнила – мысли так и остались сумбурными, и еще – он дико замерз…
Когда она вообще закончится, эта чертова зима?
Поежился, спрятал нос в воротник куртки. И тут же присвистнул…
Прямо к подъезду дома, где жила эта «небесная красавица», подъехала машина. Из машины вылез Катков. Собственной персоной.
«Однако я успел», – подумал Игорь и усмехнулся, довольный собой. Успел… Вряд ли ему что-нибудь удалось бы вытянуть из Ирины после визита Катка.
– Где она?
Ольга недоуменно посмотрела на Люську. Та из берегов выходила, как река во время наводнения. Глаза горели, щеки покрылись красными пятнами, и Люська была явно возбуждена сверх всякой меры.
Конечно, Ольга без особенного труда догадалась, что речь идет именно о Женьке. Но она только пожала плечами и поинтересовалась, кого Люська имеет в виду.
– Здрассьте, – развела та руками. – Кого же я должна иметь в виду, как не нашу Жеку? Куда ее занесло-то, радость нашу? Овцу заблудшую…
– Придет, я ей передам, что ты обзывала ее овцой, – меланхолично заметила Ольга. – И с удовольствием понаблюдаю за ее реакцией.
– Конечно, овца, – продолжала развивать свою мысль Люська, усаживаясь в кресло. – Еще какая… Я за нее волнуюсь, между прочим. А если за ней охотится маньяк?
– Ну да, – кивнула Ольга. – Охотится. Именно за ней. Просто путает ее периодически то с Исстыковичем, то с Костиком… Конечно, они так похожи с Женькой! Кто угодно перепутает… Про то, что Женьку ты считаешь похожей на Исстыковича, я ей тоже непременно передам.
Люська хотела возмутиться, но подумала вовремя – себе выйдет дороже… Вдруг ей кофе не дадут? А она замерзла. Ей ужасно хочется горяченького…
По радио кричали про городские цветы.
– Оль, что ты слушаешь? Тебя ностальгия мучает?
– Что дают по радио, то и слушаю, – отозвалась Ольга. – Где этот Игорь мотается? Давно пора ему вернуться!
Люська только теперь заметила, что Ольга очень напряжена.
– Что-нибудь случилось?
– Да нет, – отмахнулась Ольга. – Просто я отправила Игоря к одной дамочке. А его до сих пор нет.
– Дамочка у нас кто? Убивца?
– Да вряд ли, с какой стати ей-то? Просто она, эта дамочка, странным образом связана с нашими двумя фигурантами… И с Исстыковичем, и с Панкратовым.
– Как это? – нервно сглотнула Люська. Получалось, что у нее сведения менее интересные, чем те, которые удалось добыть Ольге… Она даже немного расстроилась: так гордилась собственной памятью – и на тебе!
– Панкратов-то тут при чем?
Ольга ничего не ответила. Достала из пачки «винстонку» и закурила.
– Оль, при чем тут Панкратов? – поинтересовалась Люська, удивляясь собственному терпению. – Если эта твоя дамочка с обоими знакома, это может просто быть совпадением! И ничего не значит!
– Может быть, совпадение, – согласилась Ольга. – А может быть, и нет…
– Надо поговорить с Панкратовым.
– Я уже с ним говорила…
Она потушила сигарету. Встала, подошла к окну. «Господи, – подумала она, – когда же этот снег кончится? Скоро нас завалит, как в сказке «Обыкновенное чудо». Или это затем и придумано? Чтобы мы не могли выйти на улицу? Но мы-то не в сказке… И Женька, кажется, на самом деле в опасности».
Панкратову она не верила. Может быть, она была и не права. Ольга никогда не отличалась несокрушимой уверенностью в собственной правоте и проверяла все раз по сто. Мало ли как ты относишься к человеку? Нравится он тебе или не нравится – это твое личное дело. Если кто-то живет не так, как тебе хочется, – это не повод считать его негодяем. Злодеем – тем более…
Но он ведь мог, мог, мог! И врать Панкратов умеет, и играть тоже. Может быть, они его шантажировали?
Или – как это ни обидно Женьке – он был действительно влюблен в эту Ирину, а те двое знали что-то о Иринином прошлом, угрожали ей…
Нет, нет, нет!
Она снова села в кресло, прикрыла глаза рукой.
Чтобы не видеть этот медленно падающий снег. Чтобы не видеть Люську с ее немым вопросом в глазах.
– Зачем тебе Женька-то нужна?
– Помнишь фотографию? – обрадовалась Люська. – Того Кента с седыми волосами? Его видели рядом с тем домом… Игорь его сфотографировал, а потом рассказал этой маленькой сыщице, что тот парень там кота искал… Помнишь?
– Нет, – покачала головой Ольга.
– Где фотки?
Она разрыла ящик стола и нашла стопку фотографий. Села, начала их перебирать.
– Вот, – достала она искомую фотографию. – Вот он, красавец… – Она положила фотографию прямо перед Ольгой.
– Ну и что? Человек искал своего кота… Ты что, теперь всех случайных прохожих подозреваешь?
– Так надо подозревать, если хочешь докопаться до истины… Так вот, я вспомнила, где я видела его физиономию! И еще – я вспомнила, что произошло с этим парнем! То есть не с ним, а с его женой…
– Она изменила ему с Исстыковичем, – засмеялась Ольга.
– Нет, – нетерпеливо мотнула головой Люська. – Ни фига подобного… Она попала в автомобильную аварию!
– Я сочувствую этому парню, – вздохнула Ольга. – Только не понимаю, почему ты привязала эту историю к нашей? Какие у тебя основания?
– У меня просто хорошая память. Я встретила Тришкину как раз через неделю после той аварии. И она мне как раз и рассказала, что у Беспечного жена попала в аварию вместе с дочерью… И еще – что она была беременна… И случилось это как раз за неделю до нашей встречи, понимаешь? А я все записываю. Знаешь ведь, как я люблю дневник писать!
– И что?
– Ничего, оказывается, писать дневник – полезное занятие, хотя вы надо мной с Женькой всегда смеялись… Я посмотрела в своем дневнике, когда мы с Тришкиной повстречались, отсчитала ровно недельку и узнала, что Татьяна погибла…
Она сделала многозначительную паузу. Ольга даже устала наблюдать за ее «размышлительным» лицом.
– Пятого числа, – трагически и немного зловеще прошептала Люська. – Жена Беспечного погибла в аварии пятого января!
«Разве можно так жить?»
Это был вопрос Костика. Разве можно так жить?
В последний раз он уже напоминал животное… Разум уходил от него, оставляя только этот бессмысленный смех и попытку спрятаться от самого себя, от выдуманных врагов, от…
От нее, да. Он хотел спрятаться от нее. В этих лохмотьях, пахнущий так же, как пахнут все бомжи…
Она его спасла.
Она спасла его, иначе…
«Я не могу больше, – говорил он, – я больше не хочу… Почему у меня такое чувство, что я уже умер? Давно… Тогда еще…»
«Когда ты встретился со Стыком?» – спросила она.
«Нет. Еще до Стыка…»
Жалкий, съежившийся, такой непонятный в этой своей одежде…
«Теперь я все время убегаю», – грустно прошептал он, а она все смотрела на его длинные ресницы, и ей хотелось плакать – от жалости, обиды и… ненависти. К Костику. К Стыку. К окружающему миру. К самой себе…
«Я не живу теперь. Убегаю…»
«Везде грязно, – вздохнула она. – Сними эти грязные тряпки… От них смердит».
«Если бы я мог снять с себя эту грязную одежду, – грустно усмехнулся он. – Но это не от них пахнет… Это моя душа разлагается…»
Он еще что-то говорил. Тихо, но еще был вменяем… А потом речь снова стала бессвязной, и Ирина поняла – его уже нет.
Его убили. Они со Стыком… Вдвоем.
Осталось немного… Облегчить его страдания.
Она стояла, наблюдая, как за окном медленно падает снег. И слезы текли по ее щекам, подражая снегу…
Почему-то она думала о котенке.
Маленьком, дрожащем от холода, тщедушном тельце, с несчастными глазами, наполненными страхом, – котенке…
Нет, сейчас она плакала не над Исстыковичем. Не над Костиком, которого уже давно оплакала. Даже не над собой…
«Ты уже большая девочка, – сказала она сердитым, не своим голосом. – Это глупо – оплакивать животное…»
Голос был материнский.
И Ирина сжалась в комок. Теперь она на самом деле была маленькой и нервно перебирала пальцами краешек пледа, боясь поднять глаза. Больше всего на свете она сейчас боялась увидеть материнский взгляд. Потому что он был неумолимым. Он проникал в Ирину, подчинял ее себе, заставлял делать то, что мать считала нужным.
«Ты должна, Ира. Ты должна…»
– Я не могу, мама, – прошептала Ирина. – Я боюсь… И котенок…
Она снова вспомнила про котенка и зарыдала, опустившись на пол, не замечая, что там, на полу, жестко и холодно.
Котенку тоже было жестко и холодно.
И это случилось по ее вине…
Если бы она тогда не притащила этого котенка домой!
«Не делай добра, не получится зла…»
Она повторяла эту фразу, раскачиваясь. Это была ее мантра…
Молитва, унаследованная от матери…
Она снова услышала ее голос – совсем близко, и голос повторял эту же фразу.
Каждое повторение было ударом по щеке.
«Не делай добра… Не делай добра… Не делай добра…»
При чем тут Стык? При чем тут Костик?
Ах да… Стык сказал – ей надо показаться хорошему психиатру… Стык знал про нее слишком много. Потому что она здесь жила. Он слышал, как она кричит по ночам…
И Костик знал… Ах, Костик, Костик… Что ты мог понять?
Маленький, глупый клептоман, воображавший себя женщиной…
– Они оба были хуже моего котенка, мама. Если можно было убить котенка, то почему нельзя убить двух мерзавцев? Панкратов не женится на мне, если узнает, что я больна. Впрочем, если бы Панкратов узнал, что тот спор затеяла я, он тоже на мне бы не женился…
«Ты не сможешь выйти замуж. Все порядочные девушки должны выйти замуж, Ирина! И муж должен быть приличным человеком, Ира. Только мидл-класс! Я не могу краснеть за тебя всю жизнь…»
Теперь она уже не плакала. Она выла по-волчьи… Мать расхаживала по ее сознанию, как по собственной спальне. Она уже не была призраком. Она гремела кастрюлями – рассерженно, потому что больше всего на свете она не любила готовить. Она даже изобрела теорию о правильном питании. Легче всего готовились каши. И Ирина все детство и юность давилась кашами. Иногда она не выдерживала и чистила картошку. Тогда они ели вареную картошку.
Она вспомнила про картошку и завыла еще сильнее. Потому что она ее не почистила… Значит, сейчас мать будет вталкивать в нее проклятую овсянку…
Возражать бессмысленно.
Мать никогда ее не била. Просто сжимала губы и смотрела так, что лучше бы она ее избила.
Котенок…
Ирина не поняла, откуда он взялся в ее руках. Он лизал ее руки и смешно урчал. Как живой…
Если мать живая и ходит по кухне, почему бы и котенку не стать снова живым?
– Мы с тобой уйдем отсюда вместе, – прошептала Ирина, прижимая к себе маленькое тельце. – Потому что иначе нам придется снова расстаться… Мы вместе…
Она встала, прошла в ванную. Пустила воду.
Мать не обратила никакого внимания. Котенок вопросительно посмотрел на нее, задрав мордочку.
– Все будет хорошо. Просто я выхожу замуж, чтобы мама не сердилась, – объяснила ему Ирина.
На секунду она задумалась.
Она должна попрощаться.
Написать маме правду.
– Сейчас, – сказала она, вернулась в комнату, нашла листок бумаги и написала что-то на нем. Писать было неудобно – рука была занята, а листок отползал. Но она не хотела выпускать котенка из рук.
Он может убежать на кухню, а там – мать…
Нет, они уйдут вместе.
Стараясь не шуметь, она вернулась. Вода шумела. И ей показалось, что она слышит в шуме воды мужской голос: «И я острый меч выхватил, что висел у меня на бедре, сел рядом и к пропасти не подпускал ни одну из теней, крови чтоб не напились прежде, чем я у пророков спрошу…»
Где-то звонили колокола.
«Странно, – подумала Ирина. – Как странно, что они звонят… Здесь нет ни одной церкви».
И, забираясь в ванну, закрыла глаза, прошептав едва слышно:
– Вот и все, мама… Я вышла замуж, как ты велела…
Они так долго уже были вместе, и время текло незаметно – Женя и не заметила, как на землю опустились сумерки. Да и как их заметишь при сером небе, когда вокруг темно?
И знакомы они были давно, так ей теперь казалось, и расставаться не хотелось.
Они дошли почти до набережной, и теперь перед ними простиралась река, покрытая сероватым льдом. Дальше надо было идти по воде. Пусть замерзшей, и все-таки…
– «…гулять по воде со Мной», – вспомнила Женя и улыбнулась. Сейчас, отсюда, все казалось ей не таким таинственным, смутным, манящим.
Сумерки пытались добавить чуточку таинственности в картину мира, но из машины, стоящей неподалеку, неслась попсовая песня, женщина пробежала мимо них, сосредоточенная, с трудом тащившая огромный пакет с продуктами, и на пакете было написано «Яблочко».
Все так реально, просто…
Даже немного обидно.
Тетка с пакетом пронесла себя к машине, стоящей неподалеку. Женя разглядела в машине водителя – поняла, что это, вероятно, теткин муж… Попсовая песня доносилась оттуда, незамысловатая, как и жизнь семейной пары.
«Я тоже была такая, – подумала Женя. – Еще недавно я была вот такой же. Господи, как хорошо, что теперь все будет иначе! Сделай так, чтобы все было по-другому, ведь не зря же я прошла через испытания! Если Ты посылаешь испытания человеку – разве не для того, чтобы он изменился сам, научился чувствовать, любить, верить, прощать и надеяться – и жить по-другому? Не как раки в своих укрытиях, не любуясь бесконечно только собственным отражением – а миром вокруг тебя?»
Она с удивлением обнаружила, что не думает – молится.
Машина отъехала. Тетка сидела на переднем сиденье, полная собственного величия и значимости убогого своего мирка.
– Женя, – дотронулся до ее руки Александр, – ты где сейчас?
– Сама не знаю, – рассмеялась Женя. – Немножечко – в своей прежней жизни. Немножечко делаю шаги в сторону ветра…
– А я? Где у тебя я?
– Там, где ветер, – прошептала она, глядя ему в глаза. – И я иду именно к тебе…
Она испугалась, что слова, вырвавшиеся помимо воли, чересчур откровенны. Кто ей сказал, что он хочет, чтобы она шла в его сторону? «Глупая, самонадеянная гусыня, – досадливо подумала Женя. – Сейчас все кончится… Ты просто вернешься к своему Коту. И будете с ним вечерами обсуждать, какие глупости натворили…»
