Текст книги "Ловушка горше смерти"
Автор книги: Светлана Климова
Соавторы: Андрей Климов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
В гостинице ей сообщили, что Коробова минут двадцать как ушла.
– Как это ушла? – едва не вскричала Лина;
– Домой. А вам она зачем?
– Я письмо привезла, – сказала Лина.
– Не расстраивайтесь, девушка, – успокоили ее. – Вот телефончик, позвоните на квартиру.
Еще с полчаса Лина ждала, сидя в холле «Интуриста» и вытянув ноги.
Нестерпимо хотелось спать. Однако тупое упрямство не позволяло ей поступить, как казалось, более разумно – снять номер, вымыться и лечь в постель, а утром дождаться Антонину Васильевну и поговорить с ней.
По телефону откликнулся бодрый, с хохлацким придыханием голос:
– Здравствуйте! А кто говорит?
– Мне бы хотелось узнать, как найти Алексея Коробова, – произнесла Лина, и сердце ее забилось.
– Кто говорит? – уже потише повторила трубка.
– Его знакомая. Мне необходимо увидеться с ним.
– Девушка, – раздельно произнесла Антонина Васильевна, – дело в том, что Алексей неделю назад женился и переехал в дом жены.
– Вот как? – проговорила Лина. – А перезвонить ему можно?
– Понимаете, я не знаю их телефона, но даже не в этом сложность, – замялась Коробова. – Ее отец… В общем, туда нежелательно звонить. Алексей будет со мной связываться в конце мая. Что ему передать? Кто его спрашивает?
– Спасибо, – проговорила Лина, – ничего не нужно. Я сама… – Она повесила трубку.
Вот теперь уже можно было бы снять номер и отдохнуть. Время близилось к шести, и усталость она ощущала безмерную. За зашторенными желтой тканью окнами шумела улица, жизнь продолжала свой бег без нее, игнорируя желание Лины самой принимать решения, – в этом водовороте мелькнул и исчез навеки Алексей Коробов, став еще ближе; он был теперь – единственный, и никакого сомнения не оставалось, что ребенок Лины – его сын.
«Что же, – сказала она себе, – вот и расплата. Так и должно было случиться…»
Лина прошла в туалет, привела в порядок лицо, пересчитала деньги. У холодной батареи около умывальника курили две юные худышки. Лина спросила, как попасть на вокзал и есть ли возможность сегодня уехать в Москву. Ей ответили утвердительно: поездов много, в девять есть фирменный. Лина решила ехать именно этим и, чтобы не толкаться на вокзале, добиралась трамваем около часа, сев на него – по совету девчушек – у здания Госпрома, показавшегося ей настолько уродливым, что этот город навсегда остался для Лины серым, гребенчатым, молчаливым, словно библейский Левиафан…
Купе оказалось первоклассным, и она без всяких проблем добралась до Москвы, отлично выспавшись в компании солидного семейства – мамы, папы и сонной толстой девочки лет восьми. Лина долго стояла у окна в проходе, а сойдя с поезда и вдохнув запах медленной московской весны, услышав говорок носильщиков и окунувшись в столичную суету, сразу взяла такси и поехала домой к Марку. В машине Лина грустно улыбнулась пожилому водителю, который с грубоватой откровенностью пытался с ней заигрывать…
Марка дома не оказалось, он пришел после трех, но около одиннадцати Лина сдержанно ответила на его звонок:
– Да, дома. Да, все в порядке. Ты у Димы? Я так и подумала.
«Ничего не произошло, – сказала она себе. – Я была у подруги, ночевала у нее, оттуда невозможно было позвонить, нет телефона. Много болтали, я, извини, дала ей денег – у Кати сейчас очень тяжелая ситуация. Не сердись, будь добр. Почему у тебя такое усталое лицо? Вот уж не поверю, что тебя так потрясло мое отсутствие…»
До последней реплики Лина не добралась, потому что у Марка и впрямь было измученное лицо, и то, как он взглянул на нее, едва переступив порог, заставило Лину слегка устыдиться роли, которую она репетировала после его утреннего телефонного звонка. Тем не менее за обедом, не дождавшись его вопросов, она спокойно все объяснила.
Марк молчал.
– Я больше не буду, – сказала наконец Лина в замешательстве.
– Позвони Манечке через пару дней, – сказал Марк, – пусть хоть она будет уверена, что мы с тобой счастливы.
Неотвязная мысль об Алексее все-таки преследовала Лину, несмотря на то что внутренне она примирилась с потерей. На что она надеялась? Они встретились совершенно случайно, уже после того, как ее отношения с Марком определились;
Лина рванулась к нему, словно обезумев, и, вынырнув из этого любовного водоворота, казалось, распростилась с ним навсегда.
Теперь это «навсегда» стало более чем определенным. Однако для Лины жизнь обрела удвоенный смысл – с ней жили утраченная любовь и ребенок. Марк вел себя достойно. Но как можно было сравнивать его с тем единственным, самым нежным, невероятно чутким, сильным… с которым она испытала непередаваемое блаженство. Только эта краткая, заранее обреченная любовь и могла подарить ей мальчика…
Так рассуждала Лина, одурманивая себя воспоминаниями. Марк ловил этот невидящий, полный нежности взгляд, но руки ее были холодны; она грезила наяву, а ему и в голову не приходило, что мысли ее далеко – и там ему нет места.
Лину особенно поражало, как неожиданно все случилось – и в этом была какая-то почти потусторонняя тайна, особый смысл. Ранний субботний приезд Альбины – впервые за все время их знакомства – вызвал в ней поначалу глухое раздражение. Альбина явилась с Леночкой, вечно пребывающей в свойственной ей младенческой эйфории, и обе они, не сняв своих шелестящих плащей и не погасив сигарет, ввалились в дом. Манечка тут же юркнула сменить халат, а Лина неохотно пригласила гостей в свою комнату. Разговор был коротким: предлагалась двухдневная поездка в Харьков, весьма хорошо оплачиваемая.
– Ты давненько у нас не показывалась, – проговорила Альбина, брезгливо сужая глаза на стол, где рядом с бутылкой кефира лежал надкушенный Линой хлеб, намазанный малиновым вареньем. – Хорошо, что Елена помнит твой адрес. Мария Владимировна уже который день подряд отвечает по телефону, что тебя нет и не предвидится.
– А меня и в самом деле нет, – отвечала Лина, стоя перед Альбиной и слыша, как за ее спиной Леночка сбрасывает свою шкуру, чтобы, как сытая кошка, тут же свернуться клубком в потертом кресле – кровать Лины оставалась еще не прибранной.
– И где же это тебя нет? – уже спокойнее спросила Альбина, выбрасывая сигарету в открытую форточку и опускаясь на стул. – Если, конечно, не секрет?
– Личная жизнь, – сказала Лина, помещаясь напротив на кровати, – разве я и на это не имею права без вашей санкции?
– Не тот ли это красавчик, которого как-то приводил наш Дима?
– Зачем вы пришли? – спросила Лина, сдерживаясь. – Неужели соскучились, Альбиночка?
– У тебя горячая голова и скверный характер, Лина, – отвечала гостья, – но в остальном масса достоинств и редкая внешность. Однако дело даже не в этом – на сей раз нам без тебя не обойтись. Да и тебе не мешало бы подзаработать. – Она медленно повернула голову, осматривая комнату. – По крайней мере приоденешься…
Альбина впервые вела себя с ней так, открыто давая понять, что, если бы не безвыходное положение, никакая сила не заставила бы ее переступить порога этой трущобы.
– Говорите конкретно. – Лина резко махнула рукой на Манечку, бочком протискивающуюся в дверь. В руках матери кренился поднос с дымящимися голубыми чашками. Манечка, уже открывшая было рот, моментально исчезла.
– Конкретны только город и программа, с которой вы поедете. В остальном – как обычно. Старшей будет Женя. Деньги получите сразу в Харькове, без проволочек. Четыре дня с дорогой.
– Когда? – спросила Лина.
– В понедельник, вечерним поездом. Завтра сводная репетиция.
Подготовить костюмы до отъезда ты успеваешь.
Лина подумала о том, что сегодня она должна встретиться с Марком, а значит, прямо от него придется ехать на репетицию. Эта поездка не должна его интересовать, вернется – позвонит. Деньги и в самом деле не помешают.
– Хорошо, – проговорила Лина, рывком поднимая тело со стула и делая шаг к Леночке, которая и в самом деле задремала в кресле. Коснувшись ее острого плеча ладонью, Лина повернулась к Альбине и твердо сказала:
– А теперь – уходите!
Город показался ей серой пустыней, полной скелетов голых деревьев. Они мчались в «рафике», и всех четырех девочек слегка подташнивало, потому что в поезде, заперевшись в купе, они почти до утра пили дешевый коньяк, который прихватила Женя, и болтали. Инга-стриптизерша, певица Лена и Стасик вроде бы спали по соседству. Сейчас хуже всего приходилось Леночке, не переносившей энергичной езды, – ее лицо имело цвет той зелени, которая, возможно, и появляется весной в этом городе. Во всяком случае, такой вариант – что зелень бывает – нельзя полностью исключить. Что ж, ноябрь, в Москве все готовятся к зиме, накануне срывался снег, а здесь все-таки теплее – в прохладном, но не резком здешнем воздухе она сразу, едва сойдя с поезда, различила запах прелой листвы. Клочковатое небо висело совсем низко, не улучшая настроения.
Лина взглянула в окошко – справа проплыли стены домов сталинской постройки, напоминавших Сокол, о чем она и сообщила водителю, рядом с которым сидела. «Так проспект и называется – Московский», – обронил водитель и умолк.
Она оглянулась в салон. Инга, чем-то похожая на немку-гувернантку, сидела сзади в неприступном одиночестве, прижимая к полным коленям потертый чемоданчик, в котором, Лина знала, находились косметика, розовое шелковое белье, прозрачный балахон и легкая шаль. Широкополая шляпа скрывала ее лицо. Светлана лениво покусывала яблоко, а Стасик испуганно косился в окно. Остальные расположились подремать. Лишь Леночка никак не могла устроить свои длинные худые ноги в шпильках, едва прикрытые короткой синтетической шубкой.
Лина вздохнула и перевела взгляд на лобовое стекло, уже заляпанное грязью. Дорога впереди очистилась, они выбрались за черту города, и водитель прибавил скорость. Танцовщица удивилась, что он один, обычно их встречал какой-нибудь расторопный джентльмен и уже в пути сообщал цель поездки. Она откинулась в кресле, поплотнее запахивая узкое пальто, под которым были свитер и теплая, ниже колен, юбка, и попыталась отключиться…
Марк, по своему обыкновению, делами Лины не интересовался, а она, привыкая к нему понемногу, тем не менее совершенно не намеревалась сообщать о своей поездке. Еще не произошло ничего такого, чтобы Лина почувствовала себя обязанной так поступить. Разумеется, помимо воли, она хранила в себе память о том, как Марк торопил ее в спальню, ее волновало это нескрываемое желание, однако собственная сдержанность порождала лишь чувство скованности и несвободы.
Он сумел-таки разбудить в ней нечто – но и только…
– Приехали! – сказал водитель.
«Рафик» уткнулся в желто-розовую стену ограды. Дверь распахнулась, и пока Лина приводила себя в порядок, остальные выбрались из салона и стайкой собрались у входа. В парке – иначе не назовешь – по другую сторону ворот, сквозь чугунную их вязь завиднелся приближающийся рослый мужчина в кожаном рыжем пальто, удерживающий на широком поводке кавказскую овчарку. «Рафик», брызнув из-под колес мутной водой, развернулся и сгинул.
Лина подошла к своим, осторожно минуя лужи. Мужчина с собакой уже переговаривался через решетку с Женей, и та указывала на довольно-таки тяжелый кофр с костюмами. Мужчина взглянул в сторону Стасика, но Женя отрицательно покачала головой. Лина усмехнулась; сколько бы она ни бывала на выездах с этим обладателем медового вибрирующего альта, он никогда не только не пытался помочь, но и не приближался к девушкам: его держали для другой надобности.
Мужчина привязал овчарку к ближайшему дереву и, выйдя за ворота, подхватил кофр.
– Вперед! – коротко бросил он.
Лина увидела вблизи его черные до синевы, прямо зачесанные назад волосы, квадратные челюсти и скучающие глаза.
– Вы рановато пожаловали, – произнес мужчина, – но это ничего, сейчас я устрою вас, покормлю, а около двух приедет Науменко, который по вашей части.
Цезарь, сидеть!
До дома топали минут десять, вдыхая пахнущий сосной и дымком воздух.
Где-то, очевидно, жгли листья. Никого не было ни около белоснежного огромного особняка, ни в нем самом. Стояла тишина, было поразительно чисто, и все это вселяло безотчетную тревогу. Обычно их шумно встречала уже подвыпившая компания, словно долгожданных трактирных цыган, здесь же было иное. «По всему судя, уголок областного масштаба, – шепнула Лине на ухо многоопытная Женя, – охраны понаставлено… Хотя хозяева еще не прибыли».
Им было отведено всего две комнаты на втором этаже, хотя, по-видимому, в доме места хватало. Одну занял Стасик, который сразу же заперся, а в другой, большей, кое-как разместились они вшестером, надеясь, что позже и этот вопрос утрясется. Леночка тут же повалилась на единственную широкую кровать, застеленную гостиничным бельем, Катя занялась костюмами, Инга ушла в ванную, а певица и Женя выползли на балкон покурить.
Лина выглянула в коридор и шагнула на узкую багровую дорожку, осторожно прикрыв за собой дверь.
– Выходить нельзя! – раздался мужской голос рядом. Лина вздрогнула и, повернувшись влево, увидела мужчину, который вел их к дому. Он был теперь без пальто, в широком пиджаке и шерстяном свитере, плотно охватывающем мускулистую шею. Руки он держал в карманах брюк. Мужчина был высок и худощав, но под пиджаком явственно проступали крутые бугры мышц.
– Вам накроют, скажите всем, в столовой на первом этаже. Затем советую как следует отдохнуть, – добавил мужчина и исчез…
Отдых после плотного и в то же время довольно изысканного ленча затянулся до пяти пополудни, пока к ним в комнату не постучали: негромко, но по-хозяйски.
– Здравствуйте! – проблеял скрипучий тенорок. Вслед за этим в дверях возник человек лет сорока, низенький, с рыжиной, с рыхлым в оспинах добродушным лицом, назвавшийся Науменко. – Кто здесь у вас за старшего?
– Я, – холодно ответила Женя и своей ленивой походкой столичной дивы направилась к нему.
Науменко успел-таки любопытно ее оглядеть с ног до головы.
– Пройдемте со мной, – пропел он, пропуская Женю и беззвучно захлопывая дверь.
Женя возвратилась через четверть часа.
– Барышни, нужно быть готовыми в течение часа. Дяди только что уселись ужинать. Для начала, – сказала она, подходя к столу, – я вам раздам командировочные, – и развернула хрустящий пакет с банкнотами.
– Не фальшивые? – хрипло осведомилась Светлана, приблизившись вплотную к свертку. – Что-то уж больно новые! – Она больше других была раздосадована этой поездкой: у нее внезапно разболелось горло, и теперь все ее бело-розовое сдобное тело томилось в лихорадочном жару.
– Девочки, – сказала Женя, – насколько я понимаю, здесь все, что нам причитается. Стасику платят отдельно – его тут знают, это сразу стало ясно. В этот раз он прибыл по личному приглашению. Здесь достаточно. Однако… – Женя помолчала. – Инга, подойди, во-первых, я не могу кричать, а во-вторых, дом, как мне кажется, прослушивается. Теперь буквально передаю слова этого Науменко:
«Девочки, которые желают подработать еще, пусть дадут мне знать».
– Каким это образом? – фыркнула Леночка, которая, уже в халатике, перед крохотным зеркальцем, приставленным к спинке кровати, накладывала грим.
– Иди сюда, дура! – крикнула Женя, и крепкие смуглые пальцы ее нервно дрогнули. – Я таки придушу эту Альбину…
– Чего ты шумишь? – сказала Инга. – Дай мне лучше сигарету, и выйдем на балкон. Какие вы, право… нежные. Кто не хочет, может отказаться сразу, но это раз в десять больше той суммы, которую каждая из вас только что получила.
– А мне все равно, – произнесла Леночка, зевнув, и, потягиваясь, пошла докрашиваться.
Катя молча доглаживала дорожным утюгом открытое платье, которое, как теперь поняла Лина, она захватила с собой не случайно. Лина вышла на балкон, столкнувшись с невысокой Ингой, от той крепко пахнуло духами, табаком и предвечерним воздухом. Женя прикуривала вторую сигарету от первой.
– Я не хочу, – пробормотала она, глядя мимо лица Лины, а затем поворачиваясь к ней спиной. – Не хочу, и все…
Бедная, подумала Лина. Затылок Жени был коротко стрижен, висячие алюминиевые плоские серьги, подобранные в тон вязаному желтому платью, делали ее крепкую фигуру чересчур тяжелой. Сейчас эти серьги дрожали. «Ничего у тебя не получится». Лина знала, что Женя любит выпить и тогда становится совершенно сумасшедшей – сколько раз приходилось переживать Женины истерики…
«Черт с ними со всеми, – сказала себе Лина, возвращаясь в комнату, – закончим работу – запрусь здесь…»
Вышло, однако, все по-другому.
Женя сообщила, что работать предстоит всего два номера – блюз и тот, где она солирует в открытом вечернем наряде, а три девочки во фраках – в общем, танец «со стульями». Лине было все равно. Она накрасилась, надела туфли, натянула белое платье для блюза и, накинув сверху пальто, спустилась со всеми вниз, где в гостиной, в полумраке и табачном дыму, гремела музыка, а шестеро мужчин закусывали за накрытым столом. Науменко, едва завидев девушек, поспешил навстречу и усадил их в кресла поодаль от стола, затем выключил магнитофон и шепнул что-то на ухо пожилому краснолицему мужчине в дорогом представительском костюме, не скрывавшем внушительного брюшка. Рядом в краснолицым сидела Инга в своем полупрозрачном балахоне, сквозь который виднелось нижнее белье, и курила, другой рукой держа на весу бокал.
Мужчина кивнул, и перед гостями появился Стасик. Был он матово-бледен, завит и походил на падшего ангела в своей белой, спадающей просторными складками шелковой рубахе. На губах его лежал слой розовой помады. Однако когда он сел за рояль и запел, Липа поняла, что Стасик, безусловно, настоящий талант… Хозяева дружно зааплодировали. Несчастному придется отдуваться за двоих, Светлана начисто потеряла голос и теперь отлеживается в комнате, подумала Лина под небесные тремоло Стасика, переводя взгляд на мужчин за столом. Все они были словно из одного ларца – солидные, отменно упитанные.
Выражение властной силы и значительности на их лицах не стиралось даже выпитым.
А выпито было немало, судя по количеству ополовиненных бутылок на столе…
– Лина, наш выход, – деловито шепнула Женя. Лина сбросила пальто, дождалась первых тактов из магнитофона, который на полную мощь врубил рыжий Науменко, и пошла навстречу Леночке, одетой в черное платье: эту вещь они танцевали в паре. Поклон, одинокий возглас «браво!», черт знает что, неужели еще раз придется? Нет, проехали. Артисты потянулись наверх – сменить костюмы. У них имелось еще десять минут, пока Инга разогревала публику.
Эти перерывы между номерами Лина ненавидела больше всего, потому что Альбина, как правило, посылала с ними Ингу, втыкая ее в паузы. К концу выступления достаточно было просто двигаться, плюнув на рисунок танца, потому что зрители откровенно обсасывали их глазами. Пышка Светлана сладко сопела в кровати, выпростав голую руку и закинув ее за голову, темнела голубая бритая подмышка.
– Везет же некоторым, – проговорила со сдавленным смешком Женя. – Помоги мне натянуть эту блядскую хламиду. Растолстела я, что ли?..
– Не пей больше, – шепнула Лина, разглаживая на девушке лиф ярко-алого шелкового платья с оборками до пола, – и сними эти серьги, они сюда не идут.
Возьми у Лены ее клипсы и бусы. Подкрась другим цветом губы. И не танцуй так трагично – это же шутейный номер…
– Благодарю, коллега! – криво усмехнулась Женя. – Пойду выкурю сигаретку с этими боровами.
Все, подумала Лина, поплыла девочка…
Веселье продолжалось. Они танцевали трижды, с промежутками в одну песню Стасика, который, казалось, вот-вот надсадит голос. Когда их наконец отпустили, Инга и Женя в своем алом наряде остались за столом, Стасик побежал переодеваться, а остальные втроем поднялись к себе в комнату.
– Я первая в душ! – воскликнула Леночка. – Сложи мои тряпки…
– Тебя дождаться? – спросила Катя, аккуратно упаковывая костюмы в кофр.
– Мне душ ни к чему. Только не сиди там долго, Лина на очереди. Ты почему не переодеваешься, Полина?
– Жду, – сказала Лина. – Жду, пока вы отсюда уберетесь…
В дверь постучали, заглянул Науменко и поманил Лину пухлым коротеньким пальцем.
– Деточка, – сказал он, выдергивая Лину за локоть в коридор, – почему вы не спуститесь вниз? Именно вы – там один человек очень хотел бы снова вас увидеть…
– Ну и что?
– Как это что? Вы не можете ему отказать.
– Я не хочу. – Лина посмотрела Науменко в глаза, и такая там всплыла испуганная растерянность, что ее передернуло от отвращения. – Не хочу.
– Все остальные… – пробормотал Науменко, – совсем не против повеселиться и, в конце концов, подработать.
– Я не проститутка, – усмехнувшись, сказала Лина, – и у меня нет сегодня настроения веселиться.
Их оттеснили от двери Лена и Катя, которые, стуча каблуками, пробежали по коридору.
– Вот видите… Как вас зовут, деточка? – забормотал Науменко.
– Никак. Пустите, мне нужно в комнату переодеться.
– Не нужно в комнату, оставайтесь в этом костюме. Тот, кому вы так понравились, велел, чтобы вы пришли именно во фраке.
– И с хлыстом? – спросила, поворачиваясь к двери, Лина.
– Как есть сейчас, – не понял Науменко и умоляюще добавил:
– Это очень большой человек, вы, деточка, не пожалеете…
– Нет, – сказала Лина, – отпустите мою руку и убирайтесь туда, откуда явились.
Она захлопнула перед ним дверь и повернула ключ в замке. Затем, сбросив фрак, отправилась в душ. Там долго смывала грим и, стоя под струями теплой воды, отчаянно терла плечи, руки, будто сдирая с себя кожу и плоть, чтобы осталось лишь одно гулко бьющееся сердце.
Когда Лина, обернув бедра полотенцем, вошла в комнату, чтобы взять со стула одежду и белье, то едва не вскрикнула, увидев возле кровати, на которой еще двадцать минут назад спала Светлана, широкоплечего мужчину. По твидовому пиджаку она узнала в нем того, кто, привязав пса, привел их утром в этот дом.
Он даже не обернулся, что-то обстоятельно втолковывая Светлане, прислонившейся круглой спиной к подушке, подняв к нему сонное, розовое от жара лицо. Схватив вещи, Лина юркнула обратно в ванную.
Когда она вернулась в комнату, демонстративно хлопнув дверью, и начала паковать костюм, Светлана удивленно произнесла:
– А я не знала, что ты здесь!
– Я была в душе…
– А, то-то мне показалось со сна, что где-то вода шумит… Он меня разбудил своим стуком. – Она кивнула на мужчину, который, сидя на мятом покрывале, катал между пальцами сигарету и разглядывал Лину.
Лина молчала.
– Как ее зовут? – вдруг спросил мужчина.
– Полина.
– Полина, – сказал он, – а почему ты не со всеми?
– А вы?
– Я на работе… Хотя понял – ты не хочешь. Ладно. Я не люблю лишних разговоров. Вот тебе ключ от моей комнаты – она на первом этаже, в правом крыле, вторая по коридору, ведущему в просмотровый зал. Найдешь? Перекантуйся там до утра. В семь я тебя разбужу. Потом приходи сюда. В девять для вас будет готов завтрак… Что ты смотришь? Бери ключ.
– Линочка, – сказала Светлана, смущенно кашлянув, – иди, солнышко, поспи – ты что-то бледненькая, тебе необходимо передохнуть.
Лина взяла протянутый мужчиной ключ и, сунув его в карман теплой дорожной юбки, молча повернулась и вышла. Дверь захлопнулась, за ней раздался короткий хриплый смешок, а затем щелчок замка. Она пошла прямо по коридору к широкой лестнице, ведущей на первый этаж…
Дом, казалось, вымер, однако, спускаясь в полумраке и тишине, Лина почти вплотную столкнулась с Науменко, который торопливо и бесшумно поднимался ей навстречу. По его сбивчивому дыханию она поняла, что Науменко тяжело пьян.
– Стой, – зашептал он, – не беги, опять послал за тобой. Вот наказание Господне, деточка, он же вышвырнет меня! Они там, в зале…
Лина оттолкнула Науменко плечом и бросилась вниз" свернула налево, быстро прошла по коридору и в темном вестибюле, слыша, как позади загремело опрокинутое кресло, метнулась к массивной входной двери и рванула медную ручку.
Дверь была наглухо заперта. В отчаянии она обеими руками потянула ее на себя.
– Закрыто же, – произнес голос откуда-то сбоку, и она увидела шагнувшего к ней из тени рослого парня лет двадцати, в накинутом на плечи бушлате, – зря это ты.
– Так откройте! – произнесла Лина со злостью, уже слыша позади на лестнице нетвердые шаги. – И побыстрее, пожалуйста!
– Там очень холодно, – сказал парень, приближаясь. – Куда ты собралась на ночь глядя?
– Не твое дело, – ответила Лина, едва не плача, и качнулась ему навстречу, безотчетно хватая за руку.
Парень быстро и негрубо оттеснил ее плечом в нишу окна за плотную ткань портьеры и, шепнув: «Тихо!», прыжком вернулся к двери, на ходу поправляя бушлат.
Спустя минуту Лина услышала голоса.
– Ты хто? – спрашивал Науменко.
– Охранник, – ответил парень.
– Как зовут?
– Коробов, Алексей.
– Где начальство? Ох, чтоб ему… Ты, Коробов, девушку тут не видел, высокую такую, черненькую?
– Нет.
– Давно заступил?
– Да.
– Когда смена?
– В двенадцать.
– Увидишь – задержи и давай ко мне. Я буду в банкетном…
– Хорошо.
– О, чтоб им всем… – пробормотал Науменко и, шатаясь, поплелся назад к лестнице.
Парень возвратился к Лине. Она сидела на теплой батарее, спиной к окну, и когда почувствовала, что он почти вплотную к ней приблизился, шепнула:
– Я побуду с тобой до двенадцати.
– Не нужно, – тихо сказал он, – меня никто не придет сменить. Все расползлись по номерам до утра.
– А кто здесь этот, в рыжем кожаном пальто и с собакой?
– Начальник охраны. Ты от него прячешься?
– Не важно. – Лина снова села на батарею. – Здесь прохладно…
Прослушай, Алеша, ты можешь проводить меня? Я хочу согреться…
– Конечно. Пошли, старайся идти тихо. Куда? Лина шепотом сказала. Он хмыкнул, сжал ее локоть крепкой горячей ладонью, и в безмолвном доме они быстро достигли нужной двери, где, взяв у нее ключ, Коробов осторожно дважды повернул его в замке. Дверь бесшумно распахнулась. Лина шагнула в темноту и, все еще чувствуя за спиной присутствие парня, поняла, что в этой чужой, пропахшей табаком и кожей черной комнате не сможет не только остаться, но даже включить свет. Она отшатнулась назад, но дверь уже была закрыта, а сама Лина обнимала плечи этого рослого парня, чувствуя чистый сладковатый запах его щеки, его сильные руки у себя на бедрах. Когда же он прижался к ней всем телом, его возбуждение передалось и ей. Лина даже не успела изумиться себе, лихорадочно срывающей с него одежду, расстегивающей дрожащими пальцами пуговки рубахи…
Лишь на секунду он оторвался от нее, чтобы запереть дверь, и уже легко нес ее на руках, прямой, с мерцающим в темноте торсом, к невидимому ложу…
До рассвета он никуда не ушел, и они были как два молодых сильных зверя – такого у Лины с мужчинами еще не происходило. На рассвете Алексей задремал, и она смотрела на его лицо – красивое, спокойное, совершенно юное, нежно улыбаясь его и своей молодости. Помнится, очень хотелось пить и саднило кожу лица и плеч. Однако, едва Лина собралась пойти в ванную, ее остановил тихий, но твердый стук в дверь, заставив придвинуться к Алексею. Он мгновенно открыл глаза и покачал головой. Затем обнял ее, прижался – уже знакомо и, пока стук не умолк и не удалились тяжелые шаги, любил ее медленно-медленно.
Лина с пронзительной ясностью помнила, как на ее шепот, что пора уходить, Алексей взглянул на часы, которые лежали на тумбочке, сказав: «Пять», встал, мгновенно оделся, уже у двери обнял ее, голую и дрожащую, и безмолвно исчез в коридоре. А она повернула ключ, натянула трусики и лифчик, поверх них свитер и сейчас же уснула. В семь ноль пять за ней пришли.
И посейчас в ней жило воспоминание о том, сколько покоя и силы было в ней в то утро. Как она медленно и тщательно приводила свое лицо в порядок, уложив волосы феном, который взяла из сумки Леночки. Потом они вдвоем с сонной, осипшей и опухшей Светланой сидели в столовой. Молчаливый изможденный старик принес им завтрак. Девочек все еще не было, и Лина, накинув пальто, вышла в парк через уже открытую дверь вестибюля, взглянув мельком на окно, где вчера пряталась за шторой от Науменко.
В парке было безлюдно, где-то опять жгли костры. Лина побродила, немного посидела на бревне около застывшего маленького пруда, на поверхности которого плавали бурые пятилапые листья и сухие ветки… Возвратившись в дом, она столкнулась в коридоре второго этажа с Алешей. Он шел с каким-то белобрысым парнем, оба были в одинаковых кожаных куртках. Но Лине даже и в голову не пришло попытаться остановить Коробова, потому что он мельком взглянул на нее и отвел глаза, как бы велев ее вспыхнувшей радости затаиться.
Однако острое чувственное возбуждение не покидало Лину вплоть до самого отъезда. Она словно знала, что еще раз увидит его. Пока же они вновь танцевали с девочками, теперь уже в маленьком просмотровом зале, где на сцене позади белело полотно экрана, – все пять номеров, затем бледный Стасик пел, а Инга напоследок отработала свой стриптиз… Время для Лины текло медленно… какой-то обед, сборы в дорогу, большой грязный и холодный автобус, где вновь, как накануне, сошлись все семеро плюс грузный усталый шофер и теперь возвращались в чужой город. Но рядом с ней сидел – совсем близко – Алеша Коробов.
Он сказал, что его отпустили, потому что завтра у него выходной.
– Как тебя зовут? – наконец спросил он. – Где тебя найти в Москве? Ты классная…
Потом, когда в гостинице девочки оставили их вдвоем, он даже не захотел подождать, пока она снимет одежду…
"Хватит, – сказала себе Лина, – что толку мучить себя мыслями об этом человеке? Был – и исчез навсегда. А разве случается иначе? Ей повезло, и только – иным женщинам и не снилось, чтобы можно было желать умереть рядом с мужчиной… Не будет больше, и не нужно совсем. Никто не думал. И Марк не нужен, а себе она отвратительна…
* * *
– Что ты напридумывал, Марк? – спросил Дмитрий, медленно прошагав к двери своего рабочего кабинета и плотно ее прикрывая. – Почему именно сейчас ты решил завести разговор о завещании?
– Мне это следовало сделать еще раньше, когда у меня собралась первая сотня тысяч, – улыбнулся Марк. – Все солидные семейные люди так поступают. И тебя, как моего адвоката, это не должно удивлять…
– Не люблю я, когда ты в таком настроении, – сказал Дмитрий. – Хорошо.
Если ты все-таки настаиваешь, давай побеседуем, а затем я займусь бумагами.
Итак?
– Митя, «Испытание огнем» останется у тебя. Ты присутствовал при экспертизе и знаешь, во что может быть оценена эта работа. Стоимость ее будет расти с каждым годом и через двадцать лет обеспечит моего сына и всех его потомков. Ты знаешь, как технически оформить наследование, но должен мне пообещать, что только в крайнем, самом чрезвычайном случае ты расстанешься с этой работой, не передав ее мальчику. У меня будет сын, мне сообщил врач Лины.
– Так! – Адвокат хмыкнул. – Малыш унаследует нечто, что должно обеспечить ему безбедное существование и о чем не должен знать никто, кроме нас двоих. То есть даже его мать?.. Понятно… В таком случае вместе с твоим завещанием я составлю и собственное.
