Текст книги "В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III"

Автор книги: Светлана Бестужева-Лада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Это обязательно?

– Мария, дорогая моя Мария, я ведь теперь королева. Значит, должна подчиняться еще более жестким правилам этикета, чем раньше. Забавно, как я мечтала о короне, а теперь, обретя ее…

– Да?

– Нет, это глупо. Я – королева, мои мечты исполнились, и довольно. Императрица Елизавета гостит у своих родных в Карлсруэ, значит, через три дня мы отправимся туда, а затем – в Штудгарт. Я и так слишком долго бездельничаю.

Марии, всерьез обеспокоенной этим разговором, удалось только заручиться согласием Екатерины Павловны показаться одному знаменитому врачу, который инкогнито поселился в Баден-Бадене и принимает только немногих избранных пациентов.

Два дня, проведенные при дворе в Карлсруэ, показались Марии вечностью. Ее воспитанница, однако, так не считала, и не без удовольствия играла роль монархини, посетившей другую, равную ей монархиню. Правда, вдали от России Елизавета Алексевна совершенно преобразилась: она была просто баденской принцессой, каковой, собственно, и оставалась все двадцать лет своего брака. Ее естественность и простота почти примирили с ней золовку: Екатерина Павловна тоже могла быть воплощенным обаянием, если желала.

– Ваше императорское величество должно обещать мне, что посетит нас по дороге в Россию, – сказала она невестке, прощаясь. – Король, мой супруг, будет счастлив принять такую высокую гостью.

Елизавета Алексеевна с признательностью наклонила голову:

– Даю слово. Только прошу вас, давайте теперь отбросим все титулы. Зовите меня просто Лиз, как мой супруг.

– Могу я, в свою очередь просить вас звать меня тоже просто по имени?

– Разумеется, дорогая Като. Я всем сердцем этого желаю.

«Александр бы порадовался этому примирению, – подумала Мария, присутствовашая при разговоре. – Император терпеть не может семейных склок. Похоже, моя Като действительно повзрослела. И все-таки нужно, чтобы сюда прислали врача. В Штутгарте организовать появление незнакомца будет куда труднее…»

Накануне отъезда в Штутгарт королева Екатерина в сопровождении отдной только Марии отправилась на окраину Баден-Бадена в простой черной карете без гербов. Организовать именно такую поездку оказалось куда легче, нежели предполагала Мария: ее воспитанница вовсе не стремилась афишировать свой визит к какому бы то ни было врачу. Екатерина Павловна прекрасно знала, как молниеносно в Европе распространяются слухи, особенно самые нелепые.

Карета подъехала к небольшому домику, стоявшему в глубине сада. Почти все листья с деревьев уже опали, и только вьющийся дикий виноград упорно не желал признавать приход зимы и сохранил свой великолепный багрянец. Даже в сумерках его густые плети походили на богатую раму, совершенно затмевавшую сам дом.

Обе женщины вышли из кареты и поднялись по нескольким ступенькам крыльца ко входной двери, которая уже была открыта. На пороге их встретил седой мужчина в очках, одетый во все черное, и провел в комнату, ярко освещенную чуть ли не двумя дюжинами свечей.

– А где врач? – шепотом спросила Екатерина Павловна у Марии.

Встречавшего их мужчину она явно приняла за слугу.

– С вашего позволения, королева, врач это я, – отозвался мужчина.

Он прекрасно говорил по-русски, но чуткое ухо Екатерины Павловны все-таки уловило то ли легкий акцент, то ли странную интонацию, то ли непривычную манеру речи. Особенно поразило ее обращение – «королева», подобное она слышала впервые.

– Он иностранец? – шепотом спросила Екатерина Павловна у Марии по-французски.

– Да, ваше королевское величество. Он родился где-то в Скандинавии, кажется, – ответила Мария тоже по-французски, лишь чуть покривив душой.

Она понятия не имела, где родился этот врач, но знала, что принимает он своих больных в Санкт-Петербурге. Только не в том, который так хорошо знала королева Екатерина. А в том, где самый квалифицированный специалист в своей области понятия не имел, как нужно разговаривать с коронованными особами. Да ему это было и ни к чему.

– Давайте сначала побеседуем, королева, – предложил врач, жестом указывая на кожаное кресло возле письменного стола. – Расскажите мне о ваших недомоганиях как можно подробнее. Важна любая мелочь.

Несколько удивившись, что врач не щупает у нее пульс и, похоже, не собирается выслушивать ее грудь, Екатерина Павловна начала рассказывать. Первоначально ей было трудно припомнить, когда ее что-то беспокоило и в связи с чем, но Мария тут же приходила на помощь. Оказалось, что наперсница королевы помнит абсолютно все, что касается ее величества. Кроме одной вещи.

– И еще, доктор, – понизив голос сказала Екатерина Павловна, – я, кажется, опять жду ребенка. Все признаки на лицо.

– Вот как, – бесстрастно отозвался врач, хотя на лице его мелькнуло какое-то странное выражение. – Тогда раскажите мне подробнее и о ваших предыдущих беременностях.

Разговор продолжался почти час. К удивлению Екатерины Павловны, странный врач ничего не записывал, только кивал головой и иногда задавал вопросы. Закончив беседу, он предложил:

– Если вы ляжете вот на эту кушетку, королева, мы продолжим осмотр.

Екатерина Павловна вопросительно взглянула на Марию. Та наклонила голову в знак согласия и сказала:

– Позвольте, ваше королевское величество, я освобожу вашу руку до локтя.

И изумленная королева почувствовала, как к сгибу ее локтя прикоснулось что-то инородное. Укол был слабее комариного укуса. Она на мгновение прикрыла глаза, а когда снова открыла их, врач уже сидел за столом.

– Позвольте, я помогу вам подняться, ваше величество, – сказала Мария.

– Что это было, доктор? – осведомилась Екатерина Павловна.

– Осмотр, королева, обычный осмотр. Теперь я могу сказать вам, что с вами все в порядке, но… Но нужно беречься. Простуда, переутомление, бессонные ночи – все это вам противопоказано. А вот прогулки, наоборот, будут очень полезны. Только не верхом, конечно, но это вы и сами понимаете. Кроме того, я сейчас составлю лекарство, которое вы будете принимать утром и вечером.

– Чем же я больна? – спокойно спросила Екатерина Павловна.

– Мы называем это стрессом и его последствиями, королева.

– Простите? – подняла она брови.

– О, это я прошу прощения. У вас, королева, ослаблены нервы, вы слишком много пережили в своей жизни и совершенно не щадили себя. Лекарство поможет вам обрести душевное равновесие и укрепит ваши нервы. И облегчит ожидание ребенка.

– Только-то, – с заметным облегчением прошептала Екатерина Павловна.

– Это не пустяк, королева. От этого и появляются те головные боли, которые вас мучают. Но я дам вам новое лекарство и от них тоже. Точнее, дам их для вас Марии… вашей спутнице.

Легкое замешательство врача не ускользнуло от внимания королевы.

– Вы знакомы с мадемуазель Аделинской? – спросила она.

– Да, в России мы пару раз встречались, но это было довольно давно.

– Простите доктору его фамильярность, ваше королевское величество, – быстро вмешалась Мария. – Он учился у моего покойного отца, когда я была совсем еще девочкой.

– Ах, вот как, – улыбнулась Екатерина Павловна. – Тогда мне все понятно. Благодарю вас, доктор. Что касается вознаграждения…

– Пусть это не беспокоит ваше королевское величество, – снова вмешалась Мария. – Все уже улажено.

Доктор тем временем удалился в соседнюю комнату, судя по всему – лабораторию, чтобы приготовить обещанное лекарство. А Екатерина Павловна, к своему удивлению, чувствовала, что после осмотра она как будто обновилась. Сердце билось ровно и спокойно, настроение было чуть приподнятым и даже та легкая головная боль, которая было появилась в начале визита, исчезла.

– Как странно, Мария, – сказала она, – я еще не принимала никаких лекарств, а уже чувствую себя намного лучше. Это, должно быть, великий врач. Как его имя?

Мария замялась.

– Ваше королевское величество, доктор хотел бы сохранить полное инкогнито. Он здесь на отдыхе, а если узнают, что…

– Я поняла. Но если вдруг снова понадобится…

– Не беспокойтесь, ваше величество, я всегда сумею с ним связаться, – отозвалась Мария, не дослушав.

Екатерина Павловна внимательно посмотрела на свою наперсницу:

– Вы что-то не договариваете, Мария. Но, видимо, здесь какая-то чужая тайна. А я уже успела убедиться, что тайны вы хранить умеете.

– Да простит меня ваше королевское величество…

– Не стоит извиняться. Все правильно. Что бы я делала без вас, Мария?

– Что бы я делала без вас, ваше величество? – очень серьезно ответила та. – А, вот и доктор! Теперь у нас есть лекарства и я могу быть спокойна за здоровье вашего величества.

Екатерина Павловна не заметила, как вместе с лекарствами врач передал Марии сложенный вчетверо листок бумаги, который та молниеносным движением спрятала в какой-то потайной карман своего неизменого черного платья…

– А король знает о том, что ваше величество ждет ребенка? – осведомилась Мария на обратном пути.

– Нет. Пока еще нет. Срок совсем маленький, и я не хочу волновать Вилли до времени. Мужчины так странно к этому относятся…

– Пожалуй, вы правы, ваше величество.

– Ах, если бы на этот раз родился мальчик! Мне больше и желать от жизни было бы нечего.

– Не говорите так, ваше величество, – нахмурилась Мария. – Когда человеку нечего желать от жизни, ему и жить незачем. А вы еще так молоды.

– Я молода? – рассмеялась Екатерина Павловна. – Мария, вы шутите, конечно. Мне ведь уже тридцать лет!

– Позволю себе напомнить, что вашей августейшей бабушке было тридцать четыре года, когда она стала императрицею. И старухой она себя вовсе не считала, наоборот. Между прочим, она, как и вы, первоначально тратила очень много сил, чтобы сжиться с новой родиной.

– Это верно. Только бабушка из крошечного княжества переехала в огромную страну, а я… я все сделала наоборот. По масштабам мой Вюртемберг не сравнить с Россией…

– Тем лучше, ваше величество. Вы быстрее очаруете всех без исключения ваших подданных и принесете благо стране. Позволю себе заметить, что остротой ума, одаренностью и энергичностью вы ничуть не уступаете вашей августейшей бабушке. И любимое выражение у вас – то же, что было у нее.

– Для меня существует только одно достойное занятие – истина. Так оно и есть, вы же знаете, Мария. Но довольно об этом. Завтра мы возвращаемся в Вюртемберг, хватит бездельничать. Я здорова, благодарение Господу. А остальное…

«Остальное» с нетерпением ждало королеву в ее маленьком государстве. Малышки-дочери, о которых нужно было ежедневно заботиться, сыновья, которых нужно было воспитывать так, как воспитывали саму Екатерину Павловну и ее старших братьев, супруг-король, привыкший видеть в жене не только женщину, но и самого деятельного своего помощника.

Да еще нужно было готовиться к визиту императрицы Елизаветы, лично проследить за тем, чтобы приготовленный для нее особняк в Штутгарте был достаточно удобен. Нужно было отвечать на регулярные письма матери и брата, поддерживать переписку с российскими друзьями. Нужно было, наконец, заниматься государственными делами – а именно таковыми королева считала деятельность созданных ею институтов, школ, училищ, мастерских.

Мария не отходила от Екатерины Павловны ни на шаг: заставляла отдыхать днем хотя бы час, гулять, вовремя принимать лекарства. Верная наперсница как-то вдруг постарела, хотя давно уже перешагнула пятидесятилетний рубеж – начало глубокой старости по тогдашним понятиям. Но ее воспитанница этого не замечала – тридцать лет Мария неотступно находилась рядом и, с точки зрения королевы Екатерины, ни капельки не изменилась.

Рождество при королевском дворе праздновали дважды: протестантское и православное, что очень нравилось детям, но сильно утомляло взрослых. Хотя на этот раз все удалось устроить как нельзя лучше: маленькие принцы отправились погостить к своей тетке в Веймар, а маленькие принцессы еще не понимали, чем праздники отличаются от будней.

На Рождество король Вильгельм преподнес своей супруге поистине королевский подарок: готовый план строительства новой больницы для неимущих в пригороде Штутгарта. На следующий день королева отправилась туда в коляске и пришла в восторг от увиденного: больницу предполагалось устроить в старинном, давно заброшенном доме угасшего дворянского рода.

Вокруг довольно большого дома был парк, когда-то ухоженный, а теперь почти превратившийся в лес, и Екатерина Павловна тут же взялась за планы восстановления этого парка, строительства хорошей дороги из города к больнице, подбору медицинского персонала… В этих хлопотах она не заметила, как пришел новый, 1919 год. Вернулись ее сыновья, чтобы отметить православное Рождество вместе с матерью и отчимом, и Екатерина Павловна первым делом отправилась показывать мальчикам будущую образцовую больницу.

День был ненастный, слякотный, легкий морозец, стоявший после Нового года, сменился промозглой сыростью, и королева слегка озябла. По возвращении во дворец она почувствовала редкое для нее в последнее время недомогание, и Мария настояла на том, чтобы Екатерина Павловна тут же легла в постель, выпила лекарственные отвары, приняла необходимые лекарства. Обе женщины были уверены, что утром все бесследно пройдет. Но их ожидания не сбылись.

Ночью у королевы поднялась температура, появился озноб, она жаловалась Марии на то, что руки и ноги у нее стали совершенно ледяными. Но на ощупь и руки, и лоб Екатерины Павловны были горячими, а к утру на лице появилась какая-то сыпь, пока еще чуть заметная.

– Легкая ревматическая лихорадка, – объявил призванный лейб-медик, осмотрев королеву. – Ничего опасного, покой, прохладительное питье, липовый чай.

– Ее величество в детстве не болела ни корью, ни скарлатиной, – негромко заметила Мария, находившаяся рядом. – Не может ли это быть…

– Не может, милостивая госпожа, – отрезал лейб-медик. – В королевстве на сегодняшний день не известны случаи подобных болезней, и ее величеству негде было заразиться. Я доложу его величеству, что ее величеству нужен только покой и забота…

– Доложите, – пожала плечами Мария. – Но я все-таки прослежу за тем, чтобы дети пока не посещали покои ее величества. Хотя бы три дня – до Рождества.

Лейб-медик величественно кивнул в знак согласия и удалился, а Мария вернулась к постели Екатерины Павловны. Королева дремала, и лоб ее был не такой горячий, как несколько часов тому назад. Возможно, лейб-медик был прав, ничего серьезного, просто «красавица Като» обладала отменным здоровьем, и Мария не привыкла видеть ее в другом состоянии. Разве что приступы головных болей… но на них королева на сей раз не жаловалась.

Ближе к обеду Екатерину Павловну посетил король, испытывавший, несмотря на успокоительные заверения врача, некоторую тревогу за обожаемую супругу. Королева уже не дремала, она полусидела в подушках и вовсе не выглядела серьезно больной.

– Как вы, душенька? – осведомился Вильгельм. – Вам лучше?

– Благодарю вас, друг мой, все хорошо. К завтрашнему утру я буду совершенно здорова.

– Думаю, вам не стоит так спешить. Дня два-три отдыха…

– Друг мой, вы же знаете, лучший отдых для меня – это деятельность.

Король нежно поцеловал руку жены.

– Знаю, душенька. Но хотя бы два дня…

– Через три дня прибывает императрица Елизавета.

– Ах, да! Ну, что ж, я лично прослежу за тем, чтобы все было готово. А вы только примете участие в самой встрече нашей августейшей родственницы. Обещаете?

– Обещаю, друг мой, – улыбнулась Екатерина Павловна. – Не волнуйтесь, я поправлюсь и тогда… Тогда я приготовлю вам замечательный сюрприз.

Король еще раз поцеловал ее руку и, совершенно успокоенный, вышел из покоев королевы. Та поудобнее строилась в подушках и попросила:

– Мария, сходите, пожалуйста, к принцессам. Их бонна вчера говорила, что малышке Софи нездоровится. Наверное, режутся зубки. Я хочу знать наверняка. А потом пошлите кого-нибудь к принцам, чтобы они обо мне не беспокоились.

Мария вместо реверанса кивнула – вольность, которую она позволяла себе только наедине с Екатериной Павловной, – и выскользнула из комнаты. А королева вдруг ощутила, как острая ледяная игла медленно вошла в голову и скользнула до самого сердца. Она хотела протянуть руку к колокольчику, но не смогла даже шевельнуть хотя бы пальцем. Потом в глазах потемнело, и без того неяркий свет зимнего дня окончательно померк, осталась только боль – почти невыносимая. А потом не стало и ее…

Когда Мария вернулась, она увидела искаженное, запрокинутое лицо королевы и кинулась к ней. Но сердце ее обожаемой воспитанницы уже не билось. На глазах у Марии страдальческое выражение постепенно исчезало, черты разглаживались, и несколько минут спустя Екатерина Павловна уже казалась спящей, а не мертвой. Если бы не бледность этого прекрасного лица, такая бледность, какой не бывает у спящих… не бывает у живых…

Примчавшийся на звук колокольчика лейб-медик только бессильно развел руками: великая княгиня российская, королева Вюртембежская Екатерина, красавица Като скончалась, не дожив до тридцати одного года, и оставив сиротами четверых детей. Ничто не указывало на опасность, о болезни королевы ничего не сообщалось народу, король только что отправился в будущую резиденцию императрицы Елизаветы, чтобы выполнить данное жене обещание: лично все проверить.

Известие о кончине Екатерины Павловны стало полной неожиданностью для вюртембержцев. Скончалась она так внезапно, что тут же появилось множество слухов и нелепых историй, в которых обвиняли в ее смерти врачей, слуг, некоторых придворных и даже самого короля.

А сам король Вильгельм стоял у бездыханного тела жены, которую он оставил несколько часов тому назад в полной надежде на выздоровление. Он с каким-то упрямством отчаяния долго не хотел и не мог верить своей утрате: долго сидел над бездыханным телом своей супруги, сжимал в руках своих ее уже холодную руку, и ждал, когда она откроет глаза.

Об этом говорят и проникновенные поэтические строки Жуковского:

«Скажи, скажи, супруг осиротелый,

Чего над ней ты так упорно ждешь?

С ее лица приветное слетело,

В ее глазах узнанья не найдешь.

И в руку ей, рукой оцепенелой

Ответного движенья не возьмешь,

На голос чал зовущих недвижима…»

Жуковский в силу своего положения в императорской семье многое знал и видел, видел коронованных особ в минуты их обычных человеческих слабостей. Скорбел не только король Вильгельм и дети Екатерины Павловны, в окружении которых он шел три дня спустя за гробом супруги. Неподдельной была и народная скорбь: за два с небольшим года пребывания в Вюртемберге королева столько сделала для своих подданных, сколько не было сделано за предыдущие десятилетия.

Воспитанницы созданного ею института отправились в королевский замок, чтобы проститься со своей покровительницей. После похорон королевы на траурном собрании в институте его ректор сообщил, что король утвердил их просьбу – в память о супруге он дал институту имя «Екатерининский».

Память об основательнице института традиционно поддерживалась: каждый год в день кончины королевы Вюртембергской, зачитывался краткий обзор ее жизни…

Погребение Екатерины Павловны состоялось в склепе соборной церкви Штутгарта, а через два года, согласно высказанным ею когда-то пожеланиям, гроб был перенесен на вершину горы Ротенберг, где король Вильгельм выстроил православный храм Святой великомученицы Екатерины, чтобы в ее приделе похоронить останки жены. Это одно из самых поэтичных мест в окрестностях Штутгарта.

Король Вильгельм пригласил для постройки церкви архитектора Салуччи, уроженца Флоренции, служившего одно время у него при дворе. Церковь возвели в виде ротонды с четырьмя фронтонами – она имеет в плане форму креста. Над ротондой возвышается купол, на нем на шаре – позолоченный крест.

Вюртембергский журнал «Могgеnblat» так описывал место последнего упокоения своей королевы:

«С вершины горы Ротенберг представляется взору одна из прекраснейших картин королевства. Подошву ее облегает долина Неккара, покрытая лугами, пашнями, садами, рощами, мельницами, крестьянскими хижинами, множеством деревень. Вдали видны города Штутгарт, Канштадт, Людвигсбург и Эслинген с частью их окрестностей. До самой вершины горы тянутся виноградники…

На сей вершине Ротенберг, поднимающейся над всей благословенной страной, была некогда колыбель нынешнего Вюртембергского дома. Здесь, за несколько лет перед тем, в ясный весенний день благороднейшая дщерь Севера, незабвенная королева Вюртембергская Екатерина Павловна, любовалась прелестным местоположением. Ее супруг с вершины Ротенберг показывал ей благословенную южную страну…

Она хотела воздвигнуть здесь храм Искусства, достойный красоты здешней природы. И на этом же месте, по воле неисповедимой судьбы, ее супруг воздвиг храм, в коем почивают ее тленные останки…»

Однако не все разделяли скорбь по безвременно ушедшей королеве. Ничего не подозревавшая императрица Елизавета Алексеевна, намеревавшаяся отдать визит своей золовке, прибыла на последнюю почтовую станцию перед Штутгартом. Там ей и сообщили о том, что накануне Екатерина Павловна скончалась. Оправившись от первого потрясения, императрица… приказала ехать в Россию, не заезжая в столицу Вюртембергского королевства.

По-видимому, давняя неприязнь оказалась сильнее всех прочих, в том числе и истинно христианских, чувств, если известная своим трепетным отношением к правилам хорошего тона императрица не сочла необходимым отдать последний долг усопшей. Все знали, что императрица Елизавета и королева Екатерина были слишком разными, не любили друг друга, но как люди очень высокого сана должны были соблюдать этикет и поддерживать хотя бы иллюзию семейных добрых отношений.

Этого император Александр не смог простить супруге до самой своей смерти.

– Быть в нескольких верстах от несчастной Като и не приехать, чтобы выразить свои соболезнования вдовцу и сиротам! Это уму непостижимо! Так могла поступить только женщина, которая никогда никого не любила, – вынес приговор император, когда узнал о случившемся.

В Россию известие о неожиданной кончине Екатерины Павловны пришло в середине января. По воле случая, точнее, по жестокой игре судьбы, это известие пришло ко вдовствующей императрице одновременно с последним письмом дочери. Мария Федоровна несколько часов не могла осознать горькую истину и только повторяла, как заведенная?

– Като не умерла… нет, нет, она не умерла… Я этого не хотела, она не могла умереть. Като не умерла…

В самом Штутгарте происходили не менее драматичные, но более будничные события. Оцепеневшая от горя и обессилевшая от пролитых слез Мария в который уж раз перечитывала записку, врученную ей таинственным доктором в Бадене:

«Есть все основания предполагать наличие опухоли мозга, скорее всего – неоперабельной. Без специальной аппаратуры нет стопроцентной уверенности, но при сложивших обстоятельствах, когда операция невозможно, королева обречена. Она может прожить еще максимум год, при условии, что будет очень беречь себя. Но если она действительно беременна, роды ее убьют однозначно.

Словом, летальный исход может наступить в любую минуту, от любого напряжения и от любого недомогания. К этому и следует готовиться. Вам решать, сообщать ли диагноз королеве и ее близким. Те лекарства, которые я даю, могут лишь облегчить неизбежные страдания – не более того.

Следует также знать, что предрасположенность к таким заболеваниям передается по наследству, причем вперекрест – от отца к дочери, от матери – к сыну. Судя по тому, что мне известно, обе старшие сестры королевы умерли от аналогичного заболевания, возможно, им страдал и император Павел. Но это все – гипотезы.

Главное – уберечь от возможной опасности сыновей королевы, поскольку ее дочерям с этой стороны ничего не грозит. Но это уже – вне моей компетенции.

При случае внезапной потери сознания или сильного приступа головной боли надлежит…»

Далее следовал подробный перечень необходимых действий, который Мария уже знала наизусть. Они не понадобились – королева скончалась почти без страданий и боли, словно уснула. Благо для нее самой – и трагедия для оставшихся, любивших ее людей, которые не были готовы к такому стремительному концу.

– Я не уберегла ее, – прошептала Мария почти беззвучно. – И никто бы не уберег. Историю нельзя изменить, нельзя переписать. Все тщетно…

По версии придворных медиков, королева скончалась от удара вследствие «нервической лихорадки». И Мария не собиралась эту версию опровергать. Зачем? Возможно, срок ее миссии тоже истек, и нужно возвращаться. Но как же трудно, как невероятно трудно расстаться с тридцатью пятью годами прожитой здесь жизни! Если бы ей позволили остаться…

В это время в дверь комнаты Марии деликатно постучали. Камергер самого короля пришел просить ее немедленно явиться к монарху, который желал с ней побеседовать. Мария вытерла глаза и последовала за придворным.

Король Вильгельм принял ее стоя у камина. Он не предложил ей сесть, не озаботился какими-то вступительными фразами. Мария не верила своим глазам и ушам: перед ней стоял совсем другой человек, истинный сын своего отца, жестокий, непреклонный и не склонный к сантиментам.

– Мадам, я благодарю вас за многолетнюю службу при моей дорогой супруге. Соответствующее вознаграждение вам, разумеется, будет выплачено, так пожелала королева в своем завещании. Но о том, что вы должны оставаться в Штутгарте, там ничего не говорится. Я думаю, вам лучше вернуться в Россию, и чем скорее – тем лучше.

«Вот и решился вопрос о том, где мне доживать остаток жизни… Довольно большой остаток, если я вернусь туда, откуда была прислана… Что ж, значит, так тому и быть».

– Благодарю вас за все ваши милости, ваше королевское величество, – произнесла она, склонившись в низком реверансе. – Ваше пожелание для меня закон. Через три дня, а может быть, и раньше, я покину не только Штутгарт, но и королевство.

Вильгельм только сухо кивнул. Аудиенция была закончена. Мария сделала еще один реверанс – уже у двери, и выскользнула из королевских покоев…

Через два дня Мария исчезла. Никто не видел, чтобы она уезжала, ни одна из служанок не помогала ей собираться. Только ближе к вечеру садовник нашел у дальнего пруда в парке аккуратно сложенную одежду Марии Алединской и записку, придавленную камнем.

«Я ухожу, не ищите меня».

Тем не менее, ее искали – в этом самом пруду, но тщетно. Правда, другой садовник уверял, что вечером, накануне исчезновения госпожи Марии, он видел, как две фигуры, закутанные в длинные плащи, проскользнули мимо него к гроту в глубине парка. Уже темнело, и он побоялся следовать за ними…

Но садовнику, разумеется, никто не поверил. Да и при чем тут были какие-то фигуры? Верная наперсница королевы не выдержала вечной разлуки со своей любимицей и последовала за ней. Тело в пруду, правда, так и не нашли, но… скорее всего, недостаточно усердно искали.

В этот год зима была очень морозной. Холод вместе с обильным снегом пришел в середине января и держался чуть ли не до марта – небывалая погода для Вюртемберга. И если кто-то не мог вспомнить, когда умерла «красавица Като», достаточно было сказать:

– Это было в ту ужасную, нескончаемую и ледяную зиму…

А в России Екатерину Павловну забыли так же быстро, как и ее старших сестер. Она была всего лишь четвертой дочерью императора.

Мало кто понимал, что она была еще и одной из великих дочерей России.