Текст книги "В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III"

Автор книги: Светлана Бестужева-Лада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Бесспорно, в тесном семейном кругу возможность (а может быть, и политическая необходимость) такого союза обсуждалась, и не раз, поскольку проблема была достаточно серьезной. Видимо, отзвуки этих семейных разговоров дошли до приближенных, а от них – в светские гостиные, оттуда– к послу, который слал своему повелителю все более обнадеживающие письма.

Но иллюзии Коленкура были разбиты в прах во время очередного приема в Зимнем дворце. На нем французский посол, как бы невзначай, завел разговор со вдовствующей императрицей о том, какое значение стоит придавать снам. Он рассказал, что накануне видел во сне, что Наполеон просит руки великой княжны Екатерины Павловны. Императрица-мать ответила Коленкуру тоном, явно смутившим его:

– Господин посол, вы знаете, что сны лгут.

Отказ был явный, хотя об официальном сватовстве речи пока так и не было.

Более того, сама великая княжна изменила свое отношение к послу Франции, став с ним гораздо сдержаннее и холоднее. Говорили, что на нее слишком сильное впечатление произвело то унижение, которому Наполеон подверг прусскую королеву Луизу после разгрома Пруссии. Он заставил признанную красавицу провести с ним наедине несколько часов, туманно намекнув, что ее красота может изменить условия заключения мира, но… не сделал ровно ничего.

Как считала Екатерина Павловна, оскорбив столь любимую ею королеву, женщину кроткую и замечательную по красоте, Наполеон выказал свой жестокий характер и злопамятное сердце. К тому же королева Луиза так тяжело перенесла свое унижение, что заболела и скончалась через несколько лет, так и не оправившись от нервного потрясения.

Второй причиной охлаждения Екатерины Павловны была так называемая «польская супруга Наполеона». До российского двора дошли слухи о том, что, желая добиться восстановления независимой Польши, местная высшая аристократия воспользовалась внезапно вспыхнувшей страстью императора к красавице-графине Марии Валевской, которая в результате родила от него сына. Валевская была замужем, Наполеон все еще не развелся, и мечтать о браке с человеком, так непорядочно относящегося к женщинам, Като посчитала ниже своего достоинства.

В «Записках» одной из придворных дам императрицы-матери, сказано о том, что Екатерина Павловна, в решающем разговоре с братом о возможном «французском браке» заявила ему:

– Я скорее выйду замуж за последнего русского истопника, чем за этого корсиканца!

Фраза эта мгновенно облетела весь Санкт-Петербург, а затем и Европу, несмотря на все старания Коленкура сгладить неприятный инцидент: ведь Наполеону пришлось в первый раз со времени своего возвышения получить отказ. Это была для него первая измена фортуны.

Разъяренный Наполеон поспешил заключить мир с Австрией. Из мемуаров Коленкура видно, что он на сей раз не только не разделял, но даже в какой-то степени осуждал последующие действия своего сюзерена:

«Так как заключение мира с Австрией изменило политический курс императора и пролило яркий свет на эволюцию его взглядов и проектов, касающихся Польши, и так как оккупация Ольденбурга, формы этой оккупации, да и все остальное расходилось с неоднократно возвещенными намерениями императора, то отныне все противоречило и моему тону и моему образу действий, от которых я не хотел отступать; я настойчиво просил поэтому о своем отозвании.

Я не мог помогать обманывать того, кто проявил такую лояльность в момент, когда наше положение в Испании было критическим, того, кто был столь искренним в своих отношениях с другими и столь верно соблюдал свое слово, когда принимал на себя какие-либо обязательства. Так как моя настойчивость не помогла мне добиться отозвания, то я притворился больным и объяснился с императором и прямо и косвенно – через моих друзей – столь определенным образом, что он вынужден был решиться заменить меня, чтобы избежать взрыва, который привел бы к дурному результату, ибо я решил во что бы то ни стало отказаться от этого посольства.

– Мудрость государей, – не раз говорил мне император Александр, – должна сделать так, чтобы судьба управляемых ими наций не зависела от интриг и тщеславия тех или иных смутьянов. Императора Наполеона подстрекают. Но время разъяснит все это. Если он хочет воевать со мной, то первый пушечный выстрел сделает он».

Но пока, дабы не оскорблять «императора всей Европы», нужно было решать судьбу великой княжны Екатерины, не дожидаясь, пока вместо нее будет избрана другая. Екатерина должна была вступить в брак прежде, чем во Франции появится новая императрица.

Увы, французская корона оказалась столь же призрачной, как и все предыдущие.

Глава пятая
Счастливый принц

«-Итак, „австрийский брак“ действительно не состоялся. Как это пережила великая княжна?

– Легче, чем опасалась Мария. Гораздо сложнее было внушить Екатерине Павловне, что брак с Наполеоном – не такая уж большая честь для нее. К счастью, сам Бонапарт сделал все возможное, чтобы охладить горячую голову княжны.

– Но вопрос еще не решен окончательно?

– Формально. Фактически же вдовствующая императрица прилагает все усилия, чтобы как можно быстрее выдать свою четвертую дочь замуж. Кажется, она всерьез опасается слишком сильного влияния великой княжны на императора и не желает, чтобы они создали „стратегический союз“.

– Вам не кажется странным, что эта женщина фактически все время борется против своих детей, утверждая, что заботится только об их счастье.

– Мне многое кажется странным в поведении этой женщины. К сожалению, Марии довольно трудно приблизиться к вдовствующей императрице: та не доверяет русским и окружила себя своими немецкими подругами детства – стас-дамами.

– Но с ними-то она достаточно откровенна?

– Увы, нет. То, о чем думает вдовствующая императрица, доподлинно известно лишь ей самой. Не уверен, что даже ее духовник в курсе мыслей Марии Федоровны.

– Можете быть абсолютно уверены – не в курсе. Мария испробовала особое средство, чтобы его разговорить, но святой отец пребывает в святом неведении относительно истинного состояния души своей духовной дочери. Пробовать это средство на стас-дамах Мария не решилась: слишком опасно и тут же станет известно не только вдовствующей императрице, но и всему дворцу.

– А что царствующая императрица?

– Елизавета попала в крайне щекотливое положение. Она была совершенно заброшена своим мужем и вступила в связь с одним из придворных. К несчастью, связь имела последствия. И, естественно, императору обо всем донесли.

– Что же Александр?

– Как всегда проявил благородство и признал себя отцом ребенка. Но с супругой встреч практически избегает. Да и новорожденный младенец прожил всего несколько дней.

– Несчастная Елизавета!

– Более чем несчастная. Мария абсолютно уверена, что мальчику, родившегося совершенно здоровым, очень ловко помогли отправиться на тот свет. Его даже не успели окрестить, так стремительно все произошло.

– Что говорят врачи?

– Разводят руками. Ну и, конечно, „Бог дал – Бог взял“. По первичным симптомам – непроходимость кишечника. Но вскрытие этой крохи конечно же не делали.

– Откуда же появилась версия Марии?

– Из ее собственных наблюдений. Она утверждает, что достаточно долго прожила в самом высшем обществе России того времени, чтобы отличить естественную болезнь от отравления.

– Н-да, прямых наследников у Александра теперь уж точно не будет. Константин не в счет, значит…

– Значит, остается кто-то из младших братьев. Но Екатерине удалось заразить брата идеей устроить закрытое учебное заведение для отпрысков благородных семей и продолжить там образование великих князей. Сейчас проекты пишут министр просвещения Разумовский и, естественно, Сперанский, который совершает просто стремительную карьеру при императоре.

– Сперанский? Сын сельского священника, кажется.

– Да. А теперь Александр полагает, что в лице этого образцового чиновника нашел идеального помощника для осуществления своих планов деспота-реформатора В сотрудничестве с этим неутомимым и честолюбивым тружеником он намерен вернуться к программе преобразований, когда-то выработанной им и его друзьями по Негласному комитету.

– Это серьезно?

– Не более, чем все реформы в России, полагаю. Но посмотрим, как все это выглядело на самом деле, а не в трактовке истории. Пока же император больше всего озабочен браком любимой сестры и… отношениями с Наполеоном.

– Я бы не поручился за благополучное развитие последних.

– Представьте себе, Мария того же мнения.»

– Ваше высочество! Ваше императорское высочество! Где вы?

Фрейлина Мария уже добрых четверть часа искала Великую Княжну Екатерину в рано зазеленевших в этом году густых садах Павловска. Сначала она подумала, что ее питомица с утра пораньше уехала на верховую прогулку, но любимица Екатерины, снежно-белая трехлетка Снежинка, мирно хрустела овсом в своем стойле, а конюхи божились, что «сей день их высочества на конюшне пребывать не изволили».

В излюбленной беседке, где Като обычно читала или просто мечтала, ее тоже не было. А между тем вдовствующая императрица повелела немедленно разыскать дочь и привести к ней. По-видимому, гонец, прибывший утром из Санкт-Петербурга от государя императора, привез какие-то важные вести.

«Неужели они все-таки передумали? – размышляла Мария, обследуя сады. – И снова возник вопрос о браке с Наполеоном? Или – не приведи Господи – что-то случилось с сестрой Екатерины, наследной принцессой Веймарской? Совсем недавно она потеряла первенца, но второму ребенку, принцессе Марии, недавно исполнился год и она, кажется, вполне здорова… Да где же ее высочество, черт побери! Тихо! Приличные фрейлины таких слов не употребляют».

Наконец за деревьями на полянке мелькнуло знакомая белая накидка. Като, спокойная и свежая, как это утро, стояла у маленького мольберта и писала акварелью маленький пруд со склонившейся над ним ивой. Художественные способности она, бесспорно, унаследовала от матери, и не уставала их совершенствовать.

– Что случилось, Мари? – встревожено спросила Като, обернувшись на звук быстрых шагов фрейлины. – На вас лица нет.

– Их императорское величество Мария Федоровна срочно желают вас видеть, – выпалила фрейлина, задохнувшись.

Като заметно побледнела.

– Что-то… плохое?

– Не знаю, ваше высочество. Мне передал распоряжение лакей ее императорского величества. Прибыл курьер от вашего августейшего брата.

– Соберите здесь все и отнесите ко мне, – распорядилась Като. – Я пройду прямо к маменьке.

Перед самым входом во дворец Като усилием воли изобразила на лице полнейшее спокойствие и даже величавость, приличествующие особе императорской фамилии, и чинно проследовала в апартаменты матери. Никто и заподозрить не мог, что она только что во весь дух мчалась, не разбирая дороги, точно деревенский сорванец.

– Вы желали меня видеть, маменька? – спросила Като, склоняясь в реверансе. – Простите, что заставила ждать. Я рисовала в саду.

К своему огромному облегчению она не заметила ни горя, ни даже тревоги на как всегда сильно накрашенном лице императрице. Была только некоторая озабоченность.

– Садитесь, дитя мое. Ваш брат прислал письмо, которое касается вас, точнее, вашего возможного брака.

У Като упало сердце. Неужели Наполеон все-таки решил официально просить ее руки?

– Нет, речь идет не о Буонапарте, – прочитала ее мысли вдовствующая императрица. – Хотя косвенно, конечно, и о нем. Ваш августейший брат решил раз и навсегда покончить с неопределенностью, не оскорбляя при этом своего, надеюсь, союзника. Вот, послушайте:

«… в Петербург приехали два возможных претендента на руку великой княжны. Один из них – младший из сыновей находящегося в Париже герцога Ольденбургского. Он родственник нам и по отцу, и по матери, как Вам, достопочтимая матушка, разумеется известно…»

– Кузен Георг? – спросила Като, которая никогда не видела своего родственника лично.

– Да, дитя мое, он сын моей младшей сестры. А по отцу он принадлежит к младшей линии Готторп-Гольштейнского рода, откуда был и муж Екатерины 11 Петр III. От него титул герцога Гольштейнского перешел к Павлу Петровичу, вашему отцу и моему незабвенному супругу. Но слушайте дальше:

«Второй приехавший в Петербург принц – Леопольд Саксен-Кобургский. Он тоже наш родственник: его сестра была замужем за цесаревичем Константином Павловичем. Принцу восемнадцать лет, он – красавец с правильными чертами лица, прекрасными зелеными глазами и светло-каштановыми волосами, хорошо образован, но беден…»

– Ну этот хотя бы не такой близкий родственник, – рассеянно заметила Като.

– Ошибаетесь. Одна из четырех его сестер – супруга моего брата, Александра Вюртембергского, вашего родного дяди. Принц Леопольд – восьмой ребенок в семье, его отец, герцог Франц Саксен-Кобургский, недавно скончался. Упокой господи его душу.

– Так что предлагает мой дорогой брат?

– Его императорское величество полагает, что вам надлежит выбрать одного из этих двух вполне достойных молодых людей. Причем не откладывать этот выбор надолго, время не терпит.

– Не понимаю…

– Като, дорогое мое дитя, вам уже двадцать лет. Но дело даже не в этом.

– А в чем же?

– Александр считает, что надо раз и навсегда устранить грозящую возможность сватовства Наполеона, сославшись на то, что вы сами решили свою судьбу, повинуясь зову сердца.

– Как я могу ему повиноваться, если еще не видела ни одного из принцев?

– Завтра мы едем в Санкт-Петербург. Вы лично познакомитесь с вашими кузенами и, надеюсь, сделаете правильный выбор. Или мы по-прежнему будем жить под Дамокловым мечом возможного родства с этим исчадием революции.

– А если мой брак спровоцирует Наполеона на начало войны с Россией?

– Думаю, ваш брат знает, что делает. В любом случае, все в руках Божиих.

«Лукавит маменька, – думала Като, медленно идя по направлению к своим комнатам. – Бог-то само собой, но, думаю, тут больше зависит от моего брата. Александр не хочет рвать окончательно с Наполеоном, но и родниться с ним… Впрочем, в Париже, кажется, поняли нежелание петербургского двора связывать себя кровными узами с неравным мне по происхождению и ненавистным маменьке французским императором. Да и не до свадеб сейчас Бонапарту: говорят, его дела в Испании идут настолько скверно, что даже решение вопроса о разводе с Жозефиной пришлось на время отложить. А мне за это время – выбрать себе достойного супруга. Достойного…»

Като сама себе не желала признаваться, как больно царапнули ее слова из последнего письма Александра, когда тот еще находился в Эрфурте на очередной встрече с Наполеоном: «Могу вам сообщить самое приятное: о вас больше не думают». С одной стороны, действительно, это облегчало положение, но с другой… Как можно было не думать о ней, «красе России», признанной самой блестящей невесте в Европе?

Хотя остается еще сестра Анна, которая, конечно, еще девочка, но через год-другой вполне может считаться достигшей брачного возраста. Конечно, Анна не так красива, как она, Като, но – моложе. И, кажется, тайно влюблена в то самое «корсиканское чудовище», которое так ненавидят все остальные. Совсем недавно Като случайно увидела на столе у сестры книгу, причем не французский роман или галантные стихи, а старинное сочинение какого-то историка о дочери Ярослава Мудрого, тоже Анне.

– Ты увлеклась историей? – небрежно спросила она тогда сестру. – Почему такой древней?

Анна залилась краской и промолчала. Като бегло перелистала книгу и почти сразу же наткнулась на историю сватовства к княжне Анне французского короля.

– Ну, и чем же кончилось это сватовство? – поинтересовалась она.

– Анна стала королевой Франции, – пролепетала ее тезка, – родила двух сыновей, а старшего назвала Филиппом в честь своей первой любви в России. До тех пор французских королей этим именем не называли, а потом оно стало традиционным.

– Анна Ярославна, Анна Павловна, – задумчиво произнесла Като, пряча улыбку. – Какие интересные мысли, однако, таятся в твоей юной головке.

Анна снова покраснела и перевела разговор на какую-то другую тему. Что ж, пусть помечтает, потешиться имперскими грезами… А, может быть, и не грезами. Действительно, все в руках Божьих.

Когда вдовствующая императрица с дочерьми прибыла в Санкт-Петербург, то стало ясно: выбор перед Екатериной Павловной стоял не слишком простой. Каждый из принцев обладал своими привлекательными качествами, каждый, похоже, был достоин стать супругом «красы России», и оба явно увлеклись Великой княжной. Она же никак не могла решиться отдать предпочтение кому-то одному.

Принц Леопольд молод (на два года младше ее самой), безусловно красив, очень неглуп, но… и только. Никаких особых выдающихся качеств не заметно, разве что прекрасные манеры и умение поддержать светский разговор. Принц Георг… Красотой не блещет, но, безусловно, очень умен, обладает чувством ответственности и задатками государственного деятеля. Но куда он сможет применить эти задатки, если останется жить в России? Ведь его герцогство уже захвачено Наполеоном, а герцог-отец изгнан оттуда…

Наконец, Като решила посоветоваться с братом. Если ее сердце пока молчит, то пусть решение будет принято на основе разумных доводов политики. Возможно, Александр для себя уже сделал выбор будущего зятя, но не хочет принуждать любимую сестру и ждет, пока она сама на что-то отважится.

– Саша, – сказала она, оставшись с императором наедине, – я понимаю, что должна выйти замуж. О любви речи нет, можно говорить только о расчете. Лично мне ни одна из этих партий ничего сверхъестественного не сулит. Помоги мне. Я выйду за того, кто будет по крайней мере полезен тебе. А значит, и России.

– Совсем взрослая… – задумчиво сказал Александр, глядя на сестру. – Я рад, Като, что ты пришла ко мне с этим вопросом. Но…

– Что – но?

– Я не хочу принуждать тебя к чему бы то ни было.

– Понимаю. Но я прошу совета. А свадьба все равно состоится, нужно только решить – с кем.

– Видишь ли, Като… У нас с императрицей вряд ли будут дети. Не спорь, Бог не любит моих детей. Или слишком любит, раз забирает к себе в младенчестве.

Император замолчал, и сестра не решалась прервать это молчание. Она знала, как горько было Александру сознание того, что у него никогда не будет прямого наследника.

– Константин шарахается от перспективы царствовать, – как от чумы, – продолжил наконец, Александр, – да он и не годится для роли императора: печально, но приходится признавать, что мой брат почти сумасшедший. Николай и Михаил слишком малы, всецело находятся под влиянием вдовствующей императрицы и получают дурное воспитание. Если ты выйдешь замуж за принца Ольденбургского…

– За кузена Георга?

– Да. Другой слишком легкомыслен и молод для той роли, которая ему предназначена. Я хочу издать манифест, в котором назначу наследником твоего будущего супруга и, соответственно, ваших детей. А ты станешь российской императрицей.

Като молча сидела в кресле, пытаясь сдержать бурное сердцебиение. Вот оно: то, о чем она когда-то мечтала и к чему всегда подсознательно стремилась. Ради этого можно смириться с невзрачной внешностью супруга, с отсутствием даже намека на приязнь к нему – да с чем угодно. Да, брат отлично знал и понимал ее: на таких условиях она примет решение мгновенно. Собственно, уже приняла.

– Ты действительно хочешь издать такой манифест? – спросила она.

– Клянусь. Но обнародую не сразу, а когда народ привыкнет к твоему браку и, главное, твоему супругу. Я много беседовал с кузеном Георгом: он бесспорно очень умен, в меру тщеславен и способен составить счастье любой здравомыслящей женщины.

– Хорошо, – сказала Като, поднимаясь с кресла, – я стану герцогиней Ольденбургской. Поговорите с герцогом, пусть официально просит у маменьки моей руки. И чем скорее все произойдет, тем лучше.

Александр нежно обнял сестру и поцеловал ее в щеку:

– Ты еще станешь Екатериной Третьей, дорогая, – прошептал он. – А я, наконец, смогу сбросить с себя это постылое ярмо российского правительства и жить так, как мне нравится. Тебе не придется дожидаться моей смерти, чтобы надеть императорскую корону. Но, Като…

– Да?

– Пусть все это останется только между нами двумя. Маменьку не обязательно посвящать в эти планы, она все еще мечтает стать регентшей при одном из младших.

Екатерина Павловна медленно и молча наклонила голову в знак согласия.

Через три дня двор и аристократический Петербург был потрясен известием о том, что Великая княжна Екатерина, «краса России» согласилась стать женой принца Ольденбургского. Многих удивил не только ее выбор, но и сама поспешность, с которой был решен этот брак. А французский посол, более всех пораженный такой развязкой, писал впоследствии в своих мемуарах:

«Аристократия недовольна выбором великой княжны Екатерины принца Ольденбургского…Он всего лишь мелкий принц, пусть и близкий родственник царской семьи. Она же мечтает стать замужней дамой и, прикидывается влюбленной с досады, что другой брак, с действительно великим человеком, у нее не удался. Это будет странная пара: принц мал ростом, некрасив, худ, весь в прыщах и говорит невнятно. Рядом со своей невестой он выглядит по меньшей мере смешно. А ведь соответствие характера и личностных достоинств Екатерины Павловны полностью отвечает требованиям к достойной супруге императора. Такая жена и нужна Наполеону. Никакого сомнения, что она могла бы помочь ему окончательно упрочить свою власть и свою династию. Но судьба, точнее, родственники Великой княжны, распорядилась иначе…»

Другой свидетель тех событий, сардинский посланник Жозеф де Местр, писал о принце-женихе: «Происхождение его самое почетное, ибо он, как и император, принадлежит к Голштинскому дому. В прочих отношениях брак этот неравный, но тем не менее благоразумный и достойный великой княгжны, которая столь же благоразумна, как и любезна. Во-первых, всякая принцесса, семейство которой пользуется страшной дружбой Наполеона, поступает весьма дельно, выходя замуж даже несколько скромнее, чем имела бы право ожидать. Ведь кто может поручиться за все то, что может Наполеон забрать в свою чудную голову…

Первое ее желание заключается в том чтобы не оставлять своей семьи и милой ей России, ибо принц поселяется здесь и можно себе представить, какая блестящая судьба ожидает его. Хотя здешние девицы не находят его достаточно любезным для его августейшей невесты; по двум разговорам, коими он меня удостоил, он показался мне исполненным здравого смысла и познаний… Какая судьба в сравнении с судьбой многих принцев! Счастлив, что он младший».

Сардинский посланник даже не представлял себе, до какой степени верным было его суждение о будущем супруга Екатерины Павловны, которую он же описывает в самых восторженных и совершенно не характерных для него тонах:

«Ничто не сравнится с добротой и приветливостью великой княгини. Если бы я был живописец, я бы послал вам изображение ее темно-голубых глаз. Вы бы увидели, сколько доброты и ума заключила в них природа, не говоря уже про то, что наделила ее вообще исключительной красотой…»

Екатерина Павловна отдала свою руку Петру-Фридриху-Георгу, принцу Гольштейн-Ольденбургскому, человеку внешне действительно совсем не выдающемуся, но, как показало будущее, обладающего многими весьма достойными внутренними качествами. Ее избранник Петр Фридрих-Георг, был младшим из сыновей Петра-Фридриха Людвига Ольденбургского, носившего титул епископа Любекского. Жозеф де Местр не зря говорил о том, что принцу Георгу повезло в том, что он младший. В России, когда он станет мужем царской дочери, он получит неизмеримо больше возможностей для блестящей жизни и избежит тех драматических потрясений, которые приходилось переживать его отцу и придется пережить старшему брату из-за обладания маленьким герцогством Ольденбургским…

О странной поспешности в выборе Екатериной Павловной жениха, а также о ее трезвом подходе к своему пусть и не блестящему браку много говорили ее современники, естественно, приближенные ко двору:

«Этот брак всех удивил. По родству он противоречил уставам церкви, так как они были между собой двоюродные. Наружность герцога не представляла из себя ничего привлекательного, но он был честный человек в полном смысле слова. Екатерина Павловна имела благоразумие удовольствоваться им, и по природной своей живости вскоре привязалась к мужу со всем пылом страсти».

Обручение Екатерины Павловны и принца Георга Ольденбургского было назначено на начало января 1809 г. На празднество по этому случаю в Петербург приехали, помимо прочих гостей, король и королева Прусские. В то время главные города и крепости Пруссии были заняты французами, требовавшими от поверженной ими страны огромной контрибуции.

Королевский двор, вынужденный покинуть Берлин, ютился в частном доме на самой границе с Россией, в небольшом городке Мемеле. Даже прекрасная королева Луиза не смогла смягчить до предела раздраженного Наполеона, хотя он и давал ежедневно обеды, где присутствовала королева, но отклонил все просьбы об уступках.

На прощание он поднес королеве Луизе розу необычайной красоты, как бы подчеркивая свое преклонение перед ее женской неотразимостью, но не исполнил ее просьб, причем отказал в самой резкой форме, заявив: «Крепости – не игрушки и не побрякушки».

В результате Пруссия потеряла около половины своих подданных, у нее были отняты все приобретения, сделанные при трех разделах Польши. Население оставшейся части страны должно было содержать за свой счет до двухсот тысяч солдат победившей армии. Все происшедшее с некогда могущественной державой имело причины: после эпохи Фридриха Великого в Пруссии уже не было столь выдающегося монарха.

Российский посол в Англии граф Семен Романович Воронцов, проезжая в то время через Берлин и увидев правившую королевскую чету, отметил:

«Король, кроме солдат, ничем не занимается, предоставляя дела министрам, которых он редко видит… Королева действительно прекрасна, но без всякого выражения и благородства в чертах. Влюбленная в самое себя, она не умеет скрыть сознание своей красоты, и хотя поведение ее безупречно, но она страх как любит со всеми любезничать… Она обожает наряжаться, восхищаться собою, и беседовать с ней почти не о чем: разговор всегда сводится к тому, чтобы восхвалять ее красоту».

Многие недоумевали, зачем российскому императору приглашать на обручение любимой сестры королевскую чету из Пруссии, зная, что это может вызвать раздражение Наполеона. Обручение Екатерины Павловны и принца Георга Ольденбургского, естественно, сопровождалось празднествами. На балу у княгини Долгорукой раздосадованный Коленкур бросил довольно громко: «В этом визите нет никакой тайны: королева Пруссии приехала спать с императором Александром».

Словечко подхватили все петербургские гостиные. Большинство наблюдателей не верили этой клевете, но всех изумляла чрезмерная роскошь подарков, приготовленных для королевы Луизы в ее покоях в Михайловском замке: золотой туалетный прибор, персидские и турецкие шали, дюжина расшитых жемчугом придворных туалетов, редкой красоты бриллианты…

Несмотря на невзгоды и дурное самочувствие, королева Луиза стоически не пропускала ни одного празднества, стараясь поддержать свою славу первой красавицы Европы. Ею восхищались, ее красоту превозносили до небес, но сам Александр явно избегал бесед с этой неутомимой кокеткой.

На одном из приемов она появилась с сильно обнаженными плечами и грудью, усыпанная, точно священная рака, бриллиантами, и оказалась – случайно или намеренно – рядом с первой красавицей Петербурга и многолетней любовницей Александра Марией Нарышкиной, на которой было простое белое платье и единственное украшение – веточка незабудки в черных, как смоль волосах.

Когда по этикету она присела в глубоком придворном реверансе перед королевой, все поняли этот молчаливый, но очень многозначительный вызов: моя красота не нуждается в украшениях…

Поняв свое поражение в этой своеобразной дуэли королева Луиза едва слышно произнесла:

– Мое царство в ином мире.

В прощальном письме она написала императору предельно откровенно, явно что-то предчувствуя:

«Я вас мысленно обнимаю и прошу вас верить, что и в жизни, и в смерти я ваш преданный друг… Все было великолепно в Петербурге, только я слишком редко видела вас».

Через год королева Луиза умерла в возрасте всего лишь тридцати четырех лет, больше ни разу не увидевшись с императором Александром. Многие сочли ее еще одной жертвой жестокости Наполеона Бонапарта. Считали, что она не смогла пережить утраты своего королевства. Но скорее всего, она не смогла пережить того, что ее прославленная красота стала увядать, а в ней был смысл ее жизни.

После официального объявления Екатерины Павловны и принца Георга невестой и женихом Петербург занялся обсуждением приданого, о величине которого было оповещено общество. «Приданое, бриллианты и посуда, данные за великой княжной, стоят более двух миллионов. Она будет получать ренту ежегодно 200 тысяч рублей, а ее супругу будут выплачивать 100 тысяч. Им дается полностью меблированный дворец в Петербурге».

До свадьбы, которая была назначена на апрель, жених и невеста появлялись на всех официальных приемах, на придворных балах, посещали другие общественные места. За несколько дней до бракосочетания Екатерина Павловна и Георг Ольденбургский с императрицей-матерью посетили здание Академии наук, что было беспрецедентно для особ такого ранга.

Императрица Елизавета, не слишком большая любительница светских развлечений, была несколько разочарована тем, что нелюбимая невестка не была выдана замуж, как ее старшие сестры, «за пределы России», и по-прежнему много времени проводила в обществе брата-императора. Раздражение прорвалось в одном из ее писем к матери, хотя обычно Елизавета бывала весьма сдержана в своих эмоциях:

«Внешность жениха мало привлекательна и даже неприятна. Не думаю, чтобы ему удалось внушить любовь, но великая княжна Екатерина уверяет, что ей нужен именно такой муж, а внешности она значения не придает».

Только сама невеста сохраняла абсолютное спокойствие, всем видом показывая, что довольна и счастлива. Когда «доброжелатели» донесли до нее мнение супруги императора о ее женихе, то Като лишь пожала плечами.

– Забавно, Мари, – поделилась она вечером со своей верной наперсницей. – Жорж, конечно, не Аполлон, но уж Лизхен могла бы воздержаться от подобных заявлений. Сама вышла замуж за самого красивого мужчину в Европе – и что? Купается в любви и счастье?

– Не по хорошу мил, а по милу хорош, – негромко заметила Мария.

– Правильно. К тому же моей красоты хватит на двоих.

– Вы как всегда объективны, ваше высочество, – усмехнулась Мария.