Текст книги "В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III"

Автор книги: Светлана Бестужева-Лада

Глава шестая
Владычица тверская

«-Счастливый брак благополучно состоялся, молодые благоразумно решили жить подальше от дворца.

– Скорее, так решил император. Судя по всему, он приобрел не только зятя, но и отличного генерал-губернатора, чуждого русскому менталитету со всеми его прелестями.

– Но теперь Марии будет труднее наблюдать за происходящим.

– Она должна опекать великую княгиню, теперь уже герцогиню Ольденбургскую. А если верить тому, что писали историки, сия дама имела огромное влияние на императора.

– Но согласитесь, идея о том, чтобы возвести на трон сестру с супругом, вместо младших братьев…

– Имеет свои положительные и отрицательные стороны. Народ может не принять императора-иностранца, а институт принцев-консортов в России, по-моему, неприемлем. Фавориты при императрице – совсем другое дело.

– Ну, Екатерина-то вряд ли заведет себе фаворитов. При таком образцовом муже.

– Я тоже так полагаю. Но вернемся к насущным делам. Мария должна сделать все возможное, чтобы предотвратить вторжение Наполеона в Россию. То есть соответственно настроить свою подопечную, поскольку сам император вовсе не хочет войны и склонен в этом скорее прислушиваться к Сперанскому, а не к ура-патриотам.

– Будем надеяться… Но существует еще вдовствующая императрица, которая имеет огромное влияние практически на всех своих детей.

– Кроме Екатерины. Та не может забыть маменьке ее выкрика после смерти императора Павла.

-„Я тоже хочу царствовать!“?

– Да, именно этот. Екатерина Павловна желает царствовать сама, причем – в России. Но она достаточно умна для того, чтобы видеть все препятствия на пути к этой цели.

– И достаточно честолюбива и тщеславна, чтобы этого добиваться. Мария сообщает, что великая княгиня полна грандиозных планов превращения Твери если не во второй Санкт-Петербург, то уж точно – во вторую столицу.

– Москва в расчет не принимается?

– Абсолютно. Москва – это как Реймс во Франции. Исторически определившееся место для коронации самодержавцев. И – центр православной церкви. Пока Екатерине совершенно неинтересны ни то, ни другое предназначение Москвы.

– А вам не кажется, что поспешный брак Екатерины может быть воспринят Наполеоном, как пощечина. И что маховик войны уже запущен?

– Не думаю. Ходят слухи о том, что младшая великая княжна Анна тайно влюблена во французского императора и мечтает стать его супругой. Если австрийская избранница по каким-то причинам станет неугодна… или неудобна…

– Вряд ли стоит на это рассчитывать. Слишком серьезные исторические события, чтобы на них можно было хоть как-то повлиять. Вот поддержка Сперанского и оттягивание начала военных действий – это реальнее.

– Мне кажется, войну мы не предотвратим.

– Скорее всего. Но можно предотвратить Бородино и пожар Москвы. А это спасет для России немало ценных людей. Можно ведь выиграть кампанию, не жертвуя при этом Первопрестольной. Вторая мировая война – вполне реальный пример. Немцы были у самой Москвы, но город устоял и уцелел, а война покатилась обратно на запад.

– Посмотрим. Время еще есть.

– У нас – да, а у Марии.

– И у нее, мне кажется, его пока достаточно.

– А информации?

– Ей наверняка будет доступна вся переписка великой княгини, включая послания императора. А обладание информацией, сами знаете, дает огромные преимущества…

– Тому, кто сумеет правильно ей распорядиться.

– Уверен: Мария сумеет».

В конце августа великая княгиня Екатерина Павловна и принц Ольденбургский выехали в Тверь водным путем через Шлиссельбург по Неве, далее по Ладоге. Это было одновременно и свадебное путешествие, и… служебная командировка. Новый директор путей сообщения хотел лично осмотреть состояние вверенной ему системы, в том числе, Ладожского канала.

– Ты не против, душа моя? – спросил он молодую супругу, когда начались приготовления к отъезду. – Поездка будет долгой и не слишком веселой.

– Я хочу быть с тобою, Жорж, – твердо ответила Като. – Всему свое время. Еще повеселимся, когда будем праздновать новоселье.

Так, практически одновременно, начались и семейная жизнь, и деятельность нового генерал-губернатора, под начало которого была отдана огромная территория, в десятки раз превышавшая размеры его родного герцогства.

Екатерина Павловна, в жизни не видевшая ничего, кроме Санкт-Петербурга и его ближайших окрестностей, была потрясена красотой открывавшихся перед ней пейзажей. Корабль медленно плыл вдоль покрытых пышной зеленью берегов, и в этой зелени уже кое-где вспыхивали желтые и красные искорки приближающейся осени. А Като не расставалась со своим альбомом, который быстро заполнялся набросками и эскизами.

На северо-западе Тверского края берут свои начала три великие европейские реки: Волга, Днепр и Западная Двина. Верхневолжские просторы – эталон русского пейзажа в его идеальном классическом толковании: легкая холмистость просторов, небо, играющее причудливыми облаками, манящие дали, леса и луга, голубые поля льна, берёзовые рощи, безмятежные озёра и вечерние туманы над чистыми реками.

Верная Мария, кладезь всяческой информации, не уставала рассказывать своей высокородной подруге-повелительнице историю того края, который должен был стать родным для Екатерины.

Первым среди героев Тверского края был великий князь Михаил Ярославич Тверской – неутомимый объединитель русских земель, трагически погибший во время одной из своих поездок в Золотую Орду. За тридцать лет до Васко да Гамы тверской купец Афанасий Никитин, отправившийся из Твери по Волге, открыл европейцам путь в Индию, блестяще продемонстрировав тверское умение путешествовать, совмещая полезное с приятным и оставив своим последователям поучительные записки «Хождение за три моря».

– Я должна их прочесть! – воскликнула Екатерина. – Почему я ни разу не слышала об этой книге?

– Наверное, графиня Ливен не считала подобное чтение уместным для великих княжон, – уклончиво ответила Мария. – Как сказал один из великих русских мыслителей, мы ленивы и нелюбопытны, и больше интересуемся историей других народов, чем своей собственной.

– Как тонко подмечено, – прошептала Екатерина. – Мы знаем о Трое, о Риме, о крестовых походах, но почти ничего о своей земле…

– О крестовых походах тоже нужно знать, – заметила Мария. – Но во вверенных вам губерниях есть город Осташково, вблизи которого на Столбном острове озера Селигер, в пещере двадцать семь лет прожил в неустанных молитвах отшельник Нил Столобенский. Его именем назван основанный в 1594 г. близ города Осташкова мужской монастырь Нилово-Столобенская пустынь…

– Откуда вы все это знаете, Мари? – с изумлением спросил незаметно подошедший к ним принц Георг.

– Меня всегда интересовала русская история, ваше высочество, – присела в реверансе Мария. – К тому же я много лет была чтицей… Но это все пустяки, скоро вы увидите места сказочной красоты, еще никем, увы. по достоинству не оцененные и не воспетые.

– Похоже, нам повезло, – заметил принц Георг, нежно целуя руку жены. – Что может влиять на душу благотворнее прекрасных пейзажей?

– Вы правы, мой друг, – отозвалась Като. – Но мне кажется, нам повезло не только с пейзажами…

Мария тактично удалилась, оставив молодую чету наедине.

В своё время Екатериной Великой Твери была уготована роль образцового города для провинциальной России. Именно с нее императрица начала модернизацию облика страны. Почин амбициозному проекту положил хоть и не исключительный по тем временам, но вполне драматический случай: от грандиозного пожара, возникшего в архиерейском доме, сгорел древний белокаменный красавец-кремль и близлежащие к нему посады.

«Благодаря» такому печальному обстоятельству образовалась большая свободная территория для нового строительства, и Тверь получила невиданную доселе в российской провинции регулярную трёхлучевую планировку центральной части, стройную «единую фасаду» волжской набережной, типовые проекты каменных частных домов и прекрасный дворец, выстроенный по заказу императрицы Петром Романовичем Никитиным. Екатерина II была горда своим творением и считала, что «город Тверь после Петербурга наиболее красивый город Империи».

Про «свежеиспечённо»-старинный город пошла добрая слава, с него стали брать пример другие, а о Твери сложили стишок: «Тверь-городок, Петербурга уголок»; горожане же выложили городской герб цветами на клумбе в центре Восьмиугольной (Фонтанной) площади – одной из четырёх площадей, нанизанных на знаменитое тверское трёхлучие.

Но по приезде в Тверь, новому генерал-губернатору первоначально было не до того, чтобы любоваться окружающей природой и архитектурными чудесами. По-немецки педантичный, принц Ольденбургский вникал в совершенно новое для него дело скрупулезно и с неподдельным рвением. Он много ездил, посещал уездные города, осматривал строительство внушительных водных систем, возводившими под наблюдением генерал-инженеров Леонтьева, Деволана, Бетанкура.

При нем было построено около четырнадцати тысяч верст новых и усовершенствовано и обустроено старых водных и сухопутных дорог. Пожалуй, ни один генерал-губернатор впоследствии не сделал столько, сколько успел супруг Екатерины Павловны.

По единодушному мнению современников, принц Ольденбургский был человеком чистой и возвышенной души, честным, добрым, воспитанным в понятиях долга и обязанностей, которые он исполнял по велению сердца.

А обязанностей у него были очень много. Екатерина Павловна, со свойственной ей энергией помогала мужу во всем. Она старалась быть с ним неразлучной. Когда принц был вынужден объезжать вверенные ему губернии великая княгиня всегда сопровождала его в этих поездках.

Находясь в Твери, принц обыкновенно работал в кабинете, который был устроен рядом с комнатой Екатерины Павловны. Дверь в кабинет всегда была полуоткрыта. Когда он уставал от бесчисленных бумаг, докладов, чувствовал, что начинает раздражаться, то громко звал:

– Катенька!

Екатерина Павловна сразу же отвечала:

– Я здесь, Жорж, – и своим приветливым голосом снимала напряжение и раздражение мужа. Принц опять погружался в дела.

О том, что великая княгиня старалась всегда быть полезной мужу, была в курсе его дел, которые были интересны и ей, вспоминали многие современники, в том числе, и личный секретарь принца:

«Всего приятнее было, что великая княгиня редкий день не входила в кабинет к принцу при мне и не удостаивала меня разговором с нею… Богатый, возвышенный и быстрый, блистательный и острый ум изливался из уст Ее высочества с чарующей силой приятности ее речи. С большим интересом она расспрашивала и хотела иметь самые подробные сведения о лицах, но не прошедшего века, а современных. Замечания ее всегда были кратки, глубоки, решительны, часто нелицеприятны».

Свободные от дел часы супруги проводили вместе в прогулках по обширному дворцовому парку и в беседах. Они много читали произведений немецких писателей, которые так хорошо знал принц. Екатерина Павловна, в свою очередь, помогала мужу усовершенствовать его русский язык.

Кроме того, в Твери Екатерина вернулась к постоянным занятиям живописью, которой увлекалась с самого детства. Принц Георг тоже был любителем живописи, переписывался с известным тогда художником Тишбайном, который много работал при дворах немецких князей, в том числе и при дворе герцогов Ольденбургских.

Екатерина Павловна помогала мужу не только в делах, поддерживая его в минуты усталости и разделяя с ним его заботы.

Самой своей обходительностью и умением очаровывать людей на способствовала тому, что сразу после приезда в «милую Тверь», в «тихую любезную Тверь», как она называла этот один из самых красивых тогда губернских городов, к новому губернатору прониклись доверием и любовью все сословия. Что во все времена было в России чрезвычайной редкостью, если вообще было.

Вот как описывал в письме вдовствующей императрице, своей покровительнице, сенатор и литератор Ю. А. Нелединский-Мелецкий, находившийся в сентябре 1809 г. в Твери, один из балов, устроенных в городе в честь приехавших туда на житье принца и великой княгини:

«Великую княгиню уже обожают в этом крае. Вы бы вы видели ее на бале, данном купечеством! Как она была хороша! Приветлива! Внимательна! Между прочим, она велела подвести к себе для полонеза представителя купеческого общества (его главу). Он был с бородою, одет по-русски. Этот человек был в восторге от такой чести, которой его удостоили, и никак не мог осмелиться держать великую княгиню за руку, тик что танец для них заключался в том, что они несколько раз прошли по зале один подле другого. И все, что делает великая княгиня, она делает так, как будто больше всего удовольствия от этого получает именно она».

В Твери прошли самые счастливые, хотя и недолгие годы семейной жизни Екатерины Павловны и герцога Георга 0льденбургского. В том, что он был счастлив с женой, нет никакого сомнения. Артистическая душа принца-поэта отозвалась на это строками одного из последних его стихотворений «Настоящее»:

Меня не тянет к лучшим временам —

Меня манит любви святое счастье.

О. если б мог его я удержать

Хотя на миг в его полете быстром!

Что мне все прелести волшебных стран,

О коих нам твердят в старинных сказках,

И без того блажен я, как младенец,

Когда передо мной моя жена

Со взором светлым, с чистою душой!

Стихи, естественно, были написаны по-немецки, но даже прозаический их перевод дает полное представление о том, что происходило в душе поэта. И, конечно, не оставили равнодушной Екатерину, ровная привязанность которой к мужу постепенно перерастала в самую настоящую любовь, сотворив маленькое чудо: счастливый брак любящих друг друга высокородных особ. Такое в России случалось тогда не часто, исключений не было ни в одном из сословий.

– Ты только послушай, Мари! – то и дело восклицала она, читая написанные четким готическим почерком принца листки. – Как это прекрасно!

– Ваше высочество, я же почти не знаю немецкого, – ласково улыбнулась Мария.

– Тут не важно знать, важно чувствовать. Хочешь, я переведу?

– Конечно, ваше высочество.

Екатерина начала читать по-русски, переводя на ходу и почти не затрудняясь поиском нужного слова. Все-таки русский она знала отменно. Мария подумала, что дал бы Бог ее воспитаннице еще и поэтический талант, она бы несомненно затмила многих своих поэтов-современников.

– Ваше высочество, – сказала она, – когда Екатерина закончила чтение. – Это нужно издать. Такие прекрасные стихи должны быть доступны не только вам.

– Издать? – растерянно переспросила Екатерина. – Как это?

– Очень просто. Как издают другие книги. Если вы еще соблаговолите поработать над оформлением… Нарисовать заставки, подобрать шрифт…

Глаза Екатерины вспыхнули неподдельным энтузиазмом:

– А почему бы и нет? Сделаем Жоржу сюрприз…

Небольшая книжечка стихов принца Ольденбургского была издана в 1810 г. в Москве и вышла очень скромным тиражом только для раздачи друзьям в качестве подарка. Виньетки, которые украшали поэтический сборник, нарисовала Екатерина Павловна, искусно владевшая карандашом.

Кое-кто из высшей аристократии посмеивался, но вдовствующая императрица Мария Федоровна, со своей истинно немецкой сентиментальностью, превозносила стихи и их автора до небес, так что смешки прекратились почти мгновенно.

По свидетельству современников, в частности графа Жозефа де Местра «образ жизни Великой Княгини Екатерины в Твери поистине поразителен. По вечерам дом ее похож на монастырь; известный литератор, г-н Карамзин, читает там лекции из русской истории… и особы, которых она удостаивает своим приглашением, не имеют никакого другого развлечения… Принцесса сама учит мужа своему русскому языку и служит посредницей меж ним и простым народом… Доброта и обходительность Великой Княгини несравненны. Будь я живописцем, прислал бы вам изображение ее глаз, дабы вы видели, сколь благая природа вместила в них ума и доброты… Сия юная принцесса в большом фаворе у своего брата Александра, который осыпает ее богатствами и всяческими знаками внимания. Она очень образована и очень умна; русские даже преувеличивают в ней сие последнее качество… Это голова, способная задолго предвидеть многое и принимать самые решительные меры».

При Дворе же о Великой Княгине говорили: «Смесь Петра Великого с Екатериной II и Александром I».

При всей занятости генерал-губернатора текущими делами, сразу же после того, как в Твери поселилась герцогская чета, в город, лежащий на самом оживленном пути из одной столицы в другую, зачастили гости. Приезжали члены императорской семьи, ученые, художники, писатели… К принцу приезжали немецкие профессора из Московского университета, их допускали к нему беспрепятственно и без излишних церемоний.

Церемонии были скорее слабостью Екатерины Павловны, которая, прекрасно управляя своим придворным штатом, преимущественно состоявшим из русских служителей, пристально следила и за порядком, и за соблюдением этикета. В Твери никогда не делали никаких скидок на то, что двор Екатерины Павловны невелик и не имеет официального статуса: в нем все должно было походить на величественный императорский двор Петербурга.

Но современники утверждали, что «тверской двор» отличается от столичного в лучшую сторону хотя бы подбором придворных. Среди фрейлин Екатерины Павловны была Е. И. Муравьева-Апостол, сестра будущих декабристов, а гофмейстериной в Тверь сам император Александр назначил статс-даму «большого» двора А. Н. Волконскую, мать тоже декабриста князя Сергея Волконского.

Посол Коленкур, и после отъезда из столицы свой несостоявшейся императрицы, не упускавший случая вызнать что-либо «этакое» о жизни великой княгини, явно с удовольствием сделал язвительную запись:

«В обществе потешаются над этикетом Тверского двора: лица, отъезжающие в Москву (следуя в нее из Петербурга) или приезжающие туда, и даже только лишь приглашаемые к обеду или ужину, должны испросить и получить по форме две аудиенции – одну для представления, а другую – чтобы откланяться».

Кстати сказать, сами гости ничего смешного в этом не видели, скорее наоборот. Ибо среди гостей Екатерины Павловны были и видные иностранные государственные деятели, такие, например, как приглашенный в Россию Александром I прусский министр, знаменитый барон Штейн. На пути в Москву он провел в Твери два дня и потом писал в своих воспоминаниях, давая восторженную оценку великой княгине:

«Разговор ее выказывал необыкновенно образованный ум и возвышенную душу».

Бывали в Твери и менее знатные, но более желанные гости. Как-то, в один из редких приездов великой княгини с супругом в Москву, граф Федор Васильевич Растопчин устроил в честь их приезда пышный бал с роскошным ужином. Роскошный особняк графа сиял тысячами свечей, отражая блеск дамских бриллиантов и золотых аксельбантов, на хорах пока еще негромко играла музыка, а гости отдавали дань уважения герцогской чете, почтившей своим визитом «Златоглавую».

Екатерина Павловна глазам своим не поверила, когда перед самым началом бала в распахнутые двустворчатые двери белого с позолотой зала вошел… сам император. Александр хотел сделать сюрприз сестре, и это ему удалось.

Первым порывом великой княгини было броситься брату на шею, но она была уже не той импульсивной девушкой, что год тому назад. Величаво подплыв к императору, Екатерина Павловна склонилась перед ним в предписанном этикетом реверансе, и только потом, подняв сияющие глаза, одними губами произнесла:

– Саша, я счастлива.

Эта прекрасная пара и открыла бал – полонезом. Александр прекрасно танцевал, но не слишком любил это делать. Екатерина же просто растворилась в величественной музыке и торжественности момента. Позже она призналась Марии, своей верной наперснице, что ей казалось: она императрица российская, а не герцогиня Ольденбургская.

Когда торжественные танцы закончились, хозяин дома подвел к императору и герцогу с супругой статного мужчину средних лет с мудрыми глазами и ранней сединой на висках.

– Разрешите, ваше императорское величество и ваши светлости представить вам моего родственника – Николая Михайловича Карамзина, восходящее светило словесности российской.

Император приветливо наклонил голову, а Екатерина Павловна протянула Карамзину руку для поцелуя и произнесла своим чарующим голосом:

– Счастлива видеть автора «Бедной Лизы». Каким еще произведением вы нас порадуете?

– Боюсь разочаровать вас, ваша светлость, но от романтической прозы давно отошел, а ныне пишу труд сугубо исторический.

– О чем же? – любезно осведомился император.

– Книга называется «История государства Российского», ваше императорское величество.

Александр ограничился неопределенной улыбкой и тут же отвернулся к другому жаждущему общения с монархом. Но принц Георг и особенно его супруга проявили неподдельный интерес к новой книге.

– Это именно то, что нужно России! – с энтузиазмом воскликнула Екатерина Павловна. – Помните, друг мой, мы обсуждали это совсем недавно?

– Конечно, – отозвался принц. – Господин Карамзин, мы были бы рады видеть вас в нашей тверской резиденции. Моя супруга большая поклонница истории.

– Я хотела бы, чтобы вы сидели за ужином рядом со мной, – безапелляционно заявила Екатерина Павловна и жестом подозвала к себе хозяина дома.

Граф Растопчин был несколько озадачен таким экстравагантным жела ние, которое, к тому же, серьезно нарушало строго продуманный план размещения гостей за столом. Но… Император отнесся к желанию своей сестры с явным благоволением, а монаршья воля – закон для верноподданного.

– Ты, Николай, баловень фортуны, – улучив момент, шепнул он родственнику. – И супруга твоя сегодня очень кстати прибыть не смогла. Я не успел спросить: не занемогла ли Катерина Андреевна?

– Спасибо, Катерина Андреевна вполне здорова. Младший, Андрюша, что-то простыл. Да ты же ее знаешь: не любительница она развлекаться, за любой предлог ухватится, лишь бы дома посидеть.

– Ну, и хорошо, ну, и ладно. Хотя при ее-то красоте… А ты не тушуйся: понравишься великой княгине – карьер твой при дворе в момент откроется.

– Не льщусь я этим… – начал было Карамзин, но его собеседник уже ускользнул к другим гостям.

За роскошным ужином все заметили, что великая княгиня ела мало, а говорила со своим соседом много. О чем? Догадки строили самые разные, в том числе, и не слишком приличного содержания, но эти, последние, моментально как бы растворялись в воздухе. Всем была известна нежная привязанность великой княгини к своему супругу и ее безупречная верность ему, и все знали, что ее собеседник женат на одной из самых красивых женщин своего времени, и что их брак тоже безупречен. Тогда – о чем?

Впрочем, даже самые заядлые сплетники вскоре были куда больше увлечены богатым столом, за которым сидели. К счастью, можно не напрягаться, отыскивая по старинным книгам меню пышного пиршества. Это после приема у графа Растопчина уже сделал единственный в истории России чисто «кулинарный» поэт Василий Филимонов. Вряд ли по собственным впечатлениям, но…

Впрочем, судите сами:

Тут кюммель гданьский разнесли,

За ним, с тверскими калачами,

Икру зернистую, угрей,

Балык и семгу с колбасами.

Вот устрицы чужих морей,

Форшмак из килек и сельдей,

Подарок кухни нам немецкой,

Фондю швейцарский,

сюльта шведский,

Англо-британский welch-rabbit,

Анчоус в соусе голландском,

Салакушка в рагу испанском,

Минога с луком «по-аббатски»

И кольский лабардан отварной.*

Быка черкасского хребет,

Огромный, тучный, величавый;

–

* Кюммель – польская тминная водка, «сюльт» – шведский холодец, «welch-rabbit» – крольчатина по-уэльски и «лабардан» – норвежская треска. Ко всему этому добавить можно только одно: картофеля тогда в России почти не знали. Очень редко картофелем гарнировали лишь блюда английской кухни.

 
Вот буженины круг большой
С старинной русскою приправой;
Под хреном блюдо поросят,
Кусок румяной солонины,
И все разобрано, едят…
Вот, в жире плавая, большая,
В чужих незнаема водах,
Себя собой лишь украшая,
На блюде – стерлядь: ей
Не нужны пышные одежды.
Шекснинской гостье – цвет надежды.
Зеленых рюмок двинут строй.
Вот сырти свежие из Свири,
И вот пельмени из Сибири.
Вот гость далекий, беломорский,
Парным упитан молоком,
Теленок белый, холмогорский,
И подле – рябчики кругом,
Его соседи из Пинеги,
Каких нет лучше на Руси,
Налим с сметаной из Онеги,
С прудов Бориса – караси.
Вот из Архангельска – навага,
Вот жирный стрепет с Чатырдага,
С Кавказа красный лакс-форель,
С Ильменя сиг и нельма с Лены.
Из Рима, а-ля бешамель -
Кабан. Вот камбала из Сены.
Мы, здесь чужим дав блюдам место,
Средь блюд, любимых на Руси,
Запьем свое, чужое тесто
Иль шамбертеном, иль буси.
 

За таким сказочным столом, естественно, забывалось все остальное. К тому же, Москва отличалась не только хлебосольством, но и тем, что сами москвичи любили вкусно и разнообразно поесть, а многие богатые вельможи были истинными гурманами.

Вставая из-за стола, Екатерина Павловна повторила свое приглашение посетить их в любое время. И Карамзин, впервые приехав в Тверь в начале 1810 года, прогостил у Екатерины Павловны шесть дней. Все эти дни он обедал во дворце, читал княгине и ее супругу отрывки из еще не опубликованной «Истории».

«Они пленили меня своей милостью, – написал Карамзин потом брату. – Великая княгине умна и деликатна одновременно, а ее супруг уже прекрасно понимает по-русски, хотя в разговоре предпочитает более привычный для него по дворцовой жизни французский. Если же и сам император заинтересуется моим скромным трудом, то можно будет считать, что жизнь моя была не напрасной. Ее императорское высочество простерло свою любезность до того, что пригласила меня приехать снова, уже с супругой…»

– Вы совершенно очарованы господином Карамзиным, – заметила Мария после отъезда писателя. – Точнее, его талантом. Осмелюсь сказать, это, пожалуй, лучшее из того, что я читала по русской истории.

– Почему же вы не сказали это самому Карамзину? – с улыбкой спросила Екатерина.

– Вряд ли мое мнение хоть что-то для него значит, – пожала плечами Мария. – Мне вполне достаточно того, что довольны вы.

– А я очень хочу, чтобы с сочинением ознакомился мой брат. Право, ему это пойдет только на пользу.

– Поэтому вы пригласили господина историка приехать в следующий раз с красавицей-женой?

– Что ты имеешь в виду?

– Его императорское величество – знаток женской красоты, и мадам Карамзина может быть самым лучшим предисловием к историческому труду ее супруга.

– А вы не слишком циничны, мадемуазель Алединская? – сухо спросила Екатерина.

Великая княгиня терпеть не могла, когда кто-то раскрывал ее потаенные замыслы, а Мария, как всегда, попала в самую точку.

– Нижайше прошу прощения, ваше императорское высочество, – смиренно склонилась в реверансе Мария. – Я действительно забылась.

Долго сердиться на свою наперсницу Екатерина никогда не могла. Да и события развивались не совсем так, как ей хотелось бы. Императора не было в Твери, когда Карамзин приехал туда во второй раз вместе со своей супругой. Так что красота – бесспорная, чисто русская, чуть холодноватая красота – Катерины Андреевны привела в восхищение лишь тверской двор.

Но мадам Карамзина держалась так просто и естественно, словно понятия не имела о своей привлекательности. Пять дней, в Твери, в гостиной собирался избранный кружок, обсуждавший вопросы, касающиеся русской жизни, – начиная от литературы и заканчивая внутренней и внешней политикой. И Катерина Андреевна, хотя и была молчалива, время от времени делала весьма умные и тонкие замечания.

Екатерина Павловна не любила женской дружбы, делая исключение разве что для своей ближайшей фрейлины, но на всю свою жизнь сохранила к супруге Карамзина теплое и уважительное отношение, как к эталону сочетания ума и женственности.

В середине зимы, перед началом Великого Поста Екатерина Павловна сообщила супругу о том, что ожидает ребенка. Радость принца была безграничной: его любовь к жене приобрела новый оттенок, в ней явственно виделось преклонение перед той, которая должна будет продлить древний род. А в том, что родится мальчик, оба супруга были абсолютно уверены.

Здоровьем Екатерина Павловна явно пошла в мать, беременность переносила необыкновенно легко и практически ни в чем не изменила привычного уклада жизни. Да и фасон платьев тех времен позволял скрывать положение по крайней мере первые полгода.

Летом 1810 г. принц Ольденбургский с женой отправились из Твери в Петербург водным путем. Избранный способ путешествия позволял директору Ведомства путей сообщения осмотреть систему каналов, а также избежать нежелательных для великой княгини неудобств при передвижении в карете: Екатерина Павловна была на последних месяцах беременности.

Екатерина Павловна поселилась у матери в Павловске, чтобы рожать в ее присутствии и в окружении, к которому она привыкла с детства. Александр прежде не часто баловал мать своими визитами – и из-за большой занятости государственными делами, и из-за нелюбви к ее шумному двору (Мария Федоровна любила окружать себя фрейлинами, устраивать разного рода развлечения). Но с тех пор, как там поселилась великая княгиня, император от двух до трех раз в неделю бывал в Павловске.

Восемнадцатого августа 1810 г. Екатерина Павловна родила своего первого сына – Фридриха-Павла-Александра. Император Александр хотел дать родившемуся племяннику титул великого князя императорского дома, если бы ребенок был крещен по обряду православной церкви. Но неожиданно воспротивилась Екатерина.

– Старший сын в роду должен следовать вере отца и деда, титул которых он наследует.

– Като, – продолжал настаивать Александр, – мальчик может унаследовать совсем иной титул…

– Тогда и поговорим о перемене веры, – отрезала Екатерина. – Не спорь со мной, Саша, в нашей семье уже было несколько странных смертей. Я не позволю рисковать жизнью своего ребенка.

Как ни настаивал Александр, его любимая сестра твердо стояла на своем, не объясняя даже того, что называла «загадочными смертями». И не призналась брату, что действует по совету своей фрейлины-наперсницы, которая и высказала идею, что переменить веру никогда не поздно, а маленький принц-лютеранин никому не будет казаться соперником в делах престолонаследия.

В отличие от Александра, принимавшего самое живое участие в радостном для семьи Екатерины Павловны и принца Ольденбургского событии, императрица Елизавета Алексеевна не выказывала особого внимания к невестке и не преминула осудить ее за то, что она отвергла столь милостивое предложение императора.

Царствовавшая императрица даже отложила на три дня свое возвращение в Петербург из загородной резиденции, чтобы избежать первой недели после родов великой княгини Екатерины, и обязательных по этикету поездок в Павловск. Сама она полгода назад потеряла долгожданного новорожденного сына, который прожил всего несколько дней и скончался, по мнению врачей, «от родимчика».