Текст книги "В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III"

Автор книги: Светлана Бестужева-Лада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Зачем я буду лукавить? Безусловно, королева Луиза во много раз красивее меня. И ее супруг король – достаточно представительный мужчина. Но особого счастья в этом браке я тоже не вижу. К тому же ее величество, по-моему, больна.

– Королева, насколько мне известно, в начале беременности, а это состояние редко кого красит.

– Насколько вам известно… Иногда, Мари, мне кажется, что вам известно все. Вот скажите мне: мой брак будет счастливым?

– Ни минуты в этом не сомневаюсь. Вы с его высочеством принцем Георгом замечательно подходите друг другу, точнее, он подходит вам по уму и душевным качествам. И потом…

– Что еще?

– Он вас любит, – просто сказала Мария. – Причем любит не Великую княжну, не сестру одного из величайших императоров Европы и даже не «Красу России». Он любит Екатерину, свою невесту и будущую жену. А это, поверьте, дорогого стоит и редко встречается. Особенно среди высокородных особ.

Екатерина вдруг крепко обняла Марию и несколько минут простояла молча, крепко прижавшись к своей наперснице. Потом спросила:

– Мари, вы ведь не оставите меня после замужества?

– Если только вы сами этого не захотите.

– Не захочу. Никогда не захочу. Поклянись, что не оставишь меня вообще, что бы со мной не случилось.

– Клянусь, ваше высочество, что буду с вами до смертного часа, – медленно и торжественно отозвалась Мария. – Вы можете быть в этом совершенно уверены.

Эту ночь Екатерина спала особенно сладко. Но следующий день принес неожиданные тревоги. Вдовствующая императрица, вернувшаяся в Павловск к младшим детям, прислала письмо, прочитав которое Като побледнела, а затем решительно направилась к апартаментам императора, крепко прижимая спрятанное за корсажем письмо.

– Что случилось, Като? – обеспокоено спросил Александр, когда ему доложили о приходе сестры. – Вы повздорили с герцогом?

– Ради такой ерунды я не стала бы беспокоить тебя, Саша, – отозвалась Екатерина. – Да и с Жоржем у нас все чудесно. Просто я получила от маменьки вот что.

И она протянула брату лист бумаги, густо исписанный затейливым почерком их матери:

«Не получив твоей руки, „корсиканский людоед“ решил „осчастливить“ твою младшую сестру, Анну, которой еще нет пятнадцати лет. Я сказала Александру, что, однажды избегнув этого несчастья, мы должны предотвратить его и на этот раз… Предположим, что мы согласились на этот союз, и посмотрим, какие выгоды он принесет государству. Они таковы: 1. Надежда на длительный мир с Францией… А каковы последствия отказа?.. 2. Отказ озлобит Наполеона; его недовольство нами, его ярость против нас возрастут… Он использует отказ как предлог для нападения. Наш народ, осведомленный самим Наполеоном о его брачных предложениях, в случае согласия избавивших бы нас от бедствий войны, обвинит в этих бедствиях императора и меня и осудит нас… 3, А бедняжке Аннет придется стать жертвой, обреченной на заклание во имя блага государства. Ибо какой будет жизнь этою несчастного ребенка, отданного преступнику, для которого нет ничего святого и который ни перед чем не останавливается, потому что он не верует в Бога… Что она увидит, что услышит в этой школе злодейства и порока?.. Като, от всех этих мыслей меня бросает в дрожь… На одной чаше весов – государство, на другой – мое дитя, а между ними Александр, наш государь, на которого падут все последствия отказа!.. Мне ли, матери Аннет, стать причиной его несчастий?.. Если этот человек умрет, будучи супругом Анны, его вдова подвергнется всем ужасам смут, которые вызовет его смерть, ибо разве можно предположить, что будет признана династия Бонапартов?»

– Я знаю об этом, – сказал Александр, возвращая письмо сестре. – Я сам известил маменьку об этом сомнительном предложении. Зачем ей потребовалось тревожить тебя, не понимаю. Мы ведь долго обсуждали с ней ситуацию: ведь раз Наполеону взбрела в голову такая мысль, то он предпримет соответствующие шаги, а его настойчивость нам хорошо известна.

– И что же вы решили?

– Коленкуру передано, что великая княжна Анна ввиду ее крайней молодости не может быть отдана в супруги сорокалетнему императору французов. Но во избежание разрыва между двумя дворами проект этого союза будет снова благосклонно рассмотрен Россией через несколько лет, когда маленькая Анна достигнет брачного возраста.

– И что же Наполеон?

– По-моему, счел эти дипломатические уловки унизительными для себя.

– А вы с маменькой знаете, что Аннет влюблена в этого корсиканца?

– Что?!!

– Она где-то раздобыла его портрет, читает книгу о дочери Ярослава, выданную за французского короля, ну и так далее. Все симптомы налицо.

– Но нельзя же отдавать это дитя в руки Бог весть кого!

– Нельзя, – согласилась Екатерина, – но и дразнить Бонапарта опасно.

– Пока не очень, – возразил Александр. – Присядь, Като, я прикажу чаю, разговор, кажется, будет долгим. Я не хотел омрачать твое обручение и мешать предсвадебным хлопотам, но…

– Наоборот, твои проблемы меня волнуют гораздо больше, чем фасон моего подвенечного платья.

– Поверь, я это высоко ценю, – слегка пожал ей руку Александр. – Ты знаешь, что после отъезда из Петербурга прусской королевской четы ко мне прибыл чрезвычайный посол Венского двора. Он изо всех сил пытался убедить меня соблюдать нейтралитет в случае военного конфликта между Австрией и Францией.

– И что же ты ему ответил?

– Я ответил: «Если вы начнете войну, я тоже выступлю. Вы разожжете в Европе пожар и сами же станете его жертвой». Вижу, ты не считаешь это разумным. Я того же мнения, поэтому для себя решил, что не стану действовать заодно с Наполеоном. Мой так называемый друг попал сейчас в крайне невыгодное положение: с одной стороны втянулся в распри со Священным престолом, а с другой – никак не может разобраться с положением в Испании.

– Одно крыло императорского орла подбито, – философски заметила Екатерина. – Не настал ли благоприятный момент покинуть его?

– Мне тоже так казалось, но… Австрия, щедро субсидируемая английским золотом, вооруженная до зубов, поставившая под ружье 400 тысяч солдат потерпела поражение. Наполеон вступил в Вену.

– Господи, спаси, сохрани и помилуй, – прошептала Екатерина. – И что же ты?

– Я официально заявил Коленкуру: «Я сделал все, чтобы избежать войны, но, раз австрийцы ее спровоцировали и начали, император найдет во мне союзника, я выступлю открыто; я ничего не делаю наполовину». Но исход войны решился без меня при Ваграме. А поскольку Бонапарт открыто заявил, что «русские ничем не проявили себя, ни разу не извлекли саблю из ножен», то по Венскому договору России достаются крохи: небольшая Тернопольская область.

– Это же унизительная подачка! – вспыхнула Екатерина. – Четыреста тысяч душ… у нас дворянам цари больше жалуют.

– Это еще полбеды. Великое герцогство Варшавское получает по договору Краков и Западную Галицию…

– Поляки все-таки добились своего, – прошептала Екатерина.

– …таким образом Польша оказывается почти полностью восстановленная, правда, под французским протекторатом.

– Но тебе же, кажется, Наполеон предлагал в свое время уступить всю прусскую Польшу, то есть всю территорию между Неманом и Вислой?

– Предлагал. Но я питаю слишком большую дружбу к прусским государям и отказался. Знаю, это неразумно, теперь я и сам об этом жалею. Чувства и политика несовместимы, запомни это на будущее, милая Като. А теперь расширение территории Великого герцогства Варшавского вплоть до русских границ превращает его в плацдарм для будущего вторжения в Россию.

– Он не посмеет… – прошептала, бледнея, Екатерина.

– Разумеется, Наполеон уверяет, что в его планы не входит восстановление Польского королевства, и он даже готов «вычеркнуть слова „Польша“ и „поляк“ не только из текстов политических документов, но и из самой истории».

– И ты ему веришь?

– Конечно, нет. Он и сам себе не верит. Теперь от войны нас может спасти только согласие на его брак с Аннет. А это невозможно, маменька права.

– Значит, война, – прошептала Екатерина.

– Бог милосерд, возможно, обойдется. Главное, не провоцировать этого непредсказуемого человека. И потом, если Аннет согласна…

– Ты опять колеблешься! – пылко воскликнула Екатерина. – Видит Бог, когда-то и я в мечтах видела себя французской императрицей. Но теперь при мысли о том, что я могла бы стать супругой человека, для которого нет ничего святого, который не считается ни с кем, кроме себя и готов нарушить любые клятвы, я содрогаюсь от ужаса. Да лучше заживо взойти на костер, чем стать женой такого человека!

– Тебе, во всяком случае, это уже не грозит, – мягко улыбнулся Александр. – Ты выйдешь замуж за человека достойного и благородного, с которым не стыдно будет разделить любую судьбу. Кстати, о судьбе, хотя это уже похоже на дурной анекдот. Брат Наполеона, Жером, женится на одной из наших кузин, племянниц маменьки.

– Ты шутишь?

– Ничуть. Свадьба вот-вот состоится и маменька приходит в бешенство при мысли о том, что станет теткой человека, которого она презирает и ненавидит.

– Видно, нашей семье все-таки не удастся избежать родства с Бонапартом, – рассмеялась Като. – Осталось тебе развестись с Лизхен и жениться на Жозефине. Она, говорят, хотя бы забавная.

– Я знаю, что ты не очень жалуешь мою супругу, но все-таки…

Александр слегка нахмурился: разговор о законной супруге всегда портил ему настроение.

– Ну, прости, Саша, я пошутила. Согласна, глупо, но я так переволновалась сегодня.

– Ладно, Като, мне пора заниматься скучными политическими делами, а тебя, наверное, заждался жених.

– Да, мы сегодня приглашены к Юсуповым.

– Мы с императрицей тоже, но у нее, кажется, очередная мигрень. Беги, дорогая, у меня действительно масса дел.

Като шутливо присела в реверансе и ушла к себе, почти успокоенная. Она свято верила в то, что ее брат – тонкий и мудрый политик, сумеет каким-то образом предотвратить войну и спасти Россию от неслыханного бедствия. А она приложит все силы, чтобы помочь ему в этом. В конце концов, ей нужно серьезно учиться заниматься политикой, если их с братом планы когда-нибудь осуществятся.

Свадьба была пышно отпразднована 18 апреля 1809 г. Наконец-то Екатерина надела мантию с горностаями – знак ее высочайшего происхождения. Высоко зачесанные пышные волосы были переплетены жемчужными нитями и увенчаны короной с бриллиантами и жемчугами.

– Жемчуг – к слезам, – услышала Като чей-то шепот за спиной. – Как жаль ее, такая плохая примета! Но красавица…

В зеркало Като видела стройную фигурку, в пышном платье из серебряной парчи с длинным шлейфом. Фата из тончайшей кисеи была настолько прозрачна, что ее едва можно было разглядеть, зато сквозь это облако было хорошо видно прекрасное, чуть бледное лицо с огромными синими глазами.

К алтарю любимую сестру вел сам император, жениха в парадном мундире – императрица Елизавета, во всем блеске своей обычно никем не замечаемой красоты. На этом фоне принц Ольденбургский выглядел далеко не красавцем, но это компенсировалось военной выправкой и почти королевской осанкой. Да и одухотворенное лицо жениха заставляло забыть о внешней невзрачности.

Все отметили, что решающее «да» оба молодых произнесли ясными, четкими голосами, без малейшего колебания. И что на глазах у невесты не блеснуло ни единой слезинки – хотя по старому обычаю ей положено было плакать. Но Като не была бы сама собой, если бы считалась с какими-то там обычаями. Это был ее день, и она наслаждалась каждой его минутой.

Медовый месяц и все лето молодые супруги прожили в Павловске, где для них был подготовлен Константиновский дворец, заново отремонтированный и пышно меблированный: Александр не жалел ничего для любимой сестры.

Но до свадьбы произошло еще одно событие: то ли радостное, то ли «плачевное». Даже не дожидаясь окончательного официального ответа на предложение, сделанное великой княжне Анне, Наполеон посватался к эрцгерцогине Марии-Луизе Австрийской, дочери своего недавнего противника на поле боя. И почти немедленно получил согласие.

«Австрия принесла в жертву Минотавру прекрасную телку», – сострил принц де Линь, чьи меткие высказывания мгновенно разлетались по Европе и заставляли всех смеяться. Но в данном случае русскому двору было не до смеха. Никто не желал отдать юную Анну на растерзание варвару, но разрыв, происшедший по инициативе этого же варвара, был воспринят как оскорбление.

К тому же сама Анна несколько дней ходила с красными глазами и почти утратила свою обычную жизнерадостность. Даже на пышном торжестве по случаю бракосочетания Великой княжны Екатерины и принца Георга Ольденбургского все заметили подавленный вид младшей сестры, но, к счастью, большинство приписало это обычной зависти молоденькой девушки к обряду венчания других.

Впрочем, и у других членов царской семьи особых поводов для радости не было: венчание Екатерины и Георга было, пожалуй, единственным светлом пятном в их жизни тех лет, которая вдруг понеслась, как взбесившаяся лошадь. Наполеон взял в плен папу Пия Седьмого, Наполеон обвенчался с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой, войска Наполеона захватили Голландию и многие другие более мелкие германские государства.

Среди захваченных Наполеоном земель оказалось и маленькое герцогство Ольденбургское, где правил свекор Екатерины.

– Это публичное оскорбление, – воскликнул император, получив это известие, – это пощечина, нанесенная дружественной державе!

Но что он мог сделать, когда «маленький капрал» передвигал границы, по своему усмотрению, уничтожал и создавал государства, создавал и уничтожал династии? Не было такого человеческого чувства, которое могло бы изменить политические планы этого властелина. А император Александр нередко поддавался жалости, нежности, дружбе. Однако он неохотно признавал, что одновременно восхищается Наполеоном, и ненавидит его.

Сразу после свадьбы принц Георг Ольденбургский был назначен генерал– губернатором трех лучших российских губерний– Тверской, Ярославской и Новгородской. Кроме этого ему было поручено управлять путями сообщения, ибо через подвластные ему теперь губернии проходили главные речные системы – Вышневолоцкая, Тихвинская, Мариинская. Собственно говоря, других достойных «путей сообщения» в России тогда и не было.

В конце августа молодожены должны были уехать из Петербурга в Тверь, которая была избрана им для проживания. Предполагалось, что там генерал-губернатор и приступит к своим новым обязанностям, а пока по-прежнему будет проводить время в светских увеселениях двора и в обществе молодой жены. Но герцог Ольденбургский удивил всех своим поведением.

Человек долга и чести, принц Георг сразу после назначения, еще живя в Петербурге, стал с рвением исполнять свои многочисленные и непростые обязанности генерал-губернатора и главного директора ведомства путей сообщения. Он приступил к работе очень просто, без всякой помпезности. Как вспоминал впоследствии его личный секретарь, он вошел к принцу с одной запиской, а вышел со связкой бумаг; и с этого дня началась совершенно новая жизнь для принца-губернатора.

– По-моему, я вышла замуж не за принца, а за чиновника, – со смехом сказала как-то Екатерина своей наперснице, терпеливо дожидаясь супруга к ужину. – Теперь Жорж весь в бумагах и государственных делах. Светские развлечения его почти не интересуют.

– Думаю, он просто устал от них, – предположила Мария, корпя над каким-то сложным вышиванием. – А потом сказывается немецкая кровь: ваша августейшая бабушка, да упокоит Господь ее душу, каждое утро начинала с чтения государственных бумаг и прочих не слишком забавных дел. Я это прекрасно помню.

– А как ты попала к бабушке, Мари? – неожиданно спросила Екатерина. – Я как-то никогда не задумывалась над этим. Сколько себя помню, ты всегда была со мной. А что ты делала до моего рождения?

– Была чтицей у вашей августейшей бабушки, упокой господь ее душу. Она изволила считать, что я лучше всех могу это делать по-русски и по-английски.

– А откуда ты знаешь английский?

– Моя мать была англичанкой, царствие ей небесное. Папенька вывез ее из Англии, когда путешествовал в свите графини Брюс.

– Близкой подруги бабушки?

– Да. А потом графиня впала в немилость у императрицы… Нет, ваше высочество, причины я не знаю, да и никто, по-моему, не знает. Мои родители уехали вместе с ней в дальнее поместье, там я родилась, и там же скончались мои батюшка и матушка.

– Оба сразу?

– Оспа, – сухо отозвалась Мария. – Меня спасла графиня: забрала к себе и по примеру своей царственной подруги привила мне оспу от себя. Теперь это всем известно, а тогда было в новинку.

– И что потом?

– А потом графиня тяжело заболела, и перед смертью отправила меня в Петербург с письмом к императрице. Наверное, в этом письме была просьба позаботиться обо мне, так что ее императорское величество определила меня при своей особе. А потом приставила к вашей. Вот и вся моя история, ваше высочество, как видите, ничего романтичного, таинственного и даже интересного.

– А почему ты не вышла замуж?

Мария от души расхохоталась:

– Я? Бесприданница, сирота, из мелкопоместных дворян? Далеко не красавица?

– Прости, я не хотела быть бестактной. Но неужели ты никогда…

– Никогда, – уже сухо отозвалась Мари. – Когда скончалась моя покровительница графиня, я хотела постричься в монахини. Но она заставила меня поклясться, что сначала я отвезу письмо императрице. А ее величество ни о каком монастыре и слышать не хотела. Что ж, не всем служить Господу…

– Ты и сейчас хотела бы постричься в монахини?

– Ваше высочество, если нам придется расстаться, я так и сделаю.

Екатерина покачала головой:

– Ты нужна мне здесь, Мари. И всегда будешь нужна.

Вместо ответа Мария присела в глубоком реверансе.

Через несколько дней после этого разговора Екатерину Павловну пригласил к себе император, на сей раз – вместе с супругом. После первых, ни к чему не обязывающих фраз, император перешел к главному, ради чего и пригласил к себе молодую чету. Александр выразил желание, чтобы принц Ольденбургский, генерал-губернатор Новгородской, Тверской и Ярославской губернии, переехал вместе с супругой на постоянное жительство в Тверь, находящуюся в самом центре трех губерний.

В какой-то момент честолюбие Екатерины Павловны вспыхнуло: это напоминало ссылку, хоть и почетную.

– Вы хотите удалить нас от двора, ваше императорское величество? – холодно осведомилась она.

Неожиданно Александр рассмеялся.

– Маменька была права, – сказал он, все еще улыбаясь. – Она меня предупреждала.

– О чем именно? – недоуменно спросила Като.

– О вашем честолюбии, госпожа великая княгиня российская, герцогиня Ольденбургская, генерал-губернаторша. Она сказала: «Катерина будет недовольна, хотя вы, сын мой, отдаете ей самые лучшие в России губернии».

Екатерина Павловна слегка покраснела.

– Не мне, а моему супругу. И я вовсе не недовольна, просто…

– Просто считаете, что должны быть в столице, не так ли? А я мечтал о том, что вы превратите Тверь во вторую столицу, заведете там свой двор, и не будете считаться с чьим-то мнением.

– Простите меня, – вмешался доселе молчавший герцог Ольденбургский, – но я абсолютно согласен с государем. Из Твери мне легче будет следить за тем, что происходит во вверенных мне губерниях, да и не надо будет содержать армию курьеров. Подумай, душа моя, это же совершенно логично.

– Да? – растерялась Като, которой такой взгляд на вещи и в голову не приходил. – Действительно, вы совершенно правы, мой друг. Простите, что я не подумала о ваших многочисленных обязанностях…

Герцог взял руку супруги и нежно поцеловал:

– Сердце мое, ваш брат все обдумал с истинно государственной точностью. Но если вам будет не хватать блеска петербургских балов…

– Ах, боже мой, да они мне давно надоели! – страстно воскликнула Като. – И пустая светская болтовня – тоже. Александр, я согласна, мы переедем в Тверь, только нужно…

– Нужно устроить так, чтобы вам там было удобнее и комфортнее, чем в столице, – продолжил Александр. – Я уже подумал и над этим. Даже посылал в Тверь доверенных людей, чтобы они все доподлинно рассмотрели и рассчитали, что и как нужно сделать. Там уже есть одно достойное вас здание…

– В Твери? – недоверчиво спросила Екатерина.

– Да, в Твери. Еще при бабушке, упокой Господи ее душу, там был построен Путевой дворец, который прекрасно сохранился. Помимо этого был разбит большой сад, спускающийся прямо к Волге. Ну, а остальное, я думаю, мы решим вместе. И любое ваше желание, дорогая Като, будет скрупулезно выполнено.

– О! – выдохнула Като. – Но мне нужно самой поехать и посмотреть! Мне обязательно нужно.

Было похоже на то, что она совершенно забыла о присутствии мужа, ради которого, собственно, все это и делалось. Александр постарался деликатно исправить положение:

– Думаю, вы оба могли бы съездить туда, чтобы осмотреться. Хотя мне привезли такие точные чертежи и четкие рисунки, что можно сначала все обдумать здесь, в Петербурге.

Екатерина опомнилась.

– А ты как считаешь, друг мой? – ласково спросила она супруга. – Сначала все обдумать здесь, а потом уже ехать посмотреть?

– Душа моя, поступай, как знаешь, но я бы отдал все распоряжения из Петербурга, а потом, переехав в Тверь окончательно, занялся бы доделками и улучшениями. Это сэкономит силы и… время.

– Конечно, конечно, ты так занят! Прости, я совсем потеряла голову от неожиданности. Так и сделаем. Саша, ты пришлешь нам чертежи и бумаги?

– Немедленно, – с улыбкой ответил Александр. – И еще хочу тебе сказать, Като, что Тверь не так уж далека от Петербурга, но… не слишком близко от Павловска и Гатчины.

Намек был понятен им двоим. Като, так же, как и Александр, тяготилась порой мелочной опекой императрицы-матери, а устройство резиденции в Твери было более чем благовидным предлогом для избавления от этой опеки. У Марии Федоровны хватит забот с младшими – Аннет, Николаем и Михаилом.

Несколько внушительного вида папок с чертежами, рисунками и другими бумагами привезли в Константиновский дворец сразу вслед за молодой четой. Екатерина Павловна распорядилась отнести все это к ней в будуар: кабинет супруга и без того был уже завален всевозможными документами.

Увлекающаяся, страстная и энергичная, Като хотела было немедленно взяться за изучение папок, но Мария напомнила ей, что пора переодеваться к обеду. Обедали на сей раз не тет-а-тет с Георгом, предстоял прием именитых гостей из высшей аристократии. Не без досады Като отложила свои намерения на более благоприятное время и отдалась в руки камеристок.

Машинально разглядывая себя в зеркале туалетной комнаты, Като вдруг обнаружила, что даже недолгие пока недели замужества явно пошли ей на пользу. Плечи округлились и стали по-настоящему красивы, выступавшие ключицы исчезли, но талию она по-прежнему могла спокойно обхватить двумя руками. Соблазнительная грудь была стыдливо прикрыта газовым шарфом, сквозь который поблескивало бриллиантовое ожерелье – наследство бабушки Екатерины Великой.

«Жорж говорит, что я просто создана для него, – невольно вспомнила Като слова мужа, которые он шептал ей ночами. – Что идеальная женская грудь должна быть такой, чтобы как раз заполнить обе ладони мужчины, что мою талию можно продеть в обручальное кольцо… Он такой нежный, когда мы вдвоем, такой трогательный. Говорят, что все мужчины грубы и эгоистичны… вот уж неправда!»

Истинное дитя императорского двора, при котором интимных секретов практически не было, Като давным-давно узнала от окружавших ее женщин все тайны отношений между мужем и женой. Одни клялись, что это – неземное блаженство, если мужчина достаточно опытен, другие морщились и сквозь зубы цедили, что Господь мог бы придумать что-нибудь более приятное для продолжения рода. Спрашивать Марию было бесполезно: об этой стороне жизни она явно знала меньше своей воспитанницы.

Первая брачная ночь прошла для Като как в тумане: она так устала от бесконечных церемоний, тяжелых одежд и украшений, обязательных выполнений правил сложного дворцового этикета, что не испытала почти ничего. Ни страха, ни муки, ни особого блаженства, лишь некоторую неловкость и желание поскорее заснуть. Но молодой супруг, судя по всему, был в восторге, а на тот момент главным было именно это.

Екатерина Павловна недолго прожила с мужем в Петербурге в ожидании окончания перестройки дворца, в котором ей предстояло жить в Твери. Расширение дворца и строительство дополнительных флигелей началось быстро и велось с размахом, доселе невиданным. Современники сравнивали это с закладкой Санкт-Петербурга, но сравнение было весьма натянутым, поскольку на сей раз строительство велось не на пустом месте и, несмотря на быстроту, чрезвычайно тщательно.

Александр старался устроить резиденцию зятя и сестры максимально удобно и роскошно. Средств для этого не жалелось. Были привлечены лучшие архитекторы. Их возглавил работавший тогда в Москве и уже набиравший известность Карл Росси, которому впоследствии Петербург будет обязан многими своими великолепными зданиями и целыми городскими ансамблями.

Роскошная отделка дворца так понравилась Екатерине Павловне, что она уговорила брата-императора назначить Карла Росси главным архитектором Твери. Здесь зодчий прожил до 1816 г., немало сделав для благоустройства города, в котором Екатерина Павловна намеревалась устроить «свою» столицу.

При этом Като, законченная максималистка, уже грезила, как Тверь превращается в главную столицу России, затмевает не только старомодную Москву, но и еще сравнительно молодой Петербург, а она царит среди всего этого великолепия в блеске молодости, красоты и… счастья.

Ее супруг, по-немецки практичный, очень кстати уравновешивал порывы своей увлекающейся супруги, причем никогда не навязывал ей своего мнения, а только максимально тактично его высказывал. Если Като начинала горячиться и спорить, Георг просто замолкал и с ласковой улыбкой смотрел на нее. Это действовало лучше всяких слов и убеждений: Като постепенно остывала, неохотно, но признавала правоту супруга, а потом, уже совершенно успокоившись и представив себе всю картину, благодарила за мудрый совет.

– Никогда бы не подумала, – заметила как-то вдовствующая императрица Александру, став однажды невольной свидетельницей подобной дискуссии, – что можно достичь такой гармонии в супружестве без полного подчинения одного другому. Удивляюсь, как Като приладилась к роли безупречной жены, сохранив полную свободу мыслей и поступков. Герцог Ольденбургский совершил чудо с нашей норовистой кобылкой.

– Думаю, матушка, он просто ее любит, – мягко ответил император.

– Кажется, это первый удачный брак в нашей семье, – не без задней мысли сказала императрица. – Впрочем, вы с Лизхен у алтаря тоже светились от счастья.

– Мы были почти детьми, – сухо заметил император, – и вряд ли понимали, что происходит. Надеюсь, с моими младшими братьями такого не произойдет, и вы, маменька, не поставите их под венец, едва выпустив из детской.

– Вашу свадьбу, сын мой, устраивала не я, и даже не ваш батюшка, – колко отпарировала Мария Федоровна. – Равно как и свадьбу вашего брата.

– Оставим это, – резко прервал разговор император. – Я желаю, чтобы Като была по-настоящему счастлива и довольна.

– Иногда мне кажется, что вы женаты не на Елизавете, а на Като, – усмехнулась императрица. – Хотелось бы мне знать, о чем вы с ней часами беседовали без свидетелей. Если вы беседовали, конечно…

Император резко вскочил с места:

– Вы забываетесь, ваше величество! Даже матери я не позволю…

Он не договорил, повернулся и почти выбежал из комнаты.

– А я не позволю обездолить своих детей в угоду твоей любимице, – прошептала вдовствующая императрица, тоже направляясь к выходу. – Бог уже покарал тебя отсутствием наследников за то, что ты сделал со своим отцом. Но все свои грехи ты еще не искупил.

К несчастью, Александр уже не мог ее услышать.