Текст книги "В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III"

Автор книги: Светлана Бестужева-Лада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Глава десятая
И все-таки кузен…

– Итак, Венский конгресс состоялся. Теперь все эти короли и герцоги, и их новоиспеченные коллеги будут долго приходить в себя и привыкать к мирной жизни.

– Да, Наполеон напоследок показал им, насколько призрачно все это величие и какая хрупкая штука – стабильность.

– К тому же большинству из них еще предстоит пройти через революционные потрясения… По-моему, гора родила мышь, коллега. Появилась пара-тройка более крупных, чем прежде, государств, а остальное, в общем-то, мало отличается от прежнего.

– Не согласен, коллега. Создан прецедент регулярного созыва международных конференций великих держав, в ходе которых великие державы получили возможность обсуждать и находить решения международных проблем.

– ООН в миниатюре?

– Ну, примерно. Не забудьте, что конгресс дал толчок развитию международного права, о котором раньше и не слышали. Кроме того, расширилась практика международных контактов на высшем уровне. Ведь раньше встреча даже двух монархов была из ряда вон выходящим событием. Разве что по случаю очередного династического бракосочетания.

– Не забудьте про создание Священного союза.

– О, это лишнее подтверждение того, что умом Россию никогда нельзя было понять. Император Александр, за спиной у которого сговаривались между собой спасенные им от Наполеона державы, в это самое время вынашивал мистическую декларацию всех – заметьте, всех! – государств, согласно которой правители впредь должны были руководствоваться в своих действиях исключительно христианскими заповедями любви, правды и мира. Они должны были, подписав эту декларацию, смотреть на себя по отношению к подданным как на отцов семейства, видеть в руководимых ими народах только членов единого народа христианского, управлять ими сообразно с учением Христа и заботиться о том, чтобы и подданные прониклись теми же стремлениями, что и государи.

– Умница Меттерних охарактеризовал эту декларацию, как «пустой и звонкий документ».

А другой, не менее умный политик, Тайлеран в своем отчете об итогах Венского конгресса написал:

«Начала легитимности власти должны быть освящены прежде всего в интересах народов, так как лишь одни легитимные правительства прочны, а остальные, опираясь только на силу, падают сами, как только лишаются этой поддержки, и ввергают таким образом народы в ряд революций, конец которых невозможно предвидеть… конгресс увенчает свои труды и заменит мимолетные союзы, плод преходящих потребностей и расчетов, постоянной системой совместных гарантий и общего равновесия… Восстановленный в Европе порядок был бы поставлен под защиту всех заинтересованных стран, которые могли бы… совместными усилиями задушить при самом их зародыше все попытки его нарушения».

– Красиво. Но все-таки «Священный союз» прекратил свое существование вскоре после Венского конгресса, не добившись своих целей, а именно, подавления европейской революции.

– Вы правы. Союз потерпел крах, но его принципы живы до сих пор. Точнее, живо стремление вести политику по этим принципам.

– Тем не менее, сам русский император последующие десять лет не слишком-то обременял себя государственными делами. Даже не удосужился обнародовать отречение от престолонаследия своего брата Константина.

– Вот как раз этим вопросом сейчас и занимается Мария. Правда, ее подопечная сейчас озабочена устройством своей личной жизни, а также браком младшей сестры, но в будущем…

– Не забудьте, что влияние Екатерины Павловны на брата значительно ослабело. Он устал от ее амбиций…

– Он вообще устал. Но все-таки Марии следует приложить максимум усилий, чтобы отречение Константина было обнародовано. Тем более, что это окончательно успокоит вдовствующую императрицу.

– И немного успокоит нас.

– Не знаю. Радует только то, что после свадьбы Екатерина Павловна уедет из России на родину своего супруга-кузена.

– И, возможно, с помощью Марии раскроет тайну смерти его матери.

– Не исключено. Ее свекор должен многое знать об этой темной истории. А Екатерина Павловна всегда была пытлива и любознательна.

– Что с ее здоровьем?

– Мария говорит, что в последнее время приступов почти не было. Можно надеяться, что это были явления чисто нервного порядка. Когда наладится личная жизнь – окончательно поправится и здоровье.

– Будем надеяться.

– Будем, конечно. Что нам еще остается?

В ноябре 1815 года Петербург торжественно встречал свою блудную дочь: после трех лет отсутствия Екатерина Павловна вернулась домой. Хотя сама она так не считала: с ее точки зрения, она вернулась на родину, где у нее когда-то был собственный дом. Но вот туда она возвращаться вовсе не собиралась.

– Ваше высочество собирается навестить Тверь? – осведомилась Мария, когда карета великой княгини пересекла границу России.

Екатерина Павловна покачала головой:

– Мне это было бы слишком больно. Там я была счастлива, там мы жили с Жоржем… Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, Мари. Вы это знаете не хуже меня.

– Но если вы выйдете замуж за вашего кузена, то вряд ли сможете остаться в России. Он ведь наследный принц, его ждут в будущем королевство и корона.

– Что ж, значит, сбудутся ваши предсказания, – лукаво улыбнулась великая княгиня. – Вы же всегда прочили мне корону. А они все ускользали и ускользали от меня. Теперь я хочу быть просто женой и матерью и… жить подальше от России.

– Не понимаю… – медленно произнесла Мария.

– Не лукавьте, Мари, вы все прекрасно понимаете. Я хочу быть спокойной за жизнь моих сыновей и… и других детей, если Бог пошлет мне их. Корона Российской империи никому еще не принесла счастья. Теперь я это вижу.

– Что ж, – отозвалась Мария после довольно продолжительного молчания, – тогда я просто рада за вас. Жаль только, что ваш августейший брат стал от вас отдаляться.

– Не могу осуждать его за это, Мари. По-моему, он смертельно устал от своей ноши. И от незаслуженных оскорблений, которые вдруг пришли на смену чрезмерным почестям. Люди несправедливы, Мари. Мой брат печется об их благе, а они считают его тираном и деспотом. Он выполняет любое пожелание матушки, а она откровенно ждет его смерти или отречения от трона.

– С чего вы это взяли, ваше высочество? – без тени удивления полюбопытствовала Мария. – Точнее, почему вдруг вы это заметили?

– Я же не слепая и не дура. Матушка занимается благотворительностью, забывая о благе собственных детей. И она не простила Саше того, что тот якобы участвовал в убийстве своего отца, а потом не отрекся от престола в ее пользу. Я много думала последнее время, благо досуга было предостаточно. И, кажется, многое узнала, просто сопоставив кое-какие факты.

– Какой великий государственный деятель в вас пропадает, – совершенно серьезно ответила Мария. – Но вы не знаете некоторых деталей. Вашего отца действительно убили… но не те, кто пришел требовать у него отречения. Даже если бы в эту ночь его никто не потревожил, утром императора Павла нашли бы мертвым.

– Что вы хотите этим сказать? – побледнела Екатерина Павловна.

– Только то, о чем вы догадывались и без меня. Вашего отца отравили. Он был обречен без всякого заговора. Передайте это при случае вашему августейшему брату, чтобы он был осторожнее. Цесаревич Николай скоро станет совершеннолетним.

Колеса кареты застучали по булыжникам городской мостовой. Великая княгиня прибыла в Ревель, где должна была остановиться на ночлег. И трудный разговор, естественно, прекратился, но совсем ненадолго.

Когда великая княгиня вошла в предназначенный ей особняк, ее поразила странная смесь роскоши и запущенности. Казалось, что молодая женщина вступила в замок Спящей красавицы, где все осталось без изменений с того момента, как его хозяйка заснула непробудным сном.

Покои, отведенные Екатерине Павловне, были отделаны по моде времен императрицы Екатерины Великой, ее бабки, но обильная позолота потускнела, шелковая обивка стен посеклась и выцвела, а огромная кровать с пышным балдахином навевала мысли о чем угодно, только не о безмятежном сне.

– Что это? – изумленно спросила Екатерина Павловна у встречавшего ее генерал-губернатора Эстляндии. – Кому принадлежал этот дом?

– С вашего разрешения, княгиня, особняк был отделан по приказанию вашей августейшей бабушки, государыни императрицы Екатерины Алексеевны.

Генерал-губернатор сам выглядел, как осколок екатерининского века, хотя ему было от силы пятьдесят лет. Но ни правления императора Павла, ни начала нового столетия, ни бури наполеоновских войн – ничто не оставило на нем ни малейшего следа, словно кто-то тщательно оберегал этот своеобразный музейный экспонат.

– Это я вижу, – нетерпеливо перебила его великая княгиня. – Но для кого?

– Для супруги брата великой княгини Марии Федоровны, принца Вюртембергского, Августы.

– Боже мой, – только и могла произнести Екатерина Павловна. – Какие причудливые фигуры способна выткать Судьба. Покои матери моего…

Она замолчала. Генерал-губернатор вряд ли знал о том, за кого собирается замуж его высокая гостья, а говорить об этом вслух было преждевременно.

– И как долго жила здесь принцесса Августа? – спросила Мария.

– Год… может быть, два. Я в то время был в Крыму, в штате светлейшего князя Потемкина, и до меня доходили только слухи.

– Какие же? – с плохо скрываемым любопытством спросила Екатерина Павловна.

– Да простит меня ее высочество, разные слухи.

– Точнее, – нетерпеливо потребовала великая княгиня.

– В этом доме принцесса Августа провела только одну зиму. Ее постоянной резиденцией был замок Лоде, недалеко от Ревеля.

– Одно из стариннейших сооружений в Прибалтике, – вполголоса заметила Мария, – был возведен в начале XIII века первыми рыцарями ордена меченосцев как опорный пункт в их борьбе с местными племенами эстов.

Екатерина Павловна давно уже не удивлялась энциклопедическим познаниям своей наставницы-наперсницы, и только кивнула головой, давая понять, что слышала и поняла.

– Мадам права, – угодливо подхватил генерал-губернатор, – замок очень древний. Но его привели в порядок, переложили все камины, в личных покоях принцессы настелили паркет… Это я знаю точно, поскольку посещал замок, когда еще был жив его смотритель, генерал фон Польман.

– Знакомое имя, – сведя брови, заметила великая княгиня.

– С вашего разрешения, княгиня, раньше генерал был главным управляющим в Царском Селе…

– А, теперь понятно. Должно быть, в детстве я слышала о нем. Итак, принцесса Августа жила зимой в Ревеле, а летом в Лоде?

– Совершенно верно, ваше высочество. На это от казны отпускались достаточные суммы. Плюс, конечно, доходы с самого имения Лоде. Местные жители знали, что принцесса Августа жила весьма весело и явно «свыше ее доходов». К ней в замок постоянно съезжались гости. Танцы продолжались за полночь, и принцесса взяла себе за правило не прекращать их, пока не истреплются ее бальные башмачки.

– Как мило! – с некоторой иронией заметила Мария. – Теперь понятно, откуда у его высочества принца Вюртембергского такие способности к танцам. На конгрессе он просто блистал в этой сфере.

Екатерина Павловна бросила в ее сторону предостерегающий взгляд и снова обратилась к генерал-губернатору:

– Что же потом произошло с принцессой Августой? Я слышала, она скончалась совсем молодой…

– Увы, ваше высочество, так оно и было. В сентябре 1788 года генерал фон Польман сообщил императрице о внезапной смерти принцессы Августы от остановившихся кровей…

– Какой странный диагноз! – снова не удержалась Мария.

– Говорили, что с ней и прежде случались подобные припадки, – невозмутимо ответил генерал-губернатор. – Впрочем, ходили слухи и о ее насильственной гибели. Обвиняли генерала фон Польмана…

– Кто обвинял? – спросила великая княгиня.

– Молва, ваше высочество. Судите сами: за несколько дней до смерти принцессу навестила ее золовка, великая княгиня Мария Федоровна, ваша августейшая матушка. Она нашла свою родственницу здоровой и благополучной, о чем и сообщила императрице. А почти сразу после этого принцесса Августа скончалась…

– Герцог Брауншвейгский, ее отец, потребовал выдать ему тело дочери?

– Насколько мне известно, нет. Гроб принцессы был установлен в небольшой приходской церквушке неподалеку от Лоде. Ее и похоронили там же на кладбище.

– Странная история, – заметила Екатерина Павловна. – Впрочем, благодарю вас за ваши хлопоты, генерал, и за интересный рассказ. Вы уверены, кстати, что принцесса Августа скончалась не в тех покоях, где мы с вами сейчас находимся?

– Абсолютно уверен, ваше высочество. В этом доме никто не жил с тех пор, как принцесса уехала из него в Лоде.

– Это очевидно, – хмыкнула великая княгиня. – Еще раз благодарю вас, генерал. Но здесь нужно хорошенько проветрить, как минимум.

– Слушаюсь, ваше высочество. Немедленно пришлю людей, чтобы отперли все окна и растопили камины.

После ухода коменданта Екатерина Павловна сняла, наконец, шляпу и плащ и опустилась в глубокое кресло подле монументального ложа.

– Проветрить и протопить можно было бы и до нашего приезда, – заметила она. – Неужели о нем никого не оповестили?

Мария не слишком почтительно пожала плечами.

– О месте для вашего ночлега распорядился кто-то из дворца, а это – самое большое здание в городе, насколько мне известно, – только и сказала она.

Ужин был подан в огромной парадной столовой, где спокойно могла поместиться добрая сотня гостей. Обе женщины просто затерялись под готическими сводами залы, а растопленный камин мог обогреть только небольшой пространство перед ним.

Мария, как всегда, действовала решительно и спокойно, словно так и было нужно. Она придвинула к камину маленький столик и два кресла и приказала ошеломленному лакею перенести туда блюда и приборы. Потом придирчиво осмотрела поданные кушанья: жареную курицу, пирожки, заливную рыбу. И внезапно спросила замершего возле столика лакея:

– Кто все это готовил?

– Кухарка, милостивая госпожа, – с некоторым изумлением ответил лакей.

– Кто она?

– Не знаю, милостивая госпожа. Я служу у господина губернатора, сюда прислан только ради приезда ее высокой милости, великой княгини.

– Позовите сюда кухарку, – властно распорядилась Мария.

– Слушаюсь, милостивая госпожа, – отозвался совсем сбитый с толку лакей и отправился выполнять поручение.

– Что это на вас нашло, Мария? – устало осведомилась Екатерина Павловна. – Вы решили, что меня тоже кто-то намерен отравить?

– Береженого Бог бережет, ваше высочество, – ничуть не смутившись, отозвалась Мария. – Курицу зажарили недавно, пирожки явно подогреты, а заливное за один день не сделаешь. Довольно странный подбор блюд.

– По-моему вы переутомилась, – констатировала великая княгиня. – Но у меня тоже нет сил с вами спорить. Могу я по крайней мере выпить глоток вина?

Мария молча налила темно-рубиновый напиток из почтенного возраста бутылки в два бокала и пригубила свой. Долгую минута она молчала, полуприкрыв глаза и словно смакуя старое вино. Потом сказала:

– Пожалуй, с вином все в порядке. К тому же оно явно из местного погреба.

Екатерина Павловна только пожала плечами и взяла свой бокал. Она уже привыкла к тому, что с возрастом ее дорогая Мария становилась немного странной. И к тому, что она, похоже, слегка помещалась на состоянии здоровья и безопасности своей воспитанницы и госпожи.

В этот момент вернулся лакей и привел с собой дородную женщину средних лет в темном платье и ослепительно чистом накрахмаленном белом переднике и чепце. Просто образец немецкой добропорядочной фрау.

– Она говорит только по-немецки, милостивая госпожа, – предупредил лакей. – И боится, что не угодила такой высокой гостье.

– Это вы приготовили? – спросила Мария, кивком головы указывая на блюда.

– Я, милостивая госпожа. Ее светлости что-то не нравится? Я старалась…

– Вы постоянно служите в этом доме?

– Нет, милостивая госпожа. Я служу в доме у господина пастора Берга, неподалеку отсюда.

– Почему прислали вас?

Женщина молчала, то ли не понимая вопроса, то ли боясь ответить.

– Я спросила, почему прислали вас, а не кого-нибудь с кухни господина губернатора? – чуть повысила тон Мария.

– Никто не захотел, – пробормотала чуть слышно женщина.

– Что?

– Никто не захотел идти в этот дом. Господин пастор прочитал особую молитву, чтобы я могла прийти сюда и приготовить все.

– Что за чепуха? – фыркнула Екатерина Павловна, видимо, потеряв терпение. – С чем эти пирожки, голубушка?

Кухарка явно оживилась:

– С позволения ее светлости, мой муж сегодня утром набрал свежих грибов. И я решила…

Никто не успел опомниться, как великая княгиня откусила чуть ли не половину пирожка. Судя по всему, она просто умирала от голода и не собиралась дальше поощрять странности Марии.

– Вкусно, – заметила Екатерина Павловна, покончив с первым пирожком и берясь за второй.

Кухарка расцвела.

– С позволения ее светлости, господин пастор тоже считает, что мои пирожки – лучшие в городе. И рыбу я готовила вчера, как только рыбаки привезли свежий улов.

Мария хранила молчание, не спуская испытующего взгляда с простого лица кухарки. Но беспокойства в этом взгляде уже не было.

– А курица, с позволения ее светлости, еще утром была в курятнике господина пастора. Все свежее, не извольте беспокоиться.

– Спасибо, милая, – рассеянно обронила великая княгиня, принимаясь именно за только что упомянутую птицу. – Зажарено отменно. Но почему все-таки…

– Ужин не приготовил повар господина губернатора? – закончила ее вопрос Мария.

Кухарка затеребила передник, видимо, подыскивая слова. Это явно надоело лакею, который тоже решил внести свою лепту в это своеобразное расследование.

– А потому, милостивая госпожа, что господин губернатор изволил сказать секретарю – я сам слышал! – что не желает отвечать, если у его высокой гостьи случится несварение желудка. И еще он сказал, что не понимает, кому могло прийти в голову предложить госпоже остановиться в этом проклятом доме.

– Да что вы все так боитесь этого дома? – не выдержала великая княгиня.

Ответа не последовало. Екатерина Павловна пожала плечами и сказала Марии по-русски:

– Прикажи дать этой славной женщине немного денег и пусть она отправляется на свою кухню. Я устала от тайн и глупых предрассудков.

Мария невозмутимо достала откуда-то серебряную монету, вручила ее вмиг разрумянившейся кухарке и отпустила ее, совершенно счастливую от такого удачного общения со знатными гостями. После чего тоже принялась за еду, хотя и с меньшим аппетитом, нежели великая княгиня.

– Хотела бы я знать, – задумчиво сказала Екатерина Павловна, когда лакей подал кофе и удалился, – что же произошло с моей тетушкой, царствие ей небесное. И что за тайны клубятся вокруг этого дома?

– В свое время ходили самые разные слухи, – отозвалась Мария, смакуя неожиданно отменный кофе. – Я тогда только появилась при дворе вашей августейшей бабушки. Но принцессу Августу однажды видела.

– Правда? Каким образом?

– Сначала примите лекарство, ваше высочество, – твердым тоном отозвалась Мария. – Потом будут сказки на сон грядущий.

– Вы все-таки неподражаемы, Мари, – рассмеялась великая княгиня. – Я уже давно взрослая.

– Ваше высочество, для меня вы всегда – любимый ребенок, – отозвалась Мария с редкой для нее нежностью. – Пойдемте в вашу спальню. Здесь, право, неуютно, да и камин догорает…

В спальне, устроившись настолько удобно, насколько позволяло помпезное ложе, Екатерина Павловна приняла поданное Марией лекарство и потребовала продолжить рассказ о покойной тетушке.

– Вильгельму это наверняка будет интересно, – добавила она.

– Не думаю, ваше высочество, что принцу понравится такой рассказ о его матери.

– Вот как? Тогда я сохраню это в тайне. Рассказывайте же, Мари.

Мария помолчала немного, воскрешая в памяти давно минувшие дни минувшей эпохи и начала неторопливый рассказ.

Принцессу Августу она увидела, когда та внезапно ворвалась в покои императрицы Екатерины и, вся в слезах, кинулась ей в ноги. Немного успокоившись, принцесса выложила на стол прядь волос, выглядевшую, как вырванные и окровавленный зуб.

– Вот, ваше императорское величество, доказательства тех супружеских радостей, которые я имею.

Екатерина ужаснулась, но не удивилась. Нравы немецких мужчин ей были известны, и принцы не были исключением из этого правила. Сентиментальные до неприличия, пруссаки, вестфальцы, вюртембержцы, мекленбуржцы и прочие жители немецких княжеств, избивали своих жен с завидной регулярностью. Но в данном случае речь шла о брате великой княгини Марии Федоровны, супруги цесаревича-наследника, и оставить дело без последствий Екатерина просто не могла.

Она укрыла Зельмиру (так в своей переписке и частных разговорах она обычно именовала принцессу Августу) в отдаленных покоях Зимнего дворца, а затем отправила ее в Ревель на попечение генералу фон Польману, управлявшему богатым поместьем Лоде.

Этому генералу, вдовцу шестидесяти лет, Екатерина поручила ведать хозяйством принцессы Августы, доставлять ей все, что требуется. Самого генерал-лейтенанта императрица так описывала своему постоянному корреспонденту Гримму:

«Мой давний знакомый господин Польман, заведующий маленьким хозяйством Зелъмиры, человек осмотрительный и озабочен только лишь интересами Зельмиры… Польман стал ей преданным другом; мадам Вильде, приближенная принцессы, тоже. Они в ней души не чают. Время проводит она в чтении, я сама посылаю ей французские книги, в занятиях музыкой или в прогулках».

Екатерина, то ли ничего не ведая, то ли сознательно, описывала Гримму только в светлых тонах житие принцессы, обретшей теперь покой благодаря заботам щедрой императрицы. Впрочем, сама императрица в то время совершала длительную поездку по Крыму в сопровождении своего очередного фаворита и князя Потемкина, и просто могла и не получать самых полных сведений о том, как идет жизнь в Ревеле и Лоде.

Вернее будет сказать – получала сведения из писем, которыми обменивалась с принцессой и с тем же Польманом. Только вернувшись в Петербург, Екатерина смогла узнать о жизни принцессы Зельмиры-Августы от людей, посещавших Ревель, расположенный не так далеко от берегов Невы, и слышавших там от жителей то, о чем не сообщалось в письмах.

Но вскоре до Петербурга стали доходить слухи о связи со старым генералом, призванным «блюсти покой принцессы». О том, что так было на самом деле, свидетельствовала впоследствии приехавшая с Августой из Брауншвейга ее приближенная дама Вильде. Рассказывая о влиянии генерала на молодую женщину, придворная принцессы поведала:

«Она не смеет ничего говорить и мне только сказала, что когда он не велит, то и гулять она не пойдет».

А потом пришла весть о скоропостижной смерти принцессы, хотя навестившая ее незадолго до этого великая княгиня Мария Федоровна утверждала, что ее невестка была в добром здравии и ни на что не жаловалась…

– Да, генерал-губернатор упоминал об этом, – прервала рассказ Марии Екатерина Павловна. – А вот матушка, наоборот, никогда и ничего не рассказывала о первой супруге своего брата. Впрочем, ее можно понять: вряд ли она гордилась таким родственником.

– Ваше высочество, гордиться не приходилось и принцессой Августой. Вы же видели ее младшую сестру, принцессу Уэльскую? Так должна вам сказать, что старшая сестра тоже не блистала ни хорошими манерами, ни кротостью нрава. И тумаки мужа провоцировала сама, кокетничая напропалую со всеми мужчинами, которые попадали в поле ее зрения. К тому же любила хорошее вино, а выпив, становилась практически неуправляемой. Думаю, принцу Вильгельму об этом тоже незачем знать.

– Безусловно, – кивнула головой великая княгиня. – Действительно, справедлива русская пословица: «Муж и жена – одна сатана».

– Вы могли это заметить по вашему первому браку, ваше высочество – с легкой усмешкой заметила Мария.

Она заметила, как сжалась рука Екатерины Павловны. Только на мгновение, но этого было вполне достаточно, чтобы усмешка исчезла. Похоже, великая княгиня так и не забыла своего первого мужа, хотя, кажется, готова была полюбить и второго. О, эта удивительная способность русских женщин «Чьей-то любви уступая, гордо назваться избранницей…»! И самой верить, что любит, любит, любит…

Жаль только, что ей придется просить свою высокочтимую матушку согласиться на брак ее слишком независимой дочери с кузеном. Яснее ясного, что вдовствующая императрица предпочла бы оставить свою овдовевшую дочь при себе, особенно теперь, когда намечался брак самой младшей цесаревны. На ком бы ни женился ее любимый сын Николай, его жена никогда не заменит Марии Федоровне родной дочери. Пусть даже и той, чьему мужу она помогла расстаться с жизнью…

Мария так и не решилась рассказать об этом Екатерине Павловне. По одной единственной причине: она не могла просчитать возможные последствия. Великая княгиня, с ее неукротимым темпераментом, была способна на любой, самый безумный поступок. Причем не стала бы действовать исподтишка, а отомстила бы открыто. Только такой истории не хватало этой несчастной императорской семье.

Не стала Мария рассказывать и о тех слухах, которые из уст в уста передавали друг другу местные жители. Если им верить, то получалось, что в один из осенних дней 1788 года люди, работавшие около замка, услышали там какие-то крики. Прибывшего врача туда не впустили. Он тоже слышал крики, которые потом стали ослабевать.

Все решили, что принцесса родила без помощи повитухи, а Польман, чтобы скрыть последствия их взаимоотношений, потому и не хотел впускать в замок врача, который мог засвидетельствовать состояние матери и ребенка. Посчитали, что принцесса умерла при родах. Тело ее поместили в часовню при местной кирхе. Ребенка якобы положили к ней в гроб.

Но на этом загадочная история не заканчивалась. Приставленные к часовне солдаты, по рассказам старожилов, услыхали ночью какие-то стоны и тотчас побежали в замок доложить о случившемся. Но Польман пришел в часовню лишь поздно утром… Как вспоминала дочь пастора, служившего в этой кирхе, ее отец потребовал вскрытия гроба, на что не получил разрешения от генерала, который в свою очередь обвинил солдат в том, что у них от страха разыгралось воображение…

В Европе смерть принцессы Августы, которую взяла под свое покровительство Екатерина II, была использована против России. Стали говорить, что ее убили по приказу императрицы, потом говорили, что это дело рук мужа. А местные жители считали, что Польман заживо похоронил принцессу с ребенком, чтобы обезопасить себя от наказания за то, что он преступил дозволенную черту…

Но все эти крики в замке могла издавать и не роженица, а просто умирающая от отравления женщина. Далеко не все яды действуют быстро и безболезненно, неизвестно, какой из них был применен. И шумы в часовне могли быть реальными: глубокий обморок отравленной принцессы, который поспешили объявить ее смертью, мог уже в гробу смениться агонией. Тогда все становилось на свои места…

Как бы то ни было, но слухи, домыслы, даже написанные на эту тему «воспоминания» сыграли свою роль. В 1796 г., когда Фридрих Вюртембергский решил просить руки одной из дочерей английского короля Георга III, тот и слышать об этом не хотел, считая Фридриха причастным к смерти жены.

Переговоры о свадьбе все же состоялись, по удивительному совпадению – сразу же после кончины императрицы Екатерины. Король Англии получил некое послание от нового российского императора, и Фридрих Вюртембергский в 1797 году женился на Шарлотте Английской. В том же году Фридрих Вюртембергский унаследовал трон. Речи о том, жива или нет его первая жена, и если нет, то по какой причине скончалась в столь молодом возрасте, больше никогда не заходило.

Правление Фридриха стало одной из самых мрачных страниц истории его маленькой страны. Властный, жестокий, распущенный, новый герцог Вюртембергский окружил себя льстецами и развратниками. Беспринципный политик, он везде откровенно искал выгоду. Поначалу присоединился к коалиции против революционной Франции, но потерпел поражение: Вюртемберг был занят французами.

Фридрих бежал, потом вернулся, чтобы после тайного мира с Наполеоном получить обратно свои владения. Выдал дочь Екатерину замуж за брата Наполеона – Жерома, короля Вестфалии. А после Аустерлица Фридрих получил приращение к своей территории за счет Австрии и вскоре стал по милости Наполеона королем Вюртемберга, войдя в Рейнский союз.

И вот этот человек может в ближайшем будущем стать свекром Екатерины Павловны, а его надменная и ограниченная супруга – ее мачехой. Так пусть уж лучше великая княгиня остается в неведении относительно мрачных тайн своей новой семьи. Тем более, что к ним так или иначе имеет отношение ее дражайшая и, похоже, вездесущая матушка.

Лекарство, кажется, подействовало: Екатерина Павловна незаметно заснула. Мария погасила свечи, оставив лишь масляный ночник, и постаралась устроиться поудобнее на софе возле камина. Нет смысла уходить в приготовленную ей комнату; во-первых, она была слишком далеко от опочивальни, а во-вторых, Марии не хотелось оставлять великую княгиню одну. Кто знает, с какой целью их поселили в особняке, который все местные жители считают проклятым. Спасибо, хоть отравить не пытались…

На следующее утро карета великой княгини покинула Ревель и направилась в сторону Санкт-Петербурга. Еще две ночи в замках местных баронов, которые себя не помнили от счастья иметь возможность принять в своем доме такую высокую гостью. Длинные, скучные, помпезные ужины, манерные до отвращения местные аристократки и… клопы. Клопы, которые не питали никакого уважения к голубой крови хозяев и их гостей. Екатерина Павловна была в шоке: впервые в жизни она столкнулась с чем-то подобным.

В начале ноября великая княгиня прибыла в столицу России и, проведя только одну ночь в Зимнем дворце, наутро отправилась в Царское Село, где теперь практически безвыездно проживала вдовствующая императрица.

Ни строгая по-солдатски Гатчина, ни милый, уютный Павловск уже не годились для резиденции Марии Федоровны. Император постоянно отсутствовал, его супруга предпочитала затворничество, и вдовствующая императрица посчитала своим долгом представлять августейшую семью с соответствующим блеском и пышностью.

Для Екатерины Павловны это было не слишком приятным сюрпризом. Если дорогой по воспоминаниям Павловск еще мог примирить ее с необходимостью постоянного общения с властной и безапелляционной матерью, то в роскошных царскосельских интерьерах это было задачей не из легких.

– Я отвыкла от всей этой мишуры, – призналась она Марии, когда пыталась поуютнее устроиться в отведенной ей анфиладе парадных комнат. – Десять горничных, двадцать лакеев, полдюжины комнат, одна больше другой. А мои сыновья находятся чуть ли не в другом крыле этого огромного дворца. Кому все это нужно?