Текст книги "Черный фотограф"

Автор книги: Светлана Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

Соколовский сел неподалеку от них и, держа на коленях камеру, незаметно направил ее на Феофанова. Девочка, улыбаясь, прыгала на руках у матери и от удовольствия пускала пузыри, а сам дядя Толя, напоминавший больше любящего дедушку, чем счастливого отца, гремел перед лицом ребенка красной погремушкой.

– А где наш папочка, Лелечка, посмотри? Ах вот наш папочка. А какая у него игрушка! Ну иди на ручки к папочке, – говорила мать, устало передавая разыгравшегося ребенка отцу.

«Боюсь, слова будет трудно разобрать», – озабоченно думал Леня, стараясь не смотреть на тех, кого снимал. Он не боялся быть узнанным – прошло как-никак восемь лет с тех пор, как в последний раз они встречались с Феофановым, но все-таки не хотел привлекать к себе лишнего внимания. Тогда Леня был шестнадцатилетним мальчишкой с только что пробивающимся пухом над губой, а теперь он переменился так сильно, что мог, не опасаясь быть узнанным, ходить перед самым носом своего врага.

Подождав еще несколько минут, пока семейная пара не зашла к врачу, сыщик решил сразу же вернуться обратно, чтобы успеть заснять еще и их возвращение домой. Минут через двадцать он сидел уже в своем пункте наблюдения – на скамейке во дворе. Начинало смеркаться. Дул пронизывающий влажный ветер, снег был сырой и лип к рукам. Наконец показалась «девятка» – Феофановы возвращались из поликлиники.

– Толь, ты погуляй пока с Лелечкой, а я побегу кашку ей сварю, – сказала молодая женщина, передавая ребенка мужу.

Феофанов покорно посадил девочку в коляску и стал с ней прогуливаться, что-то с умилением рассказывая малышке. Та смотрела огромными удивленными глазами на темнеющее небо, на жильцов дома, вежливо здоровавшихся с гуляющим отцом, на голубей, которые клевали корку хлеба, брошенную сердобольной старушкой.

Вскоре Феофанов вошел в дом, а Соколовский решил, что на сегодня работа закончилась.

«Маловато материала, – переживал он. – Ну в магазине, ну в поликлинике, ну гуляет во дворе. Нет, мало, конечно. Вот бы в квартиру проникнуть… Но как? Был бы первый этаж, а то третий».

Вдруг Лене в голову пришла гениальная идея. Он вспомнил расположение квартир на лестничной площадке и вычислил, где должна располагаться девятая. Шантажист обошел весь дом, задрав голову и рассматривая зашторенные окна. По счастливой случайности девятой оказалась однокомнатная угловая квартира с окнами в торце дома. Перед ними рос огромный клен, раскидистые узловатые ветви которого доставали до самой крыши.

Уже совсем стемнело, в интересующем окне зажегся приветливый желтоватый свет, шторы не были задернуты. Леня огляделся. Только редкие прохожие спешили по своим делам, печально разглядывая лужи под ногами. Никому до него не было дела. Тогда, повесив камеру на плечо, он осторожно, стараясь не ударить ее, полез на дерево. Ноги скользили по обледенелому стволу, то и дело срываясь. Несмотря на несколько неудачных попыток, сыщик все-таки сумел долезть до первых толстых сучьев. Дальше было уже легче. Переползая с ветки на ветку, он ловко добрался до уровня третьего этажа и занял позицию для наблюдения на удобной развилке в ветвях, облепленной снегом.

Комната была видна как на ладони. Мать переодевала ребенка, сам Феофанов уже разгуливал по дому в толстом махровом халате и шлепанцах. Начинался тихий семейный вечер. Соколовский сидел на ветке, как огромная черная птица, и выборочно снимал те моменты, которые свидетельствовали о семейном счастье своего подопечного.

За шиворот ему сыпался снег, ноги затекли, но в пылу работы Леня не замечал неудобств. Он беспокоился только о том, как бы не кончился заряд в батарейках, и боялся, что для самого интересного момента может не хватить кассеты. Таким образом был снят скромный семейный ужин и укладывание ребенка спать.

Когда девочка уже дремала в своей кроватке в глубине комнаты и верхний яркий свет сменился приглушенным светом торшера, наступил самый нежный момент вечера. Мать склонилась над кроваткой, поправляя одеяльце, потом распрямилась, откинув с лица волосы, упавшие в беспорядке на лоб. К ней подошел Феофанов и нежно обнял. Женщина склонила ему голову на грудь и, кажется, заплакала. Ее плечи вздрагивали, Феофанов успокаивающе гладил женщину по спине, что-то ласково говоря ей. Потом он поцеловал ее, обнял и понес на диван. Свет торшера погас.

«Отлично, – прокомментировал Леня, довольный собой. – Как раз то, что надо. Конечно, фигуры мелковатыми получились, но, я думаю, и этого будет достаточно».

Осторожно скользя по стволу подошвами ботинок и придерживаясь за ветки, он спустился вниз и спрыгнул на землю. Дело в шляпе.

13

Леня с удовольствием, как заправский режиссер, монтировал фильм, сидя дома около телевизора. В конечный вариант он решил не включать сцены, в которых присутствовала Елена. Это было уже ни к чему. Ставка делалась именно на тот факт, что у Феофанова есть вторая жена и ребенок. К тому же не стоило привлекать к Елене подозрения. Мало ли что могло случиться. Феофанов еще тот хитрюга, мог догадаться, какую она играла в этом роль. Сама Елена, может быть, нечаянно проговорилась во время встреч о том, где она живет, где работает, а неизвестно еще, на какие действия способен этот дядя Толя.

Фильм был готов. Конечно, это был далеко не шедевр режиссуры и операторской работы, но для шантажа сцены подобраны были очень удачно.

Фильм начинался с гула «Детского мира». Вот к прилавку подходит пожилой мужчина (это Феофанов собственной персоной), просит показать детские костюмчики, советуется с продавщицей, потом отправляется выбирать манеж. Камера упирается ему чуть ли не в спину. Наконец манеж куплен, и дядя Толя, нагруженный покупками, садится в машину.

Новые кадры. Вид сверху, через оконный переплет подъездного окна – Феофанов выходит из автомобиля, достает вещи и сумку с продуктами и, навьюченный, как верблюд, заходит в дом. Крупно – фасад дома с названием улицы и дверь, куда он вошел, с номером квартиры. Далее – посещение детской поликлиники, сладкая парочка с ребенком. Счастливое лицо Феофанова – лицо примерного мужа и любящего отца. Потом прогулка с дочкой во дворе и коронные кадры – семейный вечер, снятый с риском для жизни через окно третьего этажа.

Фильм заканчивался трогательной сценой супружеской нежности и кинематографически идеальными кадрами, когда гаснет слабый свет в окне. То, что следует после этого, ясно как Божий день. Если у кого и могли возникнуть сомнения в трактовке начальных сцен: мол, любящий дедушка (дядюшка, родственник) помогает одинокой женщине, и что же в этом дурного, то в конце сомнения развеиваются, все становится предельно ясно. Не просто любящий родственник – но еще и любящий отец, любящий муж, просто нежный любовник, наконец.

Леня задумался. Надо было писать сопроводительное письмо. Сколько же ему стоит запросить с клиента за долгую изматывающую слежку, за «все хорошее», что было сделано его отцу?

«Пять тысяч – нормальная сумма, – решил Леня. – Больше ему быстро не собрать, невелика птица. А ждать мне некогда, я и так крупно потратился».

Встреча была назначена через три дня в том самом тихом скверике около набережной Москвы-реки, где Леня встречался со своим первым настоящим клиентом – Кожевниковым.

Он запаковал письмо и кассету с последней версией фильма в газетную бумагу, надел темные очки и решил сегодня же передать сверток по назначению. Не мудрствуя лукаво, шантажист решил, что не стоит связываться с почтой, да и в офис лезть тоже ни к чему – велика вероятность напороться на любопытную секретаршу или даже на жену директора. Так можно было все дело испортить, да и на работе Феофанов появлялся довольно редко.

Соколовский, благополучно миновав дремлющую вахтершу бывшего партийного дома, смело вошел в подъезд. Он решил передать сверток из рук в руки в тот тихий утренний час, когда ничего не подозревающий дядя Толя будет пить свой кофе, наслаждаясь покоем и благополучием. Дом был ему знаком как свои пять пальцев, здесь почти ничего не изменилось с того времени, как они отсюда уехали, – разве что в воздухе подъезда витал не свойственный ему ранее дух больших денег. Пыльные пальмы украшали лестничные площадки, а вот ковры были те же, с полустертым, наизусть знакомым рисунком.

Водрузив на нос темные очки, Леня позвонил в дверь квартиры, предусмотрительно встав сбоку. Светлое пятно «глазка» стало темным.

– Кто? – раздался знакомый надтреснутый голос.

– Феофанову пакет просили передать, – спокойно сказал Леня.

За дверью воцарилось напряженное молчание. Пришлось звонить еще раз.

– Оставьте пакет внизу, у лифтерши, я потом заберу его, – сказал все тот же голос. – А сами уходите.

Соколовский пожал плечами: ну и хитрый же дьявол и осторожный! Но это ему уже не поможет. Пакет все же пришлось оставить внизу.

Посвящать Елену в планы своих действий по расследованию было опасно. Поэтому Леня показал ей только несколько минут фильма и голосом, полным сомнения, объяснил, что пока не знает, стоит ли ему заниматься этим дальше, – так наскучило ему гоняться за этим типом! Идея родовой мести почти изжила себя.

– Плюнь на это все, – посоветовала ему подруга. – Смотри, какой хорошенький ребенок! Тебе его не жалко? Ты ведь можешь лишить его и отца, и благосостояния. Подумай!

Леня пробурчал что-то невнятное и решил эту тему больше не затрагивать. Будь что будет. Он уже слишком далеко зашел, чтобы идти на попятный. Если уж Феофанов так заботится о ребенке, то ему тем более стоит позаботиться о том, чтобы пленка не попала в руки его жены. Зная о лисьей изворотливости и хитроумии этого человека, сыщик даже не сомневался, что клиент сразу поймет, насколько ему выгоднее решить это дело полюбовно.

В назначенный день и минут через пятнадцать после назначенного в письме срока высокий юноша в темных очках, без шапки быстро шел через сквер. Гуляющих в этот дневной час было немного – только несколько старушек с внуками на ледяной горке. Все скамейки были пусты, на белом фоне сугробов пространство прозрачного сквера просматривалось как на ладони, и Леня прошел, оглядываясь, мимо скамейки, которая была на его плане отмечена галочкой. На лавочке лежал белой подушкой снег, потревоженный только крестиками птичьих лап. Ни поблизости, ни вдалеке не было никого, хоть отдаленно похожего на Феофанова.

Смутное беспокойство зашевелилось внутри:

«Может, опаздывает? Наведаюсь сюда минут через десять».

Леня стал, нервничая, наматывать круги по скверику. Но ни через десять минут, ни через полчаса его клиент не появился.

«Деньги не смог собрать, – утешал себя, уходя, Соколовский. – Или, возможно, не захотел собирать? А вдруг его жена уже обо всем знает и ему нечего скрывать? Нет, это было бы слишком большим проколом».

Он шел по изогнутым переулкам центра и придумывал самые различные версии происшедшего. В голове крутилась одна запоздалая мысль: если уж с самого начала нет удачи, то не жди ее и в конце. Если бы он еще вначале отказался от этого дела, то сейчас бы, может, уже приискал себе нетрудное и выгодное занятие. Но бросать уже поздно – слишком много энергии вложено в расследование. Кроме того, бросить – это значит в очередной раз дать врагу выиграть, в очередной раз отступить и признать его превосходство. Не бывать этому! Пусть даже ему не светят деньги, но он должен морально одержать верх над этой стареющей партийной лисой. Тут дело принципа. Надо позвонить Феофанову ну хотя бы завтра и выяснить, намерен ли он платить. Если не намерен – ему же хуже, пусть тетя Вика полюбуется на счастье своего обожаемого муженька.

Леня, проходя мимо спортмагазина, случайно зацепился взглядом за полный комплект верхолазного снаряжения и, остановившись, стал рассматривать витрину. Вдруг боковым зрением он увидел, что человек, идущий за ним следом, остановился у витрины соседнего продуктового магазина и тоже подозрительно пристально что-то там изучает.

С равнодушным видом Соколовский, не слишком торопясь, двинулся дальше, следя за странным человеком по стеклам припаркованных машин. Потом он свернул в переулок и ускорил шаг. Человек в сером пальто с индифферентным видом праздного гуляки шел за ним следом.

«Интересно, что ему от меня надо?» – встревожился Леня и заскочил в первый попавшийся магазин.

Человек в сером остановился у киоска с газетами и, перебирая там какие-то книжки, изредка бросал косые взгляды на выход. В магазине Леня проторчал минут двадцать, надеясь, что человек уйдет.

«Неужели слежка? – Тихая паника начала охватывать Леню. – Откуда он узнал? Хорошо, что я его заметил! Спокойствие, главное, спокойствие. Надо от него оторваться».

Всеми силами стараясь делать вид, что не замечает серого человека, Леня вошел в метро. Здесь легко было затеряться в толпе. Он решил применить маневр, о котором давным-давно читал в книжке про шпионов.

Подошел поезд. Толпа хлынула в вагон. Лене удалось задержаться около входа, а его «хвост» прошел в середину вагона и оказался слишком далеко от дверей. Подождав, когда прозвучат последние слова: «Следующая станция…», Леня выскочил на пустой перрон. За ним со страшным грохотом закрылись двери. Поезд уехал, увозя неопытного «хвоста». Кажется, серый человек потерял его.

Соколовский вышел из метро и пешком прошел на станцию другой линии. «Хвоста» не было. Можно было спокойно возвращаться домой.

«Вот почему Феофанов не пришел! Он сам решил меня выследить, – подводил итог Леня. – Ну и хитрюга! А я, лопух, чуть было не попался на крючок. Понятно, меня вычислили в парке, когда я кружил там, как воробей над мусорным баком. Там же, кроме меня, и подумать-то не на кого было. Плюс описание кое-какое им Феофанов подкинул – наверное, сверху на меня из окна смотрел или лифтершу из подъезда расспрашивал. Надо быть осторожнее, так и попасться недолго. Сегодня мне повезло».

Напуганный «хвостом», Соколовский терпеливо выждал несколько дней, чтобы быть уверенным, что его все же не выследили. Из предосторожности он не стал звонить своему клиенту из дома, а воспользовался уличным таксофоном. Кто знает, на что еще способен этот тип, если он уже один раз пытался «хвост» повесить…

– Ну что, дядя Толя, так и будем дальше некрасиво себя вести или все-таки исправимся? – вместо приветствия сказал Леня в трубку.

Трубка помолчала.

– Кто это? – раздался сдавленный голос.

– Это называется «риторический вопрос». Ты прекрасно знаешь кто.

– Что вам нужно?

– Еще один риторический вопрос. Естественно, деньги.

– У меня нет таких денег, я не смогу собрать, – захныкал Феофанов.

Но шантажист был неумолим и, не обращая внимания на его притворные стенания, категорически заявил:

– Через три дня встречаемся в метро. Внизу эскалатора на «Киевской», переход на Кольцевую линию, пять часов вечера. И без глупостей. Второй раз я не позволю так со мной шутить. И учти, это в твоих интересах. Я знаю, где живет твоя обожаемая Лелечка…

Последний аргумент шантажист посчитал особенно веским. Он, естественно, не собирался ни похищать, ни вообще причинять какой-либо вред ребенку. Его целью было только посильнее припугнуть клиента, чтобы до него дошло, что с ним не намерены шутить, и ждать до второго пришествия, пока ему взбредет в голову заплатить.

Три дня истекали в понедельник. А в пятницу вечером веселая Елена сообщила, что Ольшевский приглашает их в воскресенье на шашлыки за город, на свою дачу. Он получил очередное, капитанское, звание, и эту, четвертую, звездочку надо хорошо обмыть.

– Поедем? – радостно спрашивала Елена. – Мы с тобой постоянно сидим дома, никуда почти не ходим. То есть, конечно, это я одна сижу по вечерам, а ты все пропадаешь по своим редакционным делам.

Лене не очень-то хотелось тащиться куда-то в холод на электричке, оставляя в городе незаконченное дело. С гораздо большим удовольствием он отпраздновал бы окончание своей аферы через неделю, потому что намеревался уже в понедельник успешно завершить затянувшуюся операцию. Но отказывать Ольшевскому было неудобно, к тому же в интересах Соколовского было поддерживать дружеские отношения с милицией – ведь новоявленный капитан был источником достоверной криминальной информации, который при рациональном подходе мог бы превратиться в золотую жилу. Пришлось с очень кислым видом, как бы делая огромное одолжение, согласиться.

– Поехали, – сказал Леня.

Однако поездка оказалась неожиданно интересной. Собралась довольно разношерстная компания. Ольшевский был в ударе, он смеялся, шутил, пил водку из стакана, на дне которого плавали звездочки его новых погон, рассказывал, как они задерживали на днях угнанные машины и ловили банду, занимавшуюся рэкетом. Леня слушал вполуха. Он пил, но не пьянел, а только становился все мрачнее и мрачнее. Его мучили какие-то смутные неприятные предчувствия. Он отгонял от себя мрачные мысли, но они опять наваливались на него черной массой.

«Все не так, все у меня получается как-то на халяву, все крутится по воле ветрил, – думал Леня о своих незаконченных делах. – А надо бы действовать аккуратно, рассчитывать на худшее. Пару раз мне просто повезло, откровенно говоря, но везение не вечно. Я едва не стал из рыбака рыбкой».

Да, на этот раз рыбка ему попалась крупная и верткая. Она била хвостом об лед и выскальзывала из рук, заманчиво блестя чешуей. В ее нижней губе торчал огромный рыболовный крючок. Оставалось только подтащить ее поближе и подсечь.

– Пойдемте с гор кататься, – весело предло жил пьяный Ольшевский и потащил всех на высокий раскатанный берег замерзшей речушки.

Огромные ели векового леса, стеной подступающего к самой реке, стояли, украшенные снеговыми наростами. Орущая компания вывалилась из домика и, оглашая безмолвие зимнего леса песнями без всяких признаков мелодии, двинула кататься.

– Ну что ты все куксишься, – шептала Елена. – Смотри, как весело, – и она визжа скатилась с горы.

На противоположном берегу реки простиралась нетронутая заснеженная целина, рассекаемая только узкой лентой темнеющей вдали дороги. На дальнем краю снежного поля виднелись кирпичные высокие дома, похожие издалека на миниатюрные средневековые замки. Они были огорожены бетонным забором. Кое-где сквозь паутину заснеженных деревьев виднелись редкие мерцающие огоньки.

– А что там? – спросил у Ольшевского Леня, показывая на другую сторону реки.

– Где?

– Вон там, такие хорошенькие домики у леса.

– А, это дачи. И какие дачи! Не поверишь, каждый домик – игрушечка. Все удобства, в каждом доме – бассейн, теннисный корт. Там очень богатые люди живут.

– Ты там был? А ты как туда попал?

– Понимаешь, у нас по делу один товарищ проходил, так, мелкая «шестерка», вот он и вывел нас на этот городок. Там, оказывается, не только бассейн в каждом доме, но и целый пансионат имеется, похожий на дворец, а на самом деле – увеселительное заведение, что-то вроде секс-клуба. Вход только для избранных. Не знаю – врал тот гражданин или нет, но известнейшие фамилии называл…

– И охота богатым в такую глушь переться, – скептически возразил Леня. – Если этого добра и в городе навалом.

– Ну, не скажи, здесь тишина, покой, красота, да и охраняется так, что мы, милиция, полдня не могли туда проникнуть.

– И как вам там, внутри, понравилось?

– Сказка! Двойное кольцо охраны, девушки как на подбор, всех цветов кожи и всех типов. И у каждой, представь, документы в идеальном порядке. Так что по нашей линии все там оказалось чисто. Мы не полиция нравов, да и у них железная отмазка: мы, мол, загородный санаторий для богатых. Даже лицензия есть.

– А где этот дом, покажи, – попросил Леня.

– Да вон тот, со стеклянной крышей, возле самого леса, видишь? Нет? Да ты не волнуйся, губу не раскатывай, тебе туда в жизнь не попасть, а тем более со своим журналистским удостоверением.

– Просто интересно, – с деланным равнодушием сказал Леня. – Хоть послушать «за красивую жизнь».

Его и вправду почти не интересовала полученная информация. Он отложил ее далеко в подсознание и пока благополучно забыл об этом.

Понедельник, как известно, день тяжелый. Просидев все утро в прокуренной редакции и выслушав очередной пяток идей своей начальницы, Леня с облегчением вырвался на свежий воздух. Еще оставалось время для прогулки и для размышлений над тем, как определить, придет Феофанов на встречу один или со своими сыщиками.

«Если он будет не один, придется долго от них избавляться, тем более что они меня в лицо уже знают», – думал Леня.

Да, лицо. Неплохо было бы его изменить хотя бы на полчасика. Но как? Одежда, допустим, у него совершенно обыкновенная, неприметная, можно сказать, но лицо его «хвост» мог достаточно хорошо запомнить. Накладные усы! Или борода!

В назначенное время Соколовский спускался вниз по эскалатору, плотно набитому народом. Его облик украшали пышные кавалергардские усы соломенного цвета, купленные в «Маске». Из-за них было неудобно дышать, а искусственные волосы лезли в рот. Спускаясь, Леня еще сверху старался разглядеть у подножия эскалатора своего клиента. Но там, кроме стеклянной будки с сонным дежурным, никого не было. Людской поток выливался с лестницы и перетекал в переход, не задерживаясь. Озадаченный шантажист, оглядываясь по сторонам, обошел все переходы, но и там никого не встретил.

«Опять начинаются его штучки», – с раздражением сказал он себе.

Феофанова не было. Сыщик этого не ожидал. В глубине души он рассчитывал на то, что его клиент приползет чуть ли не на коленях, прибежит по первому зову, будет униженно молить о пощаде. Вместо этого строптивая жертва сначала начинает нагло следить за своим преследователем, а потом просто не приходит в назначенное время, как будто это ее не волнует.

Леня уже открыто злился. Ему казалось, что он попал в глупейшее положение и его «рыбка», в который раз срываясь с крючка, нагло хохочет ему в лицо. Он, наверное, гораздо спокойнее переживал бы свою неудачу, если бы не знал своего клиента с детства и не имел с ним личных счетов. Ему было бы гораздо проще, если бы это был просто чужой, незнакомый человек. Но каждый свой прокол, связанный с дядей Толей, шантажист воспринимал в сотню раз болезненнее, чем следовало. Где-то в подсознании копошилась мысль о том, что он все еще тот шестнадцатилетний мальчик, пышущий справедливой ненавистью, а его враг – взрослый, который гораздо умнее и коварнее, чем он, – с легкой улыбкой ломает его детские игрушечные стрелы.

Весь вечер и весь следующий день Соколовский провисел на телефоне. Автоответчик однообразно долдонил о том, что дома никого нет, оставьте свое сообщение. Леня хотел было наговорить кучу гадостей, но вовремя сдержался. Пришлось звонить на работу и допытываться у секретарши, где Феофанов. Очкастая тетка дребезжащим голосом отвечала, что Анатолия Вадимовича нет и, где он, она не знает, может, в командировке, а может быть, болеет. Тогда сыщик уже открыто запаниковал. Клиент скрывался от правосудия.

Рассерженный донельзя Соколовский рванул ко второй жене Феофанова. Где же ему еще быть, как не у нее, рассуждал он. От нее он никуда не денется. Но знакомые окна третьего этажа были погружены во тьму. На длинный звонок из квартиры никто не вышел. Леня несколько минут стоял, бестолково оглашая пустую квартиру мелодичными трелями, пока осторожная соседка по лестничной площадке, выглядывая из щели, не спросила через цепочку, что ему надо.

– Скажите, пожалуйста, а где молодая женщина с дочкой из девятой? – спросил Леня, слабо улыбаясь. – Я ей обещал починить телевизор. Может, они гуляют?

– В отъезде они, – сказала женщина. – За один день собрались и уехали, мне ключи оставили, цветы поливать.

– А куда, не знаете?

– А кто их знает, к родителям, должно быть, на юга, она оттудова сама, – сказала осведомленная старушка и закрыла дверь. Переговоры были окончены.

Это был полнейший крах. Рыбка сорвалась с крючка и теперь нагуливала жирок на глубине. Ее невозможно было достать или поймать вновь. Она была вне пределов досягаемости. Оставалось только сматывать удочки и искать новое место с хорошим клевом.

Леня, совершенно раздавленный, вернулся домой.

«Я так и ожидал, что этим кончится, – философствовал он. – У меня было дурное предчувствие еще там, на даче Ольшевского. Эх, надо было не давать ему времени на раздумья, назначать встречу сразу же. Конечно, Феофанов пораскинул мозгами и решил на время смыться, подумав, что я все равно не стану ничего предпринимать, поскольку мне скандал не нужен, а нужны деньги. Но он ошибся, голубчик, ой как ошибся! Меня устроит и скандал…»

Соколовский терзался от сознания своего идиотского положения. Соблазн ждать возвращения Феофанова, а потом планомерно заниматься выколачиванием из него честно заработанных средств был очень велик. Но неизвестно, когда этот хитрый лис опять появится в Москве, и появится ли он вообще со своим семейством номер два. Ведь из осторожности он мог оставить жену и дочку в другом городе или, на худой конец, снять им другую квартиру, тогда пленки, не подкрепленные жизненными фактами, имели бы гораздо менее убедительный вид.

«Я проиграл, – Леня наконец нашел в себе силы признать это. – Но в чем же моя ошибка? Ясно, он испугался, когда я ему намекнул на то, что знаю, где живет его семья, и на все готов. Он решил, что я захочу похитить ребенка, и поэтому их увез. Короче, я слишком сильно на него надавил. Надо было действовать мягче, осторожнее. Эх, растяпа! Сначала чуть сам не попался, а потом и Феофанова упустил. Ну что ж, проигрывать тоже нужно достойно. Завтра письмо со всеми деталями, живописующими события, и копия фильма будут лежать на столе у тети Вики. Я умываю руки. Но мы еще посмотрим, кто из нас двоих останется в дураках!»

Через день Виктория Александровна действительно вертела в руках письмо без обратного адреса, отпечатанное на машинке и подписанное «Старинный доброжелатель». Черный прямоугольник видеокассеты лежал на столе.