Текст книги "Черный фотограф"

Автор книги: Светлана Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

– Мне уже лучше, я готова продолжать. Идем?

– Нет, Влада Петровна, мы безнадежно опоздали. Там уже работают врачи, нас больше не пустят. – И, выпуская изо рта клубочки белого пара, добавил: – Меня еле ваш Курепкин успел вывести. Не волнуйтесь, у меня есть прекрасный снимок мертвой головы. Мы поместим его, вы напишете пару слов – и все будет о’кей.

Они медленно побрели к остановке троллейбуса. Накрапывал холодный дождь, грозящий превратиться в мокрый снег. Подошел троллейбус. Толкаясь и шмыгая от холода носами, репортеры погрузились в него. Влада Петровна еще некоторое время глубоко вздыхала, глядя сквозь запотевающее стекло на блеклые дома с яркими вывесками магазинов. За домами, в вышине, проплывали огромные темные трубы, подпирая нависшее над городом свинцовое небо, в бездонном чреве которого исчезали клубы черного дыма.

4

Леню самого слегка удивило собственное поведение в морге. Без преувеличения можно сказать, что он от себя этого не ожидал. Вовсе не любовь к «чернухе», не праздное любопытство и не некрофилия им двигали, заставляли платить едва ли не последние деньги черт знает за какую ерунду. Кстати, довольно большие деньги для человека, сидящего на мели. Надо полагать, это была интуиция, сработавшая у Соколовского, как у подрывника – в самый критический момент. Она толкала его на неординарные поступки, заставляла двигаться, говорить именно те слова, что он говорил, именно таким тоном, как было нужно, заставляла совать деньги Курепкину и скрывать этот факт от Влады Петровны.

И сейчас, когда Леня сидел в залитой кроваво-красным светом малюсенькой ванной, по совместительству выполнявшей и функции фотолаборатории, когда проявлял и печатал фотографии, он с удовлетворением чувствовал, что не ошибся. Шевеля темно-розовую от освещения фотобумагу в ванночке с проявителем, он с восторгом наблюдал, как проступают на ней темные контуры человеческого лица. Высокий лоб, плавно переходящий в лысину, опушенную по краям спутанными волосами, массивный подбородок, глаза, полуприкрытые тяжелыми припухшими веками, полные губы, набрякшие мешки под глазами, редкие брови, удивленно расползшиеся к вискам, плотно прижатые к голове уши – все это было удивительно знакомо ему. Из ванночки с проявителем прямо ему в глаза глядело мертвое лицо Эдуарда.

Леня испытывал волнение игрока, который поставил все свои деньги на один номер из тридцати шести и видит, как рулетка замедляет свой бег, томительно долго подползая к заветному номеру. Он еще не понимал, зачем ему все это надо было и какое ему дело до Эдуарда, в настоящий момент валявшегося с шестью пульками в круглом животе на оцинкованном столе морга.

Хотя Леня видел Эдуарда всего минуты три, не более, он хорошо запомнил его своей фотографической памятью. Именно поэтому мертвое лицо в тот миг, когда он бросил на него первый мимолетный взгляд из-за спины санитара, показалось жутко знакомым. Тогда Леня еще не сознавал, кому принадлежит это лицо, показавшееся столь волнующе близким. Сначала невозможно было вытащить из глубин памяти имя и образ этого человека, да и обморок Влады Петровны отвлек от процесса идентификации. Только немного погодя он ощутил непроходящее беспокойство, которое обычно мучает человека только тогда, когда отгадка близка, но никак не приходит на ум.

Леня вытащил фото Эдуарда из проявителя и перекинул в ванночку с фиксажем. Потом перевел кадр в фотоувеличителе, открыл затвор, отсчитал полученное количество секунд и снова стал купать бумагу в проявителе. На листе начали проявляться серые, еще смутно различимые контуры обнаженного мужского тела. Леня опустил формирующееся тело в фиксаж и стал его рассматривать.

Освещение при съемке, очевидно, было не очень подходящим, но и оно, несмотря на обилие затемняющих снимок теней, позволяло разглядеть кровоподтеки на раздувшемся грузном туловище и маленькую черную, образцово круглую дырочку, обведенную кем-то (наверное, при вскрытии) кружком.

– Помнится, этот Курепкин говорил про шесть пуль. Приврал или просто не знал? А может, другое тело имел в виду?

С напряженным, багровым от красной лампы лицом, фотограф прокрутил еще несколько кадров, остановился на одном из них, напечатал снимок, проделал с ним все положенные манипуляции и стал внимательно разглядывать. Да, действительно, виднелись еще три дырочки на животе и одна на ноге. Хотя это запросто могла быть крупная родинка – детали невозможно было разглядеть.

– Итого видимых следов пять, – сказал сам себе фотограф. – Вроде бы все сходится. Плюс-минус один, вполне допустимая погрешность памяти.

Дырочки казались просто черными жуками, влезшими на пухлый живот отдыхающего на природе фавна, они были такие аккуратненькие, такие безобидные на первый взгляд. Леня впал в несколько философское настроение.

– Вот через такое крошечное отверстие душа запросто отлетает на небеса… Все там будем… Интересно, кто его так и за что. По виду был богатенький. И вообще-то не молодой, чтобы по девкам гулять… Выглядел куда более прилично, чем подружки его. И говорил со мной как-то разумно, хотя ситуация была дурацкая. Для меня дурацкая.

Он быстро допечатал оставшиеся снимки, включая и ту самую голову, которую ему впарил по дешевке Курепкин. Голова производила достаточно жуткое впечатление.

«Подарю ее Владе Петровне на память, пусть любуется на сон грядущий», – решил Леня.

Он полоскал снимки в воде и усиленно прокручивал в голове всю цепь событий, приведших к сегодняшней встрече:

«Когда же это было, надо вспомнить… Так, я приехал двадцать шестого, а сегодня уже одиннадцатое октября. Получается действительно чуть больше двух недель. А вообще на черта я в этом копаюсь? Женькин дружок какой-то… Мне-то он что, я его один раз только и видел. Интересная встреча, конечно, как в детективе. Мы встретились, как в море корабли. И тут же разошлись. Надо к Васюхину съездить и между делом нечаянно так показать: мол, вот он, твой дружок. В наилучшем виде, как сказал бы незабвенный Курепкин. Он, Васюхин, наверное, остолбенеет от удивления. «Где, – скажет, – ты его увидел?» – «Где-где, естественно, в морге». Вот смеху будет!»

Леня собрал мокрые снимки и зарядил их в глянцеватель, продолжая размышлять:

«А что за девицы с ним были? Интересно, как ему там с тремя, не тяжело было? Спросить бы у него самого, но уже не ответит. Что-то этот Курепкин хотел еще про него сказать, но тут Влада упала. Может, это какая-нибудь жуткая история и я его последним видел?»

Аккуратно сливая в бутылки из-под вина остатки реактивов, чтобы потом использовать их повторно – факт, свидетельствующий о крайней степени экономии, – Леня попутно размышлял об отсутствии денег, о бедности, которая хоть и не порок, но большое свинство. И ему захотелось вдруг поделиться с кем-нибудь, внимательным и чутким, рассказать о собственных приключениях, удивить своей находчивостью и храбростью, поразить чье-то пылкое воображение. И пусть не думают, что он работает в какой-то вшивой многотиражке, про которую даже стыдно упоминать в разговоре.

Идеальным абонентом для такого разговора была бы женщина. Но с женщинами у Лени была пока напряженка из-за предательства Маргариты Гунькиной. Он набрал номер телефона Васюхина. В трубке раздавались только длинные гудки.

– Куда этот оболтус подевался? – сам с собой разговаривал Леня, слушая унылые длинные гудки. Из головы не шел Эдуард, его обрюзгшее лицо так и стояло перед глазами. «Интересно, кто он Женьке? Наверное, какой-нибудь женатый приятель, которому негде было перепихнуться, вот и выпросил мои ключи».

Трубку никто не брал. Пришлось вспоминать номер васюхинской подружки Олечки. К счастью, она была дома. С Олечкой Леня учился целых три курса в институте и с тех пор питал к ней приятельские чувства.

– Привет, Олюха! Привет с того света!

– Ты с того света звонишь? – весело отреагировала Олечка.

– Нет, пока с этого, но побывал на том. Васюхин не у тебя?

– Не, он с предками на даче, будет поздно. А ты знаешь, что твоя Гунькина замуж вышла? – ехидно поинтересовалась Олечка.

– Во-первых, она уже не моя, раз она мужняя жена. А во-вторых… А за кого, не знаешь?

– Конечно, знаю, об этом весь институт гудит. За негра!

– Ха! Да хоть за чукчу, мне-то что! Пусть едет с ним хоть в Экваториальную Африку, там любят жареных блондинок. У них на блондинок даже особая физиологическая реакция – слюнки текут.

– Значит, ты не переживаешь? Не грызешь подушку бессонными ночами?

– По ночам я обычно сплю и обычно не один, – бодро соврал Леня.

– Я рада за тебя. Ну, тогда пока.

– Счастливо. – И Леня, вконец расстроенный, повесил трубку.

Пришлось ему остаток вечера заняться обдумыванием того факта, что его подружка Гунькина, хрупкая блондинка, в присутствии которой мно гие мужчины автоматически немели и превращались в бессловесных глупых животных, эта самая Гунькина вдруг совершенно без всякого повода сменила свой социальный статус и стала замужней дамой. С ней Леня имел долгие нежно-приятные отношения и не видел прямого повода, чтобы их прерывать.

На следующий день с утра пораньше Леонид, захватив свои снимки, рванул к Васюхину. Женька, не совсем готовый к приему гостей, открыл дверь, не смущаясь своим неглиже.

– Чего ты так рано? – сонно спросил он гостя.

– Соскучился. Кофейку свари, будь другом, мне еще сегодня на работу идти.

Женька, шлепая босиком по полу, принес с кухни растворимый кофе и чайник. Молча выпи ли пару глотков.

– Пойду хлеба и колбасы принесу, – озабоченно сказал Васюхин. Пока он гремел холодильником, Леонид, сдвинув в сторону чашки, как можно художественнее разложил на журнальном столике фотографии. Васюхин явился с бутербродами и, не обращая внимания на снимки, рухнул в кресло. Воцарилось молчание, нарушаемое только лязгом двигающихся челюстей. Гость, втайне надеявшийся на бурную реакцию со стороны приятеля, первый не выдержал и спросил:

– Хочешь, удивлю?

– Давай, если сможешь.

– Тогда смотри сюда. Как тебе это понравится? Ну?

Женька скосил один глаз на столик, а другим продолжал таращиться в телевизор.

– Что-то я не понимаю, – критически сказал он. – Это что, очередной шедевр? Сам вижу, что гениально, если, конечно, исполосованный человек может гениально выглядеть.

– Да ты внимательно гляди, на лицо посмотри, – втолковывал Леня. – Ну? Неужели не узнаешь?

– Мертвец натуральный, я сам вижу. Ты что – в некрофилы решил переквалифицироваться? Я лично предпочитаю живых, и причем другого пола.

– Какого? – глупо спросил Леня.

Васюхин выразительно покрутил пальцем у виска и отвернулся.

– Ты Эдуарда знаешь? – не унимался Леня. – Ну, ты ему еще ключи от моей хаты давал.

– Я твои ключи только Петраченкову давал, он упрашивал сильно: мол, на пару дней.

Несмотря на явную незаинтересованность друга, разочарованному Лене пришлось описать свое возвращение с юга.

—…С ними мужик этот был, вроде бы его Эдуардом девки называли. Я его потом, когда в морге был, сразу узнал… Санитар что-то такое говорил, вроде его еще две недели назад кокнули и только вчера, мол, на стол положили для исследования. И еще Курепкин что-то хотел сказать, но ему помешали… Что, неинтересно?

– Значит, это Эдуард Курепкин? И на черта он тебе сдался? – спросил несообразительный Васюхин.

– Да нет, Курепкин – это санитар из морга, который мне его и сосватал. А фамилию этого Эдика я не знаю. А ты?

– В первый раз вижу!

– А я думал, он твой друг, раз ты ему ключи давал. Понимаешь, как-то очень уж складно получилось, как в американском боевике: пришел, увидел, узнал – явно неспроста такая встреча. Может, я последний его видел, кроме убийц, конечно. И в машину к нему какой-то подозрительный тип влез.

– А на черта тебе все это сдалось? – повторил свой вопрос Женька. – За ключи извини. Петраченков уговаривал, как родного, трепал, что от жены некуда уйти. Потом позвонил, сказал, что все тип-топ, ключи он тебе лично отдал. Если он у тебя чего из квартиры стянул, пойдем ему морду набьем. Обещал, что порядок будет.

– Тот порядок, что я там видел, называется бардак… Ты знаешь, я его как в морге увидел, меня как будто что-то толкнуло, я как будто за что-то зацепился…

– Ну и отцепись теперь. Чего ты лезешь? Можешь нарваться и, если в живых останешься, остаток жизни будешь на аптеку работать.

– Пожалуй… – Леня погладил пальцем шрам под волосами.

Васюхин, наверное, даже сам не понимал, насколько он прав. Он был прав так абсолютно и явно, как бывают правы только родители, и именно поэтому им хочется идти наперекор. Телефон Петраченкова у Лени был. А посвящать Женьку в свои беспочвенные искания – совершенно бессмысленно.

Между тем внутри Лениного организма завелся червячок любопытства, доселе ему неизвестного. Червячок копошился, ворочался, шебаршился, толкал Леню на удивляющие его самого поступки, и успокоить его можно было только действием, поэтому доморощенный Шерлок Холмс решил действовать.

– Я позвоню… – полувопросительно-полуутвердительно сказал Леня и набрал номер. – Алло, Влада Петровна, доброе утро, это Соколовский, – закричал Леня, когда сквозь треск телефонного эфира прорвался женский голос. – Влада Петровна, я, кажется, заболел после вчерашнего, вы слышите, как я кашляю. – Леня выразительно и старательно закашлял в трубку. – Я сегодня полечусь немного, если вы во мне не очень нуждаетесь.

Получив разрешение поболеть, Леня с облегчением положил трубку и сказал Васюхину:

– Ну ладно, Жека, пошел я лечиться…

– Давай-давай, – многозначительно улыбнулся Васюхин. – Если еще какой труп найдешь, заходи, я всегда рад.

На улице Леня с трудом нашел единственный, кажется, на всю округу таксофон. Выстояв немалую очередь, он вожделенно приник к холодной трубке.

Петраченкова дома не было, уже ушел на работу. Услышав от обаятельного абонента, что ее мужу звонят с серьезными коммерческими предложениями, жена Петраченкова с готовностью сообщила номер рабочего телефона. Пришлось купить тут же в очереди еще один жетон. Леня, как гончая собака, не отрывая нос от следа, спешил за дичью, он чувствовал горячий запах догоняемой жертвы.

Услышав в трубке приятный баритон, сообщивший: «Петраченков слушает», – Леня стал вдохновенно врать, мол, что за свинство, у него дома пропали ценные кассеты и что их необходимо срочно вернуть. Оказалось, что Петраченков никакого Эдуарда не знает и вообще никогда такого не видел и о таком не слышал, а ключи давал он своей приятельнице Кристине, в чем, конечно же, глубоко раскаивается и просит извинения по этому поводу. И что Кристина такая свободная духом девица, что запросто могла, конечно, стащить и кассеты, и что подороже.

Петраченков, очевидно, не врал, он был больше смущен и раздосадован, но не проявлял ни малейших признаков испуга или подозрительного беспокойства. Тогда Леня попросил у него телефон Кристины, попутно соображая, которая из трех молодых особ, разгуливавших голышом в тот день по его квартире, могла быть Кристиной.

Петраченков, извиняясь, сказал, что телефона этой особы нет, но есть примерный адрес квартирки, где она вроде бы обитает. А обитает она в центре, у Никитских ворот, в коммуналке, три звонка, как войдешь – по коридору прямо, а потом налево, через две двери третья направо.

Леонид записал адрес совершенно застывшей и потому плохо пишущей ручкой, виртуозно прижимая трубку щекой к подбородку, а рукой – листочек к стеклу будки. Очередь за его спиной уже возмущенно роптала, сдвигалась плотнее, стучала костяшками пальцев по стеклу, готовясь пойти стеной на нарушителя телефонной дисциплины.

«Пардон, пардон», – сыпал налево и направо Леня, потирая руки от холода и пробираясь через толпу. Ниточка, эфемерная, готовая вот-вот выскользнуть из неопытных рук детектива-любителя, ниточка, сомнительная по своей нужности, все же была. Но чем дальше пробирался Леня по тернистому пути своего спонтанного расследования, тем ему самому непонятней было, зачем он это делает.

Скорее всего он это делал уже почти автоматически, наподобие робота, который беспрекословно следует извне заданной программе. Таким заданием, программой для Лени была интуиция, которой он подчинялся, слепо доверяя и не рассуждая. Плюс скука, плюс одиночество, плюс юношеская тяга к приключениям и, конечно же, русское «авось» – авось да вывезет кривая.

5

Леня брел по плотно запруженной автомобилями и людьми улице.

Перед ним встала несложная, но требующая некоторого размышления задача. Сейчас же направиться к девице Кристине или ближе к вечеру? Что ей сказать, на что напирать, может, неплохо было бы даже слегка пригрозить, и тогда она расколется и выдаст все? Вдруг мелькнула золотой рыбкой разумная мысль: а что, собственно, она может выдать? Или кого? И в конце концов, был ли мальчик, может, мальчика-то и не было? В смысле, конечно, преступления. Признается ли она в том, что пришила человека, с которым предварительно развлекалась всю ночь? Или в том, что это сделали ее подруги? Интересно, как они могли справиться с дюжим мужчиной. Возможно, им помог тот невзрачный тип, подсевший в машину.

Леня вздохнул: версии были одна другой замечательнее и неправдоподобнее. Но они придумывались с удовольствием – подобно тому, когда разгадываешь не слишком заумный кроссворд или выигрываешь партию в шахматы у подвыпившего профессионала. Начитавшись детективов средней руки, юноша, будоража свои нервишки, уже воображал себя опытным, матерым сыщиком, ловко раскрывающим запутанное убийство и уверенно идущим по следу коварного, но еще не опознанного преступника.

«А нюх как у собаки, а глаз как у орла! – с удовольствием подумал он о себе и тут же устыдился своих детских мыслей. – Пойду вечером», – решил Леня.

В его распоряжении имелось море свободного времени. Домой идти не хотелось, там было холодно, пусто и нечего кушать. В гости по приятелям – рано. На работу, предварительно отпросившись поболеть, – глупо. Надо было с максимальным удовольствием использовать свободный день. Например, поболтаться по фотомагазинам и прикинуть, что бы такое он купил, если бы вдруг хоть чуть-чуть разбогател.

Бренча мелочью в кармане, Леня шатался по салонам самых замечательных фирм, поражающих воображение астрономическими ценами и техническими изысками аппаратуры. С удовольствием он толкался у прилавков, слушая разъяснения и советы продавцов; дышал на стекла витрин, рассматривая черные, виртуозно навороченные корпуса «Никонов», которые своим совершенством вызывали невыносимый зуд и болезненное желание завладеть подобной машинкой. Он обсуждал с такими же, как и сам, фанатами достоинства и недостатки всевозможных приспособлений, просил показать самые дорогие, крутил, общупывал, читал инструкции, примеривался, приценивался, как будто уже собирался достать из кармана толстенную пачку денег, но так ничего и не покупал. С сожалением Леня выпускал из рук чудесные аппараты, цокал языком и вздыхал про себя от жгучего желания приобрести полмагазина.

Так, размотавши целый день и наскоро перебив аппетит скромными булочками, он и не заметил, как подкрался вечер.

По описанию, любезно предоставленному Петраченковым, Леня без особого труда нашел дом, в котором проживала искомая девица. На лестничной площадке он нащупал плотный сосок дверного звонка и прилежно нажал его три раза, по инструкции. Звонок молчал. За двустворчатой дверью, обитой потрепанным дерматином, угадывалась бурная жизнь старой московской коммуналки. Там раздавался детский рев и рев магнитофона, ругань и мяуканье кошки, кто-то тяжело ступал за дверью, кто-то громко ронял таз и при этом матерился.

«Веселая хата», – одобрил Леня. При неверном свете скромной лампочки он нашарил на противоположном косяке еще один звонок и нажал его, решив в случае новой неудачи пинать дверь ногами, пока не откроют. Наконец послышалось шлепанье тапочек, в светлую щель выглянула сморщенная старушка и стала пристально изучать гостя.

– Добрый вечер, – любезно поздоровался Леня и слегка поклонился.

– Опять к этой шалаве хахаль пришел, – уверенно прошамкала старушка и, повернувшись, заковыляла по длинному коридору. Гость принял ее слова за своеобразное приглашение заходить и уверенно прошел внутрь квартиры. Завернув за угол, он отсчитал положенное количество дверей и требовательно постучал.

– Чего стучишь, заходи, – прозвучал нежный девичий голос.

Леня расстегнул куртку и, ощущая себя на верном пути, вошел. Он оказался в полутемной комнате с неприбранной кроватью, интимно приглашающей понежиться на своем гостеприимном ложе. Посередине стоял круглый стол с немытой посудой, окурками, апельсиновыми шкурками. Окна были плотно зашторены, маленький ночничок придавал несколько богемный уют беспорядку в комнате. Здесь царствовал запах дешевой косметики, табачного дыма, плесневелой пищи. В последнюю очередь Леня заметил хозяйку комнаты. Она натягивала через голову узкое, невообразимо сверкавшее всеми цветами радуги платье, густо расшитое блестками и переливавшееся даже при приглушенном свете ночника.

– Привет, Кристина, – сказал Леонид, пытаясь хотя бы по очертаниям тела узнать в хозяйке одну из тех девиц, которые хозяйничали у него дома. – Как дела?

Девушка, извиваясь всем телом, как восточная танцовщица из цирка, наконец проскользнула в платье и, откидывая волосы от лица, внимательно вглядывалась в посетителя.

– Тебе чего? – спросила она без тени удивления, но в ее голосе все же чувствовалась некоторая настороженность.

– Пришел повидаться и познакомиться, – мило улыбаясь, прожурчал Леня. Он умел разговаривать с хорошенькими полуодетыми молодыми женщинами. Однако определить, какая же из тех трех обнаженных красавиц, которых он видел, сейчас перед ним, не было никакой возможности. – Узнаешь?

– Ну, – неопределенно ответила Кристина и, равнодушно отвернувшись к зеркалу, стала надевать на себя побрякушки, сверкавшие слишком обильной позолотой и стеклянными камешками.

«Отлично! – подумал Леня. – Значит, это действительно одна из тех трех». А вслух сказал:

– Вот зашел узнать, как ты поживаешь. И твой дружок.

– Какой? У меня их до фига.

– Тот, с которым ты у меня дома гостила. Эдуард. Эдик. Или Эдичка, как там его.

– А зачем он тебе? – Девушка заметно напряглась.

«Ага, – сообразил Леонид. – Клюет!»

– Да так, небольшой должок за ним остался. Хочется вернуть, однако. Адрес дашь или сама отведешь? – развязно спросил Леня, стараясь показать, что в этих делах он человек бывалый, его на мякине не проведешь. Хотя в каких таких «этих делах», он слабо представлял, но сознательно напускал на себя блатной вид и ухарский тон, демонстрируя своим напором, что ему есть на что напирать и что требовать.

– Я не так уж с ним и дружу, чтобы к нему домой бегать, – отрезала девица, застегивая сережку.

– Ну, тогда адрес гони.

– Не знаю, отвали. Я сейчас ухожу.

– А я знаю. – Леня подошел к девушке и шикарным эффектным жестом, который, кажется, видел в кино у какого-то голливудского детектива, веером бросил на стол перед ошеломленной девицей пять заветных снимков.

Кристина от неожиданности даже села. Ее глаза, как у кролика, загипнотизированного удавом, не могли оторваться от черно-белых фотографий. Несколько секунд девушка сидела не двигаясь, потом ее руки с длинными, выкрашенными в ведьмовский черный цвет ногтями потянулись к снимкам, взяли их, стали перебирать медленно, как руки неопытной гадалки перебирают брошенные карты. Леня нависал над ней черной угрожающей массой.

– Ну что, будем говорить? – Эта фраза была позаимствована, кажется, из старого советского фильма о суровом следователе, грозе убийц и бандитов.

– Почему он разрезанный? – растерянно, едва шевеля губами, спросила девушка.

– А что – вы его не резали? – ехидно парировал Леня, пытаясь шокировать своей несуществующей осведомленностью.

– Нет! Нет, нет… – ошеломленно повторяла Кристина.

– Что нет? Ты же знаешь, – врал Леня наудачу, прохаживаясь по комнате, – я видел тебя и тех девок с ним прямо перед убийством. Ты хочешь доказательств? И доказывать не надо, ясно как Божий день. Да никто и не будет доказывать. Кому это надо?

– Это не мы, это не я…

– А кто, папа Карло?

– Мы только пили с ним и слушали, когда он треплется про настоящего хозяина своей фирмы.

– И все?

– Ну, где он скрывается и все такое.

– Сами захотели познакомиться или кого-то наводили?

– Нет, нам сказали. Он от одной уже не возбуждался… А утром он нас просто подвез, и мы его больше не видели.

Вдруг дверь в комнату резко распахнулась, и в комнату влетел чернявый парень из тех, что в милицейских сводках именуются лицами кавказской национальности. Он подлетел к девушке и со всего маху влепил ей такую оплеуху, что она упала со стула.

– Что ты мелешь, сучка! – заорал он с сильным восточным акцентом. – Закрой рот, не то надолго заглохнешь.

Он подскочил к девушке, по всей видимости, собираясь нанести новые удары по скорчившемуся телу. Тогда Леня решил вмешаться в процесс избиения. Он едва успел сменить на своем лице маску опытного следователя на простоватую физиономию рубахи-парня.

– Эй, друг, ну ты чего горячишься, девушка тут ни при чем. Ну, погоди, погоди… – увещевая он.

Парень мгновенно развернулся и переключился на новый объект, отчего заступник слегка попятился.

– А ты кто такой, чего ты лезешь?

– Друг, друг, спокойнее, – мило улыбаясь, Леня отступал к двери. – Давай разберемся по-хорошему?

В комнату робко постучали. Дверь приотворилась, и хрупкая старушка просунула голову в щель, с любопытством оглядывая конфликтующие стороны и девушку, еще сидящую на полу.

– Танечка, не дашь взаймы стакан риса? Ой, да у вас тут разговор…

– Иди, мамаша, потом зайдешь, – сказал кавказец, и, когда старуха скрылась, он уже тише спросил: – Чего тебе от нее надо, что ты из девки вытягивал?

– Я друга ищу, понимаешь? – лихорадочно придумывал Леня. – Друга. Он у меня деньги занял, понимаешь? Очень большие деньги.

Словосочетание «очень большие деньги», кажется, охладило пылкого молодца. Какая, к черту, драка, когда разговор зашел о деньгах.

– Чего ты от нее хотел?

– Понимаешь, я ее с другом как-то видел у себя дома, – пытался доходчиво объяснить Леня. – А потом, понимаешь, вижу, кокнули его, надо же свои деньги вернуть, а с кого? Вот я и пришел к ней, чтобы хоть адрес сказала, может, хотя бы родственники вернут по расписке. У меня ведь и расписка есть, понимаешь?

Леня достал из кармана бумажку с адресом Кристины и издалека повертел ее как бесспорное подтверждение своим словам. Кавказец тяжело задумался. Он, по всей видимости, пытался уяснить для себя непонятную ситуацию. Тем временем девушка, держась за лицо, тихо встала и нетвердой походкой, издалека огибая мужчин, пошла к двери.

– Куда? – грозно спросил горбоносый.

Кристина остановилась и, не отнимая рук от лица, сказала:

– В ванную, умыться, синяк будет.

Кавказец, молча кивнув, разрешил и, уже обращаясь к Лене, безапелляционно сказал:

– Садись.

Леня глазами буравил собеседника. Тот подпер голову рукой и тяжело задумался, перебирая рассыпавшиеся снимки. В комнате воцарилось благоговейное молчание. Кожаная куртка грозно поблескивала при свете лампы – так угрожающе блестит огнестрельное оружие.

– У него нет родственников, – мрачно заметил горец.

На что Леня деланно изумился:

– Как так?

– У него нет родственников, – повторил горец.

Леня для видимости опечалился – его лицо прямо на глазах стало грустным. Он суетливо сокрушался, в голосе его слышался театральный надрыв:

– Как же быть? Для меня это такие деньги, что даже и не знаю, что теперь делать, кого искать…

– Не надо искать, – важно заметил горец, внимательно рассматривая свои руки, покрытые такими густыми и темными волосами, что казались отдельно приставленными к телу руками негра. – Сколько он тебе должен?

– Тысячу баксов. Я весь год копил, подрабатывал, хотел технику купить. Он обещал в сентябре вернуть на двести больше. Но видишь, обманул, помер. Как ты считаешь, может, в милицию пойти?

При слове «милиция» кавказец окаменел, как ископаемое животное, но едва выдавил из себя:

– Не надо. Где ты фотки взял?

– Да друг санитаром работает в морге. На, говорит, тебе вместо твоих баксов, полюбуйся. – Леня вдохновенно врал, не зная, куда его вывезет кривая. – Год копил, а куда теперь пойдешь с этими снимками и с распиской. Эх, надо было залог брать!

Дверь приотворилась, и в комнату снова заглянула любопытная старуха.

– Ой, вы еще разговариваете, не буду вам мешать, – и скрылась.

Леонид встал и, готовясь уйти подобру-поздорову, стал застегивать куртку.

– Стой! – резко сказал кавказец. – Садись.

Леня сел, как будто ему подрубили ноги. Его собеседник угрюмо помолчал, а потом сказал категорически:

– Я покупаю у тебя расписку и фотографии. Деньги твои и так пропали. А я даю сто баксов.

– Триста, – реакция была безупречно правдоподобной, как реакция вратаря на пенальти. – Я год работал, на технику копил, я бедный студент, у меня маленькая стипендия, – снова захныкал он.

– Двести – и чтоб я тебя здесь никогда не видел и не слышал. Не то, понимаешь, можешь и это не получить, – кавказец угрожающим жестом сунул руку в карман.

– Идет, – с деланно-кислой миной согласился Леня и бросил на стол снимки.

Кавказец порвал фотографии на мелкие кусочки и бросил обрывки в тарелку с селедочными головами. Потом он деловито достал из внутреннего кармана бумажник и достал из него две зеленые бумажки и бросил их на стол. Леня сказал, торгуясь, как домохозяйка на рынке:

– Может, еще одну добавишь?

– Бери! – грозно зыркнул на него кавказец из-под лохматых бровей. Было ясно, что кривляться здесь ни к чему, лучше брать и поскорее сматывать удочки. – Искать никого не надо, если еще раз сунешься – будешь лежать рядом со своим другом на столе. Понял?

Леня энергично закивал головой.

– Иди.

Леня пошел.

– Стой.

Леня остановился.

– Расписку сюда давай.

Леня сунул руку в карман, как бы пытаясь выудить оттуда мифическую расписку, а сам незаметно комкал там бумажку с адресом. Потом он достал катышек и широко улыбнулся:

– Теперь она мне больше не нужна.

И как будто случайно бросил ее в лужицу пролитого на стол чая.

– Все понял? – еще раз проговорил кавказец.

– А как же, – Леня как можно медленнее пошел к двери. Закрывая ее за собой, не забыл вежливо попрощаться: – Всего хорошего.

Внешне он был совершенно спокоен и нетороплив, как будто происходило нечто заурядное, когда на самом деле ему хотелось пулей вылететь вон. Внутри его все как будто заледенело, и, когда кончился лабиринт коммунального коридора и Леня вышел на лестницу, сердце заколотилось так бешено, как будто он пятьдесят раз отжался в быстром темпе. Кубарем он скатился во двор и, все еще напряженно леденея телом, быстрым шагом шел через какие-то проходные дворы, мимо мусорных баков, из которых, сияя зелеными зловещими глазами, выпрыгивали кошки, вспугнутые хрустом замерзшей земли и гулким эхом подворотен.