Текст книги "Черный фотограф"

Автор книги: Светлана Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

– Старые будут новыми, Котенок. Я тебя покрывать не буду. Так и знай.

– Да не паникуй ты, выкрутимся. Послушай, а как он наш разговор записал? Не ты ли в этом участвовал? Все одно к одному, Хохлуша, – кассету нашел ты, разговор записал ты. Продал, сука?

– А может, это Митяй? Или Лерка?

– Сволочь!

Началась драка. Не став прослушивать пыхтенис дерущихся и звуки борьбы, шантажист спустился вниз и вскоре звонил уже из ближайшего таксофона в квартиру, где происходила потасовка. Трубку взяли не скоро.

– Привет, – сказал Леня, услышав голос Митяя. – Котенка позови, поболтать надо.

В трубке послышалось недоумевающее:

– Котенок, тебя, что ли…

– Как дела, Котенок? – спросил Леня. – Как тебе мой фильм?..

– Ты кто такой, мальчик? – ласково ответил вопросом на вопрос вкрадчивый голос. – Откуда ты взялся?

– Оттуда. Ну так как? Нам есть о чем поговорить?

– Отчего же не поговорить с хорошим человеком…

– Как тебе мои условия, понравились? Согласен, что цена не слишком велика за такой пышный букет преступлений?

– А за что платить-то, мальчик мой, – ненатурально удивился Котенок. – За что платить-то? Ну, положим, пиджак я сейчас поеду и сожгу, деньги за девушек Хохол брал, я здесь чист. А что до записи нашего разговора, так это вообще наивно, милок. В нашей гуманной стране и видео– и аудиозаписи не являются доказательством преступления, даже если они подлинные. Это тебе любой адвокат скажет. Я чист перед законом, как голубок. Так за что платить-то?

– Тебе привет от Леры… – тонко намекнул Леня.

– Ах, Лера… – расплылся в счастливой улыбке Котенок и притворно вздохнул. – Я и забыл про эту маленькую прошмандовку. А ее место вообще на помойке. Я всегда говорил: не делай доб ра – не увидишь зла. И деньги ей на аборт давал, и холил, и лелеял, а чем она мне за доброту отплатила?.. Так вот, – продолжал он жестко, – ее вообще никто слушать не будет. Кто ей поверит, беспаспортной шлюхе? Да еще с моими связями…

– Никакими связями не смоешь кровь, которая на тебе, Котенок. Пусть видеозаписи не являются доказательством, но они, безусловно, являются уликой. Так что не надо меня брать на понт, не на сявку напал. Ментура тобой заинтересуется. А уж доказательства на тебя они насобирают, не волнуйся, им за это деньги платят, – решительно сказал Леня. – Ну уж если тебе мой товар не нравится…

– Нет, товар занимательный, – поспешно подтвердил Котенок. Так поспешно, что Леня понял, что он боится его. Не сильно, но все-таки боится. – Но ты ж пойми, это не телефонный разговор, давай встретимся, обсудим…

– Мне с тобой разговаривать особо не о чем. Ты со следователем на Петровке базарить будешь. Там тебя выслушают. В последний раз спрашиваю, будешь брать товар?

– Какой ты прыткий, такие дела так быстро не делаются. Встретиться надо.

– Встречаться я с тобой не буду, Котенок. Товар лицом ты видишь. Не нравится – отвали. Я другим продам. В ментовке информаторам тоже платят. Не много, правда. Но я не жадный.

– Ну, если не жадный, так тебе и тысячи за глаза хватит. Красная цена.

«Если он торгуется – значит, запал», – решил Леня и ответил:

– Я тебе не мальчик, чтобы за вшивую штуку работать. Ладно, на бедность твою пусть будет шесть.

Котенок еще что-то ныл, сюсюкал, уверял, что у него нет денег, что большие расходы идут на девочек, что Хохол тоже свою долю требует, и что у Митяя большая семья, что за такой материал шесть штук – несусветная цена. Но Леня был тверд, как кремень.

– Короче, – отрезал он металлическим голосом, – завтра ты мне приносишь деньги, и мы расстаемся подобру-поздорову, а нет – пеняй на себя. Я думаю, что твой друг Хохол тебя не поймет.

– А как мне тебя найти? – заскулил Котенок.

– Никак. Деньги оставишь в камере хранения на Белорусском вокзале. Не позже трех часов дня. Записывай номер и код. И учти, без фокусов, у меня там все менты куплены. Если что, сразу же сгоришь синим пламенем. Когда получу деньги, там же заберешь все, что у меня есть на тебя.

– А если обманешь? – заныл Котенок. – Деньги возьмешь, а сам меня ментам сдашь?

– Рискуй, Котенок, риск – благородное дело. У меня есть только честное слово и записи. А у тебя вообще только деньги. Так что мы оба рискуем. Короче, до завтра. И без фокусов!

Шантажист в форме сержанта милиции и с резиновой дубинкой, болтавшейся у пояса, разгуливал по камере хранения. Форму он купил на барахолке еще весной, когда раскручивал дело нарколаборатории. Тогда он надеялся ею воспользоваться, но пригодилась она лишь сейчас. Настоящий милиционер, дежуривший у входа в камеру, дружески спросил у него:

– Ты что, новенький?

Молча кивнув головой, чтобы не заострять на себе внимание, Леня продолжал вышагивать по узкому проходу, иногда галантно помогая женщинам поставить в ячейку тяжелые вещи. Из-под большой фуражки, низко надвинутой на лоб, он оглядывал весь лабиринт камеры хранения и пространство возле той самой ячейки, куда Котенок должен был положить деньги.

Уже около трех часов появился запыхавшийся Хохол. Под мышкой он зажимал небольшой полиэтиленовый непрозрачный пакет. Найдя камеру хранения и нервно оглядываясь, он опустил жетон в щель и, быстро бросив в глубину ячейки пакет, набрал код и ушел. Но то, что он ушел, еще не говорило о том, что за ящиком не велась слежка. В камере хранения толклось много народу, люди входили и выходили, таща громадные баулы, чемоданы, мешки.

«Милиционер» медленно дефилировал вдоль рядов одинаковых серых ячеек, когда к нему подошла пестро одетая цыганка с грудным ребенком на руках и, горячо жестикулируя, стала объяснять, громко призывая в свидетели Бога, что она забыла код и не может открыть свою ячейку. Это была Лера. На руках у нее лежал младенец, завернутый в одеяло, роль которого исполняли художественно упакованные полотенца.

– Ты точно помнишь, что в какой ящик положила? – грозно спрашивал Леня, вертя в руках связку отмычек, долженствующих изображать ключи для принудительного вскрывания ячеек. Пара любопытных старушек и невзрачный человек в спортивной шапке наблюдали за инцидентом.

– Клянусь тебе, дорогой! – умоляла цыганка.

– А что там у тебя лежит?

– Маленький такой пакетик. Ребенку питание. Леня сделал вид, что вскрывает камеру ключами, а на самом деле незаметно набрал код, и вскоре в его руках очутился пакет с деньгами. Он заглянул внутрь и озабоченно покачал головой.

– Пройдемте, гражданка, для выяснения.

Цыганка совсем натурально волочилась за ним в отделение милиции, хватая его за рукав и умоляя пожалеть ребенка. Мимоходом Леня увидел растерянные глаза человека в спортивной шапке.

«Та-ак, понятно, что это за тип. Ну и дурак Котенков. Сказал же – по-честному, а он не хочет по-честному». Не дойдя до отделения милиции, Леня и его спутница заплутали в подземных коридорах. Убедившись, что человек в спортивной шапке за ними не идет, «милиционер» завернул в мужской туалет, достал из кабинки уборщицы гражданскую одежду, переоделся и рассмотрел пакет. Там действительно лежали шесть тысяч долларов.

Поднаторевший в этих делах шантажист осмотрел их, ощупал, обнюхал и, только убедившись, что доллары подлинные, вышел из туалета уже цивильным человеком и направился опять в камеру хранения. Котенковского шпиона уже не было – видно, побежал докладывать. Леня сунул в первый попавшийся ящик кассеты и поехал домой, тщательно проверяя по дороге, нет ли слежки. Слежки не было.

Лера сидела на подоконнике, еще не успев снять свою пеструю юбку, и грызла ногти от волнения. «Ребенок» валялся тут же, на столе. Услышав скрежет ключа в замке, она спрыгнула на пол, подбежала к Лене и облегченно выдохнула:

– Слава Богу!

Леня, широко улыбаясь, достал из сумки деньги и, ликуя, показал ей толстую пачку.

– Котенок капитулировал!

– Ура! – закричала Лера и бросилась Лене на шею. – Мы победили! Ты знаешь, а я, честно говоря, не верила в это. Мне казалось, что в последний момент все обязательно сорвется.

– Быстрее собирайся, нам надо отсюда сматываться.

– Почему? – удивленно спросила Лера.

– Они здесь однажды были, могут вспомнить. Вчера у них не было времени, но сегодня, после того, как они меня не обнаружили на вокзале, могут пойти по этому следу.

– А куда мы поедем?

– Ко мне домой.

Шантажист быстро собрал свои вещи, камеры, фотоаппарат. Они уже стояли у выхода, когда Леня, хлопнув по лбу, сказал: «Ой, забыл позвонить!» – и набрал номер.

– Привет, Котенок! – весело заорал он в трубку. – Записывай код ячейки. Мы с тобой в расчете!

– А как же, ведь деньги… – растерянно проговорил Котенок.

– Я же тебе сказал, что у нас везде свои люди. Ну, пока! Привет от Леры.

И удачливые шантажисты выбежали из дома.

36

Как-то так само собой получилось, что Лера после раздела денег домой не уехала, а осталась временно обитать у Соколовского. Леня не возражал. Он понимал, что девушке надо сначала отмыться и оттаять после всех своих столичных приключений, чтобы вернуться домой с чистой душой, и не торопил ее. Ему раньше часто приходилось скучать дома в одиночестве, а с Лерой, которая оказалась заводной, веселой девчонкой, было легко и просто.

Они ездили на природу, наслаждаясь последними теплыми днями бабьего лета. Леня разжигал огромные костры, и они жарили шашлыки, которые сверху покрывались сгоревшей черной коркой угля, а внутри были совсем сырые, но так остро пахли дымом и уксусом. Как дикари, они рвали зубами полусырое мясо, собирали неизвестной породы грибы и смеялись по любому ничтожному поводу. Наверное, со стороны они напоминали влюбленных, но между ними были давно установлены добрососедские отношения, и переступить контрольно-следовую полосу никто не решался.

– Чем бы заняться? – мечтал вслух Леня. – Надоело мне гоняться за типами вроде Котенка. Они еще и сопротивляются, и норовят тебя схавать. Может, за границу смотаться? Турне Париж – Берлин – Северный полюс. Как ты считаешь? – спрашивал он у Леры.

Та пожимала плечами и говорила:

– А что? Правда, Париж – глушь страшная, но и там люди живут…

– Нет, может, мне лучше построить огромный дом, жениться, завести детей и стать добропорядочным гражданином на двести тысяч в месяц? Или пойти в милицию работать, искать преступников на законных основаниях? Сам знаю, что быстро надоест. Хочется мне раскрутить такое дело, чтобы денег по крайней мере на полжизни хватило, а потом выйти на пенсию в двадцать семь лет и отдыхать.

– Не знала, что у шантажистов такая ранняя пенсия.

– А то! Работа вредная. Год за сорок идет.

– Тебе будет скучно.

– Пожалуй, – ответил Леня и задумался. – Вот так и приходишь к выводу, что не в деньгах счастье.

– А в их количестве…

Но настал тот день, когда Лера, бросая в сумку вещи, сказала:

– Все, мистер Соколовский, я уезжаю. Весело мне с тобой было. И хорошо. Но…

Леня искренне огорчился.

– Может, побудешь еще? – спросил он с надеждой. – Я к тебе так привык…

– Спасибо.

– Нет, правда, чего тебе там делать?

– Надоело от каждого человека в погонах шарахаться. Паспорт новый оформлю. Родителей давно не видела.

– Надумаешь, приезжай. В любое время. Я буду только рад. Нет, правда, приезжай…

– Ладно, – согласилась Лера. – К зиме жди. Может, завалюсь к тебе на Новый год. Буду Снегурочкой.

Они стояли на вокзале, и зеленый, покрытый сажей поезд уже дергался, как будто хотел от нетерпения рвануться с места. Лера вскочила в вагон и крикнула из-за форменного плеча проводницы:

– Держи хвост пистолетом, Соколовский! Еще увидимся, не конец жизни!

Поезд тронулся. Проводница с желтым флажком захлопнула дверь. Леня грустно махнул рукой и пошел по перрону. Над ним медленно кружился первый снег.

Пользуясь свободным временем, Соколовский предавался размышлениям о своей жизни, вспоминал последний бурный год, вспоминал, как он чуть было не женился.

«Что со мной сейчас было бы, если бы я тогда не забыл про свадьбу? – думал он. – Наверное, был бы уже распилен пополам за то, что веду такую жизнь, за то, что занимаюсь грязными делами, за то, что… Нет, Ленка никогда бы меня не смогла понять. Она слишком правильная. Нет, она, конечно, хорошая. Красивая опять-таки. Та же Лера ей в подметки не годится, но… От ее принципов можно взвыть. Ну да ладно, дело прошлое. Она, наверное, уже замужем и, надеюсь, нашла себе мужа по своему вкусу».

Он позвонил Васюхину, чтобы узнать, как поживает его бывшая невеста.

– Да ничего поживает, – был ему ответ. – Недавно видел. Гуляет со своим огромным черным догом, веселая такая.

– А муж у нее кто?

– Муж? – удивился Женька. – Понятия не имею. От тебя первого слышу. Да наврала она тебе тогда про мужа – ясно как Божий день. Обиделась ведь.

На правах старинного приятеля (уже исполнился год со дня их знакомства) Леня решил позвонить ей и справиться… Ну, хотя бы о здоровье.

– Спасибо за заботу, – сказала Елена. – Здоровье отменное. А ты как, все тем же занимаешься?

– Ага, – легко ответил Леня. – Все тем же.

Он не ощутил внутри себя того щемящего чувства нежности и жалости, которое тогда принимал за любовь. Он как будто действительно разговаривал со своей старой приятельницей, с которой хорошо вспомнить былое, но больше говорить как-то не о чем.

– Заходи, – неожиданно пригласила его Елена.

– Ага, как-нибудь забегу…

– Как-нибудь… Понятно…

– Нет, правда, зайду обязательно. Только сейчас дел полно.

Они равнодушно попрощались друг с другом. И Лене стало грустно. На этой женщине он еще недавно хотел жениться, а теперь не испытывал к ней ничего, похожего на те пылкие и светлые чувства, которые ему раньше казались вечными.

– Ну и ладно, – сказал он, без сожаления опуская трубку, в которой азбукой Морзе звучали короткие гудки. Может, и правда, все, что ни делается, к лучшему. Браки свершаются на небесах.

В который раз Леня барражировал «свой» район. Он снова напоминал о себе работникам жэков и дворникам, сгребавшим в большие коричневые кучи опавшую листву.

– Нет ли у вас тут каких-нибудь подозрительных безобразий? – спрашивал он, и ему с готовностью рассказывали о том, что в соседнем дворе угнали машину, что подростки на чердаке изнасиловали свою же подружку, за что и загремели лет на семь каждый, что от преступников житья нет, и куда, мол, вы в милиции там смотрите и за что зарплату получаете?

Болтался Леня частенько и около ларьков, которые стояли буквально один на другом возле ближайшей от него станции метро и у которых по вечерам кипела и бурлила жизнь. Как-то, покупая себе пиво и расплачиваясь с немолодой женщиной с внешностью типичной продавщицы, Соколовский услышал за палаткой какие-то глухие стоны.

«Что бы это значило?» – подумал он и заглянул в узкий проход между плотным рядом ларьков. Там метались какие-то черные тени. Кого-то явно избивали. Прохожие, услышав крики, в ужасе шарахались в стороны и спешили отойти подальше от драки, опасаясь, что вот-вот начнут греметь выстрелы.

Четверо били одного, мужчину средних лет в светлом кашемировом пальто. Как только он упал и уже не подавал признаков жизни, его подняли и потащили под руки. Ноги его безжизненно волочились по земле, взрыхляя носками ботинок мокрый, только что выпавший снег. Голова моталась из стороны в сторону, как увядший бутон цветка на тонком стебле. Четыре черные тени втолкнули избитого в стоявшую на обочине «девятку» и уехали.

Тут же раздался топот бегущих – это спешил наряд милиции. Леня сел в свою машину и, увидев, как вдалеке тают габаритные огни, спросил себя:

«Куда это они его повезли? Неужели убийство?»

Пришедшее на ум слово «убийство» вызвало мгновенную реакцию. Он тронулся с места и сел на хвост «девятке».

«Если он уже мертв, его не спасешь, – размышлял Леня, стараясь не афишировать факт своей погони. Для этого он держался на почтительном расстоянии от преследуемой машины и прижимался к ней только на светофорах. – Но, если он жив, ему можно помочь. Обычно в таких историях выкидывают тело на обочину и уезжают. Жаль, номер не разглядеть, заляпан грязью».

Вскоре, «девятка» въехала во двор нежилого дома. Это был выселенный, необитаемый дом, половина стекол в нем были разбиты, по комнатам гулял ветер, а въезд во двор был загорожен бетонными надолбами. Леня притормозил на улице и пешком подошел к углу дома. В руках он на всякий случай держат камеру. В темноте, на фоне белого снега, едва различались темные фигуры, вышедшие из машины. Они ввели, даже скорее внесли свою жертву в подъезд. Леня задрал голову.

«Куда это они его потащили?» – недоумевал он.

В черном здании загорелось единственное окно. И еще одно рядом с ним. Очевидно, дом не был пока отключен от системы электроснабжения. В нем никто не жил, но там происходило что-то такое, что требовало уединения и конфиденциальности.

Через несколько часов из подъезда вышли трое подозрительных личностей, погрузились в машину и уехали. Избитого с ними не было. Окно продолжало тревожно гореть.

Заинтересовавшись происходящим, Леня поднялся по темной лестнице, то и дело скользя ногами в отбросах, натыкаясь на мусор и сломанную мебель, которую выбросили выехавшие жильцы. Он приник ухом к двери квартиры, которой, по его расчетам, и принадлежало освещенное окно.

Из-за двери не доносилось ни звука.

На другой день Леня зашел к дворнику, на территории которого находился дом.

– Слушай, Иваныч, кто у тебя в этом доме живет?

– Да никто не живет, – ответил Иваныч, за куривая «Беломор». – Так, пацанва иногда пошалит, а так все нормально, тихо.

– А я вчера проходил мимо, гляжу – окно на третьем этаже горит.

– Да это бомжи, наверное, завелись. А я по ночам здесь не хожу, место глухое, темное. Подростки теперь – ничего святого, задушить готовы, только слово поперек вставь. А мне к чему с ними связываться?

– Дело ясное, что дело темное, – сказал Леня и сунул дворнику в руку деньги. – Ладно, Иваныч, будут непорядки, сообщи.

– Всенепременно, – заверил его Иваныч.

Вечером сыщик опять крутился около подозрительной квартирки, дверь которой была заперта, – ни один шорох из-за нее не доносился, а окно продолжало гореть тусклым тревожным светом.

С улицы донесся звук подъехавшей машины и хлопанье дверцами. Заскрипела пружина подъездной двери, послышались шаги и мужские голоса, отдающиеся эхом в тишине дома. Леня испуганно метнулся на этаж выше, но зацепился ногой за какую-то рухлядь и упал, произведя невероятный грохот, гулким эхом разошедшийся по необитаемому подъезду.

Шаги стихли.

– Слышишь, Паук, там кто-то есть, – сказал негромкий низкий голос.

Вошедшие остановились, прислушиваясь.

– Да нет, это кошки, панимаешь, – уверенно сказал голос с кавказским акцентом. И снова загремели тяжелые шаги.

Леня перегнулся через перила. Этажом ниже засветился желтый прямоугольник дверного проема.

– Ну, как он там? – снова прозвучал тот же восточный голос. И дверь захлопнулась.

Заинтересовавшись странной жизнью необитаемого дома, Леня ходил вокруг квартиры, как кот около сметаны. Ему было жутко, и от этого его еще больше тянуло туда. Черная громада мрачного здания угрожающе смотрела на него темными глазницами уцелевших окон, в которых плавала, как огромный белый зрачок, полная луна.

Шантажист не привык работать в пустых нежилых помещениях. Он привык иметь дело с домами, в которых жили люди, и можно было всегда позвать на помощь и что-то у людей разузнать. Как-то веселее трудиться, зная, что рядом есть хоть одна живая душа. А здесь хоть целую ночь ори – не доорешься. Подумают – привидения.

К тому же каждый его шаг в притихшем доме отдавался эхом, долго блуждавшим по узким лестницам, – жуткое место! В таких домах хорошо прятать трупы убитых и колдовать по ночам, прокалывая восковую фигурку недруга булавкой.

Когда, отважившись, Соколовский стал спускаться вниз, стараясь случайно не загреметь валявшимся под ногами хламом, дверь единственной обитаемой квартиры распахнулась и послышался чей-то сдавленный шепот:

– За ноги бери.

Похоже, человек тащил что-то тяжелое. Послышался мягкий звук – что-то упало на пол.

– А, черт! – громко выругался человек. – Да возьмешь ты его или нет? Шевелись, я один не смогу.

– Да валяется тут под ногами всякая дрянь, панимаешь.

Послышались шаги спускающихся по лестнице людей. Леня поспешил вниз – ему не очень-то хотелось встречаться с незнакомцами на темной узкой дорожке. Осторожно прикрыв за собой дверь подъезда, чтобы она не хлопнула пружиной, он бросился под защиту кустарника, густо облепленного снегом. Как охотник винтовку, он скинул с плеча ремень камеры и взял ее на изготовку.

Приникнув к видоискателю, Леня наблюдал из-за веток, слегка пригибая их рукой, как вышли два типа из подозрительной квартирки. Один поддерживал под мышки бесчувственное тело в светлом пальто, а другой держал за ноги. Тяжело пыхтя под тяжестью груза, они подошли к той самой «девятке», которую вчера преследовал Леня, и бросили тело на снег. Безжизненность его позы свидетельствовала о том, что человек мертв.

Мужчины открыли заднюю дверцу и затолкали труп на сиденье. Сразу же «девятка» рванулась с места, и ее огоньки завернули за угол. Леня бежал уже к своему автомобилю, нашаривая в кармане ключи, – он боялся потерять машину с трупом из виду. Маленькое приключеньице становилось большим и занимательным.

Выехав на широкий проспект, Леня заметил вдалеке светлый контур и поспешил догнать его. Вскоре «девятка» выехала на Кольцевую автодорогу, встала в правый ряд и, прокатившись еще пару километров, остановилась на обочине. Задняя дверь распахнулась, и вывалившееся из нее тело мягко упало в грязный придорожный снег, широко раскинув руки. Соколовский чуть притормозил, но из осторожности останавливаться не стал и проехал вперед.

Белая «девятка», выбросив труп, взяла предельную скорость и, обгоняя попутный транспорт, скрылась в розовом мареве фонарей. Леня остановился и сдал назад. Он проехал ровно столько, чтобы загородить от проезжающих автомобилей обочину, где темнело брошенное тело. Понимая, что лезет не в свое, и притом мокрое дело, Соколовский вышел из машины и подошел к трупу. Единственное, чего сейчас он сильно опасался, что кто-то еще, кроме него, заметит тело и остановится, а это помешает ему познакомиться с мертвым человеком поближе.

Подбежав, он увидел странно вывернутую шею, черную струйку крови, присохшую в углах почерневшего рта, вывернутые в неестественном положении руки. Мужчина лежал спиной кверху, и, чтобы взглянуть на лицо, пришлось его перевернуть. Полузакрытые глаза под густыми, облепленными снегом бровями уставились прямо в холодное ночное небо с блеклой россыпью звезд. Леня засунул руку под рубашку. Сердце не билось, кожа была мертвенно-холодная. Спасать было некого. Рука попала во что-то липкое, непохожее на кожу. Под задранной рубашкой на белом животе виднелись темные следы прямоугольной формы, похожие на ожоги.

На спине, кроме рубцов и кровоподтеков, были такие же следы. Из них сочилась сукровица, волдыри были содраны, и спина представляла собой жуткое кровавое месиво, сквозь которое местами проглядывали светлые полоски ребер и позвоночника.

«Да что они, пытали его, что ли?» – подумал, холодея от животного ужаса, Леня и отпрянул от трупа.

Первым инстинктивным желанием его было бежать подальше от страшной находки. Но, переборов охвативший его страх, сыщик стал обшаривать карманы пиджака и пальто в поисках документов или каких-нибудь вещей, которые могли бы помочь в опознании трупа.

В карманах ничего не было, кроме пачки сигарет «Мальборо» и клочков бумаги. Леня сунул клочки себе в карман, в мозгу его крутились обрывки мыслей:

«Если это мафиозная разборка, то в это дело нечего лезть… Надо проверить, есть ли у него татуировки или шрамы – особые приметы… Если он уголовник, то у него должны быть татуировки…»

Под рубашкой, на коже, свободной от ожогов, татуировок не было. Окоченевшее тело не желало повиноваться манипуляциям, которые сыщик с ним проделывал, – оно сопротивлялось раздеванию, управляться с ним было мучительно трудно, застывшие члены не разгибались. Леня вспотел, пока добрался до предплечья. Там тоже было чисто. Если, конечно, не считать круглых пятнышек сгоревшей кожи с впитавшимся в них сигаретным пеплом. Но на левой руке, между большим и указательным пальцем, синело выколотое «Надежда». Леня задрал брюки и осмотрел оголенные икры и щиколотки. Там наколок не было.

Пора было делать фотографии. Сыщик достал из «бардачка» фотоаппарат, приладил к нему вспышку и несколько раз щелкнул. В кадре был виден живот с пятнами ожогов. Потом он снял спину, лицо, искаженное предсмертной гримасой, с полузакрытыми глазами, за веками которых в черном остановившемся зрачке отражались яркие блики вспышек.

«Руку бы не забыть!» – напомнил себе Леня, и рука с наколкой тоже была снята.

Тыльной стороной ладони Соколовский вытер со лба выступивший пот (он почему-то волновался, возможно, потому, что никогда не касался мертвого тела), сделал еще пару снимков общего плана и сел в машину. Пропустил несколько грузовиков и только после этого отъехал, не включая габаритные огни и сигнал поворота, чтобы не привлекать ничьего внимания.

Несколько минут он ехал в забытьи, изо всей силы вцепившись в руль и пристально глядя на дорогу со светящимися полосами разметки. Только миновав воздушную развилку, он осознал, что погони за ним нет, труп остался далеко позади и волноваться нечего. Тогда Леня попытался оторвать от руля сведенные страхом руки, чтобы перехватить его поудобнее, но они с трудом отлепились от холодной пластмассы – ладони были испачканы чем-то липким. Он внимательно посмотрел на них: кровь и сукровица, вытекавшая из ран, окрасили их в коричневый цвет.

Пришлось остановиться и затирать руки и руль снегом.

«На одежде могли остаться пятна, – сообразил Соколовский. – Черт, если что, меня обвинят в том, что это я его убил и вывез за город. Ну и вляпался я!»

Оставшуюся часть ночи он чистил, мыл, драил автомобиль и фотоаппарат и стирал одежду. Только к утру, более-менее успокоившись, он разделся и лег отсыпаться. Тяжелые сны видел он в эту ночь.