Текст книги "Черный фотограф"

Автор книги: Светлана Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

После ее отъезда стало как-то пусто, тоскливо и обыкновенно. Соколовский спокойно предавался мирному терпеливому ожиданию, пока дня через два случайно не заглянул в свой почтовый ящик, чтобы проверить, нет ли корреспонденции.

Весело насвистывая какую-то мелодию, он поднимался по лестнице, на ходу просматривая кипу газет, предвыборных листовок и реклам торговых фирм, и вдруг среди всего этого бумажного хлама взгляд его выделил строгий серый конверт, обратный адрес на котором был проставлен официальным штампом.

Это была повестка. Соколовского Леонида вызывали на Петровку, как сообщалось в повестке, «для беседы».

Держа в руках серый листок бумаги, не в силах от него оторваться, Леня оторопело смотрел на фиолетовые чернила и ясный почерк, которым была написана его фамилия. Что это? Какая беседа у него может быть с милицией? В чем его подозревают? Он чист, как ангел! Правда, Уголовный кодекс предусматривает наказание за действия, квалифицируемые как шантаж, а его действия именно так и квалифицировались, но он всегда был так осторожен…

Мысли бессвязно путались в голове. Может, все-таки этот вызов связан с мафией? Тогда надо драть когти, уезжать куда-нибудь подальше. Лучше за границу, чтобы его потруднее было достать. Или в глушь, в другой город, где с одним из своих паспортов он станет другим человеком… А как же Лера, ведь она вот-вот вернется… Неужели придется бросить все, что ему дорого, – дом, родителей, приятелей?..

Сосредоточившись, Леня постарался взять себя в руки. Так, спокойно. Еще ничего страшного не произошло. Если бы его собирались посадить в тюрьму, то уже посадили бы, не предупреждая об этом повесткой. Наверное, он просто всплыл, как-то косвенно связанный с одним из уголовных дел. Надо попытаться вспомнить, где он мог оставить свой след.

Итак, самый первый случай – с Эдуардом. И нечего думать, здесь все чисто, он ни сном ни духом невиновен в его смерти и даже не был свидетелем оной.

Тогда Кожевников? Он, конечно, человек влиятельный, но расстались они вполне мирно, и было бы странно думать, что ему выгодно поднимать это давнее дело, тем более что и у самого Кожевникова рыльце-то в пушку – как минимум светит пятнадцать суток за хулиганство. Нет, ему это невыгодно. Милиция, следствие, суд – вся эта шумиха вокруг его имени сильно повлияла бы на бизнес.

Феофанов? Кажется, тоже ничего такого не было. Во всяком случае, никаких убийств не совершалось, да и деньги он с него так и не взял. Неужели Феофанов нашел его и заявил в милицию как на вымогателя? Да вряд ли, тогда даже нанятые им частные сыщики не смогли сесть на хвост. И давно это было, больше года. Нет, этот эпизод тоже можно спокойно отбросить.

Потом он занимался борделем. Ну, тут уж совсем невероятно, чтобы кому-нибудь было выгодно изобличать его как шантажиста. Предположим, на него вышел Кабан. Тогда он не стал бы обращаться в органы, а попытался бы отомстить своими методами, головорезов у него полно. Нет, не Кабан. Поташов? Еще более невероятно. Ему уж совсем невыгодно будоражить это дело. Любые слухи, которые поползут в связи с преследованием шантажиста, только повредят его политической карьере. Тем более что лично они ни разу не встречались, от погонь Лене удалось оторваться, а деньги были получены по поддельному паспорту. Нет, и этот эпизод тоже можно закрыть и забыть о нем, все чисто.

Неужели по поводу смерти старушки? Опять-таки вряд ли кто будет поднимать из архива такое незначительное дело. Тем более что и дела-то никакого не было – по официальному заключению врачей, она умерла от старости. Нет, кажется, с этой стороны нечего ждать подвоха, старичок не выдаст, ему это ой как не выгодно.

Может, его имя всплыло в связи с производством ЛСД? Да, деньги он тогда получил, но все же добровольно, из лучших побуждений, передал материалы в милицию, поступил как честный гражданин. Если что, ему много не дадут, ведь сделан благородный жест, но потрясти могут. А если вызов прислали из-за следствия о производстве наркотиков, то как они на него вышли? Да, сбрасывать малейшую вероятность со счетов нельзя. Итак, первая зацепка – наркотики.

Дело с акциями «Московского металла». Здесь вообще чистой воды промышленный шпионаж и коммерческая тайна. Нет, кажется, такое пока у нас не наказывается, тайна же не государственная! Да, собственно, он тоже здесь как бы в плюсе – помешал разграблению стратегически важного предприятия.

Вот что его беспокоило: может, накрыли массажный салон «Клеопатра» и в связи с этим всплыло его имя? Но у него есть железная отмазка – он хотел освободить любимую девушку (теперь он уже мог назвать Леру любимой девушкой) и поэтому собирал материал. Почему не обратился в милицию? Боялся, что ей будет от этого хуже. Зачем взял деньги с Котенкова? Материальная компенсация за страдания и за работу.

Тогда остается последний этап его деятельности – слежка за квартирой на Адельмановской. Ну, тут уж он совсем невинен, как младенец. Почему не обратился сразу? Вообразил себя великим детективом и решил раскрутить все преступное звено, включая крестного отца мафии. А когда убедился, что это невозможно, – испугался и передал материалы милиции. К тому же в этом случае он даже не пытался потребовать деньги, в сложнейших условиях работал всю зиму, на свои личные средства (добытые не будем говорить каким путем) проводил расследование. Здесь у него тоже сплошные плюсы и беспокоиться нечего. Он чист перед законом.

Может быть, вызов на Петровку – результат действий самой ореховской группировки? Нет, они бы не стали действовать через милицию, и труп его давно бы лежал в морге среди неопознанных тел. И санитар Курепкин демонстрировал бы его желающим за скромное вознаграждение… К тому же он просил Ольшевского, чтобы имя его не всплывало в связи с этими материалами. Неужели Георгий не сдержал свое слово?

Вроде бы подвоха ждать было почти неоткуда. Итак, пока он грешил на дело с нарколабораторией. Перед допросом стоило подготовиться и придумать себе оправдание, хотя бы немного соответствующее действительности. Итак, мотив – узнал о смерти своих товарищей и решил выяснить, почему они погибли. Раскрыл, выявил всю цепочку поставки и распространения и передал все документы кому следовало. Почему взял деньги? Очень нуждался. Не смог удержаться от искушения.

Мелькнула спасительно легкая мысль – а может, наплевать на повестку и не пойти? Просто сделать вид, что он не нашел ее в почтовом ящике. Не дошла, почта подвела. Пока пришлют другую… Пройдет время. А что изменится? Он будет мучиться от неизвестности, сходить с ума от беспокойства, не спать по ночам от страха. И все для того, чтобы отсрочить визит на месяц, и этот месяц не жить, а умирать, как заяц, от каждого шороха? Нет, лучше уж сразу, как в омут головой.

Тогда не лучше ли убраться вообще из города? Проехаться с Лерой по стране, побывать за границей. Париж, Лондон, Северный полюс… Париж – такая глушь, но и там люди живут, как шутили они осенью. Но это значит совершенно порвать со своим прошлым, начать новую жизнь в чужой стране, без знания языка, презираемым эмигрантом без вида на жительство и без больших денег. Ведь то, что у него есть, это по западным меркам – тьфу, только на пару лет скромной жизни. А потом чем заниматься?

Нет, Соколовский был не готов к такому кардинальному изменению своей жизни. Ему не хотелось быть трусом и бегать от судьбы, пугаясь каждого шороха и страшась каждого человека в форме, – пусть даже обыкновенного железнодорожника. Надо принимать вызов с открытым забралом. В принципе он знал, на что шел, когда начинал свою карьеру шантажиста, и теперь должен был за это как-то расплачиваться.

41

В назначенный день, после трех часов пребывания в солидном учреждении на Петровке, Соколовский с облегчением вылетел на улицу. Пока он был еще на свободе, его не посадили и даже ни в чем конкретно не обвинили – ему подписали пропуск на выход и даже не заставили давать подписку о невыезде. Кажется, все было нормально.

Но радости он не чувствовал. Да, пока он был свободен и мог ехать, куда ему заблагорассудится. Но на самом деле случилось ужасное – на него пала тень подозрения.

Он шел по Петровке и прокручивал в голове свой разговор со следователем.

Следователь с непролетарской фамилией Барчук, пожилой, уставший человек с сероватой кожей лица и склеротическими прожилками на висках, был любезен и образцово вежлив. Но от его вежливости мороз пробирал по коже, и за сутулой спиной следователя Лене уже чудились мрачные казематы с решетками на маленьких окнах под самым потолком, с тошнотворным запахом параши, пропитавшим все – постель, одежду, мысли; казематы, переполненные грубыми уголовниками.

Сначала казалось, что ничего особенно страшного в беседе не было. Леню вызвали, чтобы узнать, откуда к нему попали записи и снимки преступлений, которые совершались в доме на Адельмановской. Видно, Ольшевский не смог скрыть от начальства, от кого к нему попали материалы. Глупо его в этом обвинять – он служивый человек и не может играть против тех правил, которые установлены в его организации. Тем более что Леня не является его другом, а так, просто малознакомый приятель.

В беседе со следователем Соколовский неукоснительно придерживался той легенды, которую придумал еще перед разговором с Ольшевским.

– Друг, фоторепортер, умер, и ко мне попали его снимки, – сохраняя полное спокойствие, врал Леня.

– Как зовут друга, от чего он умер? – допытывался следователь.

– Мне не хотелось бы называть его имя. Родственники его боятся мести мафии.

– Ваши опасения, Соколовский, беспочвенны. Свидетели и родственники свидетелей находятся под защитой закона и органов милиции. К тому же эти сведения могут помочь следствию.

– Вы не хуже меня знаете, что у мафии есть информаторы и в милиции, и поэтому я не могу вам сообщить его имя. Вы бы лучше, гражданин Барчук, занялись поимкой бандитов в их логове, а не искали бы второстепенных свидетелей.

– Не волнуйтесь, Соколовский, бандитами уже занимаются специальные люди, а моя задача максимально прояснить картину – выяснить, откуда появились добытые сведения. Может быть, кому-нибудь было выгодно подбросить их нам?

В таких бестолковых пререканиях, запугиваниях, оправдываниях и прошел весь разговор. Леня немного успокоился, понимая, что против него у них конкретно ничего нет, и поэтому пока бояться нечего. Но все-таки смутная тревога не покидала его. Если уж милиция начала копать в этом направлении, то может рано или поздно докопаться и до существа дела.

Подсознательно Леня чувствовал, что над ним сгущаются тучи. Надо было что-то предпринимать. Чтобы подстраховаться на случай обыска, он вывез на дачу к родителям ящик с копиями записей, который хранился дома, и постарался, чтобы никакие следы его долговременной деятельности на ниве шантажа частных граждан и организаций не были замечены даже при тщательном осмотре квартиры.

Но пистолет жалко было продавать или выбрасывать. Вспомнив про тайник с оружием, который сделали ореховские бандиты на Адельмановской, он соорудил дома почти такой же для одного-единственного «ПМ».

А Лера не звонила и не возвращалась. Это тревожило загнанного в угол Соколовского. Смутные опасения не давали ему спать по ночам. Если бы она была рядом и помогла хотя бы словом… Может быть, тогда они, после зрелого размышления, дали бы деру куда-нибудь на юга – и ищи их там свищи…

Сразу же за первым вызовом к следователю последовал второй.

На этот раз Барчук не ходил вокруг да около, а спросил прямо:

– Где вы находились семнадцатого октября прошлого года около двух часов пополуночи?

– Очевидно, спал, – недоуменно пожал плечами Леня. – Я обычно в это время сплю. А почему вы спрашиваете?

Леня кривил душой. Он отлично понимал, почему следователь интересуется, где он был семнадцатого октября. Именно эта дата стояла на снимках мертвого Бобрика. Он сам, своей рукой, проставлял на фотографиях даты для точного хронометрирования событий.

– У вас есть машина? – последовал новый вопрос.

– Нет, – уверенно сказал Леня. У него действительно не было личного автомобиля, и сейчас он был спокоен, потому что говорил правду.

– Но вы ведь ездите на шестой модели.

– Иногда. Очень редко. Она не моя, я езжу по доверенности.

– Чем вы можете объяснить, что следы протектора, идентичные протектору шин вашей машины, обнаружены семнадцатого марта на Кольцевой автодороге в районе ТЭЦ? Вот заключение экспертизы.

Леня пожал плечами:

– Почему я должен что-то объяснять? Во-первых, машина не моя, и я не знаю, кто еще на ней катается, а во-вторых, шин с таким протекто ром в Москве навалом. Почему ко мне такие вопросы?

– Такие шины выпускались до 1990 года и ставились только на автомобили, идущие на экспорт. Машина, которой вы, по вашим словам, иногда пользуетесь, очевидно, несколько лет стояла на приколе, и поэтому шины не успели износиться. Сейчас нечасто можно встретить такой рисунок протектора. – Барчук искоса посмотрел на собеседника, как бы проверяя его реакцию на все сказанное, и задал новый вопрос: – Вы были знакомы с Бобриковским?

Леня понял, куда следователь гнет, и в первый раз по-настоящему испугался. Неужели они решили повесить на него убийство Бобрика? Он ведь ни сном ни духом не виновен в нем! А вслух спокойно ответил:

– Нет, я не был с ним знаком.

– В вашей машине, – сказал следователь и, заметив Ленин протестующий жест, поправился: – В машине, которую вы «иногда» водите по доверенности, обнаружены пятна крови, группа которой совпадает с группой крови Бобриковского. Как вы это можете объяснить?

– Никак не могу, – чистосердечно признался Леня. – А вы в этом уверены?

Салон машины, после того как он осматривал тело Бобрика, Леня мыл второпях глубокой ночью и вполне мог не заметить какое-то малюсенькое пятнышко. Но ведь столько времени прошло! Скорее всего следователь, как говорят уголовники, берет его на пушку в расчете, что он испугается и расколется. Обычно со слабонервными или с неопытными в общении с милицией это часто случается.

– Вы встречались когда-либо с Бобриковским?

– Не знаю, кто это такой, и никогда не знал, – твердо ответил Леня.

Дальнейший разговор представлял собой ту же игру в кошки-мышки. Но пропуск на выход был все-таки подписан, и Соколовский с колотящимся сердцем вывалился из дверей милицейского управления. Он был пока на свободе. Но это «пока» стремительно превращалось в нечто зыбкое, и вероятность того, что завтра он по чудовищно несправедливому обвинению не окажется за решеткой, приближалась к нулю.

«Что делать? – пульсировало в его голове. – Что делать?»

Может быть, стоило пока уехать, пожить где-нибудь под Москвой, чтобы не слишком мозолить глаза всем, кому Леня успел насолить. Но со дня на день должна вернуться Лера, ее необходимо было дождаться. Преследуемый решил пока не спешить, не впадать в панику. Размеренно шагая по улице, он старался тщательно обдумать свою линию поведения и дальнейшие планы. Борясь с сильными порывами ветра, швырявшего в лицо пригоршни мокрого снега, Леня подумывал о том, что сейчас единственный выход – на время скрыться, чтобы о нем все забыли. И милиция, и мафия – все, у кого за последние почти полтора года он был как кость в горле.

Куда же ехать? Наличных денег оставалось чуть более восьмидесяти миллионов. Для провинции этого, конечно, хватит. Можно жить в глуши, в тиши, не работая и не заботясь о пропитании. Можно отправиться погулять за границу. Можно…

Но ему ничего не хотелось. Ему не хотелось уезжать из страны в роли преследуемого законом преступника с перспективой, в том случае если он вернется, встретить в Шереметьеве -2 широкие объятия родной милиции.

Он вспомнил толстые пачки с фотографиями и ровную стопочку кассет. Неужели все-таки зря пропадут три месяца изнуряющей слежки? Матч-реванш не удался. Он проиграл. Не мафии, не милиции, а самому себе. Неужели правда проиграл? Нет, он еще поборется! Из чувства собственного достоинства стоит получить хотя бы минимальный КПД от своей работы.

Отважившись на единоборство, Соколовский решил пойти ва-банк. Раз милиция ничего не желает делать, он попытается снять с «орешков» хотя бы то, что ему причитается по праву. И тогда, если ему удастся получить с них хоть какие-то деньги, он наплюет на все и уедет с Лерой куда подальше. Итак, он готов вступить в борьбу.

Вернувшись домой, Леня с ужасом увидел, что дверь его квартиры взломана. Покачиваясь на петлях, она печально поскрипывает, верхний замок выворочен. Неужели у него был обыск?

Он осторожно приоткрыл дверь и вошел в прихожую. Сквозняк прошелестел по пустым комнатам и хлопнул форточкой. Все было перевернуто вверх дном, разбито, повреждено. В воздухе, подгоняемый ветром, летал пух из распоротых подушек. Видеокамера и объектив, вдребезги разбитые, валялись на полу.

Испуганный Леня бросился к тайнику. Слава Богу, пистолет был на месте. Он достал его и спрятал в карман. В голове мало-помалу стало проясняться. Если это обыск, то почему дверь не опечатана? Кажется, они всегда опечатывают двери. В любом случае здесь оставаться опасно, они могут прийти опять. Он собрал кое-какие вещи и остановился в растерянности посреди разгрома: «Мой дом – уже больше не моя крепость. Куда ТЕПЕРЬ идти?»

Соколовский, уходя, позвонил в дверь соседке, пытаясь узнать, что произошло: ведь если у него был обыск, то ее могли пригласить понятой. Соседка через цепочку долго выспрашивала, кто да зачем, всматривалась в него, а когда узнала, все равно открывать не стала.

– Что здесь было? – спросил ее Леня.

– Дружки твои какие-то. Приехали, выломали дверь и чего-то там все били, – ответила насмерть перепуганная соседка. – А кто позвонит в милицию, тому, сказали, вернутся и мозги вышибут.

– А девушка не приезжала, вы не видели?

– Ничего не видела, ничего не знаю и знать не хочу…

Скорее всего Лера еще не успела вернуться. И слава Богу… Так, значит, это не милиция, это поработали люди Корейца. Леня закрыл дверь квартиры на уцелевший нижний замок, сунул в щель записку для Леры с телефоном Васюхина и быстро вышел из подъезда. Он шел по улице настороженно, сжавшись в комок напряженных мускулов, каждую секунду ожидая нападения. Он чувствовал, что кольцо вокруг него становится все уже и уже, сжимается вокруг горла и вот-вот его задушит.

Все-таки он был прав. Действительно у «орешков» везде свои люди, и следователь. Барчук тоже из их кодлы, несмотря на то, что он милиционер. Потому-то он и выспрашивал у него все подробности вечера, когда убили Бобриковского, надеясь выяснить, кто навел его на след банды: не был ли это кто-то из своих. Теперь они убедились (догадаться было несложно), что никакого убитого фоторепортера нет и что фоторепортер и Соколовский – это одно лицо, и решили его прижать. Он чудом, наверное, благодаря только своему умению предчувствовать опасность спасся от них.

Теперь нечего рассчитывать на милицию – остается надеяться только на себя. При первой же попытке еще раз обратиться в органы его сразу же сдадут Корейцу. И никто в целом мире не сможет ему помочь. Соколовскому казалось, что все вокруг него оплетено сетями, расставленными мафией. Тогда ему ничего не остается, как вступить в борьбу с ними один на один. Хорошо, они еще поборются! Посмотрим, кто кого!

Из предосторожности он решил пока пожить вне дома, чтобы скрыться от возможного преследования и в спокойной обстановке разработать подробный план того, как вступить в контакт с бандитами и чем их припугнуть. Раза два в день он будет звонить Женьке и справляться, не появилась ли Лера. Как только она приедет, они вместе дождутся каких-либо результатов последнего марш-броска – не важно, положительных или отрицательных, и уедут куда-нибудь подальше.

Пожалуй, все-таки на Корейца ему слабо выйти, да и ни к чему. Корейцу и так все сразу же донесут. Самый влиятельный человек из «орешков», каждодневные маршруты передвижения и телефон которого Леня знал, это был Бык – через него и надо действовать.

Недолго думая, Леня решил подбросить все имеющиеся у него материалы в машину Быка. Она часто оставалась без всякого присмотра и даже не ставилась на сигнализацию, когда ее хозяин собирал дань с ларечников и владельцев предприятий. И без того все в округе знали, чей это автомобиль, и рискнувшего его угнать или «раздеть» ждала кара пострашнее, чем предусмотренная Уголовным кодексом за угон, – его ждала месть «орешков». Это был на сегодняшний день единственный доступный и более-менее безопасный путь для сыщика, загнанного в угол.

Совершить подобное героическое действие не стоило особых усилий. В той легкости, с которой Соколовскому удалось воплотить задуманное, он углядел благосклонность судьбы и решил, что ему опять, может статься, повезет и он выйдет сухим из воды.

Пачка компромата сопровождалась категоричным письмом, в котором предлагалось купить вышеуказанные сведения за кругленькую сумму – всего в десять тысяч долларов (Леня боялся наглеть в поединке с Корейцем, для него сейчас было главным получить хоть какую-то компенсацию за свою работу. На сей раз он был готов удовлетвориться и малым). Эту сумму они должны были выслать предъявителю паспорта №…, благо паспортов у Лени было предостаточно. В противном случае шантажист грозился сдать досье на ореховскую бригаду в ФСК. Связь с бандитами он пообещал держать по телефону Быка.

Дав людям Корейца два дня на обдумывание, Леня сменил место дислокации и переехал за город – стоило почаще менять места обитания, ведь бандиты способны на все, и выяснить, кто и где скрывается, для них не представляет особой проблемы. Теперь шантажист обитал в небольшой гостинице в маленьком подмосковном городке.

Через два дня, как и было обещано в подметном письме, Соколовский звонил от дежурной, из гостиничного холла. Его звонка ждали.

– Привет, Бык, это я, – произнес он многозначительно и после выразительной паузы добавил: – Кажется, вы за мной так же бегаете, как и я за вами.

– Быка здесь нет, он занят, – ответил чей-то голос, показавшийся Лене знакомым. Но это не был ни голос Быка, ни голос одного из тех бандитов, за которыми наблюдал сыщик, когда они занимались своим грязным промыслом под его наблюдением. – Это ты, Соколовский? Все в бегах? Брось дурить. Даже смешно смотреть, как ты пытаешься бороться с ветряными мельницами.

Леня внутренне похолодел. Он узнал голос следователя Барчука. Этого и следовало ожидать – у бандитов даже свой следователь в ГУВД. Да, правильно он рассчитал, что на милицию в его ситуации надежды нет. Значит, именно Барчука, который неоднократно встречался с шантажистом, выбрали для контакта с ним. Поскольку ему отвечает Барчук, значит, они получили его послание.

– А, здрасьте, гражданин Барчук, – весело поздоровался Леня. Он хотел показать, что он никого не боится. – И вы тут?

– Что ты хочешь, Соколовский? Деньги, я так понимаю, тебе не очень нужны. Ты ведь даже не пытался их получить, не так ли? Сразу благородно решил обратиться в следственные органы.

– Не ваше дело, – грубо оборвал его Леня. – Сейчас мне нужны деньги, и именно поэтому я звоню. Что надумала ваша команда?

– Да уж надумала кое-что. Надумала, что ты нам должен выплатить тридцать штук баксов.

– Что-о? – У Лени перехватило дыхание от такой наглости.

– Что слышал. И поторопись, Кореец не любит проволочек. И шутить тоже не любит.

– Вы что, очумели? За что это я вам должен платить? – ошеломленно спросил Леня.

– За моральный ущерб. За то, что влез не в свое дело. Чтобы больше не совался в наши дела.

– Не, ребята, здесь вы крупно ошиблись! Вам меня не поймать. Я на вас всех плевать хотел. Это вы мне заплатите, иначе материалы пойдут куда повыше. У меня друг детства в ФСК работает, туда вам посложнее будет пробраться, – напропалую врал Леня, уверенный, что наличие друга они проверить не могут, а припугнуть их еще раз надо.

– Нет, это посмешнее анекдота, – Барчук булькнул утробным смешком в трубку. – Это он нам угрожает!.. Кому сказать – не поверят!

– Да, и поторопитесь, ребята. Мне нужно отдохнуть после вашей грязи. А для отдыха нужны деньги. Много денег…

– Вот что, Соколовский, – прервал его следователь, – шутки в сторону. Через три дня максимум чтобы ты был с деньгами у нас. Тогда и получишь свою кралечку.

– Какую кралечку? – удивленно спросил Леня.

– Ту самую. Подружку твою. А не поторопишься, ты же знаешь, что мы делаем с такими хорошенькими девчонками. Сам, кажется, видел.

– Постой, постой, вы кого имеете в виду?

На другом конце провода тревожно запищали короткие гудки.

Ошарашенный, Леня опустился на стул, не обращая внимания на удивленные взгляды дежурной, которая слышала весь разговор.

Какая кралечка? У них находится девушка? Кто она? Наверное, они похитили кого-то, взяли в заложники, чтобы подцепить его. Господи, неужели это Лера? Но он каждый день два раза в сутки звонил Женьке, она еще не вернулась от подруги. А если приехала? Да нет, она бы сразу же позвонила и, конечно же, не стала бы оставаться в разгромленной квартире. Нет, не Лера. Может быть, тогда Елена? Ведь многие знали, что они собираются пожениться. Правда, они не виделись уже полгода, но бандитам-то до этого дела нет. А откуда они узнали, что она его бывшая невеста? Да хотя бы от Ольшевского. Хотя вряд ли он тоже работает на мафию. Но они могли выведать косвенным путем. Надо поговорить с Ольшевским, может, что-нибудь прояснится.

На часах уже было около двенадцати ночи. А, плевать, что поздно. Заодно можно будет вычислить, почувствовать по голосу, действительно ли и этот друг ситный тоже записался в мафиози.

Трубку долго никто не брал.

– Извини, что поздно, – срывающимся голосом проговорил Леня. – Тут такие события, надо бы побеседовать.

– А, ты по этому делу… – зевнул Ольшевский. – Не волнуйся, я все передал, кому следует. Но в тот отдел, который непосредственно этим занимается, не получилось, пришлось отправить по команде. Но ты не волнуйся, Лень, в нашей системе ничего не пропадет…

– А кто этим сейчас занимается?

– Не знаю, кому поручили. Да не переживай ты, я уверен, что их там всех уже повязали.

Они попрощались. Леня понял, что Ольшевский ничего не знает ни о последних событиях, ни о том, кто в них замешан. Наверное, если бы Георгий хоть каплю был перед ним виноват, он не был бы так олимпийски спокоен и расслаблен. Значит, шантажисту просто не повезло. Сведения о банде отправили наверх, а сверху их просто спустили нужному человеку.

«Ах я дурак! – рвал на себе волосы Леня. – Так глупо, по-дурацки попался! Решил поступить как порядочный человек и сделал хуже и себе, и другим».

Теперь необходимо было выяснить, кто находится в руках у бандитов. Итак, первая версия Елена. Леня набрал ее номер телефона. Трубку подняла мама.

– Вы с ума сошли, молодой человек, – выслушав срывающийся от волнения голос бывшего жениха своей дочери, холодно сказала она. – Леночка уже спит. Она, между прочим, работает и встает рано.

У Лени отлегло от сердца.

– Значит, с ней все в порядке? – обрадовался он.

– А что с ней может быть не в порядке?

– Тогда извините, спокойной ночи.

Груз черных мыслей, спавший было с души при известии, что с Еленой все в порядке, опять навалился всей тяжестью, когда Леня положил на рычажок трубку.

– Молодой человек, вы занимаете служебный телефон, – категорически сказала дежурный администратор.

– Извините, последний звонок, – умоляюще попросил Леня и набрал номер родителей.

И у них все было в полном порядке. Они только волновались, где он пропадал, почему не звонил.

– Никто к вам не приходил, про меня не спрашивал? – осторожно выведывал Леня.

– Никто, – недоумевающе отвечал отец. – А кто должен был приходить?..

– И не звонил?

– Нет. Постой, а что случилось?

– Ничего, – сказал Леня. – Если меня будут искать, я в загранкомандировке. Например, в Китае. О’кей, па?

– Хорошо, сынок…

Леня поднялся к себе в номер. Ситуация становилась все более непонятной. Кто же находится в руках у бандитов?

Внезапно его обожгла страшная, сбивающая с ног уверенность: Лера! Это Лера! Да, это она, кто еще это может быть! Леня схватился за голову. Теперь все ясно. Она, не предупредив его, приехала в тот день, когда его второй раз вызвали к следователю. Пока он на Петровке рассуждал о рисунке протектора с Барчуком, Лера приехала с вокзала и зашла в квартиру – ведь он сам отдал ей запасной ключ. А тут как раз нагрянули бандиты и, очевидно, захватили ее в качестве заложницы. Лера была отличным средством, с помощью которого они могли манипулировать его действиями, как им заблагорассудится. И, конечно же, именно поэтому они так уверенно приняли его вызов.

Черт! Надо же так влипнуть! Леня был в бешенстве. Он чувствовал, что по чудовищному стечению обстоятельств он попался бандитам в лапы, попался со всеми потрохами, как пацан, и теперь ему не спрятаться, не скрыться и не сбежать от них. В их руках нечто посильнее миномета – в их руках жизнь Леры.

«Надо что-то предпринимать, надо что-то делать…» – растерянно твердил Леня, в волнении меряя шагами гостиничный номер. Морально он был совершенно раздавлен. Из-за него жизнь дорогого ему человека, женщины, под угрозой. Он знает, на что они способны, – смерть покажется самым легким исходом.

Как глупо! Иметь в руках такое мощное оружие против банды, такие мощные материалы против них – и не суметь ими воспользоваться! Нет ничего глупее! Но хватит рвать на себе волосы. Надо начинать что-то делать.

Соколовский стал перебирать в уме различные варианты. Может, стоит обратиться в милицию, заявить, что бандиты похитили человека? Нет, при сложившихся обстоятельствах не было бы ничего бессмысленнее этого поступка. Если только они узнают, что он заявил в милицию, тогда труп Леры в алом пальто вскоре найдут где-нибудь на обочине дороги в черно-коричневой снежной каше. Нет, только по его вине она попала в такую ситуацию, он и должен приложить все силы, продать душу дьяволу, если понадобится, чтобы вытащить ее из этого дерьма. Конечно, легко принять такое решение, а как его осуществить?

Играть с ними по-честному, выполнить все их условия, отдать деньги? Но где гарантия, что они поступят так же честно? Им невыгодно отпускать на свободу человека, который знает про них слишком много, – девушку, которая теперь уже сможет про них кое-чего рассказать. Кстати, где они ее содержат? Неужели там, на Адельмановской? Это невероятно, фантастически невероятно, и надеяться на это глупо, но проверить стоит.

До утра ходил Леня по крошечному номеру заштатной гостиницы, а первой электричкой уехал в Москву.