Текст книги "Мехман"
Автор книги: Сулейман Рагимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Вахидов, прищурясь, внимательно, не прерывая, слушал Кямилова. Он хотел понять, к чему тот клонит, какие цели преследует. А Кямилов, меча громы и молнии, хотел показать Мехману свое могущество, напугать его, покорить с самого начала, зажать в своем кулаке. "Какой-то молокосос будет учить меня законам?! Как будто можно вместить огромную гору в ореховую скорлупу?" Кямилов говорил без умолку, наносил удар за ударам по тени бывшего прокурора Залова и не сомневался, что совсем уже запугал тихого на вид Мехмана.
– Если тебе дают какие-то права, полномочия, это не значит, что ты должен ни с кем не считаться и кидаться с мечом налево и направо. – Кямилов перевел дыхание, искоса посмотрел на Вахидова, бросил взгляд на Мехмана и снова ринулся в бой. – Или возьмем этого земотдела, нашего Джаббарзаде. Клянусь вам, он буквально надоел мне. Без конца лично, сам объясняю ему, растолковываю. Смотрю – опять ничего не получается. Тупой до невозможности. Я так и сказал ему недавно: слушай, для чего ты учился на агронома? Неужели ты думаешь, что Мардан Вахидов обязан работать за тебя в колхозах, а зарплату ты можешь сам получать? Изволь, братец, работать. – Огромные руки Кямилова мелькали в воздухе, так он размахивал ими. – А другие разве лучше? Возьмем Госстрах. Там составляют акт на шкуру каждой подохшей от чесотки клячи. Безобразие! Бросают на ветер государственные деньги. Вообще эта контора очень подозрительная. Стучат костяшки счетов, и под их стук тврятся темные дела. Так-то, товарищ прокурор. – Кямилов многозначительно посмотрел на Мехмана и повторил: – Учтите все это, товарищ прокурор. Все, о чем я только что говорил, – вам знать небесполезно. Давайте, как говорится, условимся во время вспашки, что не будем спорить при молотьбе. – Кямилов вытащил из кармана помятый платок и вытер припухшие, едва заметные в складках жира и мяса глаза. – Верно я говорю? Ведь по возрасту вы годитесь мне в сыновья, по существу прокуратура всего только один из отделов исполкома. Как говорят, наш острый меч, наше оружие! С завтрашнего дня начинайте беспощадно выкорчевывать из нашего района всякую гниль, всякую мразь. Всякое кулацкое-мулацкое охвостье!
Мехман нетерпеливо посмотрел на папку с делом, которое принес с собой, но ему никак не удавалось вставить в разговор хоть слово. Вахидов, наконец, остановил Кямилова.
– Кямилов, – сказал он, – вот новый прокурор очень вами недоволен. Считает ваше постановление незаконным, неправильным.
– Как? Недоволен нашим постановлением? – прогремел Кямилов на весь кабинет. – Постановлением Совета депутатов трудящихся?
Мехман, не смутившись, достал из папки выписку и предъявил Кямилову.
– Не было никакого законного основания для привлечения к ответственности Саламатова, – решительно заявил Мехман. – Наоборот, по материалам дела видно, что бригадир немало потрудился для колхоза. А в своих показаниях он довольно убедительно говорит о том, что стал жертвой клеветы классовых врагов, вернее, их остатков...
– Выходит, значит, что мы были ротозеями?
– Во всяком случае, райисполком вынес неправильное постановление о привлечении Саламатова к судебной ответственности. Я, конечно, освобожу бригадира из-под ареста, тщательно проверив дело сам, и привлеку к ответственности подлинных виновников.
– А наше авторитетное постановление? – спросил Кямилов, косо посмотрев на Мехмана. – Мы... мы все таки не маленькие люди.
– Ошибочное постановление не может быть достаточным основанием. Мы несем ответственность перед законом.
– Решение местной власти – вот самое большое основание! Как будто мы не знаем свои колхозы и своих людей... – Кямилов так закашлялся, что даже почернел от натуга. Гнев душил его.
– Какие еще нужны основания, дорогой? Для чего нам другие основания? В нашем лице тут сидит само государство. Что же тебе еще нужно? Основание то, что мы пишем. О каком другом основании может идти речь? Не понимаю. И вообще, что за миндаль такой – это основание? Горький или сладкий? Откуда ты взял его? Основание? Забудь это слово, забудь с самого начала, чтобы оно не испортило всю музыку. Наверно Рустам Залов оставил тебе это слово, а ты ухватился за него. Каждый раз, когда поручали этому бывшему прокурору в чем нибудь разобраться, он требовал какие-то "основания".
Какое же еще основание, какой еще закон может быть сильнее постановления Совета депутатов трудящихся?
– Основание должно быть законным...
– Законным? Отлично. Мы, дорогой, знаем, как составляется закон, сами присутствуем там, наверху, когда утверждают законы. Этот Рустам Залов тоже таскал ко мне в кабинет целые тома. Однажды мне это надоело, я запер дверь на ключ и сказал: "Слушай, эти книги нужны тебе, а не мне. Изучай их сам, изучай внимательно, мне нечего в них заглядывать. Я один из тех, которые заложили первые камни фундамента, самое основание этих законов!" – Кямилов провел рукой по своей взъерошенной голове, и его жесткие волосы как будто встали дыбом. – Мне подозрительно, что ты так часто говоришь про законы. Этот Залов тоже красиво начал, но плохо кончил. Как будто сердце мое чуяло, постепенно научился брать взятки. Товарища Вахидова не было еще тогда здесь, я взял этого взяточника за руку и сказал: "Послушай, Залов, так нельзя..." Но Залов считал, что ему нечего бояться... Вот на этом стуле, – Кямилов театральном жестом показал на место Вахидова, – сидел тогда другой, его друг, Залова. Он, то есть товарищ Вахидов, пришел позже... Этот, с позволения сказать, прокурор превратился в черного ворона, запачкал себя. Вот чем кончилось... Прокурор должен с обнаженным мечом днем и ночью бороться с врагами-грабителями, а не ревизовать решения исполнительного комитета, как этот Залов. Вот как бывает. Сегодня читают нам лекции о законе, выдают себя за идеальных его блюстителей, а назавтра так себя пачкают, что и целой реки не хватит, чтобы смыть с них пятна! – Кямилов перевел дыхание.
Снова слово "пятно" прогремело в ушах Мехмана. Почему его предупреждают все время? Почему напоминают о честности? А разве можно жить иначе, по-другому?
Вахидов заметил, что Мехман задумался, что слова Кямилова тяжелым камнем упали на душу молодого человека.
– Не смущайтесь, Мехман, – сказал он ласково. – Жизнь есть борьба. В этой борьбе побеждают те, у которых крепкая воля и чистая совесть. Вы даже побледнели от обиды, когда я полчаса назад тоже произнес это неприятное слово "пятно". Но вы молоды, поэтому мне хочется заранее предупредить вас. Все наши поступки должны быть чистыми, как зеркало. Без единого пятнышка. Вы еще совсем молоды, сердце ваше нетронуто. Внутренняя чистота, внутренняя убежденность, преданность делу партии – вот неприступная крепость в борьбе против зла.
– Мне это говорили... Я понимаю... Иначе бы я не выбрал такую профессию...
– Вот и прекрасно, – сказал Вахидов, снова ласково взглянув на Мехмана. Ему все больше нравился этот статный молодой прокурор, немногословный, сдержанный, с умными внимательными глазами и гордым размахом густых бровей. "Надо будет познакомить их с Салманом, – подумал Вахидов. – Пусть поговорят, побеседуют..." И еще раз повторил: "Да, совесть прокурора должна быть незапятнанной..."
– Верно, – поддержал Вахидова обрадованный Кямилов. – Ты еще почти дитя, мальчик неопытный. А что получается? Не успел еще сесть в кресло и положить локти на письменный стол, а уже зазубрил это "основание" и критикуешь решения местной власти. Какое тебе нужно основание, когда ты имеешь мою резолюцию, мое решение? – И, ударив себе кулаком в грудь, добавил: – Ради Кямилова брось эти затеи, сынок.
Мехман был взволнован.
– Нет, я освобожу его! – твердо и решительно заявил он. – Я освобожу Саламатова.
– По какому это праву, дорогой? – Кямилов искусственно засмеялся. Может быть, ты шутишь, а? Шутишь?
– Я не шучу.
– А мы? Мы оба? Ты думаешь, мы будем с тобой шутить? Ни я, ни товарищ Вахидов не разрешим тебе вот так, сразу, ни с того ни с сего выпустить на волю Саламатова, сорвавшего весенний сев.
– Мне не нужно вашего разрешения. Я сделаю то, что требует закон. Не Саламатов виноват в том, что сев провели плохо.
– А кто же? Может быть, мы? Зачем, дорогой, сидя в лодке, ты воюешь с лодочником?
Кямилов, похлопывая в ладоши, захохотал. Это был его испытанный прием озадачить, обезоружить, толкнуть как будто в бездонную пропасть и тем самым поднять свой авторитет в глазах совершенно обитых с толку людей.
Но Мехман, несмотря на свою молодость и неопытность, с первого же дня своей работы начал понимать обстановку, сложившуюся в этом районе. С прежней настойчивостью он повторил:
– Этот человек невиновен, и он должен быть оправдан. А клеветники понесут заслуженное наказание.
Кямилов повернулся всем корпусом к Вахидову:
– Я вижу, товарищ Вахидов, что лучше Муртузова мы никого не найдем для нашего района.
– Кямилов...
– Я уже сорок лет Кямилов. Надо по совести говорить открыто: какое бы решение ни выносили мы в райкоме или в исполкоме, Муртузов из кожи вылезет, но выполнит наше решение. Ему и в голову не придет мешать нам работать. Он не будет искать какие-то основания. "Посади!" – "Есть, посадить!" "Освободи!" – "Есть, освободить!" Муртузов не станет спорить с нами, не посеет меж нами рознь.
– Муртузов подчиняется мне. И только мне! – резко сказал Мехман, решив, что он ни в чем никогда не уступит этому "взбесившемуся вельможе". Следователь не имеет права что-либо делать втайне от прокурора.
– Ну что же, дорогой, пускай не имеет права... Но учиться ведь никому не стыдно. Ты молод, а он старый волк. Изучай обстановку, изучай жизнь. Так ведь тоже не годится, неудобно...
Кямилов смекнул, что слишком разгорячился. Прокурор оказался зубастым, лучше пока что кончить миром, замять дело. Но уже потом, в удобный, благоприятный момент, неожиданно нанести тяжелый, сокрушительный удар этому щенку. Любыми средствами Кямилов решил защищать своего подручного Муртузова, доказать, что у Мехмана нет причин сомневаться в следователе.
– Он старый юрист, – говорил Кямилов мягко. – Зачем растаптывать его, подрывать его авторитет в народе? Я дал ему лошадь, чтобы повысить его авторитет, а вы хотите свалить его с лошади и посмеяться над ним...
– У меня есть сведения о том, что Муртузов не совсем порядочный человек, – неожиданно сказал Вахидов. – Пускай новый прокурор это знает. Может быть, "пятно", о котором я говорил, замарало уже этого человека... Есть материалы, что этот кладовщик кооператива... как его... – Вахидов перелистал настольный блокнот и нашел фамилию, подчеркнутую дважды. – Да, Мамед-хан... что они большие друзья с Муртузовым, почти братья.
Кямилов заерзал на стуле. Несколько растерявшись, он сердито посмотрел на Мехмана и снова повернулся к секретарю райкома.
– Товарищ Вахидов, – сказал он, вытягивая шею, как будто помогая себе извлекать из глотки необходимые оправдания, – я сам, если вы хотите знать, не особенно уважаю Муртузова. Но если говорить по совести, я вас уверяю, что у него совесть чиста, как цветок... Больше десяти лет он работает здесь следователем: каждый, начиная от маленького ребенка и кончая стариком, знает его. Есть люди, которые верят ему, прямо боготворят его. Надо же быть объективным, – если человек плачет по имаму, пусть уронит слезу, оплакивая и езида. Не так ли? И потом, у всех этих элементов, арестованных следователем, сколько хочешь родных и друзей, все они скалят теперь на него зубы... Может быть, даже непрочь и оклеветать Муртузова... Вот, например, этот Саламатов. Он даст наличными сколько угодно тысяч рублей, только бы прекратить дело. А как же вы думаете? Не успел появиться новый прокурор, а секретарь прокуратуры уже преподнес ему дело Саламатова...
– Секретарь здесь ни при чем, – возразил Мехман. – Я сам обнаружил это нарушение...
Кямилов решил изменить тактику и применить еще один из своих испытанных приемов:
– Нашел! Раскрыл! Что ты раскрыл: контрреволюцию, что ли? – заорал он хриплым голосом и на его шее вздулись жилы. – Завтра же вынесем второе решение и предложим тебе безоговорочно выполнить первое решение. Вессалам! Все! А то три дня как приехал, а уже пытаешься свалить мизинцем меня человека величиной с гору. Мы по-отечески объясняем тебе, внушаем, а ты... кидаешься на нас чуть не с ножом...
– Я не буду выполнять незаконное решение. Я сообщу об этом прокурору республики.
Хотя Мехман даже не шевельнулся с места, он был исполнен такой гордой непоколебимой силы, что даже Кямилов понял это. "Молокосос" оказался непримиримым.
Но Кямилов все еще не сдавался:
– О, пощади нас, пожалей, умоляем, товарищ прокурор, будь милостив, мы такие слабые, беспомощные...
– Вы много лишнего наговорили, Кямилов, – рассердился Вахидов. – Надо быть сдержаннее.
Кямилов от удивления вытаращил глаза.
– Кому нужен пустой, бессмысленный шум и крик? – продолжал Вахидов. Разве этим можно доказать свою правду? Для чего, например, ты швыряешь камни в Джаббарзаде? Ведь этот человек работает и день, и ночь.
Ссориться с Вахидавым Кямилов не хотел. Он обуздал свой гнев и еще раз попытался привлечь секретаря райкома на свою сторону.
– Я и сам хотел бы быть сдержаннее. Но такова уж моя натура. Вы же видите, товарищ Вахидов? Вы же видите, как эти дети выводят меня, взрослого человека, из терпения. Немало ночей провел я в седле, рыская по этим горам. А для чего? Для того, чтобы построить новую жизнь. А теперь видите, как этот парень угрожает мне?.. Да, мне! Причем, обратите внимание, два-три дня как приехал, а уже в драку лезет. Ей-богу, точно как в деревнях говорят: когда наступает пора козлу умереть, он начинает тереться о дубинку пастуха. И этот вот в драку лезет! – Последние слова Кямилов произнес с трудом, как бы задыхаясь. – Разве можно выводить человека из терпения?.. Не успевает такой вот Мехман или Джаббарзаде азбуку выучить да галстук привязать, как начинает учить Кямилова...
Как бы Кямилов ни перевоплощался, он не мог уже обмануть Мехмана. Тот великолепно понимал, что первый удар, нанесенный им, попал в цель. С иронической улыбкой разглядывал молодой прокурор огромную тушу Кямилова. Кямилов под острыми, насмешливыми взглядами Мехмана совсем размяк. Не зная, чем бы все-таки сразить Мехмана, Кямилов засунул мясистую руку под свой широкий ремень и оказал:
– Откуда вы вообще прибыли, товарищ дорогой? Мы даже не проверили ваши документы.
Вахидов чуть улыбнулся:
– Я получил выписку о назначении товарища Мехмана прокурором нашего района. Хотите взглянуть? Вот... Он утвержден Центральным Комитетом. Мехман Мурад оглы Атамогланов.
– Товарищ Вахидов, насчет документов я сказал так, между прочим. Что такое документы? Бумага. Надо тщательно, неоднократно проверять нутро каждого работника. Надо выяснить, за кого и кому он хочет мстить под этим самым лозунгом разных "оснований". Да, да, такие вот молодцы под прикрытием этого слова, этого основания нападают на людей, которые вынесли на своих плечах революцию! Они уже хотят стать над нами... Вчерашний младенец, какой-то Огланов* читает нам инструктивную лекцию о законе... Как же, ведь он уже три или четыре года изучает разные высокие науки. Мы, например, усвоили с товарищем секретарем, что надо проявлять бдительность. Надо несколько раз тщательно проверить всю родословную каждого вновь прибывшего работника. Что же из того? Мы тоже не один раз перелистывали азбуку коммунизма, кое-что понимаем.
_______________
* О г л а н – по-русски мальчик.
Сдержанность и спокойствие Мехмана, собиравшего свои бумаги, привели Кямилова в ярость.
– Вы извергаете из своего рта огонь, но лучше бы вы, этот огонь направили против классовых врагов, парень, – сказал Кямилов, почти задыхаясь. – А то вы хотите напугать верблюда вьюком. Вместо того, чтобы учиться здесь у старших, овладеть их опытом, вы лезете в драку – кому это нужно?
– Мне поручено следить – правильно ли выполняются государственные законы в этом районе.
– Следить? А мы кто такие? Мы бездельники, что ли?
– Нет, разумеется.
– Так что же тогда?
– Не понимаю, почему вы нервничаете? Ведь прокуратура будет вести борьбу только против тех, кто извращает закон. Если вы не извращаете, так чего вам бояться...
Казалось, еще минута, и Мехман тоже утратит спокойствие. Брови его сдвинулись, в глазах загорелся огонь. Он тяжело и прерывисто дышал. И все же усилием воли он взял себя в руки, стараясь не отвечать грубостью на грубость. А Кямилов продолжал кричать и шуметь. Если раньше он считал схватку с таким "мальчиком" сущим пустяком, то теперь видел, что попал в трудное положение, и злился.
Вахидов, который все время выжидал, когда Кямилов выговорится и откроет все свои карты, наконец не выдержал.
– Хватит, – сказал он. – Хватит, товарищ Кямилов! Вы переходите уже всякие границы. Надо быть хоть немного скромнее. Может быть, эти высокие горы тоже вы создали? Нельзя же считать себя каким-то сверхчеловеком и на других смотреть, как на сорняк!
Кямилов насупился и почернел, как уголь.
– Ну что за авторитет у органов власти в этом районе? – оказал он, по привычке своей закачавшись на стуле. – Что это за власть, когда решения ее каждый день будут браться под сомнение? Что же это такое?
Вахидов решил положить конец спору:
– Ладно, товарищ Атамогланов сам все выяснит. Выяснит и поступит по закону...
– Я уже выяснил, товарищ Вахидов, – твердо сказал Мехман, не желая отступать ни на шаг. – Я все выяснил и настаиваю на своем...
Вахидов вытер белоснежным платком пот со лба:
– Может быть, стоит вам еще несколько дней подумать над этим вопросом, тщательно изучить материал, проверить...
– Ни одной лишней минуты нельзя держать невинного человека в тюрьме!
Мехман попрощался, взял свои бумаги и вышел.
Кямилов, уставившись в окно, с ненавистью проводил взглядом Мехмана, стремительной, энергичной походкой проходившего по двору, и семенившего рядом с ним старенького, оборванного человека в калошах.
– Ну как, убедился, товарищ секретарь? – спросил он с возмущением. – Я старый коммунист. Но куда бы я ни шел, где бы я ни был, мой храм всегда здесь, в райкоме. А этот "оглан" всего несколько дней как работает здесь, в нашем районе, а уже не только со мной – это бы еще полбеды, – но и с вами, с секретарем райкома, не хочет по-человечески объясниться. Видите ли, он даже не говорит: "Хорошо, я посмотрю, я подумаю, товарищ Вахидов". Нет, куда там. "Кероглы умрет, но не свернет с пути". – Кямилов окинул взглядом кабинет и добавил:
– Наверное, у него где-то наверху дядька имеется. Иначе этот мальчик так смело не говорил бы. – Кямилов гневно посмотрел на неплотно закрытую дверь. – Я его раздавил, растоптал бы, но скажут: как тебе не стыдно, старик, с ребенком связываться. А вы, товарищ Вахидов, – тут никого нет, я вам в глаза скажу – вы слишком распускаете юное поколение. Думаете, они понимают, что это за лозунг такой "демократия"? Нам надо договориться и идти с вами в ногу. Иначе, если будет так продолжаться, нам трудно станет работать в этом районе.
Вахидов посмотрел прямо в глаза Кямилову и неторопливо сказал:
– Ни под каким предлогом нельзя защищать неправильное решение. Лучше, если райисполком сам его отменит...
– В таком случае я должен сдать печать и ключи от несгораемого шкафа и из Кямилова сделаться Камаловым или Джамаловым! – проворчал председатель райисполкома и вышел.
18
Кладовщик Мамедхан сидел у окна с железной решеткой в забитом товарами складе. Перед ним на столе были аккуратно разложены документы. В районе повсеместно началась серьезная ревизия, и Мамедхан на всякий случай спешил привести дела в полный порядок, просматривал и проверял свои записи и акты. До сих пор еще он не мог повидаться с Муртузовым, и это ужасно его беспокоило. Уже несколько раз Мамедхан заходил к Явер, жене следователя, но толку добиться не мог. Явер твердила, что Муртузов очень занят на работе: Мамедхан в отчаянии хватался за голову и, раздираемый тревогой, возвращался на склад. Но по улице он шел бодрой походкой, ничем не выдавая своего дурного настроения.
Узнав о том, что Мамедхан очень встревожен, Муртузов все же урвал время и сам явился на склад. Вид мешков с сахаром, бочек с маслом, толстых кусков сукна и ситца опьянил Муртузова. Напустив на себя строгость, следователь долго осматривал и проверял товары и вернулся к маленькому столу у окна весь в пыли.
– Знаешь что, дружок, дела твои незавидные, – сказал он официальным тоном, медленно произнося слова. – Очень даже незавидные, как говорится, подмоченные... А я ведь еще не интересовался, что написано на бумажках, разложенных на этом столе, понятно? Верные ли в них цифры? Но и без всяких цифр стоит только посмотреть внимательно, как сразу бросается в глаза, что на этом складе орудуют крысы. – Муртузов так надулся от важности, что даже морщины на его лице разгладились. – Всему есть предел, дружок, надо знать меру. И обязательно днем с огнем нас разыскиваешь, бегаешь по всему городу, спрашиваешь. А какого спасения ты от меня ждешь? Не знаешь разве, что я ненавижу кривду?
Мамедхан, не особенно испугавшись, сгреб счета и накладные в кучу и придавил их сверху прессом.
– А ты разве не знаешь, что мне нечего бояться? Честный человек неустрашим. Уже несколько раз на складе была ревизия, но, к счастью нашему, из всех ревизий я вышел чистым и светлым, как солнце. Кусочек честно заработанного хлеба для меня дороже любых сокровищ. Но мне хотелось узнать: откуда грянул гром? Почему вдруг эта внезапная ревизия? Почему эти ревизии, как болезнь, охватили весь район?.. И еще у меня был вопрос к тебе, Муртузов, у меня на душе горе... – Мамедхан заговорил шепотом, доверительно, как близкому человеку: – Я хотел посоветоваться с тобой, Муртуз, ты мудрый человек, ты сказал. – Мамедхан поднял тяжелые припухшие веки, смахнул для чего-то крошки табака со стола, взял кусочек бумаги, залитый чернилами, c стал скручивать шарик. – Жена не ладит со мной. Сам-знаешь... Вообще мне не везет с этим проклятым женским племенем... Женишься, бросаешь, снова женишься. Думаешь: может быть, эта будет порядочной, окажется человекам. Нет, куда там! Не всякому суждено счастье. Каждому в чем-нибудь да не везет. Мне вот в отношении жен определенно не везет. Не знаю даже, чем все это кончится?..
Только теперь Муртузов, развалившийся на стуле, перестал блуждать взглядом по полкам с мануфактурой.
– Что же такое случилось? – опросил он. – Неужели ты и с Балыш не ладишь?
– Чтобы аллах свалил камень на ее голову, разве она балыш?* – Мамедхан глубоко вздохнул. – Клянусь твоей головой, которая для меня дороже золота, эта женщина пристала ко мне, как пиявка, преследует меня, не отстает ни на шаг, как тень. Позавчера чуть не заставила меня пролить кровь...
_______________
* Б а л ы ш – подушка.
– Кровь? – Муртузов насторожился и с любопытством спросил: – Какая кровь, послушай? Ты что, взбесился, что ли?
– Было от чего и взбеситься. Пришел ночью домой, вижу, нет ее. Сел, жду. Где это видно, чтобы муж ждал свою жену?
– Почему не видно, почему не ждать? Разве женщины не равноправны теперь?
Мамедхан гневно сжал меж пальцами бумажный шарик.
– Это верно, что они равноправны. Но есть же предел? Эта женщина выводит меня из терпения. Я ждал, ждал и решил: только вернись, я зарежу тебя, как ягненка, и пойду прямо в тюрьму.
– Ты что, одурел? Я сам бы без жалости пристрелил тебя, соверши ты такое безобразие.
– Тебе легко говорить... – Мамедхан беспомощно опустил руки и пожал плечами, как человек, который ничего не скрывает перед своим близким. Хорошо, что бессовестная пришла после того, как я немного успокоился.
– Надо было хладнокровно, спокойно спросить: где ты была, Балыш, дорогая?
– Спросил, клянусь твоей умной головой. И что же? Она стала нагло врать мне в глаза, будто она меня искала. Я говорю: зачем меня искать, мужчина я или нет?.. Сидела бы дома, ждала меня. Она подняла крик. Жизнью твоей клянусь, товарищ Муртузов. – Мамедхан с заговорщическим выражением на лице внезапно высунулся из окна, проверил, не слушает ли их кто-нибудь посторонний, и снова стал крутить бумажные шарики. – Ты хорошо знаешь, что мы близкие, преданные друзья. У нас только жены, прости меня, отдельные... Разве от того, что ты следователь, дружба наша тускнеет?
Муртузов медленно постукивал рукой по столу.
– Я официально предупреждаю тебя, – сказал он. – Дружба дружбой, а служба службой. Когда я выступал на женском собрании и говорил о правах, мне задали вопрос: кто такой Мамедхан – кладовщик кооператива или маклер по купле и продаже женщин?
– Я? Маклер? Головой твоей, товарищ Муртузов, твоей собственной головой клянусь, что несчастная семейная жизнь сжигает и испепеляет меня, я горю без дыма и огня.
Мамедхан облизал свои пересохшие губы. Муртузов положил руку ему на плечо:
– Кто может упрекнуть тебя за это?
Мамедхан почуял, что у него есть еще в жизни опора, что Муртузов пока что не отступился от него, и самодовольная улыбка пробежала по его лицу.
– Ладно, ладно, – сказал смягчившийся Муртузов, не замечая этой улыбки. – Кто вкусил сладость дружбы, тот должен разделить и ее горечь. А иначе, на кой чорт нужен человеку друг? Не беспокойся. Скажу правду, что я ответил этим женщинам, я сказал: советский человек свободен в своем выборе, – ведь он никого не принуждает, женится и разводится по закону. Но, Мамедхан, между нами говоря, ты перешел уже все границы в этом деле. Если ты разведешься и с этой Балыш, против тебя поднимется бабий бунт. Да и сам я тогда схвачу тебя за уши...
– Как же мне не ссориться с ней? Упрекает меня, будто я бездельничаю. Почему, говорит, ты подарил буфетчице Нарыт мои часы? Я, говорит, видела свои часы на ее руке... Клянусь твоей головой, которая для меня дороже алмазов, часы эти у меня. Я хотел отдать их часовщику в починку, а Балыш бегает из дома в дом, суетится, разносит слухи, будто Мамедхан играет в кошки-мышки с этой буфетчицей Нарыт. Да разве так можно? Это все равно, что выносить из дому семейную тайну, бросить ее на волю ветра, пусть разносят по всему свету...
– Почему же у нее возникли подозрения?
– Все из-за часов! Из-за этих проклятых часов. Вот они здесь, у меня... – Мамедхан достал из ящика стола золотые часики. – Вот эта крохотная вещичка в устах болтливой Балыш стала огромным жерновом, который может размолоть мое благополучие...
– Ну, так не носи их с собой, оставь дома, пускай она убедится, что ты их никому не дарил, – посоветовал Муртузов, памятуя, что Мамедхан просил у него, как у аксакала, доброго совета.
– Легко сказать – оставь дома. Она надевает их на руку и уходит прямо в клуб. – Мамедхан надулся и покраснел. – А там жены ответработников района перешептываются – откуда это у жены такого маленького чело века, как кладовщик, золотые часы.
– Это тоже верно, ты должен, конечно, опасаться пересудов.
– Я и говорю, не делай этого, не показывай все, что у тебя есть, не подводи мужа.
– Что же она отвечает?
Она поднимается на меня, как гюрза, кричит: не посягай на моя права! Я свободная женщина.
– Не посягай на мои права? Свободная женщина? Вот как? – Муртузов уставился на носок своего ботинка. – Тут шутки плохи, раз она уже ссылается на закон.
– Да, такой она стала активисткой! В тот день, я вижу, она поднялась на сцену клуба – репетицию делает. Какой-то негодяйчик с кудрявым чубом звенит на таре, она, строя ему глазки, кокетничая, танцует. А когда ей запрещаешь, говоришь: "Клуб не место для тебя, не лезь, куда тебе не следует", она кричит: "Не отнимай мои права". Огнем стала, пламенем. Жжет меня, губит. Когда ни погляжу, стоит перед зеркалом, мажется, красится, бровями поводит. Что это ты делаешь, беспутница? Видишь ли, она готовится к своей роли. Тьфу! Просто мечтает о других мужчинах и вся сияет при этих мыслях...
Не могу сдержать себя при виде этой мерзости, руки чешутся...
– В таком случае дай развод, – посоветовал Муртузов. – Зуб болит вырви, избавься от него. Сосед плохой попался – переселись в другое место, жена плохая дай развод и дыши себе спокойно...
– Не могу, – гневно прошипел Мамедхан. – Хотел бы, не могу. Вздумай, говорит, только заикнуться о разводе, завтра же разоблачу тебя, посажу в тюрьму...
– За что же это? Какие твои преступления она разоблачит? Разве так просто посадить человека в тюрьму?
Мамедхан в отчаянии хлопнул руками по коленям.
– Разве ты не слыхал, что крепость, которую не может сокрушить аллах, способна разрушить женщина? Что стоит Балыш оклеветать меня? Кричит, будто я расхищаю склад и обеспечиваю своих друзей всем, даже водой в бане...
Муртузов многозначительно поднял кверху указательный палец и причмокнул:
– Какое ей дело до твоих друзей? Нет, с такой женщиной жить под одной крышей опасно. Слушай, Мамедхан, как-нибудь уладь это дело, тихо разведись, и все. Иначе могут быть большие неприятности...
– Не хочет... Не уходит, не отстает, прилипла, как смола...
– Тогда не ссорься. Не следует гнать коня по камням, ибо, если конь споткнется, ты можешь свернуть себе шею. Понятно? – Муртузов взглянул на свои часы и деловито прибавил: – А-а, все это как-нибудь уладится. Вот что. Приготовь немного продуктов за наличный расчет, у меня будут гости...
Мамедхан мгновенно забыл про свои переживания. Гнев его утих. Он живо заинтересовался: кого же это пригласил Муртузов.
– Разве мне нельзя знать, кто твои гости? – с любопытством спросил он. – Явер-баджи уже велела мне кое-что собрать, приготовить. Она и меня пригласила к столу.
Муртузов ударил Мамедхана по плечу:
– Что за свадьба, если нет там Мамедхана? Но имей в виду – все должно быть прилично, все должно быть законно оформлено. За наличный расчет! Понял? Я терпеть не могу брать что-нибудь бесплатно.
– Конечно, конечно...
Мамедхан был неплохим актером. Он сразу же вошел в свою новую роль и начал поддакивать следователю:
– Разве я могу отпустить кому-нибудь бесплатно? Я же не миллионер, чтобы спокойно смотреть, как ветер уносит мои денежки. Что вы! Ни одного грамма я не отпущу из кооператива, пока не подсчитаю все до рубля. Пусть это будет даже для племянника самого аллаха.
– Что значит рубль? Копейку, и ту надо учитывать. – Муртузов с глубоким вздохом добавил: – Правда, приходится иногда брать взаймы. Этих проклятых денег никогда не хватает. Но даром брать – на это я ни за что не пойду, даже под угрозой смерти.
Муртузов недолго постоял в задумчивости, посопел и вдруг, наклонившись к самому уху Мамедхана, быстро прошептал:
– Приводи свои дела в порядок. Понял? Может быть, внезапно нагрянем к тебе с ревизией.
От слова "ревизия" у Мамедхана даже в глазах потемнело. Он сразу поник и растерялся.
