Текст книги "Мехман"
Автор книги: Сулейман Рагимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Шехла-ханум отстранила от себя Явер. К чему ей все эти разглагольствования, когда у нее перед глазами уже стояли чудесные ковры Мамедхана? Шехла-ханум пришла к дочери. Глаза Зулейхи опухли и покраснели от слез.
– Что с тобой? – встревожилась мать.
– Ничего.
– Может быть, ты ревнуешь Мехмана? Кстати, ты могла бы назвать его Мишей. Мехман это слишком просто...
Но Зулейхе было не до этого. Плача, она призналась матери во всем, рассказала, что требует от нее человек в калошах.
– Вот в какую неприятную историю я попала, мама, мне никогда теперь не распутать этот узел, – Зулейха с отчаянием посмотрела на мать. – Он оставил эти часы, будь они прокляты, и ушел. Говорит, будто они делили с отцом хлеб и соль... Неужели это правда?
Шехла-ханум приложила палец к губам.
– Тсс. – Очень может быть. – прошептала она. – Он и мне намекнул на это. Кажется, я тоже узнаю его. Это был очень богатый купец... Ты родилась позже, значительно позже... Если не ошибаюсь, этот самый как-то-приезжал к нам из Карабаха, потом они с отцом уехали в Варшаву, – там у них были торговые дела. – Шехла-ханум задумалась и даже вздохнула. – Вот что делает жизнь. Такого богача-великана в дырявые калоши засунула. Но, в общем, лучше делать вид, что не знакомы. Пускай не смущается, пускай рубит свои дрова и разносит пакеты. Только бы нас не трогал.
Зулейха снова зарыдала. Шехла-ханум никак не могла ее успокоить. Ни уговоры, ни брань не помогали.
Чем больше Зулейха думала о случившемся, тем больше терзалась.
– Я должна все рассказать Мехману, мама. Я должна упасть перед ним на колени и открыть ему все...
– Что открыть, дурочка? В чем ты виновата? Эти часы привезла я – и все.
– Нет, надо открыть ему всю правду, мама. Сказать ему вот об этой желтой змее, извивающейся на столе. Смотри, эта цепочка свернулась, точно змея.
– Ой, натворишь ты беду, Зулейха... Зачем воскрешать то, что давно умерло? Это дело давно забылось...
– Но до каких пор этот тяжелый камень будет лежать на моем сердце?
– Какой камень? Что за глупости!
– Нет, я не могу смотреть Мехману в глаза. Меня мучает совесть...
– Настоящая девочка! Ребенок! В случае чего скажешь: подарок мамы, и все. Пусть весь мир вопит: нет, это не так. Что тебе до этого? Нет ни свидетелей, ни доказательств. Подумаешь, такая красавица, как ты, могла бы иметь пять пар таких вот золотых часов. Посмотри на Зарринтач-ханум...
– Я не хочу равняться с нею, мама, – крикнула Зулейха, – тетушка Хатун, оказывается, правду говорила: если бы я знала, что о Зарринтач ходят такие слухи, я бы и дверь ей не открыла. Это она, она одурманила своими разговорами. Зачем мне эти часы...
– Да замолчи ты, ради бога, – уже рассердилась Шехла-ханум. – Тайна должна остаться тайной.. Большое дело: часы! – Шехла-ханум презрительно фыркнула. – А впрочем, чего можно ожидать от невестки этой нищенки Хатун?
– Нет, все очень запуталось, мама. Я не хочу, чтобы наше чистое имя стало черным, как уголь. Ты знаешь, как Мехман дорожит честью – Он рассказал мне о заветах нашей учительницы Мелике-ханум... Ведь я тоже обещала ей...
– Обещала, обещала, – передразнила Шехла-ханум.
– Кому ты поклялась, девочка? Покойнице?
– Если Мехман узнает, он... он...
– Ничего он тебе не сделает. – Шехла-ханум все еще думала о коврах Мамедхана, и они казались ей вполне достойными. Не станет же Явер врать. А Явер говорит, что краски играют и сверкают на них, как звезды на небе.
– Свали все на меня. И кончено. С этой несчастной копеечной зарплатой он не станет шахом Аббасом – не бойся. Надо же подумать и о завтрашнем дне. У тебя будут дети. – И снова Шехла-ханум презрительно фыркнула. – Привезла с собой три тысячи, думала, вернусь в Баку с медом, с маслом. Вот тебе и мед. Все растратила до копейки. Ты думаешь, я веду хозяйство на ваши гроши? А уеду, что будете делать? Камни грызть?
Слова матери заставили Зулейху призадуматься. Но она не могла успокоиться:
– Мне кажется, что на этих часах есть следы крови. Может быть, этот Мамедхан заранее готовил почву. Он давно собирался задушить бедняжку...
– Недостает только, чтобы ты сказала – я виновата в самоубийстве этой плясуньи из клуба. Глупая.
– Если вдуматься, так оно и получается, – печально сказала Зулейха. Может быть, он задушил и повесил ее, надеясь именно на эти часы? С чего вдруг он дал их Калошу без денег? Но тогда мы превращаемся в соучастников этого преступления.
– Молчи, ради неба, молчи. Достаточно мне глупостей Явер, этой дуры с вороньими мозгами. А тут еще ты... Ты уже тут набралась ума у таких, как она. Замолчи, болтунья. Язык вырву. Не знаю, что ты съела такое, что никак не можешь переварить. Замолчи, слышишь. Ты уже уподобилась своей свекрови Хатун...
– Нет, я все скажу Мехману, не то сердце разорвется, мама!
– Может быть, ты в Верховный суд заявишь, а? Ты понимаешь, что хочешь натворить, какую беду накликать на нашу голову? Хочешь, чтобы Мехмана сняли с работы? Надо уметь скрывать свои тайны. И без того жизнь стала тяжела, как свинец.
– На сердце у меня еще тяжелее.
– Тяжелее? Надо учиться привыкать. Есть люди, которые заглатывают целыми кусками. А ты дрожишь из-за кусочка тикающего металла.
– Тогда храни их caмa. He то они сожгут меня, как огонь.
– Может быть, ты хочешь попасть в сумасшедший дом?
Не придавая значения выкрикам дочери, Шехла-ханум преспокойно взяла часы, лежавшие около зеркала, попыталась надеть их на свою толстую руку.
– Если бы браслет сходился, я бы сама носила их. Почему нет? – сказала она, усмехнувшись. И не без сожаления положила часы обратно на стол.
– Пусть лежат здесь. И не возражай, пожалуйста.
Открылась дверь, и показалась Явер Муртузова. Она опять, по привычке, вытирала руки о фартук.
– Все сделала. И посуду вымыла, Шехла-ханум.
Разговор матери с дочерью оборвался. Но красноречия Явер с избытком хватало на двоих. Она опять принялась за свое. Только и слышно было: "Мамедхан, Мамедхан!". Так продолжалось, пока не пришел Мехман. Он вернулся с работы мрачный. Явер ждала, что вслед за прокурором войдет и ее муженек, но того все не было. Явер стало обидно. Неужели он так и не попробует всего, что она приготовила. Из-за чего же она так трудилась, так старалась? Не попрощавшись ни с кем, красная, огорченная, она ушла.
Муртузов поджидал ее дома. Вид у него был обиженный, надутый.
– Ну, где была, ханум? Ты уже даже не встречаешь мужа?
– Сам велел мне утром пойти туда. – Явер уперлась кулаками в крутые бока, – У начальника твоего была. Где я могла еще быть?
– А почему такая злая?
– Очень просто, потому что ты превратил меня в служанку. Ходи к ним, говоришь, делай, что тебе велят. Заводишь меня, как граммофон. Говори – вот так, ной – вот так. Ты меня превратил в попугая.
– Ладно, ладно. Говори... пой... попугай... Что, честь твою задевает это, что ли?
– Конечно, задевает. Чем я хуже других жен? Почему я должна им прислуживать,
– Так надо, говорю. Ты думаешь, одна у меня забота беречь твою квартиру. Не умрешь за пять-десять дней. Но не в этом дело. Ты меня не проведешь. Наболтала, наверное, лишнее, потом догадалась, что много наболтала, и злишься. Ты же не говоришь, а выплескиваешь, рассыпаешь слова по полу, как маковые зернышки рассыпают, их потом не соберешь, не сметешь в кучку...
Явер обиделась и оттопырила губы.
– Можно подумать, что я тринадцатилетняя девочка.
– Тринадцатилетний ребёнок – и тот имеет сознание – жестоко заметил Муртузов.
– Это ты делаешь из меня дуру. Все соседки уважают меня, считаются с моим мнением, клянутся моей головой!
– Они думают, что внутри твоей тыквы имеется одно семечко... Не знают, что там пусто... Ха-ха.
– Не своди меня с ума, Муртуз, не омрачай мой разум... – Явер залилась слезами. – Не превращай меня в домашнюю работницу, Муртуз... Своими руками я приготовила плов, а едят его другие, не мой муж, не я.
31
Шехла-ханум. всегда старалась показать, что относится к зятю с большим уважением. А сегодня она встретила его еще ласковее, чем обычно.
Едва он пообедал, как она завела речь о Мамедхане и принялась просить Мехмана повнимательнее отнестись к делу этого бедняги, не допуская, пока не кончится следствие, никаких лишних разговоров. "Многие стараются оклеветать этого человека. Будь насторожен, Мехман". Но Мехман сердито и бесцеремонно заявил, что ни мать, ни дочь не должны вмешиваться – он просит это запомнить раз и навсегда – в дела прокуратуры. Шехла-ханум обиделась.
– Разве мать не может дать своему сыну совет? Что у меня есть в жизни, кроме единственной дочери, света моих очей, и ее мужа?
– И Зулейха, и вы найдете себе достаточно занятий, кроме прокуратуры, ответил Мехман решительно. – Не пытайтесь вмешиваться – в мои дела, ничего не выйдет... Не вздумайте ходатайствовать за кого-нибудь или кого-нибудь защищать...
Зулейха невольно посмотрела на часы, тусклый блеск которых отражался в зеркале. Она вздрогнула и побледнела, но мать грозно взглянула на нее и произнесла, стараясь скрыть причину, взволновавшую Зулейху.
– Ты посмотри, Мехман, твои слова, как кинжалом, ранят нашу девочку... Недаром говорят: кого больше любят, на того больше обижаются. Каждое твое жела ние для нее закон.
Зулейха только грустно посмотрела на мать. Что-то тяготило ее, что-то было ей неприятно... Мехман перехватил этот многозначительный взгляд. Ему стало жаль жену, хотелось приласкать ее, загладить свою резкость. Но в это мгновение вошел человек в калошах. Он долго пыхтел, не в силах проронить ни звука, и только размахивал телеграммой.
– Откуда это? – полюбопытствовала теща.
– Из Баку...
Мехман заметил, что телеграмма пришла с большим опозданием. Почему же ее задержали на почте, не сразу доставили? Мехман поднял трубку и попросил к телефону начальника почты. Он спросил, по какой причине так задержалась доставка срочной телеграммы. Тот что-то долго объяснял.
– Не обижайтесь и не сердитесь, – ответил Мехман – Надо добросовестно относиться к работе – Тем, что вы меняете телефонные трубки ответственным работникам, вы не наладите связь...
Зулейха с нетерпением ждала окончания разговора. Ей хотелось узнать, что в телеграмме.
Наконец, Мехман повесил трубку и сказал, что его срочно вызывают в Баку, к прокурору республики с докладом.
– Ты уезжаешь? – переспросила Зулейха.
– Да, нужно уехать, – ответил Мехман. – Ты поможешь мне собраться, Зулейха?
Опять, как притянутая магнитом, Зулейха посмотрела на то место, где лежали часы. Туда же были устремлены глазки человека в калошах. Он с шумом вобрал в легкие воздух, как будто проглотил что-то. И облизнулся.
Зулейха побледнела, сделала шаг к мужу, потом остановилась...
Может быть, она и решилась бы, но Мехман сразу ушел.
Ему надо было готовиться к отъезду. В прокуратуре уже ждал его Муртузов. Он встретил Мехмана, как встречают друга, по которому давно истосковались и которого не видели много лет. Заискивающая улыбка не сходила с его лица.
А когда Мехман передал ему среди прочих дел и расследование убийства Балыш, – рот Муртузова растянулся чуть ли не до ушей. О, он добился своего Муртузов. Этот "птенчик", этот прокурор "с принципами" ему вполне доверяет. Но тут же, чтобы не выдать себя, следователь принял серьезный вид, нахмурился.
– Очень сложное следствие, очень. Хотелось бы, чтобы вы провели его сами. Но ждать нельзя. Надо идти по свежим, еще не остывшим следам, озабоченно говорил следователь. – Дело связано со смертью... Идти надо по горячим следам... иначе они затеряются...
– Но мы должны распутать этот узел. Обязательно, – задумчиво произнес Мехман. – Убийца должен понести кару по закону. Он погубил женщину, этот подлец, потому что она стремилась к свободе...
Муртузов почесал затылок.
– Хоть и трудновато придется, но не сомневайтесь, товарищ прокурор, я постараюсь оправдать ваше доверие...
– Как только я вернусь, сразу же займусь этим делом сам...
– Я пока распутаю все нити и, как только вы вернетесь, отчитаюсь перед вами... Хотя вы, наверное, не будете очень спешить с возвращением. Погуляете немного в Баку, а?
Муртузову очень хотелось установить с Мехманом интимные, дружеские отношения. Но это никак не удавалось. Мехман держался хотя и просто, но холодно. И сейчас он как будто не заметил, как подмигнул следователь.
– Да, результаты следствия внесут полную ясность. Я вас прошу, Муртузов, отнестись с полной добросовестностью...
– С добросовестностью? Да чистая совесть для меня выше всех благ в мире, – стал уверять Муртузов. -Спросите любого ребенка, любого старика, и те знают, как я справедлив. Если мне не хватает чего, так это образования... Но что касается совести... Особенно, когда вы выразили мне доверие, когда вы не допускаете никаких сомнений по отношению ко мне, – это для меня ценнее всего в жизни. Ибо земные блага мы оставляем здесь, а человек уносит с собой лишь доброе имя.
Напыщенные речи следователя не убедили Мехмана в его искренности, но тем не менее приходилось поручать Муртузову следствие по делу о смерти Балыш. "Но ничего, – решил Мехман, – все тщательно сам проверю".
Покончив с делами, собрав необходимые документы для отчета, Мехман пошел в районный комитет партии попрощаться с Вахидовым. Секретарь райкома сразу же заговорил о таинственной гибели Балыш, о необходимости раскрыть подлинные причины происшествия.
– Боюсь, что здесь кроется трагедия. Почему бы вдруг молодая, веселая женщина, активистка, покончила жизнь самоубийством? Должен ведь быть повод... причина... – в раздумье произнес Вахидов.
– У меня на этот счет твердое мнение, – ответил Мехман. – Убийца выступил против свободы, против участия Балыш в общественной работе...
– Да, это, конечно, не ревность, а именно месть. Я согласен с тобой, Мехман. И именно поэтому надо политически правильно раскрыть подлинную сущность этого убийства. Чтобы все было видно, как в зеркале. Корни, корни этого преступления надо найти...
– Муртузов все это должен сделать еще до моего возвращения...
– Хм, ты поручил ведение этого дела Муртузову?
– Да, товарищ Вахидов, пусть поработает... Я хочу проверить его, изучить взаимоотношения некоторых людей здесь....
– А-а, – понимающе кивнул Вахидов. – Ну что ж, – Он пожал Мехману руку. – Счастливого пути...
Рано утром за Мехманом пришла машина, присланная Вахидовым, и он уехал. Узнав об этом, Кямилов сильно забеспокоился.
– Смотри, – сказал он Саррафзаде. – Его уже вызывают в центр... Не наделал бы он нам беды... Этот человек, который так много говорит о законности, вместо того, чтобы изучать инструкции и постановления, читать кодексы, всюду ковыряет, всюду сует свой нос. С какой целью? И обрати внимание, он поехал на райкомовском газике. Нет, это не годится; тут уже не просто совместная работа с Вахидовым, а какая-то дружба или семейственность... – Кямилов позвонил, но Муртузова нигде не нашел.
– Куда он исчез, даже к телефону не подходит... Срочно разыщи его.
Саррафзаде поспешно выбежал из кабинета председателя. Если Кямилов сердился, надо было выполнять его распоряжения незамедлительно. Но когда Муртузов явился, Кямилов уже сидел с безразличным видом, развалясь в кресле. Зевая, он спросил:
– Муртузов, почему вы не ставите в известность местные власти, когда выезжаете куда-нибудь, хотя бы в Баку?
Муртузоз только пожал плечами, показывая, что он и сам поражен поведением прокурора.
– Почему же так? – Кямилов снова широко зевнул. – Вы не признаете райисполком...
– Я сам удивлен, товарищ Кямилов.
– Чем ты удивлен?
– Этим самоволием...
– А ты сам?
– Что я? Меня засунули в ореховую скорлупу. Дышать не могу.
– Перед каким-то мальчишкой ты держишь себя, как беспомощный цыпленок...
– Увы, аллах сам закрыл передо мной все выходы.
– Почему ты стал беспомощным, как ягненок, потерявший свою мать?
– Да разве можно достать рукой до человека, который ездит на автомобиле Вахидова, – со вздохом сказал Муртузов, как никто умевший читать мысли Кямилова. И, не дожидаясь приглашения, сел. – Вы подарили мне никуда не годную клячу, и то каждый день упрекаете...
– Да, да. Еще бы. Если газик на крыльях уносит Мехмана Мурад оглы в столицу, тебе остается только развалиться на стуле.
Муртузов понял намек.
– А что я моту сделать? Воевать с ним?
– Воевать? Ты? Залезть в свою скорлупу, съежиться, превратиться в комок. Да, да, в клубок мягких ниток, который страшнее колючего ежа. В клубок, в мягкий клубок, смотанный старухой вдовой из остатков негодной шерсти. Воевать будут другие, те, кто посильнее тебя...
Кямилов нервозно провел рукой по своим седеющим волосам. Он помрачнел и насупился. Потом велел Саррафзаде взять лист бумаги и продиктовал текст телеграммы. Кямилов жаловался на самовольные действия Мехмана, на развал работы в прокуратуре, на то, что молодой прокурор совершенно не справляется со своими обязанностями, не стоит на страже социалистической собственности. От имени райисполкома Кямилов требовал авторитетной комиссии из центра для проверки фактов на месте.
– Так или нет? – спросил он, искоса поглядывая на Муртузова и делая такую мину, точно проглотил кислое. – Пускай приедут, увидят на месте, какой вы представляете из себя клубок – колючий или не колючий... А то вы своими напыщенными речами только затуманиваете наши головы...
Муртузов низко опустил лысую голову, изображая смирение...
– Истинная правда. Ничего не скажешь.
– Он и тебе не дает работать, – продолжал Кями лов, поднимаясь во весь рост. – Ты старый, опытный следователь, а тебя на самом деле, как ты говоришь, впихнули в ореховую скорлупу. Нитки он вьет из тебя, делает из тебя детскую игрушку...
– Верно, ой, верно, – подтвердил Муртузов. – На самом деле, я стал игрушкой в его руках. У меня есть совесть, я это признаю. Вы же знаете, перед тем, кто изрекает истину, шея моя тонка, как волосок, – рубите.
– О, я вижу, что он и тебе надоел.
Муртузов провел ребром ладони по горлу.
– Клянусь, иногда я тоже хочу покончить с собой, как эта презренная Балыш.
– Кстати, а как с делом Мамедхана?
Муртузов опустил глаза.
– Он поручил это дело мне. Взвалил еще одну тяжесть на мои плечи...
– Как это он уступил тебе такой жирный кусок?
Муртузов самодовольно засмеялся. Он сморщил нос, как будто нюхал что-то скверно пахнущее.
– Там, где отдает кровью, он беспомощен, этот молокосос. Опыта нет. Барахтается, как дитя в пеленках. Вначале кичился, поднял шум-гам, хотел создать сенсацию, открыть Америку, потом запутался и, уезжая, поручил мне.
Тут Кямилов вспомнил историю с часами, которую рассказала ему Зарринтач. Он обратился к Саррафзаде:
– Скажи сестре, чтобы она еще раз как следует расспросила, – сказал он. – Понял? Пускай она задушевно побеседует с ней, выяснит все, понял?
– Зарринтач сделает, будьте спокойны.
– Надо ковать железо, пока оно горячо, – глубокомысленно произнес Кямилов и вытянутым пальцем указал на дверь.
Саррафзаде стрелой вылетел из комнаты и побежал к сестре. Он еще раз объяснил, какое значение придает Кямилов истории с часами.
– Ах вот что, теперь мне все ясно, – кивнула Зарринтач... – А я все думала, думала, с чего бы это начальник милиции зачастил ко мне в детсад!.. Ну да, конечно, Мехман испугался собственной тени и велел Джабирову уличить меня в чем-нибудь. Ну, если так... Хотя Зулейха-ханум, эта гордячка, теперь стала очень осторожна, ко мне не ходит и у себя принимает меня очень неохотно, все же постараемся как-нибудь поймать ее в капкан. Но ты знаешь, начальник милиции уже сколько дней не отстает, прямо сил нет...
Кемал Саррафзаде очень встревожился. Испуг отразился в его выпуклых девичьих глазах. Он спросил взволнованно:
– Ну и что? Что же он говорит – Джабиров?
– Проверяет... Все интересуется, разнюхивает, допрашивает тайком моих людей: не знаете ли вы, откуда эта норма поступает, да куда идет?.. Почему эти продукты куплены на базаре, с рук? Почему эта печать поставлена неясно? Откуда пятна на солнце? И тысяча тому подобных вопросов...
Но Кемалу было не до шуток.
– Сколько дней идет ревизия?
– Три дня уже.
– Чего же ты мне ни слова не говорила?
– Я говорила тебе вчера, но ты просто не в своем уме был, пришел выпивший. Красный был, как кумач...
– Не поставить ли в известность товарища Кямилова об этом?
– Нет..
– Почему?
– Есть причина.
– Какая?
– Тайна.
Кемал очень заинтересовался этой странной тайной сестры, но Зарринтач ни за что не хотела говорить. Она не могла довериться болтливому Кемалу. Пусть подождет. Когда она зарегистрируется в загсе, сделается официальной женой Кямилова, тогда и он узнает.
32
В приемной прокурора республики Мехман встретил товарищей, с которыми недавно учился. Некоторых он знал с детства, еще по школе.
Как ни старались молодые прокуроры держаться солидно, – ничего не выходило. Каждому хотелось поскорее узнать, как устроились остальные, и главное, самому поделиться впечатлениями о первых месяцах самостоятельной работы.
Все они, собравшись вместе, почувствовали себя снова студентами, особенно когда из кабинета с папкой подмышкой вышла та самая тетя-секретарша, которая раньше работала в деканате. С месяц назад ее перевелли из института в прокуратуру республики. Но она уже не называла их запросто по именам. Голос ее прозвучал торжественно и официально:
– Товарищи прокуроры, прошу вас, подойдите. Я отмечу ваши командировочные.
Молодые люди гурьбой подошли к ней. Мехману тетя многозначительно улыбнулась, но справляться о здоровье сестры и племянницы пока что не стала. "Поговорим позже", – шепнула она и, обратившись ко всем, заявила:
– Товарищи, прокурор республики сегодня занят на совещании в Совете Народных Комиссаров. Ваши доклады он заслушает завтра в двенадцать часов. Но я попрошу вас явиться гораздо раньше, – не позже одиннадцати. Я должна предварительно зарегистрировать явившихся, доложить о каждом из вас прокурору, сделать все как следует. – Она зажгла папиросу и задымила Прокурор лично просил меня создать железную дисциплину. Для этого меня и перевели сюда – в республиканский аппарат.
– О да, мы это чувствуем, – заговорил один из районных прокуроров, чуть подмигивая товарищам. -По всему видно...
– Без шуток – вы уже заметили? – спросила секретарша и громко, самодовольно засмеялась. – Да, я люблю порядок. Я умею его создать... Если вы понимаете, то в вашем росте на юридическом факультете я тоже приняла небольшое участие.
– О, вы сыграли не малую роль, а большую роль...
– Очень большую...
– В общем, кое-какую роль сыграла. – Тетя-секретарша раскатисто расхохоталась. – Все, все здесь мои дети, вернее, мои питомцы... Приятно видеть вас уже на самостоятельной государственной работе. Не так ли, ребята? Почему мне не радоваться за вас? Я ведь не совершила какого-либо преступления, чтобы бояться вас – грозных прокуроров, а? – И она снова пустила дым к потолку. – Только не опаздывайте завтра, приходите во-время, ровно в одиннадцать часов. Чтобы мы не потеряли ни одной минуты.
Бывшие студенты достаточно хорошо знали нрав тети-секретарши, они не стали слушать ее болтовню, договорились с Мехманом встретиться вечером и разошлись. Теперь тетя-секретарша могла вдоволь поговорить о сестре и племяннице. Она была очень обижена, что Зулейха даже не написала ей письма. "Вышла замуж и забыла свою тетю. Это ты, Мехман, виноват. Наверное, целые дни целуетесь..." – Она вынула из своей сумочки ключ.
– Это ключ от квартиры Шехла-ханум. Я переселилась к ней, чтобы присмотреть за вещами... Иди, Мехман, отдыхай, я вернусь рано... – Она вела себя, как заботливая родственница. – Приду с работы пораньше, ты подробно расскажешь мне о вашем житье-бытье.
Мехман пошутил.
– Разве можно, работая в прокуратуре, нарушать закон?
Тетя засмеялась. Разгоняя рукой табачный дым, она сказала:
– Ты такой же сухарь, каким был. Вернее, ты еще совсем младенец. Впрочем... – Она стала подетально разглядывать Мехмана. – Нет, какие-то перемены в твоем лице есть... Ты возмужал... Да и пора уже... Подумать только – прокурор! Женатый мужчина! Ну, бери ключ, не стесняйся. Ты же хозяин там... Подумать только, Шехла любит тебя не меньше, чем Зулейху... Я тоже к тебе неравнодушна... Я ведь обожаю Зулейху. Ну, иди, иди... Тетя скоро придет, хорошенько угостит тебя, а вечером вместе пойдем в театр. Или ты считаешь, что я уже старуха? Тебе не пара? Ничего, вечером в своем новом платье, в телесных чулках твоя тетя не уступит многим прелестным девушкам...
Мехману трудно было скрывать, что этот разговор его тяготит. Он продолжал шутить, но недовольная гримаса на лице выдавала его истинные чувства.
– Заниматься посторонними разговорами во время работы, – ой-ой-ой!..
– Ох, прокурор! – тетя кокетливо усмехнулась. – Не старайся прикидываться серьезным передо мной. Твоя тетя привыкла иметь дело с большими работниками...
Мехман протянул руку к своему чемоданчику.
– Ну, я пошел. Пока...
– Куда это? – встревожилась тетя и снова подвинула ключ к Мехману. Неужели ты променяешь чисто убранную квартиру на эту захудалую гостиницу "Шарк", где все остановились? Фу!
– При чем тут гостиница? Я пойду к матери. Для каждой птицы ее гнездо теплее других.
– Ах, ты имеешь в виду Хатун, – наконец-то догадалась тетя и кивнула завитой головой – Я слышала, что она вернулась. Недавно я даже зашла к ней сама, справилась о ее здоровье, но она сделала такую кислую мину... Ну, ничего, женщина она старая, неграмотная, ей можно простить. Не бойся, я не обижаюсь. Загляни к ней, только поскорее возвращайся. Работа работой, а отдых, развлечения тоже нужны человеку... Что скажут дома, если ты даже не развлечешься в Баку?
В это время задребезжал звонок. Секретарша растерянно вскочила.
– Одну мянуту, Мехман, подожди меня, – быстренько сказала она. Очевидно, прокурор вошел в свой кабинет через другую дверь.
Она швырнула в пепельницу окурок, испачканный помадой, и метнулась к кабинету. Мехман поскорее взял чемодан и вышел, не дожидаясь ее возвращения.
Матери дома не оказалось, на двери висел замок. Мехман разыскал дворника.
– Где это моя мама разгуливает? – весело спросил он. – В гости ушла, что ли?
Ответ дворянка огорошил его. Оказалось, что старуха Хатун поступила работать на швейную фабрику. Мехман оставил свой чемодан и вышел на улицу.
– Вот тебе и сын! – сказал дворник, обращаясь к жене. – Несчастная Хатун всю жизнь свою отдала ему, вырастила, сделала человеком, и на старости лет ей пришлось снова идти на фабрику. "Где мама?" Не стыдно ему спрашивать, взрослому мужчине: "Где мама?" А наш сын, чем он лучше этого? Он поступил точно так же: мы учили его, инженером сделали, а он нашел себе барышню с кудряшками, женился. А я как держал метлу в руках, так и теперь держу...
– Лучше самому, своим трудом зарабатывать себе на хлеб, – дипломатично ответила жена дворника. – Ты еще, слава аллаху, не калека, не нуждаешься в чужом хлебе... Пусть лучше он с женой приходит к нам на обед в праздник, чем мы к нему...
– Не о том я говорю. Нурийя, я говорю о благодарности детей... Разве я отказываюсь от своего отцовского долга? Душа моя всегда с ним. Свою маленькую зарплату, и то я не могу спокойно тратить, я и кушать спокойно не могу – кусок застревает в горле. Все думаю, может быть, сын мой нуждается в чем-нибудь... А он, разве беспокоится он так обо мне?..
Вдруг Мехман, так поспешно удалившийся, неожиданно вернулся.
– Дядя, вы не сказали, на какой фабрике работает мама?
Вид у Мехмана был удрученный, он не шутил больше, не смеялся.
Медлительный Нуру оперся о метлу и задумался.
– "Али Байрамов", кажется, говорила она. Так, жена, или я ошибаюсь?
– Ей-богу, Нуру, я в жизни не ходила в такие места, – с достоинством ответила Нурийя, желая уязвить Мехмана. – Базар и вот эта квартира на первом этаже – вот все что я видела на своем веку...
– Да, Али Байрамов, Али Байрамов, – уже твердо сказал Нуру, почесывая свою бороду. – Спасибо Советской власти! Она надежнее вас всех, сынок. Когда мы стареем, она дает нам пенсию или какую-нибудь легкую работу – вроде охранника, чтобы мы не скучали.
Мехман искоса посмотрел на дворника.
– Но ты не один такой. Возьми друга твоего, инженера Наримана, моего сына. Мы с покойным Мурадом, отцом твоим, даже имена подобрали схожие. Ты вот тут родился в этой квартире, а он – вон там. Всего два дня разницы между вами... Оба мы радовались, что судьба, подарила нам сыновей, опору на старости лет...
Мехман едва не сгорел от стыда. Он молчал, считав себя не вправе отвечать на полные укора слова Нуру. Старик посмотрел вслед уходящему Мехману и пожал плечами.
– Нариман рассказывал, что Мехман славится своим умением хорошо говорить – чуть ли не оратор. Но где его пламенный язык? Он нем, как рыба...
– Наверно, твои слова смутили его, Нуру. Он готов был провалиться сквозь землю...
– Этого мало, старуха.
– Что же ему еще делать, старик? На самом деле провалиться сквозь землю?
– Он ведь юрист, пускай защищается, пускай правдой ответит на правдивое слово.
– Невестка, невестка, невестка! Она вырывает сына из рук матери. Нурийя разволновалась и готова была прослезиться.
– А только что ты заступалась за сына. Говорила, он ни в чем не виноват...
– Таков уж удел матери. Она должна сына отдать другой...
– А дочь? А если бы у тебя была дочь? Тогда как?
– Дочь всегда ближе.
33
Мехман добрался до фабрики. Его направили к главному инженеру. Мехман постучал, осторожно приоткрыл дверь.
– Можно?
– Можно, – ответила молодая девушка в тюбетейке, сидевшая за столом.
– Простите, мне нужно видеть главного инженера.
– Входите. Прошу.
– А он скоро будет? – спросил Мехман.
– Кто?
– Главный инженер.
– Главный инженер – это я. – Девушка чуть усмехнулась. – В чем дело?
– Я хочу повидаться со своей матерью, Хатун Агададаш кызы. Приехал сегодня из района и не застал дома. Говорят, она работает на вашей фабрике.
Девушка взглянула на часы.
– Вам придется двадцать пять минут подождать.
– Но я очень спешу. Именно поэтому я и зашел к вам...
– К сожалению, я не имею права нарушать трудовую дисциплину. Ведь у нас производство. Ваша мать работает на конвейере. Через двадцать пять минут будет перерыв.
– Как я смогу ее найти?
– Ну, мы вызовем ее сюда... – Девушка заглянула в какой-то список. – Ей передадут, что вы здесь.
– Я подожду... – Мехман встал, собираясь выйти.
– Можете посидеть здесь. Вы мне не помешаете. – И девушка углубилась в свою работу.
Шум и грохот машин сотрясали здание. И где-то в шуме и грохоте, думал Мехман, была его старая мать, женщина, которой он был всем обязан и которую ничем не отблагодарил. Мехман томился. Каждая минута казалась ему часом. Наконец раздался гудок. Работницы высыпали из цехов на обеденный перерыв. Вскоре взволнованная Хатун вошла в кабинет. Она не заметила сына.
