Текст книги "Мехман"

Автор книги: Сулейман Рагимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Чем больше размышлял он, тем больше волновался, ощущая, как невидимый огонь охватывает его, как какое-то непонятное чувство овладевает всем его существо!.. Мехман метался среди этих могучих волн чувства, неиссякаемая страсть молодости побеждала его рассудок...

Он вернулся на пристань и, не замечая дороги, ничего не слыша, кроме гула собственного сердца, пошел к дому Шехла-ханум.

Мехман долго еще ходил по переулкам, стараясь обуздать таинственную силу, что вела его сюда, но все же после колебаний и блужданий он очутился в увешанной коврами комнате Шехла-ханум. Хозяйка встретила его очень приветливо, взяла за руку и, показав на стенные часы, с лукавой улыбкой спросила:

– О чем они говорят?

– Вы меня извините, я...

– Нет, не извиняться нужно, а понести наказание.

Зулейха, нарядно одетая, в каком-то необычайно красивом воздушном пестром платье, стояла, отвернувшись от Мехмана, и глядела через окно на улицу. Всем своим видом она показывала, что давно уже стоит здесь, давно поджидает и опечалена, оскорблена его запозданием...

Проворная Шехла-ханум подала чай, расставила на столе вазы с вареньем. Мехман рассеянно поблагодарил, но ни к чему не притронулся. Он чувствовал себя виноватым перед Зулейхой. Лучше бы она рассердилась, отругала его, а она молчит...

Становилось темно.

На улице зажглись фонари, засветились многочисленные окна. Город засиял яркими огнями.

Шехла-ханум сказала:

– Вы думаете, у меня других забот нет, как примирять обиженных? Я перехожу к делу – сестра принесла нам два билета в парк. Я хотела сама идти с дочерью, но потом увидела, что не подхожу к этой барышне-аристократке. И решила, что лучше вам пойти с ней, Мехман. Зулейха очень обрадовалась, но ты, Мехман, пришел с таким опозданием...

– Я был занят, я не мог... – сказал Мехман, не зная, как загладить свою вину. В замешательстве водя носком ботинка по узору ковра, он смущенно объяснил: – Откровенно говоря, я пришел только потому, что вы меня позвали, Шехла-ханум... Я решил зайти... чтобы поговорить открыто... чтобы все стало ясно...

Но Шехла-ханум не дала ему договорить:

– Как вы можете говорить открыто и ясно, когда еще даже не помирились? – Она взяла за руку Зулейху и Мехмана, полушутя, полусерьезно подвела их к двери и вытолкала на лестничную площадку.

– Я не судья вам. Ступайте, сами решите...

Волей-неволей спустились они вниз, вышли на улицу и подошли к трамвайной остановке. Пропустив несколько трамваев, они сели в сравнительно свободный вагон. Мехман рад был, что можно молчать. Так же молча вышли возле парка. Зулейха предъявила билеты, они вошли в узорчатые ворота и пошли по аллее, не произнеся ни слова.

Парк был полон музыки, звонкого смеха, шума голосов. На площадке крутилась карусель, плавно взлетали качели. Под тенистыми деревьями за столиками сидели люди, ели мороженое, пили лимонад.

От музыки, смеха, всего этого круговорота Мехмаяу становилось еще грустнее.

Как обиделась на него Зулейха! Как печальна она, как молчалива! С каждой минутой Мехман сильнее жалел ее, хотел успокоить, утешить. Девушка нервно теребила кромку платочка. И у Мехмана в груди поднималось какое-то теплое чувство, радовавшее и пугавшее его одновременно.

Под тенистыми кустами можжевельника стояла деревянная скамья на гнутых железных ножках. Они сели.

Молчание становилось все более тяжелым, более мучительным.

Вдруг Зулейха глухо заплакала:

– Я не могу так больше жить... я ужасно устала... Лучше мне умереть...

Мехман прижал голову Зулейхи к своей груди. Его дрожащие губы коснулись надушенных, благоухающих волос девушки.

Блуждая губами в этих тонких, как паутина, шелковистых волосах, он прошептал строку из Физули:

– Сердцем ответить страдающему сердцу...

10

Отпуск, предоставленный выпускникам юридического факультета, окончился, и в назначенный день все они снова собрались вместе. Вчерашние студенты получали направления на работу в районные и республиканские учреждения. По одному входили они в кабинет, где заседала комиссия. И выходили оттуда взволнованные, кто со счастливым, кто с задумчивым, а кто и с недовольным выражением лица.

Дошла очередь и до Мехмана. Он вошел. Прокурор республики, председатель комиссии, попросил его сесть.

– Профессор Меликзаде много говорил о вас, – сказал он, просматривая список. – Комиссия не возражает против его предложения об оставлении вас при кафедре для научной и преподавательской работы.

Раздумье отразилось на лице Мехмана. Прокурор, заметив это, спросил испытующе:

– О чем вы задумались? Вас не устраивает это предложение? Но вас характеризуют как человека с большими способностями и склонностью к научной деятельности. А в нашей республике большая нужда в правоведах-теоретиках.

– Я не достоин столь высокой оценки, – сказал смущенный Мехман. – На нашем факультете имеются отличники получше меня... А я... Я чувствую себя должником перед Родиной. Я не погасил свой долг...

Зазвонил телефон. Мехман не договорил. Прокурор республики взял трубку.

– Да, – ответил он, – Да, Мехман здесь... Как раз мы об этом беседуем... – Прокурор усмехнулся. – Другие ищут разных знакомых, ходатайствуют, чтобы остаться в городе, здесь, в аппарате. А этот... Но не беспокойтесь, профессор, мы не оторвем вашего любимого студента от научной работы...

Прокурор положил трубку и, обращаясь к Мехману, сказал:

– Это Меликзаде. Беспокоится о вас. Он уже несколько дней назад звонил мне. Мы разыскивали вас, но не нашли. Пока не догадались, наконец, что молодой человек после трудных лет учебы имеет право подышать немного морским воздухом, отдохнуть. – Прокурор засмеялся и переглянулся с членами комиссии – А что, на самом деле? Можно и отдохнуть! Молодость – весна жизни, чудесное время, Ведь это полный расцвет сил, – надо трудиться, творить, надо красиво и честно жить... Я желаю вам успеха – Не сомневаюсь, что, если мы из каждого выпуска будем оставлять на кафедре для научно-теоретической работы по нескольку человек, это будет очень полезно, очень полезно. И, думаете, только для теории, для студентов? Нет, для нас – практиков. Ведь наука, как светоч, озаряет практику. Итак, – обратился он к членам комиссии, оставляем его при институте? Возражений не будет?

– Но я хотел иначе построить свою жизнь, – возразил Мехман.

– Как же это иначе? – спросил прокурор. – Вас не устраивает наше решение?

– Пожалуйста, поймите меня правильно, – горячо сказал Мехман. – Я считаю, что нельзя, чтобы человек всю жизнь проводил в четырех стенах. Я хочу выйти на простор, поработать среди масс, простых людей. Хочу испытать на собственном опыте, что такое применение юридической науки на практике. А через несколько лет, если вы разрешите, я вернусь сюда, в Баку. В район я возьму с собой литературу и буду продолжать работу над ней. Поверьте, я долго думал, прежде чем решиться на это.

– Значит, вы своею собственной рукою закрываете двери, которые наука, так сказать, гостеприимно распахнула перед вами?

– Я хочу испытать себя, проверить силы, товарищ прокурор республики.

– Через сколько лет вы думаете вернуться? – спросил прокурор и в задумчивости потрогал свои короткие усики. – Не пропадет ли потом охота к научной работе, не будет ли поздно?

– Я бы хотел вернуться через два-три года.

– Это не малый срок. Но профессор Меликзаде очень настаивает на вашей кандидатуре. Он очень уважает вас...

– Я постараюсь оправдать это уважение. Я буду работать так, чтобы не стыдно было ни перед вами, ни перед ним.

– Да, это очень важно, это первое условие – безупречно жить и работать, – сказал прокурор, оглядывая

Мехмана. – Особенно в нашей работе. – Разговаривая, прокурор республики пробегал глазами длинный список свободных должностей в судебных учреждениях республики.

– Может, все-таки подумаете, молодой человек?

– Я уже подумал, мое слово твердо.

– Тогда, молодой человек, я направляю вас в хороший близкий район. Не стоит очень удалять вас от Баку, от профессора, чтобы вы не теряли интереса к научной работе.

– Мне безразлично – далеко ли я буду от Баку или близко, – ответил Мехман. – Но я хотел бы поехать в район, где обнаружены нарушения законности...

– Вот как?

Прокурор республики позвонил профессору. Они долго разговаривали. Мехман расслышал гневный выкрик профессора: "Ну, пусть поступает, как хочет!"

Прокурор снова просмотрел список районов.

– Раз уж вы упорствуете, я советую вам ехать вот сюда. – Он поставил карандашом на списке районов жирную точку. – Скажу вам откровенно, мы измучились с этим районом. Там без конца пачкают наши кадры...

Услышав эти слова, Мехман на мгновенье задумался. Хоть прокурор говорил намеками, но слово "пачкать" произнес с такой выразительной интонацией, как будто хотел предупредить Мехмана об ожидающих его трудностях. И перед глазами Мехмана снова встал образ старенькой учительницы Мелике-ханум.

– О чем вы задумались?

– Простите...

– Вы очень молоды, и поэтому я вынужден предупредить вас о сложности обстановки в этом районе.

– Ничего, я хочу поехать именно туда. Испытать себя, свои знания...

11

Мать Мехмана, раскрасневшаяся, озабоченная, собирала вещи сына, а молодая невестка причесывалась перед зеркалом, стоящим в углу. И вдруг она сказала:

– Я тоже поеду с ним...

– Куда, деточка? Пусть Мехман поедет один, устроится, найдет квартиру, а потом напишет, стоит нам ехать или нет.

В это время вошел Мехман, лицо которого выражало одновременно утомление и радость человека, добившегося своей цели.

– Ну, со всеми делами покончил, – сказал он, ликуя. – Завтра я выезжаю.

Он помог матери закрыть чемодан, поправил чехол.

– Мехман, я тоже поеду.

– Куда, Зулейха?

– С тобой.

– Пока не надо, Зулейха. Не стоит...

– Это будет своего рода свадебное путешествие. Если нам не понравится, мы вернемся.

– Это несерьезно...

– Я обязательно поеду, Мехман.

Мехмана трогало и радовало, что Зулейха не хочет с ним разлучаться. Но он беспокоился, что на первых порах может возникнуть на новом месте много неудобств, и поэтому решил сначала выехать один.

– А может быть, там условия совсем для тебя не подходящие? – продолжал он уговаривать Зулейху.

– Как бы там ни было, я поеду!..

Хатун поняла, что беспокоит ее сына, и вмешалась в разговор:

– Я не могу отпустить вас одних. Тогда и я поеду.

– Нет, мама, вы пека оставайтесь, – настаивала Зулейха. – Если там все будет в порядке, то я приеду и

заберу вас.

– Нет, нет, дочурка. Раз дело обстоит так, тогда и я поеду. Нельзя вас оставлять одних...

Когда Зулейха ушла к матери, Хатун взяла сына за руку.

– Я не могу, понимаешь, оставить вас одних, – сказала она. – Вы оба еще плохо знаете жизнь. Молоды. И потом, дай бог, чтобы все было хорошо. Не знаю, почему ты так поторопился, сынок, со свадьбой? Я ничего не говорю, Зулейха неплохая девушка, только вот мать ее Шехла-ханум... Слишком уж она гордая...

Мехман пропустил это мимо ушей и только попросил мать не беспокоиться. Хатун настойчиво говорила: "Не могу я оставить вас одних. Ни за что..."

Старуха храбрилась, уверяя, что поездка ее нисколько не страшит – к завтрашнему дню все будет у нее готово.

Время шло незаметно. Зулейха бегала по магазинам, делала последние покупки. Мехман запаковывал нужные книги.

Пришел час отъезда. Билеты уже были приготовлены, чемоданы уложены. Они вынесли вещи на улицу, заперли дверь. Хатун еще раз проверила замки, попрощалась с соседями. Поручая свой дом дворнику Нуру, она дрожащим от волнения голосом сказала:

– Нуру-кардаш, ради аллаха, берегите наш дом, чтобы нечестная рука ни до чего не дотронулась...

– Будьте спокойны, Хатун-баджи, – затараторила Нурие, жена дворника, опередив своего медлительного мужа... – Пусть там будет полно золота, все равно никто не дотронется.

– Какое там золото, Нурие-баджи? Золота у нас нет. Но не хочется, чтобы грязными руками шарили по вещам, нажитым честным трудом,

– Будем следить, как за своим собственным домом, – пообещала Нурие, обняв Хатун. – Счастливого пути.

И обе женщины заплакали. Дворник тоже утер глаза. Хатун сказала:

– Мне кажется, я прощаюсь с вами навеки.

– Нам тоже трудно расстаться с вами, – ответил Нуру, покашливая от волнения. – Но, как говорится, надо...

– И, как назло, Наримана нашего нет дома, – с досадой проговорила Нурие. – Хоть помог бы вам донести вещи до вокзала.

Нуру сам взялся за чемоданы.

– А я что – не мужчина, что ли? Я сам провожу нашу сестру и дорогого мальчика...

Когда они пришли на вокзал, там уже поджидали их Шехла-ханум и тетя-секретарша с большим букетом цветов.

Подали состав. Шумно запыхтел паровоз. Мать Мехмана впервые выезжала из города. Шум и сутолока на вокзале пугали ее. Она побледнела и старалась стоять ближе к сыну. Но Шехла-ханум и тетя-секретарша оттеснили ее, всецело завладев Мехманом.

– Мехман, дорогой, не забудь, что Зулейха немного избалована. Я ничего для нее не жалела. Смотри, чтобы она не заболела.

А тетя-секретарша прерывала сестру и, то трогая пуговицы на белом пиджаке Мехмана, то дергая его за рукав, говорила:

– Я попрошу разрешения у профессора – он мне не откажет – и в августе приеду к вам погостить на недельку. Хочется полюбоваться на ваше счастье, на ваши поцелуи. Но если что-нибудь случится, дай мне знать, я прилечу, как птица Зумруд. И потом, не унывай, Мехман, если по работе у тебя будут неприятности. Вы с Зулейхой мне самые родные. Если даже у вас будет ко мне просьба, большая, как гора, я все равно ее выполню. Слава аллаху, я имею влияние в аппарате. Вы ведь знаете, Мехман, дорогой мой, что заместитель Абдулкадыр наш человек, он зять моей двоюродной сестры.

Зулейха чуть насмешливо улыбнулась и сказала тетке:

– Большое спасибо. Но я надеюсь, нам не придется беспокоить вас. Мы ведь не маленькие. И потом, наша мать с нами.

Шехла-ханум посмотрела на Хатун, стоящую с растерянным видом около вещей. Громкий голос возвестил по радио, что посадка начинается. Бедная Хатун вздрогнула. Люди двинулись к вагонам. Шехла-ханум поцеловала сперва Зулейху, потом Мехмана, наконец, повернулась к Хатун:

– Послушай, бабушка, раз уж ты вздумала ехать, то хотя бы береги детей, следи за ними как следует... Я потому так говорю, что ты немного рассеянна...

Хатун повернулась, сурово посмотрела на разнаряженную Шехла-ханум и, видимо, хотела ей резко ответить, но сдержалась.

– Я говорю, береги детей, ты слышишь?

Хатун опять промолчала.

– Мама! – умоляюще произнесла Зулейха, заметив, как насупился Мехман.

Но Шехла-ханум не смутилась. Приняв надменную позу, она повторила:

– Зулейха совсем дитя, а Мехман будет много работать. Кто-то должен следить за его отдыхом. Вот о чем я говорю, бабушка.

Вошли в вагон. Тетя-секретарша бросилась целовать Зулейху в Мехмана, Зулейха сердито отстранила ее:

– Ну что вы, тетя. Не в Москву же мы едем, в конце концов...

12

В районе никто не ждал приезда Мехмана.

Председатель райисполкома Кямилов не раз советовал следователю Муртузову переселиться в квартиру бывшего прокурора. Но осторожный Муртузов оставался в своей старой квартире на окраине села.

– Послушай, Муртуз Муртузов, уйдешь ли ты, наконец, из своей развалины в благоустроенный дом? – удивлялся Кямилов.

– Благодарю вас, товарищ исполком, но я переселюсь только после того, как пришлют мое утверждение... Оставлю я старое гнездо, перееду, а тут вдруг пришлют нового прокурора, и он попросит меня назад. – И Муртузов уныло спросил: – Что тогда?

– Такие вопросы решаются на местах, – горделиво ответил Кямилов. Послушай, Муртузов, в конце концов, мы не маленькие люди, кое-что весим, а вот говорим тебе, уже не первый раз объясняем, можно сказать, весь коран тебе прочитали, а ты только глазами моргаешь... Да разве так можно, Муртузов? Разве можно быть таким скептиком, таким мнительным?.. Такое дело решается здесь, в местных организациях. Как могут кого-нибудь прислать оттуда, из центра, если мы местная власть – решили по-другому? Ведь недаром говорят: "Власть на местах!" Да я сам, когда еду в какое-нибудь село, прежде всего заглядываю к председателю сельсовета. Почему, спрашивается? Потому, что он – основа основ, он – фундамент. Сколько лет уже ты работаешь следователем, а все топчешься на одном месте. Должен ты когда-нибудь пойти вперед или не должен?

– Я очень признателен, клянусь вам. Я сегодня товарищу райкому уже говорил, как я благодарен вам, прямо готов поклониться от неба и до земли, так благодарен, – пролепетал Муртузов.

– Ты благодарил в райкоме? – возмутился Кямилов. – Послушай, будь, наконец, человеком, имей совесть! Ведь это я лично выдвинул твою кандидатуру. Ну да, поднял этот вопрос на бюро, сказал о тебе секретарю Вахидову. Да, да, я ему так и сказал: этот Муртузов кристально чистый, он работает честно, на совесть, должен он идти вперед или должен повернуть вспять? Только после того, как я этот вопрос поставил и ответил кое-кому на кое-какие возражения, мне удалось доказать, что этот человек должен пойти вперед. Конечно, ты должен двинуться вперед.

– Вы знаете, товарищ Кямилов, ваши слова для меня выше вот этих снежных гор, что видны из окна. Так я их ценю. Кто-кто, а вы-то знаете, что вся работа прокуратуры целиком зависит от следователя... Я заверяю вас, что до последней капли крови буду бороться со всякими негодяями, со всяким охвостьем. Я уничтожу все остатки кулаков – мулаков!

– Вот это верно! Надо раз навсегда покончить с ними, вырвать их с корнем, сложить костер и сжечь, чтобы больше никогда не росли.

– Честное слово, товарищ Кямилов, с тех пор как я стал советоваться с вами, я правильно веду дела. Ни разу не было, чтоб наверху, в Верховном Суде, отменяли наши решения и придирались хоть к чему-нибудь.

– Недаром говорят: чем больше советуешься, когда шьешь платье, тем просторнее оно сшито и лучше сидит, – сказал Кямилов и важно прошелся по комнате. – Хотя я не юрист, но посоветовать всегда могу. Кое-что и мы понимаем. Правда, я не учился в специальной школе, но практика наша могучая вещь, книги – ничто по сравнению с практикой.

– Это бесспорно, это несомненно, товарищ председатель, – Муртузов прямо-таки из кожи вон лез, стараясь выслужиться перед Кямиловым.

– Практика – это все! Но нужно откровенно сказать, что, кроме практики, нужна еще ваша светлая голова. Десять лет молодые учатся в школе, зубрят учебники, кончают разные курсы и техникумы, возвращаются, а смотришь – не могут даже найти вора, укравшего курицу.

Кямилов снисходительно подтвердил:

– Да, насчет головы ты прав. Без головы не то что курицу, но и петуха не найдешь, друг мой... Конечно, юрист должен разбираться и в яйцах. А то подумай: откуда вылезет курица, если не будет яйца? Юрист должен знать, что раньше появилось на свете: курица или яйцо?

Муртузов даже рот разинул от удивления. С большим интересом он спросил:

– Товарищ председатель, вы, наверное, знаете: что было раньше – курица или яйцо? На днях в столовой поднялся из-за этого спор. Но никто не мог конкретно и ясно ответить на этот вопрос.

– Курица вышла из яйца, яйцо вышло из курицы. Что же тут непонятного? спокойно и уверенно ответил Кямилов.

– Все-таки, что раньше, что позже? Как тут разобраться, уж вы-то, конечно, знаете, товарищ Кямилов.

– Одновременно! Оба раньше и оба позже. Понятно или нет? Тут диалектика! Дошло это до тебя?.. И что ты ко мне пристал с этой курицей и с яйцом? Мы говорим о юристах, а ты, невежда, сын невежды, вдруг завел спор. Даже такой пустяк тебе непонятен...

– Понятен, клянусь!... Теперь мне все совершенно ясно.

– Еще бы, тупая черепаха, и та знает, что такое курица и что такое яйцо. Кому нужна пустая, бессмысленная болтовня?

– Верно, верно. Вы целиком и полностью правы, товарищ Кямилов.

– Чем спорить попусту со мной, учи теперь других, объясни им, внушай, пусть и они растут... Пусть становятся культурнее...

– Э, по совести говоря...

– Ну? Что по совести говоря?

– По совести говоря, я никогда не прячу свои знания от других. Но люди такие неблагодарные...

– Причем тут благодарность? Ты дай людям знания, пусть кто может усвоит. Мудрому достаточно намека, а дурака хоть дубиной бей – не втолкнешь. Что ж, пусть обижаются тогда сами на себя.

– Но не у всех же такая мудрая голова, как у вас, товарищ Кямилов. Как будто вы сами, собственной рукой, сотворили этот мир – все знаете, клянусь!

– Ладно уж, ладно, не слишком раздувай мои заслуги...

Председатель райисполкома лениво возразил Муртузову, но вид у него был при этом такой, словно он проглотил кусочек сливочного масла. Даже глаза заблестели.

– Так я тебе советую, – сказал Кямилов на прощание, – переезжай в квартиру прокурора. Не будь трусом...

Все же Муртузов колебался.

– Квартира не уйдет от меня, – думал он. – Все равно она будет моей. Не к чему торопиться.

Хотя Муртузов и скрывал своя мысли, не говорил об этом открыто, но он был совершенно уверен в том, что получит назначение на должность районного прокурора. Эта мечта преследовала его день и ночь. Он даже расписался для пробы несколько раз на листе чистой бумага: "Районный прокурор Муртузов", но все же, полюбовавшись на свои закорючки, бумагу сжег.

И вдруг приехал новый прокурор и сразу же приступил в работе. Приезд Мехмана подействовал на Муртузова, как выстрел в спину. "Эх, если не везет человеку – так не везет! – с горечью думал Муртузов, – Но ведь Абдулкадыр мне обещал... Впрочем, что может сделать Абдулкадыр, если он только заместитель прокурора республики, а прокурор его не любит? Ну и время настало! Он должен, бедняга, отчитываться в каждом своем шаге..." У Муртузова душа болела не столько за Абдулкадыра, сколько за себя. "Что он, бедный, может сделать? Важно не то, сколько раз ты кидаешь сеть – в море, важно – попадается ли рыба... Кямилов здесь, Абдулкадыр там – оба старались, а сеть все пуста! Другим попадаются золотые лососи, а в мою сеть даже серые миноги не идут. Нету мне счастья, не попадается такой улов, чтобы я посмотрел и вздрогнул от удивления... Нет, я как огромный камень – всегда на одном месте. Недаром люди говорят: "Стоит упасть камню, как он всей тяжестью прирастает к месту". Но на сколько лет, на сколько зим? Ведь у камня нет души, нет желаний, а я живой человек... Значит, нужно убрать с моего пути этого приезжего кудрявого парня. Но как? Надо затаиться, подобно змее, обвить его и ужалить... Завоевать его уважение, заручиться его доверием и тайком, исподтишка ввести в его тело смертельный яд так, чтобы поразить в самое сердце. Не могу же я все время – от Адама и до крушения мира смиренно ждать! Я тоже хочу жить..."

Но Мехман, разумеется, и не догадывался, о чем думал следователь, встретивший его столь угодливо и радостно:

– После бывшего прокурора Залова квартира стояла все время запертой. Видите, даже обои отсырели, висят кусками... Да и что это за квартира для бакинца... Одна комната и кухня.

– У меня семья маленькая, нам хватит, – беспечно ответил Мехман. – К роскоши я не привык.

– Ну да, ну да, – задумчиво произнес Муртузов, наблюдая, как Зулейха тщетно старается хоть как-нибудь украсить свое неприглядное жилье.

Он позвал курьера прокуратуры, странного человека в калошах, и сказал неопределенно:

– Слушай, Калош. Надо помочь. Люди на новом месте, никого и ничего не знают... Понял?

Калош был достаточно хитер, чтобы надуть самого Муртузова, не то что такого птенца, как новый прокурор. Он и без намека все хорошо понял.

– Если старой хозяйке или молодой что-нибудь понадобится, пусть только крикнут: "Калош", я всегда здесь, во дворе, – сказал он. И подмигнул Муртузову, давая понять, что следователю не о чем беспокоиться. Калош скоро разберется, что это за люди приехали и с чем их едят...

13

Хоть Мехман и устал с дороги, но встал рано. Он выглянул в окно. Человек в калошах подметал двор прокуратуры, собирал бумажные клочки, папиросные окурки.

Он всячески старался втереться в доверие приезжих, показать себя душевным другом семьи.

– Дочь моя, ты не смущайся, – просил он Зулейху, – все, что нужно тебе, хоть птичье молоко, скажи мне, я достану!

– Спасибо, дядька, – отвечала Зулейха, едва сдерживая себя, чтобы не смеяться. – Мы всем довольны.

Не жалея сил, человек в калошах помогал им вчера устраиваться на новом месте, приводил в порядок квартиру, носил воду, вколачивал гвозди.

И сегодня добрая Хатун сказала:

– Смотрите, этот человек, наверное, не ложился. Уже принес нам воду из родника и разжег уголь, чтобы вскипятить чай, а теперь метет двор...

– Надо поблагодарить его, – сказал Мехман. – Накорми его, мама, получше, пусть останется довольным. Он беспомощный какой-то, оборванный, очевидно, родных у него нет...

Зулейха тоже взглянула в окно. Она не могла удержаться от смеха при виде этого человека в старых калошах, привязанных к ногам веревкой, в узких брюках галифе с заплатками на коленях, в старой, поблекшей на солнце и такой же помятой, как его морщинистое лицо, кепке.

– Ой, Мехман, этот курьер не сможет даже поднять твои своды законов, кокетливо говорила она, заливаясь смехом. – Какой-то весь пестрый, разноцветный.

– Нельзя смеяться над стариком, – серьезно сказал Мехман.

– Правда, очень странный старик, ну что-то вроде орангутанга...

– Нехорошо, Зулейха.

– Я ведь шучу, Мехман.

– Можно шутить, не оскорбляя достоинства человека.

– Ой, ты даже дома не забываешь, что ты прокурор...

Мехман улыбнулся Зулейхе и с шутливой беспомощностью развел руками: "Ничего, мол, не поделаешь".

Зулейхе хотелось поболтать немного с мужем. Но Мехман торопился. Он наспех выпил стакан чаю и пошел в прокуратуру. Человек в калошах прервал свою работу, вытер пот со лба и сказал:

– Добро пожаловать, сынок, все тут твое и контора, и земля эта, и двор – все для тебя.

Мехман поблагодарил старика за доброе пожелание.

– Жизни не пожалею за тебя, – бросил ему вслед человек в калошах: Ты – сын моей сестры.

В прокуратуре Мехмана уже поджидал почтительный Муртузов.

– Пожалуйста, товарищ прокурор, пожалуйста, – провожая Мехмана в кабинет, приговаривал он. – Сколько месяцев уже я вас жду. Несколько раз мне предлагали переселиться в вашу комнату, то есть туда, где вы сейчас живете. Я категорически отказывался, говорил, может быть, новый прокурор завтра-послезавтра приедет, где же он тогда поместится? Между нами, товарищ прокурор, скоро вы сами убедитесь, здесь для юристов не создано никаких условий.

Мехман уселся за свой стол.

– Юристы должны сами создавать себе условия.

Муртузов прищурился:

– Легко сказать, а если не помогают? – он пожал плечами. – Я, например, считаюсь плохим человеком в этом районе только потому, что слежу за законностью. Вы, товарищ молодой прокурор, скоро сами увидите, как здесь все самоуправничают. Телефонистки, и те выдумывают свои правила...

– Ну, этому мы положим конец. Извращать закон не позволим, – сказал Мехман с юношеской запальчивостью и деловитым тоном попросил: "Дайте мне, пожалуйста, дела..."

Несколько озадаченный тем, что новый прокурор не расспрашивает о районном начальстве, а сразу приступает к работе, Муртузов открыл шкаф и начал доставать оттуда груды папок.

– Все эти дела возбуждены местными организациями.

– В первую очередь дайте те, где мерой пресечения избрана изоляция...

Мехман начал читать. Зазвонил телефон. Мехман взял трубку.

– Да, я – районный прокурор.

– Говорят с почты. Это монтер, – раздался голос в трубке. – Начальник поручил мне особо проверить ваш телефон. Хорошо ли он работает? Мы как раз получили новые трубки. Какие трубки? Телефонные. Сейчас приду, заменю...

– Благодарю вас...

Муртузов с усмешкой заметил:

– Начальник почты проявляет усердие: как только придет новый ответственный работник, сейчас же меняет телефонную трубку.

Мехман не ответил. Он снова принялся читать дела, испещряя поля своими замечаниями и пометками.

– В ближайшие дни эти дела должны быть тщательно проверены, – вдруг резко сказал он. – Мне кое-что не нравится... Ни в коем случае нельзя допускать какого-либо произвола по отношению к советским гражданам – Мы поставлены сюда для того, чтобы прежде всего следить за правильным осуществлением закона.

Следователь Муртузов глубоко вздохнул:

– Эх, поработаете, сами увидите... Убедитесь... Хорошо, что вы приехали... Все увидите, все... Не раз я говорил бывшему прокурору Залову, что нельзя подчинять закон воле разных лиц. Не послушался он меня, и что получилось? Дела запутал и сам запутался.

Мехман исподлобья посмотрел на следователя.

– Вы, по-моему, были его заместителем? – спросил он.

– Да, конечно, был заместителем. И сейчас я заместитель. Но не все считаются с моим мнением... – Съежившись под испытующим взглядом Мехмана, он льстиво сказал: – Честное слово, с первой минуты, как вы появились здесь, я почувствовал к вам симпатию... Даже ночью мне снились, ей-богу... Извините, утром жене Явер рассказывал, что моим начальником будет очень способный молодой человек... И вот сейчас я смотрю, вы на самом деле хотите работать самостоятельно, ни с кем не считаясь...

Мехман все еще перелистывал дела.

– Ведь вы сами ведете следствие? А почему неясно зафиксировано? Не все можно понять...

– А разве дают зафиксировать все ясно?

– Надо писать возможно понятнее. Ведь это не просто листы бумаги. Мехман похлопал рукой по делам. – Каждая строчка этих протоколов – судьба человека, а может быть, – и целой семьи! Следователь не может обвинять голословно. Надо добиться признания вины, глубоко мотивировать, а потом уже наказывать. Снимать с работы невиновного человека, изолировать его – кому это нужно? – Мехман поднял голову и посмотрел следователю прямо в лицо. Нельзя играть шутки с невинным человеком, никак нельзя, товарищ следователь.

Муртузов вздрогнул, как будто по комнате пронесся холодный ветер.

– Как можно? Еще бы!

– Да кто же поверит в правосудие, если виновный будет ходить на свободе, а невинный сядет в тюрьму, – продолжал сурово Мехман.

– Я только прошу вас, товарищ прокурор, поставить с самого начала в известность исполком о ваших планах. Не подумайте, что я хочу свалить всю вину за беспорядки в прокуратуре на других, посеять раздор между вами и районными организациями. Упаси бог... Я был здесь одинок, беспомощен, на меня оказывали большое давление... может быть, я тоже кое в чем повинен... Голос у Муртузова задрожал: – Может быть, и я предстану перед вами как обвиняемый за злоупотребление своей властью, своим служебным положением.

Мехман молча продолжал заниматься своей работой. Муртузов постоял немного молча и вышел. Спустя некоторое время снова зазвонил телефон. Мехман услышал утомленный, хриплый голос:

– Это ты, Муртузов?

– Нет, говорит районный прокурор.

– Слушай, дорогой, передай, пожалуйста, трубку Муртузову.