Текст книги "Самая лучшая месть"

Автор книги: Стивен Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Часть вторая
Необходимая ложь

Глава 10

Табличка у входной двери на кирпичной стене старого, в викторианском стиле, дома на Уолнат-стрит в центральной части Боулдера разделена на две части. Верхняя половина содержит такую информацию: «Доктор Алан Грегори», нижняя гласит: «Доктор Дайана Эстевес». Первоначально мы с Дианой подумывали о том, чтобы добавить к именам краткое пояснение, что-нибудь вроде «Клиническая психология», но так увлеклись спором о том, чье имя должно быть вверху, а чье внизу, что в итоге упустили из виду главное.

За нас все решил мастер, взявшийся за изготовление знака. В результате получилось так, что несведущий прохожий вполне мог принять нас за пару, например, геологов-нефтяников.

Что касается нашего спора, то здесь пришлось прибегнуть к классическому средству. Правда, учитывая, что одним из спорящих была Дайана, монетку пришлось бросать не один раз, а три. Дважды победил я – и мое имя украсило верхнюю половину таблички. Впрочем, впоследствии побежденная сделала все, чтобы я пожалел об одержанной победе.

В тот жаркий летний день одной из моих пациенток была женщина, твердо уверенная в том, что существует один-единственный правильный способ закладки тарелок в посудомоечную машину. Не более предпочтительный, а именно правильный. Про себя я называл ее Кухонная Леди. Детали доказательства, которые она обрушила на меня в свой первый визит, были настолько ошеломительны, что, признаюсь, не задержались в моей памяти, но один из наиболее страстно отстаиваемых ею пунктов основывался на некоей таинственной концепции под названием «закладка посуды».

Концепция эта с завидной регулярностью возникала в ходе наших последующих встреч. Нечего и говорить о том, с каким нетерпением я ждал очередной возможности обсудить ее.

Моя пациентка упрямо доказывала, что каждый, кто не загружает посуду в машину должным образом, либо не имеет понятия о том, как это нужно делать, либо, что более вероятно, является полным идиотом. В данном конкретном случае мы имели дело со вторым вариантом, причем в роли идиота выступал не кто иной, как муж моей Кухонной Леди. Своеобразие ситуации состояло в том, что она вовсе не ставила под сомнение умственные способности супруга и даже полагала, что интеллектуальные достоинства являются одной из наиболее привлекательных его черт. При этом нежелание загружать тарелки в правильном порядке служило неоспоримым доказательством того, что он не любит ее по-настоящему.

Его точка зрения, как следовало из комментариев моей пациентки, сводилась к тому, что существует множество способов загрузки посудомоечной машины и что разумные люди, вполне естественно, могут расходиться в оценке их практичности и целесообразности. Насколько я мог понять, вышеозначенный супруг отказывался идти на какие-либо компромиссы по спорному вопросу и не желал, чтобы степень его любви измерялась с помощью столь сомнительных средств.

В тот жаркий летний день монолог моей пациентки завершился тем, что она попросила меня определиться по вопросу отношения к изложенной проблеме. Впрочем, точнее будет сказать, что от меня настоятельно потребовали подтвердить законность ее точки зрения. Являюсь ли я сторонником ее метода, единственно правильного и принимающего во внимание вышеупомянутую концепцию, или же защищаю некий иной радикальный или даже губительный способ, следуя в этом примеру ее идиота-мужа?

Искусно уклоняясь от прямого ответа – сознаюсь, что в предыдущие визиты я как-то пропустил мимо ушей основные особенности посудозагрузочного этикета и в силу недостаточной информированности не мог сделать рациональный выбор между различными методологиями, – я высказался в том смысле, что она, несомненно, права, делая со мной то же самое, что делает и с собственным супругом.

– Что? О чем это вы говорите?

Кухонная Леди изумленно посмотрела на меня, не понимая, к чему я клоню.

Пришлось повторить. Иногда прием мягкого несогласия срабатывает.

Но не в этом случае. Она все еще ничего не понимала.

Я попытался объяснить:

– Мне представляется, что вы решили приравнять любовь мужа к его согласию загружать посудомоечную машину в соответствии с вашими желаниями. Теперь, похоже, вы намерены поставить мои профессиональные возможности в зависимость от того, разделяю я или нет вашу точку зрения по тому же вопросу.

Закончив, я откинулся на спинку стула, ожидая, что своей интерпретацией вполне заслужил одобрительной реплики, например, восхищенного «О, какой же вы умный».

Ничего подобного не произошло. Вместо комплимента моей гениальности я услышал короткий горловой звук и удостоился взгляда, который бросают на нагадившего на ковер щенка.

– Уж не хотите ли вы сказать, что я приму ваше согласие с моим методом закладки посуды за признание в любви?

Профессиональная этика требует от психотерапевта ставить на первое место интересы пациента, но в тот момент я не мог не посочувствовать ее идиоту-мужу.

Я сделал кое-какие пометки в блокноте, ответил на пару звонков, договорился о времени встречи с новым пациентом и собрался уходить. Захлопнув дверь офиса, я увидел выходящую из машины Дайану Эстевес, мою как бы партнершу по психологической практике. Мы так долго были друзьями и коллегами, что оба потеряли счет годам нашего знакомства. Приятное чувство.

Хотя мы и работали порознь и совершенно независимо, маленький домик в викторианском стиле на Уолнат-стрит в центре Боулдера принадлежал нам обоим. Помимо наших офисов, в нем разместилась контора нашего съемщика, крохотного, похожего на гнома пакистанца, который на протяжении последних пятнадцати месяцев использовал нашу мансарду под какой-то бизнес, имеющий отношение к безопасности в Интернете. В первые пару недель мы с Дайаной пытались понять стратегию его бизнеса, но ломаный английский пакистанца и наше полное невежество в технических вопросах стали непреодолимым препятствием на пути нашего любопытства.

Жара стояла невыносимая. На стене ветхого гаража, строения, которое по всем показателям уже должно было рухнуть под напором зимних ветров, висел громадный, поразительно безвкусного вида термометр с рекламой сигарет – «„Лаки страйк“ – отличный табак». Заглянув за угол, я посмотрел на него и убедился, что окружающий меня воздух прогрелся на девяносто шесть градусов. И это в тени.

Дайана открыла дверцу «сааба» и выступила на тротуар, сопровождаемая тепловыми волнами, которые испускали обитые кожей сиденья. Я распахнул дверцу своей машины, хотя мои сиденья покрывали обычные матерчатые чехлы.

– Привет, – сказала она. – Давненько тебя не видела.

– Да, мне тоже тебя не хватало. Знаешь, у нас с Лорен все перепуталось. Мы оба только и делаем, что перекраиваем графики, пытаясь проводить побольше времени с малышкой. У вас с Раулем все в порядке?

– Да, конечно. Этот новый бизнес требует постоянных разъездов. Но все хорошо. Как Грейс?

– Это какой-то ужас. Растет. Ходит, говорит…

– Писает и какает.

Наши с ней представления о родительской доле никогда не совпадали. В основном потому, что она больше концентрировалась на подгузниках и тому подобном.

– И это тоже, – согласился я, кидая на заднее сиденье свой летний дипломат. – Скажи, тебя работа когда-нибудь достает?

– Ты имеешь в виду нашу работу?

– Да.

Она взглянула на часы, потом посмотрела на меня и неожиданно сказала:

– А ну-ка сними очки.

Я послушно сдвинул их на лоб.

– Так я и думала. У тебя есть время пропустить по стаканчику?

Я бросил взгляд на часы. Предложение звучало заманчиво. Интересно, что такое она увидела в моих глазах?

– Что ж, было бы неплохо. Я только позвоню Вив и предупрежу, что буду чуть позже.

– Это ваша няня, да? Не хотелось бы оказаться впутанной в какую-нибудь интрижку с любовницей.

– Мы с Лорен считаем Вив нашей спасительницей и богиней. Но при посторонних называем ее няней. Это более привычно.

– Ты хочешь поесть? Я весь день представляла, как прихожу в «Эмилиану» и заказываю все, что они могут предложить. Так что ты можешь спасти меня от меня самой. Как насчет того, чтобы прогуляться до «Трианы»? Конечно, там нет десерта из шести блюд, как в «Эмилиане», но я могла бы в качестве утешительного приза обойтись тапас[8]8
  Легкая закуска, призванная умерить аппетит, вызываемый аперитивом. – Примеч. ред.


[Закрыть] и шерри. – Она помахала рукой перед разгоряченным лицом. – Все равно для полновесного обеда сегодня слишком жарко.

Полное название упомянутой Дайаной «Эмилианы» звучало так: «Дом сладостей и ресторан „Эмилиана“». Моя жена, Лорен, говорила, что владельцы поступили совершенно правильно, поставив на первое место именно десерт.

– Любишь шерри? – спросил я.

– Нет. Я люблю пиво. Но в сочетании с тапас шерри звучит лучше. Ты так не думаешь?

– Это Рауль так говорит?

Семья мужа Дайаны была откуда-то из-под Барселоны.

– Нет, он говорит «снэки» и «пиво». Но я-то знаю, что ему просто нравится злить меня.

* * *

От «Трианы» до главного торгово-развлекательного центра Боулдера буквально рукой подать. Несколько лет назад ресторан поглотил то, что на протяжении десятилетий было едва ли не достопримечательностью города: букинистический магазин «Стейдж-бук хаус».

Бар был почти полон, но Дайана все же отыскала пару свободных мест за уютным столиком в том самом месте, где когда-то, во времена процветания «Стейдж-бук хаус» я отыскал подлинное сокровище: политические карикатуры девятнадцатого века. Моя спутница помахала рукой, подзывая официантку, достаточно молодой возраст которой позволял надеяться, что нас обслужат еще до ее кончины, потом повернулась ко мне:

– Думаю, для шерри сегодня слишком жарко, так что я тоже возьму пиво.

Решительное выражение ее лица произвело на меня должное впечатление.

– Хорошо, пусть будет два пива.

Дайана первой схватила со стола меню.

– Ты не возражаешь, если я закажу тапас?

– Разве от моих возражений что-то изменится? Валяй, заказывай, но смотри, чтобы хватило нам обоим. И не забудь, что я не люблю оливки.

– А я уже позабыла. Ага, ты ничего не имеешь против оливкового масла, но не ешь оливки. Так? Кстати, чем тебе не нравятся оливки?

– Ты действительно хочешь это услышать?

– Пожалуй, нет. Итак, Алан, ты устал от работы? Спекся? Или все дело в кризисе середины жизни?

За годы общения с Дайаной я привык к тому, как она излагает мысли, и приобрел определенный навык, позволявший не спотыкаясь следовать по петляющей тропинке ее логики.

– Может быть. Не знаю. Вообще-то я об этом не думал, но, возможно, в твоем предположении что-то есть.

Я никогда не считал себя человеком, склонным сомневаться в своей профессиональной пригодности или терзаться сомнениями по поводу избранного пути, но все же потратил несколько минут на то, чтобы ввести Дайану в курс дела. Я рассказал ей о пациентке, считающей своего мужа идиотом, и о дилемме с загрузкой посудомоечной машины, попытавшись таким образом прояснить для собеседницы ситуацию, которая подорвала мою веру в собственные силы.

– Рауль бы с ней согласился. Иногда я ловлю его на том, что он переставляет после меня грязные тарелки в посудомойке.

– Нет, нет, нет! – запротестовал я. – Разница в том, что Рауль не считает тебя ущербной из-за того, что ты не так поставила тарелки, как не считает и твою неспособность освоить правильную технику их закладки доказательством того, что ты его не любишь.

– Ошибаешься, – возразила Дайана. – Рауль определенно считает меня ущербной, но он считает меня ущербной независимо от того, как я ставлю эти дурацкие тарелки. Он все равно меня любит. Почему он все равно меня любит? Потому что мои недостатки не перевешивают моих достоинств. Между прочим, именно в этом и состоит, как говорил Фрейд, психическое здоровье – ощущать себя достойным, несмотря на недостатки.

– Нет, Дайана, Фрейд так не говорил. Он говорил, что психическое здоровье – это способность любить и работать. Но в остальном ты права. Именно это я и пытался сказать. Молодец. Запиши себе балл.

Дайана нахмурилась. Ей не нравилось, когда ее поправляли, а особенно когда уличали в мошенничестве с цитатами из великих мертвецов.

Вовремя подошедшая к столику официантка вежливо выслушала наши последние ремарки, делая вид, что такого рода перебранки ей не в новинку. Затем, приняв от Дайаны заказ, она неспешно удалилась в направлении той части ресторана, которая в моей памяти все еще ассоциировалась с отделом интеллектуальной литературы.

– Мы оба прекрасно понимаем, что беспокоит тебя вовсе не принцесса посудомойки, – сказала Дайана. – Тогда что?

– Мне больше нравится называть ее Кухонной Леди. Но, отвечая на твой вопрос, скажу так: я не знаю.

Она рассмеялась:

– Да уж, похоже, тебя действительно зацепило. Ты в последнее время часто такой задумчивый?

Я ответил ей улыбкой.

– Нет, Дайана, я действительно не знаю. Просто не знаю.

Если я сам ничего не знаю, у Дайаны всегда найдется парочка объяснений, которыми она не преминет поделиться.

– Может быть, прошлогодний диагноз?

– Что?

Официантка вернулась с пивом. Я приложился к стакану и осушил его не менее чем на треть. В жаркий день нет ничего лучше первого глотка холодного пива. Ничего. К сожалению, в это «ничего» входит и второй глоток холодного пива в жаркий день, а потому я и постарался насколько возможно удлинить первый.

Дайана, прежде чем прояснить брошенное обвинение, наполовину осушила свой бокал.

– Помнишь ту женщину, что погибла от взрыва на улице возле нашего офиса? Твои… э… скажем так, «просчеты» – это не слишком сильное слово? – в том деле стали косвенной причиной гибели нескольких человек. Я правильно говорю?

Я откинулся на спинку стула.

– Ну-у, – проговорил я, вытаскивая из груди нож, чтобы использовать его для самозащиты.

Она подалась вперед, положила левую руку на мое запястье, а правой поднесла к губам стакан.

– Теперь ты меня слушаешь?

– Конечно.

– На твою долю выпало несколько очень тяжелых дел. Вся эта прошлогодняя заварушка с детьми и бомбами. Защита свидетелей, в которую ты сам впутался. В общем, тебе бы никто не позавидовал. Иногда я думаю, что правительству следовало бы повесить на двери твоего офиса что-то вроде предупреждающего знака. Все это не могло не сказаться.

Я покачал головой. Аргумент вовсе не показался мне убедительным.

– Поверь, я не жалею о том, что взялся тогда за те дела. Не о них я думаю, когда сижу за столом и не знаю, зачем мне все это. Нет, сомнения приходят именно тогда, когда возникают ситуации подобные сегодняшней, когда я не могу помочь бедняжке с ее посудомоечной машиной.

– Поясни.

– Меня угнетают дела, в которых шаг вперед означает два назад. Ты и сама знаешь: бывает депрессия, которая не поддается лечению. Муж бьет жену, а она все равно к нему возвращается. Или ты рассчитываешь, что результат проявится через шесть месяцев, а его нет и по прошествии года. Такие дела сводят меня с ума. Люди приходят в офис и словно бросают тебе вызов: ну-ка, помоги мне. Пусть их не очень много, однако бывают дни, когда кажется, что таких случаев большинство и что ты не сделал ничего, чтобы помочь своим пациентам.

– Ну и что? Со мной такое тоже случается.

– И тебя это не беспокоит?

– Нет, не беспокоит. Ну ладно, немножко. Но я это как-то переживаю. – Она вытерла губы салфеткой. – Знаешь, раньше я полагала, что моя работа заключается в том, чтобы помогать людям становиться лучше. Теперь я поняла, что ошибалась. Смысл моей работы в том, чтобы лучше их экипировать, подготовить к возможным стрессам. «Дай человеку рыбину, и он ее съест…» Ну, ты в курсе. Не сомневаюсь, что тем же самым занимаешься и ты, хотя, может быть, не всегда отдаешь себе в этом отчет.

– Не знаю. Может быть, это не самый лучший способ помощи – сидеть за столом и выслушивать их проблемы.

– Но мы же им помогаем. – Дайана смягчила тон, и мне сразу расхотелось с ней спорить. – Мы выкладываем кирпичи. А если ты вдруг поймал себя на том, что тебе не нравятся кирпичи, то, может быть, пора подумать о том, чтобы бросить работу каменщика.

– Что? – рассмеялся я.

Дайана тоже рассмеялась:

– А что? Неплохо получилось, верно? И знаешь, это не домашняя заготовка. Просто так вышло. Само собой.

– Здорово, признаю. Но если серьезно? Иногда я думаю, способен ли я что-то изменить? Важно ли то, чем я занимаюсь? Меня беспокоит утрата сострадания. Взять, к примеру, эту женщину. Ей ведь действительно нелегко, но у меня нет к ней никакого сочувствия. Мне хотелось просто взять ее за плечи и… и…

– И придушить?

Мы рассмеялись и допили пиво как раз к тому моменту, когда официантка принесла закуски. Дайана заказала столько еды, что все не поместилось на столике, и тогда она придвинула свободный стул и поставила на него поднос с чем-то. Прежде чем официантка отошла, Дайана попросила еще пива. Я лишь покачал головой.

Моя спутница начала с форели, которая, судя по всему, проделала нелегкий путь от речушки, в которой она плавала раньше целиком и даже с головой, до крохотного озерка из оливкового масла, приправ и белого вина, в котором плавала теперь уже без головы. Проглотив изрядный кусок, Дайана сказала:

– Если хочешь, могу подкинуть кое-какую работку с передачей дела в суд. Для разнообразия. Это поможет тебе немного развеяться.

– Пожалуйста, не надо мне никаких одолжений. И если ты не против, оставь мне немного форели.

Она с неохотой переключилась с рыбы на баклажаны и черемшу.

– Какие у вас с Лорен планы на отпуск? Может быть, стоит подумать о том, чтобы выбраться за город. Мы с Раулем нашли одно чудесное местечко неподалеку от Седоны и теперь стараемся бывать там как можно чаще. – Она помолчала и посмотрела на меня. – Это в Аризоне.

Я покачал головой:

– Дайана, я знаю, где находится Седона. Но это не решение. Мы уезжали из города в прошлом месяце.

– И посмотри на себя сейчас.

Она изобразила унылую гримасу.

– Вот именно, посмотри на меня сейчас.

– Ладно. – Дайана отодвинулась от стола, не замечая ползущей по подбородку капельки оливкового масла. – Тогда тебе ничего не остается, как набраться терпения. Я понятия не имею, что с тобой и почему.

Я посмотрел на нее:

– Мне действительно тебя не хватало. Нам нужно встречаться почаще. Обязательно.

Она уже склонилась над тарелкой.

– Знаю. Моя сильная сторона – решение чужих проблем. Мы обязательно все переживем и придем сюда осенью. Вот тогда-то я и закажу шерри. Без него все-таки чего-то не хватает.

Минуты две мы провели в молчании, полностью отдавшись еде. Магию момента нарушила Дайана:

– Алан, ты знаешь, я все сделаю, чтобы помочь тебе. Все. Несколько лет назад – помнишь ту пациентку, которую муж убил прямо у меня в офисе? – мне тоже пришлось несладко. Ты знаешь, в каком я была состоянии. Все, катастрофа. Тогда, после той стрельбы, мне ни до чего не было дела. Но я как-то пережила. Я над этим работала. Помог Рауль, помогли друзья. И постепенно жизнь наладилась. Так же будет и у тебя. Дела всегда налаживаются.

Глава 11

Моя жена, Лорен, должно быть, распознала мою хворь еще раньше, чем это сделал я сам.

Выйдя из «Трианы», мы с Дайаной сели по машинам, и я поехал домой.

Лорен, наша малышка Грейс, наша собачка Эмили, наш пес Энвил и я жили в перестроенном и обновленном доме на территории бывшего ранчо, расположенного на склоне обращенных к западу холмов долины Боулдер, в районе под названием Испанские Холмы. Час приятного общения с Дайаной помог избежать обязательных для этого времени пробок, так что дорога от центра города до дома отняла всего двадцать минут.

Ночь еще не наступила, но было уже темно, к тому же вечер выдался безлунным, так что я ехал по нашей грязной гравийной дороге с включенными фарами. Лучи нащупали дверь гаража как раз в тот момент, когда я протянул руку к кнопке, активизирующей механизм автоматического открывания дверей. Увидев налепленные на них украшения, я тут же нажал на тормоза. До гаража оставалось футов пятьдесят, и машина остановилась как раз напротив дома.

Дверь открылась, и на пороге возникла Лорен. На ней было короткое летнее платье, которое она называла «тряпкой», а я обожал. На ногах – ничего. Сидевшая у нее на руках Грейс махала ручонками, распевая что-то вроде «Папочка, папочка». Обе собаки были на поводках, и я сразу заметил, что Лорен удерживает их из последних сил.

При виде такой картины на ум пришло слово «буколика».

Трогательные видения, подобные этому, почти заслоняли от меня реальность, в которой моя жена страдала от рассеянного склероза. Не совсем, но почти.

– Здравствуйте, мои милые.

Я выключил радио, опустил стекло и кивнул в сторону гаража, украшенного протянутыми крест-накрест желтыми лентами и огромным, похожим на гигантскую розу бантом. Зная, что сделать это все одной Лорен было бы не по силам, я сразу понял, что кто-то оказал ей помощь.

– Что здесь происходит?

Одновременно я мысленно прошелся по датам, которые могли каким-то образом выпасть из памяти. Годовщина? Нет. День рождения? Нет. Валентинов день? Нет. Рождество? Сомнительно.

Лорен улыбнулась. Ее черные блестящие, как антрацит, волосы уже отросли настолько, что она могла убирать их за уши. Она покачала головой, и фиалковые глаза блеснули, отражая свет фар.

– Открой свой подарок. И не волнуйся, ты ничего не забыл.

– Открыть гараж?

Лорен снова кивнула.

– Да.

Я дотронулся до кнопки, и двери гаража начали медленно раскатываться в стороны. Бант лопнул в тот момент, когда внутри вспыхнул свет, и я увидел незнакомое транспортное средство, занимающее то самое место, которое обычно занимала моя машина.

Я знал этот автомобиль, но я не узнал его. А потом все понял.

Моей первой машиной был очень подержанный красный с белым верхом мини-«купер» 1964 года. Я любил ее. Ни более ни менее.

Но вот она не отвечала мне взаимностью.

Оглядываясь назад, я вижу, что ошибся в ней так же, как ошибся потом, спустя несколько лет, в моей первой жене, той, с которой делил постель до Лорен. Ослепленный блеском, опьяненный страстью любви с первого взгляда, я позволил чувствам увлечь меня и совершенно утратил способность смотреть на мир объективно.

Я называл машину Сэди. Она была такая же роскошная и требовательная, как и моя первая жена. И так же, как моя первая жена, Сэди была восхитительной девочкой, которая слушалась твердой руки, но, к сожалению, имела стойкое отвращение к плохим дорогам.

Все мои средства уходили на Сэди. Я тратил на нее деньги, которых у меня в ту пору не было. В отличие от Мередит, моей бывшей, она не питала слабости к персидским коврам. Ее слабость заключалась в электрической системе. В запутанном мире ее проводов обитало куда больше гремлинов и привидений, чем в том дешевом ужастике, который мы вместе смотрели в открытом кинотеатре. Сколько я ни вкладывал в Сэди, стараясь добиться ее расположения, ей все было мало. Ее аппетиты не знали границ. Она меняла генераторы, соленоиды, свечи и все такое прочее с такой же легкостью, с какой Мадонна меняет белье. Во всем, что касалось электрических компонентов, Сэди проявляла неумеренность азартного картежника: ей всегда было мало. Но фул-хаус у нее никогда не получался.

Мы расстались через три года. Я продал Сэди отставному рейнджеру с надеждой, что уж он-то приучит ее к порядку и заставит исполнять приказы с первого раза. Я расстался с ней, но не забыл.

Очевидно, Лорен не пропускала мимо ушей мои неуклюжие рассказы о неудачном романе с Сэди. Потому что в гараже прямо передо мной стояла новенькая, красная с белым верхом «БМВ»-мини, найти которую невероятно трудно, а купить практически невозможно. Это была она, реинкарнированная копия моей первой любви.

Я выскочил из своей старушки, сделал шаг вперед и замер, разрываясь между двумя желаниями. Меня тянуло к машине, и меня тянуло к семье. Я повернулся к Лорен:

– Ты… как ты… это же невозможно… Она моя? Правда, моя?

Она улыбнулась.

– Но зачем? Что я такого сделал?

– Я подумала, что тебе понравится. Тебе нравится? – спросила Лорен, и я принял решение и побежал к ней, а не к машине.

Поводок выскользнул из ее руки. Инстинкт предупреждал: остерегайся Эмили, овчарки. По собственному опыту я знал, что она в приступе восторга может запросто свалить меня с ног. Но и Энвила, нашего миниатюрного пуделя, больше напоминающего ягненка, тоже нельзя было оставить без внимания. Ген агрессивности в молекулярных цепочках его ДНК отсутствовал, но сей недостаток Энвил компенсировал пронырливостью и ловкостью хорька.

Я уклонился от радостно прыгавшего пуделя, переместил центр тяжести, немного повернул колено – ровно настолько, чтобы сохранить равновесие – и в следующее мгновение рухнул на дорожку. Падая, я успел выставить руку, чтобы смягчить удар, однако хруст, которым сопровождался контакт с бетонной поверхностью, свидетельствовал о том, что серьезных последствий избежать не удалось.

Это подтвердила и боль, пронзившая правую руку.

Гумерус – это большая кость, соединяющая локоть с плечом. Перелом ее сопровождается сильным треском и острой болью. Можете мне поверить. Сухой щелчок был похож на звук выстрела, а боль ударила с такой силой, что, будь рядом мамино плечо, я бы, наверное, расплакался.

В моем случае лечение надмыщелкового перелома плечевой кости предполагало наложение на руку бандажа и фиксацию локтя под углом примерно в шестьдесят градусов. В следующие двадцать четыре часа я узнал, что шестьдесят градусов – это противоестественный угол, лишающий человека возможности заниматься самыми простыми, обыденными делами.

Первым меня осмотрел мой друг и врач травматологического отделения нашей больницы по имени Марти Кляйн. Проведя консультацию с ортопедом и оставшись со мной наедине, Марти собственноручно изготовил фибергласовый панцирь, сделав его ярко-красным, – мы с Лорен полагали, что именно этот цвет больше всего нравится Грейс. Одновременно он сообщил, что мне не стоит рассчитывать на участие в летнем велосипедном сезоне.

Я молча кивнул. Велосипед – моя страсть, а лето – самое подходящее для этой страсти время года.

– Но кое в чем тебе повезло, – добавил доктор Марти. – Во-первых, ты не играешь в гольф, а значит, тебе не придется страдать еще и из-за этого. А во-вторых, машина у тебя с автоматической коробкой передач. Будь иначе, тебе пришлось бы больше ходить пешком.

Вспомнился рассказ О. Генри, и я, едва сдерживая слезы жалости к самому себе, рассказал Марти о стоящей у меня в гараже новенькой и еще не объезженной «БМВ». Марти расстроился почти так же, как и я. Как человеку, свихнувшемуся на автомобилях, ему не надо было объяснять, что у моей мини – стандартная коробка.

В знак утешения он предложил покатать меня на ней.

Мне хотелось плакать.