Текст книги "Противостояние. Том I"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава 7

В мягких сумерках, которые наступают сразу после захода солнца, но предшествуют полной темноте, в то время, которое люди кино называют «магическим часом», Вик Полфри ненадолго очнулся от бреда.

– Я умираю, – подумал он, и слова так звучно отдались в мозгу, что ему показалось, будто он произнес их вслух, хотя это было обманчивое ощущение.

Он осмотрелся вокруг и увидел, что лежит на больничной кровати. Она была наклонена так, чтобы он не захлебнулся собственной мокротой. Его тело удерживали медные крепления, борта кровати были подняты. «Верно, метался. – Эта мысль показалась ему забавной. – Буянил. – И вдруг спохватился: – Где я?»

Вокруг его шеи был повязан нагрудник, сплошь покрытый сгустками слизи. Голова болела. В ней плясали самые невероятные мысли. Он знал, что у него был бред… и скоро начнется опять. Он был болен, и его пробуждение означало не выздоровление или его начало, а только короткую передышку.

Он коснулся правой рукой лба и резко отдернул ее, как от раскаленной печки. Он горел как в огне и был весь в трубках. Две тоненькие прозрачные пластиковые трубочки выходили из ноздрей. Еще одна змеилась из-под больничной простыни и спускалась в бутыль, стоявшую у кровати.

Вик точно знал, к чему был прикреплен ее второй конец. Две бутыли свисали со штатива у изголовья. Из них тоже выходили трубки и, соединяясь латинской буквой V, вонзались в его руку чуть пониже локтя. Капельница.

Вик подумал, что они явно перестарались с трубками. Но его опутывали еще и провода. Они были прикреплены к голове, груди, к левой руке. Один, похоже, прилепили к его чертову пупку. И кроме всего прочего, он был абсолютно уверен – что-то стискивало его задницу. Господи, что же это может быть? Какой-то датчик для пробы дерьма?

– Эй!

Он собирался крикнуть громко и негодующе. Но с кровати донесся лишь тихий шепот тяжело больного человека. Звуки словно потонули в душившей его слизи.

«Мама, Джордж поставил лошадь в стойло?»

Это был бред. Абсурдная мысль словно метеор ворвалась в круг более связных размышлений, снова на секунду превратив его в полного идиота. Он долго не протянет. От этого он почувствовал панику. Глядя на свои руки, превратившиеся в иссохшие плети, он подумал, что потерял больше тридцати фунтов, а он и раньше не много весил. Это… что бы это ни было… убьет его. Вика ужаснула мысль, что он должен умереть, бормоча всякую ерунду, как слабоумный старик.

«Джордж уехал на свидание с Нормой Виллис».

«Вик, поставь лошадь в стойло сам и повесь ей торбу. Будь хорошим мальчиком».

«Это не моя работа».

«Виктор, ты же любишь маму».

«Да. Но это не…»

«Ты должен любить свою маму. У мамы грипп».

«Нет, мама. У тебя туберкулез, и он убьет тебя. В тысяча девятьсот сорок седьмом. А Джордж умрет через шесть дней после того, как попадет в Корею, как раз достаточный срок для одного письма, а потом бах-бах-бах. Джордж…»

«Вик, помоги мне и поставь лошадь в стоило, я последний раз тебе говорю».

– Это у меня грипп, а не у нее, – прошептал он, снова выныривая из бреда. – У меня.

Он смотрел на дверь и думал, что даже для больницы она чертовски странная. У нее были закругленные углы, а по краям шли заклепки, и порог приподнимался сантиметров на пятнадцать, а то и больше, над кафельным полом… Даже такой неважный плотник, как Вик Полфри, мог бы… (Отдай комиксы, Вик, ты уже насмотрелся.) (Мама, он отобрал мои веселые картинки! Отдай! Отда-а-а-ай!) сделать получше. Она (стальная)…

Какая-то мысль как гвоздь вонзилась в его мозги, и он отчаянно пытался сесть, чтобы получше разглядеть дверь. Да, так оно и есть. Совершенно точно. Стальная дверь. Почему он в больнице за стальной дверью? Что случилось? Он и вправду умирает? Не пора ли ему подумать, как он предстанет перед Всевышним? Господи, что же случилось? Он напрасно силился пробиться сквозь серый, обволакивающий туман, до него доносились откуда-то издалека лишь голоса, которые он не мог узнать.

«Так вот, я и говорю… они сказали… к черту эту сраную инфляцию…»

«Лучше отключи колонки, Хэп». (Хэп? Билл Хэпскомб? Кто это? Мне знакомо это имя.)

«Е-моё».

«Они мертвы, без сомнения…»

«Дай руку, и я вытащу тебя отсюда…»

«Отдай комиксы, Вик, ты уже…»

Солнце теперь почти полностью скрылось за линией горизонта, и в палате Вика зажегся свет. При свете он увидел целый ряд лиц, внимательно наблюдающих за ним сквозь двойное стекло. Он закричал, решив поначалу, что это те люди, которые разговаривают в его воображении. Один из них в белой докторской одежде энергично делал знаки кому-то, кто оставался вне поля зрения Вика, который к тому времени уже справился со своим страхом. Он был слишком слаб, чтобы надолго оставаться в его власти. Но внезапный испуг, охвативший Вика, когда в бесшумной вспышке света он увидел сосредоточенные лица этих людей (похожих на привидения в своих белых докторских одеждах), несколько прояснил его сознание, и он понял, где находится. Атланта. Атланта, штат Джорджия. Они приехали и забрали его – его, и Хэпа, и Норма, и жену Норма с детьми. Они забрали Хэнка Кармайкла. Стю Редмана. Бог знает, скольких еще. Вик был тогда напуган и возмущен. Да, у него насморк, и он чихает, но у него же нет холеры или той неведомой заразы, которая сразила беднягу Кампьона и его семью. У него была небольшая температура, и он вспомнил, как споткнулся Норм Брюетт и только с чужой помощью смог подняться в самолет. Жена Норма плакала от страха, и маленький Бобби Брюетт тоже плакал – плакал и кашлял. Это был скрежещущий, крупозный кашель. Самолет находился на небольшой взлетной полосе на окраине Брейнтри, но, чтобы выбраться из Арнетта, им пришлось миновать дорожный пост на 93-м шоссе, и люди там натягивали проволочные заграждения… проволочные заграждения прямо в пустыне…

Над странной дверью вспыхнула красная лампа. Раздался шипящий звук, который затем сменил звук работающего насоса. Когда все смолкло, дверь открылась. В палату вошел человек в огромном белом скафандре с прозрачным экраном для лица. Голова за этим экраном раскачивалась как воздушный шар, помещенный под колпак. На спине у него были кислородные баллоны. Он заговорил каким-то металлическим, отрывистым голосом, лишенным всего человеческого. Этот голос напоминал те фразы типа «Попробуй еще раз, Космический Курсант», которые раздаются в видеоиграх, когда ты сделал последний ход.

Голос пролязгал:

– Как вы себя чувствуете, мистер Полфри?

Но Вик не смог ответить. Он опять погрузился в зеленую пучину бреда. За экраном белого скафандра он увидел лицо матери. Мама была одета во все белое, когда папа привез его и Джорджа в последний раз к ней в санаторий. Ей пришлось поехать туда, чтобы не заразить никого из близких. Туберкулез заразен. От него можно умереть.

Он разговаривал с мамой… сказал, что будет хорошим и поставит лошадь в стойло… пожаловался, что Джордж отнял его комиксы… спросил, как она себя чувствует и скоро ли вернется домой… Человек в белом скафандре сделал ему укол, и он еще глубже погрузился во тьму, а его слова стали неразборчивыми. Человек в белом повернулся к людям за стеклянной стеной и покачал головой.

Подбородком он включил переговорное устройство, вмонтированное в шлем, и произнес:

– Если это не подействует, то к полуночи мы его потеряем.

Для Вика Полфри «магический час» окончился.

– Закатайте рукав, мистер Редман, – попросила хорошенькая темноволосая медсестра. – Это не займет и минуты. – В руках, защищенных перчатками, она держала прибор для измерения кровяного давления. Она мило улыбалась Стю сквозь пластиковую маску, словно их объединяла какая-то пикантная тайна.

– Нет, – ответил он.

Ее улыбка немного потухла.

– Я хочу только измерить давление. Это не займет и минуты.

– Нет.

– Так распорядился врач, – сказала она, переходя на деловой тон. – Пожалуйста.

– Если так распорядился врач, то дайте мне поговорить с ним.

– Я думаю, что сейчас он занят. Если бы вы только…

– Я подожду, – спокойно заявил Стю, даже и не думая расстегивать рукав.

– Это всего лишь моя работа. Вы же не хотите, чтобы у меня из-за вас были неприятности? – Она адресовала ему милую неопределенную улыбку. – Если бы вы только позволили мне…

– Не позволю, – отрезал Стю, – идите и скажите им, пусть пришлют кого-нибудь.

С обеспокоенным видом медсестра подошла к стальной двери и повернула в замке квадратный ключ. Раздался звук работающего насоса, дверь открылась, и она перешагнула через порог, напоследок бросив на него укоризненный взгляд. Стю же смотрел на нее вполне дружелюбно.

Когда дверь закрылась, он встал и торопливо подошел к окну. Перед ним было двойное стекло, к тому же зарешеченное снаружи, но уже совсем стемнело и он ничего не увидел. Стю вернулся обратно и сел. На нем были вылинявшие джинсы, клетчатая рубаха и коричневые залатанные стоптанные башмаки. Он провел рукой по лицу и недовольно поморщился, нащупав щетину. Они даже не разрешают ему побриться, а он быстро зарастает.

Он не возражал против самого обследования, но он был против того, чтобы его держали в страхе и неведении. Он не был болен, во всяком случае, пока, но был очень напуган. Что-то здесь нечисто. И он больше не собирается участвовать в их делах, пока ему не объяснят, что случилось в Арнетте и какое отношение ко всему этому имеет тот парень Кампьон. По крайней мере тогда его страх, может, будет оправдан чем-то серьезным.

По их лицам он понял, что они ожидали подобных вопросов еще раньше. У них масса способов скрывать от больных правду. Четыре года назад его двадцатисемилетняя жена умерла от рака. Он сначала поразил ее матку, а потом с быстротой молнии и весь организм. Стю видел, как ловко уклонялись они от ее вопросов, либо меняя тему разговора, либо давая ей информацию, напичканную специальными терминами. Поэтому поначалу он и не стал ничего спрашивать, замечая, как это тревожит их. Но сейчас настало время спросить. Ему должны хоть что-нибудь ответить. Пусть односложными словами.

Кое-что он сообразил сам. У Кампьона, его жены и ребенка была какая-то скверная болезнь. Начиналась она как грипп или летняя простуда, но дальше тебе становилось все хуже и хуже, пока наконец ты не захлебывался собственными соплями или не сгорал от внутреннего жара. Эта болезнь была невероятно заразной.

Два дня назад, 17-го числа в полдень, они пришли и забрали его. Четверо военных и врач. Вежливые, но решительные. О том, чтобы уклониться, не могло быть и речи: все четверо военных были вооружены. Тогда-то Стюарт Редман и испугался всерьез.

Регулярная доставка людей из Арнетта в аэропорт в Брейнтри была уже хорошо отлажена. Стю везли вместе с Пиком Полфри, Хэпом, семьей Брюетт, Хэнком Кармайклом с женой в сопровождении двух сержантов. Их затолкали в армейский фургон, и за всю дорогу солдаты не проронили ни слова, даже когда Лайла Брюетт забилась в истерике.

Другие фургоны тоже были битком набиты. Стю не мог разглядеть всех людей, но увидел семью Ходжез и Криса Ортегу, бармена из «Головы индейца», брат которого Карлос был водителем «скорой помощи». Он также узнал Паркера Нейсона с женой, работников трейлерного парка, что располагался рядом с домом Стю. Он догадывался, что они выловили всех, кто был на заправке, когда автомобиль Кампьона врезался в колонки, и всех, с кем те с того времени общались.

Выезды из Арнетта были перекрыты двумя болотного цвета армейскими грузовиками. Стю подозревал, что и въезды в город скорее всего тоже заблокированы. Они натягивают колючую проволоку, и, когда город будет полностью загражден, наверное, выставят часовых.

Это было серьезно. До смерти серьезно.

Стю терпеливо сидел на стуле перед больничной койкой, которой он не позволил себе воспользоваться, и ждал, когда сестра приведет ему кого-нибудь, но, похоже, никто не придет. Может быть, утром они все-таки пришлют кого-то наделенного достаточными полномочиями, чтобы сообщить ему необходимые сведения. Он подождет. Терпение всегда было сильной чертой Стю Редмана.

Чтобы чем-нибудь заняться, он начал анализировать состояние людей, ехавших с ним в одном фургоне. Совершенно больным казался только один Норм. Он беспрерывно кашлял, отхаркивая слизь, у него был жар. Остальные выглядели просто в той или иной степени простуженными. Люк Брюетт чихал. Лайла Брюетт и Вик Полфри слегка покашливали. У Хэпа был насморк, и он постоянно вытирал нос. Это очень напоминало случай из школьного детства Стю, когда примерно две трети учеников младших классов поразил какой-то вирус.

Но больше всего его напугало – возможно, это было только совпадение – то, что произошло при въезде на взлетную полосу. Армейский шофер неожиданно три раза громко чихнул. Наверное, просто совпадение. Для аллергиков июнь – самое тяжелое время в Восточном Техасе. A может быть, водитель действительно простудился в отличие от них, подхвативших какое-то неведомое дерьмо. Стю хотелось верить в это. Потому что если эта штука может так быстро перекидываться с одного человека на другого…

Армейский эскорт сопровождал их в самолете. Военные молча сидели рядом, отказываясь отвечать на все вопросы, кроме одного – куда их везут. Они следуют в Атланту. Там им все объяснят подробнее (наглая ложь!). Большего от солдат добиться не удалось.

Хэп, истекающий соплями, сидел в самолете рядом со Стю. Самолет был военный, специального назначения, но выпивка и еда были как в салоне первого класса. Правда, вместо хорошенькой стюардессы их обслуживал хмурый сержант, но, если не обращать на это внимания, в целом все было неплохо. Даже Лайла Брюетт примирилась с парой кузнечиков, забравшихся в нее и щекочущих ей горло.

Хэп приник к Стю, обдавая его запахом шотландского виски.

– Это славные ребята, Стюарт. Им еще далеко до пятидесяти. Ни у одного нет обручального кольца. Деловые парни, младшие чины.

Примерно за полчаса до посадки с Нормом Брюеттом случилось что-то вроде обморока. Лайла начала страшно кричать. Двое парней с каменными лицами завернули его в одеяло и быстро привели в чувство. Но Лайла никак не могла успокоиться и продолжала кричать. В конце концов ее вырвало: наружу изверглись кузнечики и съеденный ею сандвич с цыпленком. Совершенно невозмутимо двое из этих славных ребят убрали за ней.

– Да что же это делается? – кричала она. – Что с моим мужем? Мы что, все умрем? И мои дети тоже умрут? – Люк и Бобби сидели по обе стороны от нее. Она крепко прижимала их головы к своей пышной груди. Мальчуганы были напуганы, смущены и даже обескуражены поднятым ею шумом. – Почему никто мне не отвечает? И это Америка?

– Неужели некому заставить ее заткнуться? – проворчал в хвосте самолета Крис Ортега. – Господи, женщины хуже заезженной пластинки.

Один из военных силой влил в Лайлу стакан молока, и она таки утихомирилась. Всю оставшуюся часть полета она смотрела из иллюминатора на расстилающиеся далеко внизу поля и что-то бормотала. Стю подозревал, что в стакане было не только молоко.

Когда они приземлились, их уже поджидали четыре «кадиллака». Жителей Арнетта поместили в три из них, армейский эскорт сел в четвертый. Стю предполагал, что эти славные ребята без обручальных колец – и, возможно, без близких родственников – тоже находятся сейчас где-то в этом здании.

Над дверью загорелась красная лампочка. Когда компрессор, или насос, или, Бог ведает, какое иное устройство прекратило работать, в палату вошел мужчина в белом скафандре. Доктор Деннинджер. Он был молод. У него были темные волосы, смуглая кожа, резкие черты лица и бледные губы.

– Патти Грир говорит, что у нее с вами много хлопот, – донеслось из динамика на груди у Деннинджера, когда он процокал к Стю. – Она очень расстроена.

– Ну и напрасно, – спокойно сказал Стю.

Трудно было сохранять внешнее спокойствие, но он чувствовал, что очень важно скрыть свой страх от этого человека. Деннинджер своим видом и поведением производил впечатление человека, который измывается над своими подчиненными и притесняет их, а начальству готов, как пес, задницу лизать. Такого типа всегда можно задвинуть, если он считает, что ты – хозяин положения. Но стоит ему почуять в тебе страх, как он преподнесет тебе знакомое угощение, покрытое сверху ледяной глазурью в виде фразы «К сожалению, большего я вам сказать не могу», за которой будет скрываться глубокое презрение к этим болванам гражданским, себе во вред желающим знать больше, чем им положено.

– Я хочу получить ряд ответов, – сказал Стю.

– Мне жаль, но…

– Если вы хотите, чтобы мы сотрудничали, ответьте на мои вопросы.

– Со временем вы…

– Я могу осложнить вам жизнь.

– Мы знаем это, – раздраженно произнес Деннинджер. – Это просто не в моей власти рассказывать вам что-либо, мистер Редман, я и сам мало что знаю.

– Вы ведь исследовали мою кровь? Все эти иголки…

– Да, вы правы, – осторожно ответил Деннинджер.

– Зачем?

– Еще раз повторяю, мистер Редман, я не могу сказать вам того, чего я не знаю. – В его голосе опять послышалось раздражение, и Стю был склонен верить ему: в данном случае Деннинджер – лишь квалифицированный исполнитель чужих приказов, и ему это не очень-то нравится.

– В нашем городе ввели карантин.

– Об этом мне тоже ничего не известно. – Деннинджер отвел глаза в сторону, и Стю понял, что на этот раз он лжет.

– Почему об этом до сих пор ничего не передали? Стю указал на привинченный к стене телевизор.

– Я что-то не пойму вас.

– Когда блокируют дороги и возводят вокруг города проволочные заграждения, это из разряда новостей.

– Мистер Редман, если бы вы только позволили Патти измерить вам давление…

– Нет. Если вам от меня что-то нужно, вам лучше прислать сюда двух здоровых парней. Но скольких бы вы ни прислали, я попытаюсь проделать не одну дырку в ваших защитных комбинезонах. Они выглядят не очень прочными не так ли?

Он сделал обманное движение в сторону Деннинджер тот отскочил, едва не упав. Из его динамика вырвался страшный пронзительный крик, а люди за двойным стекло пришли в волнение.

– Подозреваю, вы можете что-нибудь подмешать мне в пищу, чтобы я отключился, но это скажется на результата анализов, верно?

– Мистер Редман, вы поступаете неблагоразумно. – Деннинджер старался держаться на безопасном расстоянии. – Вы мажете нанести серьезный ущерб своей стране, отказываясь сотрудничать с нами. Вы понимаете меня?

– Нет, – сказал Стю. – В данный момент мне кажется, что это мне моя страна наносит серьезный ущерб. Меня заперли в больничной палате в Джорджии с блеющим засранным доктором, который не может отличить дерьмо от шоколада. Уноси отсюда свою задницу, пришли кого-нибудь другого поговорить со мной или отправь сюда бравых ребят, которые силой добились бы того, что вам нужно. Но учтите, я буду сопротивляться.

После ухода Деннинджера он продолжал неподвижно сидеть на стуле. Медсестра не возвращалась. Не появились и двое крепких санитаров, чтобы силой измерить ему давление. Теперь Стю понял, что даже от такого пустяка, как измерение давления, становится мало проку, если его нужно делать принудительно. На время его предоставили самому себе.

Он поднялся, включил телевизор и невидящим, тупым взглядом уставился на экран. Страх вырос в нем до невероятных размеров. Два дня подряд он ждал, что вот-вот и он начнет чихать, кашлять, отхаркивать и сплевывать темную слизь в унитаз. Он волновался и за других людей, за тех, кого знал всю жизнь. Его мучил вопрос, чувствует ли себя кто-нибудь из них так же плохо, как тогда Кампьон.

Он вспоминал мертвых женщину и ребенка в старом «шевроле». В его видениях у женщины было лицо Лайлы Брюетт, а у девочки – лицо крошки Черил Ходжез.

Телевизор тарахтел без умолку. Сердце Стю медленно билось в груди. Он различал едва уловимый звук работающего воздухоочистителя. Он сохранял внешне бесстрастное выражение лица, хотя чувствовал, как внутри него беспрерывно ворочается и извивается страх. Порой он был огромным и паническим, сокрушающим, как слон, все на своем пути, порой – маленьким, вгрызающимся в сердце и терзающим его своими острыми, как у крысы, зубами. Но, каков бы он ни был, он не оставлял Стю ни на минуту.

Только через сорок часов к нему прислали человека для переговоров.

Глава 8

18 июня, через пять часов после разговора со своим двоюродным братом Биллом Хэпскомбом, Джо Боб Брентвуд задержал нарушителя на техасской автостраде 40, что двадцати пяти милях восточнее Арнетта. Им оказался Гарри Трент, страховой агент из Брейнтри. Он делал шестьдесят пять миль в час на отрезке, где допускалось только пятьдесят. Джо Боб выписал ему штраф за превышение скорости. Трент покорно принял квитанцию, а потом развеселил Джо Боба своим предложением застраховать его дом и жизнь. Джо Боб чувствовал себя прекрасно и о смерти вовсе не думал. Но он уже был болен. На заправочной у Билла Хэпскомба он получил не только горючее и, в свою очередь, наградил Гарри Трента не только повесткой в суд.

Гарри, общительный молодой человек, преданный своей работе, заразил за два дня больше сорока человек. А скольких еще заразили те сорок, нельзя ответить – с таким же успехом можно спросить, сколько танцующих ангелов уместятся на кончике иглы. Даже по самым скромным подсчетам, исходя из соотношения пять потенциальных жертв на одного инфицированного вирусом, получается двести зараженных. Используя те же пропорции, можно подсчитать, что эти две сотни заразят еще тысячу человек, тысяча – пять тысяч, а пять тысяч – двадцать пять.

В Калифорнийской пустыне на деньги налогоплательщиков кто-то наконец изобрел почту по цепочке, которая действительно работала. Это была самая настоящая смертоносная почта по цепочке.

19 июня, в тот день, когда Ларри Андервуд вернулся домой в Нью-Йорк и когда Фрэнни Голдсмит сообщила своему отцу о предстоящем появлении Маленького Незнакомца, Гарри Трент остановился, чтобы позавтракать в забегаловке Бейба в Восточном Техасе. Он съел чизбургер, а на десерт кусок потрясающего земляничного пирога. У него была легкая простуда, а может быть, аллергия: он не переставая чихал и сплевывал мокроту. За время пребывания там он заразил самого Бейба, а также мойщика посуды, двух фермеров, сидевших за столиком в углу, человека, который привез хлеб, и другого человека, который зашел сменить записи в музыкальном автомате. Милой девушке, которая обслуживала его столик, он дал на чай доллар, пропитанный смертью.

Он уже покидал кафе, когда подъехал крытый автофургон, до отказа набитый детьми и багажом. У машины были нью-йоркские номера, а у водителя, который, опустив стекло, спросил у Гарри, как выехать на федеральное шоссе нью-йоркский выговор. Гати обстоятельно объяснил парню из Нью-Йорка, как добраться до 21-й автострады, а также, сам того не подозревая, выдал ему и всей его семье ордера на смерть.

Водителем из Нью-Йорка оказался Эдвард М. Норрис, лейтенант полиции, следователь 87-го полицейского округа. Это был его первый полноценный отпуск за последние пять лет. Они с семьей чудесно провели время. Дети пребывали на седьмом небе после посещения Диснейленда в Орландо. И не подозревая, что второго июля он и вся его семья будут мертвы, Норрис собирался сказать этому вонючему сукину сыну Стиву Карелле, что можно вполне прекрасно провести время, путешествуя на машине с женой и детьми. «Стив, – скажет он, – пусть ты и отличный детектив, но мужик, который не способен навести порядок в собственной семье, не заслуживает даже того, чтобы трахаться с дыркой в сугробе».

Семья Норриса перекусила у Бейба и затем, следуя указаниям Гарри Трента, двинулась в сторону 21-го шоссе. Эд и его жена Триш были в восторге от южного гостеприимства, лица их троих ребятишек, сгрудившихся на заднем сиденье, тоже сияли от счастья. Только Богу известно, думал Эд, что вытворяла бы на их месте эта пара выродков – Кареллы.

На ночь они остановились в мотеле Юстаса, штат Оклахома. Эд и Триш заразили портье. Дети – Марша, Стенли и Гектор – заразили детей, с которыми играли на спортивной площадке неподалеку от мотеля, детей, следовавших в Западный Техас, Алабаму, Арканзас и Теннесси. Триш заразила двух женщин, стиравших белье в автоматической прачечной в двух кварталах от мотеля. Эд, отправившийся на поиски льда, заразил встретившегося ему в холле парня. Участников смертоносного представления становилось все больше.

Триш разбудила Эда рано утром и сообщила, что Гек, их малыш, заболел. У него был ужасный скрежещущий кашель и жар. Триш решила, что это круп. Эд Норрис тяжело вздохнул и посоветовал дать Геку аспирин. И что бы этому чертову крупу не начаться через четыре-пять дней! Они уже были бы дома, и у него, Эда, сохранились бы потрясающие воспоминания об отпуске (невзирая на вынашиваемые им злорадные насмешки в адрес Стива). Из-за соседней двери слышалось надсадное, как у загнанной собаки, доханье бедного ребенка.

Триш ожидала, что к утру внешние признаки болезни ослабеют: круп – вялотекущее заболевание; но даже к полудню она не заметила никакого улучшения. Аспирин не снял жар, бедный Гек был только оглушен таблетками. Его гулкий кашель не нравился Триш, еще больше ее пугало его натужное, булькающее дыхание. Похожие симптомы начали проявляться у Марши, да и сама Триш чувствовала противное щекотание в горле, заставлявшее ее кашлять, хотя пока это было всего лишь легкое покашливание, которое она приглушала носовым платком.

– Мы должны показать Гека врачу, – наконец решила она.

Эд отправился на стоянку, чтобы взять карту, оставшуюся в фургоне. Они находились в Хаммер-Кроссинге, штат Канзас.

– Не знаю, – сказал Эд. – Может быть, нам удастся найти доктора, который по крайней мере посоветует, что Делать. – Он вздохнул и нервно провел рукой по волосам. – Хаммер-Кроссинг, Канзас! Боже, надо же было ему заболеть именно в этом чертовом месте, да так сильно, что без врача не обойтись.

Марша, которая разглядывала карту через отцовское плечо, сообщила:

– Здесь написано, что Джесс Джеймс обворовал местный банк, папа. Дважды.

– Хрен с ним, с Джессом Джеймсом! – выругался Эд.

– Эд! – воскликнула Триш.

– Прости, – пробормотал он, не чувствуя ни малейшего раскаяния. Ему было не до того.

После шести звонков, во время которых Эду Норрису приходилось изо всех сил сдерживать себя, наконец в Поллистоне он нашел доктора, который согласен был осмотреть Гектора, если они смогут привезти его к трем. Поллистон был в стороне от их маршрута, в двадцати милях западнее Хаммер-Кроссинга, но сейчас важнее всего было здоровье Гектора. Эд очень волновался за него. Он никогда не видел своего малыша таким слабым.

В два часа дня они уже сидели в приемной доктора Брейдена Суини. К тому времени Эд тоже стал чихать. Приемная была битком набита. К врачу они попали лишь около четырех часов. Триш никак не могла вывести Гектора из полубессознательного состояния и ощущала, что у нее самой начинается жар. Один только Стен Норрис, девяти лет, до сих пор чувствовал себя хорошо, и ему не сиделось на месте.

Во время ожидания в приемной доктора Суини Норрисы заразили болезнью, которая вскоре будет известна во всех уголках вымирающей страны, как Капитан Скороход, двадцать пять человек, включая почтенную даму, которая зашла только оплатить свой счет, прежде чем отправиться в бридж-клуб и передать всем его членам смертоносную бациллу.

Этой почтенной дамой была миссис Роберт Брадфорд, Сара Брадфорд – для партнеров по клубу, Пышка – для, мужа и ближайших друзей. Сара прекрасно играла в тот вечер. Может, потому, что была в паре со своей лучшей подругой Анджелой Дюпрей. Казалось, что установившаяся между ними телепатическая связь доставляла обеим истинное наслаждение. Они с блеском выиграли все три роббера и в последнем смогли провести большой шлем. И только легкая простуда была единственным, что портило удовольствие Сары, которая даже не подозревала, что недомогание очень скоро перерастет в сокрушительную болезнь.

В десять часов, после окончания партии, Сара и Анджела отправились в коктейль-бар, чтобы спокойно посидеть вдвоем. Анджела не спешила домой. Сегодня была очередь Дэвида собирать приятелей у себя дома для традиционной еженедельной игры в покер. Она просто не уснет из-за этого шума… если только не примет немного собственноручно прописанного снотворного, а именно: две порции джина с тоником.

Сара заказала себе «Пост номер 8», и обе женщины принялись во всех подробностях разбирать прошедшую игру в бридж. За то время, что они провели в баре Поллистона, они заразили всех посетителей, в том числе двух молодых людей, которые пили пиво рядом с ними. Как когда-то Ларри Андервуд и его друг Руди Шварц, они направлялись в Калифорнию в поисках счастья. Один их общий приятель обещал им работу в съемочной группе. На следующее утро они продолжили свой путь на запад, сея вокруг семена смерти.

Почта по цепочке не срабатывает. Это всем известно. Вам сулят миллион долларов или около того, если вы отправите один-единственный доллар на имя первого по списку адресата, поставив собственную фамилию в конец списка и переслав текст этого письма еще пяти друзьям. На самом деле вы никогда не получите обещанных денег. Но другая почта по цепочке – почта Капитана Скорохода – работала без перебоев. Пирамида действительно воздвигалась, но только не от основания к вершине, а наоборот, от вершины – к основанию, и вершиной ее был не кто иной, как инфицированный служащий системы военной безопасности Чарльз Кампьон. Семена упали на плодородную почву. Правда, вместо почтальона, приносящего участникам игры пачки писем, в каждом из которых лежало по долларовой купюре, работал Капитан Скороход, умножавший число спален с одним или двумя трупами в каждой, а также количество рвов, могил и в конце концов тел, сбрасываемых со всех берегов прямо в океан, или в каменоломни, или в подвалы недостроенных домов. И неумолимо приближалось время, когда покойники будут гнить неубранными там, где упали.

Сара Брадфорд и Анджела Дюпрей подошли к своим припаркованным машинам (заразив еще четырех-пятерых человек, встретившихся им на улице), чмокнули друг друга и отправились каждая своим путем. Дома Анджела заразила своего мужа, его пятерых партнеров по покеру и свою дочь Саманту. Родителям было невдомек, что их дочь до смерти боялась, не подцепила ли она у своего дружка триппер. Страх ее был ненапрасен: так оно и было. Но не эта зараза должна была ее беспокоить. По сравнению с тем, чем ее наградила собственная мать, даже самая серьезная форма триппера была не опаснее легкой экземы бровей.

На следующий день Саманта заразит всех в плавательном бассейне Христианской молодежной женской ассоциации Поллистона.

И так далее.