Текст книги "Противостояние. Том I"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Как она сейчас, папа?

– По-прежнему в кровати, пьет сок и принимает назначенные Томом таблетки. Я взял отгул, а завтра с ней придет посидеть миссис Халлидей. Карла хотела, чтобы пришла именно она, чтобы обсудить с ней повестку дня июльского собрания Исторического общества. – Он шумно вздохнул. Вспышка молнии вызвала легкое потрескивание в трубке. – Мне иногда кажется, что она хочет умереть за работой.

Фрэнни неуверенно спросила:

– Как ты думаешь, она будет против, если я…

– Сейчас будет. Но дай ей время, Фрэнни. Она смягчится.

Теперь, спустя четыре часа после разговора с отцом, повязывая на голову непромокаемую косынку, Фрэнни размышляла над тем, сменит ли ее мать гнев на милость. Может быть, если она откажется от ребенка, никто и городе так ничего и не пронюхает. Хотя вряд ли. Жители маленьких городков обладают удивительно острым чутьем. И, конечно, если она оставит ребенка при себе… Но она еще всерьез не думала об этом, так ведь? Так ли?

Натягивая легкое пальто, она вдруг почувствовала себя виноватой. Да, мать переутомилась. Фрэнни заметила это еще тогда, когда приехала домой из колледжа и они с матерью обменялись поцелуями. У Карлы залегли мешки под глазами, кожа казалась чересчур желтой, а седины в волосах, хотя они, как всегда, были безупречно уложены, заметно прибавилось, несмотря на регулярное подкрашивание в парикмахерской, обходившееся ей каждый раз в тридцать долларов. Но по-прежнему…

Она была истеричкой, законченной истеричкой. И Фрэнни мучилась вопросом, какова будет степень ее вины, если грипп матери обернется пневмонией или приведет к другим серьезным последствиям. Или даже к смерти. Господи, что за ужасная мысль! Это невозможно. Умоляю, Господи, нет, только не это. Таблетки прогонят эту болезнь прочь. А поскольку Фрэнни будет оставаться вне поля ее зрения, тихо вынашивая своего Маленького Незнакомца в Сомерсуэрте, мать сможет оправиться от обрушившегося на нее удара. Она сможет…

Снова зазвонил телефон.

С минуту она остолбенело смотрела на него. За окном сверкнула молния, а за ней последовал зловещий раскат грома, да так близко, что Фрэнни буквально подскочила на месте.

Дзинь-дзинь-дзинь.

Но ведь ей уже звонили три раза, кто бы это мог быть? Дебби незачем звонить ей снова, да и Джессу тоже. Может быть, ей звонит оператор автоматической телефонной службы или какой-нибудь торговый агент? В конце концов, не исключено, что это все-таки Джесс.

А подходя к аппарату, она уже была уверена, что звонит отец с плохими известиями. «Что ж, это мой кусок пирога», – сказала она себе. Ответственность – это как пирог. Своими добрыми делами ты снимаешь с себя часть ответственности, но ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что выкрутишься и тебе не придется отрезать себе собственными руками большой, сочный и горький кусок пирога, чтобы потом съесть его весь, до последней крошки.

– Алло?

На другом конце провода молчали. Фрэнни недоуменна нахмурилась и повторила «алло».

Тогда отец ответил:

– Фрэн? – и издал странный звук, словно подавился чем-то. – Фрэнни? – И снова тот же звук. С нарастающим ужасом Фрэнни поняла, что он борется со слезами. Она – непроизвольно поднесла руку к узлу завязанной на шее косынки и вцепилась в него.

– Папа? Что случилось? Что-то с мамой?

– Фрэнни, я сейчас приеду за тобой. Я… приеду и заберу тебя. Вот что я сделаю.

– С мамой все в порядке? – закричала она в трубку. Над «Харборсайдом» снова прогремел гром, напугав ее, и она расплакалась. – Скажи мне, папочка!

– Ей стало хуже, вот и все, что я знаю, – проговорил Питер. – Примерно через час после нашего с тобой разговора ей стало хуже. У нее поднялась температура. Начался бред. Я пытался дозвониться до Тома… Но Речел сказала, что его нет, что многие люди серьезно больны… Тогда я позвонил в Санфордскую больницу, и мне сказали, что обе машины «скорой помощи» сейчас на вызовах, но имя Карлы внесут в список. Список, Фрэнни, что вдруг еще за чертов список? Я знаю Джима Уоррингтона, водителя одной из санфордских «скорых», за исключением той дорожной аварии на 95-м шоссе, он дни напролет сидел и играл в джин. Откуда взялся список? – Он почти кричал.

– Успокойся, папочка. Успокойся. Успокойся. – Она снова заплакала и, перестав теребить узел косынки, поднесла руку к глазам. – Если за ней еще не приехали, тебе лучше отвезти ее самому.

– Нет… нет, они приехали примерно минут пятнадцать назад. Господи, Фрэнни, в машине уже было шесть человек, среди них Билл Ронсон, владелец аптеки. И Карла… твоя мама… выглянула из машины, когда ее поместили внутрь, и все повторяла: «Я не могу дышать, Питер, я не могу дышать, почему я не могу дышать?» О Господи, – закончил он срывающимся, почти детским голосом, который напугал Фрэнни.

– Ты можешь вести машину, папа? Можешь приехать сюда?

– Да, – ответил он. – Да, конечно. – Казалось, он пытается взять себя в руки.

– Я буду ждать тебя у центрального входа.

Она повесила трубку и быстро спустилась вниз. У нее дрожали колени. На улице она заметила, что, хотя дождь и не кончился, тучи уже начали рассеиваться и сквозь них пробивается послеполуденное солнце. Она инстинктивно поискала глазами радугу и увидела ее далеко над водой, размытую и причудливо изогнутую. Ее вновь охватило терзающее чувство вины. Бешеные чудовища вгрызались в ее плоть как раз там, где был ее Маленький Незнакомец, и она снова заплакала.

«Ешь свой кусок пирога, – повторяла она себе в ожидании отца. – У него ужасный вкус, так что ешь его. Можешь взять второй кусочек и третий. Ешь свой пирог, Фрэнни, ешь все до последней крошки».

Глава 21

Стю Редман был напуган.

Он смотрел сквозь зарешеченное окно своей новой палаты в Стовингтоне, штат Вермонт, и видел раскинувшийся внизу маленький городок, крошечную заправочную станцию, что-то похожее на фабрику, главную улицу, реку, дорожную заставу, а за ней гранитный хребет западной оконечности Новой Англии – Зеленые горы.

Он был напуган, потому что комната, в которой он находился, куда больше походила на тюремную камеру, чем на больничную палату. Он был напуган еще и потому, что пропал Деннинджер. Стю не видел его с тех пор, как весь этот сумасшедший цирк переехал из Атланты сюда. Дитц тоже больше не появлялся. Стю подумал: вполне вероятно, что Деннинджер и Дитц больны, а может быть, уже умерли.

Кто-то допустил ошибку. Или та болезнь, которую привез в Арнетт Чарльз Д. Кампьон, оказалась намного заразнее, чем кто-либо мог предположить. В любом случае болезнь добралась и до работников Центра по изучению чумы в Атланте, и, как считал Стю, каждый из них получил возможность исследовать на себе природу вируса, который они называли «А-прим» или «супергрипп».

У него по-прежнему продолжали брать анализы, но как-то бессистемно, без всякого графика. Результаты записывались небрежно, и у него возникло подозрение, что какой-нибудь человек бегло просматривает их, качает головой и отправляет в ближайшую мусорную корзину.

Впрочем, это было не самым худшим. Худшим было оружие. Теперь всех медсестер, приходивших взять у него на анализ кровь, мочу или слюну, обязательно сопровождал солдат в белом скафандре с револьвером в пластиковом чехле, который крепился к манжету перчатки на правой руке солдата. Это был армейский револьвер 45-го калибра. Стю не сомневался, что, если он затеет здесь такие же игры, как с Дитцем, револьвер превратит конец чехла, закрывающего его дуло, в прах, а самого Стю Редмана – в решето.

Его могут запросто пустить в расход. Находиться под арестом плохо. А жить в страхе, что тебя в любой момент готовы пустить в расход, еще хуже.

Теперь каждый вечер Стю очень внимательно смотрел шестичасовые новости. Людей, которые пытались совершить государственный переворот в Индии, заклеймили как иностранных провокаторов и расстреляли. Полиция по-прежнему разыскивала человека или группу лиц, взорвавших вчера электростанцию в Ларами, штат Вайоминг. Верховный суд шестью голосами против трех принял решение, запрещающее увольнять гомосексуалистов с государственной гражданской службы. И впервые за все время в новостях промелькнуло кое-что другое.

Официальные представители Комитета по атомной энергетике в округе Миллер, штат Арканзас, категорически отрицали, что реактор может когда-либо расплавиться. На атомной электростанции в городке Фуке, что в тридцати милях от техасской границы, возникли небольшие нарушения в системе охлаждения ядерного реактора, но оснований для тревоги нет. Присутствие военных в этом районе вызвано исключительно мерами предосторожности. Стю недоумевал, какие меры предосторожности смогут предпринять военные, если на атомной станции в Фуке произойдет что-то типа китайского синдрома. Он предполагал, что армия появилась на юго-западе Арканзаса скорее всего совсем по другой причине. Фуке расположен не слишком далеко от Арнетта.

Еще сообщили, что эпидемия гриппа на Восточном побережье, похоже, находится на начальном этапе развития. Она вызвана так называемым «русским штаммом», представляющим серьезную опасность исключительно для глубоких стариков и маленьких детей, всем же остальным особо беспокоиться не стоит. Показали интервью, взятое в коридоре Бруклинской благотворительной больницы в Нью-Йорке у какого-то усталого врача. Он утверждал, что высокая степень заразности этого гриппа объясняется природой русского А-штамма, и просил телезрителей принимать лекарства от простуды. Но, когда он начал было говорить что-то еще, внезапно исчез звук, и оставалось только смотреть на его неслышно шевелящиеся губы. Затем на экране снова появился ведущий новостей и сообщил: «В Нью-Йорке зарегистрировано несколько смертей в результате нынешней вспышки гриппа, но в большинстве случаев летальному исходу способствовал такой отягчающий фактор, как загрязнение городского воздуха, и, возможно, даже вирус СПИДа. Официальные представители органов государственного здравоохранения подчеркивают, что это русский А-грипп, который совсем не так опасен, как свинка. Тем не менее доктора призывают следовать старому доброму совету: соблюдать постельный режим, отдыхать, пить побольше жидкости и при высокой температуре принимать аспирин».

Ведущий ободряюще улыбнулся… за кадром кто-то чихнул.

Солнце садилось за горизонт, окрашивая его в золотистый цвет, который скоро сменится красным, а напоследок – бледно-оранжевым. Хуже всего было по ночам. Его забросили в совершенно чужой ему край, а ночь еще больше обостряла чувство одиночества, оторванности от родных мест. Нынешним ранним летом зелень, которую он мог видеть из окна, казалась неестественно буйной. В этом было что-то пугающее. У него больше не осталось друзей. Насколько ему было известно, все, с кем он летел из Брейнтри в Атланту, умерли. Его окружали роботы, которые брали у него кровь на анализ под дулом револьвера. Он боялся за свою жизнь, хотя по-прежнему чувствовал себя хорошо и начал верить, что уже и не подхватил Это, чем бы Оно ни было.

По-настоящему Стю сейчас интересовало только одно – можно ли сбежать отсюда.

Глава 22

Придя на работу 24 июня, Крейтон застал Старки стоящим с заложенными за спину руками перед мониторами. Лен посмотрел на его правую руку, на которой блестело кольцо выпускника Вест-Пойнта, и почувствовал прилив жалости. Старки уже десять дней держался на одних таблетках и был на грани неотвратимого трагического конца. Но, подумал Крейтон, если он не обманывается в своих подозрениях относительно телефонного звонка, то конец уже наступил.

– Лен, – сказал Старки, как будто удивившись, – хорошо, что ты зашел ко мне.

– Пустяки, – отмахнулся Крейтон с легкой улыбкой.

– Ты ведь знаешь, кто звонил.

– Так это действительно был он?

– Да, президент. Меня уволили. Этот старый хрыч уволил меня, Лен. Конечно, я ждал, что это случится. И все же больно. Чертовски больно. Особенно больно услышать это от такого ухмыляющегося, самодовольного мешка с дерьмом.

Лен Крейтон кивнул.

– Ладно, – сказал Старки, проводя рукой по лицу. – Это уже случилось. Иначе и быть не могло. Теперь все ложится на твои плечи. Он хочет видеть тебя в Вашингтоне как можно скорее. Он вызовет тебя на ковер и будет хаять как последнего раздолбая, но ты будешь стоять навытяжку, поддакивать ему и соглашаться со всем. Мы сделали все возможное. Этого достаточно. Я убежден, что этого достаточно.

– Если так, страна должна встать перед тобой на колени.

– Штурвал жег мне руки, но я… я держал его, сколько мог, Лен. – В его словах слышалась сдерживаемая ярость, но глаза вновь обратились к монитору, и на мгновение губы у него дрогнули. – Я не сумел бы справиться с этим без тебя.

– Да, нам не привыкать шагать в одной упряжке, верно, Билли?

– Твоя правда, солдат. Теперь слушай. Есть дело наивысшей важности. При первой же возможности тебе нужно увидеться с Джеком Кливлендом. Он знает наших людей за обоими занавесами – «железным» и «бамбуковым». Он знает, как связаться с ними, и не будет медлить с тем, что должно быть сделано. Он сообразит, что нужно действовать быстро.

– Я не понимаю, Билли.

– Мы должны предполагать худшее, – сказал Старки, и лицо его исказила недобрая усмешка. Верхняя губа приподнялась и задралась, как у сторожевого пса, охраняющего ферму. Он показал пальцем на желтые листки телеграмм на столе. – Сейчас ситуация вышла из-под контроля. Эта зараза пробралась в Орегон, Небраску, Луизиану, Флориду. Зафиксированы первые случаи в Мексике и Чили. Вместе с Центром в Атланте мы потеряли трех лучших специалистов, способных решить эту проблему. Наша работа с «Принцем» – мистером Стюартом Редманом не дала никаких результатов. Ты знал, что его инфицировали вирусом «Блю»? Он думал, что это снотворное. Его организм убил вирус, но так, никому не ведомо. Если бы у нас было шесть недель, то мы, может, и придумали бы что-то. Но у нас их нет. Легенда о гриппе великолепна, но необходимо, подчеркиваю, необходимо, чтобы противник никогда не заподозрил, что эта ситуация искусственно создана Америкой. Это может навести его на определенные мысли. У Кливленда есть около двадцати восьми мужчин и женщин в СССР и около десяти человек в каждой из стран восточноевропейского лагеря. Но даже я не знаю, сколько людей у него в Красном Китае. – Губы Старки снова задрожали. – Когда ты сегодня днем увидишь Кливленда, тебе нужно будет сказать ему только «Рим пал». Не забудешь?

– Не забуду, – ответил Лен. У него похолодели губы. – Ты в самом деле веришь, что они сделают это? Все эти мужчины и женщины?

– Наши люди получили эти ампулы уже неделю назад. Они считают, что там находятся радиоактивные частицы, которые будут отслеживаться нашими космическими спутниками. Это все, что им следует знать, верно, Лен?

– Да, Билли.

– И, если ситуация начнет меняться от плохого к… к худшему, никто не поймет, в чем дело. Утечка информации о проекте «Блю» полностью исключена. Все так и осталось в тайне, мы в этом уверены. Просто обнаружился новый вирус. Мутация… У наших противников могут возникнуть подозрения, но времени у них будет очень мало. Все поделится поровну. Лен.

– Да.

Старки опять посмотрел на мониторы.

– Несколько лет назад моя дочь подарила мне сборник стихов. Фамилия автора – Йейтс. Она сказала, что каждый военный должен прочитать Йейтса. Думаю, это была шутка в ее стиле. Ты когда-нибудь слышал о Йейтсе, Лен?

– Кажется, да, – ответил Лен, после недолгого раздумья отказавшись от мысли сообщить Старки, что правильно фамилию поэта нужно произносить Йетс.

– Я прочел каждую строчку, – сказал Старки, вглядываясь в вечную тишину кафетерия. – В основном потому, что она думала, будто я это читать не стану. Нельзя относиться к людям предвзято. Я не слишком много понял – парень, похоже, был со сдвигом – и все же прочел до конца. Забавные стихи. Часто без рифмы. Но было в книге одно стихотворение, которое никак не идет у меня из головы. Как будто этот человек описал то, чему, я посвятил свою жизнь, описал всю ее безнадежность и величие. Он сказал, что все распадается, что центр перестает быть связующим звеном. Мне кажется, он имел в виду, что мир превратится в прах, Лен. Я уверен, что именно это он и подразумевал. Йейтс точно знал, даже если ничего другого он больше вообще не знал, что рано или поздно все вещи ветшают, черт бы их побрал.

– Да, сэр, – тихо ответил Лен.

– От финальных строк у меня просто мурашки пошли по телу, когда я в первый раз прочел это стихотворение. Они и сейчас так на меня действуют. Я выучил этот кусок наизусть. «Что за дикий зверь, чей час наконец настал, крадется к Вифлеему, чтобы родиться там?»

Крейтон молчал. Ему нечего было сказать.

– Зверь уже в пути. – Старки оглянулся. Он одновременно и плакал, и улыбался. – Он уже в пути, и он намного страшнее, чем этот парень Йейтс мог когда-либо помыслить. Все распадается. Наша задача – сдерживать процесс распада, пока у нас хватит сил.

– Да, сэр, – сказал Крейтон и впервые почувствовал, как слезы подступают к его глазам. – Да, Билли.

Старки протянул руку, и Крейтон сжал ее в своих ладонях. Рука Билли была старой и холодной, как сброшенная змеиная кожа, в которой умерло какое-то маленькое степное животное, чей хрупкий остов так и остался покоиться в чужой оболочке. Слезы скапливались в уголках глаз Старки и текли по его гладко выбритым щекам.

– Помоги мне уладить одно дело, – сказал Старки.

– Да, сэр.

Старки снял с правой руки вест-пойнтское кольцо и обручальное – с левой.

Старки отсалютовал ему и вышел за дверь.

Лифт шумно гудел, высвечивая на табло этаж за этажом. Когда Старки открывал его специальным ключом, чтобы попасть в гараж, раздался сигнал тревоги. Он звучал словно погребальный колокол, будто знал, что предупреждает о том, чего изменить уже нельзя. Старки представил себе Лена Крейтона, наблюдающего по многочисленным мониторам, как он сначала сел в джип, а потом поехал по извивам безлюдного контрольного сектора мимо ворот с надписью ЗОНА УСИЛЕННОЙ ОХРАНЫ. БЕЗ СПЕЦРАЗРЕШЕНИЯ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. Пропускные пункты напоминали будки дорожных застав. За их желтыми стеклами по-прежнему находились солдаты, но все они были мертвы, и тела их быстро мумифицировались под действием сухого раскаленного воздуха. Кабины были пуленепробиваемыми, но не предохраняли от проникновения вируса. Остекленевшие, запавшие глаза мертвецов безучастно смотрели на проезжающую мимо машину, единственный движущийся предмет в лабиринте грязных дорог среди казарм и низеньких шлакоблочных строении.

Он остановил машину перед приземистым блокгаузом, на двери которого висела табличка ВХОД СТРОГО ПО УДОСТОВЕРЕНИЮ КЛАССА А-1-А. Одним ключом Старки открыл входную дверь, другим вызвал лифт. Мертвый дежурный, неподвижно застывший на своем посту, смотрел на него сквозь стеклянные стенки будки, находившейся слева от лифта. Когда подъехавший лифт открылся, Старки поспешно шагнул в него. Ему казалось, что он чувствует на себе пристальный взгляд остекленевших глаз мертвого охранника, похоже, невесомых, как два пыльных катыша.

Лифт опускался так быстро, что у Старки ухнуло в желудке. При остановке раздался нежный звоночек. Двери открылись, и в лицо ему, как мягкий шлепок, ударил сладковатый запах разложения. Запах был не очень сильным, потому что очистители воздуха по-прежнему работали, но даже они не могли уничтожить его полностью. Старки подумал: когда человек умирает, он хочет, чтобы другие знали об этом.

Перед лифтом лежало с десяток тел. Старки осторожно пробирался между ними, боясь наступить на разлагающуюся восковую руку или споткнуться о вытянутую ногу. Тогда бы он закричал, а ему очень не хотелось этого делать. Вам не хочется кричать в могиле, потому что от этого звука вы можете сойти с ума. А то место, где он сейчас находился, как раз и было могилой, хотя выглядела она как хорошо оснащенная научно-исследовательская экспериментальная лаборатория.

Двери лифта тихо закрылись, и, жужжа, он автоматически пошел обратно вверх. Старки знал, что лифт не спустится, пока кто-нибудь наверху не вставит в него ключ. После аварии компьютеры подключили все лифты к общей программе блокирования. Почему эти несчастные лежат тут? Очевидно, они надеялись, что компьютеры пошлют к черту этот переход на чрезвычайный режим. А почему бы нет? В этом даже была определенная логика. Ведь все остальное действительно пошло к черту.

Старки, гулко цокая каблуками, двинулся по коридору, ведущему в кафетерий. Флюоресцентные лампы, тянувшиеся длинным рядом у него над головой, отбрасывали холодный ровный спет. Здесь было значительно больше тел. Обнаженные мужчина и женщина с простреленными головами. Они трахнулись, подумал Старки, и потом он сначала застрелил ее, а следом себя. Любовь посреди вирусов. Мужчина сжимал в руке армейский пистолет 45-го калибра. Кафельный пол был заляпан кровью и мозгами, напоминавшими овсяную кашу. Он почувствовал чудовищное, но, к счастью, минутное желание нагнуться и потрогать грудь мертвой женщины, чтобы узнать, твердая она или обмякшая.

Дальше по коридору, привалившись к закрытой двери, сидел мужчина. К его шее шнурком от ботинка был привязан лист бумаги с какой-то надписью. Подбородок его упал на грудь, и Старки не мог разобрать, что же там написано. Пальцами он осторожно откинул голову мертвого мужчины назад. Глаза того с тихим чмокающим звуком глубоко запали в глазницы, на бумаге толстым красным фломастером было выведено: ТЕПЕРЬ ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ЭТО РАБОТАЕТ. ВОПРОСЫ ЕСТЬ?

Старки отнял руку от подбородка мужчины. Его голова так и застыла в поднятом положении, и темные глазницы сосредоточенно смотрели вверх. Старки отступил назад и опять заплакал. Он подозревал, что плачет, потому что у него нет вопросов.

Двери кафетерия были открыты. Перед ними висела огромная доска объявлений. На одном сообщалось, что 20 июня должен состояться матч по футболу в рамках чемпионата лаборатории. Другое гласило, что Анна Флосс собирается 9 июля поехать в Денвер или Боулдер и не хочет ли кто-нибудь разделить с ней дорогу и расходы. Ричард Беттс желал раздать очаровательных щенков от сенбернара и колли. Еще было извещение об еженедельных несектантских религиозных службах в кафетерии.

Старки прочел все объявления и только тогда вошел внутрь.

Здесь запах был сильнее – смесь протухшей пищи и разлагающихся тел. Старки с ужасом огляделся вокруг.

Ему казалось, что некоторые из мертвецов внимательно смотрят на него.

– Люди… – сказал Старки и замолчал. Он не нашелся что сказать.

Он медленно подошел к Фрэнку Д. Брюсу, уткнувшемуся лицом в суп. Несколько секунд Старки смотрел на него, потом потянул за волосы. Тарелка поднялась со стола вместе с головой Фрэнка Д. Брюса, потому что его лицо накрепко прилипло к ней из-за сгустившегося супа. Старки, содрогаясь от ужаса, ладонью сбил тарелку. Она упала на пол вверх дном. Большая часть супа, теперь похожего на желе, осталась на лице Фрэнка Д. Брюса. Старки вынул свой носовой платок и, как мог, обтер лицо Фрэнка, но его залепленные супом глаза очистить так и не решился. Он боялся, что они провалятся внутрь черепа, как глаза того мужчины с листком на шее. Еще больше он боялся, что освобожденные от клейстера веки поднимутся, как экраны на окнах. Но самым страшным для него было бы увидеть выражение, застывшее в глазах Фрэнка Д. Брюса.

– Рядовой Брюс, – мягко сказал Старки, – вольно.

Старки осторожно закрыл платком лицо Фрэнка Д. Брюса, потом повернулся и вышел из кафетерия чеканным, почти как на параде, ровным шагом.

На полпути к лифту он поравнялся с мужчиной, на шее которого висел листок с надписью. Старки опустился рядом с ним, вынул из кобуры свой пистолет и вставил дуло себе в рот.

Выстрел прозвучал приглушенно и совсем не драматично. Никто из трупов не обратил на него ни малейшего внимания. Зато очистители воздуха быстро ликвидировали дымок. В недрах базы «Блю» стояла мертвая тишина. В кафетерии платок Старки слетел с лица рядового Фрэнка Д. Брюса и опустился на пол. Фрэнк Д. Брюс, похоже, не возражал, но Лен Крейтон все чаще и чаще смотрел именно на этот монитор с Брюсом на экране и думал, какого черта Билли не стер суп у него с бровей, раз уж занимался этим. Скоро, очень скоро ему предстоит встретиться с президентом Соединенных Штатов, но суп, застывший на бровях Фрэнка Д. Брюса, волновал его больше. Гораздо больше.