Текст книги "Дневники голодной акулы"

Автор книги: Стивен Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Исхлестанный ветрами Дин Раш встал из-за стола, допил свое пиво, кивнул мне, моргнул – и был таков. Я посидел некоторое время наедине с собой, вертя своей бутылкой по салфетке и глядя на оставленную им тарелку с У-образными корочками хлеба и полосками сала.

11
Маленькая тающая Антарктика времени

– Так вы с котом заведуете передвижной библиотекой, голубчик? – Над конторкой портье на три четверти возвышалось улыбающееся лицо тетушки Руфи.

Я остановился у подножия лестницы.

– Сейчас она стоит на месте.

Она рассмеялась.

– Если хотите, я всегда могу позвонить кому-нибудь или попросить Джона посмотреть, что случилось с вашей машиной. Но имейте в виду – он не такой уж специалист, как это может показаться со стороны.

– Не беспокойтесь, все в порядке. Если честно, то хорошо будет провести несколько дней под вашим кровом. Иэн благодарит вас за ветчину.

– Рада ему услужить. Правильно, что вы решили немного отдохнуть после всего того, что вам пришлось испытать.

Я разгружал коробки с книгами из багажника желтого джипа и размышлял о потенциальном и кинетическом видах энергии. Мотор сдох. За прошедшую ночь дождь отыскал себе дорогу в двигатель, основательно испортив какую-то важную деталь. Тетушка Руфь звонила в местный автосервис, но из-за наводнения весь город был полон опрокинутых, увязших в колдобинах машин.

– Говорят, что они приедут не раньше чем через сутки, голубчик. Может, и пара дней пройдет, прежде чем они смогут кого-нибудь сюда прислать.

Я мог бы попытать счастья в какой-нибудь ремонтной мастерской подальше. Например, мог бы дозвониться куда-нибудь по ту сторону пустошей, скажем в Шеффилд, но я не стал этого делать. Я рассудил, что несколько дней ожидания здесь, в отеле «Ивы», могут оказаться продуктивными. Один сильный натиск, возможно, привел бы наконец к расшифровке остатка «Фрагмента о лампе». Мне также требовалось собрать новый комплект писем, чтобы заменить те, что были приведены в негодность ливнем накануне вечером. Не было никаких причин, чтобы не сделать и то и другое прямо здесь и сейчас, прежде чем отправиться в Манчестер; трудно было себе представить, каким бы это образом след Фидоруса мог остыть за эту пару дней.

Я убедил себя остаться в «Ивах» этими чисто практическими доводами, однако имелись и более мрачные причины для того, чтобы там укрыться. Я одолел уже три четверти того маршрута, которым следовал Эрик Первый, а открыл ничтожно мало – в лучшем случае, несколько не поддающихся объяснению осколков да обломков с длинной затерянной дороги, вымощенной желтым кирпичом; в худшем же – вообще ничего. Текст «Фрагмента о лампе» близок к расшифровке, а вскоре после этого я доберусь до Блэкпула, где обрывается остывший след Фидоруса. Эта мысль не могла меня не тревожить. Пока оставалось какое-то расстояние, которое предстояло преодолеть, оставался и малый шанс на нахождение ответа. Сейчас передо мной все еще маячил какой-то путь, но что будет, когда дорога подойдет к концу? Во что я тогда превращусь?

Иэн не обращал на меня внимания, когда бы я ни входил с коробками и ни выходил, глазея из окна на деревья или же на птиц, сидевших на них. Я поймал себя на мысли о том, что же такое случилось с другим котом, с Гэвином. Во «Фрагменте о лампе» Эрик и Клио говорили, что купили двух котят, прежде чем отправиться в Грецию, но, возможно, это все было просто еще одной шуткой, которыми они обожали потчевать незнакомцев, встречавшихся им в кемпинговых барах. Я гадал, какая последовательность событий привела к тому, что Иэн оказался котом реальным, а Гэвин существовал только на словах, только в тексте воспоминания? Может быть, это лежит в природе вещей, чтобы вопросы жили дольше, чем ответы. Или, может, ответы не умирают, но легче теряются, поскольку каждый из них столь же мал, как монетка, упавшая с палубы корабля в огромное глубокое море.

* * *

На следующее утро, часов около четырех, я наконец закрыл тетрадь с кодами и схемами. Я декодировал и расшифровывал текст «Фрагмента о лампе» почти тринадцать часов подряд, аккуратно выдалбливая из осадочных пород каждую буковку, проверяя, классифицируя, обращаясь к контексту, извлекая на свет старые, давно погребенные воспоминания.

Предпринимать такого рода атаку на «Фрагмент о лампе» я не собирался. Разгрузив коробки ко времени ужина, я взял себе в баре сэндвич и бутылку пива, а затем отправился прогуляться по извилистой дорожке, шедшей от отеля и поднимавшейся на холмы.

Раскинувшийся внизу, в долине, городок составляли многоквартирные дома и фабрики. Я увидел ту дорогу, на которую случайно свернул накануне вечером, и разоренный парк, где вышла из берегов живая коричневая река. Теперь там среди черных деревьев вспыхивали мигалки карет «скорой помощи» и шарили прожекторы машин муниципальных служб. По всему городу тоже пульсировали желтые огни – эвакуаторов, собиравших заглохшие автомобили, спецмашин по уборке улиц и аварийному ремонту дорог. Выглядело это так, словно все здесь демонтировали, чтобы перенести в какое-нибудь другое место.

Позади городка виднелись серые растянутые кварталы Манчестера.

Начало моросить. На мне была куртка, все еще остававшаяся влажной после вчерашнего ливня. Поеживаясь, я поспешил вниз, поглубже натянув капюшон и упрятав руки в карманы. Ничто никогда не успокаивается, говорило мне брызгающее слюной дыхание ветра, и спрятаться от этого негде.

* * *

Думаю, в мире все еще существует островок первоначального спокойствия. С трех до пяти утра – последняя суша, маленькая подтаявшая Антарктика времени. Посреди этого отдаленного и безмолвного временного местечка я наконец и закрыл тетрадь с записями и таблицами дешифровки. Я закончил. Еще раз пробежался по завершенному тексту «Фрагмента о лампе» и закрыл тетрадь. Несколько минут я расхаживал по своему номеру, ни на что в особенности не глядя, ничего по-настоящему не видя. В тексте оказалось кое-что такое, чего я не ожидал. Неудобоваримые, запутанные пассажи.

Я взглянул на часы. Можно было позволить себе на полчаса заснуть, прежде чем приступить ко второму пункту моего плана, но я не стал этого делать. После расшифровки, которой я занимался на протяжении ночи, во мне осталось чувство холода и опустошенности. Мне хотелось сосредоточиться на чем-то другом, чем-нибудь заняться, а не лежать в неподвижности и тишине в комнате, где ничто не могло отвлечь моего внимания. Я упаковал и убрал на место «Фрагмент о лампе» и тетрадь со своим переводом, а взамен достал из левого кармана рюкзака репортерский блокнот и бинокль.

Куртка моя наконец высохла и согрелась, провисев полдня над батареей (батареи в «Ивах» не выключались круглогодично – преимущество, которым в равной мере пользовались тетушка Руфь и Иэн). Ключ от моего номера был в одной связке с ключом от входной двери, так как в конторе после десяти вечера никто не работал, и это означало, что я мог входить и выходить, когда мне заблагорассудится. Последнее обстоятельство облегчало мою задачу, состоявшую в том, чтобы заняться рано поутру скрытным наблюдением, необходимым, чтобы собрать новый запас писем. Я уже знал, откуда открывается хороший вид на город.

Побросав в объемистые пустые карманы куртки блокнот, бинокль, мобильник и прихватив поднос, на котором был доставлен мой ужин – «По-моему, вы потеряли счет времени, голубчик, так что отправляю вам кое-что наверх», – я спустился в холл и как можно тише покинул здание.

Поплотнее запахнув куртку, чтобы избежать неприятных сюрпризов от ветра, я пошел по темной дорожке к присмотренной ранее скамье. Чтобы отвлечься от «Фрагмента», я принялся думать о разнообразных системах Эрика Сандерсона Первого для получения писем, адресованных другим людям.

Мне так и не пришлось испробовать ни одну из этих систем в действии.

Все они приобрели чисто академический интерес, как только я достиг тем утром своего наблюдательного пункта. На скамейке меня кое-что ожидало, кое-что такое, из-за чего все переменилось. Пухлый конверт, поперек лицевой стороны которого были выведены слова «это для тебя».

Обратный путь к отелю состоял из десяти минут завываний ветра, шелеста деревьев, постукивания моих каблуков по гудрону, а затем в эти звуки внезапно ворвалась резкая нота. Я споткнулся, зацепившись носком ботинка за дорожку, и на мгновение подумал, что звук исходит из пакета, зажатого у меня под мышкой, а затем понял – почти тотчас и с высоковольтным изумлением, хлынувшим прямо мне в череп, – что происходит на самом деле. Вытащив из кармана куртки мобильник, я прищурился, глядя на ярко-зеленый дисплей:

«Вызов»

Ответить?

12
Фрагмент о лампе
(Часть вторая)

Большой и указательный пальцы Клио скользнули вокруг основания ее стакана с «Амстелем».

– Вопрос в том, – сказала она, – почему ты против гамака?

– Ну…

– Боже – ты – мой, – перебила она меня, безупречно подражая интонации одной из героинь «Секса в большом городе». [12]12
  «Секс в большом городе» – телесериал, показывался по американскому каналу «НВО» с 6 июня 1998-го по 22 февраля 2004 г. В съемках принимали участие Сара Джессика Паркер, Кристин Дэвис, Синтия Никсон, Ким Кэтрелл. В основе сюжета – книга Кэндис Бушнелл, журналистки, ведущей одноименную колонку в «Нью-Йорк обсервер». Всего было снято 94 серии, а в 2008 г. выпущен и полнометражный кинофильм.


[Закрыть]– Эрик, ты весь в прошлом веке. Ты вообще когда-нибудь качался в гамаке?

– Нет.

– Вот видишь? – сказала она. – Видишь? – Сохраняя почти бесстрастное выражение лица, Клио умудрилась вложить в свой взгляд вопрос «Что, черт возьми, тебе здесь кажется забавным?». – Никогда не качался в гамаке. Боже мой, Эрик. Мне жаль это говорить, правда-правда, но это совершенно в твоем духе. Ты такой, – крохотная пауза, – инфантильный.

– Инфантильный?

– Да, милый. Ты лишен жизненного опыта.

Я громко рассмеялся.

– Да ну тебя!..

– О! – Она посмотрела мне в глаза. – Ты сердишься, Эрик? Ты боишься?

– Чего? Гамаков?

Она легонько похлопала меня по руке.

– Поплачь – станет легче.

Вот что нравится Клио – захотеть себе какую-нибудь штуковину, а затем разрабатывать сложные способы, чтобы ее заполучить. И это несмотря на то, что большинство из этих вещей она с легкостью может себе позволить, потому что получает почти в полтора раза больше, чем я. Или же так оно было до недавнего времени. Мы живем вместе вот уже около полутора лет и теперь достигли конечной стадии взаимоотношений. Мои деньги и деньги Клио с обоюдного согласия стали «нашими деньгами». Это со всех точек зрения совершенно замечательно, а также означает, что теперь Клио может прибегать к новым сложным стратегиям, чтобы убедить меня позволить ей воспользоваться «нашими деньгами» для той или иной покупки.

Я основательно приложился к своей бутылке.

– Я лишь пытаюсь разобраться, зачем тебе понадобился гамак.

– Потому что я люблю тебя и не хочу, чтобы ты проворонил такую возможность.

– И?

– Мы привяжем его между деревьями у палатки, и ты сможешь лежать в нем и читать книги.

– И?

Клио пожала плечами:

– Ну и я смогу лежать в нем и почитывать «Бойцовский клуб». [13]13
  «Бойцовский клуб» (1996) – первый опубликованный роман Чака Паланика, основа одноименного фильма Дэвида Финчера с Эдвардом Нортоном и Брэдом Питтом в главных ролях.


[Закрыть]

Я улыбнулся:

– Что ж, тогда хорошо. Давай купим гамак.

– Прекрасно.

– Но как насчет того, чтобы купить его для нас обоих? Вроде совместного подарка? Чтобы им делиться?

– Вот как?

– Если только, – сказал я, похлопывая ее по руке точно так же, как перед тем она похлопывала меня по моей, – ты не хочешь, чтобы я купил этот гамак только для себя, потому что втайне задумала купить подарок только для себя, а как только у меня появится гамак, ты сможешь сказать: «Но мне эта штука очень нравится, а ты же купил себе вчера этот миленький гамак, мур-мур-мур».

– Вредина, – сказала Клио, переводя рычаг коробки передач, чтобы превратиться в обиженную пятилетнюю девочку. – Почему ты меня больше не любишь?

– Потому что ты гений зла.

– А ведь это правда, да? – сказала она с ухмылкой.

Так оно и есть. Клио в самом деле хотела себе подарок – подводный фотоаппарат. Подержанный, выставленный на продажу в книжной лавке в Наксосе, где мы обменивали свои романы и где туристы порой продавали кое-какие из своих вещей, когда оказывались на мели.

Клио любит подводное плавание. По ее словам, в этом есть что-то от полета, и мне хотелось бы сказать, что я ее понимаю, но я до сих пор ничего такого ей не говорил. У меня есть маска и акваланг, но я вхожу в воду лишь до тех пор, пока касаюсь ногами дна. А на Наксосе, где дно понижается очень круто, всего лишь шаг отделяет тебя от того, чтобы уйти под воду с головой. От чего мне делалось не по себе в те немногие разы, когда я предпринимал попытки поплавать под водой, так это от огромного вала синевы, простирающегося перед тобой, когда смотришь в открытое море. Не знаю, что именно меня смущает, – то ли его масштабы, то ли перспектива повернуться к нему спиной. Главным образом, я так и жду, что в ту же секунду, как я повернусь, оттуда вырвется нечто злобное, чтобы оттяпать мне ноги, но отчасти, возможно, дело и в размерах самой этой синевы. В понимании того, что, если плыть навстречу этой синей стене, она лишь будет становиться все больше, больше и больше, пока лик ее не сделается невозможно огромным, и то же самое произойдет и по сторонам от тебя, и сзади, а дно ускользнет в черноту. Но вот Клио масштабы глубины ничуть не беспокоят. Она еще и с парашютом прыгала, и горными лыжами занималась, хотя я не хотел бы, чтобы у кого-то сложилось впечатление, будто она помешана на здоровье или чем-то таком. Мы оба совсем не страдаем домоседством (не мерзкое ли словечко?), но мысль о том, что какое-либо из наших занятий идет на пользу здоровью, обычно от этого занятия отвращает. Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас до конца понимал фразу «В здоровом теле здоровый дух». Вот что особенно восхищает меня в Клио Аамес: она любит смеяться над теми, кто бегает трусцой. На Наксосе таких хватает. Температура в глубине острова доходит до сорока, да и здесь не намного прохладнее, но по пляжу все равно кое-кто бегает трусцой. Клио обожает называть их «спятившими», а иногда показывает на них пальцем, когда они пробегают мимо.

Один из любимых исторических фактов Клио состоит в том, что парень, который изобрел бег трусцой, умер от сердечного приступа. Прошлым летом кто-то на барбекю целую вечность объяснял Клио, что на самом деле у того парня был врожденный порок сердца и что сердечный приступ угрожал ему все время. «Так что ему стало плохо не из-за того, что он бегал», – снова и снова повторял он, но Клио это ни в чем не убедило.

«Ты видишь, кто они такие? – сказала она, когда мы тем вечером брели домой. – Надо иметь порок сердца, чтобы придумать что-то настолько же смехотворное, как бег трусцой». Я рассмеялся и сказал: «В том, что ты говоришь, нет ровным счетом никакого смысла», – а она в ответ на это толкнула меня в колючки живой изгороди.

* * *

– Вот он.

– Хм. А откуда ты знаешь, что он работает?

– Если не работает, отнесу его обратно.

Я посмотрел на лежавший за витриной занесенный песком утиль, на книги с измятыми обложками. Подводный фотоаппарат выглядел грязным, исцарапанным, никуда не годным.

– Вернешь обратно?

– Не сомневайся в моих способностях, Сандерсон.

Я не собираюсь здесь углубляться в истории, связанные с претензиями, предъявляемыми Клио тем или иным магазинам, и с ее требованиями возместить ей убытки.

– Ты что, думаешь, что и вправду сможешь заставить его взять фотик обратно?

– А ты и вправду не хочешь, чтобы я его купила?

Я посмотрел на аппарат.

– Конечно, хочу, если ты этого хочешь.

– Очень хочу. – Она вцепилась мне в запястье. – Эй, придумала – это может служить мне подарком за то, что я ухаживала за собой в тот день, когда ты сходил с ума.

– И что же, значит, мне не надо покупать гамак? – спросил я. – Я с ума не сходил.

– А вот и сходил: «Клио, Клио, помоги мне, я совершенно спятил», – сказала она, изменяя голос.

– Слушай, что же можно поделать, если я так тонко чувствую?

– Все равно, – сказала она с улыбкой. – Значит, я могу сейчас купить этот аппарат?

– Ладно, – сказал я.

– Прекрасно.

Итак, теперь у Клио есть подводный фотоаппарат. Она еще не израсходовала весь ролик пленки, так что мы по-прежнему не знаем, работает ли эта штуковина.

* * *

За пару дней до того, как мы купили фотокамеру, я действительно сходил с ума, во всяком случае на час или около того. Иногда такое случается. Мир просто накатывает на меня, и я ничем не могу этому противиться. В тот вечер на меня напал растущий страх – доходящий до ужаса, – что где-то на этом острове я угожу в ловушку и не буду в состоянии из нее выбраться. Я ходил на цыпочках по краю приступа паники, ожидая, что все вокруг внезапно станет бездонным и кошмарным.

Когда это случилось, мы сидели возле своей палатки и читали. Клио просматривала путеводитель, отмечая крестиками все то, чего мы еще не повидали на Наксосе.

– Мне не по себе, – сказал я.

Мой голос прозвучал слабо и необычно, словно где-то на странной глубине лопались какие-то пузырьки.

– Понимаю, – сказала Клио, покусывая шариковую ручку и не поднимая взгляда. – На меня он действует точно так же.

Она имела в виду Пола Остера – я читал «Изобретение одиночества». [14]14
  Пол Остер (р. 1947) – выдающийся американский писатель, «постмодернист с человеческим лицом», автор таких бестселлеров, как «Нью-йоркская трилогия», «Храм Луны», «Мистер Вертиго», «Тимбукту», «Книга иллюзий» и др. «Изобретение одиночества» (1982) – его дебютная книга, написана в жанре автобиографии.


[Закрыть]

– Клио, – сказал я, намереваясь начать этим фразу, но слов, чтобы ее продолжить, у меня не было.

Она опустила путеводитель и рассеянно на меня посмотрела. Я увидел, как в глазах у нее собирается тревога.

– В чем дело, милый?

Я изо всех сил пытался объясниться, мягко передавая ей в ладонь слово за словом, словно они были маленькими, утыканными шипами минами – «осторожно, осторожно, осторожно».

– На кого ты похож! – сказала она. – Может, тебе стоит прогуляться или куда-нибудь сходить? Чтобы размять ноги?

– Может быть.

– Хочешь, пойду с тобой?

– Нет, думаю, мне лучше побыть одному.

– Ладно. Что ж, скоро уже закат, и у берега полно рыбешек. Можешь взять, что там осталось от сэндвичей, и покормить их. – Она снова улыбнулась. – И может, на обратном пути прихватишь мороженого?

Вот так Клио избавляет меня от приступов паники – она просто переводит их в тот же привычный мир, к которому относятся уборка пылесосом или вечерние субботние телепрограммы. Ласковым обращением к моему детскому «я» – все в порядке, вот кое-что забавное – она мягко и с теплотой направляет мое внимание на что-нибудь безопасное и радостное. Глубокая и искренняя доброта Клио – которую можно даже назвать «материнской жилкой» – есть нечто такое, о чем большинство наших друзей, возможно, даже не догадываются. Но она тут как тут, яркая и очевидная, если знаешь, на что смотришь.

– Думаю, это пойдет мне на пользу, – сказал я. – Рыбки на закате чудо как хороши.

Мы иногда сохраняем крошки от пиццы, которую я беру на обед, чтобы покормить маленьких рыбок, собирающихся в вечернем прибое.

– Да, милый, это пойдет тебе на пользу, – сказала Клио. – Я же всегда права, помнишь?

– Конечно, помню.

– Хорошо, – сказала она. – Ну, иди.

И я, несмотря ни на что, рассмеялся.

* * *

– Привет. Как ты себя чувствуешь?

– Я забыл принести мороженое.

– Я очень о тебе беспокоилась.

Когда спустя полчаса я вернулся, Клио по-прежнему сидела у палатки, делая пометки в путеводителе.

– Знаю, – сказал я, усаживаясь рядом с ней на тростниковую плетенку.

– Такое ужасное чувство. Никогда не знаю, чем тебе помочь.

– И тем не менее ты всегда справляешься, – сказал я. И добавил: – Мне жаль, что это случается.

Она обвила меня рукой, в которой все еще держала книгу, и захватом локтя прижала мою голову к своей груди.

– Ты мой глупыш, – нежно сказала она, покачивая меня из стороны в сторону.

* * *

Подводный фотоаппарат представляет собой черно-желтый механизм и обитает внутри плексигласового пузыря, плотно к нему подогнанного. Объектив защищен иллюминатором из жесткого пластика, крепящимся расположенными по окружности шестью серебристыми винтами. Вместо видоискателя аппарат снабжен складным пластиковым прицелом, а кнопка спуска похожа на шприц. Теперь, когда мы его купили и он лежал на столе рядом с нашими новыми книгами и чашками фраппе, я осознал, что он мне нравится. Он был потерт, исцарапан и, скорее всего, не работал, но пришелся мне по душе. Я поймал себя на мысли о том, как храбро он выглядит. Отважиться пойти туда, где никогда прежде не бывало фотоаппаратов. Он напоминал мне Базза Лайтера. [15]15
  Базз Лайтер – персонаж анимационного фильма «История игрушек» (1995). Затем этот образ использовался в фильмах «История игрушек-2», «Базз Лайтер из Звездной команды: Приключение начинается» и в телесериале «Базз Лайтер из Звездной команды».


[Закрыть]

– Если хочешь, то тоже можешь попытать с ним счастья, – сказала Клио. После покупок мы отправились выпить в гавани Наксоса. До обратного автобуса в кемпинг надо было убить сколько-то времени. – Опустишься на колени у края бурунов и сунешь голову под воду.

– Для девушки, которая, насколько мне известно, смотрела «Челюсти» [16]16
  «Челюсти» (1974) – роман Питера Бенчли об акуле-людоеде, годом позже экранизированный Стивеном Спилбергом. В 1978 г. последовали «Челюсти-2», в 1983-м – «Челюсти-3-D» и в 1987-м – «Челюсти: Отмщение».


[Закрыть]по меньшей мере дважды, – сказал я, – ты слишком уж легко относишься к морю, нет?

– Я не из тех, кто всегда смотрит этот фильм, прикрыв глаза руками.

– Вот именно, – сказал я. – Об этом я и толкую. Это вселяет ужас.

Клио посмотрела на меня.

– Это ты про то, как она бросается на жертву с выпученными глазами?

Она не сводила с меня взгляда.

– И конец – когда Чиф Броди, Ричард Дрейфус и тот сумасшедший рыбак плывут на утлой лодчонке? Я не могу спокойно сидеть и смотреть на это.

– Знаю, – сказала Клио, покачивая головой.

– Однако во всех остальных отношениях, – я поерзал, притворяясь, что был застигнут врасплох, и понизил голос, – во всех остальных отношениях я невероятно мужествен и храбр.

Клио рассмеялась.

– Отлично, докажи это. Отправляйся в море вместе со мной. Возле скал встречаются изумительные рыбы, я хочу, чтобы ты туда поплыл и посмотрел на них.

– Ну, теперь-то я и так смогу на них посмотреть, верно? – Я похлопал ладонью по подводному фотоаппарату.

– Но это ведь не одно и то же. – Клио растягивала слова, словно маленькая девочка. Она улыбнулась. – Мне бы очень хотелось, чтобы ты поплыл со мной.

– Ты не находишь, что он похож на Базза Лайтера?

– Говорю тебе, мне бы очень хотелось, чтобы ты со мной поплыл.

– За горизонт и дальше, – сказал я приземистому плексигласовому пузырю, не обращая на нее внимания.

Клио присосалась к своей соломинке, не отрывая от меня взгляда.

– Да будет так, номер первый, [17]17
  Аллюзия на образ командора Уильяма Райкера из телесериала «Звездный путь: Следующее поколение» (1987–1994); эту роль исполнял Джонатан Фрейкс.


[Закрыть]– сказал я аппарату, – «Маленький шаг для одного человека, огромный шаг для всего человечества». [18]18
  Фраза американского астронавта Нейла Армстронга, которую он произнес, ступив на поверхность Луны 20 июля 1969 г.


[Закрыть]

– Ты же знаешь, что он мой, – сказала Клио, притягивая аппарат к себе, словно желая его защитить.

– О да, – сказал я. – Я знаю. Знаю. Конечно – твой. – Нацедив полный рот ледяного кофе, я с заговорщицким видом подмигнул камере.

– Прекрати, – сказала она, прикрывая рукой объектив.

Бросив взгляд мимо заполонивших гавань магазинов, кафе и баров, вдоль узкой дамбы, можно было видеть то, что сохранилось от храма Портары, [19]19
  Храм Портары – остатки портика из трех мраморных колонн храма Аполлона на острове Наксос, построенного в 530–540 гг. до н. э.


[Закрыть]в основном – огромный каменный дверной проем, возвышающийся над заливом. Он известен под названием Арки Ариадны, откуда, согласно легенде, дочь критского царя Миноса имела удовольствие наблюдать, как ее возлюбленный герой Тесей, словно крыса, улепетывает обратно в Афины без нее. Убитая горем Ариадна в конце концов вышла замуж за Бахуса, бога вина и песнопений, и с тех пор они всегда жили счастливо. Значит, по мнению Клио, та стала безумной пьянчужкой и перестала принимать близко к сердцу что бы то ни было.

– И какова же мораль этой истории? – однажды спросила Клио, когда мы ели мороженое, сидя на каменном блоке за той самой аркой.

– Не предлагай своего клубка шерсти незнакомцу?

Клио рассмеялась.

– Нет, предлагай, – сказала она. – Но… но с родственниками потом уже не встречайся.

Она все еще забавлялась со своей камерой, так что я бегло просмотрел новые книги, которые мы себе набрали. Я взял себе «Скрюченный огурец», автобиографию Судзуки. Я уже прочел его «Разум дзэн» и «Плоть и кости дзэн». [20]20
  Сюнрю Судзуки (1904–1971) – японский последователь и пропагандист учения дзэн; дхармовое имя – Сёгаку Сюнрю. (Иногда ошибочно отождествляется с исследователем дзэн Дайсэцу Тэйтаро Судзуки.) В 1959 г. после многолетнего обучения в Японии приехал в Сан-Франциско, основал «Горный центр дзэн-буддизма „Тассадзяра“» и «Храм дзэн» на Лоуэр-Хайт, став первым настоятелем первого буддийского монастыря за пределами Азии. «Скрюченный огурец» – не автобиография, а биография Судзуки; написана Дэвидом Чедвиком.


[Закрыть]Туристы вроде бы оставляют после себя массу литературы по дзэн-буддизму, и, поскольку она была повсюду, я принялся ее читать. Я купил еще и «Сёгун», [21]21
  «Сёгун» (1975) – роман Джеймса Клэвелла (1924–1994) из так называемой «Азиатской саги», историческая драма, действие которой проходит в Японии ок. 1600 г.


[Закрыть]хотя эта книга выглядела, как «Война и мир», переписанная в феодальной Японии, – толщина ее почти равнялась ширине, и было понятно, что с острова я ее с собой не заберу. Кроме того, мы прихватили еще одну книгу по греческой мифологии (у нас таких было три). Уже забыл, для чего нам понадобилась еще и эта.

– Как насчет того, чтобы сегодня вечером поглядеть на что-нибудь упомянутое в путеводителе? – спросила Клио, опуская камеру.

– Не знаю, – сказал я.

Если не считать Арки Ариадны, мы так и не исполнили ни одного из археологических предприятий, которые намечали. Даже не посмотрели на каменного великана в карьере. Вместо этого уже почти три недели мы продолжали придерживаться рутины, состоявшей из завтрака, валяния на пляже, таверны и бара: «Если я увижу еще один древний глиняный горшок, то кого-нибудь убью», – а через шесть дней нам предстояло плыть на материк, чтобы сесть там на самолет.

– Я тут подумала, не отправиться ли нам в заливчик, как ты считаешь?

– А-а-а, – протянул я.

В путеводителе говорится, что в двадцати минутах ходьбы от нашего кемпинга находится маленькая уединенная бухта, наполненная огромными плоскими камнями, некоторые из них похожи на животных. В книге утверждается, что на закате эта бухта является самым романтичным уголком на всех Кикладах, [22]22
  Киклады – группа островов в Греческом архипелаге, в которую входят, среди прочих, острова Наксос, Парос и Тира.


[Закрыть]а также упоминается, в удивительно откровенной манере, что это великолепное место для секса под открытым небом.

– Ладно, – сказала Клио. – Я вот как решила – мы возьмем один из маленьких рюкзачков, положим в него куртки, если вдруг станет холодно, полотенца, чтобы на них сидеть, и, думаю, самое меньшее бутылки три «Амстеля», так что тебе придется найти открывашку. Надо будет надеть кроссовки, чтобы перебраться через скалы, и я собираюсь пойти туда в голубом сарафане и без трусов. Ты можешь надеть все, что пожелаешь. Если мы решим, что нам надо что-то еще, то сможем купить это в магазинчике по пути. По-моему, я ничего не упустила. Ты со мной, Сандерсон?

Я кивнул, со всей серьезностью:

– Я с тобой, Аамес.

– Отлично, – сказала она.

* * *

Сидя на огромном плоском камне и болтая свешенными через край ногами в кроссовках, мы смотрели в море. Бухта животных не была романтичной в том смысле, в каком об этом говорилось в путеводителе, но она действительно оказалась красивой и уединенной. Клио уставилась на горизонт, подсунув ладони под колени, так что подол ее голубого летнего платьица туго обтягивал ноги. Она легонько болтала в воздухе ступнями. Я пытался делать это в одном с нею ритме, но через пару качаний отставал от нее – мне приходилось останавливаться и снова входить в задаваемый ею ритм. С моря задувал легкий бриз, и небо по краям уже подернулось дымкой. Большую часть пути Клио молчала и продолжала молчать, когда мы дошли до места, взобрались по скалам и оказались лицом к лицу с волнами. Я знаю, как себя вести, когда происходит нечто подобное, – точно так же, как Клио знает, что делать, когда со мной случается один из моих странных заскоков. Задача моя состоит в том, чтобы быть рядом и ничего не говорить, просто оставаться поблизости и ждать, чтобы это прошло. Иногда после продолжительного молчания Клио взрывается насчет какого-нибудь пустяка, который я сделал или о котором забыл, или о чем-то таком, что в этот день пошло не так. Тогда моя задача сводится к тому, чтобы слушать, не возражая, и быть готовым, если она расплачется. Я выудил из нашего рюкзака бутылку «Амстеля» и с хлопком сорвал с нее крышку. Основательно приложился к бутылке, затем предложил ее Клио. Та сделала глоток и вернула мне бутылку.

– Извини, – сказала она.

– За что?

– Не думаю, чтобы мне хотелось секса.

– Это не важно.

Несколько чаек ныряли в воду, атакуя что-то, чего среди зыби я не мог разглядеть.

– Не могу заниматься этим намеренно.

Я обхватил ее рукой за плечи и притянул к себе.

– С чего бы мне думать, что ты занимаешься этим намеренно? Кстати, чем – этим?

Некоторое время Клио позволяла мне так ее обнимать, потом осторожно высвободилась. Несколько минут спустя она стала водить большими пальцами вдоль линии своей челюсти, вверх, за уши, а потом вниз по шее, выписывая маленькие круги. Я давно уже такого не видел.

– Перестань, – сказал я, беря ее за запястья и нежно опуская ее руки обратно на колени. – Ты здорова. Ничего там нет.

– Я даже не заметила, что делаю, – сказала она, отворачиваясь к морю.

– Прости.

– Думаешь, я сумасшедшая?

– Клио, ты совершенно не сумасшедшая. Это я сумасшедший, вспомни. Ты… ну, может быть, особенная, не такая, как все, но не сумасшедшая.

Это заставило ее улыбнуться.

– Замолчи, – сказала она.

– Хочешь, я помассирую тебе шею?

– Нет.

– Ты же знаешь, что все прошло. Тебе никогда не придется туда возвращаться.

– Я не могу туда вернуться.

– Тебе и не придется.

Некоторое время она думала, легонько покачивая ногами, потом снова заговорила.

– Знаешь, там, среди персонала, такой веселый настрой. Они все готовы для тебя сделать. Можно попросить поставить телевизор у кровати, видео, что угодно. Все такие жизнерадостные и бодрые. Эрик, это до чертиков ужасно.

– Милая, ты никогда туда не вернешься. Обещаю.

– Ты не можешь этого обещать.

– Я просто знаю, что с тобой все будет в порядке.

У входа в каждую таверну вокруг кемпинга висели разноцветные фонари, похожие на лампы с рождественской елки. По ночам они отражались в море вдоль всей береговой линии, отбрасывая на волны голубые, красные, зеленые и желтые отблески. Здесь же, в бухте, море предоставлялось своим собственным краскам.

– Это вроде того, что говорят о солдатах, вернувшихся с войны. Люди рядом с тобой умирают. По-настоящему умирают, Эрик. Тебя отправляют на недельную химиотерапию, и ты оказываешься в палате вместе с теми, что по-настоящему умирают и изо всех сил стараются с этим примириться. Когда неделя истекает, ты отправляешься домой и видишь своих родных и друзей, видишь, что все там знакомо и привычно. Это чересчур. Ты думаешь – один мир не может вместить в себя обе эти жизни, и ты чувствуешь, что вот-вот спятишь, когда осознаешь, что мир, да, настолько велик, что он, да, может вместить в себя все самое-самое ужасное и самое-самое родное – когда только пожелает.

Несколько минут мы сидели молча.

– Жаль, что меня там с тобою не было.

– Это не о тебе. И не о том, жаль тебе или не жаль.

– Я не это имел в виду.

– Ты тогда вообще меня не знал.

– Все равно мне жаль. У меня такое чувство, будто я подвел тебя, не познакомившись с тобой раньше.

– Ну и глупо.

– Некоторые вещи глупы. Это не мешает им быть настоящими. Вот я глуп, а все-таки вот он я, рядом с тобой.

Клио взяла бутылку и улыбнулась.

– Это правда.

– Слушай – я люблю тебя и, что бы ни случилось, всегда буду рядом, если ты этого захочешь. Но тебе надо начинать от этого избавляться. Ты же не хочешь кончить тем, чтобы все время срываться, как я, с катушек, так ведь?

Клио смотрела на воду. Я знал, что она решает, рассердиться на меня или нет. Минута проходила за минутой. Чайки упустили то, что их интересовало, и с криками поднимались в небо. За пролетевшим самолетом остался прямой белый след.

– Знаешь, в больнице была своя библиотека.

– И что?

– Целая библиотека, а читать нечего. Если я никогда больше не увижу ни одной книги Артура Конан Дойла, то не расстроюсь.