Текст книги "Дневники голодной акулы"

Автор книги: Стивен Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Наконец доктор очнулся. Он вернулся с бутербродами, пивом и миской кошачьей еды для Иэна. Скаут спустилась, чтобы поесть, и я думал, что может произойти еще одна перепалка, но она уселась рядом с котом в тени рубки и смотрела только на свой бутерброд, не говоря ни слова. Фидорус, прихватив пивную банку, снова уселся на свое рыбацкое место. Я смотрел, как медленно и задумчиво он ест, разглядывая то далеких чаек, пикирующих на бумажный след, то лесу, попрыгивающую чуть в стороне от бурления, производимого нашими винтами.

– Я и не знал, насколько голоден. – На протяжении нескольких часов никто ничего не сказал, а мне требовалось поговорить.

Доктор неопределенно кивнул, по-прежнему глядя в море.

Солнце теперь висело ниже и начало слегка сгущать красный спектр на своем диске.

– Но ведь это не настоящая еда, правда? – снова попытался я завести разговор. – Всего лишь идея еды, концепция. Но я вот чего не могу понять: если у идеи еды такой же вкус, как у настоящей еды, то…

Не сводя глаз с моря, Фидорус поднял руку:

– Тихо!

– Что? – прошептал я, вытягивая шею. Затем осторожно поднялся и посмотрел за корму, но увидел только мокрые страницы, крутившиеся в зыби. – Что случилось?

Катушка на удилище доктора внезапно ожила, быстро щелкая и разматываясь, меж тем как леса резко натянулась и стала уходить сквозь волны, как нож сквозь масло.

– Ух ты! – Фидорус уперся ногами в транец, изо всех сил откидываясь назад, а удилище изогнулось от натяжения, как лук.

– Людовициан? – Я заметил, что пячусь. – Вы поймали людовициана на удочку?

Доктор боролся с рыбиной, волоча и подтаскивая к себе кого-то на несколько щелчков катушки зараз, да и те давались ему с огромным трудом. Леса рассекала воду, уходя то влево, то вправо.

– Не думаю.

Я обернулся и увидел позади себя Скаут.

– Скаут, – прошипел доктор сквозь стиснутые зубы, – какого черта ты здесь делаешь? Поднимись и выруби двигатель, иначе мы его упустим.

– Это не людовициан. Рыба таких размеров не станет…

– Скаут, делай, что тебе сказано! Выруби эти чертовы двигатели!

Она повернулась на каблуках и пошла через палубу.

Я посмотрел на Фидоруса.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Смочи катушку. Возьми ведро и плесни немного на лесу, а то перегреется.

Он еще провернул рукоятку катушки, и кончик удилища сильнее подался вперед, а леса продолжала разрезать море под разными углами. Я схватил ведро и сделал, как мне было велено.

– Вот так. – Доктор говорил с трудом, потому что борьба с рыбой отнимала у него все силы. – Мы его измотаем и вытащим на поверхность. Гарпун! Где твой гарпун?

Я оставил его рядом с ноутбуком Никто.

– Сейчас принесу.

Тут как раз остановился двигатель. Скаут спустилась по трапу и прошла мимо, направляясь к корме и окликая доктора.

– Честное слово, это не наша акула. Это какая-то другая тварь, что-то вроде – как их там? – что-то вроде прилипалы.

Я почти уже вернулся, неся с собой гарпун, когда она осеклась.

– Что случилось? – Я бросился вперед и увидел, что удилище Фидоруса распрямилось над транцем, а леса расслабленно свисает в воду. – Сорвалась?

Скаут посмотрела на меня, вращая глазами:

– Это была не акула.

Мы оба повернулись к доктору. Скаут скрестила на груди руки, а Фидорус еще на пару щелчков провернул рукоятку катушки. На этот раз из-под волн никакого сопротивления не было. Доктор стал крутить катушку быстрее, пока в воздухе не запрыгал, роняя капли, перекушенный конец лесы. Он отцепил удилище от его креплений и втащил на палубу.

– Смотри: сверхпрочная леса – и как перерезана. Что-то вроде прилипалы?

Скаут взяла лесу и осмотрела ее.

– Что ж, иногда и я ошибаюсь, – сказала она. – Время от времени.

– Значит, это был он? – спросил я. – Людовициан?

Фидорус выбрался из своего рыбацкого кресла и поднялся, вытягивая в стороны руки и расправляя плечи.

– По-моему, да, а ты как думаешь?

Я осторожно положил гарпун на палубу и шагнул к транцу. Упершись рукой о принтер, чтобы удерживать равновесие, я перегнулся через леера и посмотрел вниз. За кормой синел океан и блестели на солнце две белые пропитанные водой страницы.

– Ну и где же он теперь? – спросил я, продолжая смотреть вниз. – Все еще здесь?

– Не знаю, – сказал Фидорус. – Может быть, и здесь.

– Здесь?

– Скорее всего. Эрик, мне понадобится новая леса, крюк и свежая наживка. Я хочу, чтобы ты…

Бум! Палуба накренилась от толчка, и меня швырнуло вперед, с силой ударив коленями о принтер. Крепления не выдержали, принтер покосился, я кубарем вылетел за борт и ухнул в волны с глухим всплеском, а потом…

Я увидел изнанку воды и пузырьки воздуха, уходящие кверху.

Кто-то схватил меня за воротник и потянул наверх..

Кто-то схватил меня за воротник и потянул наверх…

Кто-то схватил меня за воротник и потянул наверх…

Кто-то схватил меня за воротник и потянул наверх.

Кто-то схватил меня за воротник и потянул наверх.

Кто-то схватил меня за воротник и потянул наверх.

Кто-то схватил меня за воротник и потянул наверх.

Кто-то схватил меня за воротник и потянул наверх.

с такой силой, что я, обдирая спину, перевалился через борт и с глухим ударом рухнул на палубу, разбрызгивая вокруг воду. Мои ноги и руки тряслись от страха, а Скаут продолжала держать меня за ворот и кричать: «Ты, чертов кретин, прекрати падать в эту чертову воду!» Она обняла меня, и я обхватил ее руками, а она продолжала повторять мне в ухо: «Ты, чертов кретин, чертов кретин!» Я притянул ее голову за затылок: «Господи боже мой, прости, мне так жаль…» И я повторяю это снова и снова, целую ее в шею так, словно никогда ее больше не увижу, а она целует меня в лицо, и потом мы целуем друг друга по-настоящему, а чуть погодя доносится крик Фидоруса:

– …Скаут, быстрее, он заходит спереди!

Она оторвалась от меня, сбросила с лица волосы и встала на ноги.

– Как ты?

– Вроде ничего. Иди, я догоню.

Скаут поспешила туда, откуда доносился голос доктора, а я стал с трудом подниматься. В левом колене я ощутил колющую боль и зашипел, когда попытался перенести на него вес. Я видел, как исчезла Скаут, обогнув боковую стенку рубки, и услышал Фидоруса:

– Он набросился на лодку, атаковал с борта. Теперь выходит на нас в лоб.

Хромая, я обошел рубку и ступил на переднюю палубу. Фидорус стоял на самом конце бушприта, выступавшего из носа над водой. В руках у него было какое-то странное ружье.

– Эрик Сандерсон, – крикнул он, увидев меня, – видишь его? Это, доложу я тебе, настоящее чудовище.

– Знаю, – выдавил я, едва слышно и все еще дрожа от потрясения. – Знаю!

– Подходи, подходи. Теперь он у нас в руках. Скаут, как там у тебя дела?

– Почти управилась.

Я огляделся вокруг, но ее нигде не было видно.

– Он приближается! – крикнул доктор Скаут, где бы она ни была, тыча вперед своим ружьем. – Приближается!

Я посмотрел, куда указывал доктор, и увидел акулу. Я увидел высокий, жесткий треугольный плавник, медленно разворачивающийся в сторону «Орфея», и длинную, темную тень под волнами.

Когда людовициан стал набирать скорость, устремляясь к нам, его плавник поднялся из воды еще выше, раскатывая длинный след белой пены.

Сердце у меня колотилось.

– Какая здоровенная тварь, – сказал я. – Это настоящая акула.

– Нет, просто так выглядит. Как и все остальное здесь. Скаут, шевелись, она приближается. Боже мой, ты только посмотри, какой гигант!

Огромный, лоснящийся и темно-серый, людовициан, казалось, невесомо скользил в прозрачной, пронизанной солнцем воде чуть ниже перекатывающегося над ним буруна. Я непроизвольно отпрянул назад, пока не уперся в стенку рубки.

– Господи, он снова будет нас таранить?

– Нет-нет, – сказал Фидорус, поднимая ружье и прицеливаясь. – Он опишет круг и предоставит нам прекрасную возможность… Скаут?

– Готово. Давайте.

Откуда-то рядом с плечом Фидоруса раздался шлепок воздуха, вырвавшегося под большим давлением. Черная стрела, тянущая за собой тонкий провод, промелькнула над волнами и ударила акулу чуть позади спинного плавника. Доктора отбросило на палубу отдачей. Гарпун. Из-за шума, раздавшегося вблизи от меня, я вздрогнул и в недоумении оглянулся. Одна из бочек с телефонными аппаратами и справочниками повалилась на палубу, перекувыркнулась через борт и, скользя, понеслась по океану вслед удаляющемуся людовициану.

– Попал! – Фидорус сорвал с себя кепку и швырнул ее на палубу. – Ты видел? Я прицепил к твоей акуле бочку! – Раскрасневшийся, переполненный радостью старик потрясал передо мной своим гарпунным ружьем в качестве доказательства. – Как в японской легенде, Эрик! В точности как в японской легенде!

Я смотрел, как, подпрыгивая на волнах и поднимая тучи брызг, быстро удаляется от лодки пластиковая бочка, а потом медленно начал оседать на палубу, скользя спиной по деревянной обшивке рубки.

31
Речь заходит о чувствах

Пока бочка неслась за еле угадываемым силуэтом акулы, а мы преследовали бочку, Скаут стояла за штурвалом и лодка шла полным ходом, задирая нос при каждом ударе о волну, вздымая столб брызг и отбрасывая дымовые всполохи, как зенитное орудие времен Первой мировой. Фидорус по-прежнему стоял у бушприта «Орфея», налаживая дистанционное соединение. Лежа на палубе, я слышал только попискивание телефонного набора и электронные сигналы вызова – бурр-бурр, бурр-бурр – поверх сердитого ворчания двигателя и плеска волн, норовивших залить водой глаза.

– Заработало! – крикнул доктор, делая отмашку рукой. Встречный ветер уже изрядно растрепал его нечесаную шевелюру. Он с трудом водрузил обратно на переносицу свои очки и снова мне помахал. – Получилось! Справочники и телефоны обеспечивают трафик. Потоки общения, которые людовициан вынужден тащить за собой, замедляют его ход и лишают сил. Он измотан. К тому же мы используем справочники на этот год и телефонные звонки в реальном времени. Это – текущие события. Они будут держать его на поверхности, не дадут уйти на глубину, а нам это на руку!

Цепляясь за стенку рубки, я кое-как поднялся на ноги.

Впереди нас со свистом подскакивала и скользила по воде бочка.

– Непохоже, чтобы он сбавил скорость.

– Да, но долго он так не продержится. Я хочу прицепить к нему еще одну, просто чтобы уж добить наверняка. Умеешь вязать узлы?

– Ну, в общем…

Я осекся, указывая рукой в море поверх плеча доктора. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как бочка исчезает под водой.

– Так. – Он на мгновение застыл, уставившись на опустевший океан. – Скаут, глуши двигатель! Эрик, иди на якорь. Отдашь, когда я скажу.

– Куда он подевался? – окликнула нас Скаут от штурвала.

– Нырнул, – отозвался я.

– Он на это способен?

– Очевидно, – Фидорус пробрался обратно на нос. – Но ненадолго. Бочка вытащит его вверх, а когда это произойдет, мы будем наготове.

– Он умен, – сказал я. – Он вроде как ждал момента, чтобы вышибить меня за борт.

– Людовициан – всего лишь тупая хищная машина. – Фидорус подобрал свою кепку и натянул ее на свои тронутые сединой растрепанные волосы. – Он набросился на лодку, а ты стоял на транце, вот и все.

Я кивнул, глядя в море.

– И вы абсолютно уверены, что эта тупая хищная машина не сможет до нас добраться? – спросила Скаут, появляясь из-за рубки.

Фидорус переводил взгляд со Скаут на меня и обратно, словно не мог поверить своим ушам.

– Сколько раз тебе повторять? «Орфей» по периметру замкнут концептуальной петлей в три раза более мощной, чем та, что все это время обеспечивала безопасность Эрика. Мы останемся здесь, он останется там, а когда бочка подтащит его наверх, мы закончим свою работу. Людовициан и Майкрофт Уорд навеки исчезнут, мы отправимся по домам. А теперь, Сандерсон, будь так любезен – займись якорем.

* * *

Через полчаса стало ясно, что людовициан в сколько-нибудь скором времени возвращаться на поверхность не собирается, что бы ни говорил по этому поводу доктор Трей Фидорус. Я вызвался остаться на палубе и продолжать следить, не появится ли бочка. Скаут и доктор спустились на камбуз готовить еду. Я думал переодеться, но шорты и гавайская рубашка были тонкими и быстро высохли на солнцепеке. Однако при падении за борт я потерял темные очки и соломенную шляпу, и шея у меня сзади саднила так, что я шипел от боли всякий раз, когда она терлась о воротник. Лоб и скулы у меня тоже были обветрены и обожжены солнцем.

Наступил вечер. Небо начало темнеть, и я решил остаться возле носа в длинной тени от рубки и продолжить наблюдение за волнами. Скаут была занята с ноутбуком мистера Никто, а доктор прибрал посуду после того, как мы перекусили. Вновь появился Иэн, какое-то время походил по часовой стрелке кругами по палубе, а потом, когда в воздухе начала разливаться прохлада, исчез в каюте.

Прошло еще немного времени, но по-прежнему не было никаких признаков акулы. Небо из темно-синего превратилось в красно-синее, оперенное закатным солнцем. Океанская волна ослабла, сменившись неопределенной зыбью. Прохладный бриз дул сквозь леера, опоясывающие палубу, нежными пальцами поглаживая мне макушку.

Я чувствовал, что внутри меня что-то изменилось.

Остаться на палубе и продолжать наблюдения я вызвался отчасти для того, чтобы у меня было время обдумать – что со мной случилось? Чем бы это могло быть? Мне все время представлялась упавшая рядом с заросшей, давно нехоженой тропинкой монета. Одна ее сторона – скажем, «решка» – на протяжении многих лет оставалась на виду и подвергалась воздействию мороси, дождя, тумана – одним словом, стихий. Другая – «орел» – была забита в глину и стерта из памяти. Когда в том подвале слово «вода» обратилось в настоящую воду, это было равносильно тому, что монета перевернулась. Перемена эта не была «сногсшибательной» или «судьбоносной» – ни одно из воспоминаний, проглоченных людовицианом, не вернулось. Не прояснилось и ни одно из ранних сновидений «Фрагмента о лампе». Однако это событие имело место. Монета перевернулась. Откуда-то из глубины подсознания всплыла фраза: «Взгляд становится отражением, отражение – взглядом».

– Эй!

На палубе позади меня стояла Скаут. На ней была та самая куртка, что я видел в подвале Фидоруса.

– Привет, – отозвался я.

– Принесла тебе ветровку. Гранджевый шик-блеск года девяносто второго, но, сам понимаешь…

– Спасибо, – сказал я, послушно натягивая гранджевый шик-блеск. – Я хотел сказать…

– Да, знаю. Я тоже.

Она уселась на палубу рядом со мной и скрестила ноги.

– Мне надо было заранее тебе рассказать, – сказала она. – Глупо, что я промолчала.

– Однако, – возразил я, – я прекрасно понимаю, почему ты так поступила. У меня просто…

– Просто ты недоверчив.

Я посмотрел на нее.

– По-твоему, я?..

Мы смотрели на спокойное море. Я плотнее укутался в ветровку, слушая, как Скаут пощелкивает суставами пальцев.

– Как там с ноутбуком?

– Нормально. Я установила соединение. Мне удалось замутить воду, так что теперь Уорд с меньшей вероятностью обнаружит, что он подсоединен к нашему ноутбуку. Так что у нас есть фора.

– Молодец!

– Спасибо.

Спокойное море. Отдаленные крики чаек. Скаут, сидящая рядом со мной.

– Я наговорил тебе кучу гадостей, правда?

– Ну, – сказала она. – Так и есть. Но я все равно вытащила тебя из воды.

– Скаут…

– Я думала, ты пропадешь там!

– Я сам так думал. И я… нет, боже мой… я даже боюсь сказать…

– Скажи.

– Я думал, что вот, когда меня не станет, ты так и будешь думать, что я действительно имел в виду всю эту чушь?

Она легонько толкнула меня плечом:

– Вот это да!

– Но конечно, той огромной акулы я тоже боялся!

– Ш-ш-ш, – сказала она, – не то все испортишь.

Я просунул руку у нее за спиной, обняв ее за плечи, и она прильнула к моей груди.

– Прощаешь меня?

– Ты был такой задницей.

– Ну вот, мне теперь немножко полегчало.

– Да, но ты же не мог долго таким оставаться, правда?

– Не мог, – сказал я. – Это ты точно подметила.

– Ты так себя вел, потому что чувствовал себя в западне.

– Эмоционально? Да.

– Это все равно.

Я провел пальцами по ее мягким черным волосам, а она сцепила руки, обвив ими мою талию. Нас овевал ветерок, море мягко покачивало лодку из стороны в сторону.

– Хочу тебе кое-что сказать, – начал я.

– Давай.

– Но я не хочу показаться идиотом.

– Хорошо.

– Не обидишься?

– Хм.

– Ну… Только не обижайся!

– Давай.

– Хорошо. Я имею в виду – то, что с нами произошло, – это ведь случилось не просто так? Не только для того, чтобы поймать акулу?

Скаут отклонилась в сторону и посмотрела на меня:

– Я же говорила, что нет.

– Ты много чего тогда говорила.

Скаут снова прильнула ко мне, и несколько минут мы так и сидели, не двигаясь.

– Помнишь, когда ты вчера проснулся, то сказал удивительную вещь? Ты сказал, что в том, что между нами произошло, есть что-то… что-то правильное?

– Да.

– И ты спросил, чувствую ли я то же самое?

– Помню.

– Я тогда хотела сказать: да, по-моему, я тоже это чувствую.

– Это насчет сердца?

– Насчет сердца.

– Ух ты!

– Хм, – сказала Скаут. – Мне кажется, я знаю тебя много лет. Я хочу сказать, наше событие уже было в моем бытии. Звучит безумно, да?

– Ты имеешь в виду чувства?

– Сандерсон, не заставляй меня повторять.

Я улыбнулся.

– Нет. Это звучит нормально. Я знаю, что ты имеешь в виду.

– Молодец, – сказала она и нежно поцеловала меня в губы.

И вкус ее губ, и их прикосновение, и тепло, и движения – все тогда было совершенным, как томительно сладкая мелодия, которая вдруг всплыла в памяти после многих лет забвения.

Она наконец оторвалась от моего рта и посмотрела на меня так, словно в нашем поцелуе было нечто поразительное, нечто такое, с чем она не вполне могла совладать.

– Ну, ясное дело! – беспомощно пролепетал я.

Мы снова поцеловались.

* * *

Когда я открыл глаза, прохладное голубое утро уже согревалось новым солнцем, свежим и полным энтузиазма. После сна на палубе у меня болели спина и бока. Колено – словно заело. Правая рука – на ней спала Скаут, уткнувшись мне головой в плечо, – онемела. Несколько ее мягких темных прядей зацепились за мою щетину, и я слегка отстранился.

– Хм? – сказала она мне в грудную клетку.

– Привет, уже утро.

– Ох, – пробормотала она. – Я не могу пошевелиться. Все суставы как будто склеены.

Мы лежали, укрытые своими куртками и, как я заметил, плотным зеленым одеялом, которого, когда мы уснули накануне, не было и в помине.

– А нам кто-то одеяло принес.

Скаут хихикнула.

– Ты голый?

– Да, а ты?

– Да.

– Вот порадовался, наверное, старик, закутывая тебя хорошенько.

– Наверное, он беспокоился, что мы простудимся.

– У меня все болит, колено распухло, я чувствую жуткую усталость, но, кажется, не простужен.

Скаут поцеловала меня в щеку. Она отбросила наши покровы, выбралась из импровизированной постели и, голая, встала на палубе. Ее ноги, живот, руки и лицо за вчерашний день покраснели под солнцем, но ребра, грудь и бедра оставались все той же мраморной белизны. Она прикрыла ладонью полоску черных волос у себя между ног и неодобрительно на меня посмотрела.

– Что такое?

– Ты пялишься.

– Если девушка расхаживает перед парнем нагишом, то это обычно что-то означает.

Она усмехнулась и медленно, очень нарочито раздвинула ноги, сделала мах руками, потом завела их за голову и стала сгибаться в талии то влево, то вправо.

– Это вульгарно! – сказал я.

– У меня все болит, – ответила она и, глянув на меня искоса с лукавой улыбкой, направилась к носовой палубе. – По правде сказать, тебе стоит попробовать сделать то же самое, это очень…

– Раскрепощает?

– Что-то вроде того. Может помочь тебе с твоими комплексами.

– Мы же разобрались с комплексами, разве нет?

– М-м-м… – сказала она, пристально глядя в море.

Я сел, прикрыв одеялом ноги. Я слегка стеснялся своих царапин и синяков, полученных за последние несколько дней. У меня болели все суставы, особенно коленный, но счастье все равно так и распирало меня изнутри. Это мгновение – раннее утро, я, Скаут – было абсолютным совершенством.

– Как думаешь, акула всплывет?

Я видел, как она коснулась большим пальцем ноги обтрепанного конца, свешивавшегося за борт лодки.

– Фидорус считает, что всплывет.

Она обернулась.

– Надеюсь, – сказала она. – Иначе ничего не выйдет. Пойду проверю ноутбук.

– Слушай, мне так жаль, что все идет не по плану.

– Разберемся. Ты же не будешь стоять в стороне?

Я успел лишь слегка пожать плечами, прежде чем она расплылась в улыбке.

– Вот что, – сказала она, найдя свои трусики и натягивая их. – Если и на этот раз не получится, мы все равно справимся. Придумаем что-нибудь еще, какой-нибудь другой способ. Постарайся только не падать в море!

– Постараюсь, – сказал я, передавая ей ее шорты. – Спасибо, Скаут.

– Знаешь, мне жаль, что у нас тогда…

– Мне тоже.

Она присела, чтобы взять свою кофточку, но я обхватил ее руками, притянул к себе и поцеловал.

– Эй! – Она рассмеялась, вырвалась и села.

Какое-то мгновение мы так и смотрели друг на друга: я – вверх, на нее, а она – вниз, на меня. Выражение лица у Скаут сделалось спокойным, серьезным. Она наклонилась и нежно поцеловала меня в губы, раз и другой.

– Ты восхитительна, – прошептал я.

Она улыбнулась, мельком и чуть ли не застенчиво, потом наклонилась еще ближе, уткнувшись лицом мне в шею.

– Ты тоже, – сказала она шепотом, и ее дыхание защекотало мне ухо.

Я обвил Скаут руками, но она высвободилась, и я увидел, что на ее губах появляется отстраненная, деловая и более знакомая мне улыбка.

– Приходи в себя. – Она легонько постучала меня по плечу и встала. – У нас много дел.

– М-м-м…

Она рассмеялась.

– Почему бы тебе не пойти на камбуз и не приготовить нам завтрак?

– Чего бы ты хотела?

– Чего-нибудь легкого. И может быть, пива?

Я кивнул:

– Прекрасная мысль.

Мы оба оделись и, огибая рубку, отправились на корму. Скаут внезапно остановилась, и я едва не налетел на нее.

– Ты только погляди туда, – сказала она. – Черт, что это такое?

На горизонте виднелся остров.

Я спустился по трапу, с палубы в каюту. Когда я вошел, Фидорус закрывал крышку трюмного люка.

– Мы видели остров, – сказал я.

– Хм?

– Какой-то остров на горизонте, – повторил я и, посмотрев на люк, добавил: – Что вы делаете?

– Так, обычный технический осмотр. Это, знаешь ли, довольно старая концептуальная модель. Но ты сказал – остров? Да, я его видел.

– А есть у вас какие-нибудь соображения на тот счет, как он там оказался?

– Совершенно никаких. Якорь забрал?

– Да, мы проверяли.

– А может быть, мы всю ночь лежали в дрейфе?

– Всю ночь? В таком случае нас могло бог знает куда занести. А наша акула?

– Об этом не беспокойся. У меня есть навигационное оборудование. Мы получим сигнал, когда бочка появится на поверхности. Как только она начнет всплывать, мы сможем ее отследить.

– Людовициан слишком долго остается на глубине.

– Это сильный экземпляр, но он не сможет оставаться там вечно. Не волнуйся, Эрик, мы по-прежнему задаем правила в этой игре. Понятно? Я рад, что вы все между собой уладили.

– Да. – Я обнаружил, что занят разглядыванием сучков в деревянном настиле. – Спасибо за одеяло.

– Что ж, мне показалось, что оно вам может пригодиться.

Я слегка покраснел.

– Ну а теперь, – сказал Фидорус с улыбкой, – вы, наверное, хотите чего-нибудь на завтрак, не правда ли?

Скаут сидела возле ноутбука Никто у транца лодки, когда я поднялся из каюты с парой банок пива и пакетом с шоколадным печеньем.

– Соединение по-прежнему работает, – сказала она, и я кивнул, присаживаясь рядом и протягивая ей одну из банок. – У него есть какие-нибудь соображения, откуда мог взяться остров?

Я посмотрел вдаль. Остров выдавался из моря, как огромная выветренная светло-желтая кость. При взгляде на этот остров, на его очертания в моей душе возникало нечто такое, чего я не мог вполне…

– Эй! – сказала Скаут.

– Прости. – Я попытался прочистить голову, прогнать это чувство. – Да, я у него спрашивал. Он думает, что мы, может быть, дрейфовали всю ночь.

– Дрейфовали? – Она потянулась за своими солнечными очками. – Как это? В такую погоду?

Я посмотрел на нее, сбитый с толку.

– Ты море видел?

Я посмотрел за борт. Море было прозрачным и неподвижным, как стекло.

– Может, здесь есть подводные течения?

– Может быть, но остров-то мы бы издалека заметили, разве нет?

– Наверное, да, – сказал я, снова уставившись на горизонт.

Потом в глубине моего мозга провернулись, сцепившись зубцами, шестеренки, и я сумел идентифицировать это странное, посетившее меня чувство. Это было узнавание. Я понял, что видел этот остров раньше. Но как такое могло быть? Я не был туристом, любителем островов Греческого архипелага, Эриком Сандерсоном Первым. Я даже никогда не покидал родины. И никогда не видел никаких островов, разве что по телевизору. Почему бы мне мог припомниться какой-то остров? Потом откуда-то снова явилась эта фраза – «Орел и решка – реверс и аверс». Другая сторона все той же монетки. У меня было такое чувство, словно вокруг меня происходило что-то, превышающее возможности постижения. Я не мог настроить свой разум, чтобы это увидеть.

Скаут, теперь в солнечных очках, потягивала пиво, пристально глядя на остров. Прислонясь к ней, я был занят тем же самым, теряясь в мыслях о своем странном чувстве, о прошедшей ночи, об акуле, все еще плававшей где-то в морских глубинах.

Через несколько минут я поставил банку с пивом на палубу и стал подниматься на ноги, собираясь отправиться на поиски шляпы, кепки, панамки – чего угодно, – чтобы прикрыть макушку. Поднимаясь, я задел край банки, и она опрокинулась и покатилась прочь, разбрасывая по пути пенящиеся плевки пива. Банка ударилась о фальшборт с металлическим звуком: «чунг!».

Скаут подняла на меня взгляд.

– Что?

Она посмотрела на спокойное море, потом на пивную банку, потом снова на меня.

– Мы стоим неровно, – сказал я.

– Это крен. Мы кренимся.

Скаут поднялась, и мы вместе направились к краю палубы, где лежала банка, выплескивая пиво на леера.

Она было нагнулась, чтобы ее поднять, но остановилась и медленно выпрямилась снова.

– Ты это слышишь? – спросила она.

– Что?

– Прислушайся.

Звук был слабым и приглушенным, но совершенно отчетливым.

«Бурр-бурр, бурр-бурр».

По левому борту на поверхность вынырнула бочка.