Текст книги "Дневники голодной акулы"

Автор книги: Стивен Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Когда пришло время, Тэкиси прибыл соответственно приглашению и встал перед Исаму и его семьей. Он вынул из рукава своего халата кисточку для письма и провел ею в воздухе одну-единственную прямую линию. Это было началом и окончанием урока Тэкиси. Кое-кто говорит, что Исаму в то же мгновение испытал просветление, но это не так. Исаму не просветился, но он был мудр и ни по какому предмету не выдавал своего мнения слишком быстро. Однако сыновья Исаму рассердились, потому что сочли, что Тэкиси позволил себе шутку насчет их отца. Сусуму сказал, что накажет монаха, и извлек свой меч. Сусуму был известен как умелый мастер меча и одержал победу во многих схватках, но Тэкиси остался на месте, держа свою кисть в руке. Сусуму атаковал его, но Тэкиси одолел его тремя взмахами кисти.

Нибори, второй по старшинству сын, извлек свой меч и сказал: «Мой брат – великий воин, но тебе следует знать, что я владею мечом искуснее него».

Услышав это, Тэкиси сказал: «Тогда я должен подготовиться» – и выдернул из своей кисти один волосок. Положив кисть на землю, он поднял перед собой этот единственный волосок. Нибори набросился на него, и Тэкиси победил воина двумя выпадами своего единственного волоска.

И тогда Кэнсин, старший сын, взялся за меч. Кэнсин сказал: «Должен предупредить тебя, что выходил победителем из всех схваток. После отца я первый мастер меча в этих краях».

«Очень хорошо, – ответил Тэкиси. – Я подготовлюсь, учитывая то, что ты мне сообщил». И он положил волосок на землю рядом с кисточкой и остался с пустыми руками.

Кэнсин подбежал к нему, и Тэкиси обезоружил его одним движением.

После того как это произошло, Исаму поклонился и сказал, что восхищен мастерством Тэкиси.

Тэкиси ответил: «То, что ты видел, – не мастерство. Это – идея мастерства. Избыток и пустота, свиток, бумажный светильник, песчинка с далекого морского берега».

Кэнсин, Нибори и Сусуму принесли извинения за свое невежество, и Кэнсин спросил, не могут ли трое братьев вернуться вместе с Тэкиси в его долину в качестве его учеников. Тэкиси согласился, и вот таким образом возникла школа Сётай-Му.

2

Прошло много лет, и Исаму состарился. За все это время сыновья ни разу его не навещали. Исаму был этим опечален, но не гневался, потому что видел мудрость Тэкиси и был рад, что его сыновья имеют возможность у него обучаться. Кроме того, Исаму знал, что в Сётай-Му высоко ценят тишину и уединение и что по этой причине Тэкиси не построил ни храма, ни библиотеки, но вместо этого жил в самом глухом углу долины. Исаму почел за лучшее не беспокоить сыновей во время их занятий.

Однажды ночью к двери его дома пришел купец, застигнутый грозой. Исаму распорядился предоставить этому человеку кров на ночь, и в знак благодарности купец подарил Исаму редкий каллиграфический свиток. Ни купец, ни Исаму не знали, что один из иероглифов на этом свитке был дурным. Мало того, свиток промок под ливнем, и вода пробудила силу этого дурного иероглифа.

На протяжении многих месяцев иероглиф ослаблял разум Исаму, вызывал у него забывчивость и заставлял вести себя так, что он казался чужим даже своим собственным домочадцам. В конце концов донимаемый иероглифом со свитка Исаму полностью впал в бессознательное состояние.

Тогда в долину Тэкиси был отправлен посыльный, чтобы сообщить сыновьям Исаму, что случилось несчастье, и попросить Тэкиси и учеников Сётай-Му о помощи.

На рассвете следующего дня в дом Исаму прибыли трое мужчин. Они были одеты, как воины, но не походили ни на один из известных военных кланов. Их бронзовые доспехи были сделаны из сотен тысяч замысловато выкованных символов и знаков и представлялись настолько тонкими и нежными, что даже скользящий удар, казалось, мог бы с легкостью их рассечь. Кроме того, видно было, что вместо двух мечей, которыми обычно снаряжаются в битву, у каждого воина был только один, да и тот – без лезвия. Этими воинами были сыновья Исаму: Кэнсин, Нибори и Сусуму, но они остались неузнанными, потому что долгое отсутствие и многие годы обучения сильно их изменили.

Трое мужчин вступили в комнату, где Исаму хранил свои свитки, и стали сражаться с дурным иероглифом. В конце концов они его победили, но Сусуму был смертельно ранен в этой схватке. Позже в тот же день Кэнсина и Нибори настойчиво призвали вернуться обратно в Сётай-Му, но Сусуму жить оставалось недолго, и он сказал, что проведет свои последние часы в доме отца.

Вечером Исаму пришел в себя, и разум его окреп. Он сразу же узнал в умирающем воине своего сына. Когда Сусуму открыл глаза и увидел отца, он попросил, чтобы впредь с той поры все иероглифы, которые станут писать в их землях, отправляли в Сётай-Му для проверки их подлинности и удостоверения в том, что они не дурные. Исаму с этим сразу же согласился и пообещал большее: он сделает все, что в его силах, чтобы каждый иероглиф во всей Японии проходил бы проверку в Сётай-Му. Услышав это, Сусуму улыбнулся и ушел в мир предков.

Остаток дней старик Исаму прожил ради выполнения своего обещания.

28
Конус света

– Хочу тебе кое-что показать. – Фидорус вышагивал по коридору своей походкой директора школы, а я плелся за ним сзади. – Когда Эрик Сандерсон Первый нашел меня, – сказал он, – я был тяжело ранен и спасался бегством в страхе за свою жизнь. Я пытался замести свои концептуальные следы дымом из кодов и текстов, перебираясь из города в город.

– Тем маршрутом, по которому следовал Эрик, чтобы вас найти?

– Да, но моя дымовая завеса не действовала, к тому же я не мог передвигаться достаточно быстро. Эрик помог мне устроить ловушку. – Мы подошли к двери в книжной стене. – Он спас мне жизнь. Вот почему он так плохо воспринял мой отказ помочь ему в поисках людовициана.

– Ловушку, чтобы поймать – кого? От кого вы бежали?

– Как раз это я тебе сейчас и покажу.

Фидорус распахнул дверь. Помещение за ней было похожим на пещеру, темным, как ангар в ночное время. Я пристально вглядывался в темноту. В отдалении на полу стоял куб размером с дом, очерченный абрисом мерцающего света.

– Боже, – сказал я, не отрывая от него взгляда. – Как красиво.

Фидорус не ответил.

Когда мои глаза привыкли к освещению, я увидел, что этот эффект производился конструкцией высоких деревянных каркасов. На каждом из них стояло по одному кинопроектору, и каждый проектор светил в бок соседнему. Все вместе они очерчивали куб.

– Это ловушка?

– Да. Вверху – знаковый фильтр, – сказал Фидорус, указывая на верхнюю часть куба, – а здесь, внизу, – контейнер. Это клетка. Рыбный чан.

Посмотрев туда снова, я начал различать огромный темный шар, роившийся посреди этого чана. Длинные толстые кольца вины, страха и отчаяния выпячивались и свисали из клубящейся массы, а затем всасывались, ускользая обратно. Самое худшее состояло в том, что этот темный шар казался знакомым, порождая невыносимую тошноту своей тяжестью.

– Что там внутри?

– Тоска.

Я повернулся, чтобы посмотреть на доктора.

– Светоглоты, любожорки и смехоежки, – сказал он. – Тысячами. А самые большие посредине – это сердечные черви; они здесь – короли. Такую колонию называют «тоской».

Дрожь отвращения. Я вспомнил о светоглоте, находившемся у меня внутри в старом госпитале, о тошноте, об отсутствии воли. Вспомнил о мистере Никто и его нанимателе.

– Откуда это явилось?

Задавая этот вопрос, я уже чувствовал, что в голове у меня формируется ответ. Я начал ощущать контуры огромного круга.

– От Майкрофта Уорда, – сказал Фидорус.

Я снова уставился в глубь чана.

– Каким образом?

– Сотрудники «Сётай-Му» пытались остановить распространение Уорда. Мы вели войну против него почти двадцать лет. Однажды его агенты взломали нашу компьютерную защиту. Они разводили бациллы тоски, загружали их дюжинами, миллионами в письма и слова, которые затем внедряли в нашу систему языкового мониторинга. – Старик выглядел опустошенным. – Я был единственным из «Сётай-Му», кто выжил, да и то только благодаря тебе.

– И вы пришли сюда?

– Это отделение лаборатории было заброшено много лет тому назад, и люди Уорда ничего о нем не знали. Видишь ли, я всегда считал, что главным моим делом является продолжение нашей работы. Я делал все, что мог, чтобы продолжать скрываться, в то же время заботясь о языках и поддерживая их жизнеспособность. Но теперь я стар, а Уорд обрел богатство и власть. Он располагает ресурсами, которые однажды позволят ему максимально усовершенствовать свою систему стандартизации, и если это случится, то вместо тысячи Уордов появится сотня тысяч, миллион, миллиард. Он будет расти экспоненциально, пока не останется никого другого. Только он – в каждом доме, в каждом городе, в каждой стране. Навсегда.

– Господи, – сказал я.

– И по этой причине, – сказал доктор совершенно будничным тоном, – завтра я буду помогать вам обоим.

29
«Орфей» и код ЙЦУКЕН

Из-за того, что доктор показывал мне, как пройти на маленькую кухню и в ванную комнату, возвращение в спальню Эрика Сандерсона Первого заняло около десяти минут.

После всех этих коридоров и перекрестков славно было снова оказаться у двери Эрика, узнать свои вещи, увидеть на другой стороне комнаты своего кота и теплую удобную кровать.

– Давно ты в последний раз спал?

– Не знаю, – сказал я. – Но голова так и кружится.

– Хм. Боюсь, до утра тебе придется выполнить два важных задания.

С этими словами Фидорус вынул из своего внутреннего кармана очень старую кисточку. Деревянная ее рукоятка сделалась темной и блестящей от времени. Щетинки тоже были темными, но идеальной формы.

– Похоже на кисть Тэкиси, – сказал я. – Это каллиграфическая кисточка, да?

– Да, и тебе надо воспользоваться ею, чтобы написать свою историю. Все, что ты из нее помнишь, и как можно подробнее.

– Написать где?

– В воздухе. – Фидорус сделал жест в пустоте. – К утру вся твоя история должна быть написана этой кистью. Понимаешь?

Когда он протянул мне кисть, его голубые глаза были спокойны, ясны и серьезны.

– Да, – сказал я, сам себе удивляясь. Я осторожно взял кисть. – Вы сказали, что заданий два?

– Ты должен также выпить вот это, – и он вынул из кармана пиджака маленький стаканчик.

Я взял его у доктора и посмотрел на просвет. Стакан был наполнен узкими бумажными полосками, словно лист бумаги разрезали, а потом еще и изрубили, чтобы получились крошечные продолговатые обрывки. Присмотревшись ближе, я увидел, что на каждой полоске черной краской напечатано слово «вода».

Я снова повернулся к доктору.

– Это надо выпить?

– Да, ты должен выпить концепцию воды, суметь ощутить ее вкус и освежиться.

– И как же я это сделаю?

– На свете есть два типа людей, Эрик. Есть люди, которые инстинктивно понимают, что рассказ о Всемирном потопе и история о Вавилонской башне – это два рассказа об одном событии, и есть те, которые не могут этого понять.

Я готов был возразить, но удержался.

– Ты должен выпить эту воду и написать свою историю к завтрашнему утру. Потом я вернусь, чтобы увести тебя с собой.

Не дожидаясь ответа, доктор повернулся и направился вниз по коридору. Я хотел было окликнуть его, но промедлил, и он исчез.

* * *

Нельзя сказать, что Иэн очень обрадовался, когда я включил в спальне свет. У него было такое выражение, которое иногда появляется у больших котов, когда их, спящих, расталкивают ради семейной фотографии.

– Прости, – сказал я, усаживаясь на край кровати.

Иэн легонько дернул ухом.

Я взял стакан и опустил в него палец. Полоски бумаги шелестели и шуршали, когда я их теребил. «Убеди себя». Я закрыл глаза и попытался представить, что этот шелест на самом деле плеск воды. Когда я утвердился в этой мысли так крепко, как только мог, то вынул палец из стакана и поднес его к губам. Бумажки покатились по подбородку. Несколько сухих полосок попали мне на зубы и на язык. Я открыл глаза, вытащил их по одной, скатал в легкий шарик и щелчком отправил его прочь.

Некоторое время я смотрел в стакан. На оставшихся крохотных белых полосках слово «вода» видно было или полностью, или наполовину, или не видно вообще. Мне смутно припоминалось что-то насчет церковного реликвария, содержимое которого обращается в кровь, когда на него устремляют взгляд истинно верующие. Откуда-то на ум явилась фраза «Вино преосуществится в кровь», и я подумал: «Вот здорово!»

«Убежденность. Убежденность. Убежденность». Я снова поднял стакан и опрокинул его, широко раскрыв рот и в полной мере ожидая, что вот сейчас в него обильной холодной струей прольются вкус и ощущение воды. Но вместо этого туда посыпалась бумага, и мой рот сделался похож на нечищеную клетку для хомячков. Я сплюнул полоски обратно в стакан, несколько влажных и липких от слюны ленточек. По крайней мере одна из них приклеилась к моему нёбу. Я сунул в рот палец, пытаясь выковырять ее ногтем, и меня едва не стошнило.

Я опустил стакан на прикроватный столик. Идея воды? Если мир делится на физический и концептуальный, попасть из одного в другой мне не удалось. Вместо этого я взялся за древнюю кисточку Фидоруса. «Ты должен написать ею свою историю. Все, что ты из нее помнишь, и как можно подробнее».

Я встал на ноги.

Кисточка неподвижно застыла вровень с моим лицом.

Я начал писать.

«Сознание покинуло меня. Я перестал дышать…»

* * *

Усилие, требующееся для того, чтобы держать перед собой вытянутую руку на протяжении сколько-нибудь длительного времени, отнимает больше энергии, чем можно предполагать.

Наконец я положил кисточку на стол и потер руками лицо. На все это ушло – сколько часов? Два, три? Трудно сказать, но я сделал то, о чем просил доктор, написал свою историю в воздухе. Меня подташнивало. Долгое время я ничего не ел и, хотя особого голода не испытывал, понимал, что чувство тошноты пройдет лишь в том случае, если мне удастся найти что-нибудь съестное. Кроме того, я хотел в туалет, и мне пришло в голову, что, через какие бы испытания я ни проходил, организм мой продолжал безмолвно работать где-то на заднем плане сознания. В этом присутствовало что-то ободряющее. В рутине жизненного процесса виделся некий спасительный якорь. Тряся рукой, чтобы прогнать из нее болезненные судороги, я направился к двери спальни.

Я спустил воду и вымыл руки, рассеянно думая о маленькой душевой кабинке в углу, но в то же время понимая, что чересчур устал и уже просто валюсь с ног. Мысли начинали выпархивать из медлительного, отключающегося мозга. Мне надо было поесть и упасть на кровать. Всему остальному придется подождать.

Я вышел из ванной и свернул за угол книжного коридора, направляясь к кухонной двери.

Она была открыта, и голубой свет люминесцентной лампы прочерчивал сияющую полосу поперек пола и по корешкам книг на стене напротив. Я услышал звуки закипающего чайника, постукивание кофейной ложки о стенки чашки. Я прислонился к краю дверного проема и осторожно в него заглянул. Скаут. При виде ее что-то во мне – то ли нервы, то ли кровь – застыло, мгновенный порыв обратился в лед и замер.

Она увидела меня, прежде чем я успел убрать голову, и ее большой палец поднялся к глазам, вытирая под ними, а сама она меж тем отвернулась.

– Я не слышала твоих шагов, – сказала она.

– Коридор. – Я не знал, что говорить. – По-моему, эти книги на стенах приглушают все звуки.

Она кивнула, глядя на чайник, ожидая, когда он вскипит.

Мы оба так и стояли. Медленно тянулись секунды.

– Как идут дела?

– Нормально, – сказала она. – Кажется, мне удалось стабилизировать сетевое подключение ноутбука.

– Это хорошо, – кивнул я.

– Знаешь что? – сказала она. – Нельзя нам просто обойтись без всего этого? – Она повернулась. Глаза у нее были влажными, а веки покраснели от слез. – Я устала и стараюсь оставаться на ногах и не терять контроль, и вообще, мне больше не надо притворяться, что ты хоть что-нибудь для меня значишь, так или нет? Помнишь? Это ведь правда, да?

– Ты мне лгала. – Было полным ребячеством говорить это. – Как же можно ждать, чтобы я…

– Это правда, потому что ты все знаешь, да? Знаешь все, что я думаю и что чувствую?

Что-то холодное во мне сказало:

– Я знаю то, что знаю.

– Факты. – Она отпихнула от себя пустую кофейную чашку. – Не хочешь подрочить, Эрик? Пойди и трахни сам себя!

Она протиснулась мимо меня наружу.

Я остался один, стоя в дверном проеме и вперяясь взглядом в пол.

В какой-то миг бурлящий чайник с громким щелчком выключился.

Над плетеньем словес в бесконечных глухих коридорах

книжных полок, шкафов, стеллажей медлит сумрачный разум на грани

между явью и сном. На прикус проверяет, лениво схватив,

цепь событий, встреч, лиц и случайно забытых,

недочитанных книг, с алфавитом на желтых листах. Его зубы,

как бритва Оккама, потрошат содержимое мысли,

отсекая красоты и вязь, выгрызая лишь суть.

Взгляд акулы – как будто осмыслен.

Черный глаз проникает сквозь сонную муть.

Я на дне, задыхаясь, пытаюсь очнуться от сна. Я…

Кошмары.

Я проснулся одним рывком, охваченный паникой из-за того, что спал в незнакомой комнате, в чужой кровати. А потом вспомнил, где нахожусь. Это же спальня Эрика Сандерсона Первого. Мои мышцы расслабились, и я попытался припомнить сон, окинуть его взглядом, но он уже прошел, улетучился и забылся.

Который час? Лампа, которую я не выключил, продолжала гореть прежним желтым светом, и, после того как я забрался наконец в постель, могло пройти сколько угодно времени – от нескольких минут до пары часов. Смена дня и ночи здесь не имела никакого значения и зависела от щелчка выключателя и электропроводки.

Я подумал о своем джипе, о шуме дождя, о порыве ветра.

– Ты тут кое-что пропустил.

Я, приподнявшись на локте, уставился в изножье кровати и увидел Фидоруса.

На ночь я не раздевался, так что теперь, медленно качнувшись, привел себя в сидячее положение.

– Ты не все понял в этих тетрадях, а это на самом деле очень умно.

Я встряхнулся, пытаясь сосредоточиться. Фидорус держал мои комментарии к «Фрагменту о лампе».

– Как вы смеете рыться в моих вещах!

– Ничего подобного я не делал. Ты сам дал мне тетрадь накануне вечером.

Он был прав. Я забыл о пластиковом пакете и оставил его в той комнате со свечами на столе.

– Все равно, из этого не следует, что вы имеете право читать мои записи.

Глаза доктора остановились на мне. Они, как всегда, были ясными и пустыми, не позволяя определить, что за ними скрывалось. Я почувствовал легкое тревожное дуновение.

– Значит, тебе не хочется узнать, в чем состояла твоя ошибка?

Все еще не вполне проснувшись, я протянул руку то ли в отрицательном жесте, то ли за тетрадью. В итоге получилось нечто неопределенное, при том что на самом деле я очень хотел узнать, о чем он говорит.

– Этот код ЙЦУКЕН, – сказал доктор, не обращая на меня внимания. – В твоих заметках здесь, потом вот здесь и… да, еще на этой странице, утверждается, что он произволен. Не уверен, что это так.

Я принялся ворошить волосы, как будто дополнительное статическое электричество могло помочь развести огонь в мозгу.

Код ЙЦУКЕН был частью шифра, примененного к тексту «Фрагмента о лампе». Если перейти к сути дела и попробовать обойтись одной фразой, это означало, что декодированную букву всегда можно было обнаружить на стандартной клавиатуре, бок о бок с буквой, закодированной кодом ЙЦУКЕН, например:

Здесь зашифрованной буквой является «А», так что ответом на головоломку может считаться любая из смежных букв – «У», «К», «Е», «В», «П», «С», «М» или «И». Как писал Эрик Сандерсон Первый, вроде бы не существовало никакого правила, позволяющего предсказать, которая из восьми возможных букв окажется верной. Это делало процесс дешифровки довольно медленным.

– По-вашему, у кода есть более простое решение?

– Да, – сказал Фидорус, кивая. – Но я бы не называл его простым. Это только верхушка айсберга.

Он достал ручку из кармана пиджака и открыл чистую страницу в тетрадке.

– Первой буквой «Фрагмента» является «К». Ты помнишь, как начинается предложение? «Клио, в маске и с дыхательной трубкой во рту, пробила головой поверхность воды и взмахнула рукой…» – верно?

– Да.

– Но, прежде чем применить код, чтобы расшифровать предложение, ты, как это указано в твоих заметках, считал первой буквой «И»:

Это значит, что правильная буква была левее заданной, так?

– Так.

– Значит, поскольку при расшифровке у нас верхний ряд переносится под нижний, мы берем ручку и рисуем стрелку сверху вниз и справа налево, вот так:

– Ясно.

– Вторую букву ты перевел как «Л» из «Клио», но в зашифрованном «Фрагменте» она обозначена как буква «Б»:

– От «Б» к «Л» прямая идет снизу вверх, так что мы, начиная в том месте, где завершили первую стрелку, рисуем другую, вот так:

– Тебе пока все понятно?

Я плохо соображал, но старался изо всех сил уловить нить рассуждений Фидоруса.

– Понятно, – солгал я.

– Хорошо. Почти добрались. Третью букву ты перевел как «И». Первоначально это была «Е». Здесь это тоже немного сложно из-за того, что буквы стоят на краях и теперь приходится нижний ряд помещать над верхним, но шифр работает:

То есть из соединения «Е» с «И» мы получаем еще одну прямую линию, идущую снизу вверх:

Четвертой буквой является «О». Изначально это была «Н». Значит, здесь у нас диагональ, идущая вправо и вниз —

А теперь опять буква «О», но декодированная из «Ш». Это диагональ влево и вниз —

И наконец, «Б», декодированная из «О». Диагональ вправо и вниз —

– Итак, что ты видишь?

Я посмотрел на страницу, и в голове у меня произошел какой-то тектонический сдвиг.

– Это буква. Буква «В».

– Я тоже так подумал. Надо приложить немного усилий, и мы сможем понять систему подмены букв и расшифровать каждую.

– Так это значит…

– Это значит, если я прав, что шифр кодирует одновременно два семантических уровня. Ты сейчас смотришь на первую букву второго текста. Он – меньше и совершенно отличен от первого.

– Значит, здесь есть еще что-то из «Фрагмента»?

– Да. По крайней мере, это представляется несомненным.

Я не сводил глаз с буквы из стрелок, изображенных шариковой ручкой.

– К сожалению, – сказал Фидорус, закрывая тетради с «Фрагментом о лампе» и вручая их мне, – сейчас у нас нет времени этим заниматься.

– Доктор, если здесь есть еще какой-то текст, мне надо знать, что в нем говорится.

– Боюсь, мы должны поспешить. Скаут вышла в Сеть и добилась постоянного соединения между ноутбуком и личностью Майкрофта Уорда. Нам следует отправляться в путь.

Я хотел спросить: «Отправляться в путь? Куда?» – однако такой возможности не получил.

– Теперь еще вот что… Как у тебя получилось вчера управиться с водой и с кистью?

– С кистью получилось нормально, – сказал я, – но бумага в стакане так и остается бумагой. Я старался, чтобы это произошло, но – увы…

– Хм. Где кисть?

Я нашел ее и передал Фидорусу. Он подержал ее в руке, немного подумал.

– Ты уверен, что написал все, что должен был написать?

Я кивнул:

– У меня на это ушло несколько часов. Я не ложился спать до… Сколько сейчас времени?

– Восемь часов.

– Значит, я спал всего три часа.

– Ладно, – сказал доктор, убирая кисточку в карман. – Придется пока обойтись этим. Захвати стакан с собой. Тебе просто надо будет повторить попытку на «Орфее».

– На «Орфее»?

– Это наша лодка, – сказал доктор, поднимаясь на ноги. – Воспользуйся ванной комнатой и соберись. Упакуй все, что тебе потребуется. Я вернусь за тобой через пятнадцать минут. Не забудь прихватить куртку и свои диктофоны, они могут нам понадобиться.

* * *

С мокрыми после душа волосами, одетый в камуфляжные штаны, ботинки и плотную куртку с высоким воротником, найденную в комнате Эрика Сандерсона Первого, с тетрадями «Фрагмента» и другими своими находками в рюкзаке за спиной, со стаканом бумажек в одной руке и с пакетом, набитым диктофонами, в другой, я следовал за Фидорусом по уставленным книгами коридорам.

– А как насчет Иэна?

– Твой кот уже нашел туда дорогу. Любопытное животное, да?

– Так вы говорите, у вас здесь лодка? – Я перешел тот рубеж, за которым меня уже ничем нельзя было удивить.

– Сейчас увидишь, уже недалеко.

Несколькими минутами позже коридор, по которому мы шли, закончился лестницей, спускавшейся к какой-то двери.

– Это сухой док, – сказал Фидорус.

Мы вступили в подвал размерами с супермаркет, с гладким бетонным полом, высоким потолком и бесчисленными рядами ламп, висящих на длинных проводах.

Скаут была там. Она работала на чем-то, что стояло посреди помещения.

«Держись, – сказал я себе. – Все рано или поздно кончается – либо так, либо этак. Главное, не падать духом». Я последовал за Фидорусом по бетонному полу.

На Скаут была плотная синяя водонепроницаемая куртка, которой я прежде не видел. Она, казалось, что-то сооружала. Какой-то макет из досок и деревянных планок, внутри которого были аккуратно расставлены разные коробки, ящики для чая и другие странные предметы. Я узнал ноутбук Никто, стоявший на перевернутой пластиковой клети. Кабель для соединения с интернетом выходил из его задней панели и исчезал в потолке. Я заметил и пять других компьютеров, образца 1980-х годов с объемными пластиковыми корпусами. По одному из этих компьютеров было установлено в каждом из углов макета, вот так:

В конструкции меня поразили две вещи. Я не мог понять, которая из догадок потрясла меня сильнее.

– Эти компьютеры, – сказал я. – Они для создания концептуальной петли, да?

– Верно, и к тому же для чрезвычайно мощной, использующей вместо записанного звука потоки данных.

– И при этом, – сказал я, – они расставлены в форме лодки.

– Да, именно так. – Фидорус простер руку в сторону макета. – Добро пожаловать на «Орфей».

Скаут взглянула на меня, на миг оторвав взгляд от гнезда с разъемом, потом отвернулась.

* * *

– Подойди, подойди, – говорил доктор, подталкивая меня к макету. – Приглядись получше.

Я мялся.

– С этой стороны – зазор, – сказала Скаут, распрямляясь. Услышав ее голос, я почувствовал, что в горле у меня запершило, но она выглядела спокойной и безмятежной, словно вчерашнего вечернего разговора и не бывало. – Как вы думаете, доктор, понадобится нам еще укреплять корму?

Фидорус, должно быть, был полностью захвачен строительством макета, потому что вроде бы совершенно не замечал волны странного сквозняка, пробежавшей по комнате.

– Да, – сказал он через секунду. – Да, я думаю, это не помешает.

– Ладно, тогда я пойду и посмотрю, смогу ли что-нибудь найти. – И она направилась к двери.

Доктор следил за ней, пока она не вышла из помещения, потом посмотрел на меня, но решил ничего не говорить.

– Что это такое? – спросил я, направляясь к макету.

– Это лодка, – сказал Фидорус, догоняя меня. – Лодка для охоты на акул. Лодка для охоты на определенную акулу, можно сказать и так. Иди сюда, я все тебе покажу.

1.  Бруски дерева.Контур «Орфея», главным образом, обозначался толстыми деревянными брусками. Другие бруски помещались внутри макета для заполнения пустот. Брусками служили обрезки книжных полок, старые половицы, плинтус, филенки, подоконники, детали дверных панелей и т. п. Доски были старыми, в сухих чешуйках отслаивающейся масляной краски. В некоторых виднелись отверстия там, где прежде находились болты и крепления. Другие были нестругаными, а некоторые пахли свежими сосновыми опилками. По контуру, кроме досок, лежали листы фанеры, древесно-стружечных плит и гофрированного картона.

2.  Ящики.Центральная часть макета была выстроена из множества ящиков, высотой по пояс. Здесь стояли ящики для чая, пластиковые ящики для бутылок, упаковочные клети и простые картонные коробки. Большинство оказались пустыми, но было и несколько исключений. Коробка из-под компактного холодильника была заполнена поваренными книгами. Большой ящик для чая был оклеен изнутри страницами из журнала «Интерьер жилого дома». В другом были свалены промасленные машинные детали, винты и старый аккумулятор.

3.  Компьютеры.Пять массивных компьютеров 1980-х годов были установлены в пяти угловых точках макета. Каждый компьютер соединялся с двумя соседними телефонными проводами, и все вместе они создавали воспроизводящую очертания лодки концептуальную петлю, замыкающую края контура. У каждого компьютера имелся также черный силовой кабель, подведенный к автомобильному аккумулятору. Все компьютеры были выключены.

4.  Бочки.Три пластиковые бочки, большие и полупрозрачные, стояли на носу макета. Эти бочки были заполнены телефонными и адресными справочниками и несколькими альбомами для марок. В каждой бочке находилось также по два-три черных телефонных аппарата с телескопическими антеннами. Фидорус сказал, что это скоростные коммутаторы. Он взволнованно пояснил, что каждое из этих устройств может набрать до тридцати телефонных номеров в минуту.

5.  Картонный настил.Поверх ящиков лежал большой лист картона, образуя «верхнюю палубу». Учитывая толщину картона и расположение ящиков, представлялось маловероятным, чтобы эта палуба могла выдержать чей-нибудь вес, не сломавшись.

6.  Штурвал.Руль от «фольксвагена» лежал на картонном настиле.

7.  Стремянка.Старая деревянная стремянка, прислоненная к ящикам, служила трапом к навесной палубе.

8.  Газонокосилка.Громоздкая газонокосилка была установлена на корме таким образом, что выступала наружу из макета. Фидорус назвал газонокосилку «двигателем № 1».

9.  Кресло.Правее стояло потрепанное вращающееся офисное кресло с голубой обивкой. Как большинство офисных кресел, оно было снабжено колесиками, но они были заблокированы велосипедной цепью и несколькими висячими замками. Поперек сиденья лежала длинная трость.

10.  Кот Иэн.Спит.

11.  Вешалки.Десяток металлических вешалок, разложенных вдоль доски на носу. Вешалки соединялись между собой крюком за крюк в беспорядочную цепь, имитируя ватербакштаги.

12.  Ноутбук Никто. Ноутбук Никто, установленный на пластмассовый ящик. Ноутбук был включен, экран отсвечивал голубым. Провод модема выходил из задней панели и поднимался к потолочным балкам. Черный кабель соединял ноутбук с автомобильным аккумулятором в ящике из-под чая.

13.  Коробка с бумагой.Картонная коробка, установленная у края дощатого контура и наполненная стопами чистой бумаги формата А4. В стенке коробки была проделана прорезь, как в почтовом ящике.

14.  Настольный вентилятор.Большой вентилятор с защитной сеткой вокруг лопастей стоял в нескольких дюймах от кормы макета. Фидорус говорил об этом настольном вентиляторе как о «двигателе № 2».

– Не хочу сказать ничего обидного, – пробурчал я, когда мы обошли весь «Орфей» по кругу, но все же не удержался: – Это не лодка, это просто барахло. Насчет компьютерной петли я понимаю, но все остальное… Если появится акула, мы что, вскарабкаемся на эти ящики и будем изображать капитана Ахава? [50]50
  Капитан Ахав – из романа Германа Мелвилла «Моби Дик, или Белый кит» (1851).


[Закрыть]

– Нет, не будем. – Глаза Фидоруса за очками вспыхнули огнем.