Текст книги "Дневники голодной акулы"

Автор книги: Стивен Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

32
Прощайте, испанские дамы!

На палубу вышел Фидорус, держа в руке какое-то механическое приспособление с клавишами и циферблатом, похожее на будильник.

– Бочка всплыла. Акула – близко.

– Знаем, – отозвалась Скаут. – Вон она.

Доктор нажал на кнопку, и звонки прекратились. Мы втроем сгрудились у лееров. Бочка лениво покачивалась на поверхности спокойного океана.

«Бурр-бурр, бурр-бурр».

– Что он делает?

– Делает? – Доктор взглянул на меня искоса. – Ничего не делает. Он всю ночь провел, пытаясь остаться под водой, а бочка в конце концов вытащила его наверх. Он устал.

– Так почему же он всплыл здесь?

– Что значит – почему?

– Из всех мест, где он мог бы оказаться в океане, почему людовициан выбрал именно это?

– Может, его здесь и нет, – сказала Скаут. – Может, бочка плавает сама по себе.

– Эта бочка плавает там не потому, что людовициан умен, – сказал Федорус, – она там плавает, потому что он туп. Скаут, не могла бы ты подвести нас поближе? Эрик, тебе пора приготовить гарпун.

– А еще, – сказала Скаут, не двинувшись с места, – мы кренимся.

– Это просто поразительно. – Доктор уставился в море, так стиснув леер, что у него побелели костяшки пальцев. – Неужели вам так трудно поверить, что я знаю, что я делаю, знаю, что происходит? Как я совсем недавно говорил Эрику, эта концепция – стара и нуждается в техническом обслуживании. Я могу обещать вам обоим, что «Орфей» будет в порядке. Так что будьте добры, занимайтесь своими делами. Все по местам!

Менее всего нам теперь нужны были препирательства, поэтому мы сделали так, как нам было велено: Скаут поднялась на палубу, я взял гарпун и проверил, по-прежнему ли прочно подсоединен кабель к задней панели ноутбука мистера Никто.

Фидорус поднял якорь.

Двигатель с рычанием пробудился к жизни, подняв рябь на утреннем окоеме морской тишины.

– Осторожно! – крикнул доктор. – Полегоньку и не спеша – будет в самый раз!

«Орфей» заскользил по зеркальному морю курсом на бочку.

С гарпуном в руке я проковылял обратно к ограждению левого борта и присоединился к Фидорусу. Бочка плавала прямо перед нами, футах в четырех от борта лодки, слегка покачиваясь на мелких волнах.

«Бурр-бурр, бурр-бурр».

– Вы что-нибудь видите? Он там, внизу?

Фидорус помотал головой:

– Я его не вижу, но он там.

Из скобы на стенке рубки он вынул длинный футшток с крюком на конце.

– Что вы собираетесь с этим делать?

– Вытащить на борт линь, идущий от бочки, и отвязать его. Подцепив линь, мы сможем выбирать его с помощью лебедки, – доктор перегнулся через борт над водой, прицелившись над леерами, словно игрок в бильярд, и вытянув перед собой футшток, – и, если повезет, вытащим людовициана на поверхность.

Я снова почувствовал, что ноги заставляют меня пятиться к каюте.

Доктор тянулся и тянулся, одной ногой стоя на цыпочках на палубе, рукой цепляясь за поручень, а другой протягивая футшток. Раскачавшись, он сделал выпад, но промахнулся мимо троса, и крюк на конце шеста ударил в бок бочки с громким металлическим звуком: «чу-унг!».

– Осторожно! – непроизвольно вырвалось у меня.

По-прежнему распростертый над бортом, Фидорус повернулся, чтобы посмотреть на меня, и готов был что-то сказать, когда бочка, внезапно дрогнув, выбросила из воды целый фонтан брызг. Доктор подпрыгнул, выронив свой багор и едва не потеряв равновесие. Я бросил гарпун на палубу и метнулся вперед, чтобы схватить Фидоруса и оттащить его от борта.

– Что это было?

Доктор высвободился из моих рук и обернулся, чтобы увидеть, как бочка уносится прочь от нас.

– Скаут, спустись и привяжи еще один гарпун. Эрик, тебе придется вести лодку. Ну-ка, вы оба, пошевеливайтесь. Сейчас мы догоним эту чертову акулу.

Я на одной ноге запрыгал к трапу навесной палубы, а Скаут тем временем сбегала от штурвала.

– Давай вперед! – крикнула она. – Понял?

– Понял.

– Ключ в замке зажигания.

Она быстро чмокнула меня в щеку и была такова.

Я взобрался по трапу, доковылял до штурвала так быстро, как только позволяла боль, стрелявшая в распухшем колене, нашел ключ и повернул его. Двигатель «Орфея» громыхнул, набирая обороты. Я на пробу толкнул вниз рукоятку коробки передач, и из выхлопной трубы вырвался столб черного дыма. Лодка устремилась вперед, и я рулил, направляя ее вслед уносящейся прочь бочке.

На палубе появился Фидорус со своим ружьем, он взял у Скаут гарпун, а она принялась привязывать его к другой бочке. Старик взобрался на носовую площадку, повернулся и помахал мне рукой:

– Жми, приятель, нам надо подобраться ближе.

Мы рассекали волны, и воздух хлопал и молотил меня по лицу, а ворот рубашки елозил по обожженной на солнце шее. Я толкнул рукоятку дросселя еще ниже, и двигатель издал такой звук, какого можно было бы ожидать от большого животного, начинающего впадать в панику. Впереди бочки поверхность пробило что-то еще: темный треугольник плавника, а позади него виден был другой, потоньше, – хвост людовициана.

– Он поднимается. Эрик, он поднимается. Прибавь оборотов. Жми!

– Яне…

– Все будет отлично, жми, мы навесим на него еще одну бочку и посмотрим, сможет ли он тогда уйти.

Я толкнул рукоятку скорости ниже еще на одно деление, и к рычанию «Орфея» добавились пронзительные ноты. Черный дым так и валил из выхлопных труб, но мы его догоняли, мы настигали людовициана.

Скаут крикнула: «Готово!» Гарпун ударил в тень акулы чуть ниже ватерлинии, и вторая бочка соскочила с лодки и помчалась по плоскому морю вдогонку за первой.

– Есть!

Я слегка сбросил обороты в двигателе, замедляя наш ход.

– Нет! – закричал снизу доктор. – Держись за ним, не отставай. Мы навесим на него все три бочки!

– Трей, – теперь уже кричала Скаут, – он уводит нас в открытое море…

– Мы почти его взяли. Эрик, не отпускай его. Скаут, привяжи еще одну бочку, и тогда мы…

Я снова толкнул рукоятку дросселя вниз. Выхлопные трубы отплюнули горячий черный дым, нас накренило вперед, потом к рычанию двигателя добавился металлический визг. Неистовое клацанье сменилось глухим стуком. В лодке что-то непоправимо ломалось. Я повернул ключ зажигания, но извлек из мотора лишь слабое урчание и покашливание.

– Ч-черт, – Я осторожно снял руки со штурвала и попятился.

Фидорус, стоявший на бушприте, опустил ружье – акула и бочки оставили нас позади.

Скаут повернулась к доктору:

– Вы и теперь скажете, что у нас «все под контролем»?

Доктор повернулся и слез со своего места.

– Даже хороший переводчик при работе с такими сложными концептуальными текстами не застрахован от ошибок, и время от времени они случаются. Это нормально. Любую ошибку можно исправить в сухом доке, а с некоторыми можно справиться и по ходу дела, в открытом море. Так что – «Да, да, да. У меня все под контролем». А теперь, если вы в силах держать под контролем собственные эмоции, я пойду и посмотрю, что можно сделать.

– Доктор, мы, все трое, только что слышали, как двигатель разорвало на куски. Придите в себя! Мы лишились хода посреди океана и к тому же кренимся. Я не очень хорошо разбираюсь в лодках, но я знаю, что, когда они начинают крениться, это обычно происходит из-за того, что трюмы наполняются водой.

– То, что мы знаем, не всегда соответствует истине. Истина – это, Скаут, сложный комплекс, особенно в этом месте, и у меня нет ни времени, ни желания садиться и объяснять тебе, как этот комплекс устроен. Если ты хочешь добиться успеха, тебе придется доверить мне исполнение моей работы, а самой заняться своей, понимаешь?

– Хорошо, договорились. Только ответьте мне на один вопрос – в трюме течь?

– Незначительная. В концептуальную петлю встроены очистители, которые действуют в качестве помп и обеспечивают нормальное функционирование.

Доктор направился было с палубы, но Скаут ухватила его за рукав.

– Стойте! Значит, вчера эта лодка была цела и невредима, а сегодня нас на плаву поддерживают помпы?

– Можно сказать и так. Нижняя линия концептуальной петли цела, и поэтому, что бы ни происходило, затонуть мы не можем. Ты в состоянии это понять? Этого просто не может случиться.

– Что ж, славно, потому что на секунду мне показалось, что мы находимся на тонущей лодке, со сломанным двигателем, рядом с этой огромной чертовой акулой.

– Боже, – сказал я, – посмотрите…

Они повернулись ко мне, и я указал рукой в море.

Бочки завершали огромную пологую кривую по волнам и направлялись обратно, в нашу сторону.

Скаут задрала очки на лоб.

– Ч-черт. Возвращается. Он что – атакует нас?

– Ну, что бы он ни делал, я собираюсь угостить его еще одним выстрелом, – сказал Фидорус. – Скаут, привяжи третью бочку.

– Это принесет какую-нибудь пользу? – крикнул я вниз.

Фидорус поднял голову:

– Со всеми тремя бочками он продержаться не сможет. Мы его почти достали.

– Кто-то кого-то почти достал, – сказала Скаут, по-прежнему глядя в море и прикрывая глаза ладонью от солнца.

– Дороти!

– Есть, капитан!

Бочки, устремлявшиеся к нам, набирали скорость, и каждая из них выбрасывала над собой медузообразный водяной зонт. С навесной палубы я видел тень акулы, поднимающуюся к поверхности. Плавник снова высунулся из воды.

Фидорус, держа ружье у плеча, стоял на своей огневой позиции. Людовициан еще сильнее поднялся из воды, и я видел его широкую голову, подобные крыльям плавники, огромный плоский мускулистый хвост, мощно двигавший его к нам, – и все это было массивным, серым, непреодолимым.

– Он идет прямо на нас! – услышал я собственный крик. – Атакует лодку! Скаут, ухватись за что-нибудь!

Сам я вцепился в борт мостика.

– Боже! – крикнул доктор. – Держитесь!

Гарпун ударил людовициана в плавник, но он нисколько не замедлил хода – двигаясь все быстрее, он становился ближе, ближе и ближе…

Раздался хруст расщепляемого дерева, и «Орфей» сильно наклонился влево. Я цеплялся за крошечное ветровое стекло лодки, отталкиваясь ногами от ограждения мостика; Фидорус держался за поручень, меж тем как ведра, ящики, веревки и все остальное с грохотом полетело через палубу.

– Скаут!

– Со мной все нормально, все хорошо. – Ее голос донесся откуда-то с палубы.

Снизу глухо загромыхало нечто пустотелое – это бочки, прицепленные к людовициану, протаскивались под корпусом. На моих глазах третья – и последняя – бочка сорвалась за борт, последовал всплеск, и все три, шипя и поднимая брызги, заскользили прочь по бескрайнему океану.

«Орфей» качнулся, медленно выпрямляясь, а затем продолжил двигаться в том же направлении, кренясь на правый борт.

Я кое-как спустился по ступенькам и проковылял вокруг рубки. Фидорус и Скаут уже стояли возле лееров.

Скаут, мотая головой, сказала:

– Он снова нырнет.

– Он не сможет, правда? – обратился я к доктору. – Три бочки его удержат?

Фидорус обернулся ко мне, и я заметил, что его уверенность дала трещину.

– Нет, – сказал он. – Нет, я не знаю…

Бочки, уносившиеся прочь, неожиданно ушли под воду, оставив лишь замедляющийся бурун, что сам собой побежал по неподвижной, мертвой поверхности.

– Ч-черт! – сказала Скаут.

Я отвернулся от лееров, обвил ее руками, и она прижалась лицом к моему плечу. Я крепко ее стискивал, и она отвечала мне тем же.

– Ничего, – сказал я. – Мы разберемся, да? Мы разберемся со всем этим, доктор?

– Я не… я не знаю, – сказал он, все еще не отрывая взгляда от пустынного моря.

– Ничего, – сказал я снова, крепко обнимая Скаут. – Ничего, успокойтесь, мы что-нибудь придумаем.

И, глядя поверх плеча, пока говорил это, глядя поверх палубы и моря в направлении скалистых уступов, вздымавшихся вдали, я вспомнил, где видел этот остров прежде.

* * *

В каюте «Орфея» Иэн большими испуганными глазами наблюдал за нашими занятиями.

Скаут и Фидорус убирали с покатого пола разбросанные вещи, чтобы добраться до люка. Я же, пристроив свой рюкзак на койку, рылся среди одежды и обуви, пластиковых пакетов с тетрадями и папками. «Давай, ну же! Куда ты запропастился?»

– Эй, иди помоги нам, – сказала Скаут. – Что ты делаешь?

– Этот остров. Я видел этот наш остров раньше.

Звуки уборки позади меня оборвались.

– Ты – что? – спросил Фидорус. – Видел его? Где?

Я вспомнил о кармашке в самом верху рюкзака, открыл его и вытащил оттуда маленький пластиковый сверток.

– Вот на этой открытке. Я совсем о ней забыл, нашел ее в Шеффилде и положил сюда. – Я повернулся, пытаясь развернуть пакет. – Это фотография Наксоса. Это – Наксос.

Скаут внимательно на меня посмотрела.

– Остров в Греческом архипелаге? – спросил Фидорус.

Я кивнул.

– Это замечательный остров. Эрик и Клио провели там много времени, прежде чем… Прежде чем все это произошло. Сейчас там перед нами Наксос. По крайней мере, остров выглядит в точности так же. Как такое могло случиться? Что это значит, доктор?

– Не знаю. Дай мне записи Эрика, те, что ты нашел в спальне.

Я передал ему пакет с тетрадями. У меня дрожали руки, и мне никак не удавалось вытащить открытку из пластикового конверта, так что я сунул ее в карман и заковылял к выходу из накрененной каюты.

– Эрик, – сказала Скаут, протягивая руку и кладя ладонь мне на предплечье.

В том, как она произнесла мое имя, было нечто особенное, нечто такое, чего я из-за одолевавших меня мыслей не вполне расслышал.

– Мне надо выйти и посмотреть на остров еще раз. Надо убедиться, что я не спятил.

Скаут уронила руку, и я выбрался из каюты на палубу.

Он был тут как тут, огромный, реальный, выступающий из моря остров. Я внимательно рассмотрел открытку.

Изображение изменилось.

Вместо скалистого, коричневато-оливкового острова, который мне помнился, на карточке теперь была черно-белая фотография небольшого дома с террасой. Дома Эрика Сандерсона. Моего дома, того самого, в котором я очнулся на полу спальни, откуда позвонил доктору Рэндл, где вечерами смотрел снукер по телику и готовил еду, заглядывая в поваренную книгу. Дом, который я покинул, отправляясь в это бесконечное странствие, теперь оказался на открытке.

Повернувшись, я увидел стоявшего у меня за спиной Фидоруса.

– Что это значит?

– Не знаю, Эрик, – тихо проговорил доктор. В руке у него была книжная обложка с секретной запиской, которую я нашел в комнате Эрика Сандерсона Первого. – Боюсь, в самом деле не знаю.

– Ребята, – донесся изнутри каюты голос Скаут, – может, зайдете и глянете на это?

Я снова сунул открытку в задний карман.

Скаут удалось-таки открыть люк в каюте, и она сидела на его краю, покачивая спущенными вниз ногами.

– Ну и что там? – спросил я.

Скаут подняла голову.

– Ничего хорошего.

– В каком смысле?

– В таком, что там полно воды.

Фидорус опустился рядом с ней на колени и уставился в трюм.

– Двигатель полетел, а вода прибывает быстрее, чем помпы в состоянии откачивать. – Он поднял на нас задумчивый взгляд. – Но этого… быть не может!

– Вы сами говорили, что наши знания могут не соответствовать истинному положению вещей, – сказал я.

– Да, – Фидорус вытащил руку из люка. – Но… не до такой степени!

У Скаут заметно сузились глаза, прежде чем она повернулась к доктору.

– Так что вы нам скажете? Мы тонем?

Он кивнул:

– Да. Тонем.

Скаут старалась не потерять самообладания.

– Сколько у нас времени в запасе?

– Возможно, час.

– А потом мы окажемся в воде?

– Это подстроил людовициан, – сказал я. – Вот зачем он уводил нас в море и таранил лодку.

Казалось, Фидорус опять был готов выдать нам свою сентенцию насчет тупых акульих мозгов, но воздержался.

– Время еще есть, – сказал он вместо этого, – бочки должны его измотать. Ноутбук Никто по-прежнему работает и по-прежнему подсоединен к Уорду, так что если Эрик сможет попасть в акулу гарпуном…

– Не думаю, чтобы он дал нам такую возможность, – сказала Скаут. – Он проделал в лодке пару отверстий, а теперь убрался подальше, чтобы подождать, пока мы затонем. Держу пари, что к тому времени, как он вернется, мы уже будем бултыхаться в воде.

Фидорус уставился в люк.

– Отлично, – сказал я. – Значит, мы потерпели неудачу. Все бросаем и возвращаемся?

Фидорус помотал головой.

– Это дело непростое. Если на то пошло, для возвращения требуется еще более сложный процесс, чем для того, чтобы здесь оказаться. Необходима концентрация, но, даже если мы сумеем сконцентрироваться, у нас не хватит времени.

– Значит, мы здесь застряли?

– Да, боюсь, что так.

– Милее дома места нет, – рассеянно пробормотала Скаут.

По лицу доктора пробежала какая-то выцветшая улыбка.

– Людовициану нужен только я. Помните, я единственный, кто ему нужен. – С этими словами я повалился на койку.

– Теперь уже нет, – сказал доктор. – Теперь мы все так или иначе в этом замешаны.

Я подумал, что доктор, пожалуй, прав. Оба они, а Скаут в особенности, были так тесно связаны со мной, что акула, по всей вероятности, не остановится, пока не разделается со всеми нами.

Иэн взобрался ко мне на колено, тычась носом и ласкаясь. Я слегка его обнял – не бойся, мол, я с тобой.

– Мне очень жаль, друзья мои.

Скаут послала мне мимолетную улыбку:

– Не стоит сожалеть. Это ведь был мой план, помнишь? А тебя в него втянули.

– О да, – сказал я, пытаясь выдавить улыбку.

Все мы какое-то время молчали.

– Ну хорошо, – сказала наконец Скаут, откидывая назад волосы и скрещивая ноги. – Логическое мышление – вот что нам сейчас нужно. Что мы имеем? Двигатель накрылся. Лодка тонет. У нас по-прежнему остаются ноутбук и гарпун. Как сказал доктор, если Эрик сумеет попасть в акулу гарпуном, прежде чем лодка затонет, мы все равно победим.

Фидорус кивнул:

– Сжато и толково.

– Наша задача, – продолжила Скаут, – состоит в том, чтобы заставить людовициана подплыть к нам достаточно близко, чтобы его можно было поразить гарпуном, прежде чем лодка уйдет под воду. – Вздохом она обозначила величину и трудность такой задачи. – Какие-нибудь соображения?

– Мы можем его приманить, – сказал я.

Оба они повернулись ко мне.

– Продолжай, – сказал доктор.

– Если я окажусь в воде, он приплывет.

– Эрик, нельзя тебе в воду, – сказала Скаут, округляя глаза. – Это безумие.

– А вот и нет, – сказал Фидорус, и лицо у него просветлело. – Вот и нет, потому что мы все еще располагаем диктофонами. У нас есть еще одна концептуальная петля.

* * *

Диктофоны… Подобно самому «Орфею» и многим вещам на его борту, они по пути сюда обратились в нечто иное. Собственно говоря, они стали тем, чем, по словам Эрика Сандерсона Первого, всегда и были, – реальной, без всяких метафор, акульей клеткой.

Мы со Скаут совершали сложные телодвижения, вытаскивая из шкафчика и укладывая на палубу части клетки по одной зараз. Каждая из четырех сторон была крепкой и тяжелой – надежная рама со вставленными в нее прочными черными пластиковыми прутьями. Мы удерживали их на месте, пока Фидорус прикручивал их друг к другу и к основанию клетки с помощью набора обрезиненных втулок и болтов, которые, возможно, некогда были кнопками остановки, воспроизведения и записи. Когда дело было сделано, доктор спустился в кабину, чтобы найти баллон с воздухом.

Мы вдвоем стояли на покатой палубе и глядели на клетку.

– Я не хочу, чтобы ты опускалась в этой штуковине в воду.

– Почему? – возразила Скаут. – Ты был готов нырнуть вообще без защиты.

– Скаут, это может оказаться так же опасно.

– Все это время она обеспечивала тебе безопасность.

– Но все изменилось. Эта лодка была построена на концептуальной петле, вдесятеро более мощной, чем диктофоны, и людовициан все равно ее продырявил. А эту он просто разнесет в клочья.

– Втрое мощнее, а не вдесятеро. – Скаут подошла, положила ладони мне на руки, стиснула их и натянуто улыбнулась. – Поверь, если у тебя есть какие-то другие соображения, то я очень рада буду их выслушать.

Сказать мне было нечего.

– Вот видишь, – сказала она.

– Просто я вправду не хочу, чтобы ты туда отправлялась.

– Я и сама не хочу, но ты единственный, кто может поразить гарпуном людовициана, а Фидорус – единственный, кто знает, как отсюда вернуться. Из этого следует, что спускаться под воду в клетке должна я.

Я посмотрел на нее:

– Иди-ка сюда.

Она обвила меня руками, и я тоже крепко сжал ее в объятиях.

– Не надо, – сказал я.

– Надо, – тихо сказала она, овевая дыханием мне щеку. – Вот как это происходит, и вот что случается потом. – Она меня поцеловала. – Это должно случиться, мы ведь оба это знаем.

Правда была в том, что я действительно это знал. Открытка, остров, Фидорус, Рэндл, даже людовициан… Все, что происходило со мной с того мгновения, как я очнулся на полу спальни, неким образом, которого я не мог уразуметь, являлось частью какого-то невыразимого и непонятного замысла, и Скаут, спускающаяся в клетке под воду, тоже была частью этого. Это должно было случиться. Я знал.

– Скаут, – сказал я, – что происходит?

Ее выдох показался мне еле слышным:

– Я же права, разве нет?

Я кивнул, еще сильнее притягивая ее к себе.

Несколькими мгновениями позже из каюты поднялся Фидорус с баллоном и чем-то вроде надувного спасательного жилета под мышкой.

– Мне надо кое-что вам сказать, – сообщил он, когда мы помогли ему опустить баллон на палубу рядом с клеткой. – Я так виноват, виноват перед вами обоими. Однажды я уже подвел тебя, Эрик, а теперь сделал это снова. Я подвел вас обоих.

Пока он говорил это, все маски, защитные слои, казалось, сошли с его лица. Перед нами предстал настоящий Фидорус – осунувшийся, постаревший, внушающий жалость человек.

– Не надо так…

– Нет, Эрик, попрошу меня не оправдывать. Это моя вина. Я – тупой, эгоистичный старый дурень, полагавший, будто сумею со всем управиться, в точности как в старинной японской легенде. Но правда состоит в том, что я не Тэкиси.

– Эй, постойте-ка, – сказала Скаут. – Не забывайте, замысел был мой, а у него хватило дурости на это согласиться. Если на то пошло, это мы виноваты в том, что втянули вас во всю эту ерунду.

– Точно, – сказал я.

Доктор смотрел на нас мгновение-другое, затем кивнул в знак благодарности.

Несмотря на солнечный зной, я почувствовал, что лицо мое овевает ледяным ветерком.

– Ладно, – сказала Скаут, – но что это такое?

Фидорус протянул нам то, что принес из каюты вместе с воздушным баллоном. Я думал, что это спасательный жилет, но нет, это была детская игрушечная надувная лодка.

– Это для кота, – сказал он, – его шлюпка.

И тогда мы рассмеялись, я в обнимку со Скаут и Фидорус, прижимавший к груди надувную лодку. Мы смеялись так, как обычно смеются люди, которым в недалеком будущем предстоят смертельные испытания. Наш смех был похож на крохотные бенгальские огоньки в непроглядном сумраке ночи.

* * *

«Орфей» теперь уже сильно кренился. Правый борт был на несколько футов ближе к воде, чем левый, а мачта указывала на пять минут второго. Дело ухудшало то, что рычаг лебедки был закреплен на правом борту, поэтому, когда мы опускали клетку за борт, это, возможно, прибавило еще пару минут стрелке мачты, неумолимо отсчитывающей время.

Скаут надела подводный костюм и воздушный баллон, а маску натянула себе на макушку. Кроме того, на ней была пара моих футболок – чтобы замаскировать ее под Эрика Сандерсона.

Скаут была готова. Клетка была готова. Время истекало.

– Ладно, герой, – сказала она. – Акула подплывает к клетке, ты вонзаешь в акулу гарпун. Людовициан и Уорд соединены. Нет больше акулы. Нет больше Уорда. Просто, правда?

– Просто, – сказал я, беря ее за руку.

Фидорус нес к нам гарпун, волоча за собой кабель.

– Скаут… – начал я. – Я так много хотел…

– Не надо. Запомни это и скажи, когда я вернусь.

– Так говорят пилоты, перед вылетом на задание, в фильмах про войну.

Она рассмеялась.

– Не верится, что ты только что это сказал. – Она обняла меня и поцеловала. – Порой ты бываешь страшно остроумным, знаешь ли.

– Ну, – буркнул я. – Скаут, пожалуйста, береги себя.

– Слушаюсь!

Подойдя к борту лодки и усевшись на него, она смочила в воде свою маску и спустилась в клетку. Мы закрыли крышку, лебедка загрохотала, опуская клетку в воду. Я поднял руку в беззвучном коротком взмахе. Скаут, исчезая в синеве, ответила тем же.

На протяжении следующих пятнадцати минут вокруг нас не было ничего, кроме напряженной тишины моря. Пузыри от дыхания Скаут поднимались к поверхности, Фидорус вышагивал от левого борта к правому, от кормы к носу, оглядывая воду, Иэн шлепал лапами по палубе, желая оставаться как можно ближе ко мне, а мачтовые часы отсчитывали оставшееся нам время, меж тем как «Орфей» неумолимо клонился к воде.

А потом это произошло.

Все случилось очень быстро.

Громкое пустотелое громыхание под нами – это раздается из-под лодки, – а потом клетку относит в сторону – бум! Пузыри и брызги. «Орфей», накренившийся еще сильнее. «Бурр-бурр». Пузыри, брызги и промельки огромных серых очертаний в белой бурлящей воде. Я, заносящий гарпун и ничего, кроме серого мельтешения в белой пене, не видящий, и я, что-то кричащий. Всплески, целые полотнища воды, ударяющие по мне и по палубе, и что-то, взбивающее спокойное море в пену, и я уже захожусь в крике: «Поднимайте ее, вытягивайте! Я его толком не вижу!» Бочки, мечущиеся в пене, пронзительно визжащая лебедка, вода, пена и очертания огромного хвоста, молотом вздымающегося из волн. Фидорус, его крик, поглощаемый невообразимым шумом, напрягающаяся лебедка, я, что-то орущий, и бочки, и хвост, и бурлящая вода. «Орфей», в клочьях белой пены, скрежет металла, гарпун у меня в руке. Фидорус – он орет, что он запутался! И бочки, и копье, и пена, и брызги. Клетка – разбитая, вспоротая, пустая и я, кричащий и стискивающий гарпун. Хвост, брюхо акулы, плавник, подобный изогнутому белому ножу. «Орфей», кренящийся к воде, доктор и я, орущий что-то в сторону пустой клетки, и доктор кричит: «Он утягивает нас вниз! Я не могу отцепить трос!» Скрипящая лодка, кренящаяся к воде, доктор, перебирающийся через ограждение, ставящий одну ногу на пустую, изжеванную клетку и рубящий трос мачете. Пена и брызги, хвост, подпрыгивающие бочки и хвост, сокрушающий воду. Я, стискивающий гарпун, и Фидорус, рубящий тросы, запутавшиеся в клетке. Голова людовициана, подобная огромной серо-белой кабине самолета, поднимающаяся из водоворота пены, и я, орущий и швыряющий гарпун.

Гарпун летит.

Гарпун летит и тянет за собой провод.

Слишком высоко. Гарпун проходит над головой акулы и ухает по пенным разводам за ее хвостом. Черный провод мотается на палубе. Скрипы лодки. Фидорус, молотящий ножом по тросам раскуроченной клетки, и я, бросающийся за проводом, вытягивающий его обратно, чтобы достать гарпун. Пена, брызги, треск рухнувшей за борт лебедки. Выламывая палубу, она успевает задеть доктора Фидоруса, и он вместе с ней летит в тросы, веревки и бочки, и рычаг лебедки своим весом толкает его под воду. Кровь идет разводами по воде, а доктор в мешанине металла, дерева и тросов тянется рукой ко мне. Потом все – клетка, бочки, лебедка, путаница канатов и доктор, и его тянущаяся, тянущаяся, тянущаяся рука, – все это ухает вниз, всасывается в пену и волны, с громким хлопком смыкающиеся над его головой. Лодка кренится. Клочья пены расходятся, водоворот сглаживается, море становится спокойным. Я хватаюсь за провод от гарпуна, и он, вырываясь, сильно обжигает мне ладони. Ноутбук Никто скользит по наклонной палубе. Я прыгаю между ноутбуком и бортом лодки, так что ноутбук тяжело ударяет меня по спине, а провод мчится через палубу, за леера, и уходит вниз, в море.

Тишина, которую нарушают только скрипы тонущей лодки.

Вода, заливающая палубу, и мачта, наклонившаяся к морю.

Я не в силах сдержать слез, плачу, лежа на спине.

Лодку неудержимо влечет вглубь.