Текст книги "Царствие костей"

Автор книги: Стивен Галлахер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Глава 42

Новый Орлеан

Декабрь 1903 года

Встреча была назначена ей на семь часов вечера. В шесть тридцать, в сопровождении Молчуна, следовавшего в нескольких шагах позади нее, Луиза покинула отель «Сент-Шарль».

Из французского квартала она направлялась в еще более старую часть города, где многие дома изначально принадлежали креольским семьям. Теперь там оставалось совсем немного жителей. Золотой век давно минул, здания начинали разрушаться. Владельцы их прятались за висевшими на французских окнах жалюзи и за пустыми балконами.

Луиза отыскала нужный дом, подошла к облезлой двери, расположенной в окружавшей жилище невзрачной стене из побеленного кирпича, подняла металлический молоточек и постучала им по металлической пластине. Странное эхо разнесло звук ударов по внутреннему двору.

Ожидая ответа, она повернулась к Молчуну.

– Первая встреча, – пробормотала она. – Не знаю, сколько я здесь пробуду.

Он склонил голову и перешел на противоположную часть улицы, где у заколоченных досками и покрытых паутиной входов вечерние тени уже образовывали темные пятна. Веяло приятной прохладой. Стоял декабрь, а ей казалось, будто она снова в Англии и чувствует наступление весны.

Молчун сел на скамейку возле одного из входов и застыл, не сводя взгляда с противоположной двери. Лишь иногда он едва заметно отклонялся назад, скрываясь в сгущающейся тени.

Луиза услышала звук открывавшегося засова и резко повернулась к двери. Когда она открылась, Луиза увидела маленькую чернокожую женщину в безупречной белизны полотняном платье и аккуратно повязанной косынке.

– Мисс Мари Д’Алруа, по приглашению мадам Бланшар, – сказала Луиза. – Меня ждут.

Служанка посторонилась, давая Луизе пройти. Вместо входа в дом она увидела широкий и длинный, футов в шестьдесят, переход с выложенными, как в замке, плитами и сводчатым потолком, тянувшимся футов на тридцать. С потолка на цепях свисали металлические фонари. Переход заканчивался также сводчатым входом во внутренний дворик дома, усаженный пальмами и с фонтаном в центре.

После жаркой улицы внутренний двор показался ей маленьким раем. Он отражал личные пристрастия владельца. Повсюду были клумбы, на цепях висели корзины и скамейки. Помимо пальм, на одной из которых раскачивалась большая клетка с разноцветным попугаем, во дворике росли папоротники и олеандры. В любом другом месте сюда проникало бы слишком мало солнечного света, но в жаркой Луизиане тень была благом. Жители здесь предпочитали зною тень и легкий бриз.

Над двориком находились балконы, отделанные коваными металлическими узорами. За ним шел еще один арочный переход к лестнице, поднимавшейся с первого этажа дома до последнего.

Служанка ввела Луизу в просторную гостиную, занимавшую всю центральную часть дома. Одно из окон ее, выходившее на двор, было открыто. Другие, смотревшие на улицу, были закрыты ставнями. В комнате горели свечи.

– Я доложу мадам о вас, – произнесла служанка.

Ожидая хозяйку, Луиза огляделась. В центре помещения стояло фортепьяно, выполненное из красного тропического дерева. Натертый, темный как смоль пол блестел словно зеркало. Стены комнаты были выбелены. В центре потолка находилась лепнина в виде розы, с которой свисала роскошная латунная люстра. Дом напоминал Луизе корабль – неладно скроенный, отчасти грубоватый, он тем не менее отвечал всем вкусам и потребностям путешественников. Помимо фортепьяно в комнате стояли два дивана и кое-какая другая мебель из красного дерева.

Луиза прошла к фортепьяно. Оно оказалось лондонским, марки «Дровингрум Гранд», возможно даже, производства фирмы «Бродвуд». Луиза представила себе, какой путь проделал инструмент, упакованный в ящики, укрепленный веревками и досками, прежде чем очутиться здесь, в гостиной. Пианино пересекло океан, затем его подняли на пароходе по реке, чтобы разгрузить возле дамбы, погрузить снова, но уже на телегу, и провезти оставшиеся полмили.

«Интересно, как они умудрились затащить такое фортепьяно в комнату? Наверное, через балкон, на блоках и канатах. И вот оно здесь, – размышляла Луиза, стоя возле фортепьяно и разглядывая его. – Мы с тобой два европейца, лишенные родины, оторванные от дома. Возможно, навсегда».

Луиза не села за инструмент. Она умела лишь аккомпанировать себе, исполнять музыку так и не научилась. Именно поэтому она зарабатывала чтением стихов. Да так было и проще – находила свободное помещение, иногда через Молодежную христианскую организацию, где исполняла отрывки из «Les Miserables» и «Мельницы на Флоссе». Аренда пианино стоила дополнительных средств и прибавляла сложностей, а их Луиза старалась избегать, поскольку они сопровождались дополнительным риском.

Однако приехав сюда, на Юг, Луиза столкнулась с неожиданностью – ее речь здесь плохо понимали. Если в Филадельфии в ее акценте видели профессионализм, то здесь его воспринимали как дефект речи. Иногда ее просили повторить те или иные слова, но вовсе не для того, чтобы еще раз насладиться их смыслом.

Она же, со своей стороны, никак не могла привыкнуть к местной привычке смешивать английские слова с французскими либо произносить последние на английский манер. В общем, волей-неволей пришлось Луизе снова заняться музыкой и засесть за репетиции.

Репетировала она ежеутренне и при каждом удобном случае ставила чайник, чтобы подышать паром. Луиза всегда считала себя способной заставить свой голос хорошо звучать, когда нужно, но если раньше это было так, то в последние недели она обнаружила, что и этот дар она основательно подзапустила. Теперь она старалась возродить его, но давали знать годы отсутствия тренировки – забытый природный талант не желал возвращаться.

Когда-то она пела очень неплохо, и, как Луизе представлялось, стоит только захотеть, она запоет еще лучше. Однако шли дни, она без устали репетировала и, наконец, начала понимать – никогда больше она не запоет так, как раньше.

Правда, на комнату и небольшую аудиторию голоса ее вполне хватало. Больше всего она любила выступать на частных вечеринках, дававших ей две замечательные возможности – очаровывать слушателей и одновременно избегать лишнего внимания к себе, потому что о них не сообщалось в газетах, а подготовка к ним и их проведение велись в относительной тайне. Денег она, конечно, получала меньше, чем за выступление в зале, но благодаря содержимому ячейки Жюля Патенотра могла позволить себе некоторое время о них не думать. Теперь главным стало другое – поиск влиятельных и полезных людей.

Кто-то спускался вниз по лестнице. Луиза обернулась и увидела мадам Бланшар. Она двигалась медленно, опираясь одной рукой на перила черного дерева, за другую ее поддерживала служанка. Луиза встречалась с ней дважды, да и то коротко, а накануне ей прислал приглашение ее сын, предложив зайти и провести начальную подготовку к выступлению. Мадам Бланшар, очень пожилая, хрупкая, ступала медленно и осторожно, концентрируясь на каждом шаге. Луиза попыталась было угадать ее характер, но безуспешно. Внешность дамы не говорила ни о чем: она могла оказаться доброй и придирчивой, выдержанной и нетерпеливой – какой угодно, от доброй старушки до древней мегеры. Волосы мадам Бланшар были высоко подняты и заколоты, а закрытое хлопковое платье имело приятный лавандовый оттенок.

Когда обе женщины подошли к дивану и хозяйка начала медленно опускаться на него, Луиза неловко поклонилась ей.

– Софи, попросите Юди спуститься к нам, – приказала мадам Бланшар служанке. С этими словами она наконец уселась и только тогда посмотрела на Луизу. – Выпьете что-нибудь, мисс Д’Алруа?

– Да, стакан воды, пожалуйста, – ответила Луиза.

– Вода сегодня такая невкусная. – Мадам Бланшар поморщилась. – Лучше выпейте ликеру.

Софи оставила их, и на несколько минут в комнате воцарилось затруднительное молчание.

– Я полагаю, выступать буду здесь? – нарушила его Луиза.

– Полагайте так, – ответила мадам Бланшар. Она сидела с каменным лицом, но голос и манеры ее отдавали сердечностью. Возраст лишил ее лицо мимики и отнял силы из чресл, но в душе она если и изменилась, то самую малость.

– Замечательно, – сказала Луиза. – У вас здесь все выглядит прекрасно. Мне очень нравится город.

– Охотно вас понимаю, – отозвалась мадам Бланшар. – Жаль, что вам не довелось видеть старый Новый Орлеан.

– За это время что-нибудь изменилось?

– Еще как изменилось. Новый Орлеан был самым богатым городом в Америке, доложу я вам. Мы выращивали хлопок и сплавляли его баржами по реке. А потом пришел мистер Линкольн со своей войной, а вслед за ним потянулись железные дороги. И теперь мы одни из самых бедных. Нет, театры у нас есть и спектакли там идут, но все это не то, не так, как раньше. По городу бродят какие-то страшные люди. Мне каждый вечер приходится просить Софи закрывать ворота на ночь.

– Все равно мне ваш город кажется очаровательным. Я чувствую себя здесь как дома.

– Понимаю. Вы просто соскучились по дому.

– Наверное, да.

– Вы очень милая девушка.

– Я не девушка, но все равно благодарю вас, мадам Бланшар.

– Поете вы как ангел. Слушая вас, я чувствую, что вы считаете свое сердце опустевшим, но вы ошибаетесь.

– Вот как? – удивилась Луиза тому впечатлению, которое она оказала на престарелую даму.

– Да, милочка. Люди могут лгать, как другим, так и себе, но я слышала ваше пение и уверяю вас – музыка выдает ваши чувства.

В эту секунду в комнату вернулась Софи с подносом, на котором стоял бокал ликера для Луизы. Вместе с ней вошел чернокожий молодой человек в темно-коричневом костюме и белой рубашке со стоячим воротом. В руках он держал коричневый жокейский цилиндр. На вид ему было лет двадцать шесть – двадцать семь, не больше.

– Юди, познакомьтесь, это мисс Д’Алруа, – проговорила мадам Бланшар. – Она будет петь у нас в субботу и воскресенье. Вы захватили с собой ноты, мисс Д’Алруа?

– Конечно, – ответила Луиза, показывая папку. – Боюсь, они изрядно обтрепались, – смущенно закончила она.

Молодой человек протянул руку и, взяв папку, сказал:

– Хорошую музыку ничто не может испортить.

Он направился к фортепьяно, сел на стул перед инструментом, положил папку на колени и принялся листать ноты.

– Вчера я вызывала настройщика, – сообщила хозяйка дома.

– О, спасибо, мадам Бланшар.

Пока Юди рассматривал пьесы, мадам Бланшар обратилась к Луизе:

– Когда Юди было десять лет, его мать пришла ко мне и спросила, не нужен ли мне мальчик убирать в комнатах, прибавив, что он готов работать бесплатно, только за еду и возможность играть на фортепьяно.

– Вы самоучка? – спросила Луиза Юди. Поскольку тот сидел так далеко от них, что даже не слышал их разговора, Луизе пришлось сильно повысить голос.

– Там, где играет вечерами, в этих жутких кабаках, он называет себя самоучкой, – ответила за него мадам Бланшар. – На самом деле его обучали преподаватели. Он получил классическое музыкальное образование. – Слышишь, Юди? – Мадам Бланшар тоже возвысила голос. – Тебе не следует стыдиться классического образования.

Юди, не поворачиваясь к ней, тонко усмехнулся.

– Ну что вы, мадам. Я нисколько его не стыжусь, – ответил он и позвал Луизу: – Мисс Д’Алруа.

– Слушаю вас, – ответила она.

Он поднял голову и посмотрел на нее.

– У нот «Последней летней розы» вы сделали некоторые пометки. Хотите, я перенесу их в основные ноты?

– Да, пожалуйста, если не трудно.

– Нисколько.

Он продолжал рассматривать ноты.

– Милочка, мне хотелось бы остаться послушать. Вы позволите? – спросила мадам Бланшар.

– Пожалуйста, сделайте одолжение.

– Не волнуйтесь, мешать я вам не стану. Буду сидеть тихонечко на диване, а вы играйте; забудьте, что я здесь.

Выступать Луизе предстояло ранним вечером, когда у мадам Бланшар соберутся близкие друзья и родственники. Подобные обеды давались по всему городу многими. Ожидали и широких, публичных событий. Приближалась значительная дата – столетие со дня покупки Луизианы Соединенными Штатами. Французы отдали свои колониальные владения в Америке буквально за гроши. План городских торжеств включал в себя парад военного флота на Миссисипи, костюмированный исторический бал в зале Французской оперы и, как провозгласили отцы города, «великую папскую мессу» в соборе Святого Людовика.

На фоне подобных празднеств семейная вечеринка в доме мадам Бланшар казалась событием более чем скромным: ликеры, беседы, старые песни для состарившихся гостей; пение Луизы в гостиной, звучание квартета на заднем дворике, среди жасмина и мирта.

Юди оказался замечательным исполнителем, легко игравшим с листа. Разочарование доставило лишь фортепьяно, на вид прекрасный инструмент, но быстро расстраивавшийся. Звук его, мощный, объемный и слегка фальшивый, напоминал сам город. Влажность и жара поразили дерево, как и все в самых потайных уголках мира, который некогда блистал золотом. Панели фортепьяно потрескались, позолота слетела, а яркие цвета, смешавшись, образовали неопределенного оттенка большое пятно.

Луиза и Юди дали друг другу размять ладони, настроить и подчистить звук фортепьяно, выровнять тембр и силу удара. Юди терпеливо задавал вопросы, в большинстве случаях предполагая ответы. Техника его игры, для Луизы очень необычная, поразила ее. Юди ни на долю секунды не останавливался перед исполнением самых трудных пассажей, пальцы его буквально летали по клавишам.

Они музицировали чуть более часа, и когда закончили, Луиза повернулась к мадам Бланшар, которая, как и обещала, в продолжение этого времени не произнесла ни звука.

– Вы одобряете мелодии?

– Ну разумеется, – ответила хозяйка дома. – Очень понравилась последняя песня. Ни разу не слышала ее раньше.

– Итальянская. Впервые я исполнила ее много лет назад, когда только-только начала выступать на сцене. Еще в Англии.

Собрав ноты, Юди передал их Луизе.

– Пожалуйста, – сказал он.

– Разве вам они не понадобятся?

– Нет, спасибо. Я все запомнил. Принесите их с собой, я пробегусь по ним перед выступлением – этого будет достаточно.

Он поклонился, пожелав доброго вечера. Мадам Бланшар поблагодарила его и попросила прислать к ней Софи.

После того как Юди ушел, Луиза обратилась к мадам Бланшар.

– Простите, могу я задать вам один вопрос?

– Ради Бога, спрашивайте, – ответила хозяйка.

– Вы знаете, мне предложили вступить во владение некоторой собственностью, поместьем и землей – неподалеку отсюда. Я ни разу ее не видела и даже не знаю, можно ли жить в поместье. Хотелось бы получить совет от человека опытного в подобных вопросах. Не знаете, где найти такого, кто бы съездил со мной и сказан наверняка, имеет ли смысл со всем этим связываться или нет?

Мадам Бланшар ненадолго задумалась.

– У меня есть племянник, он банкир. Его совет вас устроит?

– Вне всякого сомнения, устроит, если вы меня ему порекомендуете.

Внезапно на лице мадам Бланшар отразилась неуверенность, словно ее смутило собственное предложение.

– Я еще подумаю, – сказала она. – Где вы остановились, в отеле «Сент-Шарль»?

– Пока да.

– Пришлите мне детали сделки, а я попрошу кого-нибудь посмотреть их и попозже сообщу о результатах.

Луиза вышла на улицу и через несколько секунд почувствовала у себя за спиной присутствие Молчуна. До самого отеля он неотступно следовал за ней.

В вестибюле дежурный вместе с ключами протянул ей письмо.

– Кто принес его? – поинтересовалась Луиза.

– Простите, мэм, я в тот момент отсутствовал.

Луиза, не любившая сюрпризов, не стала читать письмо внизу. Она прошла к себе и только там вскрыла конверт.

Бумага кремового цвета с причудливым вензелем содержала следующий текст:

«Губернатор Луизианы просит мисс Мари Д’Алруа оказать ему честь своим присутствием на балу, посвященном празднованию Столетия передачи Францией Луизианы Соединенным Штатам».

Письмо было отпечатано типографским способом, лишь ее фамилию кто-то вписал от руки, красивым витиеватым почерком. Далее сообщалось, что бал состоится в зале Французской оперы в воскресенье и закончится гала-представлением, состоящим из вереницы аллегорических постановок. Задумавшись, Луиза принялась обмахиваться конвертом. Она не догадывалась, кто бы мог прислать ей приглашение, – скорее всего один из ее недавних знакомых. Она вспомнила, что на такие случаи у нее нет соответствующего платья. Идти на бал она побаивалась, но с другой стороны, там можно встретить массу нужных людей – богатых, изнеженных и скучающих, принадлежащих к высшим слоям общества, с разными характерами и наклонностями. За исключением Жюля Патенотра никому еще Луиза не принесла боли.

Последнее воспоминание вызвало в ней чувство отвращения, но не очень сильное и недолгое. Ее первый опыт закончился неделями ночных кошмаров, но мало-помалу ощущения ее притупились, а в последнее время не вызывали никакого душевного потрясения. Она давала людям то, чего они сами желали, и одновременно, как и положено Страннику, полностью выполняла условия неписаного договора. Она несла мучения, но лишь тем, кто жаждал их и сам предлагал себя в жертву.

Луизу смущал только один момент – долгое ожидание следующего претендента. Она плохо представляла себе, как следует тогда поступать.

В конце концов она решилась принять предложение и отправиться на бал. В роли таинственной незнакомки, наметанным глазом распознавая в толпе ищущих извращенных удовольствий в городе странном, порочном, живущем своей собственной жизнью, Луиза надеялась отыскать тех, чьи желания совпадают с ее предназначением. Сделать это было несложно, обычно она выявляла подобных людей внутренним чутьем. Она не считала себя виновной в возникновении непредвиденных последствий, таких как смерть Жюля Патенотра. По мнению Луизы, с ее ли участием или без, но любая опасная ночь чревата неизбежными потерями, которые с наступлением утра выметаются вместе с опавшей листвой, выброшенными бумажными цветами и оброненными четками и с тротуаров, и из памяти.

Неизвестный ей доброжелатель проявил щедрость, оплатив билет. Луиза была уверена, что стоит он очень дорого: за счет высокой цены организаторы явно намеревались избавить высшее общество от присутствия вульгарной публики.

«Значит, кто-то хочет видеть меня на балу. Вероятно, один из моих возможных клиентов? Ну что ж, замечательно. В субботу я выступлю у мадам Бланшар, а в воскресенье пойду на бал».

Глава 43

Утром в пятницу сначала послышался стук в дверь, а затем голос мальчишки-посыльного:

– Ваш экипаж ждет внизу, мэм.

Луиза открыла дверь и ответила:

– Хорошо. Я сейчас спущусь.

Сегодня ее должна была сопровождать Немая. Перед отелем проходила широкая улица с трамвайным полотном и стоянкой для экипажей. В нескольких ярдах от входа в отель стояла легкая четырехколесная коляска с откидным верхом. Впереди, рядом с кучером, восседал тот самый молодой негр, что аккомпанировал ей у мадам Бланшар. Заметив Луизу, он сошел на тротуар и открыл дверь коляски. Луиза в нерешительности остановилась.

– Прошу вас садиться, мисс Д’Алруа, – сказал Юди.

Луиза повернулась к Немой:

– Там всего два места, а нам нужно еще заехать за племянником мадам Бланшар.

Немая не пошевелилась.

– Сегодня я дарю вам выходной, – усмехнулась Луиза. – Воспользуемся этим днем наилучшим образом.

С этими словами она села в коляску и устроилась на обтянутом кожей сиденье. Она обрела уверенность, почувствовав себя так, словно сбросила с плеч тяжелый груз. Коляска видела и лучшие дни, но оставалась вполне достойным экипажем, способным вызвать у пешеходов уважение и даже зависть. Юди вскочил на сиденье, кивнул кучеру, тот щелкнул кнутом, и коляска тронулась.

Луиза на секунду обернулась. Немая все так же как истукан торчала на тротуаре, наблюдая за уезжающим экипажем.

Только спустя несколько минут она зашевелилась, будто выходила из глубокой спячки. Никто не обращал особого внимания на коляску. Они миновали Французский квартал, несколько площадей, оставили позади себя улицы, неизвестные Луизе, где она еще не успела побывать. Поначалу она думала, что по дороге они заедут за племянником мадам Бланшар, но когда жилые дома и конторы начали постепенно сменяться складскими постройками, уродливыми деревянными строениями с заткнутыми мешковиной окнами и прогнившими верандами, она поняла, что коляска выезжает из города.

– Юди! – позвала она. – А где же племянник мадам Бланшар?

– Мадам считает, что моего совета вам будет достаточно, – ответил тот, повернувшись к ней вполоборота. – Только прошу вас, не нужно никому говорить об этом. Вы меня понимаете? – Словно что-то вспомнив, он сунул руку во внутренний карман плаща. – Да, кстати, – сказал Юди, извлекая документы, которые Луиза тотчас же узнала. – Возьмите, пожалуйста, и постарайтесь ни в коем случае не потерять. Я отыскал их специально для вас.

Он протянул ей бумаги. То был перечень всей собственности Жюля Патенотра и дела, связанные с ней. Несколько дней назад она попросила Молчуна отнести их мадам Бланшар. Она понимала, что идет на риск – кому угодно покажется странным передача Патенотром всего своего имущества человеку, доселе никому не известному. Однако риск был оправдан – никогда еще Луиза не подходила столь близко к главной своей жизненной цели.

– Простите, Юди, я не хочу вас обидеть, но каким образом пианист может оказаться мне полезнее банкира в столь тонком деле? – спросила Луиза, пряча документы в сумочку.

– Музыка – это мое хобби, – ответил Юди. – На жизнь я зарабатываю другим. Я по профессии бухгалтер. Занимаюсь тем, что нахожу деньги в случаях, когда банкир забывает, куда их положил. Иначе говоря, моя помощь окажется для вас намного ценнее. Заминка будет только одна, связанная с цветом кожи тех, с кем вы столкнетесь. Вы догадываетесь, о чем я?

– Приблизительно, – неуверенно ответила Луиза. – Но почему вы не на работе?

– Праздник, все конторы в городе закрыты.

– Отчего же вы сами не празднуете?

– Не люблю безделья.

Пока они таким образом болтали, кучер правил коляской, не вслушиваясь в их разговор и, казалось, совсем их не замечая. Одет он был в расшитую ливрею, которая очень давно, когда она была новой, а кучер – не таким тощим, придавала внушительный вид. Он словно пытался скрыть под нарядной одеждой свою неестественную худобу. Юди нагнулся к нему и что-то прошептал. Кучер кивнул в ответ и на следующей развилке, натянув поводья, взял влево по широкой дороге, среди могучих дубов, поросших бородатым мохом.

* * *

Следующие мили две они ехали вдоль реки, разглядывая ее, затем потеряли из виду, но потом снова увидели воду. Дорога шла более или менее прямо, река же извивалась змеей, то исчезая, то опять возникая перед их глазами. Патенотр рассказывал Луизе, что плантации его семейства лежат вдоль Миссисипи, на плодородных равнинах, дающих богатые урожаи.

По обеим сторонам дороги то и дело показывались старые, еще довоенной постройки дома в разном состоянии ремонта. Самые крупные из них, выстроенные из векового дерева в стиле античного Возрождения, напоминали средневековые каменные замки. Плантаторы возводили их за многие годы до войны. Добротные, безмолвные свидетели присущей богачам экономики, покоившейся на рабском труде, они не только своим процветанием, всем своим существованием были обязаны чернокожим.

Миновав последний дорожный знак, коляска въехала на удивительно грязную дорогу, ведущую к поместью Патенотров. Черное месиво из земляных комьев вперемешку с травой доходило почти до колесных осей. Лошади с трудом тащили экипаж, оставлявший за собой в центре пути аккуратные глубокие борозды. Дорога упиралась в ворота поместья.

Главный дом выглядел прочным. Местами с крыши слетело немного черепицы да кое-где со стен слезла белая краска, но в целом все казалось вполне приемлемым. Даже веранда не покосилась, и дерево нигде не прогнило. Здание было двухэтажным, на каждом этаже располагалось по восемь комнат, на заднем дворе находились хозяйственные и иные постройки. Когда коляска подъехала вплотную к крыльцу, бродячая собака, спавшая на нем, с лаем вскочила.

– Не выходите, пока я не отгоню ее, – сказал Юди.

– Пусть остается, – ответила Луиза. – Мне кажется, она совершенно безвредная.

– Отнюдь, – возразил Юди. – Здешние собаки могут быть заражены опасными заболеваниями.

Он нашел палку и запустил в собаку. Та сначала отскочила, затем подошла к палке и, схватив, отошла в сторонку, где принялась, рыча, грызть ее. Собака была длинноногой и поджарой – скорее всего помесь гончей со спаниелем.

Юди шуганул ее еще раз, но та, отойдя снова на несколько футов, опять легла.

Луиза выбралась из коляски и направилась к дому. Окна его были заколочены досками, что придавало строению подслеповатый вид. На двери главного входа висела цепь с навесным замком.

Луиза вытащила ключи, украденные Молчуном из номера Жюля Патенотра. Один из них подошел к замку, но не поворачивался. Луиза отступила от двери, дав возможность Юди справиться с замком. Спустя минуту раздался скрежет его проржавевших внутренностей, и дужка под напором Юди поднялась. Он снял замок с цепи, вытянул ее из петель в стенах и распахнул двойную дверь.

Луиза остановилась на пороге. В доме стоял полумрак. Окна были заколочены досками, но свет пробивался внутрь через чердачное окно и падал на лестницу, образовывая в центре комнаты темно-серое пятно, таявшее у стен, и отбрасывая на пол длинные тени.

Луиза сделала несколько шагов вперед. Она ожидала увидеть полуразвалившиеся стены, гнилой пол и осыпавшийся потолок, но, к ее удивлению и радости, ничего подобного не наблюдалось. Дом был просто запущен, но не разрушен. По сравнению с другими местами, где ей доводилось таиться, взять, к примеру, ричмондский театр-варьете или заброшенную овощную лавку в Орегоне, не говоря уже о других обиталищах, куда хуже, дом выглядел вполне пригодным для жилья. Кое-где штукатурка немного осыпалась со стен, но такие мелочи всегда можно либо быстро поправить, либо просто прикрыть, или вовсе не замечать.

– По крайней мере его не затронул пожар, – послышался голос Юди у ней за спиной.

Она обернулась – он стоял в нескольких ярдах от нее и, прищурившись, смотрел вверх.

– Во время войны? – спросила она.

– В общем, да, но не от боевых действий. Здешние плантаторы не дожидались, когда юнионисты у них все отнимут. Они сами сжигали и поля, и поместья. Даже корабли на пристани подожгли, чтобы те не достались противнику. Мой дедушка все это хорошо помнит. Представляете горящие корабли на реке? Словно дьявольский флот приплыл за грешными душами.

– Ваш дедушка тоже был рабом?

– Нет, мэм. Мой дед был свободным человеком.

Из холла они двинулись в зал, находившийся за переходом с арочным потолком и по размеру вполне годившимся для танцев. Пол и стены пересекали полосы света, струившегося сквозь щели в досках на окнах. Взору их предстали детали медленного разрушения – отбитый гипсовый карниз, клочьями свисавшие обои, потемневшие от плесени. Не тронутым временем оставался лишь камин, искусно отделанный мрамором, все великолепие которого явится, когда с окон исчезнут доски.

Юди не последовал в зал вслед за Луизой, а остановился в переходе.

– Похоже, мебели в доме нет никакой, – сказал он.

– Ее продали, – ответила Луиза. Легкое эхо разнесло ее голос по переходу и залу. – Но все квитанции у меня есть. Посмотрю; не исключено, что и выкуплю ее. Если, конечно, ее уже кому-нибудь не перепродали.

Луиза могла себе позволить приобрести старинную мебель – деньги и необходимые бумаги у нее были. Тем более что всю обстановку дома продали за гроши. Она хотела устроиться так, как раньше здесь жили богачи.

Луиза продолжала осматривать зал, а Юди отправился наверх. Она слышала, как он переходил из комнаты в комнату, простукивая стены и пробуя ногой пол.

В задней части дома Луиза обнаружила следы проникновения. В небольшом камине она увидела обгоревшие поленья, разбросанные возле него бараньи кости, дочиста обглоданные. Но и только. Кто-то явно бывал здесь, и ей оставалось выяснить, как он сюда пробирался. Оказалось, через разбитое окно в буфетной. На полу там валялись засохшие внутренности птиц и перья.

Перед ее глазами всплыла нарисованная Юди картина – отблески пламени на воде, пылающие суда. Направляясь назад, в холл, Луиза представляла себе ощущение людей, стоявших на берегу реки, ошеломленно смотревших на них, плывущих без руля, лоцманов, матросов. Течение уносило их, они сталкивались на изгибах реки, разбрасывая искры. Они напоминали огненных Летучих голландцев. И все плыли, плыли, своим видом вгоняя невольных зрителей в трепет, пока не скрылись вдали. В своем огненном величии они казались предвестниками новых событий. «Действительно сатанинская эскадра, устремившаяся в бездну», – подумала Луиза.

Других следов присутствия в доме посторонних она не нашла и успокоилась. Если до нее тут кто-то и побывал, особых причин задерживаться у него не было. Сама Луиза не рискнула бы остаться на ночь в таком жутковатом месте, а воровать в поместье было попросту нечего.

Она прошла через переход и подошла к дверям. Юди обнаружил запасной выход, по лестнице со второго этажа, и, проверяя прочность ее и перил, спустился вниз.

– Крыша не течет. По крайней мере следов дождя я не заметил, – сообщил он.

Луиза сошла с крыльца, отступила на несколько шагов от дома, взглянула наверх.

– Жить здесь, я так понимаю, уже сейчас можно, – резюмировала она.

– После небольшого ремонта – да, – согласился Юди.

– Ну, рабочих я найму.

Луиза чувствовала, что Юди в душе согласен с ней, но как человек основательный хотел бы окончательно убедиться. Она угадала.

– Подождите, я осмотрю цистерну, – сказал он.

Он ушел проверять систему подачи воды, а Луиза решила обойти вокруг дома. Позади него расстилалась огромная равнина. Неподалеку от здания стоял забор, некогда огораживавший сад возле кухни. За ним, у самого края равнины, виднелись густые, казавшиеся непроходимыми заросли дикого кустарника. Строения, расположенные рядом с главным домом, сохранились гораздо хуже. Отхожее место и башня голубятни обветшали, от гостевого домика и домика надсмотрщика остались одни остовы. С последнего еще и исчезла крыша.

Ярдах в ста от поместья, за стеной деревьев и грязной дорогой, шли два ряда покосившихся лачуг – жилищ рабов, убогих даже в довоенное время, сделанных из тонких некрашеных досок, от дождей и времени казавшихся серебряными, покрытых соломой, облезлые пучки которой кое-где еще сохранились. Впрочем, стояли хижины на каменных фундаментах.

За спиной Луизы раздался чей-то шорох. Актриса обернулась и увидела все ту же собаку, стоявшую поодаль, но с таким видом, словно только и ждала сигнала, чтобы подбежать. Луиза хотела поманить ее, но вспомнила слова Юди о том, что местные собаки могут быть заразными. И как бы ни хотелось собаке прилепиться к любому пожалевшему ее человеку, Луиза стала прогонять ее: