Текст книги "Царствие костей"

Автор книги: Стивен Галлахер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Профессионал зашатался и начал отступать к канатам. Зазывала взлетел на ринг, пытаясь остановить Кинана, но тот лишь отмахнулся от него и кинулся на Чемпиона усиливать преимущество. Сломав его защиту, Кинан несколько раз пнул его ботинком по ногам, после чего, под одобрительный рев друзей, принялся избивать, нанося удары куда попало. Зазывала, подскочив к Кинану сзади, обхватил его и потащил в угол. Чемпион рухнул на колени. Он попытался подняться, но движения у него вышли слабые.

Элизабет прикрыла глаза рукой в перчатке. Себастьян коснулся ее плеча. Какой бы густой ни была толпа, отделявшая их от выхода, он решил во что бы то ни стало вывести жену из шатра.

– Пойдем, – твердо произнес он, и она согласно кивнула. Они поднялись, и Себастьян, двигаясь впереди, повел жену к выходу.

На ринге Чемпион в маске попробовал встать, и это ему удалось. Ухватившись перчатками за канаты, он прижался к ним. Пока он жадно хватал ртом воздух, зазывала, вцепившись в Кинана, не давал ему продолжить избиение. Однако приятели его оказались тут как тут. Они, выскочив на ринг, оттащили зазывалу, освобождая товарища. Толпа взревела, изо всех углов шатра повылезали и начали пробиваться к рингу за новыми неприятностями бродяги и пьянчуги, решив за свои кровные урвать удовольствия побольше.

Никто не обращал внимания на Себастьяна и Элизабет. Он, отбросив вежливость, поскольку слова стали бесполезными, начал проталкиваться к выходу.

Когда они добрались до скамеек, Элизабет привалилась к его плечу и произнесла:

– Все было не так, как я предполагала.

– Я знаю, – ответил Себастьян. Он обнял ее, ограждая от толчков. – Правда, в сравнении с тем, что доводилось видеть мне – какие дикости люди могут творить по отношению друг к другу, – уверяю тебя, это ничто.

На ринге творилось нечто ужасное. Дружки Кинана удерживали глашатая за руки. Сам Кинан пересек ринг и подошел к Чемпиону в маске. На мгновение всем показалось, что он снова набросится на него, но вместо этого он положил одну руку на его плечо, а другой, схватив маску, одним рывком сдернул.

Лишь только маска слетела с головы боксера, толпа ахнула. С маской исчезли и все тайны, которую она и порождала, и скрывала. Лицо боксера представляло собой кровавое месиво. Кинан поднял над собой кусок рогожи и, выставив ее напоказ, словно голову врага, торжественно обошел ринг. Боксеру, казалось, было совершенно все равно, в маске он или нет.

Редкую красоту рогожа определенно не скрывала. Коротко подстриженные волосы мышиного цвета, морщинистое, словно маринованное в джине лицо, опухшие глаз и щека, куда пришелся удар Кинана. Боксер продолжал неподвижно стоять, опершись перчатками на канат, грудь его высоко вздымалась и опускалась. Он будто ждал, пока стихнет шум, или приходил в чувство.

Возле скамеек, оберегая от толчков Элизабет, Себастьян непроизвольно взглянул на ринг.

– Не может быть! – выдохнул он. – Сэйерс?

Глава 3

Боксер напоминал едва державшегося на ногах человека, пережившего железнодорожную катастрофу. Но чем больше Себастьян рассматривал его, тем сильнее росла в нем уверенность. Бекер забыл о жене, и только когда Элизабет произнесла его имя, вспомнив о своем долге, переключил внимание на обеспечение ее безопасности.

На улицу они выбрались в тот момент, когда к шатру подъехала охрана парка. В штате парка состояло примерно двадцать человек, задача которых заключалась в поддержании порядка. Стандарты благопристойности были установлены высокие. Уж если охранник имел право выпроводить из парка мужчину, шедшего без пиджака или без галстука, то за побоище, способное закончиться массовыми беспорядками, наказание предполагалось суровое. Себастьян и Элизабет были не единственными посетителями, покинувшими шатер, но все выходящие, очутившись на улице, в ярком дневном свете, принимались отчаянно моргать, щуриться и морщиться, словно явились из мрака, где увидели ночной кошмар.

Чета Бекеров не стала задерживаться у шатра, а сразу направилась к озеру. По времени Фрэнсис с Робертом уже должны были ожидать их там. Элизабет выглядела растерянной и оцепенело двигалась рядом с мужем. Минут десять она шла, не проронив ни слова об увиденном ими поединке. Честно говоря, она вообще ни о чем не заговаривала. Только когда она заметила Фрэнсис и Роберта, у нее вырвалось слабое: «Ах, вот и они».

Мысли Себастьяна прыгали и плясали, внешне же он оставался спокоен. Он ожидал, что Роберт начнет капризничать, когда объявил об окончании праздника, но мальчик промолчал. Фрэнсис его слова озадачили; Элизабет, услышав Себастьяна, облегченно вздохнула.

Он проводил семейство до остановки на Истон-роуд, усадил на трамвай, всем своим видом показывая, что сам ехать домой не собирается.

– Элизабет, я не могу сейчас ничего объяснить, – проговорил он в открытое окно, стоя на платформе. – Мне нужно остаться. Расскажу все по возвращении.

– Себастьян, это как-то связано… – спросила она.

– Нет-нет, – заверил ее Себастьян. – Ничего общего с делом братьев-ирландцев. Совсем другая, очень старая и долгая история. Прости, мне нужно идти.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Фрэнсис.

– Я увидел здесь одного человека, и теперь должен вернуться и найти его, – ответил он, глядя поверх плеча Элизабет.

– Кто он? Откуда? – попыталась узнать жена.

– Знакомый. Давнишний. Я встречался с ним еще в Англии. Извини. – Он беспомощно развел руками и отступил от вагона. Кондуктор дал сигнал, и трамвай тронулся. – Я скоро приеду, – бросил Себастьян. – До встречи.

* * *

Вернувшись к боксерскому шатру, он нашел его опустевшим – аттракцион был закрыт. Лежащий между двумя стульями шест у входа служил временным заградительным барьером. Себастьян перешагнул через него и вошел, оставив за спиной веселье центральной части парка.

Лавки внутри шатра стояли пустыми, ринг был сложен на полу. Себастьян надеялся, что кто-нибудь проводит его, но ни единой живой души не встретил. В дальней стене шатра он приметил выход и направился к нему.

За выходом находился сшитый из парусины туннель, который вел из большого шатра в шатер поменьше. Пол в туннеле устилали жесткие циновки. Когда Себастьян шел по нему, с улицы доносились собачий лай и людские голоса – это в центральной части парка давал представление маленький собачий цирк.

Шатер поменьше использовался в качестве раздевалки и гримерной. Там стоял небольшой стол из нескольких широких, гладко обструганных досок, уложенных на два бочонка, на котором находилось зеркало в раме со стертой позолотой. Некогда оно могло вызвать восхищение. Теперь, лишенное серебра и местами с отбитой рамой, это была никому не нужная рухлядь.

Под стать мужчине, пристроившемуся рядом с ним.

Боксер сидел на стуле из гнутой древесины, который, как и зеркало, выглядел так, словно, прослужив долгий век в лучшем месте, перенес пожар. Мужчина в длинном грязном халате то и дело наклонялся над эмалированной миской, обмакивал туда руку с тряпкой, после чего сильно прижимал ее к опухшему лицу. Перчаток на нем уже не было, но бинты он не снял, словно готовился к новому бою.

На изгибе рамы болталась маска, грязная и сильно помятая. Она, видимо, пережила трудные минуты – похоже, ее долго швыряли по углам и топтали ногами. Себастьян отметил, что мужчина не услышал, как он вошел.

Откашлявшись, Бекер произнес:

– Мистер Сэйерс.

На мгновение ему показалось, что и попытка представиться тоже осталась неуслышанной, однако через минуту человек, отражавшийся в зеркале, отложил компресс и медленно повернулся на стуле.

Боксер узнал Себастьяна сразу, но даже и тогда выражение его лица не изменилось. Во всяком случае, никакого удивления он не выказал. «Боже милостивый, сколько же лет прошло с момента нашей последней встречи?» – подумалось Себастьяну.

Тогда спина у Тома Сэйерса была прямой, а сам он поражал своей привлекательностью. Теперь же походил на побитого жизнью старого пьяницу.

– А, инспектор Бекер, – проговорил Сэйерс тем же хриплым голосом, каким вызывал соперников у шатра.

– Я больше не инспектор, – поправил его Себастьян. – Сейчас я американец, служу в агентстве Пинкертона.

Том Сэйерс ответил вежливым почтительным кивком. Подобное проявление аристократизма с его стороны никак не вязалось с внешним видом.

– Поздравляю и желаю успехов на новом поприще, – отозвался он. Речь выдавала в нем человека образованного, что также было странно для ярмарочного боксера.

Себастьян обошел его, снял с зеркала маску, повертел в руках. Он сохранил манеры полицейского, держался самоуверенно в любой обстановке, а в чужом помещении вел себя так, словно оно принадлежало ему. Он брезгливо сжимал маску двумя пальцами, большим и указательным, будто она могла заразить его какой-то страшной болезнью.

– Что касается поприщ, – продолжил Бекер. – Вам не кажется, что с этим поражением вам придется поискать для себя что-нибудь новенькое?

Сэйерс не то чтобы пожал плечами, но как-то неопределенно повел ими, видимо, желая показать, что Себастьяну не удастся его спровоцировать. «Я зашел в своем занятии так далеко, что насмешками меня уже не проймешь, – говорили его глаза. – Слишком далеко».

– Сегодня мы уезжаем отсюда, – произнес он. – Завтра будет другой город и другая толпа. Я снова надену маску и выйду на ринг. Что там случится? Кто знает. Да и кому это интересно?

Себастьян бросил перед ним истоптанную маску.

– Поймите, ваше время прошло. Вы больше не подходите для ринга. Однажды вас с него унесут избитым до смерти.

Сэйерс поднял с пола свою вещь.

– Именно так все и кончится, – отозвался он. – Финал мне известен, и я жду не дождусь его. – Он разгладил и заботливо сложил маску, затем поднял глаза на Себастьяна.

– Зачем вы пришли? – спросил он. – Никаких преступлений в этой стране я не совершал. А что касается Англии, то, уверяю вас, вы не знаете и половины из всего происшедшего там.

– Вот я и пришел, чтобы услышать недостающее, – заявил Себастьян Бекер.

Сэйерс продолжал смотреть на него. Себастьян отметил легкую дрожь в руках боксера, которую тот уже, вероятно, не ощущал.

– Я пятнадцать лет ждал, Сэйерс, – говорил Себастьян. – И я готов поверить в вашу возможную невиновность. Если вы, конечно, меня в этом убедите.

Сэйерс отвел взгляд, посмотрел вниз, провел рукой по коротко стриженным волосам. Затем тяжело вздохнул, словно сама мысль ответить на вызов Себастьяна означала для него поражение.

Бекер осмотрел шатер, увидел еще один стул, приютившийся за громоздким чемоданом. Убогий, он не соответствовал тому, который занимал Сэйерс. Себастьян взял стул, перенес к столу, уселся прямо напротив боксера и сказал:

– Итак, я вас слушаю.

Глава 4

Англия, центральные графства

Август – сентябрь 1888 года

В августе 1888 года, вечером, в последний раз упал занавес, всю неделю открывавший спектакль «Пурпурный бриллиант», пьесу в двух действиях, в исполнении Гастролирующего театра Эдмунда Уитлока.

Ставилась пьеса в провинциальном, плотно набитом зрителями зале «Лирик». Она исполнялась и как одиночное произведение, а иногда вставлялась для разнообразия в виде дополнения к эстрадным номерам, являя собой посредственную сентиментальщину, где главный герой часто произносил напыщенные монологи в старинном стиле, много пел и, когда надо и не надо, вставлял бессодержательные репризы. Играл его основной актер театра, он же директор, Эдмунд Уитлок. В этом амплуа он выходил на сцену около восьмисот раз, и всегда в подобных маленьких театрах и мюзик-холлах.

Роль он исполнял, нужно сказать, даже слишком хорошо. Поэтому остальные актеры сразу заметили, что Уитлок начал уставать. Когда хозяин уставал, то все равно играл столь же великолепно, но часто отвлекался. Мысли его начинали блуждать вдалеке от сцены. Он покупал пьесу, платил за декорации и не снимал ее с репертуара до тех пор, пока не знакомил с ней самые дальние уголки Британских островов. Сегодня, во второй сцене, он пропустил целый кусок монолога, отчего на подмостки был вынужден выскочить коверный и заполнить паузу длинным экспромтом. Сделай подобную ошибку другой актер – остался бы без зарплаты. Уитлок же был хозяином, поэтому никто и не думал укорять его за допущенную оплошность.

Пять актеров поддержки, появившись из-за боковых кулис, стояли в ожидании выхода Уитлока.

Он выпрыгнул на сцену, распахнув занавес, и замер на месте, словно ослепленный неожиданным вниманием зрителей – шестидесятилетний мужчина в тугом корсете, черноволосый, с нарумяненными щеками, относительно свежий, играл роль человека вдвое моложе себя. Правда, это обстоятельство все старались не замечать, понимая, как непреодолима тяга быть в центре внимания и как сильны театральные чары.

Сияя восхищением и смирением, сжимая перед собой руки, Уитлок выступил вперед, приблизился к рампе. Одобрительный свист и крики зрителей, казалось, никогда не прекратятся.

И небеспричинно. Том Сэйерс осторожно выглянул из-за кулис посмотреть на то, что творится на сцене. Подняв руку, он подал сигнал хору, состоявшему из плотника, двух рабочих сцены, мальчика на побегушках и швеи. Свистом, подзатыльниками и криком их выстроили за занавесом, чтобы шумом подбадривать Уитлока, в чем он иногда нуждался.

Уитлок поднял руку, прося тишины; Сэйерс опустил свою, «хор» сразу же замолчал и принялся разбирать декорации за сценой.

После того как зрители успокоились, Уитлок наградил их внимательным и нежным взглядом, обведя им все уголки театра. Городок был шахтерским, и увидел он накрахмаленную льняную одежду, плохие зубы и блеск бриллиантина. Женские лица в большинстве своем не отличались от мужских. Постороннему глазу показалось бы, что сидящие рядом дети либо недоразвиты, либо склонны к мелкой уголовщине.

– Друзья мои. Мои милые дорогие друзья, – пророкотал Уитлок. – Тепло и любовь, что мы чувствуем здесь сегодня, как и ваш замечательный город, имя которому… – Он запнулся.

Кому-то показалось бы, что от избытка эмоций, однако истинную причину знал только Том Сэйерс. Хозяин попросту забыл название города, в котором они выступают. И Сэйерсу пришлось шепотом его подсказывать. Зал застыл в изумлении. Сэйерс затаил дыхание.

– …навсегда запечатлеются в наших сердцах. – Уитлок прижал кулак к тому месту, где билось его сердце. – Мы с вами прекрасно провели время. Но сегодня мы оставляем вас… Да! – торопливо выкрикнул он, предупреждая протестующие возгласы. – Но в качестве прощального сувенира позвольте нам предложить вам песню в итальянском стиле. Исполнит ее недавно пополнившая нашу труппу мисс Луиза Портер.

Актеры на сцене разразились аплодисментами, приветствуя выход двадцатидвухлетней Луизы, новоприобретенной субретки труппы. Она выступила вперед, присоединилась к Уитлоку. Он прижал губы к ее обтянутой перчаткой ладони, затем поднял ее руку, представляя публике. Стоявшие на сцене актеры тихо растворились за кулисами.

Даже на первый взгляд казалось, что мисс Портер держится с куда большим изяществом и легкостью, чем директор, однако тот ни на секунду не оставлял сомнений, кто здесь является центральной фигурой. Подтвердив свое превосходство и главенство, Уитлок удалился, предоставив сцену Луизе.

В труппе имелся музыкальной директор, игравший в оркестровой яме на пианино, а иногда и дирижировавший местными оркестрами. Хотя «Лирик» был театром небольшим, пианино в нем имелось, и причем неплохо настроенное.

Мисс Портер начала петь.

* * *

За кулисами Уитлока ожидал серебряный поднос с чистым полотенцем и бокалом портвейна. Держал поднос один из рабочих сиены, выполнявший также функции личного камердинера Уитлока. Звали его Молчун. Находился он рядом с Уитлоком дольше, чем кто-либо из труппы мог вспомнить. Уроженец отдаленной части Европы, он не был полностью лишен речи, а просто не говорил больше, чем нужно. Жена его, прозванная актерами Немой, вообще не знала английского языка.

Держа в руке бокал, Уитлок направился к Тому Сэйерсу и остановился футах в двух от него. Сэйерс с блокнотом в руках наблюдал за сбором декораций и реквизита, вычеркивая каждую взятую вещь из составленного им списка. Рабочие сцены двигались бесшумно. К тому времени, когда зрители начнут подниматься и выходить из театра, сцена должна была быть пуста, а все добро передвижного театра – собрано и упаковано.

Понизив голос, Уитлок сказал Сэйерсу:

– Тележку в мертвецкой и ту, наверное, встречают с большим энтузиазмом. Когда мы убираемся из этой чертовой дыры?

– Особый скорый отходит ровно в полночь, – ответил Сэйерс.

– Аминь, – произнес Уитлок. Он поднял бокал, словно провозглашал тост, и удалился на поиски заведующего театром.

Сэйерс, оставшись один, воспользовался случаем ослабить бдительность и переместился к боковой кулисе, откуда ему была хорошо видна передняя часть сцены. Там стояла Луиза. И там звучала ее песня.

Ежевечерние мгновения слабости Тома Сэйерса.

В театре Эдмунда Уитлока он исполнял обязанности управляющего, его заместителя, на нем лежали все театральные заботы. Том определял даты спектаклей, организовывал переезды, принимал на работу актеров и увольнял пьяниц и бездарей, вел всю корреспонденцию, а иногда выступал в качестве режиссера сцены или приемщика багажа. Для всех Том был плечом, на которое можно было опереться, а в некоторых случаях и поплакать.

Именно Сэйерс прочитал пьесу «Пурпурный бриллиант» и рекомендовал Уитлоку купить ее, это Сэйерс нашел Луизу, вскоре после того как их прежняя субретка сбежала с корабля в Лестере и нужно было срочно искать ей замену. Луиза, молодая девушка, обратилась в агентство «Бертрам» с письмом, в котором выражала интерес к артистической карьере, указав на отсутствие иных достоинств, кроме неплохого голоса и умения задушевно читать стихи.

Она слабо представляла себе жизнь в театре на колесах и чем та заканчивается. Сэйерс понял только то, что семья ее после смерти отца сильно нуждалась. Девушку, выросшую в доме с прислугой, положение гувернантки или компаньонки престарелой леди явно не прельщало. Из ее письма, тронувшего его сердце, ясно следовало, что сцена была ее девичьей мечтой. Опыта у нее не имелось совершенно, и тем не менее Сэйерс принял ее в труппу: во-первых, потому, что она хотела играть, а во-вторых, охотно согласилась с предложенным Уитлоком жалованьем.

Со временем она выросла, превратившись в хорошую актрису и привлекательную девушку. До идеала ей было очень далеко, но большинство мужчин она бы вполне устроила. Тем, кому нравятся женщины высокие, пышные, всегда готовые как отдаваться, так и закатывать сцены, она не подошла бы. Сэйерсу, не имевшему по части общения с женщинами большого опыта, Луиза казалась верхом совершенства.

Каждое представление заканчивалось ее песней, и всякий раз Сэйерс замирал у боковых кулис, слушая и рассматривая Луизу. Видел он всегда одно и то же – изящную линию шеи, уголок плеча и, в тот момент, когда она поворачивала голову, ее профиль. На фоне полумрака зала она будто вся светилась. Ослепленный белизной ее кожи, он мог сосчитать каждый ее волосок.

В большинстве случаев Том оставался до конца спектакля и присоединялся к аплодисментам. Сегодня же он на это не осмелился. Слишком многое предстояло сделать, и когда шаги рабочих сцены вывели его из мечтательного забытья, он, мгновенно уткнувшись в свой блокнот, продолжил работу.

Сэйерс пробрался к складу, куда в любую минуту мог подъехать фургон с грузчиками. Часть декораций уже лежала там, упакованная в мешки, уложенная в плетеные корзины или завернутая в рогожу и пронумерованная. Вскоре к декорациям должны были присоединиться ящики с костюмами и личные вещи актеров и служителей театра. Тьма на складе оставалась полной до тех пор, пока рабочие не принялись раскрывать двери и в увеличивающееся отверстие не проник свет уличных газовых фонарей. Показалась мокрая от дождя кирпичная стена противоположного дома.

Фургон уже стоял, дожидаясь погрузки. Это оказалась длинная подвода с высокими бортами и с запряженной в нее парой лошадей. В свете газовых фонарей плотные струи дождя напоминали короткие серебристые стрелы, но возница, мужчина в клеенчатом плаще, и лошади стоически терпели непогоду.

Заметив, что двери распахнулись, возница стал спускаться с облучка; другой мужчина, обойдя телегу, принялся отвязывать и опускать ее задний борт.

Довольный, что все идет как надо, Сэйерс по металлической лестнице вернулся в коридор, по сторонам которого находились артистические уборные.

Наверху лестницы он столкнулся с Джеймсом Каспаром, приготовившимся спускаться. Каспар уже снял с лица грим, но переодеться не успел. Он стоял в сценическом костюме, фраке, рубашке с высоким воротником и бабочке, набросив на плечи пальто. Посторонившись, актер с преувеличенным изяществом, в котором легко угадывалась насмешка, повел рукой, предлагая Сэйерсу пройти.

– Благодарю вас, мистер Каспар, – сказал Сэйерс и прибавил: – Кебы прибудут через двадцать минут.

Каспар оставил фразу Сэйерса без внимания. В театре он исполнял ведущие роли молодых героев-любовников; в отличие от Луизы, которую нашел Сэйерс, Каспара открыл лично Уитлок. Это был очень красивый тонкий шатен с гладкой кожей. Актерских тачантов в нем было не много, но он великолепно двигался по сцене и привлекал внимание своей яркой внешностью. Сэйерс имел атлетическую фигуру, но костюм никогда не сидел на нем так ловко, как на Каспаре. В любой одежде Каспар выглядел принцем, скрывающим свое происхождение. Порой разглядывая себя в зеркале, Сэйерсу казалось, что в своем костюме, сшитом из практичной материи, и тяжелых ботинках он напоминает вырядившегося на свадьбу фермера.

Особых причин завидовать Каспару у него не было, но тем не менее Сэйерс его не любил. Сейчас ему показалось, что Каспар собирается куда-то уходить.

– Каспар! – окликнул он, но слишком поздно. Джеймс Каспар юркнул в склад, а оттуда – на улицу. Очевидно, на ближайший час, остававшийся до отхода поезда, у него имелись свои планы.

«Ладно, пусть будет так», – подумал Сэйерс. В конце концов, отвечал за него хозяин, и если герой-любовник опоздает на поезд, то страшного ничего не произойдет. Незаменимых людей в театре не было, а подыскать кого-нибудь на его амплуа Сэйерс счел бы весьма приятным дополнением к своим обязанностям.

Том вернулся в коридор и, стучась в первую же гримерную, услышал аплодисменты, которыми публика наградила Луизу. Ее здесь полюбили и рано состарившиеся шахтеры со своими женами, и продавщицы, и посудомойки, и прислуга, и подсобные рабочие. Эхо их аплодисментов, словно призрак далекого прошлого, гремело по всему полутемному зданию театра. Сэйерс ярко представил, как Луиза, отдав один-единственный поклон, пятится к занавесу. Обычно в этот момент к нему со стороны кулис подходил кто-нибудь из рабочих сцены, чуть приоткрывал его, и актриса исчезала.

Услышав голос, приглашавший войти, Сэйерс открыл дверь и обнаружил в комнате коверного и Рикса, первого толстяка театра, уже одетых к выходу, стряхивавших с себя крошки.

– Кебы прибудут через двадцать минут, – объявил им Сэйерс. – Будьте готовы и удостоверьтесь, что вы ничего здесь не оставили.

– Кебы? – повторил коверный. – Означает ли это, что хозяин наконец-то вспомнил зачем ему нужны карманы?

– Это означает, что поезд отходит в полночь, и, если мы на него не успеем, дневной спектакль завтра не состоится.

Обычно гастроли заканчивались в субботу вечером и все воскресенье труппа проводила в переездах. Она путешествовала по всем Британским островам, ненадолго задерживаясь на станциях вроде Крю и Иксчендж в Манчестере, где на платформах и в пабах сталкивалась с другими труппами, и тогда толпы актеров и рабочих сцены, дожидаясь своих антрепренеров, обменивались новостями, гудением напоминая пчелиный рой. Зрителей хватало на всех, везде люди были готовы выворачивать карманы, лишь бы увидеть настоящий спектакль в исполнении настоящих артистов.

Но с полунедельными гастролями – с понедельника по среду в одном городке и с четверга по субботу – в другом – жизнь актеров превращалась в суматоху. А если от нового места их отделяло много-много миль, что случалось нередко, то в этом случае все зависело от организаторских способностей управляющего театром.

Сэйерс закрыл дверь, повернулся и тут же отшатнулся к стене, уступая дорогу Артуру, мальчику на побегушках. Тот двигался по коридору со своей обычной скоростью, то есть несся, с кипой газет в руках. Обычно он выполнял одновременно пять поручений, не имея права никому отказать. Чаще других его гонял Каспар, он же и относился к мальчугану хуже всех.

– Артур! – позвал его Сэйерс.

– Да, мистер Сэйерс?

– Когда прибудут кебы, не трать время на поиски мистера Каспара. Я только что видел, как он выходил из здания.

– Нет, сэр. В смысле да, хорошо, сэр.

– Если он вернется в попорченном костюме, можешь сообщить ему, что починку я вычту из его жалованья.

Мальчик испуганно посмотрел на Сэйерса, и тот понял, что одна только мысль обращаться с подобным к Каспару привела его в ужас.

– Ладно, Артур, иди. Я сам ему это скажу.

Артур помчался по коридору, а Сэйерс зашагал к следующей комнате и случайно оказался у двери в тот момент, когда к ней приблизилась Луиза. Погруженный в свои мысли, он сначала не заметил, как в коридоре появилась девушка.

– Мисс Портер, – спохватившись обратился он к ней.

– А, мистер Сэйерс, – отозвалась она. Формальность их общения носила характер шутки, которую они по молчаливой договоренности разыгрывали вот уже год. Сэйерсу нравилось верить, что легкость в их отношениях подразумевала возможность появления между ними более серьезных чувств.

– Я наблюдал за вами, когда вы пели, – произнес Сэйерс.

– Вы всегда так делаете. Вы для меня стали чем-то вроде талисмана. Порой мне кажется, что если я не увижу вас за сценой, то обязательно провалюсь.

Сэйерса тронуло такое проявление беспокойства.

– Вы называете меня своим талисманом? Спасибо, мисс Луиза.

– Ну не обижайтесь, мистер Сэйерс. Я же пошутила.

– Мне показалось, что у публики сердца в груди рвались. Вы поете так душевно. Как вам это удается?

– Не знаю, – вздохнула она. – Наверное, из-за перенесенных страданий. А что насчет поездки? Опять третий класс?

– О нет. У вас будет отдельное купе.

– Том! – воскликнула она, явно обрадованная его словами. – Как вам это удалось?

– Никогда не расспрашивайте фокусника, он все равно не станет раскрывать свои секреты.

– Спасибо, Том. Что бы я без вас делала?

– Не сомневаюсь, что нашелся бы другой человек.

– Нет, Том. Подобная верность – вещь очень редкая, – проговорила она и, отвернувшись, вплыла в комнату переодеваться. За ней туда же вошла и швея.

* * *

Гримерная, за дверью которой исчезла Луиза, ничем не отличалась от других – столь же маленькая комнатушка с пустыми побеленными кирпичными стенами. В центре стояла раздвижная перегородка, за ней Луиза снимала театральный костюм и облачалась в обычное платье. Пока она вынимала из волос шпильки, швея кивнула на поднос в ее руках – тот самый, на котором всего несколько минут назад лежало полотенце и стоял бокал портвейна для Уитлока. Сейчас на нем были разбросаны визитные карточки.

– Все вам, мисс Портер, – доложила швея. – Портье доставил, через него прислали. Комплименты вам пишут. И все джентльмены.

Луиза, склонив голову, без особого интереса взглянула на карточки.

– Джентльмены? Откуда они здесь? – удивилась она. – В лучшем случае инженеры с шахты да купцы. Всего пять, – бегло сосчитала она визитки. – Значит, пела я просто отвратительно, а выглядела ужасной старухой. – Она тряхнула волосами и поднялась, собираясь уйти за ширму.

– Так что мне с ними делать-то? – громко спросила швея. – Поступить как обычно?

– Передай портье пять моих фотографий и скажи, чтобы отдал им.

Во время недавних гастролей в Лондоне Уитлок попросил ее сфотографироваться для открыток. Луиза отправилась на Бейкер-стрит, в фотографический салон «Уиндоу и Гроув», где снялась в костюме Дездемоны, роли которой никогда не играла. Уитлок же подло вычел стоимость карточек из ее жалованья.

Пока Луиза снимала платье и дополнительную пышную юбку, швея повернулась к плите, взяла щипцы, приподняла круг над огнем, после чего изрекла:

– Том Сэйерс слушал ваше пение.

– Да, – безразлично отозвалась Луиза. – Он милый, да?

Хотя Луиза и перебрасывалась с ним шутками, которые он считал многозначительными, на самом деле он вылетал из ее головы сразу же, как исчезал из поля зрения.

– Мистер Каспар вчера тоже вас слушал, – прибавила швея.

Луиза замерла и, высунувшись из-за перегородки, спросила:

– Да? Ты сама его видела?

Швея кивнула, смахнула с подноса визитные карточки в пламя, положила на место круг.

– Вот как? – Луиза нырнула за перегородку, на минуту задумалась, потом снова занялась переодеванием.

«Что бы это могло означать?» – продолжала размышлять она.

* * *

Актеры труппы и рабочие подходили в назначенное место, к двери комнаты портье. На ней Сэйерс наклеил листок с указаниями относительно поездки – кто с кем поедет и куда прибудут кебы. Уитлок, пробежав по нему глазами, прижимая к груди металлическую коробку с кассой, вместе с портье вошел в комнату. За ними туда проник лысый костлявый похожий на скелет Молчун. Обычно он следовал за Уитлоком как тень. Или как верный раб, готовый на все ради своего хозяина.

Увидев сквозь дверное стекло Сэйерса, Уитлок поманил его к себе. Как и в других театрах комнатка портье была маленькой, теплой и уютной. Портье неохотно делился ею с гостями.

– Что я услышу о мистере Каспаре? – спросил Уитлок.

– Его нет. Он не стал дожидаться кебов.

– Но он знает, куда идти?

Сэйерс беспомощно развел руками:

– Если прочитал мои указания, то – да.

Уитлок на секунду отвел взгляд в сторону, о чем-то раздумывая. Вид у него был самый безрадостный.

– Хорошо, я побеседую с ним в поезде, – сказал он.

– Надеюсь, он вас поймет, – отозвался Сэйерс. – Я не знаю, куда он исчез.

Когда Сэйерс выходил из комнаты портье, его остановил, схватив за воротник, коверный. Настоящая фамилия его была Галлифорд, но работал он под сценическим псевдонимом Билли Дэнсон. Рослый, выше всех остальных на голову, он читал распоряжения Сэйерса, держа в руке увесистый чемодан.

– Вы едете со мной? – удивился он, не выпуская Сэйерса.

– Да, – подтвердил тот.

– Но вы же всегда берете себе отдельное купе.

– На этот раз – нет. – Сэйерс оторвал от себя руку коверного и двинулся дальше – проверить, убрали ли рабочие сцену.