Текст книги "Царствие костей"

Автор книги: Стивен Галлахер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

«Интересно, сколько ей сейчас лет? Должно быть, около тридцати. Господи, еще немного, и она превратится в старуху. Правда, если, конечно, ее жизнь соответствует легенде, лицо ее не должно бы сильно измениться.»

Послышался настойчивый стук в дверь. Себастьян торопливо уложил вещи в чемодан Сэйерса в том же порядке, в каком там их нашел, и отправился вниз.

В дверях стоял мистер Оукс, счетовод агентства, с объемистым пакетом, перевязанным бечевкой.

– Мистера Бирса вызвали в Чикаго, – сказал Оукс. – Он попросил меня передать вам ключи. Завтра вы остаетесь за него. Я подумал, что раз я иду отдавать вам ключи, то захвачу и вот это. – Он протянул Себастьяну пакет.

– Стало быть, вы получили мою записку, – произнес Себастьян. – Вот и замечательно.

– Разумеется, получил, – кивнул Оукс. – Я сделал все, как вы просили.

Себастьян впустил счетовода, провел на кухню, вытащил из ящика нож и разрезал бечевку.

– Надеюсь, я не ошибся, – добавил Оукс. – Там больше не было ничего подходящего, только униформа и совсем уж негодящаяся одежда.

У каждого старшего сотрудника агентства Пинкертона имелся запас вещей, в которые он переодевался для маскировки. Пользовались ими нечасто, поэтому они скорее отражали дух прежней романтики, чем имели практическое применение. Хотя иной раз, в экстренных случаях, кое-кому приходилось перевоплощаться и разыгрывать мастерового. Себастьян положил куски бечевки на кухонный стол и принялся разворачивать пакет. Внутри находился аккуратно сложенный, вполне приличный костюм, принадлежавший одному из уволившихся сотрудников агентства по имени Эппс. Он решил попытать счастья в агентстве, но проработал недолго. Бирс направил его под видом специалиста по паровому отоплению в одну строительную фирму, директор которой, по имевшейся в агентстве информации, долгое время занимался финансовыми махинациями и уходил от налогов. Однако детектива быстро вычислили и здорово избили, после чего Эппс потерял интерес к работе и ушел из агентства. Себастьян подумал, что досталось ему крепко, если агент даже не забрал свой костюм. Судя по размеру, Сэйерсу он должен был подойти.

– Отлично, мистер Оукс, – сказал Себастьян. Он чувствовал себя немного виноватым за до сих пор не выполненное обещание замолвить за него словечко мистеру Бирсу.

– Я побывал во всех гостиницах города, – продолжал Оукс. Он мог бы и не выполнять этого задания, работа детектива в его непосредственные функции не входила. Тем более что во всех крупных гостиницах стояли телефоны. – В отеле «Уолтон» останавливалась некая миссис Луиза Каспар, но выехала оттуда почти две недели назад.

Себастьян удивленно вскинул брови. Отель «Уолтон» на Брод-стрит считался одним из самых престижных и дорогих в городе. Внешне он напоминал величественный дворец в баварском стиле, а холл походил на подземелье королевского замка времен Возрождения. О том, как выглядели номера, оставалось только догадываться. Со своим относительно скромным доходом Себастьян не рассчитывал пройти в «Уолтон» дальше вестибюля.

– Они не сказали вам, куда она отправилась? – спросил он.

– Они и сами не прочь это узнать, – ответил Оукс. – Дело в том, что миссис Каспар таинственным образом скрылась, не заплатив по счетам. Я побеседовал со швейцаром, коридорным и горничной.

– Вы делаете успехи, Оукс. Из вас, несомненно, получится отличный детектив, – похвалил его Себастьян.

– Спасибо, сэр. – Оукс смутился. – Вы, наверное, шутите. Ну да ладно.

Глава 31

Брэм Стокер сидел в неуютном кресле, за незнакомым столом в чужом кабинете театра «Ройял» и дописывал финансовый отчет по спектаклю «Данте».

Распустив труппу «Лицеума», Ирвинг фактически сам остался без работы, но Стокер не покинул его, считаясь, вместе с немногими, его ближайшим помощником.

Из коридора послышались шаги, приближавшиеся к кабинету. Через несколько секунд на пороге возник Белмур, помощник директора сцены, давнего знакомого Ирвинга. Он постучал в открытую дверь и, когда Стокер ответил, вошел в кабинет и положил на стол небольшой конверт.

– Простите, что помешал вам, – сказал Белмур, – но посыльный просил отдать вам письмо в собственные руки.

Стокер взял конверт. На нем действительно стояло его имя. Он помял его, словно пытаясь по плотности определить важность находившегося там письма.

– Полагаю, опять кто-то просит места в партере, – проговорил он. – Удивительные люди. Щедро раздают нам похвалы и в то же время скупятся на билеты.

– Да, сэр.

Белмур вышел, а Стокер, открыв конверт, вытащил оттуда коротенькое послание и принялся читать. К его удивлению, оно не содержало ни просьб выделить пару мест, ни мольбы дать возможность продемонстрировать Ирвингу артистические способности – подобных писем Стокер успел прочитать массу, – равно как не было в нем и обращения к Ирвингу выступить в каком-нибудь клубе, бесплатно, естественно. В последнем случае авторы рассчитывали на полную оплату издержек самим Ирвингом, осчастливленным свалившимся на его голову приглашением. Письмо было от Самуэла Лидделла Мазерса.

После той встречи в домашнем музее Хорнимана, торговца чаем, Стокер редко виделся с Мазерсом, а в последние годы так и вовсе не знал, где тот пребывает. Доходили редкие слухи, будто мистик устроился на работу в библиотеку в тот же музей, но не поладил с директором и вскоре уволился. Не так давно Стокер краем уха слышал, что Мазерc, добавив к своей фамилии «Макгрегор», вроде бы обосновался в Париже; по крайней мере кто-то видел, как он раскатывает по французской столице на велосипеде, в полном шотландском облачении.

Мазерc просил его о коротком, всего в несколько минут, свидании в любое удобное для него время. Он сообщал, что мальчишка-посыльный подождет ответа. Стокер черкнул несколько строчек в конце письма, вложил его в свежий конверт и, вызвав рабочего сцены, попросил отнести вниз, посыльному.

Покончив с отчетом, он закрыл журнал и потянулся за шляпой. Ему нужно было зайти в ресторан «Критерион» договориться о сегодняшнем званом ужине, который Ирвинг устраивал по случаю постановки «Данте». Брэм возражал против подобного расточительства, Ирвинг же настаивал на проведении банкета. Несмотря на холодный прием, оказанный постановке, и критические отзывы, Ирвинг решил подать «Данте» как крупный успех.

По старой привычке Стокер отправился пешком от Друри-лейн, срезав путь, пройдя через рынок на Ковент-гарден, шумный ранним утром и умолкающий днем. Сточные ямы его были забиты порчеными фруктами, повсюду валялись ящики – их мелкие торговцы с тележек сбрасывали куда попало. Он миновал извилистую Лонг-акр, оставив позади себя мастерские по изготовлению мебели и карет, и снова подумал о «Данте». Сделать из почти провала успех представлялось ему задачей не из легких. Эффектная масштабная постановка, в которой были заняты пятьдесят профессиональных актеров и полторы сотни любителей, ничего не говоривших, а лишь изображавших призраков, встречавших людские души в адовых кругах. По сути, пьеса была весьма заурядной, да и к тому же утомительной, если не нудной, состоявшей из тринадцати действий без антрактов. Держалась она исключительно на зрелищности и бесподобной игре Ирвинга; правда, в последнее время даже в столице она начинала терять свою притягательную силу. Пресыщенные лондонцы принимали своего прежнего кумира с некоторым скепсисом.

Когда Ирвинга примерно восемь лет назад возводили в рыцари, казалось, что это действо несло в себе непреходящий блеск золотого века. Сейчас, оглядываясь назад, Стокер видел, что оно скорее отмечало пик его, за которым последовал быстрый упадок. Катастрофический пожар уничтожил двадцать лет неустанных трудов, пожрав всю собственность театра, прихватив заодно и пару железнодорожных мостов Саутуорка, лишил трупу реквизита, репертуара, средств и всяких надежд на будущее. Поскольку имущество театра было не застраховано, Ирвинг оказался в долгах и вынужден был подписать кабальный договор, по которому управление театром «Лицеум» переходило в руки группы бизнесменов. Несчастье подкосило Ирвинга и физически, и морально. С тех пор он начал потихоньку сдавать. Однако, вместо того чтобы распрощаться со сценой, уйти на покой, он взялся за новую постановку. Ирвинг не просто пытался выжить, а намеревался возродиться.

На Пиккадилли, среди белых мраморных колонн и больших зеркал византийских залов ресторана «Критерион», Стокер распорядился относительно званого ужина. На возникшие у директора ресторана мелкие вопросы Брэм легко ответил. Закончив с текущими делами, Стокер вытащил из кармана часы, взглянул на циферблат. Поблагодарив директора ресторана, он покинул просторный зал, спустился по короткой лестнице и снова оказался на Пиккадилли.

В центре ее стоял памятник Шафтсбери – богато украшенный бронзовый фонтан, венчавшийся крылатой фигурой, символизировавшей христианское милосердие. На постаменте, окруженный со всех сторон движущимися экипажами и авто, стоял, ожидая Стокера, Самуэл Лидделл Мазерc.

Стокера он не видел и не знал, с какой стороны тот появится. На это Брэм и рассчитывал. Ему хотелось понаблюдать за Мазерсом со стороны, оценить его вид и душевное состояние.

Стокер с облегчением отметил относительно приемлемый наряд Мазерса. На нем было не по сезону слишком теплое пальто, толстое и тяжелое, как персидский ковер, из которого оно, возможно, и было сшито. Брэм еще раз оглядел Мазерса, но не нашел в его облике ничего странного.

Стокер помахал рукой, привлекая внимание. Мистик заметил жести, лавируя между транспортом, направился к нему. Они обменялись приветствиями и медленно пошли в сторону Лестер-сквер.

– Как поживает Мина? – поинтересовался Стокер. При ближайшем рассмотрении пальто Мазерса оказалось изрядно поношенным. Широкое, оно обвивало худощавую фигуру, как знамя – флагшток.

– Она здорова, – ответил мистик. – Так же как и я.

– Я следил за вашими успехами.

– Понятно. Значит, когда вы получили мою записку, то подумали, что я стану у вас просить денег или покровительства, – задумчиво произнес Мазерc. – Уверяю вас – ничего подобного у меня и в мыслях нет.

– Вот и замечательно, – отозвался Стокер. – Славные деньки миновали. Труппы больше нет. Мне неприятно об этом говорить, но наш мастер похож на больного льва.

– Если бы вы согласились тогда присоединиться к нам, – пробормотал Мазерc, – результат был бы весьма благоприятным для нас обоих.

Стокер, однако, думал совсем иначе.

– Вы имеете в виду, что мы сумели бы магическими пассами отогнать злую судьбу? Перестаньте, Мазерc. Я не имел и не имею желания вступать в ваше волшебное братство, жизнь которого представляет собой постоянную грызню по поводу названия и устройства. Так что вам от меня понадобилось?

Мазерc опустил голову, уставившись в тротуар.

– Кроули предал меня, – мрачно сказал он.

– Вот об этом я только что вам и толковал, – отозвался Стокер.

Перед тем как уехать в Париж и присоединиться к Мазерсу, Элик Кроули, или, как он сам в последнее время представлял себя, Элайстер, обрел печальную известность в лондонских кругах.

– Я наслал на него астрального вампира, чтобы тот поставил его на место, но он отвел своим ударом – напустил на меня Вельзевула с армией демонов.

Стокеру показалось, будто движение вокруг них прекратилось, а мир побледнел, потеряв свое разноцветье. Он остановился, Мазерc тоже замер. Стокер повернулся к нему, пристально вгляделся и убедился – тот говорит вполне серьезно. Лицо мистика было задумчивым, напряженным, маленькие глаза, то ли от безумия, то ли от плохого питания, ввалились, и вокруг них образовались темные круги. Глаза ярко блестели, но не как у человека энергичного, а скорее как у потерянного, беспомощного. Взгляд их показался Стокеру отсутствующим. Мысли Мазерса определенно блуждали где-то далеко отсюда. Мистик напоминал заплутавшего незнакомца.

– Стало быть, астрального вампира? – повторил Стокер.

– Да. Мы вели магическую битву.

Мазерc явно верил в то, что говорил. Стокер еще раз посмотрел на него. Мистик не входил в число близких друзей, просто Стокер уже много лет хорошо знал его. Мазерc был честным, порядочным, упорным и абсолютно искренним человеком. Сейчас он представлял собой зрелище душераздирающее.

– Ну и как вы представляете себе мою помощь? – спросил Стокер.

– Не встревайте в наши дела, – предупредил Мазерc. – Не притворяйтесь, что не верите в магию. Я читал вашу книгу. – Он запустил руку во внутренний карман пальто и, чуть вытянув оттуда, показал Стокеру краешек книжки в желтой обложке. – Они наперебой утверждают, что все здесь написанное – белиберда и вранье. Но я-то знаю, насколько близко вы подошли к истине.

– А, легенда о Дракуле. Сплошная выдумка, – сказал Стокер.

– Каждая выдумка имеет свой прототип, – отрезал Мазерc, бесхитростно повторив утверждение другого романиста, услышанное Стокером в Британском музее много лет назад. – Вы напали на след Странника. Не отпирайтесь, я точно это знаю, – ткнул он пальцем в книгу. – Приключения, о которых вы здесь повествуете, всего лишь бледная тень. Так где он сейчас?

– Кто?

– Странник. Настоящий. У меня есть к вам предложение…

– Послушайте, – перебил его Стокер. – Хватит. И ни о чем не расспрашивайте меня.

– Брэм, я когда-то оказал вам помощь. Большую, чем вы себе представляете. Вы на самом деле считаете себя хозяином своей судьбы и доходов?

Стокеру показалось странным упоминание Мазерса о его доходах. Причем в тот момент, когда рушились его последние надежды. Он бросил под ноги Ирвингу всю свою жизнь, вообразил себя его самым доверенным лицом, а взамен получил подлость – Ирвинг и словом не заикнулся о продаже «Лицеума» синдикату до тех пор, пока не подписал договор. Брэм вложил в работу театра все свои силы и литературную репутацию, книжка же оказалась полной ерундой. Тут Мазерc был совершенно прав. Конечно, это явно не шедевр на века, но она недурно написана и имеет занятный сюжет, а издатель одел ее в дешевейшую, вульгарную обложку ужасающего желтого цвета.

Даже Ирвинг, чьим мнением Стокер всегда дорожил, назвал ее кошмарной. Уж если на то пошло, книжка эта – лучшее доказательство отсутствия в жизни Стокера всякой магии.

– Я не могу пожаловаться на жизнь. Наверное, я заслуживал лучшего, но никогда не желал больше, чем имел.

– Вы мне поможете? – умоляюще произнес Мазерc.

Стокер сделал глубокий вдох, медленно выпустил воздух, посмотрел под ноги и ответил:

– Ладно. Будьте завтра в восемь вечера у театра. Подумаю, чем могу быть вам полезен.

На Лестер-сквер он распрощался с Мазерсом и пошел назад, в театр, к Друри-лейн. Он прекрасно понимал, зачем Мазерсу нужно подтверждение реального существования Странника и для чего тот стремится его найти. Вся жизнь Мазерса пошла прахом. Он находился в полном отчаянии. Без единого шанса найти подходящую работу, да и неспособный к ней, он со своей женой влачил нищенское существование в Париже. Организация, на создание которой он потратил столько сил и средств, изгнала его. Его протеже сделался личным врагом. Поведение Мазерса виделось Стокеру вполне естественным для человека, попавшего в безнадежную ситуацию, – он был готов заплатить какую угодно цену за то, чтобы иметь возможность повернуть все вспять.

«Любую цену. Да, терять-то ему нечего. Он и душу свою продаст, тем более что у него она мертва», – размышлял Стокер.

Он неторопливо вышел на Друри-лейн, окинул взглядом стоявший через дорогу театр «Ройял», не такой шикарный, как «Лицеум», но с большой сценой и вместительным залом, правда, лишенный внутри необходимой симметрии и величественности, с крошечными гримерными и запутанными переходами.

Брэм вошел в тот же чужой кабинет, повесил на крючок шляпу, уселся за стол. В течение дня он так и не успел заглянуть домой. До вечернего спектакля оставалось еще много дел. Ирвинг планировал совершить с новой постановкой «Данте» турне по Америке, восьмое по счету, и попросил Стокера выбрать из газет лучшие рецензии и отправить их американскому антрепренеру.

Стокер вытащил из ящика стола чистый лист бумаги, взял ручку и принялся писать:

«Мой добрый друг. Если вам так дороги мои советы, то примите уж и этот. Выбросите из головы все свои измышления. Забудьте о них. Ни с моей, ни с чьей-либо другой помощью вы не найдете того, что себе вообразили. Да пребудете вами Господь. Брэм».

Вместе с письмом он вложил в конверт пять фунтов, запечатал, надписал на нем имя Мазерса, подошел к двери и сунул его в небольшой, прибитый к стене мешочек, куда складывались все письма. Затем их забирал швейцар. Одни он относил на почту, другие передавал лично в руки получателю.

Позже Стокер предупредил швейцара, чтобы он ни под каким видом не пропускал к нему Мазерса, а если тот поднимет шум, вызывал полицию. Подобный поступок казался Стокеру проявлением трусости. Он обладал некоторыми недостатками, но никогда не считал себя трусом. Однако в данный момент Брэм не видел иного выхода и подумал, что уж лучше пусть Мазерc назовет его предателем, чем получит возможность отправиться в ад. Стокер не хотел встречаться с Мазерсом, опасаясь уступить ему и рассказать о Страннике.

А он не желал совершать непоправимой ошибки.

Брэм снова опустился в кресло и всецело занялся организацией американских гастролей Ирвинга.

Глава 32

Проживавший в многокомнатном номере на втором этаже гостиницы Мерфи молодой мужчина по имени Жюль Патенотр устроил смотр своей обуви. Выставив в ряд туфли, он придирчиво оглядывал их, решая, какую пару надеть на сегодняшний вечер. Туфли сверкали как зеркала. Нет, чистил и полировал их не сам Жюль, этим занимался мальчишка, приходивший к нему дважды в неделю и шлифовавший обувь под доглядом самого Патенотра. Вид трудившегося мальчишки отвлекал его от невеселых размышлений. Мысли Жюля Патенотра, когда он не управлял ими, не вводил в русло своих тайных устремлений, состоявших в поисках самых изощренных методов истязания плоти, имели тенденцию разбегаться или путаться. Только физические муки приносили ему радость и облегчение. Пребывание в отеле его вполне устраивало. Стоило только позвонить в колокольчик, как появлялись коридорный или горничная и выполняли все его поручения. Не нужно было держать прислугу. Номер свой он занимал уже два года, с тех пор как пожар, охвативший Джефферсон, уничтожил его жилище, а с ним и всю прежнюю обувь. К счастью, в огне никто не погиб, но богатые поместья обратились в пепел. Уцелевшие впоследствии превратились в клоаку. Сейчас Джефферсон понемногу возрождался. Жюль иной раз подумывал, что если и отелю суждено сгореть, то он в беде не останется – уедет назад к себе.

В дверь кто-то постучал. Патенотр схватил первую попавшую на глаза пару, английскую, модель «Оксфорд», торопливо надел и направился к двери. Остальные пары его не заботили, их придется убрать горничной. Ему вдруг почудилось, что незваный гость тихо вставляет в замок ключ. Патенотр остановился, прислушался и понял, что ошибся. «Значит, это не служащий отеля», – подумал он. Сегодня Жюль никого к себе не приглашал. Он замер в нескольких шагах от двери. Ситуация складывалась не лучшим образом. Пребывание в гостиницах имело и свой недостаток – отсутствие в номере надежного слуги или камердинера, вследствие чего возникала неприятная возможность столкнуться лицом к лицу с преступником. Патенотр собрался, подошел к двери и открыл ее.

В коридоре, напротив входа в номер, он увидел мужчину со шляпой в руках. Лицо со славянскими чертами было чисто выбрито, на голове щетинился короткий ежик седеющих волос.

– Что вам угодно? – спросил Жюль, рассмотрев незваного гостя. – Почему молчите? Ведь это вы стучались в мою дверь, не так ли?

– Сэр, – заговорил незнакомец и вдруг замолчал.

– А, я вас вспомнил. Вы слуга Мари Д’Алруа, – сказал Жюль. – Я вас видел в Музыкальной академии.

– Меня прислали к вам с поручением.

Жюль немного помолчал.

– Так с каким же?

– Мисс Д’Алруа…

– Прекрасная госпожа? – перебил его Патенотр.

Гость начал было снова:

– Мисс Д’Алруа…

– Регулярно совокупляется с обезьяной? – Жюль усмехнулся, заметив, как мужчина вспыхнул. – Хорошо, можете продолжать.

– Мисс Д’Алруа просила меня передать вам – она готова отдать вам то, что вы хотели получить.

– Вот как? – Жюль повертел головой. Поблизости никого не было, их никто не подслушивал. Без тени улыбки, он заговорил полушепотом: – И каким же образом?

– Не могу сказать, но если вы соблаговолите следовать за мной, я приведу вас к ней.

– Вы предлагаете мне прогуляться? Замечательно. Не прихватить ли мне с собой денег? Или у мисс Д’Алруа сегодня приступ филантропии?

– Она примет от вас любой подарок.

– Понятно. Значит, берем деньги. Как показывает опыт, наличные принимают наиболее охотно.

Мужчина услужливо кивнул.

Жюль решил больше не издеваться над гостем. В конечном счете, перед ним всего лишь слуга.

– Я вижу, вы находите ее поручение затруднительным для себя? Наверное, в душе осуждаете свою госпожу.

Мужчина ничего не ответил.

– Всем нам иной раз приходится делать неприятные вещи. Порой под влиянием обстоятельств, а нередко повинуясь голосу природы. Берите пример с меня. Если позор остается тайной, то фактически никакого позора и не было. Подождите меня здесь. Присаживайтесь, если хотите. – Он указал гостю на кресло напротив двери в его номер, у стола с вазой, наполненной свежими цветами.

Когда через пятнадцать минут Жюль вышел из номера, одетый, готовый последовать за гостем, тот все еще продолжал стоять. Пока они спускались вниз, Жюль предупредил его:

– Ступайте вперед и ждите меня на противоположной стороне улицы. Как только увидите, что я выхожу, идите вперед и не оборачивайтесь. Я отправлюсь следом за вами.

В вестибюль они вошли порознь, словно люди, незнакомые между собой. Молчун сразу же двинулся к выходу, Жюль остановился возле столика портье.

– Доброе утро, мистер Патенотр, – произнес тот.

– Доброе утро, Чарлз, – ответил Жюль. – Мне нужно заглянуть в свой ящик.

– Разумеется, сэр.

Портье нагнулся, запустил руку под столешницу, вытянул оттуда журнал и положил перед Патенотром. Как только тот расписался в нем, портье передал ему ключ с большим кольцом.

Жюль взял его и вошел в расположенную рядом со стойкой портье бронированную дверь хранилища. Комнатка была не очень большой, зато давала постояльцам возможность остаться наедине со своими деньгами и драгоценностями. За рядом металлических дверей, под двумя замками каждая, располагался общий сейф с ячейками. Открыть их имел право только владелец содержимого, своим ключом. Без росписи в журнале и без ключей проникнуть сюда было невозможно. Жюль открыл замки, распахнул дверь в сейф, подошел к своей ячейке, отпер ее и вытянул длинный широкий поддон с высокими краями, на котором стоял металлический ящик. Стены сейфа, выполненные из огнеупорного материала, гарантировали полную сохранность сбережений даже в случае пожара. Именно поэтому, а также по ряду других причин, Жюль предпочитал хранить свои ценности здесь, а не в банке. Те работали только днем, и не каждый день. Отсюда же Жюль брал наличность в любое время, хоть ночью.

Отсчитывая купюры, Жюль вдруг почувствовал головокружение и дрожь в руках. Перед глазами поплыл туман, он практически ничего не видел. Он замер, но все прошло так же внезапно, как и началось. Голова прояснилась, пелена перед глазами исчезла. Жюль положил купюры в бумажник. Свое внезапное состояние он счел результатом сильного волнения, вызванного предвкушением, но тем не менее странная неожиданность его слегка насторожила. Патенотр почувствовал легкое недовольство собой. В последнее время его тело частенько бунтовало против его страстей, что неприятно раздражало Жюля.

Он положил ключ от двери на стойку и вышел на улицу. Посланец Мари Д’Алруа находился в некотором отдалении, у окна магазина, под полосатым брезентовым навесом. Заметив, как Жюль едва заметно кивнул, он повернулся и зашагал по улице.

Идти им пришлось почти милю. Тротуары были заполнены пешеходами, но только до тех пор, пока они не свернули с Брод-стрит и не углубились в район, где находилось большинство городских пивных. Улицы здесь были почти пустынны. Стояло раннее утро, в это время большинство ричмондских пьяниц еще отсыпалось. Порядочные женщины тут не появлялись. Они предпочитали другие городские места, где прогуливались в модных юбках и кофточках с рукавами, широкими в плечах и зауженными на запястьях, держа в руках зонтики от солнца, дабы сохранить загадочную, привлекательную бледность лиц и точно соответствовать принятому в южных штатах классическому эталону женской красоты. Жизнь они вели тоже классическую, размеренную и благопристойную.

По крайней мере так могло показаться на первый взгляд.

Патенотр и его провожатый снова повернули и оказались на улице, где на фасаде каждого дома висело объявление о сносе. Территорию всего района купила некая железнодорожная компания и, по слухам, намеревалась построить здесь несколько терминалов. На Мэйн-стрит один терминал она уже возвела, и останавливаться на достигнутом, видимо, не собиралась. По обеим сторонам улицы стояли в основном невысокие здания складов и контор, в конце ее виднелись недостроенные помещения зала ожидания и почты. Позади них располагался давно опустевший и полуразрушенный театр-варьете.

По засыпанной мусором и частично вырубленной аллее они приблизились к зданию. Молчун открыл незапертую дверь, пропустив вперед Жюля, вошел следом и сразу закрыл ее за собой. Оглядывая голые стены, Патенотр догадался, что все ценное из театра вывезли, но, несмотря на безжизненный вид, в здании было тепло и сухо. Стены, пол и потолок оставались целыми. В самом конце давно опустевшего зрительного зала находилась лестница. По ней они поднялись этажом выше, где увидели ряд дверей, ведущих в служебные помещения, расположенные над фойе. Среди прочих была тут и большая комната, напоминавшая гостиную. Они остановились возле нее. Навстречу им поднялась служанка Мари Д’Алруа, а через секунду перед ними появилась и сама хозяйка: в простом льняном платье без рукавов, с блестящими волосами, уложенными в высокую замысловатую прическу.

Будь она босой, Патенотру показалось бы, что она ступает не по дощатому полу здания, расположенного в самом центре большого южного города, а по берегу реки.

– Проходите, – попросила она.

Войдя, он оглядел комнату. В ней пахло пылью и конским волосом. Дневной свет проникал через небольшое чердачное окно под самой крышей, сочился сквозь щели в досках, которыми были заколочены окна. В углу на деревянных подставках, отделявших его от пола на несколько дюймов, лежал матрас. Рядом с ним находилось богатое кресло и совершенно не гармонировавший с ним убогий стол, на нем стоял кувшин с водой и таз.

– Теперь я понимаю, почему выдержите свой адрес в тайне, – произнес Жюль, сразу догадавшись, что Луиза живет тут незаконно.

Молодая женщина, называвшая себя Мари Д’Алруа, оставила его замечание без ответа.

– Прежде чем мы начнем, – заговорила она, – вы должны выполнить одну мою просьбу.

Тон ее голоса неожиданно взволновал его.

– Приказывайте.

– Прежде чем мы начнем, – повторила она, сделав ударение на первом слове, – возьмите ручку и бумагу там, на столе.

Он приблизился к столу, увидел на нем несколько листков писчей бумаги и авторучку.

– Вы снимаете апартаменты в гостинице мистера Мерфи. Полагаю, вас она вполне устраивает, если живете там уже два года.

– Понимаю. Вам требуется рекомендательное письмо, – сообразил Жюль.

– Совершенно верно. Хочу перебраться отсюда в более приличное место, однако управляющие отелями в последнее время стали такими подозрительными.

– Мисс Д’Алруа, вы способны очаровать даже кобеля на бойне. Не могу представить себе управляющего, который бы отказал вам.

– Напишите письмо, – сказала она. – Только потом мы поговорим о том, зачем вы сюда пришли.

Он пододвинул кресло к столу, уселся и, немного подумав, принялся составлять письмо. Фразы он выводил быстро и уверенно. Закончив, он взял письмо в руки и стал читать: «Получателю. Настоящим прошу оказывать полное содействие и гостеприимство мисс Мари Д’Алруа в продолжение всего ее визита. Она является личным другом семьи Патенотр из Ибервиля, штат Луизиана».

– Подпись поставили?

– Похоже, текст вас устраивает. Тогда подписываем, – сказал он, поставив подпись и дату.

Она приняла из его рук письмо, молча перечитала и усмехнулась:

– Впечатляюще, про полное содействие – особо трогательно. Значит, я друг всей вашей семьи?

– Похоже, так. Ведь из всех Патенотров из Ибервиля я один только и остался. – Жюль развел руками.

– У вас нет родственников?

– Когда-то очень давно семейство наше было весьма многочисленно. Мы считались крупнейшими плантаторами по всей долине Миссури. Владели двумя сотнями рабов и тремя тысячами акров земли. Война освободила рабов и отняла у нас плантации. Все имущество, кроме особняка, сгорело. Солдаты жгли посевы прямо на наших глазах. Вскоре семейство начало умирать от пережитых несчастий. Я остался один. У меня был выбор – либо биться в долгах, как мой отец, и провести остаток жизни в поле, стараясь удержать то, что еще не погибло, либо продать оставшееся имущество и уехать на все четыре стороны. Я частью продал остатки владений, частью – заложил, и приехал сюда, в Ричмонд. Проматываю доставшееся мне наследство. Когда-нибудь деньги, конечно, закончатся, но о том, что будет дальше, я даже и думать не хочу.

– Печальный рассказ.

– Да, под аккомпанемент скрипки он прозвучит еще жалостливее, – согласился Жюль.

Он продолжал сидеть в кресле, а она стояла возле него. Когда Мари наклонилась, чтобы подсунуть письмо под зеленую книгу, рука ее скользнула по его плечу. Жюль не ошибся в своей второй догадке – на ней ничего не было под белым платьем. По нему словно прошел электрический разряд, все самые тончайшие волоски на теле встали дыбом.

– Должно быть, очень тяжело нести на своих плечах бремя разочарования всех своих предков. – сказала она. – Поднимитесь.

Патенотр встал, оттолкнув кресло, и оно, скользнув по полу, оставило на нем несколько царапин.

– Вам помогает боль?

– Она меня успокаивает, – признался он.

– Докажите.

На мгновение он застыл. Затем снял пиджак и жилет, аккуратно уложил их на кресло, снял запонки, отстегнул с воротника булавку и расстегнул рубашку. Спустив с плеч подтяжки, он натянул себе на голову майку вместе с рубашкой.

Жюль стоял перед ней с голым торсом и опущенными руками, избегая смотреть в глаза. Но он хорошо понимал, что она осматривает его тело, чувствовал ее взгляд – тот жег его, словно кто-то водил по нему раскаленным стеклянным стержнем. Она видела его шрамы: одни – почти затянувшиеся, другие – совсем свежие.