Текст книги "Падение Света (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 56 страниц)

– Удивлен, что вы решили идти с нами, – сказал Сагандер.

– Верховные Жрицы должны встретиться. Нам обеим нужно присутствовать на священном браке.

– Оставив храм почти пустым.

Она помедлила, опираясь на спинку трона. – Риска нет, Сагандер. Что вас так тревожит?

Он потянулся к отсутствующей ноге, но вовремя одернул себя. – Мне нужна будет повозка и слуги.

– Не сомневаюсь.

– Думаете, битве быть?

– Смотрите на пролитую кровь как на жертву. Нет, как на источник власти. Беспокоитесь, историк? Я думала, вы будете рады.

– Война меня никогда не радовала, Верховная Жрица. Это излишество, это признание неудачи. Это, увы, триумф тупоумия. – Он смотрел на нее. – Но вы намекаете, будто вера Лиосан кровожадна.

– Да, в ней есть нечто дикое, – признала жрица. – Но на поле брани будут умирать мужчины и женщины. Должны ли мы растратить кровь понапрасну? Должны ли мы счесть ее бесполезной?

Сагандер указал рукой: – У вас есть алтарь. Недостаточно?

– Разве каждое поле брани не освящено? Разве там не приносятся бесчисленные жертвы?

– Боги войны подобны варварам, Верховная Жрица. Не подобает нам торговаться с ними.

– Но они соберутся.

– Так изгоним их! Проклянем!

Синтара засмеялась. – Вы действительно стары, историк. Есть неизбежные вещи. Но я, как и вы, верю, что война будет короткой. Один день, одна битва. К тому же, – добавила она, – лорд Драконус станет одной из жертв. Особенной жертвой среди прочих.

– Склонен думать, Мать Тьма не согласится его отдать. – Сагандер пошевелился на ступени, прижимаясь спиной к холодному камню. – Тем более на казнь.

Синтара вяло моргнула. – Это мы предвидели.

Он щурился. «Проклятое свечение!» – О чем вы?

– Драконус не покинет поля. Хотя нет, покинет – на похоронных дрогах.

– Вот бы он пал от моей руки! – резко выдохнул Сагандер, снова сжав крепкие кулаки.

Синтара улыбнулась. – Добро пожаловать, историк. Неситесь в пекло битвы и встретьте его клинком. Одна ваша злость способна пронизать прочнейшие доспехи. Горящий праведным рвением меч не может не ударить мощно и точно! Ну разве не будет он сражать всех, вставших на вашем пути?

Он отвел глаза. – Я веду войну словами.

– Но, похоже, всегда успеваете лишь к концу битвы, историк. Ваш ум недостаточно проворен для отражения атак. Даже шлюшка Ренарр способна вас обезоружить одним только блеском рассуждений.

Он задрожал и скривился, не отводя взора от плит пола. – Ее хитрость мелочна, рождена в сообществе яростной злобы.

– То есть в школе.

– Именно, – вскрикнул он, разобиженный насмешками Синтары. «Глумится. Отчего становится уродливой, несмотря на ауру света, несмотря на природную красу лица, на лоск вечной юности, дар адской магии». Вера, делающая слепыми к природным порокам, превращает совершенство в заблуждение, отрицает тщательность исследований. Презирает сложности, обещая все упростить. Он подозревал, что такая вера станет весьма популярной.

– Я позволю вам плюнуть на труп, – обещала Синтара. – Если это вас порадует.

– К такой процессии я охотно присоединюсь.

* * *

День близился к концу, из крепости доносился заунывный вой – жрица знаменовали умирание Света ритуальной печалью. Капитан Инфайен Менанд считала этот обычай правильным, пусть голоса звучат натянуто и фальшиво. Впрочем, потуги размышлять над бесконечной сложностью религии быстро ее оставили: вдалеке Хунн Раал, Смертный Меч, одиноко спускался по холму в Нерет Сорр.

Рядом с капитаном была Тат Лорат, за спиной солдаты сновали в сумраке, готовясь к походу. Ветер северных равнин принес жгучий холод; похоже, он сопроводит их к самым вратам Харкенаса.

– Почва промерзла, – сказала она. – Прочна под ногой, лишь бы тепло не превратило ее в грязь.

– Сияние белизны угасает, – бросила Тат, – с каждым приходящим на ум сомнением. Я жажду получить собственную магию, чтобы хранить иллюзию верности.

– Как все мы, – в тон отозвалась Инфайен. – Не люблю веру, умеющую читать в умах.

– Меж нами мало разницы. Хунн Раал…

– Опасен, – буркнула Инфайен. – То есть когда не опорожняет петушка над костром…

– Я уже ощутила его гнев. Его капризность. Он страшно безрассуден. Готов пересчитать все мои кости за грех дерзости.

– Капитанского в нем остается все меньше, день ото дня.

– Но мои аппетиты не заставляют манкировать дисциплиной.

Инфайен поглядела искоса: – Все знают, Тат Лорат, что у вас нет любимчиков. Все споры решаете в постели.

– Получу титул и богатство – заведу десятка два любовников. Трахнусь с каждым домовым клинком. Чтобы обеспечить полную верность.

– Полагаю, можно и так. А ваш муж?

– Что с ним? Мужик не способен даже выследить одинокую предательницу. Вернется в Нерет Сорр с поджатым хвостом, пес шелудивый, чтобы понять: мы ушли далеко. Нет, я все добуду своей рукой, без помощи. Он окажется в неоплатном долгу.

– Ваше уважение к ближним совсем зачахло, Тат Лорат.

– Во мне нет крови героев, Инфайен, но наглость может и заменить мощь кулаков.

– А Хунн Раал идет не к укреплениям.

– Да.

– Им владеет иная задача.

– Хунн Раал не приблизит нас ко двору.

– Нет, скорее обрушится на нас всей силой.

– Нужно обдумать свои… возможности.

– Вам нужно, не мне. Семья Инфайен находит могилу в любом бое. Ну, то есть… надеюсь, вы возьмете дочь под крыло, когда придет мое время.

– Доверитесь мне? Я увижу ее обиды. Юные глаза потухнут от пренебрежения. Дети похожи на куклы, а женщина, с которой вы говорите, играет грубо.

Инфайен улыбнулась ей: – Еще не встречали мою дочку?

Тат Лорат пожала плечами. – А вы мою?

– Менандора не глупа.

– Как и Шелтата Лор, уверяю вас.

Инфайен нахмурилась. – И все же…

Пожимая плечами, Тат натянула тяжелый плащ и повернулась в сторону лагеря. – Сломайте их молодыми, и никакие усилия не смогут надежно закрыть шрамы.

Инфайен пошла вслед за ней к армейским укреплениям. Вздыхая на ходу. – Некоторым матерям лучше было не становиться матерями.

– Полагаю, наши дочери с вами согласились бы.

* * *

Главный кузнец Легиона был приземистым мощным мужчиной средних лет, все лицо в шрамах. Он стоял спиной к горну, озаренный яростным светом, глаза щурились на Хунна Раала. – Ну чего?

Смертный Меч Света сверкал глазами. – Похоже, он недостаточно большой.

– Большой для чего?

– Похоже, Билик, легион не научил тебя манерам.

– Командующий послал меня на замену Гуррена. Я кузнец городской, не только легионный. К тому же, – не унимался он, – ходят слухи, что вы уже не капитан. Смертный Меч? Что за хрень такая? Никогда не слышал такого звания. Ищите поклонников? Да намотайте их на кол.

Дверь бывшего дома Гуррена хлопнула, появилась ведьма Хейл в рваной шали на костлявых плечах. – Хунн Раал, – начала она, превращая имя в насмешку. – Ты тут затеваешь не работу ради Легиона. Слышала, ты встал в костер. Одежда спалилась, а на тебе ни следа. Мерзкая магия, Раал. Не подходи к огненной суке, ее аппетиты тебе неведомы. – Она склонила голову набок, любуясь Хунном Раалом. – А может, слишком поздно. Так?

– Тебя не звали, ведьма. Не испытывай мое терпение. Прочь.

– У нас с Биликом теперь общая история, – заявила Хейл. – Куда он, туда я.

– Это дело Лиосан.

– А мы все запятнаны, так? Вот только стоит уму усомниться, цвет тускнеет. – Она подняла руку, позволяя упасть свободному рукаву, показав тощее пепельно-серое запястье. – Странная чистота, легко смыть. Как думаешь?

– Пятна на твоей душе меня не поразят, ведьма. Твоя магия горька. Нежеланна на нашей святой земле. И не думай, будто весь Нерет Сорр не освящен во имя Лиосан.

– Я чую. Но не боюсь. Как не боится ведьма пламени.

– Думаешь, сумеешь мне противиться?

– Мне плевать на тебя, Раал. Я готова защищать Билика всю ночь.

– Но он мне нужен – думаешь, я его не охраню?

– Едва в нем минует нужда – нет. Даже не вспомнишь.

Он с любопытством всматривался в нее. – Как думаешь, ведьма, что тут произойдет?

– Что она тебе посулила?

Ночь пошла не по плану. «Разожги мне огонь, сказала она. Я поведу тебя к Первой Кузнице. Нужно сделать скипетр. И корону… или она сказала, корона подождет? Я от нее опьянел. Не вино, не эль, но крепкая хватка на проклятом петушке.

Какая-то богиня. Демоница огня. Ведьма пламени? Полагаю, хватит и этого.

Трахнутая память. Скипетр, корона… трон?»

– Ты стреножен, – сказала Хейл. – Уже потерялся в неестественном жаре горна Билика – видишь, ничего не сгорает? Как может пламя расти без топлива? Она идет…

Горн за спиной Билика неожиданно взорвался. Языки пламени взлетели кнутами, поразив ведьму Хейл, с визгом отброшенную через дверь. Она грудой упала на деревянный пол, тело загорелось, подобно резиновому дереву. Через миг запылали и пол, и стены дома.

Ошеломленный, охваченный страхом Хунн Раал попятился. Невероятно быстро весь дом облекся пламенем. Со второго этажа неслись вопли.

«Его подмастерья!»

Пламя ползло по стенам кузницы, окружив Раала и Билика. Пылали кучи угля, ведра плевались кипящей водой, дрова скрылись за раскаленным вихрем.

Одежда тоже сгорела, но мужчины даже не покраснели. Их обдавало жаром, воздух сгорал в яростном пожаре.

И она заговорила: «Так сойдет. Две юных жизни в верхней комнате. Кузены убитого, до сих пор полные горя. Я сожгла их мучения, избавила от памяти о кулаках бедняги Миллика. Жестоко, не правда ли? Но ныне все стало пеплом, все упокоилось.

И ведьма! Какая славная жертва!»

Билик что-то выкрикнул, но слова затерялись в реве пламени.

Огненные щупальца схватили кузнеца и потащили, вопящего, к печи, где он исчез среди белых языков.

«Идем же, Хунн Раал. Меня призывали к изготовлению скипетра. Теперь второй. Я управляю пламенем. Питаю Первую Кузницу всем необходимым. Кровью чрева, похотью между нами, семенем, которое ты и тебе подобные изливают в меня. Вперед, время пришло. Мы ждем тебя».

Он не смог бы отвергнуть приглашение. Дыханию ничего не мешало, кожа не страдала от жара и пламени. Хунн Раал шагнул вперед.

На месте кузнечного горна было лишь белое сияние, но где-то в сердцевине виднелись врата, обрамленные огненными языками.

Смертный Меч прошел в них.

Мир за порогом был пустыней пепла и сожженной земли, небо – ослепительно белым.

Она говорила в голове, заполняя его свой сущностью, насмешливо сжимая его душу. «Любовь остается в сердце, Хунн Раал. Вначале она бесформенна, ее можно лишь ощутить. Тепло, комфорт, безопасность. И она обитает в новорожденном, раздуваемая той, что носит его. Связь возникает не сразу, но становится нерушимой и бросать ей вызов означает пробуждать пламя».

– Ты богиня очага, – сказал Хунн Раал. Яростное пламя заменяло горизонт, словно они оказались на острове огненного моря. Пепел носился, подчиняясь сердитым потокам воздуха. – Ты пожираешь, за твоим теплом таится обещание боли. – Он видел Билика, стоявшего на коленях чуть впереди. За кузнецом пепел собрался конусом, из устья волнистыми кольцами поднимался дым и лилась ошеломляющая жара. – Богиня, – не унимался Раал, – тебе ли знать любовь?

«Любое тепло – дар, напоминающий об утробе, Смертный Меч. Но ты давно утопил свое дитя в вине. Не достать ли мне трупик? Эй, погляди, кого ты убил».

Он увидел пред собой тело маленького мальчика. На миг показалось, оно залито кровью… но тут же Раал сообразил, что вялые струйки на руках и ногах представляют собой лишь вино. И отшатнулся. – Провались в Бездну!

«Могу вернуть его к жизни, Хунн Раал. Мертвое дитя в тебе. Мертвое и убитое. Запачканное и лишенное невинности».

Он в ужасе видел: тварь открывает глаза, идеально синие глаза новорожденного. – Стой! Зачем мучаешь меня? Где тут любовь, проклятая сука?!

«О, мы матери, мы носим ваше отродье в себе, нам решать: нежить его или мучить, любить или отбрасывать, утешать или обижать, кормить или морить голодом. Поклоняться жизни или приносить жертвы смерти. Любая душа, Хунн Раал, склоняет колени пред личным алтарем, и в одной руке знак благословения, в другой кинжал. Какой выбор ты делаешь в жизни? Начинаешь утро с благодарности или гибели?

Кинжал может носить разные обличья», продолжала она без жалости. «Но служит лишь орудием убийства и не важно, сколь тупо лезвие, оно каждый раз пьет кровь. Так моргай, сонный Хунн Раал, и хватайся за кубок – чтобы заглушить боль каждой душевной раны».

– Хватит, умоляю…

«Кто благословит твой любимый алтарь? Вопрос задают снова и снова, день за днем, год за годом. Вопрос длиной в жизнь. Ищи дар благословения за пределами плоти или считай его своим – выбор не важен.

Однако проклятия вместо благословений, ах, это совсем иное дело. Это только твоя вина. Раня себя, обретаешь привычку ранить других. Привычку на всю жизнь.

Но», сказала она со злым презрением, «ваш Урусандер смеет говорить о справедливости. Будь она в нем, кто устоял бы?»

Дитя, вися в воздухе среди пепла, лениво моргало.

– Убери его, – прошептал мужчина.

Привидение исчезло. «Баланс. Благословение и нож. Пришло время, Смертный Меч, выковать для вас столь нужный символ».

Хунн Раал шагнул, словно его толкнули, и оказался подле Билика. Кузнец рыдал, но слезы мигом высыхали на жуткой жаре.

«Первая Кузница. О, она является разными образами. Вряд ли Драконус нашел ее под белым небом. В том месте оно могло быть черным, окутанным непроглядным дымом. Лишь свечение алчного зева кузнечной печи вело его. Хунн Раал, ты принес требуемое?»

Смертный Меч коснулся обернутого в кожу предмета на поясе. Ослабил шнурок и позволил обертке упасть, обнажая длинную, высохшую на солнце, белую кость. – Собачья, – произнес он. – Или волчья.

«Одно другого элегантнее, Хунн Раал. Какая ирония: собаки – мои дети, или волки, их дикие собратья. Нашел на равнине, да?»

– Очередной мой приказ озадачил разведчиков, богиня, но они нашли, что требовалось. И это все, что нужно для Скипетра Света? Что тут сойдет за кузницу?

«Суть жизни обитает в огне». Он ощущал ее веселье. «Ты вернул привычную наглость, Хунн Раал. Лукавое превосходство – первая и единственная уловка пьяницы. Но так и остался дико невежественным. Он держит вас за детей, и в том его ошибка. Он обособился… и когда предложил наконец вам Мать, было уже поздно».

– Хватит оскорблений. Билик ждет – направь его, делай что следует.

«Не мне направлять вашего кузнеца. Здесь повелевает воля Первой Кузницы. Она решает, кого использовать. Приди ты один – ничтожество и скудость твоих талантов, умений привела бы к дурному результату. Но вот он, полагаю, окажется ценным источником».

Билик так и стоял на коленях, неподвижный, голова опущена на грудь.

Выставляя бедренную кость, Раал сказал: – Вот, бери.

Но мужчина не отвечал.

Хлопок костью по плечу также не помог делу. Хунн Раал склонился, чтобы поглядеть Билику в лицо. – Бездна меня побери, он помер!

«Ну да. Тебе нужны были его опыт и знания. Думаю, ты готов…»

Голова Хунн Раала откинулась, будто под ударом, ошеломленный рассудок осадила волна чужих воспоминаний. Фрагменты, осколки бессмысленных образов, вспышки мыслей пылали за веками – селение, более похожее на одно разросшееся семейство. Он знал всех, и была взаимная теплота, и каждый ребенок – любой ребенок – был в безопасности. В те годы, теперь понятно, он жил в раю, в королевстве процветающей любви, и даже обычные мелочные ссоры и обиды, беда любой семьи, быстро забывались за стаканом вина.

Да, там было что-то… Обыденность, как-то превратившаяся в святость. Без причин, и он не мог бы доказать ясно, ткнуть пальцем. Вся жизнь вполне естественна. В те ранние годы он не имел представления о мире за околицей, о том, что мир совсем иной. Он – я…

То, как он жил, было мечтой для других. Как мы жили, вскоре понял я в ужасе, об этом остальные лишь грезили, а чаще цинически отметали это как невозможное.

Я был ребенком, а потом подмастерьем кузнеца по кличке Клетка, осваивал кузнечное дело. Клетка умело мастерил прочные орудия для фермеров, бондарей и тележников, но больше всего любил делать игрушки. Из обломков, отходов, из всего, что он мог найти. И не простые штучки для деревенской детворы, о нет! Нет, друзья. Клетка изготовлял крошечные механизмы, хитроумные головоломки и розыгрыши, всех приводившие в восторг и недоумение.

Здоровенный Клетка был мужчиной удивительно добрым. До того дня, когда покинул кузню, прошел в дом Таннера Харока и сломал ему шею.

Рай – живая вещь, как дерево. Иногда среди многих глубоко зарывшихся в почву корней попадается вывороченный, гнилой и зараженный.

Неверность. Я даже не понимал этого слова. Преступление, измена. Жертвой было доверие, его гибель потрясла всю деревню.

Бедный Клетка. Прозвище оказалось уместным – знание стало ему тюрьмой, он не сумел смириться.

Так что в деревне оказалось две вдовы и ни одного кузнеца.

А я, бедный подмастерье, неготовый и безутешный… мне пришлось искать другое селение.

Разные виды измены. Клянусь Бездной, мальчишка с широко раскрытыми глазами быстро выучил урок. Трахни кого-нибудь, и все вокруг погрязнет в…

Легион нашел меня и влил в ряды. Была война. Хотя мне какое дело? Помню, как я впервые увидел тебя, Хунн Раал…

Зарычав, Раал заглушил голос Билика – жалкие воспоминания, скопище пятен на карте глупых уроков скучной жизни. Они ему не интересны, но вот новое знание мышц и костей, ловкость оценивающих глаз, настройка чувств… Теперь он знает искусство кузнеца.

«Краденый талант, краденое мастерство.

Интересно бы узнать, как такое устроить…»

Грубый смех ведьмы отозвался в черепе. «Ищи божественности, Хунн Раал! Нет, не простой божественности. Стань стихийной силой, бесплотной волей, запахом в воздухе, пятном на земле.

Дар Первой Кузницы надолго не задержится. Едва мы покинем эти владения, призрак кузнеца сбежит из жалкого смертного тела. Нельзя удержать то, что не хочет соединяться с тобой. Иначе – одержимость, и уверяю тебя, она тебе не понравится».

– Мы тратим время, – сказал Хунн Раал. – Мне нужно ковать скипетр.

«Так спустись в огонь, Смертный Меч. Я буду ждать».

Внезапное подозрение заставило его опустить глаза на кость в руке. – Пес или волк. Это созидание не будет целиком делом Света!

«Моя награда за сделку, Смертный Меч. Твой благой свет поможет мне видеть. Привилегия, коей я не стану злоупотреблять. Уверяю тебя».

– Подробность, о которой верховная жрица знать не должна. Я верно тебя понимаю?

«Вполне. Лишь ты».

– Тогда в свою очередь я попользуюсь даром твоего… видения.

«Надеюсь. Ну, иди».

Он поглядел на коленопреклоненный труп. «Очень хорошо. Избавил меня от убийства».

* * *

Старье можно вернуть к жизни, но хрупкость не удалишь никаким слоем ваксы, краски или позолоты. Воскрешение – иллюзия, вернувшееся не равно тому, что ушло, хотя случайный взгляд подскажет обратное. Или это сделает добровольное самоослепление веры.

Доспехи лорда Веты Урусандера были принесены к нему. Недавно смазанные, лакированные и с новыми ремнями. Наручи заново раскрашены, блестят золотые вставки. Кираса с накладками из белого дерева, с золотой филигранью. Плащ алый и тоже пронизан золотыми шнурами. Лишь перевязь и ножны остались без украшений.

Одеваемый слугами Урусандер стоял недвижно, на лице не было никакого выражения. Наконец он подал голос: – Мысленно вижу Кедаспелу. Кисть в зубах, еще три качаются в руке. Взирает на регалии с плохо скрытым неодобрением, но кивает, понимая политическую необходимость. Он готов был играть свою роль созидателя легенд. Возвышать банальное до уровня мифа.

Ренарр склонила голову в своем привычном кресле. – Такая поза, отец, побуждает художника работать скорее с мрамором или бронзой.

– Уверен, они соперничают за постоянство, – буркнул Урусандер. – Но я думаю о Кедаспеле. Многие видели в нем несносного зануду, любителя жаловаться. Другие отвергали его с небрежной уверенностью, словно были бесконечно умнее или хотя бы опытнее. Ох, как это меня сердило.

– Он умел вести битвы особенного рода, – заметила Ренарр, следя, как слуги застегивают пряжки и подтягивают ремни, ровнее укладывают складки плаща.

– Что мог он сказать глупцам, чтобы поколебать их суждения?

– Ничего, совсем ничего, – согласилась она. Во дворе собрались офицеры Легиона, перекидываясь смехом и шутками, проверяя коней и оружие. Капитан Тат Лорат привела дочку, Инфайен Менанд подозрительно на нее поглядывает. Говорят, Хунн Раал так и не показался.

– Так что приходилось действовать мне, – продолжал Урусандер. – Я не склонен прощать глупость, как бы пышно она не рядилась. О, я не отрицаю самих суждений, не спорю с идеей правильного мнения. Скорее презираю их тон. Нет, в отрицании не было никакого интеллектуального превосходства. Оскорбительные выпады едва ли могли скрыть ничтожность мнений. Любой глупец, желая высказать мнение, приглашает воспользоваться тем же оружием против него. Как на поле брани, все честно. Не могли бы вы… нет, дайте ту перевязь, я сам прилажу меч. Проклятие! Согласна, Ренарр?

– Тупоумных не проймешь никакими высказываниями, отец.

– Тогда вытащим их на чистое место, под свет. Я не художник. Я простой солдат. Я вызываю их и проверяю прочность обороны, вот и всё.

– Сейчас зрителей вокруг тебя нет, – заметила Ренарр.

Урусандер прерывисто вздохнул. – Да. Никого нет.

– Я же не склонна считать, что все мнения одинаково ценны. Иные из них откровенно невежественны.

Урусандер суть помолчал и вздохнул: – При любом исходе это моя последняя битва.

Она промолчала.

Он стоял, сохраняя вид решительного и опытного командира, хотя под внешне прекрасной маской отекшее лицо казалось каким-то… разбитым.

«Похоже, долг оказывается суровым хозяином. Так и тянет посочувствовать.

Но смотрите: этот муж шагает по рекам крови».

– Поедешь рядом со мной? – спросил он.

– Отец, с этого мига я всегда с тобой.

Одутловатое лицо поднялось, и она лишь сейчас сумела увидеть его целиком. «Ну, не сюрприз, верно? Все мы скрываем лица от себя и других. Мы покрыты синяками и ранами несправедливостей».

Лицо ребенка, полное слез. Она читала на нем надежду.

«Ох, как быстро забываются уроки предательств».

* * *

С высокой крепостной стены верховная жрица Синтара смотрела на озаренную рассветом, извивающуюся змею Легиона. Казалось, это существо только что вылезло из-под земли; пары дыхания солдат смешивались с дымом городской кузницы – та сгорела целиком, забрав четыре жизни, в том числе легионного кузнеца. Горожане всю ночь сражались с пожаром, потушить удалось лишь утром.

Хвост Легиона наполовину окружил город, а тупая голова уже изогнулась к северу. Образ оставался в воображении, пока она спускалась во двор, рассекая толпу офицеров, ожидавших выхода Урусандера.

Ей не хотелось быть с ними. Пусть легионеры смотрят в рот командующему. Вера и ее святые слуги не склонятся перед военщиной, уже не отвечающей задачам времени. Пока Урусандер не стал Отцом Светом, он всего лишь вождь армии.

«Эта змея – моя, и мы, святые слуги Света, поведем караван. Мы будем ее клыками, ее слепящим ядом. Лучше бы Урусандеру понять это немедля. Нужно довести урок до каждого офицера здесь и каждого солдата внизу.

Низменные стремления к землям и богатствам слишком ничтожны, перед нами совсем иные задачи».

Хунн Раал так и не показался.

«Если не был первым, станет последним. Смертный Меч жаждет большой аудитории, полагаю я. Или лежит без чувств в каком-то переулке… хотя не стоит надеяться на столь явный позор.

Я найду дестрианта веры. Нужно выбрать своего поборника, достойный контраст для Смертного Меча. Среди знати или в самой Цитадели».

Пройдя под аркой ворот в торжественном молчании, верховная жрица и ее паства, облаченная во все белое, начали спускаться по мощеному тракту.

* * *

– Шлюха умеет себя подать, – пробормотала Тат Лорат, следившая за прохождением процессии. Факела и лампады, плывущие рясы тонкой отбеленной шерсти с узорами звезд, кожа столь бледная, что они похожи на трупы. – Смотрите, какими мы кажемся бескровными.

Инфайен Менанд ухватила лошадь за морду, давая ему вдохнуть свой запах. Уже давно они не скакали в битву. Лошадь застоялась. «Может меня подвести и пасть. Подходящая участь для нас обеих. Но я покажу ей свое желание убивать домовых клинков, предателей, слишком легко продавшихся знати. Она послужит мне еще раз».

– Я нахожу эту веру легковесной, – тихо бормотала Тат Лорат. – К счастью, некому разбить наш фарфор. Похоже, я из равнодушных.

– Если Свет благословляет, – отозвалась Инфайен, – то всех без различий. Он обрисует любую сцену, ему сладки и победы, и ужасы поражений. Разведчики не заметили возвращения вашего мужа. Вы встревожены?

– Поистине да. Некомпетентность не сулит нам побед.

– А если бы вас послали ловить Шаренас Анкаду?

Тат Лорат оскалилась: – Ее голова украсила бы ротное знамя, успев сгнить к нынешнему утру.

Инфайен нахмурилась. – Халлид вполне способный командир. Вы порочите ее совсем по иным причинам, нежели выставляете. Презрение ослепляет не его одного.

Тат Лорат глянула на дочь, стоявшую неподалеку, изящно прислонившись к стене крепости.

Видя это, Инфайен нахмурились сильнее. «Лучше бы Шаренас сразу пошла в твой шатер. Но ладно. Дочку тебе уже не загнать под крыло».

Инфайен жаждала предстоящей битвы. Первое пролитие благородной крови сделало честь ее руке, да, и этого никто не отнимет. «Хотя солдаты потеряли дисциплину. Клан Энес сражался слишком хорошо. Кровь текла рекой, особенно после явления Крила Дюрава. Изнасилование… это слишком. Что ж, даже война вызывает сожаления.

Но мы навалим достаточно знатных туш, составив роду Энес компанию. Иногда привилегированных нужно хорошенько вздуть, чтобы послание было явным. И теперь знамена злости вьются над обеими сторонами. Битва будет жаркой.

Молюсь лишь о том, чтобы скрестить клинки с Андаристом, а лучше с Сильхасом или Аномандером». Многие до сих пор спорят, кто из троицы лучше владеет мечом. Но Аномандер кажется ей самым впечатляющим. «Вот бы найти его раненым или утомленным. Захватить неожиданно. Пока он бредет, спотыкаясь в кровавой грязи».

Такие подробности забудутся. Правда должна быть простой. «В день падения знати и ее домовых клинков, Инфайен Менанд сразила лорда Пурейка на поле брани, и так погиб Первенец Тьмы.

Удивительно ли, что оставшиеся братья уничтожили ее? Да, кровная линия Менандов была обречена с давних пор…»

– Какая холодная улыбка, Инфайен Менанд.

Она поглядела на Тат Лорат. – Как думаете, где будет место?

– Чего?

– Битвы, чего же еще?

– Тарн.

Инфайен кивнула. – Да, Тарн. Урусандер позаботится.

– Они не рискнут самим Харкенасом. Ведь город стал главным призом.

«Город ничего для меня не значит. Была бы счастлива его сжечь дотла» . – И там Урусандер станет королем.

– Отцом Светом.

Инфайен дернула плечами. «А меня интересует лишь один титул. Инфайен Менанд, Убийца Первого Сына Тьмы». Случайный взгляд упал на Шелтату Лор. Дочь Тат лениво ей улыбнулась.

Тревога Инфайен была быстро вытеснена видом лорда Урусандера.

Командир не славился красноречием, но Инфайен испытала неожиданный подъем духа и предвкушение. Наконец дела пошли. «Мы маршируем к Харкенасу, и да свершится там правосудие».

* * *

Удалось сделать лишь сто пятьдесят плетеных щитов, так что капитан Халлид Беханн объединил солдат в пары: один несет щит, другой с оружием. Опушка леса была неровной, изгрызенной причудами пожаров и прошлых вырубок. Снег выглядел грязным, но плотным и прочным, утренний свет не смог его расплавить.

«Утренний свет. Ну, какой есть. Что за богиня призвала на нас сумерки? Почему ее королевство столь тускло, словно все мы теряем сознание?»

Он еще пылал торжеством победы над монастырем, хотя та и оказалась более кровавой, чем он ожидал. И чувствовал неудобство оттого, что послал детей на юг, к Йедану. Зима не спешит отдавать власть, еще царят снег и холод. Но их хорошо одели, дали волокуши с провизией. Если не потеряли ориентацию, уже должны быть в монастыре, в тепле и безопасности.

«Нужды войны бывают жестокими. Я не мог взять их с собой, когда впереди настоящая битва.

Трусливые отрицатели с луками и засадами – мы их достанем.

И если удача улыбается дважды, найдем и Шаренас Анкаду, влившуюся в их преступное сообщество. Предатели ходят стадами».

Лейтенант Аркандас подъехала и отдала честь. – Сир, нас заметили.

– Отлично, – рявкнул Халлид. – Если будет необходимо, погоним их к берегу реки. – Лошадей они оставят позади, под охраной полдюжины солдат. Он ожидал подвижного боя, но противник скоро застрянет на неровной земле, среди глубокого снега и завалов выжженного леса.

Даже время не смогло избавить местность от запаха пожара – то ли это едкий смрад жженой смолы, то ли просто вонь гниющей древесины. Насилие запятнало землю. И все же, заметил себе Халлид Беханн, стаскивая белые перчатки, преступления не пятнают кожу, не портят цвет лица. «Отсюда урок: прощеные преступления как бы не существуют. Благословение делает лица заново невинными». – Лейтенант.

– Сир?

– Равнять строй. Мы идем к деревьям.

– Разведка докладывает: там скопилось много отрицателей, сир.

– На что и надеюсь! Да, они проявили изрядную смелость. Извлечем из этого выгоду?

– Да, сир!

Он поглядел на подчиненную. – Сомнения, Аркандас?

– Что они будут биться? Никак нет. Но мне не нравятся стрелы. Тогда нам придется бежать к ним, чтобы луки не дали преимущества над железными клинками.

– Именно. Будем лить их кровь, пока не смешаются. И тогда начнем погоню.

Она чуть помедлила с ответом. – Сир, возможно, Урусандер уже ведет Легион по южной дороге.

Морщась, Халлид кивнул. – Едва закончим тут, выступим на юг.

– Да, сир. Солдаты будут рады.

– А сейчас не рады? Тогда напомните им, лейтенант: у каждого дня свои наслаждения.

Она ушла выполнять приказы. Халлид Беханн вынул меч и подозвал солдата со щитом. – Держись рядом и смотри в оба, Сарторил. У негодяев нет чести.

* * *

Из укрытия леса Глиф следил, как легионеры формируют линию загонщиков, за ней шагают еще три неровные шеренги. Рядом присела Лаханис, ножи наготове в пепельно-серых руках. Глядя на нее, трепещущую в нетерпении, он пробормотал: – Спокойнее, прошу. Нужно их заманить. Среди деревьев продвижение будет неровным. А эти щиты покажутся им лишней обузой. Решат, что опасность от стрел миновала.

Женщина раздраженно зашипела. – Они увидят, как мы отступаем. Опять. Они будут кричать, насмехаться. А когда наконец полетят стрелы, проклянут нас как трусов.

– Тебе и прочим Мясникам останется много раненых, сможете их прикончить, – напомнил Глиф. – Только выжидайте, пока останется мало способных сражаться.

– Твой жрец ничего не знает о битвах.

– Это не битва, Лаханис. Это охота. Так загоняют зверей на неудобное место и потом режут одного за другим. Все дело в ловушках и болотах, ямах и корнях.

– Рано или поздно, – предсказала она, – вы, трясы, научитесь драться, не отступая ни на шаг.