Текст книги "Падение Света (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 56 страниц)

– Командующая решит, что правильно сделать, – настаивала Ренс. – Буду рада концу.

Хмурясь, Варез отозвался: – Тебе не пришло в голову, Ренс, что нет времени для разбирательств? Она велела выходить завтра…

– Что? – Лицо Ренс перекосилось.

Фарор Хенд крякнула и покачала головой. – Думаю, еще не меньше двух дней до готовности.

– И все же времени мало.

Фарор подошла к Ренс. – Покончить со всем? Да, Ренс, могу представить твое нетерпение. Но что, если смерть не станет концом?

Услышав это, Ренс вздрогнула. Лицо исказил ужас, она отвернулась и убежала. Не ожидавшие этого стражи поспешили вдогонку.

– Сеете жестокие мысли, Фарор Хенд.

– Терпение готово лопнуть. Но в таком настроении лучше не буду говорить ни с кем. Весь день. В конце концов, – добавила она горько, – нужно набить вином целый фургон.

– Она никогда не любила Кастегана. Трезвость делает ум осторожным. Она же не из таких.

Фарор Хенд подозрительно вгляделась в Вареза, пожала плечами и ушла.

* * *

Галар Барес смотрел, как его командир – его любовница – напивается. Празек сел у стола с картой и погрузился в изучение доклада о снабжении. Датенар ходил взад-вперед у полога, словно споря сам с собой; лоб пересекли морщины.

– Нужно было оставить вас, Галар Барес. – Слова Торас были спутанными и тихими. – Как понимаете, я предпочла бы одиночество… только я и вино. А теперь… поглядите на нас. Сумей трупы восстать под властью мечей, я повела бы их. Месть – пламя, которое можно раздуть, и я помчалась бы на крыльях бури. Могла бы застать Хунна Раала врасплох, осадить Нерет Сорр. Армия нежити, молчащая, но оружие вопит, неся праведную кару. – Она подняла кувшин и встряхнула, оценивая содержимое. Допила одним глотком, бросила на пол и тяжко вздохнула. – Но мертвым всё равно. Ни месть, ни похоть не пошевелят онемелых рук и ног. Огонь негодования не вспыхнет в пустых глазах. Я шла между них и, перешагивая каждое тело, оставляла что-то позади. У меня отнимали некую… сущность. Датенар, принесите еще кувшин – там, у стенки. Превосходно. Вот мужчина, умеющий выполнять приказы. Такие нам нужны.

Празек начал озираться. – Так смерть отказывается от имени своего, выбирая иное, и бесчисленные бледные губы шепчут его снова и снова. Имя это – Утрата, и произнося, мы ощущаем боль. Смерть за смертью крадут часть нашей сущности.

Датенар стоял подле командующей, следя, как она тянет пробку из кувшина. – Павшие друзья уже не спрашивают о здоровье, не отвечают нам. Они могут отступить из мыслей, но не уходят полностью. Мы идем, одни среди многих, окруженные семьями, связанные родством и случаем; но год от года эти круги все теснее, и мы начинаем понимать – как и должно – что придет день, и мы побредем в полном одиночестве, оставленные всеми.

– Или задумываем измену иного рода, – задумчиво кивнул Празек. – Именно мы решаем, что должны бросить всех. Последний шаг ждет каждого. Сожаления и горе летят на последних вздохах, жалость к тем, что остаются, вынужденные шагать дальше и дальше в сопровождении одних лишь призраков.

– Они были друзьями, – скрипуче шепнула Торас. – Все до одного. Моей семьей.

– Вы не совсем одиноки, – намекнул Галар Барес.

Она улыбнулась, но глаза остались прикованы к сухому земляному полу. – Я не хожу по тропам разума. Чем меньше осталось, тем легче нам ощутить себя потерянными. – Еще глоток. – Но эта утроба красна и прогрета. У нее оттенок крови, хотя нет того же жара. Она оживляет рассудок, но тут же гасит все помыслы. Лижет щелку, чтобы унести чувства. Потому я так жажду одурения, столь легко принимаемого за похоть.

– И вы стыдили Вареза за трусость, – сказал Датенар.

Она скривилась. – Не удивительно, что Сильхас велел вам убираться.

Празек отозвался: – Мы стояли на особенном мосту, Датенар и я. Гордые своей мнимой стойкостью, способностью заметить атаку с любой стороны.

– Но река течет мимо, – подхватил Датенар, – с насмешливым равнодушием. Такова участь сторожащих гражданское, отрезок дерзкого перехода, по коему могут гулять короли и пейзане, и каждому свое время. Стойте на страже, хотя камни и раствор гниют под ногами. Уже чувствуете жалость к себе, слышите далекий звон смерти? Спокойнее, командир. Поверхность реки рябит чернью и серебром, смешивая надежду и отчаяние.

– А что лежит в глубине, увы, не видно.

Галар Барес переводил взгляд с одного разглагольствующего на другого. Их голоса сливались в ритм. Слова подхватили его, невесомого как лист в потоке. Поглядев вниз, он увидел тоску во взоре любовницы.

– Жалость, – сказала она наконец, словно заново пробуя слово на вкус. – Хватит и ее. Но я роняю слезы в кувшин. В день битвы вы увидите меня на коне. Не стану я прятаться от судьбы.

– Мы ничего не сказали о судьбе, – возразил Празек.

– Но слово это влечется к крайности.

– Капитуляция, – подтвердил Празек. – Вот ее второе имя.

– Но она остается посулом грядущего, когда нас покинут все силы. Будем плыть или тонуть под равнодушным небом.

– Я прикажу идти в атаку, когда потребуется. – Покрасневшие глаза Торас Редоне стеклянно блестели, губы облепила слюна. – Вы трое будете командовать тысячей. Каждый. Построите восемь когорт в уплощенный клин и пойдете на сближение. Полагаю, нам выделят фланг…

– Я посоветую лорду Аномандеру дать нам центр, – заявил Празек.

Она с трудом подняла глаза. – Почему?

– Если мы начнем побеждать, сир… возможно, союзникам придется напасть на нас с флангов.

Торас Редоне позволила голове поникнуть, так что почти уперлась в кувшин. Руки держали емкость с вином нежно, словно дитя. – Не сочтите, что такая судьба не предвидима… простите, голову мутит… разумеется, мы возьмем центр, мы будем диким зверем и вкусим кровь. Головорезы и бандиты, садисты и убийцы, железо вопиет о жажде. Никто из вас их не удержит, верно?

– Вряд ли. – Датенар снова ходил из стороны в сторону.

– Вот бы Хунн Раал вернулся, – пожелала она – с новым грузом злосчастных фляг. Можно было бы опустошить шелуху доспехов, забрать мечи из рук. И, – поцеловала она широкое горло кувшина, – начать снова.

Галару Баресу хотелось заплакать. Но он сказал: – Из другого отверженного и пренебрегаемого сегмента населения? Но никто не приходит на ум.

Празек встал, словно по незаметному сигналу от приятеля, а тот отодвинул полог шатра и ступил в тусклый свет. – Ну, всегда есть дети, хотя доспехи придется подгонять.

Друзья-офицеры вышли.

Торас кашлянула и спросила: – Я их отпускала?

«Всеми возможными способами, сир». – Я тоже хотел бы уйти, сир, проследить за приготовлениями когорт.

– Да, ведь я сейчас даже трахнуться не смогу.

«Без твоего дозволения или попущения, Торас, мне не найти любви. Да, это хрупкий союз, ибо ты почти всегда пьяна, но я буду держаться за него».

Он подождал ответа, но увидел: глаза ее закрылись, дыхание стало ровным и глубоким.

«Командир не может видеть тебя, потому что пообщалась с кувшином слез, никому не отдав ни капли».

* * *

– Пути Тисте, – буркнула Хатарас Реза, устремив спокойный взгляд голубых глаз на далекие укрепления. – Снуют как муравьи в растревоженном гнезде. Каждый в нашем мире словно дитя.

– Солдаты хуже всех, – ответила Вестела Дрожь, державшая Листара за руку. Второй он сжимал узду коня. Ощущение теплой ладони было чудом, незаслуженным подарком; он так и не понимал, что с этим делать. Чуть раньше с ним шла Хатарас, как бы случайно касавшаяся пальцами его руки или даже бедра. Похоже, чувственность Бегущих-за-Псами не знает преград…

Его зрение не отличалось такой остротой, не сразу он осознал, что за валами кипит бурная деятельность. – Готовятся к походу, – пояснил он. – Как раз вовремя мы успели. Что ты имела в виду? Солдаты – хуже всех?

– Наши дети играют в охоту. Учатся. Но едва руки обагрит первая кровь, игра прекращается. Они глядят в глаза жертвы как взрослые.

– Жестокая необходимость, – кивнула Хатарас. – Сказать спасибо духу убитого зверя, чтобы заглушить ужасную вину охотника.

Листар кивнул. – Я слышал о таком обыкновении. Среди отрицателей.

Вестела хмыкнула: – Благодарность реальна, но если охотник в душе остался ребенком, вина фальшива. Лишь вырастивший в себе взрослого может понять бремя вины. Понять, что дух зверя не рад благодарности убийц.

Хатарас выбежала вперед и оглянулась на Листара. – Волк валит тебя, Наказанный, и жрет еще до последнего вздоха. Машет хвостом в благодарность. Скажи, ты рад? Простишь ли его, издыхая? Видишь теперь иллюзию охоты?

– Но солдаты…

Вестела сжала руку сильнее. – Солдаты! Притупляют вину за каждую забранную жизнь. Их души несут щиты безнадежности, отклоняя угрозу от себя, в сторону вождя. Короля, королевы, богов и богинь. Тех, что потребовали проливать кровь. Ради защиты. Или нападения. Или кары.

– Или неверия, – добавила Хатарас. – Смерть неверующим, смерть заблудшим отрицателям.

– Дети внутри, – сказала Вестела с пренебрежением. – Вина – ложь. Неправота сделана правом. Лгут себе и другим, лгут богу, которому поклоняются, лгут будущим детям. Солдаты играют во имя богини или бога, короля или королевы. Во имя грядущих поколений. Во имя всех ложных имен.

Хатарас указала вперед: – Само детство. Жестокое без нужды. Жестокое до потери радости. Такие есть среди охотников, с коими мы не совладали. И среди солдат.

Они подходили ближе. Листар высвободил руку из хватки Вестелы, ощутив холодный укол отсутствия. – И среди преступников, – прошептал он.

– Итак, – ответила Хатарас, – к ритуалу. Бегущие не терпят взрослых, внутри остающихся детьми. Мы навязываем им истину. Чтобы сорвать завесу. Вот что мы сделаем.

– Я говорил о той женщине, о Ренс.

– Да, Наказанный. Мы изучим ее.

– Будь предупрежден, – вмешалась Вестелла, – что не всё мы можем исцелять. Некоторые болезни нужно иссекать. Иногда после этого умирают, иногда выживают.

– Капитаны желают, чтобы вы начали с нее. Хотят, чтобы ритуал видел весь лагерь.

Вестела улыбнулась. – Мы рады устроить представление. Отлично. Бегущие не стыдливы.

– Да уж, – заметил Листар, вспомнив последнюю ночь.

Вестела снова подошла и всмотрелась в его лицо, и кивнула. – Хатарас, ты говорила верно. Наши дети унаследуют разрез его глаз. Наши дети понесут обещание жизни за пределами судьбы Бегущих-за-Псами. Да. Это равный обмен.

Намек на то, что он заронил семя в двух женщин, заставил Листара дрогнуть. Он увел мысли в сторону, твердя, что такое нельзя знать заранее, что слова о плате за будущий ритуал нельзя измерить плотью и кровью.

Впереди солдаты заметили их, один побежал с вестью, остальные начали собираться у ограды, привлеченные любопытством или скорее скукой.

– Думаю, – начал Листар, – секрет пал.

– Азатенаев нет в этом лагере. Отлично. Они одержимы секретами.

Листар нахмурился: – Вы можете ощущать их присутствие?

Женщины кивнули. – Мы обучились этому таланту, – сказала Вестела.

– Пробуя на вкус языки костров, вдыхая дым.

– Блуждая в долине меж ног Матери.

– Телланас, – снова кивнула Хатарас. – Волшебство – змея, кусающая хвост. Она смотрит на себя и себя пожирает и, пожирая, растет. Да, магия гостит на вечном пире. Наша Богиня поймана в круг самой себя. Но мы, гадающие, танцуем.

При всей прямоте женщины нередко ставили Листара в тупик. Он не понимал такой магии. Для него Азатенаи были полусказочными фигурами, не столь темными, чтобы не верить в их бытие, но порождающими здравый скепсис относительно их подвигов. Они шли по грани вероятности. Даже рассказы о Т'рисс, проклявшей Цитадель, не заставили его подумать о связи событий с Азатенаями. «Строители. Дарители.

И, похоже, тайные игроки».

– Если они боги – сказал он, следя за машущими руками дозорными, – почему этого не показывают? К чему таить силу?

– Поклонение означает уязвимость. Видишь, как мы танцуем вокруг матери? Мы ее слабость, как она – наша слабость.

– Хуже, – сказала Вестела. – Они тоже дети внутри. Игроки без смысла.

Листар прищурился, видя Вареза и Ребла. Офицеры проталкивались сквозь толпу. «Как странно звать их друзьями. Но так и есть. Трус и громила. Однако интересно: сколько смелости нужно, чтобы жить со страхом? И сколь сильно сердце Ребла, если он видит слабаками всех вокруг? Слишком быстро мы судим и быстро забываем.

Но думаю, не Ренс нужно бояться того, что будет. Варезу».

* * *

– Листар кажется другим, – сказал Ребл, дергая себя за пальцы. Суставы щелкали. – Более молодым.

Варез кивнул. «Или, скорее, не таким старым». – Наверное, они уже потрудились над ним.

Ребл хмыкнул. – Смотри, как трутся об него, Варез. В твоих словах истина. Потрудились, ха-ха.

– Я имел в виду ритуал.

– А я секс.

– Да, гмм. Полагаю, новость уже дошла до Празека с Датенаром, но почему бы тебе не убедиться. Проследи, чтобы Ренс вывели в центр плаца. Именно этого они хотели.

– Если ведьмы сделают все по хотению… – Ребл замялся. – Что бы это ни было, и будь я проклят, если знаю.

– Как и я, честно говорю. Согласны ли гадающие по костям? Ну, они же здесь.

Крякнув, Ребл шагнул вперед. – Листар! Добро пожаловать назад! Веди их в середину плаца. – Он обернулся, загадочно подмигнул Варезу и пошел вглубь лагеря. Варез изучал Бегущих-за-Псами. Формы грубоватые, кряжистые, но есть в них некая чувственность – манера двигаться, жесты. Он предположил, что это сестры. «Но явно слишком молодые, чтобы быть могучими ведьмами».

Листар передал поводья ближайшему солдату и пошел к Варезу. Казалось, он задумал заключить старшего в объятия, но лишь неловко замер. – Лейтенант. – Оглянулся на гадающую, а та прошла мимо и уставилась в глаза Вареза. – Ага, это Хатарас Реза. А та – Вестела Дрожь. Гадающие по костям клана Логроса.

Хатарас подняла руку и уткнула толстый, мозолистый палец в грудь Вареза. – Это он, трус?

– Сам себе так зовет, – подтвердил Листар.

Она оттолкнула Вареза на шаг твердым пальцем и прошла дальше. – Ба. Все мы трусы до поры. Ну-ка, где истерзанная женщина?

– Выбирай, – раздался женский голос из толпы.

Хатарас хмыкнула: – Хорошо!

Другая женщина сказала: – Пришли убить всех мужчин?

Вестела ответила: – В некотором смысле – да.

Листар скривился. – Прошу, не надо юмора Бегущих. Идем в центр лагеря.

– Пусть солдаты окружат нас здесь, – велела Хатарас.

– Думаю, план именно таков, – сказал Листар, со смущением глядя на Вареза.

А тот не мог говорить. «Все мы трусы до поры». Слова грохотали внутри, как и легкость, с коей они сказаны. Он хотел обернуться, побежать вслед Хатарас Резе и потребовать большего. «Предлагаешь мне надежду? Возрождение? Если трусость была раньше, как и когда она кончится? Что еще таится во мне? Куда я еще не заползал, не проникал, где не искал?

Не бросай таких слов! Не оставляй меня, проклятая!»

Толпа разделилась и сомкнулась, став неформальным эскортом гадающих. Они шли в лагерь, Листар мялся между ними и Варезом.

– Сир?

– Мо… могут они это сделать?

Не сразу Листар кивнул и ответил: – Помоги Мать нам всем.

* * *

Галар Барес состроил рожу Празеку, потом Датенару. – Вы оба свихнулись, – бросил он. Они втроем были снаружи шатра. Он махнул рукой, освобождая принесшего новость солдата. Подошел ближе к Празеку. – Безумие. Мы Тисте Андии. Дети Тьмы. Призвать чужеродных ведьм…

– Может, мы дети, – прервал его Празек, – но Хастов, не Матери Тьмы.

– Не обманывайтесь оттенком кожи, – сказал Датенар. – Это было общее благословение. Железо Хастов наложило клеймо на мужчин и женщин, взнуздало новой силой. Магия и ведовство, танец неведомого, но мы можем встать с ними лицом к лицу. Мы можем их понять. Сделав своими собственными.

Галар качал головой. – Командующая не позволит.

– Командующая глуха к целому миру, – возразил Празек.

– Один манифест, – сказал Датенар, – должен объединить все сорта вождей и политиков. Воды замутились непониманием и ложной верой, и дражайшая Торас Редоне черпает из этого озера кубки кислого вина. Мы встречаем ее опьянение с равнодушием, сочтя типичным примером несовершенства всех, кто нами правит.

– Мать Тьма, – почесал бороду Празек, – не делала различий, благословляя, позволив коже выбирать оттенок в соответствии с изменчивостью воли и настроений. Вот колеблющаяся вера, полчище вопросов без разрешения.

– Легиону Хастов требуется нечто большее. Маниакальные клинки и стонущие доспехи… этого не достаточно. Общее наследие ямы и кайла, цепей и скрипучих тачек, тайных преступлений и вязких наказаний – всё это не подходит нашим нуждам.

Галар увидел группу, входящую на плац, а со всех сторон бросившие подготовку к походу солдаты собирались в неровное, шумное кольцо. Мечи ругались в ножнах. Кольчуги и кирасы бормотали. Темные лица оставались равнодушными.

Сверху нависло бледное небо, бесформенные облака заслоняли синеву. С юга несся смутно тепловатый ветер. Казалось, день заснул, примерзнув толстыми ногами к почве. Звуки затихали вдалеке, один за другим, будто незавершенные думы.

Он смотрел, как две ведьмы Бегущих вышли из прорехи в небрежном солдатском строю и двинулись к Реблу, приведшему сержанта Ренс. Бородач держал ее за левую руку. Хмурясь, Галар Барес повернул голову к Празеку: – Она станет их жертвой? Не позволю…

– Кровь не будет пролита.

– Откуда знаете?

– Это не путь Бегущих-за-Псами, – сказал Датенар. – За нами, Галар Барес. Будете замещать командира. Не надо прощений и благословений. Будем смотреть и тем самым участвовать. Увы, события нынешнего дня могут так и не привести командира в чувство.

– К сожалению, та, что нуждалась в исцелении больше других, бездумно откланялась. Но кому дано предвидеть все моменты?

– Говорите загадками?

– Одна точно скрыта в ней, Галар Барес. Адепт магии, поглощаемый жаждой убийства.

– Что сделают с ней ведьмы?

– Не знаю.

– А солдаты тоже должны стать зрителями? Не сыты ли они сценами кар и наказаний? Снова напоминать о них в день начала похода? Господа, вы увидите распад легиона!

– Возможно, – согласился Празек. – Манера игры определяет ставки. Победа или проигрыш, все станет абсолютным.

Ведьмы протянули руки к Ренс, а та в последний миг отшатнулась и сбежала бы, не удержи ее Ребл, грубо и резко обняв. Ренс дрожала в захвате, потом подалась, словно потеряв сознание, и скользнула наземь.

– Нет. – Галар Барес сделал шаг. – Это неправильно.

Одна из ведьм встала на колени. Ребл держал упавшую Ренс за руку, волосы завесили лицо, неподвижные, словно смерть уже забрала ее.

Когда Галар Барес приблизился, Ребл посмотрел капитану в глаза. – Она сбежала. Внутрь.

– Ребл, отпусти ее.

Тот разжал руку.

Стоявшая на коленях подле Ренс ведьма сделала останавливающий жест. – Не подходи, Любовник Смерти.

Такой титул заморозил Галара на месте. Он не мог говорить. Да и кольцо солдат впало в полное безмолвие. Не визжал ни один меч. Кольчуги и кирасы прекратили бессмысленное бормотание. Что-то вползло в воздух, мощное и горячее.

Вторая ведьма начала танцевать, медленно, обнажаясь по пояс. – Смотри! – закричала она. – Все смотрите! Я Вестела Дрожь, Гадающая Логроса! Смотрите, и я открою вам глаза!

* * *

Фарор Хенд протолкалась сквозь молчащий круг солдат, глаза не отрывались от простертой Ренс. Страх заставил ее запыхаться. Во всем этом не было ничего честного! Даже Ребл, отошедший на два шага от гадающих, молчаливо взывал к Галару Баресу, но тот тоже стоял без движения.

Но ведьма, танцевавшая вокруг Ренс, начала двигаться по спирали, и от нее исходила незримая сила, явно отталкивавшая Ребла и Бареса. Подойдя ближе, Фарор ощутила растущее давление, сопротивление каждому шагу. Через миг она застыла на месте, тяжко вздыхая. Танцующая словно бы тряслась в лихорадке, тело стало размытым, видимым сквозь мутное стекло.

Ренс вдруг закричала, и крику ответили металлические взвизги трех сотен хаст-мечей. Пошатнувшись, Фарор увидела: солдаты падают в строю, один за другим, другие чему-то сопротивляются – тут и она ощутила это, скользкое присутствие под доспехами, словно туда запустили змей. Она яростно шарила руками, но ничего не находила.

«Они под кожей!» Она упала на колени, отчаянно нашаривая пряжки и застежки.

* * *

Необъяснимая ярость наполнила Вареза, он сопротивлялся ошеломительному давлению из центра плац-парада. Непонятное волшебство сочилось сквозь доспехи, словно это была марля. Скребло кожу, проникало внутрь, лезло в мышцы и кости. Он ревел от гнева, но слышал лишь оглушительный гул жуткой мощи. Ощущал, как кровь становился водой в жилах, как нечто иное сквозит по нему, густое и вязкое. Казалось, оно сжигает ужас и гнев, шепчет тайны, кои можно лишь ощутить.

А Ренс билась на земле, мучения и боль ее были видны каждому. Он не мог остановиться, пробираясь туда. Гадающая схватилась за живот Ренс, будто посылая пальцы сквозь плоть, и была кровь на запястьях, чистая жидкость сочилась из локтей и застывала паутиной.

Ни одна женщина не пережила бы таких ран. Он понял, что ухватился за меч, но лезвие не хочет покидать ножны. Оно выло в ответ страданиям Ренс, но беспомощно, звонкий стон был полон разочарования.

Варез сражался за каждый шаг, он был уже в десятке шагов от танцующей ведьмы, хотя едва ее видел, она ускользала и руки, казалось, движутся отдельно от тела.

«Никто не должен умирать вот так…»

Вспышка заняла его рассудок, унеся все мысли. Среди хаоса он ощутил откровение, открытие ядовитого цветка. Поглядел в сердцевину и, не в силах отвернуться, сошел с ума от увиденного.

* * *

Дары гадающих по костям позволяли Листару пережить испытания ритуала. Стоя на коленях на краю площадки, он видел, как все падают. Оружие и доспехи замолкали, доведенные до немоты беспомощностью пред ликом чуждой магии. Видел, как сникают офицеры. Видел, как гадающая Хатарас подняла над Ренс что-то маленькое и кровавое, торопливо завернув в обрывок шкуры. Видел: Вестела прекратила танец, сбросила дрожь словно кожу, упав на колени и выблевав на мерзлую землю.

Листар встал на ноги и шатнулся. Пошел к ним, смотря на тело Ренс. Была же кровь – не ее нет. Она невредима, глаза зажмурены; подойдя ближе, он различил размеренные движения груди.

– Наказанный, – сказала Хатарас, голос был резким, глаза покраснели. – У нее была близняшка, умершая в утробе матери. Краткая жизнь, голодная и жаждущая, борющаяся и полная невезения. – Она повела рукой. – Но ее силу не могла украсть даже смерть.

Не вполне понимая, Листар коснулся Ренс. Осмотрел ее. – Будет жить?

– Другая желала сына. Нашла одного. Убила, чтобы был с ней. Ночь утопления, начало многих ночей. Смерть и кровь на руках. Кровь на самом волшебстве.

Вестела неуклюже подошла, утирая лицо. – Истерзанное море, – сказала она, – но я пила глубоко. Выпила досуха, оставив кости, камни и ракушки. Оставив то, что тонет в свете и воздухе. Оставив им дар праха.

Листар встал на колени у Ренс.

Хатарас подошла, положила ладонь ему на плечо и нагнулась. – Наказанный. Ты должен понять.

Он потряс головой: – Не понимаю.

– Нет души полностью одинокой. Так лишь кажется, когда ты остаешься последним на поле брани. Война идет в каждом из нас. Ее близняшка – скорченный, черный трупик в утробе – питалась каждой мыслью, лишенной возможности всплыть на поверхность сознания, снующей во сне, когда надежды становятся грезами, а грезы кошмарами. Пожирала разрозненные остатки мертворожденных идей, внезапных желаний, измен и зависти. Воображение может быть на редкость злым царством.

Вестела подхватила: – Я забрала у них всё. Не дала спрятаться. – Женщина помолчала, озираясь. – Превратила армию в ужасную вещь. Этих солдат. Они не станут сомневаться. Пойдут в огонь Матери, если прикажут. Будут биться со всеми, кто станет против. И будут умирать один за другим, как любые солдаты. Неотличимые и совсем иные. – Она потянула Хатарас, заставляя встать. – Любимая, нужно бежать. Вскоре они поднимутся в безмолвии. Заморгают, не глядя в очи друзей и соперников. Проклятое железо задрожит от их касания. Эти солдаты, подруга… они – извращение.

– Вот что вы нам дали? – возмутился Листар. – Не об этом вас просили! Мы хотели благословений!

Вестела оскалила зубы: – О, они благословлены, Наказанный. Но подумай: что случается с душой смертного, когда истина становится нежеланной? – Она посмотрела на Хатарас. – Какова будет участь ведьмы-сироты?

Хатарас пожала плечами. – Владевшая ею душа мертва, плоть сгнила, но шелуха осталась. Она, – указала гадающая на Ренс, – должна учиться касаться ее и находить остатки волшебной силы.

– Мерзкая магия.

– Да. Уродливая.

Листар остался подле Ренс. Оглянулся и увидел, что армия пала, словно каждый солдат был сражен на месте. «Наверное, так было, когда Хунн Раал отравил прежних».

Гадающие уже ушли с плаца. Отсутствие их касаний он ощутил, как саднящую боль в глубине души. «Так легко оказалось меня бросить. Нет, не понимаю путей Бегущих».

Взгляд уловил движение; он повернулся и увидел женщину, вышедшую из командного шатра. Она встала, чуть качаясь, озирая тысячи неподвижных солдат – позы не отличимы от смерти, оружие безмолвно. Единственный слышимый Листару звук был – пение ветра, тихо крадущего остатки дневного тепла.

«Бездна побери. Это должно быть, Торас Редоне».

Листар встал на ноги. Пошел к ней. Увидев его, она вздрогнула и отшатнулась. – Хватит призраков.

– Они живы, – отозвался Листар. – Все они. Все не таково, каким кажется.

Губы сложились в злую улыбку. – Как и я.

– К нам приходили гадающие по костям. Ритуал.

Она изучала его налитыми глазами, лицо было бледным и опустошенным. – И чего достиг их обряд, кроме падения моих солдат?

Он помедлил, прежде чем ответить: – Сир, простите. Сам не знаю.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. ДОСТОЙНЕЙШИЙ ИЗ МУЖЕЙ

ДВАДЦАТЬ ДВА

Море скрылось в туманах позади, внизу простерлась обширная равнина. Скиллен Дро накренил крылья, начав снижение. Приземление вышло более жестким, чем ждал К'рул; он вывалился из лап компаньона и покатился до края каменного кольца, едва видного в желтеющей траве.

– Впереди пылит поселение, – передал Скиллен Дро, складывая крылья. – Я не желаю привлекать проклятия и стрелы, к тому же устал лететь.

Застонав, К'рул сел. – Мы вернулись в родной мир, – сказал он, озираясь. – Мы в стране Джелеков. Полагаю, они тебя тоже не любят. Не припоминаю, ты их упоминал?

– Не в моей природе обижать других. Но старания делать благо влекут неожиданные последствия.

– А Джелеки?

Скиллен пошевелил острыми плечами. – Обидчивость – свойство незрелых умов.

– Пассивная агрессия, вот о чем ты говоришь, – пояснил К'рул, с трудом вставая на ноги. – Обида становится оружием, его носитель питается чувством фальшивого негодования. Но сомневаюсь, что это случай Джеларканов. – Он едва не потерял равновесие. – Ноги мои почти уснули, в черепе мало крови. Думаю, нужно поесть, хотя поможет и пешая прогулка. Что, там есть укрепления?

– Сборище, весьма возбужденное. К'рул, мы повстречали слишком много сородичей-Азатенаев. Эти встречи наводят уныние.

Они двинулись, приноровляясь к медленной походке К'рула. – Нас влечет к статусу богов, но без необходимого чувства ответственности. Вечные наши странствия – на деле ничто иное, как бегство от поклонников, так муж бежит от жены и детей.

– И между мужских ног висит возможность все начать сначала. С другой женщиной, в ином месте. К'рул, ты осмеиваешь мои добрые дела.

– Все дело в признании необходимости повзрослеть. То, чего большинство мужчин боятся. Морщинистое лицо и наглое дитя за ним. Дверь, захлопнутая пред любым уроком, торопливые шаги пропадающего в ночи.

– Целый народ может пасть в такой грех, – заметил Скиллен. – Безответственное бегство расценивают как прогресс.

– Да, иллюзия божественности есть у всех нас, смертных и бессмертных. Можем ли сказать с долей уверенности, что есть иной бог, выше всех нас, что мы для него как дети?

– Сироты, ибо ничья рука не сжимала наши руки, матери не вели нас. Мы будем махать руками, покинутые, заблудшие и невежественные.

Их заметили. Дюжина обратившихся Джеларканов следовала за ними по равнине, черные и мохнатые твари, явно готовые броситься в атаку.

– Смею сказать, – разглагольствовал К'рул, – мы стали бы увертываться от руки бога, даже рискуя своим бытием. Видишь, Скиллен Дро, дилемму своенравия?

– Вижу, что дети готовы обманывать себя, преображаясь во взрослых, обезьяньи подражая взрослым заботам, пока детская сущность ползает среди низменных эмоций, зависти и злобы, слепых нужд и отчаянных похотей, кои не ублажить без пролития крови и причинения боли. Дети восторгаются чужими мучениями, особенно причиняя их своими руками. Не следует ли таким как мы, К'рул, установить моральные стандарты?

– А как ведется среди твоих К'чайн Че'малле? Моральное руководство не связано ли с формой крылатого убийцы?

– Ну да. Иногда понятия о добре и зле лучше приносить в потоке гневного уничтожения.

– И дитя внутри тебя машет ручками.

– К'рул, вспомни наконец, как часто разговоры с тобою приводили в ярость.

– Я лишь поощряю смирение, качество, так недостающее Азатенаям. Ради этого. Скиллен Дро, я вскрыл вены и позволил могущественной крови литься в мир.

– Дитя поощряет других детей. Вижу впереди хаос.

К'рул хмыкнул. – Так всегда, старый друг.

Четыре огромных волка отделились от стаи и подошли ближе, опустив хвосты и уши.

– Нам не рады, – заметил Скиллен Дро, снова раскрывая крылья.

– Терпение, – ответил К'рул, поднимая бледные руки.

Волки застыли в нескольких шагах, вожак перетек, вставая на задние лапы и расплываясь. Волчья шерсть скаталась, став тяжелым плащом, расплывчатая звериная морда превратилась в женское лицо над голым телом. Она была тощей как хлыст, с впалым животом и крошечной грудью. Удивительно яркие синие глаза смотрели с овального лица с обрамлении черной гривы.

– Еще чужаки, – сказала она. – Осквернители священных мест.

– Просим прощения. Мы не видели пограничных знаков.

– Потому что не знаете, куда смотреть. Мы не складываем пирамидок, ибо грабители – Тисте их разрушают. Теперь мы освящаем землю мочой и кровью. Разбитыми костями. Убивая всех осквернителей.

К'рул вздохнул и оглянулся на Скиллена. – Кажется, нам все-таки придется лететь.

– Нет. Я же сказал, что утомился. Не хочу того, но придется убить этих тварей. Спроси женщину: что случилось в дальнем селении? Там Азатенай. Я ощущаю. Похоже, Джеларканы чествуют давнего покровителя.

– Лишь ты готов назвать скорбь чествованием. – К'рул поглядел на женщину. – Мы со спутником сожалеем о нарушении. Мы лишь ищем берега Витра. Но если на вашей стоянке гостит Фарандер Тараг, мы хотели бы приветствовать родича.

Женщина скривилась: – Фарандер Тараг разорвал связи с Азатенаями. Разделившись в бесконечности, они приняли вольность и соединились с нами в торжестве зверя. Они не станут приветствовать вас. Убирайтесь вон.