Текст книги "Полуночный Прилив (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Должен быть ответ их силам. Возвращается Странник и бросает семена на залитую кровью почву. И вот – восходит Оплот Азата.

Смертельное убежище тиранов. О, как легко их заманить! Так достигается равновесие. Но это мрачное равновесие, о да! Нет конца войнам, хотя число их уменьшается и, наконец, все их жестокие пути сходятся в один.

Ее голос – словно неуправляемое волшебство. Эти грубо слепленные заклинания вводили в транс, поглощали всех, кто внимал, открывая их умам неведомые перспективы. Пернатая Ведьма ушла от ужаса Начал, и в ее словах больше не было страха.

– Но нить времени – сама себе тюрьма. Мы скованы его движением. И потому вновь приходит Странник и возвышает Оплот Льда. Бдительные его служители странствуют сквозь миры, ведя войну против времени. Ходок, Охотница, Делатель, Носитель, Дитя и Семя. И на Троне Льда воссела Смерть, клобуком укрытая, инеем окруженная, и расшатывает она суетливые оковы смертной жизни. Это дар, но сколь холоден он!

Чтобы снова обрести равновесие, рожден Элайнт, и хаос дает ему форму, и форма эта – драконья. Правит Оплотом Королева, та, что должна быть убита каждым новым своим ребенком, убита снова и снова. И ее Консорт, любящий лишь самого себя. Затем Вассал, слуга и страж, обреченный на вечные неудачи. Рыцарь, истинный меч самого хаоса – не стой на пути его! И Врата, что есть Дыхание. Вайвел, отродье драконов, и Леди, Сестра, Кровопийца и Пролагающий Пути. Павшие Драконы.

Один Оплот остается…

Удинаас выдохнул вместе во всеми: – Пустой Оплот.

Пернатая Ведьма внезапно склонила набок голову. Ее лоб перерезали морщины. – Нечто кружит около Пустого Трона. Я не могу его видеть, но… оно кружит. Бледная рука, отделенная от тела… нет, это…

Она замолчала. Потом из ран на плечах брызнули красные струйки, и колдунья была поднята с земли.

Все видевшие это с воплями вскочили, протянули к ней руки, спеша на помощь.

Но слишком поздно. Невидимые когти впились еще крепче, невидимые крылья взмели клубы пыли. Нечто уносило Пернатую Ведьму в тени между балками потолка. Она завопила.

Удинаас – сердце тяжело бухало в его груди – протолкался между мечущимися рабами, взбежал на лестницу, ведущую на сеновал. Он торопливо карабкался по неровным, грубым доскам; ладони усеялись острыми щепками. Вопли Ведьмы заполнили весь сарай. Она дергалась в невидимых когтях. Но у ворона не бывает таких когтей…

Он вылез на сеновал, споткнулся о неровный настил, не сводя взора с Пернатой Ведьмы. И прыгнул с самого края. Вытянув руки, пролетел над толпой.

Его целью был кипящий над женщиной воздух – там скрывалась невидимая тварь. Он долетел до этого места и столкнулся с большим чешуйчатым телом. Кожаные крылья бешено замолотили его, когда Удинаас обхватил липкое, покрытое могучими мышцами туловище. Он услышал дикое шипение, и в левое плечо впились челюсти. Острые как иголки зубы проткнули кожу, вгрызлись в тело.

Удинаас крякнул.

«Вайвел, отродье Элайнтов…»

Левой рукой он сорвал с пояса кривое шило, служившее для латания сетей.

Тварь еще раз вцепилась в плечо. Брызнула кровь.

Он сжал потертую деревянную рукоятку, отвел крючковидное лезвие. Внутренний край был остро заточен – он служит для разрезания узлов. Сжав зубы, стараясь не замечать, как челюсти ящера снова и снова терзают его плечо, оставляя одни ошметки, он согнул руку, ударив туда, где ожидал найти ногу вайвела. Шило встретило сопротивление. Он повел внутренним лезвием по жилам.

Тварь закричала.

Отпустила Пернатую Ведьму.

Женщина плюхнулась в море поднятых рук.

В грудь Удинааса ударили когти. Пробили тело до костей.

Он снова взмахнул оружием, глубоко разрезав ногу. Нога отдернулась. Челюсти теперь ухватили его за шею. Шило выпало из ослабевшей руки. Во рту и носу оказалась кровь. Зрение затуманилось. Он услышал, как вайвел снова закричал, на этот раз от страха и боли. Горячее дыхание вырвалось из ноздрей твари, обжигая спину. Челюсти разжались.

Удинаас начал падать.

И больше ничего не чувствовал.

* * *

Когда все стали выходить, Ханнан Мосаг положил руку на плечо Тралла. – Стоять, – прошептал он. – И твоим братьям тоже.

Тралл смотрел, как его собратья – воины выходят, собираясь в небольшие группы. Они тревожились, и не один последний взгляд, брошенный на Короля – Ведуна и его К'риснан, выражал недовольство. Фир подошел ближе, Рулад за ним. Лицо старшего брата было непроницаемо – ничего странного – тогда как Рулад не мог стоять спокойно; он крутил головой туда и сюда, нервно сжав правой рукой рукоять меча. Еще дюжина ударов сердца – и они остались одни.

Ханнан Мосаг заговорил: – Погляди на меня, Тралл Сенгар. Надеюсь, что ты понял – я не намеревался критиковать твои поступки. В ответ на насмешку я тоже вонзил бы копье в того летерийца. Я использовал тебя, и за это должен извиниться…

– Нет нужды, повелитель, – ответил Тралл. – Я польщен, что вы сделали мой поступок точкой опоры, с помощью которой повернули настроение совета.

Король – Ведун дернул головой. – Точкой Опоры. – Он усмехнулся, но деланно. – Тогда больше не будем говорить об этом, Тралл Сенгар. – Владыка перевел взор на Рулада, и его голос отвердел: – Рулад Сенгар, не омытый кровью, ты здесь потому, что ты сын Томада… и мне нужны все его сыновья. Я жду, что ты станешь слушать, а не говорить.

Рулад кивнул, вдруг побледнев.

Ханнан Мосаг встал между двумя к'риснан ами – они лишь сейчас ослабили свое напряженное внимание – и свел троих сыновей рода Сенгар с помоста. – Я так понимаю, что Бинадас снова странствует. У него же нет якоря, а? Но это не стыдно. Вы должны будете пересказать брату все, что я расскажу вам сегодня ночью.

Они вошли в личные покои короля. Там не было ни жены, ни рабов. Ханнан Мосаг жил скромно, и компанию ему составлял лишь призрачный страж. Комната была небольшой и просто обставленной.

– Три месяца назад, – начал Король, смотря им в глаза, – моя душа странствовала во сне и узрела видение. Это была равнина льда и снега. За землями арапаев, к востоку и северу от Голодного озера. Но на равнине этой внезапно нечто поднялось к небу. Яростное рождение, требовательное и строгое присутствие. Ледяной шпиль. Или копье. Я не подходил к нему – но оно воздвиглось над снегами, сверкающее, ослепляющее пойманным светом солнца. А в самом его сердце ждет нечто темное. – Его глаза уставились в пустоту. Тралл содрогнулся, поняв, что король снова стоит в том холодном, всеми забытом месте. – Дар. Дар Эдур. Дар Королю – Ведуну. – И он замолк.

Воцарилось молчание.

Внезапно Ханнан Мосаг схватил Фира за плечо, уставился ему прямо в глаза. – Четверо сыновей Томада Сенгара пойдут в то место. Чтобы забрать дар. Можете пригласить еще двоих – в видении я заметил шесть пар следов, уходящих к ледяному шпилю.

– Зерадас и Мидик Буны, – сказал Фир.

Король кивнул: – Хороший выбор. Фир Сенгар, назначаю тебя вождем экспедиции. Ты – моя воля, и тебе будут подчиняться, как мне. Ни ты и никто из вашего отряда не должны касаться дара. Ваша плоть не должна войти с ним в контакт, понятно? Извлеките его изо льда, заверните в шкуры и доставьте сюда.

Фир кивнул: – Как прикажете, повелитель.

– Хорошо. – Он еще раз оглядел троих братьев. – Многие верят – возможно, и вы сами – что объединение шести племен под лидерством Хирота есть единственная моя цель. Сыны Томада, знайте: это было лишь начало.

Внезапно кто-то вошел в комнату, и его присутствие заставило братьев и короля повернуться к двери.

На пороге стоял к'риснан.

Ханнан Мосаг кивнул. – Рабам, – шепнул он, – выпала трудная ночь. Идемте со мной.

* * *

Темные духи собрались вокруг его души, ибо от него осталась только душа. Беззащитная и ранимая, без глаз видящая, без плоти чувствующая, как собираются смутные звероподобные твари, тянутся к ней, кружат, словно псы вокруг черепахи.

Они голодны, эти духи – тени. Но что-то их удерживает, какой-то глубоко укоренившийся запрет. Они подскакивали к нему и тыкались носами, но ничего больше.

Затем они неохотно отошли, когда нечто, некто, какое-то теплое присутствие оказалось возле Удинааса.

Пернатая Ведьма. Невредимая, во плоти. Ее лицо сияло, серые глаза озадаченно смотрели на мужчину. – Сын Долга, – сказала она и вздохнула. – Они говорят, ты сражался и освободил меня. Даже когда вайвел вгрызся в тебя. Ты ничего не пожалел ради этого… – Еще немного поглядев на него, она закончила так: – Твоя любовь жжет мне глаза, Удинаас. Что мне делать с этой истиной?

Он смог заговорить. – Ничего, Пернатая Ведьма. Я знаю, чему никогда не бывать. Но не хотел бы сбросить это бремя.

– Нет. Я вижу.

– Что случилось? Я умираю?

– Умирал. Уруфь, жена Томада Сенгара, пришла ответить на наши… тревоги. Она потянулась к Куральд Эмурланну и отогнала вайвела. Сейчас она старается исцелить нас обоих. Удинаас, мы лежим бок о бок на политой кровью земле. Без сознания. Она удивляется нашему нежеланию возвращаться.

– Нежеланию?

– Ей приходится бороться, чтобы исцелить наши раны. Я сопротивляюсь, за себя и за тебя.

– Почему?

– Потому что я смущена. Уруфь ничего не видит. Сила кажется ей чистой. Но она… запятнана.

– Не понимаю. Ты сказала, Куральд Эмурланн…

– Да. Но он потерял свою чистоту. Не знаю почему, и как, но он изменился. Он у всех Эдур изменился.

– Что же делать?

Она вздохнула: – Сейчас – вернуться. Сдаться ее настоянию. Поблагодарить за вмешательство, за исцеление порванной плоти. Но мы скажем немного в ответ на все ее вопросы. Все смешалось. Битва с неведомым демоном. Хаос. Ничего не рассказывай об этом разговоре, Удинаас. Понимаешь?

– Понимаю.

Она протянула руку, и он ощутил ее ладонь в своей. Он вдруг стал целым, и их соединила теплота. Он сейчас мог слышать стук ее сердца, участившийся в ответ на касание рук. И другое сердце, быстро приближающееся. Оно билось неровно. Это было не её сердце, и Удинаас почувствовал ужас.

* * *

Мать отступила. Ее сердито наморщенный лоб начинал разглаживаться.

– Они возвращаются.

Тралл уставился на лежащих рабов. Удинаас из его дома. Другая – одна из служанок Майен, прозванная Пернатой Ведьмой за дар предсказания. Кровь все еще окаймляла дыры в их одеждах, но сами раны закрылись. По груди Удинааса был разбрызган и другой вид крови, золотистой и все еще мерцающей.

– Нужно запретить эти гадания, – пробормотал Ханнан Мосаг. – Летерийская магия в сердцевине нашей страны – опасное попустительство.

– Но в этом есть ценность, Верховный Король, – возразила Уруфь. Тралл видел, что она все еще обеспокоена.

– И какая же, жена Томада?

– Сигнальная труба, Верховный Король, к которой нам следует прислушаться.

Ханнан Мосаг скривил губы: – На груди этого мужчины кровь вайвела. Он заразился?

– Возможно, – согласилась Уруфь. – Многое из происходящего в душах летерийцев сокрыто от моего искусства, Верховный Король.

– Слабость, пятнающая нас всех, Уруфь, – сказал король, оказав ей великую честь упоминанием истинного имени. – Этого следует держать под присмотром, – продолжал он, глядя на Удинааса. – Если в нем кровь вайвела, истина вскоре выяснится. Чей он?

Томад Сенгар прокашлялся: – Мой, Король – Ведун.

Ханнан Мосаг нахмурился. Тралл понял, что он думает о своем сне и о решении вплести в эту историю нить Сенгаров. В мире мало случайных совпадений. Король – Ведун заговорил суровым голосом: – А Пернатая Ведьма принадлежит Майен? Скажи мне, Уруфь, во время исцеления ты ощутила ее силу?

Мать Тралла покачала головой: – Не впечатляет. Или…

– Или что?

Уруфь пожала плечами: – Или она успешно ее скрыла. Но если это так, то она сильнее меня.

«Невозможно. Она летерийка, рабыня, да вдобавок еще девственница».

Ухмылка Ханнана Мосага разоблачила похожие мысли. – На нее напал вайвел, существо явно превосходящее ее способности к сопротивлению. Нет, дитя просто оцепенело. Она плохо обучена, невежественна, не понимает того, с чем имеет дело. Гляди, она едва приходит в себя.

Глаза Пернатой Ведьмы открылись, явив не разум, а одержимость животным ужасом.

Ханнан Мосаг вздохнул: – Пока что от нее не будет толку. Оставим ее на попечение Уруфи и прочих жен. – Он повернулся к Томаду Сенгару. – Когда вернется Бинадас…

Томад кивнул.

Тралл оглянулся на Фира. За ним стояли на коленях рабы, склонив головы в ожидании приказа. Они не поднимали голов с момента прихода Уруфи. Казалось, строгий взор Фира сосредоточен на ком-то, кого больше никто не видит.

«Когда вернется Бинадас… сыновья Томада отправятся в путь. В ледяные пустоши».

Удинаас жалко застонал.

Король – Ведун не обернулся. Он уже выходил из сарая, к'риснан ы по бокам, дух – хранитель на шаг позади. На пороге жуткий призрак помедлил и оглянулся – хотя никто не мог бы сказать, на кого упал взгляд его невидимых глаз.

Удинаас снова застонал. Тралл увидел, что он весь трясется.

Призрак исчез с порога.

Глава 2

Любовница на тропе

И Любящий вслед за нею

Идет по своим следам

Тропа их странствия вечно

Вьется нас посреди.

Сладостный вкус потери

Кормит горный поток

И плавится лед, устремляясь

К теплым как кровь морям

Стали тонкими сны.

Куда он ее ведет

Пропали и сами кости

Тропа, по которой шагают

Лишенная жизни плоть

Моря ничего не помнят.

Песнь о Древних Оплотах,

Рыбак Кел Тат

Взгляд назад. В тумане далеко внизу мерцал ближний затон уходящего далеко на запад Залива Косы. Бледное отражение неба маскировало черноту его бездонных глубин. Со всех остальных сторон возвышались рваные горы, покрытые снегом пики покрылись позолотой солнечного света. Хотя самого солнца Серен Педак не могла видеть – она стояла в нижней части котловины.

Свистевший вокруг нее ветер пахнул льдом, дыханием задержавшейся зимы, холодным увяданием. Поплотнее подоткнув полы шубы, Серен обернулась, оценивая продвижение поезда по нижней дороге.

Три скрипучих фургона на сплошных колесах. Вокруг копошатся полуголые люди из племени нерек, окружившие каждый фургон – одни тянут веревки, другие переставляют тормозные колодки, не давая неуклюжим фурам покатиться назад.

В каждом фургоне, помимо прочего товара, лежали тридцать железных слитков. Не знаменитая летерийская сталь, конечно же, ведь ее продажа за границу запрещена; но материал почти того же класса, отпущенный в угле и почти лишенный примесей. Каждый слиток длиной в руку Серен и вдвое толще.

Воздух был разреженным и холодным. Однако эти нереки работали полуобнаженными, и пар поднимался с потных спин. Если колодки вывернутся, ближайшие к фуре люди бросят под колеса собственные тела. За это Бурак Преграда платит им два дока в день. Серен Педак была аквитором Бурака, его пропуском в земли Эдур, одной из семерых, кому последний договор разрешал этим зарабатывать. Ни один купец не мог входить на территории Эдур без аквитора. Ставки Серен Педак и других шести проводников всегда высоки. Преграда дал много больше, и теперь она принадлежала купцу. Или, скорее, ему принадлежали ее услуги проводника и следопыта. Различие, в которое она не особенно вникала.

Уже шесть лет контракта. Осталось всего четыре.

«Может быть».

Она отвернулась, оглядела лежащий впереди проход. Осталось не более ста шагов восхождения от линии леса. Кривую дорогу окаймляли столетние дубы и ели, высотой по колено человеку. Мох и лишайники покрывали громадные валуны, вынесенные сюда древними ледяными реками. Виднелись островки снега, льнувшие к затененным местам. Ветер не колыхал ни скрюченных ветвей карликовых дубов, ни даже еловых лап.

Он может лишь выть, встречая такую неколебимую прочность.

Первый фургон заскрежетал, въезжая на ровную дорогу у нее за спиной. Нереки закричали по – своему, когда он быстро проехал мимо Серен Педек и остановился на нужном месте. Туземцы пошли назад, помогать своим товарищам на въезде.

Скрип двери – это Бурак Преграда выкарабкался из головного фургона. Он широко расставил ноги, словно стараясь обрести равновесие, поморщился, отвернулся от ледяного ветра, нахлобучил меховую шапку. Блеснул глазами, увидев Серен Педак.

– Клянусь, я выгравирую это видение прямо на костях своего черепа! Аквитор! Ожидающая сонм ведомых, конечно же. Умбра меховой шубы, стать, первобытная грация. Ах, как вы стоите! Что за обветренный, но благородный профиль, словно вырезанный на диких высотах. Эй! Нерек! Найди главного – мы разобьем лагерь здесь. Готовьте ужин. Снимите дрова с третьего фургона. Огонь разожгите в положенном месте. И будьте там!

Серен Педак положила мешок и прошла по дороге. Ветер быстро унес слова Бурака. Тридцать шагов – и она набрела на остатки первого капища, расширение тропы, где склоны горы были вертикально срублены, а осколки горной породы тщательно разровнены. На обеих боковых площадках выложены из камней контуры кораблей, каждый с вертикальными менгирами вместо носа и кормы. Камни в носовой части кораблей обтесаны в форме эдурского бога, Отца Тень; но ветра стерли все детали. То, что некогда находилось внутри кораблей, давно исчезло, хотя камни все еще хранили странные пятна.

Лишь плоские каменные стены ущелья сохранили нечто от древней силы. Гладкие, черные, они просвечивали, словно тонкий дымчатый обсидиан. И за ними мелькали какие-то очертания. Слово горы внутри полые, и каждый склон – подобие окна, открывающего тайный, вечный внутренний мир. Мир, не ведающий обо всем, что снаружи, за границами нерушимого камня; словно эти склоны слепы или равнодушны.

Мерцающий обсидиан сопротивлялся попыткам Серен разглядеть формы по ту сторону. Как и в дюжину прошлых ее посещений. Впрочем, сама эта тайна стала для нее неотразимым соблазном, притягивала ее снова и снова.

Осторожно обойдя корму каменного корабля, она приблизилась к восточному склону. Сняв меховую перчатку с правой руки, коснулась гладкой панели. Тепло, вытягивающее усталость из пальцев, забирающее ломоту из суставов. Это ее тайна – целительная сила, обнаруженная, когда она в первый раз коснулась скалы.

Жизнь в суровых землях похитила гибкость тела. Кости стали хрупкими, искривленными и постоянно ныли. Бесконечный жесткий камень под ногами – с каждым шагом по позвоночнику проходила стрела боли. Нереки, прежде чем склониться перед королем Летера, обитали в самых восточных ущельях. Они верили, что родились от женщины и змея, и что змей живет в их телах: гибкие обводы спинного хребта, позвонок на позвонке, поддерживающие голову, средоточие мозга. Но горы презирают этого змея, мечтают бросить его на землю, вернуть на брюхо, заставить ползать в трещинах и свиваться между камней. Так что в течение жизни змей вынужден склоняться, гнуться и извиваться.

Нереки хоронили своих мертвых под плоскими камнями.

Или делали это, пока королевский эдикт не повелел им принять веру Оплотов.

Теперь они кидают своих соплеменников там, где те умерли. Даже в самих хижинах. Это было годы назад… но Серен с болезненной ясностью помнила осмотр большого плато, где обитали нереки. Деревни потеряли свои границы, смешались в хаотическом, подавленном однообразии. Каждая третья или четвертая хижина была в руинах – жалкие склепы для умерших от старости, болезней, избытка спиртного, белого нектара и дурханга. Дети бродили без присмотра. За ними крались злобные, без меры расплодившиеся горные крысы.

Народ нерек уничтожен, и из этой ямы не выбраться. Их родина стала разросшимся кладбищем, а летерийские города сулили им лишь долги и растворение. Они не заслуживали сочувствия. Жизнь Летера сурова, но это правильная жизнь, путь цивилизации. Доказательства? Империя процветает, тогда как прочие племена слабеют, гниют в высокомерии и глупости.

Серен Педек стала недоступной для горного ветра. По жилам текло тепло камня. Закрыв глаза, она придала лоб к приветливой глади.

Кто бродит за ней? Это предки Эдур, как говорят хироты? Если так, ясно ли они видят саму Серен? Смутные формы, движущиеся туда и сюда, потерянные, как дети нереков в умирающих деревнях.

Она имела собственное мнение и держалась за него – хотя мысль была неприятной. «Это стражи тщеты. Проводники в абсурд. Отражения самих себя, пойманные в ловушку бессмысленного повторения. Вечная нечеткость. То, что мы видим, пытаясь разглядеть себя, свои жизни. Чувства, воспоминания и опыт, тучная земля, на которой растет наша мысль. Бледные цветы под опустевшим небом».

Если бы она смогла – утонула бы в каменной глади. Чтобы идти в вечности рядом с бесформенными силуэтами, видя, наверное, вовсе не погнутые деревья, мох, лишайник и случайных прохожих. Нет, она видела бы только ветер. Вечно воющий ветер.

Она услышала шаги намного раньше, чем он вышел в трепещущий круг света. Звуки шагов пробудили и нереков, лежавших вокруг костра неровным полукругом. Они быстро поднялись, откинув служившие одеялами рваные шкуры, и скучились перед пришельцем. Серен Педак не отрывала взора от костра – непокорных языков пламени на куче дров, которые щедро набросал опьяневший от смеси вина и белого нектара Бурак Преграда. Смотрела, сражаясь с морщинками в углах рта, с непрошенной и нежеланной иронической улыбкой, выразившей горькую радость от неизбежной встречи двух разбитых сердец.

Бурак вез с собой тайные инструкции, список, достаточно большой, чтобы заполнить целый лист. От других торговцев, перекупщиков и чиновников – там были, подозревала она, приказы от самого Королевского Семейства. Что бы в них не содержалось, эти инструкции убивали купца. Он всегда любил выпить, но раньше не смел подмешивать в вино белый нектар, этот чарующий разрушитель. Для путешествия требовалось новое топливо – оно подстегивало гаснущие огни души Бурака, и оно же должно было утопить его. Так же надежно, как могли бы это сделать глубокие воды Залива.

«Еще четыре года. Может быть».

Нереки обступили пришедшего. Десятки голосов слились в странное бормотание – словно верующие вымаливали милости у порядком смущенного божества. Хотя происходящее скрывала тьма, Серен Педак ясно видела все в воображении. Он пытался (лишь глаза выдавали смущение перед всеми этими объятиями и протянутыми руками) произнести ответ, который не звучал бы благословением. Он хотел бы сказать, что не является человеком, достойным подобного почитания. Он хотел бы сказать, что является скопищем мерзких грехов – как и все они. Что все мы потеряны в этом мире холодного сердца. Он хотел бы сказать… но нет, Халл Беддикт ничего не скажет. Во всяком случае, таких… ранящих слов.

Бурак Преграда дернул головой, слепо замигал. – Кто идет?

– Халл Беддикт, – ответила Серен.

Он облизал губы. – Старый Блюститель?

– Да. Но не советую его так звать. Он уже давно вернул Королевскую Трость.

– И предал летерийцев. Да. – Бурак засмеялся. – Бедный, горделивый глупец. Честь влечет бесчестие, не забавно ли? Вечно высматривает ледяные горы в море. Вечно топчется у соленой пасти прибоя. И все. – Он приложился к бутылке. Серен видела, как вздулся кадык.

– Бесчестие вызывает у вас жажду, Бурак?

Он опустил бутылку, взглянул на нее и слабо улыбнулся: – Печет, аквитор. Словно утопающий вбирает воздух.

– Только это оказывается не воздух, а вода.

Он дернул плечом: – Удивится на миг…

– И ему конец.

– Да. И в эти последние мгновения звезды задрожат в незримых течениях.

Халл Беддикт наконец смог отбиться от нереков и вступил в круг света. Высокий, почти как Эдур. Закутан в шкуру белого волка, и его длинные косы почти так же белы. Ветра и солнце состарили его лицо, приобретшее цвет дубленой кожи. Глаза были бледно – синими; казалось, что душа за ними ушла в совсем другое место. Серен Педак отлично знала, что это место – не его родной дом.

«Нет. Его душа так же потеряна, как и стоящие перед нами плоть и кости». – Согрейся, Халл, – сказала она.

Он изучал ее отсутствующим взглядом – очевидное противоречие, которое умел разрешать лишь он один.

Бурак засмеялся: – К чему? Тепло никогда не проберется сквозь эти шкуры. Голоден, Беддикт? Хочешь пить? Не думаю. Как насчет женщины? Могу одолжить тебе одну из полукровок – эти красотки сидят в моем фургоне. – Он шумно допил бутылку и резко ее опустил. – Хоть чего-то? Поглядите, да он едва сдерживает отвращение.

Не сводя взора со старого Блюстителя, Серен спросила: – Ты прошел через ущелье? Снег сошел?

Халл Беддикт оглянулся на поезд. Заговорил неловко, словно давно не пользовался словами: – Должен был.

– Куда же ты?

Он снова оглянулся. – С вами.

Серен подняла брови.

Бурак Преграда со смехом взмахнул бутылкой – в ней оставались едва несколько капель, с шипением упавших в костер. – О, чудный попутчик! По любому! Нереки будут в восторге. – Он порывисто вскочил, чуть не упав в костер, еще раз пошатнулся и заковылял в свой фургон.

Серн и Халл смотрели ему в спину. Серен заметила, что нереки вернулись на свои места у огня, но не легли спать, а чего-то ждали – глаза их сверкали в свете пламени. Все туземцы глядели на Блюстителя, который медленно подошел к костру, уселся и протянул морщинистые руки к огню.

Они могут быть мягче, чем кажутся, помнила Серен. Однако такие воспоминания лишь ворошат давно угасшие уголья. Она подбросила полено в жадное пламя и стала смотреть на летящие во тьму искры.

– Он хочет гостить у хиротов до Большой Встречи?

Она метнула на него взор и пожала плечами: – Похоже. Поэтому ты решил к нам присоединиться?

– Эта встреча будет не похожа на прежние, – ответил он. – Эдур больше не разделены. Король – Ведун правит без соперников.

– Да, все меняется.

– И вот Дисканар посылает Бурака Преграду.

Она фыркнула, толкнула ногой в костер выпавшее было полено. – Жалкий выбор. Сомневаюсь, что он протрезвеет настолько, чтобы шпионить.

– Семь торговых домов на двадцати восьми судах зашли в бухту Келеча, – сказал Халл, сжимая пальцы.

– Знаю.

– Делегация Дисканара заявит, что охота была незаконной. Осудит бойню. Использует все это, чтобы сказать – старый договор плох, нужно его обновить. Сделает великодушный жест – бросит к ногам Ханнана Мосага золото за убитых тюленей.

Она промолчала. Ведь он прав. Халл Беддикт хорошо знал ум Эзгары Дисканара – или, скорее, Королевского Семейства, что одно и то же. – За этим нечто большее, так?

– То есть?

– Понимаю. Ты не слышал, кто возглавит делегацию.

Он хмыкнул: – Горы промолчали на сей счет.

– Представляет королевские интересы Нифадас.

– Хорошо. Первый Евнух не дурак.

– Нифадас разделяет командование с принцем Квилласом Дисканаром.

Халл Беддикт медленно повернулся к ней. – Она поднялась высоко, вот как.

– Точно. За все эти годы, с тех пор как твои пути пересеклись с ее сыном… ну, Квиллас мало изменился… Королева держит его на коротком поводке, и Канцлер наготове, чтобы ублажать его причуды. Ходят слухи, что первый дольщик в прибылях семи торговых домов, что выступают против договора – ни кто иная, как сама Королева Джаналь.

– И Канцлер не смеет покинуть дворец, – сказал Халл Беддикт. Она услышала его смешок. – Так что послал Квилласа. Ошибка. Принцу недостает тонкости. Зная свои глупость и невежество, он видит их и в остальных, особенно когда они говорят то, чего он не понимает. Нельзя вести переговоры, если несешься на волне эмоций.

– Это не секрет, – ответила Серен. И замолкла, ожидая ответа.

Халл Беддикт сплюнул в огонь. – Им все равно. Королева спускает его с поводка. Позволит ему молотить как попало, чтобы нанести обиду Ханнану Мосагу. Простая наглость? Или они действительно хотят войны?

– Я не знаю.

– А Бурак – какие приказы он везет?

– Не знаю точно. Но он им не рад.

Повисло молчание.

Двенадцать лет назад король Эзгара Дисканар назначил излюбленного Преду своей Гвардии Халла Беддикта на должность Блюстителя Рубежей. Ему предстояло поехать на северную границу, а затем и за нее. Задача – изучать племена, что все еще живут в горах и горных лесах. Халл Беддикт был талантливым воином, но наивным человеком. То, что он принял за путешествие ради поисков знания и налаживания путей к мирному сосуществованию, на самом деле было прелюдией к войне. Подробные доклады о племенах нереков, фараэдов и Тартеналов тщательно анализировались приспешниками канцлера Трайбана Гнола. Из описаний Халла были извлечены сведения о слабостях врага. И вскоре эти сведения были цинично использованы в череде завоевательных операций.

Халл Беддикт, связавший себя узами родства с этими племенами, увидел, к чему привел его энтузиазм. Дары, что были совсем не дарами – за них требовали проценты, их меняли на земли. Гибельный лабиринт торговцев и купцов, соблазнявших туземцев ненужными услугами, распространявших опасные яды. На протест отвечали уничтожением. Разрушением их гордости, чести и самоуважения. В общем – война столь циническая, холодная и бессердечная в своей методичности, что ни одна честная душа не смогла бы ее вынести. Особенно душа, ответственная за многое. «За все это».

Но нереки до сего дня поклонялись Халлу Беддикту. Как и полдюжины обремененных долгами нищих, что остались от племени фараэдов. А разрозненные Тартеналы сидели, неуклюжие, пьяные и сломленные, в притонах южных городов. У каждого на левом плече до сих пор можно было разглядеть татуировки в виде трех полос – такая же украшала и плечо Беддикта.

Сейчас он сидел рядом, уставившись на умирающее пламя костра. Один из его стражников вернулся в столицу, неся с собой Королевскую Трость. Блюститель больше не был Блюстителем. Он не вернулся на юг. Он ушел в горы.

Впервые она его встретила восемь лет назад, невдалеке от Высокого Форта; он был не краше дикого животного, блуждающего в чащобе. И привела его назад. По крайней мере, частично. «Ох, это было не так возвышенно, как могло показаться. Было бы возвышенно, если бы я не воспользовалась им в таких низких целях».

Она поддалась своим самолюбивым нуждам, и в этом не было ничего достойного.

Серен гадали, простит ли он ее. Простит ли она себя.

– Бурак Преграда знает то, что я хочу узнать, – сказал Халл Беддикт.

– Возможно.

– Он скажет мне.

«Если по своей воле – не скажет». – Несмотря на все тайные приказы, он остается в этой игре мелким игроком. Глава торгового дома из Трейта, с некоторым опытом в делах с хиротами и арапаями. «И, как мне думается, у него есть право свободного прохода на земли Эдур».

– Ханнан Мосаг пошлет воинов к нашим судам, – сказал Халл Беддикт. – Торговые интересы королевы, кажется, будут ущемлены.

– Думаю, она предвидит потери.

Сидевший рядом больше не был наивным юнцом. Но он слишком долго оставался в стороне от хитроумных интриг и ужасающей ловкости рук, бывших для большинства летерийцев чем-то, заменяющим кровь. Она могла ощутить, как он пытается совладать со слоями сошедшихся здесь планов и намерений. – Я начинаю видеть ее тропу, – заявил он вскоре, и в голосе прозвучала такая отчаянная горечь, что она заморгала и отвернулась.