Текст книги "Полуночный Прилив (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Братья молчали. Глухое эхо слов Фира быстро смолкло вдали.

Затем Рулад заворчал: – Я не вижу знаков этого конечного схождения.

– Да, гибель далека. Дальше, чем мы можем вообразить. Но она придет.

– И при чем тут мы?

– Именно вторжение Тисте заставило Кашенов произвести свой ритуал. Отец Тень вызвал ненависть всех Старших Богов, всех властителей. Из-за кашенского ритуала вечная игра между Тьмой, Светом и Тенью однажды прекратится. И с ней – все существование. – Он оглядел братьев. – Я передал вам тайное знание, чтобы вы смогли лучше разобраться, что тут случилось, что было содеяно. И почему Ханнан Мосаг говорил о врагах далеко за границами смертных Летера.

Ум Тралл озарили первые проблески понимания. Он отвел взор от суровых, одержимых глаз Фира и поглядел вниз. На череп убитого дракона. – Они сразили его.

– Уничтожили физическое тело, да. И заключили душу в узилище.

– Скабандари Кровавый Глаз. – Рулад встряхнул головой, словно желая отвергнуть все, что увидел. – Этот череп не…

– Это он, – ответил Фир. – Они убили нашего бога.

– Кто? – спросил Тралл.

– Все они. Старшие Боги. И Элайнты. Боги отворили кровь своих вен. Драконы породили выводок неописуемого ужаса, чтобы отыскать и выследить Скабандари Кровавого Глаза. Отец Тень был сброшен вниз. Старший Бог по имени Килмандарос разбил его череп. Затем они соорудили для Кровавого Глаза темницу вечной боли, безмерного страдания до той поры, когда Бездна пожрет себя.

– Ханнан Мосаг жаждет отомстить за нашего бога.

Тралл нахмурился: – Старшие Боги ушли, Фир. Как и Элайнты. Ханнан Мосаг повелевает шестью племенами Эдур и куском разбитого садка.

– Четыреста двадцать тысяч Тисте Эдур, – продолжил Рулад. – И, за все годы исследований, мы не нашли родичей во фрагментах Куральд Эмурланна. Фир, Ханнан Мосаг одержим порчеными мыслями. Одно дело – бросать вызов гегемонии Летера, с помощью демонов или с помощью клинков. Другое – вести войну против всех богов этого мира!

Фир медленно кивнул. – Вы здесь, – сказал он, – и вы услышали все. Не для того, чтобы пасть на одно колено и восхвалять имя Короля – Ведуна. Братья, он ищет силу. Ему нужна сила, и его не заботит ее источник и ее оттенок.

– Это слова измены, – ответил Рулад, и Тралл уловил в голосе брата странный восторг.

– Разве? – спросил Фир. – Ханнан Мосаг избрал нас для тяжелого путешествия. Найти его дар. Доставить ему в руки. Дар от кого, братья?

– Мы не можем отказаться, – заявил Тралл. – Он просто выберет других. А нас изгонят или еще хуже.

– Конечно, мы не должны ему отказывать. Но мы и не должны странствовать вслепую.

– А как Бинадас? Что он знает об этом?

– Все, – ответил Руладу Фир. – Может быть, больше самой Уруфи.

Тралл снова уставился на волглый череп в середине ямы. – Почему ты уверен, что это Скабандари Кровавый Глаз?

– Потому что вдовы положили его сюда. Это знание передавалось среди женщин из поколения в поколение.

– А Ханнан Мосаг?

– Уруфь узнала, что он побывал на этом месте. Как он его нашел – остается тайной. Уруфь рассказала все мне и Бинадасу только от отчаяния. Король – Ведун играет с мрачными силами. Его мысли порчены? Сейчас это именно так.

Тралл не отрывал взора от черепа дракона. «Какая жестокая, тупая казнь – удар бронированным кулаком». – Лучше нам надеяться, – прошептал он, – что Старшие Боги действительно ушли.

Глава 4

Есть течения под каждым течением, и не поверхность воды держит вес.

Пословица Эдур

Нереки верили, что Тисте Эдур – дети демонов. В их крови пепел, как и на их коже. Погляди в глаза Эдур – и увидишь, как сереет мир, размывается лик солнца и бледнеет грубая кожа ночи.

Едва воин – хирот по имени Бинадас вошел в лагерь, нереки подняли вой. Упали на колени, ударяя себя кулаками в грудь и лицо.

Бурак Преграда прошел среди них, выкрикивая проклятия и приказы, но они казались глухими. Наконец купец со смехом повернулся к Серен Педак и Халлу Беддикту.

Халл нахмурился: – Это пройдет, Бурак.

– О, да неужели? Как и сам бренный мир? Как ветер смерти, и наши души взовьются на его струях, словно пыль? И останемся мы лежать на следах его, мертвые, бесчувственные – и наше нынешнее глупое кривляние потеряет всякий смысл? Ха! Будь так, я нанял бы фараэдов!

Серен Педак всматривалась в приближающегося Эдур. Охотник. Убийца. Возможно, еще один, склонный к долгому молчанию. Она могла вообразить, как этот Бинадас сидит у костерка с Халлом, где-то в запустении. За весь вечер, ночь и следующее утро он обменялся со старым солдатом едва десятком слов. Однако Серен подозревала, что так рождается искренняя, бездонная дружба. В мужчинах есть тайны, и это раздражает женщин. Почему молчание становится началом совместного пути. Почему горсть несвязных слов стягивает души неразрывным союзом. Игра сил, которые она могла ощутить, даже увидеть, оставаясь, однако, вне поля игры. Раздражение, недовольство, почти недоверие.

Слова сплетают сеть вокруг и внутри женщин. Язык жестов, выражений лица – все это сращивает ткани, которые, как знает любая хозяйка, можно разорвать, но лишь с большим усилием. Дружба женщин знает лишь одного врага, и этот враг – злоба.

Так что, чем больше слов, тем прочнее плетение.

Серен Педак провела большую часть жизни в мужских компаниях; сейчас, когда она изредка возвращалась в Летерас, знакомые женщины относились к ней с тревогой. Словно ее выбор сделал недоказуемой ее верность, породил поводы для подозрений. И сама она ощущала неловкость и недовольство в их обществе. Они ткали разными нитями, на разных станках, в разных ритмах. Она ощущала себя неуклюжей и грубой, пойманной в ловушку молчаливости.

Это всегда приводило к бегству из города, от прошлого. От женщин.

И все же в первый момент она отступила от двух мужчин с их почти равнодушными приветствиями друг другу, отступила почти шокированная – ее словно бы отбросила физическая сила. Они здесь, на одной с ней почве, у тех же скал и деревьев – и они далеко.

Слишком просто – сказать с презрительным фырканьем, что все мужики просты. Если бы она раньше не знала их, могла бы сказать, что они готовятся встать на четвереньки и обнюхать друг дружку под хвостами. Отмести все мысли о сложности ситуации, заменить их сонмом удобных обобщений. Но она знала этих двоих, этих давних друзей – и это прогоняло возможность абстрактных обобщений, неумолимо вызывая в женщине гнев. И странное, завистливое желание стать между ними.

«На скалистом берегу мужчина смотрит вниз и видит одну скалу, затем другую и третью. А женщина смотрит вниз и видит… скалы. Может быть, это большое упрощение. Мужчины – единственное число, женщины – множественное. Скорее, мы совмещаем и то, и другое, кусочек одного рода есть в другом.

Хотя признавать все это мы не любим».

Он был даже выше Халла – плечи на уровне глаз летерийца. Темные волосы заплетены в косички длиной с палец. Глаза цвета мокрого песка. Кожа – как влажный пепел. Молодое лицо, вытянутое, но с широким ртом.

Серен Педак знала имя Сенгар. Похоже, этот юноша – родич того вождя, с которым она трижды встречалась во время визитов летерийских делегаций к Тисте Эдур.

– Воин племени Хирот, – сказал Бурак Преграда, выкрикивая слова, чтобы превзойти ноющих нереков, – я приветствую тебя как гостя. Я…

– Я знаю твое имя, – прервал его Бинадас.

При звуках его голоса нереки прекратили причитать, и только ветер завывал над дорогой да капала талая вода с верхних уступов.

– Я привез для хиротов, – снова заговорил Бурак, – слитки железа…

– И он хочет исследовать толщину льда, – вмешался Халл Беддикт.

– Весна близко, – ответил Халлу Бинадас. – Лед покрылся трещинами. Произошел нелегальный забой клыкастых тюленей. Ханнан Мосаг должен будет ответить.

Серен Педак повернулась к торговцу, всмотрелась ему в лицо. Алкоголь, белый нектар и холодный ветер приблизили кровеносные сосуды прямо к поверхности кожи на носу и щеках. Глаза были красными и слезились. Он не выказал никакой реакции на слова Эдур.

– Достойно сожаления. Какое невезенье: среди моих братьев – купцов нашлись желающие нарушить договоры. Жажда золота. Прилив, перед которым никто не устоит.

– То же самое можно сказать о мести, – подчеркнул Бинадас.

Бурак кивнул. – Да, нужно платить долги.

– Золото и кровь – не одно и то же, – фыркнул Халл.

– Да ну? – бросил Бурак. – Воин Хирота, представляемые мной интересы всецело и полностью совпадают с договоренностями. Увы, Летер – многоглавый зверь. Полный контроль над хищническими элементами может быть достигнут в союзе между Тисте Эдур и теми летерийцами, что держатся буквы договоров, связавших два наших народа.

Бинадас отвернулся. – Приберегите слова для Короля – Ведуна. Я провожу вас в селение. Пусть все, что следует прояснить, будет прояснено.

Бурак Преграда дернул плечом и поплелся в свой фургон. – На ноги, нереки! Дорога пойдет в гору. Придется потрудиться!

Торговец влез в дверку в задней стороне фургона. Когда он скрылся из вида, нереки засуетились. Серен бросила взгляд на Халла и Бинадаса – они снова глядели друг на друга. Ветер донес их слова. – Я буду обличать ложь Бурака, – говорил Халл. – Он хочет поймать вас в капкан обещаний и уверений, ни одно из которых не стоит и дока.

Бинадас пожал плечами: – Мы видели, какие капканы вы расставили нерекам и Тартеналам. Любое слово – узел незримой сети. Мечи нереков оказались слишком тупыми против нее. А Тартеналы слишком медленно приходят в ярость. Фараэды привыкли смеяться над своими промахами. Мы не такие.

– Знаю, – отозвался Халл. – Друг, мой народ верит в столбики монет. Одна на другой, все выше и выше, к величественной высоте. Подъем означает прогресс, а прогресс – естественное стремление цивилизации. Прогресс, Бинадас, это мировоззрение, из которого вытекает понятие судьбы. Летерийцы верят в судьбу – свою собственную. Они обладают всеми возможными добродетелями и заслужили все, что захотят. Пустой трон – это такой трон, который всегда можно занять.

Бинадас засмеялся словам Халла, но невесело. Внезапно воин повернулся к Серен Педак. – Аквитор, прошу, присоединяйтесь к нам. Не искажают ли старые раны взгляд Халла на Летер?

– Судьба свела нас вместе, – ответила она, – а летерийцы носят шрамы с гордостью. Большинство, – добавила она, бросив взгляд на Халла.

– Одна из ваших добродетелей?

– Да, если можно так назвать. Мы имеем талант прикрывать жадность одеяниями свободы. Что до пороков прошлого, их мы предпочитаем игнорировать. Прогресс означает, что нужно смотреть только вперед, а все ошибки прошлого простить и забыть.

– Тогда прогресс не имеет конца. – Бинадас все еще улыбался.

– А вот наши фургоны катятся вниз с холма, Бинадас. Все быстрее и быстрее.

– Пока не уткнутся в стену.

– Скорее всего, мы ее проломим.

Улыбка угасла. Серен показалось, что во взоре Эдур блеснула грусть. Он отвернулся. – Мы живем в разных мирах.

– И я предпочел бы ваш, – сказал Беддикт.

Бинадас метнул на него удивленный взгляд. – Точно ли, друг?

Нечто в тоне хирота заставило подняться волоски на шее Серен.

Халл нахмурился. Значит, и он почуял в вопросе нечто странное.

Больше слов не прозвучало. Серен Педак позволила Халлу и Бинадасу идти впереди поезда, на расстоянии, обеспечивающем их уединение. Но все равно не казалось, что они жаждут завести разговор. Она смотрела им в спины – широкие шаги, одинаковое покачивание плеч. И размышляла.

Халл, совершенно очевидно, конченый человек. Он ищет способы сделать земли Эдур ареной личной мести. Он вовлек бы их в войну, если бы смог. Борьба влечет за собой лишь разрушение; попытка этого мужчины найти душевный покой на пепелище резни и кровопролития наполняла душу Серен острой жалостью. Тем не менее она не могла позволить чувствам ослепить себя перед опасностью, которую он представляет.

Серен Педак не питала любви к своему народу. Алчная жадность летерийцев, их неспособность представить себе любую перспективу, которая не влечет немедленной выгоды, приводили к кровавым стычкам с любым иноземным племенем. В один прекрасный день они столкнутся с равными себе. «Фургон разобьется о небывало крепкую стену».

Будут ли это Тисте Эдур? Такое казалось маловероятным. Да, они обладают замечательной магией, и летерийцы еще не встречались со столь яростными воинами. Но объединенные племена не насчитают и четверти миллиона бойцов. Тогда как в одной столице живет более ста тысяч, и в Летере еще шесть городов с подобным населением. Учитывая протектораты Драконова моря и востока, гегемония сможет собрать шестьсот тысяч солдат или больше. При каждом легионе будет маг, обученный лично Цедой Куру Каном. Тисте Эдур сокрушат. Уничтожат.

«А Халл Беддикт…»

Она с усилием прогнала мысли о нем. В конце концов, выбор делать ему. К тому же она подозревала, что он не станет слушать советов.

Серен Педак знала свою нерешительность, склонность к сомнениям. Станет ли она адвокатом мира любой ценой? Каковы будут награды за капитуляцию? Доступ Летера к ресурсам Эдур. И Чернолес…

«Конечно. Именно живого леса мы жаждем, источника кораблей, которые смогут сами себя исцелять, разрезать волны быстрее лучших наших галер, противостоять боевой магии. Вот сердце нашей игры».

Но король Дисканар не дурак. Не он взлелеял такие амбиции. Куру Кан проследил бы за этим. Нет, гамбит разыгран королевой. Нелепый самообман – думать, что летерийцы смогут управлять живым деревом. Что Тисте Эдур так легко сдадут свои секреты, тайные искусства управления волей Чернолеса, слияния его силы со своею собственной.

Забой тюленей был уловкой. Потеря доходов – часть более широкой схемы, инвестиция в расчете на политические дивиденды, которые, в свою очередь, сторицей возместят потерю денег. Лишь некто столь богатый, как королева или канцлер Трайбал Гнол, сможет пережить такие траты. Суда, команды Должников, которым обещано списание всех долгов по факту смерти. Жизни, отданные ради благополучия детей и внуков. В наборе экипажей трудностей явно не возникало. Деньги и кровь. Итак…

Она не могла подтвердить свои подозрения, но все сходилось, и все это было ей до горечи неприятно – как и купцу Бураку. Тисте Эдур не сдадут Чернолес. Не надо быть великим предсказателем – грядет война. «И Халл Беддикт делается ее главным проповедником. Невольный агент королевы. Не удивительно, что Бурак терпит его присутствие».

А ее роль? «Сопровождение науськанных безумцев. Не более того. Держись в сторонке, Серен Педак». Она – аквитор. Сделает то, для чего нанята. Доставит Бурака Преграду.

«Ничего не решится. Нами. Игра отложена до Большой Встречи».

И почему такая мысль ее не удовлетворяет?

Впереди, в двадцати шагах, лес проглатывал Халла Беддикта и Бинадаса Сенгара. Тьма и тени тянулись все ближе к ней, с каждым ее шагом.

* * *

Любой преступник, которому удастся переплыть канал с мешком доков на спине, получит свободу. Вес монеты зависит от тяжести прегрешения. Воровство, похищение, неуплата долгов, повреждение собственности и убийство карались пятью сотнями доков. Растрату, беспричинное буйство, публичное поругание имен Пустого Трона, Короля и Королевы требовалось очистить тремя сотнями доков. Самый малый вес – одна сотня – полагался за безделье, неуважение, появление на людях в голом виде.

Это для мужчин. Для женщин вес облегчался вдвое.

Если кто-то мог уплатить штраф, его имя вычеркивали из позорного списка. Канал – для тех, кто не смог уплатить.

Топляки были более чем общественным развлечением. Они были главным из событий, на которые в Летерасе каждый день делались ставки. Мало кому из преступников удавалось одолеть канал с таким весом; дистанция и число взмахов руками определяли размер ставок. Здесь гадали на Прорыв, Молочение, Бульканье и Камень.

К негодяям привязывали веревку, чтобы иметь возможность достать монеты и подтвердить утопление. Труп бросали обратно. «Виновен как грязь».

Брюс Беддикт нашел финеда Геруна Эберикта на Втором Ярусе. Тот смотрел на канал в окружении толпы привилегированных зрителей утреннего утопления. Через давку проталкивались букмекеры, принимая ставки и делая записи на глиняных табличках. Их голоса вздымались над возбужденным гулом собравшихся. Какая-то женщина взвизгнула и захохотала. Ей ответили мужские голоса.

– Финед.

К Брюсу повернулось спокойное, покрытое шрамами лицо, хорошо известное почти всем горожанам. Брови поднялись: – Поборник Короля. Вы как раз вовремя. Аблала Сани готов поплыть. Я поставил на ублюдка восемьсот доков.

Брюс Беддикт склонился над ограждением. Оглядел стражников и чиновников, толпившихся внизу. – Я слышал это имя, но не могу припомнить преступления. Вон тот Аблала? – Он ткнул пальцем в накрытого плащом и капюшоном человека, возвышавшегося над окружающими.

– Он. Полукровка – Тартенал. Поэтому к штрафному весу добавили две сотни доков.

– Что он натворил?

– Чего только не натворил. Три убийства, повреждение собственности, нападение, два похищения, проклятия, мошенничество, неспособность платить долги и хождение в голом виде. И все за один день.

– А, заварушка в квартале ростовщика Урума?

Преступник скинул капюшон. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки. Кожа исполосована шрамами от кнута. Бугры впечатляющих мышц.

– Вот это да.

– Сколько же он понесет?

– Сорок три сотни.

Брюс и сам разглядел огромный мешок, привязанный к широкой спине. – Благослови Странник, он и двух гребков не сделает.

– В этом все согласны, – ответил Герун. – Все ставят на Молочение, Бульканье или Камень. Ни ставки на Прорыв.

– А ваша?

– Семьдесят к одному.

Брюс нахмурился. Такие ставки означают лишь одно. – Вы верите, что он прорвется!

При этом выкрике все головы повернулись к ним, шум стал еще громче.

Герун оперся на парапет, протяжно вздохнул, не разжимая зубов, так что раздался неприятный свистящий звук. – Большинство полукровок берут от Тартеналов худшие черты, – тихо пробурчал он. И усмехнулся: – Но не Аблала Сани.

Гул голосов раздался на всех ярусах, донесся и с другой стороны. Стража вела преступника к старту. Аблала сгорбился, сражаясь с весом мешка. У края канала оттолкнул стражников и повернулся.

Сбросил повязку. И пустил тугую струю.

Где-то вскрикнула женщина.

– Это тело подберут внизу, у Водоворотов, – благоговейно прошептал какой-то купец. – Я слышал, хирурги могут…

– Не хочешь заплатить за него пик, Вершок? – вмешался его компаньон.

– Я не нуждаюсь, Хальбат. На свой посмотри! Я к слову…

– А десять тысяч баб просто мечтают…

Внезапное шиканье. Аблала Сани повернулся к каналу. Вошел в воду. По колено. По грудь. По плечи.

Еще миг – и голова скрылась под грязной, вонючей водой.

Ни бульканья, ни молочения руками. Все, кто ставил на Камень, смотрели воронами. Толпа забурлила, люди собрались у букмекеров.

– Брюс Беддикт, каково расстояние?

– Сто шагов.

– Да.

Они все склонялись над парапетом. Еще миг – Брюс метнул на финеда недоумевающий взгляд. Герун кивнул на поверхность канала. – Следи за веревкой, приятель.

Веревка внезапно задергалась. Брюс увидел – как и все остальные, судя по гулу голосов – что она все еще разматывалась. – Он идет по дну!

Брюс понял, что не может оторвать глаз от мотков веревки. Дюжина ударов сердца. Две дюжины. Полсотни. А веревка все змеится, уходя в воду.

Крики и вопли достигли оглушающей громкости. Голуби взлетали с ближайших крыш, впав в панику. Любители ставок дрались с букмекерами, выхватывали таблички. Кто-то упал с Третьего Яруса и, к несчастью, разминулся с каналом на два жалких шага. Его тело недвижимо простерлось на камнях; подбежали очевидцы.

– Вот и все, – вздохнул Герун Эберикт.

На той стороне из воды показалась фигура. Грязь стекала ручьями.

– Четыре легких, приятель.

«Восемьсот доков. Семьдесят к одному». – Финед, вы богач, который стал еще богаче.

– А Сани стал свободным. О, я только что видел вашего братца. Теола. На той стороне канала. Он был в одной рубашке.

* * *

– Не стой так близко – нет, поближе, Шенд, чтобы ты смогла меня слышать, но не слишком близко. Мы же не знакомы.

– Ты совсем разум потерял, – ответила та.

– Может быть. Но ты его видела?

– Кого?

– Преступника, конечно. Полукровку, который все разгромил у Урума. Этот вымогатель сам напросился…

– У Тартеналов четыре легких.

– И у этого тоже. Надеюсь, ты не ставила?

– Презираю игру.

– Смешно, подруга.

– Так что с ним?

– Наймите его.

– С удовольствием.

– И купите одежду.

– А зачем?

– Мы нанимаем его не за телесные достоинства… хотя и за них тоже. Вам нужен телохранитель.

– Пусть хранит мое тело днем и ночью.

– Точно, Шенд. И на сегодня беседа окончена.

– Нет, не окончена, Теол. В полночь, в мастерской. Приведи Багга.

– Но все идет как надо. Нет нужды…

– Будьте там.

* * *

Четыре года назад финед Герун Эберикт в одиночку сорвал попытку покушения на короля Дисканара. Возвращаясь во дворец очень поздно, он наткнулся на тела двух стражников, охранявших дверь личных покоев короля. Магическая атака заполнила их легкие песком, вызвав асфиксию. Тела были еще теплыми. Дверь стояла нараспашку.

Финед дворцовой стражи выхватил меч. Рванулся в спальню короля и обнаружил над телом спящего Эзгары Дисканара трех человек. Маг и двое убийц. Герун убил волшебника первым – ударил по шее, разрубив позвоночник. Затем отразил нападение ближайшего ассасина, вогнал кончик меча тому в грудь прямо под левую ключицу. Рана оказалась смертельной. Второй убийца ударил кинжалом в лицо Геруну. Возможно, он целил в глаз, но финед отдернул голову, и острие вошло в рот, прорезав обе губы, и остановилось между передними зубами. Выбив зубы, кинжал застрял. Герун рубанул мечом, отсекая протянутую руку ассасина, и добил его тремя бешеными взмахами.

Последний этап схватки созерцали изумленно распахнутые очи короля.

Через две недели финед Герун Эберикт, тихо посвистывая при каждом вздохе сквозь щель на месте передних зубов, опустился на колено перед троном Эзгары Дисканара и посреди толпы зрителей получил Королевскую Вольность. На весь остаток солдатской жизни он наделен иммунитетом против судебного преследования. Иначе говоря, ему позволяется делать что хочется, даже убивать любого человека, кроме членов Высочайшей Семьи.

Личность человека, стоявшего за убийцами, установить не удалось.

И с той поры Герун Эберикт выступил в личный поход. Одинокий и бдительный страж. Известно было, что он собственноручно убил тридцать одного горожанина, включая двух богатых, политически влиятельных и весьма уважаемых купцов. Ему приписывали еще дюжину таинственных убийств. Короче говоря, он стал одним из самых страшных жителей Летераса.

Кроме того, за это время он разбогател.

Все же он оставался членом Королевской Гвардии, несущим должностные обязанности. Брюс Беддикт подозревал, что решение послать Геруна с делегацией вызвало не только недовольство королевы и ее сына, но и всеобщее облегчение подданных. И еще он гадал, не раскаивается ли Эзгара в своем даре.

Двое дворцовых стражей бок о бок шли через Суланский мост, направляясь в Квартал Казначеев. Жаркий день, сверкающее солнце за редкой сеткой облаков. Они вошли в «Рильд», заведение, славное отличной кухней, а также алкогольным напитком, сделанным из меда, апельсиновых корок и семени клыкастого тюленя. Уселись во внутреннем дворике за личный столик Геруна.

Заказав обед, Герун Эберикт откинулся в кресле и с любопытством посмотрел на Брюса. – Сегодня мой гость – Королевский Поборник?

– Учитывая тему беседы, да, – сказал Брюс. – Мой брат Халл сопровождает Бурака Преграду. Считается, что Преграда останется гостем Тисте Эдур до самой Встречи. Я беспокоюсь о Халле.

– О чем именно?

– Ну, вы же давно его знаете.

– Знал. Признаю, достаточно хорошо. После моего повышения мы с ним надрались у Порула и, похоже, зачали дюжину ублюдков с заезжей труппой Танца Цветов из Трейта. В любом случае, та труппа через девять месяцев удвоилась…

– Ладно, ладно. Он уже другой человек.

– Неужели?

Принесли напитки – янтарное вино для Брюса и «Клыкастое молочко» для Эберикта.

– Знаете, я не уверен, – признался Брюс в ответ.

– Халл верит в одно, и это – преданность. Верит, что она единственный дар, достойный сохранения. Конечно, его жестоко использовали, и результатом явился список в голове вашего брата. В нем имена всех предавших его, мужчин и женщин. – Герун выпил смесь и приказал подать еще. – Единственное отличие между ним и мной: я МОГУ вычеркивать имена из СВОЕГО списка.

– А что, если, – спокойно сказал Брюс, – в списке Халла – сам король?

Глаза Геруна остекленели. – Как я только что сказал, лишь мне дозволено вычеркивать.

– Тогда зачем Халл привязался к Бураку Преграде?

– Бурак – не человек короля. Совсем наоборот. И это выяснится при нашей встрече.

По спине Брюса пробежал холодок.

– В любом случае, – продолжал Герун, – меня больше занимает другой ваш брат.

– Теол? Не говорите, что он в вашем списке!

Герун усмехнулся, обнажая прореху в верхнем ряде зубов. – А я сказал бы? Успокойтесь, его там нет. Пока. Но он что-то затевает.

– Трудно поверить. Теол уже давно прекратил делать хоть что-то.

– Так вы думаете.

– У меня нет причин подозревать иное. А у вас есть?

Прибыл второй бокал Геруна. – Вы знали, – сказал финед, помешав пальцем густой, вязкий напиток, – что Теол все еще имеет множество интересов в области собственности, откупов, торговых инвестиций и транспорта? Он поднял достаточно плотную завесу, чтобы быть уверенным – никто не знает о его скрытой активности.

– Похоже, недостаточно плотную.

Герун пожал плечами: – Во многих смыслах Теол получил Королевскую Вольность задолго до меня, причем без формального разрешения.

– Теол никогда никого не убивал…

Улыбка Геруна стала жесткой: – День краха Торговой Палаты, когда дюжина финансистов покончила с собой. Этот крах был инспирирован исключительно рукой Теола. Идеально, поистине ювелирно подгаданное время. У него свой список, хотя он не режет ножом по горлу; вместо этого сделал их торговыми партнерами и в один прекрасный день утопил…

– И сам пошел ко дну.

– Но не совершил самоубийство, не так ли? Вам это ни о чем не говорит? Мне – да.

– Только, что он беззаботен.

– Точно. Брюс, скажите мне, кто главный поклонник Теола?

– Вы?

– Нет. О, я очень впечатлен, клянусь Пяткой Странника. Настолько, чтобы крепко заподозрить, что он снова мутит воду. Нет. Кто-то другой.

Брюс поглядел в сторону, пытаясь решить, нравится ли ему собеседник. Достаточно, чтобы продолжать беседу. Хотя тема ему отвратительна.

Прибыл обед.

Герун Эберикт сосредоточил все внимание на серебряном блюде с жареным филеем и заказал третий бокал «Клыкастого молочка». Брюсу пришло в голову, что он никогда не видел женщин, пьющих такую смесь.

– С Теолом я давно не говорил, – произнес он некоторое время спустя, сосредоточенно отрывая кусок белого мяса. Обнажились ряд ребер и спинных позвонков.

– Вам не нравилась его деятельность?

Брюс скривился, замотал головой. – Нет, мне не нравится то, что он делал потом.

– То есть?

– Ничего.

– Нужно, чтобы вода устоялась. Тогда он осмотрится и разглядит, что осталось на дне.

– Вы подразумеваете чертов гений, финед.

– Да. У Теола есть то, чего недостает Халлу. Знаний недостаточно. Никогда. Важнее способность что-то сделать с этими знаниями. Сделать совершенно, точно рассчитав время. С разрушительными последствиями. Это есть у Теола. Халл не таков, храни его Странник.

Брюс встретился взглядом с бледными глазами Геруна. – Вы хотите намекнуть, что главный поклонник Теола – Халл?

– У Халла свои вдохновения. Вот почему он с Бураком Преградой.

– Вы готовитесь встать на его пути, на Большой Встрече?

– К тому времени может быть поздно, Брюс. Если допустить, что таков мой план.

– А он не таков?

– Еще не решил.

– Вы хотите войны?

Взор Геруна остался невыразителен. – Это течение поднимет самую глубокую грязь. Ослепит всех. Человек, имеющий цель, многое может натворить в мутной водичке. А потом муть осядет.

– И вот, – не скрывая горечи, подхватил Брюс, – изменился весь мир.

– Возможно.

– Война как средство…

– …достижения мира…

– …такого, какой порадует ваш взор.

Герун отодвинул блюдо и откинулся в кресле. – Что за жизнь без амбиций, приятель?

Брюс поднялся. Его порция, хаос мелких кусков, осталась на блюде. – Теол смог бы ответить лучше меня, финед.

Герун улыбнулся. – Сообщите Куру Кану и Нифадасу, что я осведомлен о сложностях предстоящей Большой Встречи. Сознаю и то, что меня решили на время выкинуть из города. Я, конечно, постараюсь компенсировать свое отсутствие после триумфального возвращения.

– Доведу ваши слова в точности, финед.

– Жаль, что вы потеряли аппетит. Мясо было превосходно. В следующий раз побеседуем о посторонних предметах. Я вас уважаю, я восхищаюсь вами, Поборник.

– Ах, так меня тоже нет в списке.

– Еще нет. Шутка, Брюс, – добавил он, видя выражение лица Поборника. – Да вы же меня на куски порубите. Как не восхищаться? Я так скажу: историю последнего десятилетия Летераса лучше всего понять, если пересказать истории трех братьев Беддикт. И они еще не окончены.

«Так кажется». – Спасибо, финед, за компанию и за приглашение.

Герун склонился, нависая над блюдом Поборника. – Пройдите задним ходом, если изволите, – сказал он, подавая блюдо. – На заднем дворе живет голодающий парень. Надо, чтобы он вернул серебро – жестко намекните ему об этом. Скажите, что вы были моим гостем.

– Хорошо, финед.

* * *

– Попробуйте эти.

Теол уставился на шерстяные штаны, принял их. – Скажи, Багг, есть ли хоть какой смысл в продолжении?

– Вы имеете в виду вязание брюк или мое скорбное существование?

– Ты нанял команду? – Теол задрал рубаху и стал натягивать штаны.

– Двадцать самых жалких мятежников, каких смог найти.

– Недовольны?

– Каждый, и я уверен – у них есть законные причины. К сожалению, большинство лишены права на торговлю.

– Большинство запретов политически обусловлено, Багг. Просто убедись, что все они компетентны. Все, что нам от них нужно – умение хранить тайну. А стремление нагадить гильдиям – лучшая мотивация.

– Я не убежден. Ведь нам уже поступили угрозы из гильдий.

– Личные визиты?

– Письма. Пока. Ваше колено будет в тепле.

– Тепле? На улице жарко, Багг. Или ревматические кости говорят обратное?

– Ну, у них есть штаны на каждый сезон.

– Вот как? Уверяй гильдии, что мы не хотим сбивать цены. Скорее наоборот. И платить наймитам большое жалование не будем. Никаких прибылей, пока…

– Кроме наших акций.

– Об этом молчи, Багг. Погляди на волоски на моем правом бедре. Они стоят дыбом.

– Им не нравится контраст.

– Что, гильдиям?

– Нет, вашим волосам. Гильдии просто хотели узнать, от какого Странника я выполз. И как смею регистрировать компанию.

– Об этом не тревожься, Багг. Как только они узнают, что ты обещаешь делать, подумают, что ты непременно проиграешь. И будут игнорировать. Пока у тебя дело не выгорит.