Текст книги "Полуночный Прилив (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Не через чары, которые каждую ночь выставляет Багг.

– Багг?

Теол шлепнул брата по плечу и повел к люку. – Он не всегда бесполезен. Мы оба отыскиваем скрытые таланты, и это упражнение приносит множество сюрпризов. Мне – точно.

– Не он ли бальзамировал родителей? Это имя…

– Это был Багг. Тогда я первый раз его встретил, и сразу заметил упущенные возможности. За входом можно следить лишь из одного тайного места. Обычно сюда нельзя приблизиться, не будучи замеченным. Тебе предстоит погоня, и в конце ты, похоже, провалишь дело. Тебе надо убить этого человека – он, очевидно, от Геруна. И не в поединке. Простая ликвидация, Брюс. Ты готов?

– Конечно. Но ты сказал, что все входы и выходы…

– Ах да, я забыл по тоннель.

Брюс задержался у лестницы. – У тебя есть тоннель.

– Надо же было чем-то занять Багга.

В пяти шагах от темной стены склада – единственного пункта возможной тайной слежки за домом брата – Брюс Беддикт остановился. Глаза уже привыкли к тьме, и он не видел в тени никого.

Но ощущал кровь. Металлический, густой запах.

Вытянув меч, он приблизился.

Человек не мог выжить от такой кровопотери. Камни мостовой залила темная жидкость, сочившаяся во все щели. Горло было перерезано размашистым ударом; прежде чем тащить тело, убийца подождал, пока не вытечет кровь. След пяток тянулся вдоль стены склада, исчезая за углом.

Финед поразмыслил. Увидел еще один отпечаток в сухой пыли. И переменил решение.

Отпечаток детской ноги. Мертвеца тащил ребенок.

В каждом городе есть своя тьма, люди, выползающие лишь ночами ради охоты и хищничества. Брюс знал, что это не его мир, и не желал вникать в его тайны. Эти часы принадлежат белому ворону, и да будет так.

Он пошел другим путем, направляясь к дворцу.

Казалось, что удивительный ум брата не заржавел. Его равнодушие – лишь уловка. Это делает Теола очень опасным. «Слава Страннику, что он на моей стороне…

Он на моей стороне, разве нет?»

* * *

Старый дворец, который вскоре ожидало полное опустошение в пользу Вечной Резиденции, громоздился на приземистом холме, расположенном всего в ста шагах от нестабильного русла реки. Участки высоких стен показывали, что между берегом и дворцом было огороженное пространство, позволявшее надежно скрывать своих обитателей от остального города.

Никто не мог предъявить права на эту территорию, ибо строения превосходили возрастом даже Первую Империю. Возможно первые строители почитали за этими стенами нечто священное; но само место, конечно же, не было свято для колонизаторов. А может быть, первые летерийцы обладали большими познаниями в мистериях, в давно потерянных тайнах. Но что-то заставило их отдать должное постройкам Джагутов и странному сооружению посреди их селения.

Истина раскрошилась у стен, и нельзя получить ответов, сидя в пыли разломанных камней и перебирая чешуйки древнего сланца. Это место давно не было закрыто, но посещать его не любили. Земля ничего не стоила – шесть столетий назад король запретил снос древних зданий и новое строительство. Любая просьба или судебный иск отклонялись немедленно – сутяг даже не вызывали на аудиенцию придворных чинов.

И к счастью. Опытные практики гадания по Оплотам знали значение этой приземистой квадратной башни и ее смятых земляных фундаментов. Как и ценность строений Джагутов, представляющих Оплот Льда. Многие полагали, что эта башня Азата является первой истинной структурой Азата в целом мире.

Новое положение сделало Шерк Элалле менее скептической особой. Окружающие полуразрушенные каменные стены башни земляные насыпи неодолимо тянули к себе мертвую воровку. Здесь обитала родня, хотя и не по духу. Нет, это была семья неупокоенных, неспособных или нежелающих сдаться забвению. Для этих закопанных под неровной глинистой почвой могилы стали тюрьмами. Азат не отпускает своих детей.

Она ясно ощущала, что под землей есть живые существа, и большинство из них сошло с ума за столетия, проведенные между цепких корней. Другие зловеще молчали и сохраняли неподвижность, словно дожидаясь конца вечности.

Воровка приблизилась к запретной территории за дворцом. Она уже видела башню Азата – ее верхний, третий этаж немного возвышался над закругленными стенами джагутских построек. Все строения давно, на разный фасон покосились: то ли подземные ручьи вымыли большие линзы песка под фундаментами, то ли глина просела под тяжким весом. Лианы хаотической паутиной оплели стены. Впрочем, те, что достигали Азата, гибли и свисали жухлыми плетями на желтую траву у подножия.

Ей не нужно было видеть кровавый след, чтобы идти по нему. Запах долго висел в тяжелом, душном воздухе ночи, невидимые струйки текли по легкому ветерку. Она шла по следу, пока не достигла низкого кривого вала, окружающего башню Азата.

Прямо под ним, у основания скрюченного дерева, сидела девочка по прозвищу Чашка. Девяти или десяти лет от роду… и навеки. Нагая, бледная, кожа испачкана, волосы слиплись от крови. Лежащее перед ней тело уже наполовину скрылось под землей, затянутое во тьму.

Кормит Азат? Или некоторых его прожорливых жильцов? Шерк не знала. И не хотела узнать. Земля глотала трупы, и это было полезно.

Чашка подняла голову, блеснув черными глазами. Их покрывала толстая пленка, в углах завелась плесень, которую необходимо стереть, иначе она может вызвать слепоту. Девочка медленно встала и пошла навстречу.

– Почему ты не можешь быть моей матерью?

– Я уже говорила, Чашка. Я никому не мать.

– Я шла за тобой сегодня.

– Ты всегда за мной ходишь.

– Как только ты покинула крышу, пришел другой человек, солдат. И за ним следили.

– И кого из этих двоих ты убила?

– Ну, того, кто следил, конечно же. Я хорошая девочка. Забочусь о тебе. Как ты обо мне…

– Я ни о ком не забочусь, Чашка. Ты была мертва задолго до того, как я стала топтать эту землю. Я привыкла приносить тебе трупы.

– Их всегда не хватает.

– Не люблю убивать. Только когда нет выбора. И я же не единственная твоя помощница.

– Единственная.

Шерк удивленно воззрилась на девочку: – Да ну?

– Да. И ты хотела услышать мою историю. Все другие бегут от меня, как теперь от тебя. Кроме того, на крыше. Он тоже не такой, как все?

– Чашка, я не знаю. Но сейчас на него работаю.

– Я рада. Взрослые должны работать. Это помогает занять ум. Пустой ум – плохо. Опасно. Он заполняется дурными вещами. Никому не хорошо.

Шерк склонила набок голову: – Кому не хорошо?

Чашка махнула грязной рукой в сторону изрытого двора. – Беспокойным. Всем им. Не знаю, почему так. Башня теперь все время потеет.

– Я принесу тебе соленой воды, – сказала Шерк. – Для глаз. Пора их промыть.

– Я очень хорошо вижу. Уже не только глазами. Кожей. Чувствами. И снами света.

– Что, что?

Чашка отвела окровавленные волосы ото лба. Открылось лицо сердечком. – Пятеро пытаются выйти наружу. Я их не люблю – почти никого из них не люблю, но особенно этих. Корни умирают. Не знаю, что делать. Они шепчут, что разорвут меня на кусочки. Скоро. Не хочу, чтобы меня рвали на кусочки. Что же делать?

Шерк промолчала. Потом: – Как именно ты чувствуешь Похороненных, дитя?

– Большинство со мной не говорят. Они сошли с ума. Остальные ненавидят, потому что я им не помогаю. Другие просят и жалуются. Говорят через корни.

– А есть такие, что ничего не просят?

– Некоторые вечно молчат.

– Поговори с ними. Найди кого – то нового для бесед, Чашка. Кого-то, кто сможет тебе помочь. Кого-то другого, способного стать тебе матерью… или отцом. Спроси их мнения или еще что. Если найдется такой, что не старается уговорить тебя, не пытается исказить твои желания и заставить себя освободить, такой, что не хранит верность остальным – расскажи мне о нем. Все, что узнаешь. И я помогу чем смогу – не как мать, а как советница.

– Хорошо.

– Отлично. Но я пришла сюда по другой причине. Хочу узнать, как ты убила шпиона.

– Перерезала горло. Это самое быстрое. И еще я люблю кровь.

– А почему любишь?

– Чтобы мазать волосы и лицо. Она пахнет жизнью. Разве нет? Люблю этот запах.

– Скольких ты убила?

– Много. Земля жаждет.

– Почему?

– Она умирает.

– Умирает? И что будет, если она умрет, Чашка?

– Все выйдут наружу.

– Ох.

– Лучше, когда они здесь.

– Чашка, отныне я буду говорить тебе, кого убивать. Не тревожься, таких будет много.

– Согласна. Очень мило с твоей стороны.

Среди сотен населяющих Азат тварей только одна была способна слышать разговор двух неупокоенных. Азат ослаблял хватку на этом пленнике, не от слабости, но по необходимости. Страж явно не готов. Правду говоря, она может никогда не вступить в должность. Первичный выбор был ошибочен – еще один признак тающей силы, наступления времени, желающего заявить права на самое старое строение королевства.

Азат действительно умирал. Отчаяние заставило его искать непроторенные пути. Был выбран один из узников. Уже шли приготовления, медленные, как рост корней сквозь камень, но столь же неумолимые. А времени осталось мало.

Спешка – вот тот беззвучный крик, что точил кровь из башни Азата. Пять родичей, плененных еще во времена К'чайн Че'малле, почти достигли поверхности.

Не к добру это было, ведь они – Тоблакаи.

Глава 5

…Удар, подобный грому

Туда, где дышит разум

Между глазами зверя

И кости раскололись

Душа, покинув тело

Уж корчилась в захвате

Неутоленной мести…

Последняя ночь Кровавого Глаза,

Неизвестный автор

(из сборника, составленного учеными Тисте Анди в Черном Коралле)

Смех тени был тихим, и звук его сулил безумие всем услышавшим. Удинаас выронил сеть из ослабевших пальцев и склонился на согретый солнцем камень. Покосился на яркое небо. Он был один на берегу; перед глазами расстилались невысокие волны реки. Один – не считая духа, который ныне досаждал ему в каждый миг пробуждения.

– Скованный магией и забытый. Блуждающий, вечное бегство от солнца, ведь всегда есть где спрятаться.

– Прекрати, – сказал Удинаас, смыкая веки.

– Почему бы? Я чую твою кровь, раб. Она холодеет. Некогда я видел мир льда. А потом был убит, да, потом. Даже у тьмы есть слабые места, и потому меня украли. Но я сохранил мечты.

– Ты вечно твердишь одно и то же. Иди за мечтами, призрак, и оставь меня.

– Я грежу, а ты ничего не понял, раб. Нравилось ли мне служить? Никогда. Никогда всегда и снова никогда. Я буду идти за тобой.

Удинаас открыл глаза и уставился на темную трещину между камнями. Голос исходил оттуда. Камень облепили мошки, но самого духа видно не было. – Почему?

– А почему всё? Меня манит то, что ты отбрасываешь, раб. Ты – обещание славного странствия. Тебе снятся сады, смертный? Знаю, снятся – я чую это. Полумертвые, заросшие, почему бы? Выхода нет. Так что мечты служат моему служению. Служат служению. Не был ли я Тисте Анди? Думаю, да. Убитый и брошенный в грязь, пока не пришел лед. Потом вырванный, много – много веков спустя, служить убийцам. Моим убийцам, вскоре потерявшим бдительность. Поговорить ли о предательстве, раб?

– Тебе будет приятно?

– Зови меня отныне Тлен. Попал я грезам в плен. Дай мне то, что ты отбрасываешь. Дай мне свою тень, и я стану твоим. Очами буду позади очей, которые никто не сможет видеть. Хотя они догадливы и сильны, но как им догадаться? Ты слабый раб. Ты вещь. Казаться пробуй вещью, раб, ползи как краб до самого измены мига. Сбросив иго…

– Я думал, Тисте Анди были жалкими и злыми. И пожалуйста, Тлен, не надо говорить в рифму.

– Прекращу, когда дашь свою тень.

– Другие духи видят тебя? У Ханнана Мосага…

– Этот болван? Я сокроюсь в твоей природной тени. Никто не отыщет. Смотри, никаких стихов. В те дни мы были смелыми, раб. Солдаты на войне, захватчики. Вымокнув в крови К'чайн Че'малле, мы шли за самым молодым из сыновей Матери Тьмы. И мы увидели.

– Что?

– Предательство. Кровавый Глаз предал нашего вождя. Вогнал ему кинжал в спину. Я сам пал от лезвия Тисте Эдур. Неожиданно. Внезапная резня. Не было шансов. Никаких шансов.

Удинаас потер лицо руками, поглядел на шипящие волны залива, сражавшиеся с течением реки. – Эдур толкуют все наоборот, Тлен.

– Тогда почему я мертв, а они живы? Если мы тогда сидели в засаде?

– Я откуда знаю? Если ты желаешь таиться в моей тени, Тлен, ты должен научиться молчанию. Пока я не заговорю с тобой. Молчание и бдительность, ничего более.

– Во-первых, раб, ты мне кое-что должен отдать.

Удинаас вздохнул. Большинство высокородных Эдур были на погребении убитого рыбака, и с ними полдюжины гостей из племени Бенеда (личность павшего наконец была установлена). В здании, у которого он сидел, оставались несколько воинов. Теневые духи в такие моменты становились дерзкими и ползали по земле между домами и вдоль палисада.

Он часто удивлялся этому. Но теперь он узнал ответ… если Тлен не соврал. Эти духи – древняя родня смертных Эдур. Они Тисте Анди, связанные души убитых. А ему отчаянно нужны союзники… – Ладно. Что от меня требуется, Тлен?

– Прежде чем море пришло в это место, раб, залив Хасен был озером. К югу и западу простиралась земля до самой западной оконечности Косы. Обширная равнина, на которой были зарезаны последние из моего народа. Пройди по линии прибоя, раб. К югу. Там есть нечто мое – ты должен отыскать.

Удинаас встал и отряхнул песок с мятых шерстяных штанов. Огляделся. Вдалеке три рабыни из цитадели Короля – Ведуна стирали одежды. В море виднелся одинокий рыбак, довольно далеко. – Далеко мне идти?

– Это близко.

– Если меня заметят слишком далеко от Дома, я буду убит.

– Недалеко, раб…

– Меня звать Удинаас. Так и обращайся.

– Ты претендуешь на гордость?

– Я не простой раб, Тлен. Ты сам знаешь.

– Но ты должен себя вести как простой раб. Я зову тебя так, чтобы напоминать. Провались твой обман, и тебя ждет невыносимая боль. Они будут искать все, что ты пытался скрыть…

– Хватит. – Он пошел вдоль линии прибоя. Солнце светило сзади, отбрасывая длинную, чудовищную тень.

Волны сложили у берега вал песка и камней, на котором лежали рваные водоросли и всяческие обломки. За валом была борозда, полная мокрой гальки. – Что я ищу?

– Среди камней. Дальше. Там. Два шага. Да. Вот.

Удинаас вгляделся в грунт. – Ничего не вижу.

– Копай. Нет, слева – сдвинь тот камень. И тот. Глубже. Вот. Тяни.

Бесформенный кусок оказался необычно тяжелым. Длиной в палец, суженный к одному краю. Металл, покрытый толстым слоем извести. – И что это?

– Наконечник стрелы, раб. Сотни тысячелетий он полз по берегу. Прохождение веков измеряется случайностью. Глубокие борозды приливов и отливов, следы яростных бурь. Так движется сам мир…

– Сотни тысяч лет? Ничего не могло остаться…

– Да, простое лезвие без магических чар могло исчезнуть. А наконечник остался, раб, потому что он не сдается. Скалывай все, что на нем наросло. Восстанови его.

– Зачем?

– Есть причины, раб.

Ничего приятного в этом не было. Удинаас выпрямился и спрятал обломок в карман на поясе. И вернулся к сетям. – Я не стану орудием твоей мести, – пробормотал он.

В хрусте гальки под ногами ему слышался смех Тлена.

* * *

Над прибрежными землями висел дым, словно тучи сели слишком низко и порвали подбрюшья о вершины деревьев.

– Похороны, – сказал Бинадас.

Серен Педак кивнула. Грозовых туч в последнее время не было, а лес сейчас слишком влажен, чтобы гореть. Обычаи Тисте Эдур включали постройку кургана, на который клали бревна, формируя погребальный костер. Сильный жар обжигал покрытое монетами тело до консистенции глины, докрасна раскалял камни могилы. Между языками пламени плясали теневые духи, взвивались с дымом к небу и оставались вокруг погребения после ухода плакальщиков.

Выпрямившись, она протерла лезвие кинжала пальцами и вложила его в ножны.

Настроение присутствующих было неважным. Бурак Преграда не показывался из фургона уже два дня, как и три его нерекские наложницы. Однако поезду наконец удалось спуститься, и впереди лежал широкий, почти ровный тракт к селу Ханнана Мосага.

Бинадас стоял, нетерпеливо ожидая, когда все фургоны въедут на ровное пространство. Она понимала его: ведь кто-то умер в родном селении! От Халла Беддикта не исходило ничего. Он ушел глубоко в себя, словно отыскивая резервы силы перед предстоящими встречами. А может быть, старался вернуть утраченную решимость. Казалось, она утратила свою способность видеть его насквозь. Сама эта постоянная и привычная боль могла стать лишь маской.

– Бинадас, – сказала Серен, – нерекам нужен отдых. Дорога впереди прямая, и тебе не надо оставаться с нами. Иди к своему народу.

Воин подозрительно прищурил глаза. Она замолчала. Пусть думает что думает, неважно, ведь ее порыв был подлинным.

– Она правильно сказала, – отозвался Халл. – Мы не должны тебе мешать, Бинадас.

– Хорошо. Я сообщу Ханнану Мосагу о предстоящем визите.

Тисте Эдур отправился к селу. Несколько мгновений – и его скрыли деревья.

– Видела?

– Я вижу лишь конфликт желаний и обязательств, – ответила Серен и отвернулась.

– Вопрос – что выберешь ты.

Она устало пожала плечами: – О, Халл, это вопрос ко всем нам.

Он подошел ближе. – Но так и должно быть, аквитор.

Удивившись, она отыскала его взор и поразилась неожиданно вспыхнувшей в нем искре. – И как мне нужно ответить? Мы все как солдаты – прячемся за нами же выкопанными валами и рвами. Ты будешь делать то, что считаешь нужным, Халл.

– А ты, Серен Педак? Каков твой курс?

«Всегда один и тот же». – Тисте Эдур не твои игрушки. Они могут выслушать, но не склониться к твоим просьбам.

Он отвернулся. – У меня нет надежд, Серен, только страхи. Пора продолжить путь.

Аквитор оглянулась на нереков. Они сидели или лежали около колес. Со спин поднимался пар. Выглядели они подавленными, но странно равнодушными к судьбе недавно умершего товарища, чья неглубокая могила осталась позади, в мутной грязи, среди корней и камней. Сколько пренебрежения нужно выказать людям, чтобы они сами начали пренебрегать собой? Падение начинается с одного неверного шага, а дальше – нарастающая скорость, вниз по склону, к гибели.

Летерийцы верили в хладнокровные истины. Толчок порождает лавину, и никто не наделен привилегией отойти в сторону. Грань между жизнью и смертью определяется умением находить себе место в потоке всепоглощающего прогресса. Никто не заслуживает сочувствия. И, соответственно, не ждет его от окружающих.

«Мы живем во времена враждебности. Но время всегда враждебно нам».

Снова пошел дождь.

Далеко на юге, за горами, которые они только что перешли, падение Эдур стало предметом тщательного планирования. Она подозревала, что жизнь Халла Беддикта уже принесена в жертву. Там не могли смириться с риском, который он несет, с угрозой измены. Он же сам болтает о ней. Что за ирония – их желания совпали. Все ищут войны. Различие лишь в образе будущего победителя.

У Халла недостанет практической сметки, чтобы провести такую игру и выжить. Она начинала гадать, стоит ли пытаться защищать его…

Крик от фургона Бурака. Нереки устало поднимались. Серен подоткнула плащ, осмотрела лежащую впереди дорогу. Ощутила, что Халл подошел к ней, но не повернула головы.

– В каком храме ты училась?

Она фыркнула. – Храм Турлас, Сокрытые Сестры Пустого Трона.

– Напротив Малого канала. Помню его. Какой ученицей ты была, Серен?

Украдкой глянув в его сторону, она сказала: – Старательной. Даже чрезмерно. Жадной до знаний.

Есть ведомости, в которых отмечают необычных воспитанников. Ты мог бы найти меня в них, и не раз. Например, я держала рекорд по числу наказаний в год. Двести семьдесят одно. Мне была более знакома Темная Комната, чем собственная келья. Меня также обвиняли в соблазнении странствующего жреца. Не спрашивай – да, я была в этом виновна. Но жрец поклялся в противоположном, чтобы защитить меня. Его отлучили. Позже я слышала, что он лишил себя жизни. Но свою невинность я потеряла задолго до этого случая.

Он повернулся к ней лицом. Нереки тронули с места первый фургон. Серен нехотя взглянула Халлу в глаза, выдавила сухую улыбку. – Я шокировала тебя, Беддикт?

– Подо мною треснул лед.

Вспышка гнева… но она осознала, что в его признании кроется насмешка над самим собой. – Мы рождены не невинными, а лишь не знающими меры.

– Полагаю, нас и не удастся измерить.

– По крайней мере в ближайшие годы. Пока внешнее не вторгнется во внутреннее, начав жестокую войну. Мы не рождены для сочувствия – широко открытые глаза и вместе с тем сладкие манеры.

– И ты слишком рано осознала свою войну.

Серен пожала плечами: – Моим врагом был не авторитет, хотя иногда так казалось. Им было само детство. Снисходительность взрослых, стремление все простить. Меня это бесило…

– Потому что это несправедливо.

– Детское чувство справедливости всегда самолюбиво. Я гневалась, но не могла одурачить саму себя. Но к чему все это?

– Вопросы, которые я забыл задать… тогда. Думаю, в те дни я сам был большим ребенком. Весь внутри.

Она промолчала, лишь подняла брови.

Халл все же понял: – Ты, может, и права. В некоторых вещах. Но не в делах, касающихся Эдур.

Мимо протащился второй фургон. Серен не сводила глаз с мужчины. – Почему ты так уверен? Я вижу, что тебя толкают собственные побуждения. Тисте – меч, но он в руке человека по имени Халл. Где же тут сострадание?

– Ты ошибаешься. Я хочу быть МЕЧОМ.

Ее кости словно мгновенно промерзли. – Как это?

Но он покачал головой: – Я не могу тебе верить, Серен. Как и всем, тебе придется подождать. Еще одно. Не стой на моем пути. Пожалуйста.

«Не могу тебе верить». Слова, ударяющие как нож. Но ведь суть доверия – взаимность, не так ли?

Третий фургон встал рядом с ними. Занавеска на дверце откинулась, явив мертвенно – бледную физиономию Бурака. – И это проводник? Кто указует путь? Нам суждено заблудиться? Не говорите, что вы снова влюбились друг в дружку! Серен, вы выглядите взятой в плен. Таково проклятие любви. О, мое сердце рыдает о вашей участи!

– Хватит, Бурак, – ответила Серен. Стерла капли с лица, двинулась, обходя Халла. Нереки расступились, давая ей пройти к началу поезда.

Лесная дорога была окружена стволами Черного дерева, посаженными, чтобы указать права Эдур на эти земли. Грубая черная кора, покрытая ужасными рисунками и причудливыми письменами, темные духи, кишащие в каждой трещине и впадине. Эти духи стали видимыми, чтобы сопровождать Серен и ее спутников.

Казалось, их больше, чем обычно. Они беспокойно сновали между великанами – деревьями. Десятки, сотни привидений толпились на каждой стороне дороги. Серен замедлила шаг. Сзади она слышала бормотание нереков. Фургоны поехали тише и со скрипом встали.

Халл встал рядом. – Они подняли армию, – прошептал он.

В голосе звучало мрачное удовлетворение.

– Действительно ли это предки Эдур?

Горящий взор уперся в ее глаза: – Конечно. Кем же им еще быть?

Аквитор вздрогнула. – Прикажи нерекам идти. Тебя они послушаются. Осталось два дня, и… – Тут она замолчала.

На пути появилась фигура. Высокая как Эдур, кожа цвета отбеленного льна, лицо покрыто темными полосками, словно измазано окровавленными пальцами. В глубинах мертвых орбит светились красные как угли глаза. С гнилых доспехов свисали клочья мха. У бедер пустые ножны.

Духи столпились у ног привидения, словно поклонялись ему.

Щелкнула дверца фургона, появился кутавшийся в шубу Бурак. Полы волочились по грязной земле. – Курган и Корень! – прошипел он. – Плитки не солгали!

Серен сделала шаг вперед. Халл схватил ее за руку. – Не…

– Ты встал здесь навечно? – бросила она, сбрасывая руку. Несмотря на смелые слова, сердце ее охватил ужас. Духи присутствовали в детских сказках и легендах, в темных слухах, иногда проносившихся по столице. Она не очень верила в привидения, хотя идея засела глубоко. Шепот истории, сказы о вестнике, о молчаливом предупреждении. Сейчас символ стал реальностью.

Все же она ожидала увидеть нечто более… эфемерное. Смутный абрис, лицо из бледных намеков, пятно, лишенное определенных черт. Один миг в полутьме, и вот, призрак исчезает в воздушных токах.

Но представшее им зачарованное создание было вполне различимым. Почти физическое присутствие. Высокий рост, изъеденная кожа вытянутого, бесцветного лица, покрытые пленками глаза, видящие ее и светящиеся пробужденным разумом.

«Он словно сейчас выкарабкался из одного из лесных курганов. Но это не… Тисте Эдур».

– Дракон, – сказало привидение на эдурском языке, – однажды прополз этим путем. Тогда не было леса. Только запустение. Кровь на пустой земле. Смертная, этот путь ПРОЛОЖИЛ дракон. Ты чуешь? Под тобой рассеянная память, оттолкнувшая корни, склонившая деревья по сторонам. Дракон. – Призрак повернулся, поглядел на дорогу за спиной. – Эдур. Он бежал, невидимый, забытый. Родич того, кто предал меня. Но… невиновный. – Он снова глядел на нее. – А ты, смертная, вовсе не невинна. Ведь так?

Серен в замешательстве промолчала.

Заговорил Халл Беддикт. – В чем ты обвиняешь ее, дух?

– Тысяча обвинений. Тысячи тысяч злодейств. Твоих. Ее. Вашего рода. Боги – ничто. Демоны – что дети. Любой Властитель – бормочущий придурок в сравнении с вами. Интересно, всегда ли бывает так? Порок тайно размножается в лепестках цветка, когда приходит пора цветения. Тайные семена упадка под бутонами величия. Все мы ничто перед вами.

– Чего ты хочешь? – вопросил Халл.

Духи разлетелись под сень деревьев. Однако новая волна начала пресмыкаться у порванных сапог привидения. На дороге кишели мыши. Лодыжки Серен исчезли под бурой массой, приливом бездумного бегства. «Сонм маленьких личностей, захваченных непостижимым и непреодолимым порывом. Отсюда – туда».

В них было что-то пугающее, даже ужасающее. Тысячи, десятки тысяч – весь видимый тракт был покрыт мышами.

– Земля разверзлась, – продолжал дух. – Ни одно дерево не устояло. Везде трупы. И мелкие твари, пирующие на них. Легион самого Худа. Гнойный прилив смерти, смертный, покрытый мехом. Вздымающийся. Казалось, так просто… – Неупокоенный словно одернул себя. – От вас я ничего не хочу. Все странствия в самом начале. Вы думали, дорога под вашими ногами еще не ведала стука сапог?

– Мы не так слепы, как ты вообразил, – сказала Серен, сражаясь с желанием сбить мышей, вцепившихся в ноги, боясь впасть в истерику. – Если ты не хочешь или не можешь освободить путь, нам придется…

Привидение склонило голову. – Вы уничтожите бесчисленное множество жизней? Хотя и мелких. Во имя чего? Удобства?

– Твоим тварям не видно конца.

– Моим? Они не мои, смертная. Они принадлежат моему времени. Эпохе их господства над этой землей. Сонм тиранов, правивших прахом и пеплом, что оставили мы. В моем духе им мнится обещание.

– А мы, – пробурчал Халл, – должны увидеть тот же знак?

Призрак начал исчезать, как бы выцветая в воздухе. – Если хотите, – пришел плохо различимый ответ. – Может быть, они видели не мой дух, а ваши?

И привидение растаяло.

Мыши бросились в лес по обе стороны дороги, словно ослепнув, смешавшись, потеряв ту силу, что сплачивала их. Они закапывались в перегной, в тень гнилых стволов и опавших листьев. Еще миг – и их не стало.

Серен повернулась к Бураку Преграде. – Что вы имели в иду, говоря «Плитки не лгали»? Курган и Корень, это плитки Оплота Азат. Вы видели разброс, прежде чем отправиться в путь. В Трейте. Станете отрицать?

Он не посмел встретить ее взгляд. Лицо стало еще бледнее: – Аквитор, Оплоты пробудились. Все.

– Кто же он? – спросил Халл.

– Не знаю. – Бурак состроил гримасу и отвернулся. – Какое мне дело? Грязь шевелится, и сокрытое в ней появляется. Вот и все. Седьмое Завершение близко – а я боюсь, что оно будет не тем, чего все мы ждали. Рождение империи, да. Но кто станет ею править? Пророчество зловеще смутно. Путь свободен – пора ехать.

Он залез в фургон.

– И что мы поняли из всего этого? – спросил Халл.

Серен пожала плечами: – Пророчества похожи на плитки, Халл. Увидишь все, чего тебе самому хочется. – От перенесенного страха саднило в горле, ноги и руки тряслись. Чувствуя утомление, она отстегнула шлем, сняла его. Мелкий дождь обжег лицо, словно лед. Глаза закрылись.

«Я не смогу спасти его. Никого из нас».

Халл Беддикт заговорил с нереками. Серен заморгала, мысленно одернув себя. Привязала шлем к мешку.

Путешествие продолжилось. Стонущие, стучащие фургоны, резкое дыхание нереков. Неподвижный воздух, туман, сочащийся сквозь него, будто дыхание утомленного бога.

«Два дня. И все кончится».

В тридцати футах сверху невидимая ими сова пролетела над дорогой, неслышно взмахивая широкими черными крыльями. На клюве, на острых когтях была кровь.

Она не задавала вопросов про неожиданное изобилие. Экстравагантность не стоит восхищения. Охотница знала лишь охоту и была равнодушна к воплям жертв. Равнодушна и к летевшему вслед за ней белому ворону.

* * *

Случайные порывы ветра заносили клубы погребального костра в село. Костер пылал день и ночь. Тралл Сенгар, вышедший из Длинного Дома на следующее утро, обнаружил, что ползущий по улице туман горчит от пепла.

Он не принимал нового мира, в котором очутился. Откровений не отменишь. Теперь он разделял тайны и истины, от которых с радостью избавился бы. Привычные с детства лица изменились. Что они знали? Как широко распространены обман и лицемерие? Скольких воинов Ханнан Мосаг вовлек в свои амбициозные планы? До какой степени женщины готовы ему сопротивляться?

С момента разговора в яме братья не перекинулись и словом; сухой драконий череп остался единственным свидетелем того, что вполне можно было считать изменой. Подготовка к скорому путешествию продолжалась. Ведь их не будут сопровождать рабы. Ханнан Мосаг послал духов в села, лежащие между их селением и северными льдами, так что провизию им подготовят, облегчая вес клади. По крайней мере, до последнего отрезка пути.

Посередине моста в окружении полудюжины рабов стоял фургон, содержавший новое оружие. В нем стояли связками стальные копья, с древками, до половины окованными медью. Виднелись также мечи с широкими перекрестьями эфесов и рукоятями в полторы ладони. Их облегали обшитые кожей ножны. Крючья для всадников, ездящих без стремян, колчаны с длинными стрелами; метательные секиры, какие любят арапаи. Широкие сабли в стиле Меруде.

Кузни снова вызванивали набат войны.

Тралл увидел Фира и Рулада, влезающих в фургон. Старший брат немедленно начал осматривать оружие, отдавать указания рабам.

Рулад оглянулся на подходящего Тралла. – Тебе нужны еще копья, брат?

– Нет, Рулад. Я вижу оружие арапаев и меруде – и племен Бенеда, Ден-Рафа…

– Да, от каждого рода. Так делается сейчас в каждой кузнице, в каждом селе. Обмен навыками.

Тралл оглянулся на Фира. – Ты думал об этом? Ты обучаешь воинов Хирота новым вооружениям?

– Я учил, как от них защищаться, Тралл. Намерение Короля – Ведуна – создать настоящую армию, как у Летера. Это потребует создания специальных отрядов. – Фир чуть помедлил. – Я Мастер Оружия племени Хирот, а теперь и всех племен. По приказу Ханнана Мосага.