Текст книги "Полуночный Прилив (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Тралл изучал ужасное оружие. Лезвие было действительно пестрым, словно сделанным из полированного железа и кусков другого, более твердого и прозрачного материала; поверхность обоих составных элементов была потрескавшейся и неровной. К нему примерзли брызги крови – будто по лезвию быстро распространялась ржавчина.

Фир все старался освободить меч.

Но Рулад не хотел его отдавать.

– Ханнан Мосаг нас предупредил, – сказал Бинадас, – разве нет? Не позволяй своей плоти коснуться дара.

– Но он умер, – шепнул Тралл.

Вокруг быстро темнело, воздух становился все холоднее.

Подошли Зерадас и Мидик. Оба ранены, но не тяжело. Он молча взирали на тело Рулада.

Фир отодвинулся, видимо, приняв решение. Помолчал, медленно натягивая рукавицы. Выпрямил спину. – Несите его – и меч – вниз по склону. Мы завернем вместе тело и оружие. Думаю, освобождение дара из хватки моего брата – задача Ханнана Мосага.

Никто не возразил.

Фир оглядел каждого по очереди. – Мы будем идти ночью. Я хочу, чтобы мы вышли из пустошей как можно скорее. – Снова поглядел на Рулада: – Наш брат омылся кровью. Он умер как воин – Хирот. Ему устроят воинские похороны, такие, что все племя запомнит его надолго.

После онемение пришли… другие ощущения. Вопросы. Но к чему все это? Любые ответы, которые можно найти, станут лишь предположениями, рожденными от неуверенности. Уже сейчас ум Тралла осаждал рой сомнений, вливая в него бесчисленные яды. Куда пропадал Рулад? Чего хотел достичь, атакуя толпу Жекков? Он отлично понимал запрет касаться дара, но тем не менее его нарушил.

«Так много произошло… бессмысленного».

Даже последним отчаянным действием Рулад не ответил на потерю доверия, которая так мучила его. В этом жесте не было ясности. Фир назвал его героем, но Тралл подозревал за этим заявлением тайный мотив. Сын Томада Сенгара не устоял на страже, нарушил долг. А теперь умер, но сама его смерть испорчена непонятностью намерений.

Эти вопросы никуда не вели Тралла, и вскоре уступили место новой волне, утомившей его, свившей гнездо страдания где-то в кишках. В этом последнем акте была смелость. Или что-то еще. Удивительная смелость, когда Тралл ожидал от брата… совсем иного. «Я сомневался в нем. В каждом случае сомневался».

В сердце шептала… вина, дух с призрачным голосом, он рос, превращался в чудище, вонзал острые когти, пока душа не застонала. Пронзительный стон, который слышал лишь Тралл; но этот звук грозил свести его с ума.

И над всем этим еще более глубокое чувство, растущая пустота. Потеря брата. Лицо, которое никогда больше не озарится улыбкой, голос, который больше не прозвучит. Громоздящимся слоям жестокой и тяжелой утраты не виделось конца.

Он помог Фиру завернуть тело и меч в просмоленную парусину, как бы с расстояния слыша причитания Мидика, заклинания Бинадаса, который осматривал раны и вливал в них Эмурланн, ускоряя заживление. Когда тугие складки ткани закрыли лицо Рулада, дыхание Тралла прервалось, он отпрянул.

Фир потуже затягивал ремни на этом саване. – Готово, – пробормотал он. – Со смертью не поборешься, брат. Она приходит всегда, смеясь над любым убежищем, над любой дерзкой попыткой бегства. Смерть – это тень каждого смертного, истинная тень, а время – ее слуга, медленно протягивающий тень, пока все, что лежало впереди, не окажется позади.

– Ты назвал его героем.

– Да, и это не пустые слова. Он стоял на другой стороне насыпи, потому мы его не видели, и заметил, как Жекки стараются тайком вытащить меч.

Тралл уставился на него.

– Мне тоже нужны были ответы, брат. Он убил двоих на той стороне холма, но потерял свое оружие. Думаю, приближались другие враги, и Рулад решил, что шансов нет. Жекки хотели меч. Они готовы были его убить за меч. Тралл, все кончено. Он умер омытым кровью, храбрецом. Я сам нашел трупы на той стороне, прежде чем вернулся к вам.

«Все мои сомнения… яд подозрительности, все его поганые оттенки – возьми меня Дочь Сумерек, я выпил чашу до дна».

– Тралл, нам нужен ты и твое мастерство с копьем. Пойдешь позади, – сказал Фир. – Бинадас и Рулад будут на санях, Зерадас и я их потащим. Мидик пойдет впереди.

Тралл удивленно заморгал: – Бинадас не может идти?

– Бедро сломано, у него нет сил, чтобы исцелиться.

Тралл выпрямил спину: – Думаешь, они будут преследовать?

– Да, – ответил Фир.

Отступление началось. Над головами сомкнулась тьма, поднялся ветер, вздымая тонкий снег, пока небо не стало казаться серым и низким. Температура все падала, словно намереваясь их заморозить; вскоре даже меха не спасали от холода.

Щадивший раненую ногу Тралл ковылял в двадцати шагах за волокушами – их с трудом можно было разглядеть сквозь взметенный ветром снег. Леденящее кровь копье крепко сжато в руках – это он проверял очень часто, потому что пальцы онемели. Но оружие не вдохновляло. Враги могли находиться совсем рядом, сразу за пеленой снега, ступать во тьме, готовя мгновенное нападение.

Ему могло не хватить времени для ответа; крики и предупреждения об опасности унесет ветер, и товарищи не услышат ничего. Как и не вернутся за трупом. Дар необходимо доставить.

Тралл спешил вперед, постоянно оглядываясь по сторонам, иногда назад, но не видел ничего, кроме белесого сумрака. Ритмические уколы боли в ноге прорывались сквозь растущее, невыносимое утомление; смертельная слабость просачивалась под меха, заставляла дрожать и спотыкаться.

Приход дня угадывался лишь по медленному, неохотному отступлению всепроникающей темноты – не было ни просвета в жестокой метели, ни уменьшения мороза. Тралл сдался. Бдительность стала невозможной, он просто ковылял. Один шаг, другой… Покрытые льдом мокасины – до них сузился круг его зрения. Руки стали странно теплыми под рукавицами – отдаленное тепло, разливавшееся над запястьями. Оно почему-то беспокоило его.

Голод стихал, как и боль в ноге.

Укус тревоги. Тралл огляделся.

Саней видно не было. Он вдохнул кусачий воздух, замедлил шаг, мигнул, стараясь избавиться от кристалликов льда на ресницах. Мутный свет угасал. Он прошагал весь день, бездумно, как камень. Приближалась следующая ночь. И он…

Тралл бросил копье. Закричал от боли, задергал руками, стараясь закачать кровь в холодные, тугие мышцы. Стал складывать пальцы в кулаки, не снимая рукавиц – и был испуган невозможностью столь простого действия. Тепло быстро перешло в жар, и пальцы словно ожгло огнем. Он сражался со страданием, колотя себя кулаками по бедрам, сопротивляясь волнам палящей боли.

Вокруг была белизна, будто физический мир стерт снегом и ветром, опрокинулся в забвение. В голове зашептал ужас: он ощутил, что не один здесь.

Тралл подхватил копье. Огляделся. Снег везде. Одно направление казалось более темным – вероятно, восток – и он понял, что двигался на запад. Вслед невидимому солнцу. Теперь же решил повернуть к югу.

Пока преследователям не надоела игра.

Он двинулся в путь.

Сотня шагов. Тралл оглянулся, увидел, как из метели показались два волка. Он рывком повернулся. Звери снова пропали.

Застучало сердце. Тралл вытащил меч и воткнул в твердый наст перед собой. Затем прошел шесть шагов и поднял копье.

На этот раз они сразу ринулись в атаку.

Он успел упереть тыльную часть копья в землю и присесть. Первый волк прыгнул, и острие копья ударило его прямо в центр грудины. Кость и черное дерево сломались одновременно, и в Тралла словно булыжник ударил. Он упал назад, ударился левым плечом в землю и покатился, подняв тучу снега. Мельком увидел левое предплечье, из которого торчали черные щепки и текла кровь. Движение остановил меч.

Тралл уцепился за него и начал подниматься, оглядываясь.

Куча белого меха, темные десны, широко раскрытые челюсти.

Зарычав, Тралл косо махнул мечом, упав от отчаянного движения.

Железное лезвие заскрежетало по костям – один раз, другой.

Волк упал сверху. Его лапы были почти отсечены, из ран текла кровь.

Зубы бешено залязгали по стали меча.

Тралл пинками скинул тушу, вытащил меч из пасти волка. Кровь хлынула из глотки потоком, язык выпал, лизнув иней на нижней челюсти. Волк задергался, упрямо сопротивляясь смерти. Тралл встал на четвереньки, подобрался к зверю и вонзил кончик меча в шею.

Волк закашлял, забил задними ногами, будто стараясь убежать, и недвижно замер на красном снегу.

Тралл отпрянул. Увидел первого зверя, лежавшего там, где сломавшееся копье украло его жизнь. За ним были трое Жекков, которые мигом скрылись в белизне метели.

По левой руке Тралла текла кровь, заполняла рукавицу. Он поднял руку и покрепче прижал к животу. Осколки дерева подождут. Тяжело дыша, он опустил меч и стал обматывать предплечье ремнями. Затем поднял меч и пустился в путь.

Забвение со всех сторон. В нем могли процветать кошмары, внезапно и беспрепятственно нападать, едва пораженный страхом разум успевал придать им форму; один за другим, бесконечная последовательность, пока смерть не заберет его – пока белизна не сокроется из глаз.

Он ковылял, гадая, не приснилась ли ему схватка – не желая поглядеть вниз, на раненую руку, страшась увидеть, что ран нет. Он не смог бы убить двух волков. Он не смог бы выбрать верное положение копья, просто не посмел бы встать лицом к волку. Он не смог бы верно рассчитать расстояние до воткнутого меча, словно наперед зная, как далеко отбросит его столкновение. Нет, он извлек весь бой из воображения. Другого объяснения нет.

Наконец он поглядел на руку.

Из предплечья торчала масса осколков, словно черные шипы. Черный меч в правой руке, на лезвии мерзлая кровь и клочки белого меха. Копья не было.

«Я брежу. Воля к мысли испарилась из мозга, а с ней и истина видимого. Даже боль в руке – иллюзия».

Шорох шагов позади.

Тралл со стоном развернулся, свистнув мечом.

Лезвие врезалось в висок дикаря прямо над ухом. Треснула кость, полилась кровь из уха и глаза. Жекк упал.

Еще один низенький враг бросился справа. Тралл отскочил, защищаясь мечом. Увидел – движения казались ужасающе медленными – как Жекк повернул тупое копье, парируя удар. Увидел, как его меч нырнул под древко и сделал выпад. Проткнул грудь под ключицей.

Третий атакующий подскочил слева, целясь копьем в глаз Траллу. Он сделал шаг назад, провернулся на правой ноге, сделав полный круг. Лезвие перерезало горло дикаря. Кровавый поток хлынул тому на грудь.

Тралл завершил разворот. Пошел дальше. Никого, только снег жалил глаза.

Всего лишь кошмары.

Он лежал неподвижно, и снег медленно покрывал его. Только разум двигался снова и снова, убегая от этой лжи, этого пустого, но не пустого мира, этой густой белизны, опять и опять взрывающейся сполохами цвета.

Нападающие из тьмы и летящего снега. Мгновенные яростные схватки, искры от железного лезвия, укусы дерева и камня. Засады, казавшиеся нескончаемыми, убедившие Тралла, что он действительно бредит. Каждый раз Жекки появлялись тройками, ни больше, ни меньше. Хирот начал подозревать, что это одна и та же тройка, умирающая, и немедленно воскресающая – и что это может длиться до тех пор, пока они не преуспеют, не убьют его.

И все же он бился, оставляя за собой кровь и трупы.

Бежал, круша мокасинами снег.

А потом ветер утих, став легким дыханием.

Впереди полосы темной земли. Взорвался незримый барьер: тусклый сет заходящего солнца справа, вялые потоки холодного и сырого воздуха, запах грязи.

И крики. Силуэты в тысяче шагов слева от него. Братья родного очага. Мертвецы приветствуют его приход.

Чувствуя радость в сердце, Тралл пошагал им навстречу. Теперь он не одинокий дух, блуждающий во тьме. С ним будут родичи. Фир, Бинадас и Рулад.

К нему подбегали Зерадас и Мидик Буны.

«Мои братья. Все они…»

Солнечный свет замигал, пошел волнами, как вода. Всепожирающим потоком хлынула темнота.

* * *

Рядом стоят сани, их полозья залеплены грязью. На одних спеленутая фигура, к которой примотаны куски льда. На других лежит Бинадас, его глаза закрыты, лицо искажено болью.

Тралл осторожно сел, чувствуя головокружение и странную неловкость. Меха попадали на стороны. Он поднялся на ноги, зашатался и изумленно оглядел окрестности. К западу лежало озеро, серая равнина под облачным небом. Дул слабый, теплый ветерок.

Горел костер, на огне жарился тощий заяц, и Мидик Бун вращал его. Рядом стояли Фир и Зерадас, оглядывая ледяные поля на западе и негромко беседуя.

Запах жаркого тянул Тралла к огню. Мидик Бун быстро глянул на него и столь же быстро отвернулся, словно застыдившись чего-то.

Пальцы Тралла нестерпимо чесались. Он поднял их к глазам. Красная кожа шелушилась, но все же он их не отморозил. Он вообще чувствовал себя здоровым, хотя кожаные доспехи были изрезаны вдоль и поперек, на стеганом ватнике виднелись красные полосы, а кожу саднило от неглубоких ран.

Так эти бесконечные атаки не были кошмаром. Он пошарил в поисках меча и обнаружил, что пояса и ножен нет. Миг спустя он увидел свой клинок лежащим на одном из тюков. Он согнулся, лезвие затупилось так, что оружие годилось скорее в дубинки.

Зашуршали шаги. Тралл обернулся.

Фир положил руку ему на плечо: – Тралл Сенгар, мы не чаяли увидеть тебя. Увести Жекков с нашего пути – смелая тактика, она спасла нам жизни. – Он кивнул на меч. – Оружие рассказало все за тебя. Ты знаешь, скольких срубил?

Тралл покачал головой: – Нет, Фир, я не намеревался отводить их от вас. Я просто потерялся в буре.

Брат улыбнулся и промолчал.

Тралл поглядел на Зерадаса. – Я потерялся, Зерадас Бун.

– Это не важно, – пробурчал тот.

– Я думал, что умер. – Тралл отвел глаза, потер лоб. – Увидел вас, и подумал, что мы едины в смерти. Я ожидал…. – Он запнулся. – Рулад…

– Он был настоящим воином, Тралл, – произнес Фир. – Все кончено. Нам нужно идти. Впереди арапаи – Бинадас привлек на помощь их шаманов. Они отвезут нас домой.

Тралл рассеянно кивнул. Поглядел на далекие ледники. Припомнил ощущение снега под ногами, скрип мокасин, свист ветра, одуряющий холод. Ужасные Жекки, молчаливые охотники, заявляющие права на ледяной мир. Они хотели меч. Почему?

Как много Жекков может прокормить ледяное поле? Скольких он убил? Сколько жен и детей обрек на горе и голод?

«Нас должно было быть пять сотен. Тогда они оставили бы нас в покое».

– Глядите!

При крике младшего из Бунов Тралл резко повернулся и уставился туда, куда указывал палец Мидика. На севере, спускаясь со льда, двигалась дюжина больших зверей. Четвероногие, покрытые рыжим мехом, по сторонам от толстого хобота пары длинных клыков.

Тяжеловесные, величественные, громадные создания направлялись к озеру.

«Это не наш мир».

Меч затаился в крепкой хватке трупа, покрытый промасленными тряпками, скованный льдом. Оружие, которому привычно необоримое объятие холода. Оно не принадлежит руке Ханнана Мосага.

Или Король – Ведун изменился?

«Возможно, это так».

– Иди поешь, Тралл Сенгар, – позвал брат.

«Сжальтесь над нами, Сестры. Мы идем и идем по этому пути. Лучше бы мы умерли в ледяных пустошах. Лучше бы мы проиграли».

Глава 9

Тебя так опишу я

Замотан в паутины

Кровавые полоски

Завернут в складки ночи

Ты, что дитем когда-то

Был. Видишь краем глаза

Скопились злые духи

Паучьи ножки тянут

Чтобы связать покрепче

Того, кто станет пищей.

Тебя так опишу я

Валяешься недвижно

В канаве у дороги

Подстережен и пойман

Не видишь краем глаза

Как память истекает

Неисправимым прошлым

И всем, что быть могло бы

На грязь. Ужасный жребий!

Но кто тебя опишет

Когда сломать посмеешь

Ты клетку, и решишься

Освободить дитя?

Подстереженный,

Ярисс Урат

Выброшенный волнами на берег серокожий юноша неподвижно лежал на песке. Длинные каштановые волосы спутались, к ним прицепились сучки и волокна водорослей. Вокруг нагого тела скакали чешуйчатые птицы, щелкали зубастыми клювами, вдыхая жаркий воздух полудня.

Когда подошел Вифал, они захлопали крыльями и взмыли вверх. Когда же с берега спрыгнули трое нахтов, птицы завопили и понеслись над морем.

Вифал склонился над юношей, осмотрел его, затем протянул руки и перевернул его на спину.

– Проснись, парень.

Глаза распахнулись, внезапно наполнившись страхом и болью. Рот раскрылся, издал пронзительный визг, разнесшийся по всему пляжу. Юноша задергался, колотя ногами по песку, схватился руками за голову.

Вифал присел на корточки и стал ждать.

Крики стали хриплыми и вскоре перешли в рыдания. Судороги стали содроганиями. Молодой человек медленно сел.

– Надеемся, тебе уже легче? – произнес Вифал.

Голова дернулась, к нему обратились широко раскрытые, мокрые глаза. – Что… где…

– Ну, парень, на такие вопросы я хотя бы могу ответить. Давай пока что коротко. Я Вифал, живший прежде в Третьем городе мекросов. Ты здесь – где бы это здесь ни было – потому что так захотел мой хозяин. – Он с кряхтеньем встал. – Ты можешь подняться? Он ожидает на берегу. Недалеко.

Глаза юноши дернулись и сфокусировались на нахтах. – А что это такое? Что они делают?

– Бхок'аралы. Нахты. Называй как хочешь. Как я. Тот, что делает гнездо, зовется Писк. Это молодой самец. Гнездо отняло у него уже неделю – смотри, как он одержим, как заботливо прилаживает сучья, вплетает водоросли, ходит кругом с видом критика. А тот самец постарше, что сидит и наблюдает за ним – Хруст. Как видишь, он всегда рад повеселиться. А там, на утесе, прихорашивается Шлеп, самочка. Ты прибыл в самое удачное время, паренек. Смотри.

Гнездостроитель Писк попятился от возведенной им на кромке обрыва сложной конструкции, размахивая черным хвостом и качая головой. Шагах в пятнадцати внезапно сел, сложив руки, и начал вглядываться в мутное небо.

Самка Шлеп кончила прихорашиваться, помедлила и с вальяжным видом направилась к гнезду.

Писк напрягся, с явным усилием стараясь не оторвать взора от неба.

У гнезда Шлеп немного поколебалась, затем атаковала. Во все стороны полетели куски и клочья. За несколько мгновений дикой ярости гнездо было уничтожено. Шлеп раскорячилась и помочилась на развалины.

Хруст катался по земле в неудержимом веселье. Писк выказывал очевидное уныние.

– Так происходило больше раз, чем я могу сосчитать, – вздохнул Вифал.

– Как это ты начал говорить на моем языке?

– Кое-чему нахватался у купцов. А мой хозяин, очевидно, улучшил мои знания. Можно сказать, дар, один из множества, о которых я не просил. Подозреваю, парень, ты почувствуешь то же самое. Пора идти.

Вифал смотрел, как юноша неуклюже поднимается на ноги. – Высокий, – заметил он, – но я видал и повыше.

Лицо молодого человека вновь исказила боль. Он оперся о подскочившего Вифала, иначе бы упал.

– Это фантомная боль, парень. Призрак боли, призрак страха. Борись.

– Нет! Это реально! Реально, ублюдок!

Вифал напрягся, когда юноша надавил на него всем своим весом. – Хватит! Стой прямо!

– Плохо. Я УМИРАЮ!

– Стой на ногах, проклятие!

Вифал грубо встряхнул его и отпустил руки.

Парень зашатался, но удержался на ногах. Он глубоко и шумно вздыхал, начал дрожать. – Как холодно…

– Дыханье Худа, здесь палящий зной. И с каждым днем все горячее.

Юноша изучал Вифала, обвив себя руками. – Как долго ты жил… живешь здесь?

– Дольше, чем хотелось бы. Иногда все решают за тебя. И за тебя, и за меня. Наш хозяин теряет терпение. Следуй за мной.

Юноша заковылял за ним. – Ты сказал «наш».

– Разве?

– Где моя одежда? Где мои… нет, не надо – так тяжело вспоминать. Ничего.

Они взобрались на обрыв, рассекая высокие сухие травы. Сзади прыгали и семенили нахты, пища и фыркая, стараясь не отстать.

В двух сотнях шагов впереди виднелась палатка, рваная, выцветшая и грязная. Над широким входом поднимались струйки серо – бурого дыма; полотнище клапана было откинуто, позволяя заглянуть внутрь.

Где сгорбилась фигура под капюшоном.

– Это он? – спросил юнец. – Твой хозяин? Так ты раб?

– Я служу, – ответил Вифал, – но не принадлежу.

– И кто он?

Вифал бросил взгляд на собеседника: – Бог. – На лице паренька было написано недоверие. Вифал сухо улыбнулся: – Он знавал лучшие дни.

Нахты остановились и сцепились в кучу.

Вифал остановился через несколько шагов. – Я нашел его на берегу, – сказал он сидящему, – за несколько мгновений до ящериц.

Как и всегда во время аудиенций, лицо Увечного Бога скрывал сумрак. Дым жаровни заполнил палатку, истекая наружу и уносясь по ветру. Кривая, высохшая рука показалась из тряпок. Бог сделал жест. – Ближе, – прошипел он. – Сядьте.

– Ты не мой бог, – сказал юноша.

– Сядь. Я не мелочен и не особо обидчив, юный воин.

Вифал видел, что парень колеблется. Он осторожно опустился на землю, скрестил ноги, схватив себя руками за дрожащие плечи. – Холодно.

– Принеси меха гостю, Вифал.

– Меха? У нас нет.. – Он замолчал, увидев лежащую рядом медвежью шкуру. Поднял ее, протянул юноше.

Увечный Бог кинул на угли жаровни немного семян. Послышался треск, дым повалил еще гуще. – Мир. Грейся, воин, пока я рассказываю тебе о мире. История не ошибается, что может заметить даже самый ненаблюдательный из смертных. Вечные повторения. Ты видишь в мире всего лишь отсутствие войны? Может быть, на поверхностном уровне это так. Но позволь, мой юный друг, описать тебе свойства мира. Нарастающее отупение всех чувств; упадок, поражающий культуру; растущая одержимость малозначимыми вещами. Великие доблести – честь, верность, жертвенность – подняты ввысь, словно дешевые образы, награда за скучнейший из трудов. Чем дольше длится мир, тем больше используется высоких слов, и тем слабее они становятся. Повседневная жизнь пронизана сентиментальностью. Все становится пародией на себя, и дух… не знает покоя.

Тут Увечный Бог прервался, задохнувшись. – Это мой личный пессимизм? Позволь продолжить, описав то, что последует за периодом мира. Старые воины сидят в кабаках, болтая о славной юности, когда все было чище и проще. Они не слепы к окружившему их упадку, не избавлены от чувства потери своего достоинства, ведь они отдали все за короля, за страну, за народ.

Нельзя оставлять юность на расправу забывчивости. Всегда есть враги за границами, если не настоящие, то придуманные. Старые преступления, выкопанные из равнодушной земли. Тайные и явные обиды, или молва о таковых. Внезапно обнаруженная угроза – там, где все было спокойно. Причины не имеют значения – что нам до того, будто война была задумана в мирное время? Путешествие началось, неотразимый импульс дан.

Старые воины довольны. Молодые пламенеют. Короли освобождаются от оков быта. Армии заказывают смазку и точильные камни. Кузницы сверкают брызгами расплавленного железа, наковальни звенят, как храмовые гонги. Торговцы зерном, оружием, одеждой, лошадьми и мириадами других припасов радуются, подсчитывая грядущие богатства. Королевство охвачено новой энергией, немногие голоса поднявших протест быстро заглушаются. Обвинения в измене, массовые казни убеждают даже самых недовольных.

Увечный Бог простер руки. – Мир, мой юный воин, родится из облегчения, продолжается утомлением и умирает от ложных воспоминаний. Ложных? Ах, может быть, я слишком циничен. Слишком стар, слишком многое повидал. Существуют ли честь, верность и жертвенность? Рождаются ли эти доблести лишь в крайних обстоятельствах? Что преображает их в пустые слова, слова, изношенные от частого употребления? Каковы законы экономии духа, постоянно высмеиваемые и искажаемые цивилизацией?

Бог слегка подвинулся; Вифал ощутил на себе его взгляд. – Вифал из Третьего Мекроса. Ты прошел через войны. Ты ковал оружие. Ты видел верность и честь. Видел храбрость и жертвенность. Что ты скажешь обо всем этом?

– Ничего, – отвечал кузнец.

Лающий смех. – Боишься меня рассердить, так? Не надо. Разрешаю говорить что думаешь.

– Да, я отсидел свой срок в кабаках, – ответил Вифал, – в компании друзей – ветеранов. Может быть, они были особенной компанией, не настолько сильно ослепленной сентиментальностью, чтобы времена ужаса и страха вызывали ностальгию. Отринули ли мы дни нашей юности? Нет. Говорим ли мы о войне? Нет, если этого можно избежать. Мы всегда стараемся, чтобы о войне речь не заходила.

– Почему же?

– Почему? Потому что из прошлого приходят лица. Такие юные, одно за другим. Вспышка жизни, вечность смерти – все это в ваших умах. Потому что преданность не высказать словами. Честь нужно доказывать. Храбрость нужно переживать. Эти добродетели, Скованный, принадлежат молчанию.

– Действительно, – прохрипел бог, склоняясь к нему. – Но как они процветут во время мира? О них снова и снова каркают, будто бы торжественное провозглашение слов наделяет болтуна нужными качествами. Разве не моргаешь ты каждый раз, когда слышишь такие речи? Разве не переворачиваются они в твоих кишках, не застревают в горле? Не чувствуешь ли ты нарастающую ярость…

– Да, – пробурчал Вифал, – когда я слышу, как этими словами народы призывают к новым войнам…

Скованный Бог замолчал на миг, потом отстранился, отметая слова Вифала небрежным взмахом руки. Сосредоточил внимание на юном воине. – Я говорил о мире как проклятии. Яде, ослабляющем дух. Скажи, воин, ты проливал кровь?

Юноша задрожал под своими мехами. По лицу пробежала дрожь тревоги. И страха. – Проливал кровь? Да, очень много, постоянно. Я участвовал… нет! О, Дочери, прокляните меня…

– Не надо, – зашипел Увечный Бог, – не надо о Дочерях. Я взял ТЕБЯ. Избрал ТЕБЯ. Ибо твой король меня предал! Он алкал предложенной мною силы, но не завоеваний! Нет, он просто хотел сделать себя и свой народ неуязвимыми. – Уродливые руки сжались в кулаки. – НЕ ХВАТИТ ЛИ?

Бог, казалось, извивался под рваными тряпками. Затем он зашелся в отчаянном кашле.

Прошло немало времени, пока кашель не утих. Еще семян на угли. Клубы дыма. Потом: – Я избрал тебя, Рулад Сенгар, для моего дара. Помнишь?

Юный воин затрясся. Лицо его, бледное и синюшное, выразило все стадии беспокойства, закончив откровенным ужасом. Он кивнул: – Я умер.

– Что ж, – промурлыкал Скованный Бог, – всякий дар имеет свою цену. В этом мече сокрыты силы, Рулад Сенгар. Невообразимые силы. Но их нелегко подчинить. Ты должен за них платить. Смертью в битве. Нет, нужно сказать еще точнее. ТВОЕЙ смертью, Рулад Сенгар.

Одно движение руки – и пестрый меч оказался у Скованного Бога. Он швырнул его перед юношей. – Твоя первая смерть свершилась, и вследствие этого твоя сила – твои умения – возросли. Но это лишь начало. Прими свое оружие, Рулад Сенгар. Будет ли следующая смерть более легкой? Может быть, и нет. Но со временем ты привыкнешь. Наверное…

Вифал увидел на лице воина выражение ужаса, но под ним отсвет… честолюбия.

«Худ, не отворачивайся».

Один невыносимо длинный, словно замороженный миг… честолюбие сгущалось в зрачках глаз Тисте Эдур, словно разгоралось пламя.

«Ах. Увечный выбрал хорошо. И не отрицай, Вифал – ты тоже приложил к этому руку, и крепко. Так крепко…»

Дым сгустился и ударил Вифалу в лицо, скрывая момент, в который Рулад Сенгар коснулся меча.

Милость божья? Он не был в этом уверен.

* * *

Через четыре дня должна прибыть летерийская делегация. С ночи, когда Король – Ведун пригласил Серен, Халла и Бурака на ужин – аудиенцию, прошло еще две ночи. Настроение Бурака держалось на высоте, что совсем не удивляло Серен Педак. Купцы, достаточно мудрые, чтобы умерять страсть к выгоде, предпочитают готовить почву для будущих спекуляций без спешки. Конечно, бывают «хищники», предпочитающие борьбу и споры и зачастую извлекающие из них выгоду; но Бурак Преграда не из таких.

Чего бы ни желали от него оставшиеся в Летерасе наниматели, Бурак не стремился к войне. Когда сам Ханнан Мосаг ясно намекнул, что Эдур будут искать мира, буря в душе купца улеглась. Теперь эту проблему решать другим, а его руки останутся чистыми.

Если Король – Ведун хочет мира, ему придется за это повоевать. Но Серен Педак все сильнее верила в Мосага. Лидер Тисте Эдур был наделен умом и твердостью. При заключении договора не должно быть ни тайных манипуляций, но измены, вшитой в ткань торжественных обещаний.

С ее плеч словно свалилась великая тяжесть. Если бы не Халл Беддикт… Он начал понимать, что его желания не найдут сочувствия. По крайней, мере, у Ханнана Мосага. Если он хочет, чтобы война началась, повод должен исходить от летерийцев. А чтобы пройти по этой тропе, ему придется переменить союзников. Он больше не должен брать сторону Тисте, но вступить в сговор хотя бы с одним из делегатов Летера. С представителем какой-то изменнической и жадной до власти группировки.

Сейчас Халл ушел из села и скрывался где-то в лесу. Она знала, что он вернется к началу встречи, но, наверное, не раньше. И она не завидовала его дилемме.

Вновь переполненный энергией Бурак Преграда решил распродать железо, а для этого требовалось присутствие аквитора. Они направились к кузням. Сзади брели трое нереков, у каждого в руках слиток.

С самой встречи в Длинном Доме короля лил дождь. Вода потоками текла по мощеным улочкам. Над кузнями нависли едкие облака, покрывавшие стены и листья деревьев липкой копотью. По узким проходам между складов сновали рабы, облаченные в мешковатые плащи.

Серен села бурака к приземистому зданию с высокими и узкими окнами – щелями. Вход на три ступени поднимался над уровнем земли и был обрамлен двумя колоннами черного дерева, резьба на которых искусно имитировала бронзовые листы, вплоть до наличия заклепок и зубцов. Дверь была также из черного дерева; ее обили листами посеребренного железа, выгравировали на ней стилизованные старинные знаки, которые, как подозревала Серен, несли в себе охранные чары.

Она повернулась к Бураку: – Я должна войти одна и начать…

Дверь широко распахнулась (она даже вздрогнула), и наружу стремительно выбежали трое Эдур. Лица их были озабоченными. По спине пробежал холодок страха. – Отошлите нереков, – сказала она Бураку. – Что-то случилось.

Купец не стал спорить. Махнул рукой – и трое нереков поспешили убежать.

Серен и Бурак не стали входить в здание, а пошли на центральную улицу. Все больше Эдур выбегало из домов и переулков и направлялось в сторону квартала аристократии. Все они молчали.

– Что происходит, аквитор?

Она покачала головой. – Тут будет удобно. – Им была видна улица на протяжении по меньшей мере двухсот шагов. В конце ее показалась процессия. Она насчитала четверых воинов. Один прихрамывал и пользовался палкой. Двое других тащили волокуши, дребезжавшие по камням мостовой. Четвертый шел несколько впереди остальных.

– Это Бинадас Сенгар? – спросил Бурак. – Тот, что с палкой?

Серен кивнула. Было очевидным: этот Эдур страдает от боли и истощен множеством попыток колдовского исцеления. Шедшие сзади казались явными его родственниками. Итак, это вернулась группа, зачем-то посланная Ханнаном Мосагом.

Теперь она увидела на санях большой сверток – шкуры, обернутые вокруг куска льда, сочащиеся по краям струйки воды. Форма куска была зловещей. Ее ни с чем не перепутать.