Текст книги "Рассказы"
Автор книги: Степан Печкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
б) Ритм. Волею обстоятельств мы живем жизнью импульсивной, подчиненной очень сложному, почти хаотическому ритму, являющемуся дифференцией большого количества ритмов в очень сложных условиях. Как и всякий хаос, этот ритмический квазихаос вызывает распыление энергий, необходимых для дел, важных и полезных для мира, а также ненужную порчу настроения вследствие этого. В то же время обрядовая деятельность является, по принятому нами определению, деятельностью ритмической, и подчиняет жизнь своему ритму. Скептики спросят: а почему бы не заняться чем-нибудь ритмическим попроще, попрактичее, например, рубкой дров, или там...
{лето 1994}
Реферат по современной философии учащегося гр. N 207 Санкт-Петербургского Лицея Радиоэлектроники
Философия современного молодежного андеграунда через призму фольклора
Вот уже совсем немало времени занимаюсь я этим вопросом. Судя по тому, что ни к одному из ответов на вопросы, которые я себе ставлю, я пока не приблизился, а, похоже, напротив, все больше и больше отдаляюсь, занятия мои заходят достаточно далеко и достаточно серьезны, чтобы стать темой хотя бы для этого, в сущности, незначительного эссе.
Как я попал в ту среду, о которой веду разговор, сейчас навряд ли имеет большое значение. Место, которое я в ней занимаю, безусловно, далеко от того, чтобы я мог претендовать на какую бы то ни было объективность, но, мне кажется, объективность в этом вопросе совсем не главный критерий. Объективно обо всем этом сможет сказать лишь тот, кто уже (еще, вообще) ни в чем не замешан, а свидетельство такого человека будет представлять уже совсем не тот интерес. Итак, я не претендую ни на какую долю истины в своих наблюдениях, но если это и заблуждения, то они – мои собственные, и дались мне недешево. Hа все возражения, однако, я смогу ответить одним простым (и весьма распространенным) способом: а судьи кто?
Обезопасив таким образом себя и лишив свою работу всякого научного смысла, я приступаю к ее сути.
Hе так уж просто ответить на вопрос, о ком это все? Эта среда объединяет в себе людей настолько разных по происхождению, темпераменту, убеждениям, вере, образу жизни, социальным условиям и политическим представлениям, по творческой активности, таланту и чуть ли не всему, что могло бы объединять людей, что я до сих пор с большим трудом нахожу в них всех что-то общее. То есть, с большим трудом осозна, а на уровне интуиции ощущаю безошибочно. В этой среде распространено какое-то шестое чувство, которое позволяет угадать своего в любой одежде, в любой обстановке, в любой ситуации – по манере ли держаться, по походке ли, по посадке головы, по выражению ли глаз? Hаука еще не сказала здесь своего слова, а у меня не хватает запаса социопсихологических знаний, чтобы взяться за это самому.
Безусловно, среда эта неоднородна. Она разделена как на несколько больших подсред. (...) В принципе, в течение жизни в этой среде человек может пройти по многим ее подсредам, но общего правила тут нет. В каждой подгруппе-подсреде (именовавшейся где-то около весны 1989 года, после чего этот термин как-то вышел из употребления) "течением", существуют весьма четкие страты, устанавливаемые временем пребывания в Большой Среде (пусть далее это будет Андеграунд). Время пребывания, собственно, само по себе не столь важно – "олдовость" есть понятие относительное, связанное, во-первых, с накопленным опытом, во-вторых, с обработкой этого опыта, его усвоением, а в-третьих, с поколением. Существуют три самых ярких градации: "пионеры" зеленые новички, практически никого и ничего не знающие, но очень стремящиеся узнать; не имеющие либо не усвоившие (пока) опыта, обо всем имеющие весьма идеализированные представления, бросающиеся в крайности; не очень их уважают, но втайне, по-моему, многие завидуют. Средний возраст, который из первых уже вышел, уже многое знает, и почему фунт лиха, и как добывается истинный Кайф (здесь и далее без кавычек и с заглавной буквы будет обозначать не разовое удовольствие и не состояние полного счастья и блаженства, а философскую категорию, пожалуй, более всего соответствующую понятию "благодати" в христианстве или индуистской Ананде), уже вполне отдающий себе отчет в том, что не все в мире любовь и цветы, и находящийся подчас из-за этого в серьезных кризисах. Как правило именно этот этап характеризуется переходом на самообеспечение, началом самостоятельной жизни. Hемногие – ну, скажем, не все – находят в себе жизненные силы, уверенность или, с другой стороны, безрассудство и неприкаянность оставаться в Андеграунде и перейти в третью возрастную категорию – "олдовость". Это, как правило, люди, которым уже под или за 30, либо во многом уже разочаровавшиеся, либо, напротив, совершенные лесковские "очарованные странники", либо угрюмые мизантропы, либо добродушные философы. Это достаточно сложные люди, общение с ними непросто, и уж никаким сомнениям не подлежит то, что психика их не сохранилась в неприкосновенности.
Кроме того, существует некоторое весьма ощутимое региональное географическое разделение. По тем или иным причинам, от совершенно прозаических до вполне мистических, в разных городах и краях нашей бывшей необъятной родины развитие Андеграунда шло по-разному. Каждый регион – это свой отпечаток, свой стиль общения, своя, чуть отличная шкала ценностей. Петербургская тусовка породила некогда массу музыкантов и исполнителей, художников, писателей, но после словно бы выдохлась, и инициативу перехватил, например, Свердловск. Москва славилась поэтами. Северные области порождали философов и пропагандистов исконного, американизированного хиповского образа жизни. С Украины шли отчаянные люди, способные на многое пассионарии Андеграунда. С Дальнего Востока время от времени являются люди, поражающие своей глубиной и самобытностью, и так далее, и грустно, что сейчас это общение и циркуляция затрудняются, а местами и полностью прекращаются какими-то совершенно "левыми" причинами, и уже не съездить на всесоюзные тусовки ни на Гаую, ни в Вильнюс на Казюкас, ни в Крым.
Hаконец, самая небольшая, но самая действенная категория, по непонятной скудости андеграундного языка тоже называемая тусовкой (впрочем, как знать, ожет, и в этом таится глубокий смысл) – конкретная компания хорошо знакомых друг с другом людей, объединяемая общими интересами, общими воззрениями, происхождением, местом учебы или работы, творчеством, просто территориальным местом сборов (тоже "тусовкой"), либо сплачиваемая фигурой лидера или наиболее характерного члена, по которому часто и получает названия. Следует сказать, что для возникновения вполне достаточно одного признака. Hа данный момент в Петербурге я могу насчитать около двух десятков таких компаний-тусовок в среднем по 10-30 человек в каждой. Одни из них сейчас более активны, другие менее видны и заметны, но все они входят в то, что я назвал Андеграундом, избегая термина "Система", который хотя и общеупотребителен, но интуитивно непонятен, и, кроме того, неполон.
Мысль собрать антологию андеграундного фольфлора пришла ко мне довольно давно, когда я начал понимать, что это не просто байки и притчи, рассказываемые для увеселения общества, но что в них, как и в народных сказках, сокрыта душа этого странного, едва определимого народа, его философия, его мудрость и опыт, зачастую парадоксальный для внешнего мира. Hе все то, что я собрал, я сам понимаю – мой личный опыт еще не велик. Hо чем больше я занимаюсь этим, тем дальше отступает разочарование, и тем больше я начинаю уважать тех, с кем живу – пусть не каждого конкретно, но всех вообще.
В этом обзоре я представлю только некоторые особенно глубокие произведения из своей коллекции, насчитывающей уже около полутора сотен анекдотов, притч, баек, песен и песенок, стишков и сказок.
{1991}
Солнце из-за леса
Сказка для волосатых внучков волосатых дедов Тохи и Степан Маркелыча
Итак, страна. География сперва. Экономическая, сами понимаете. Пески, сосны, обрывы, скалы. Земли тяжелые, чуть что не бросовые. Нечерноземье. Леса зато светлые. Валуны во мхах. Мхи седые, лишайники, речки – чистые, как горные – геологически старинные речки все боле. Ручьи по лесам. По лесам же и нечисть – в основном, лешие и странные животные. А это не так уж страшно. Больше сказками пугают. Фольклор здесь есть, есть. Старики по селеньям да старые охотники по трактирам куда как много чего рассказывают. Дракона недавно закололи. Правитель – Эркхарт – потом указ издал задним числом, и ругался, говорят, сильно. Дикари, мол, хулиганы, дракон-то уже лет сорок как никого не трогал, а их ведь мало совсем, герои всякие, вроде этих, поперебили. Надо же было на расплод оставить, а ежели ты герой, так трудовой какой подвиг взял бы и совершил, чем зверушку рюхать. Ну, это уж он через край хватил, народ в стране был, в общих чертах, работящий, да и дракон был не зело безобидный.
По стране – замки. У моря – на утесах, среди сосен старые башни красиво. С умом строили, с чувством. Под замками порой деревушки – рыбаки, землепашцы, где земля мало получше. Дальше от моря – скотоводы. Луга же есть по рекам заливные, маленькие, а луга, и покосы. Той же козе много не надо. Все остальное – леса. В них – охотники, углежоги. Чем дальше, тем дремучее леса. А за ними, говорят – Озеро. Огромное, берегов не видно, но – озеро, потому как вода пресная. Только редко кто до него добирался. Может, даже, и нет никакого озера – никто же не проверял.
Городок, в сущности, один – на севере, Тинборг. Столица, естественно. Там Эркхарт живет, правитель. Вассалов своих мелких особо не притесняет; тех, кто в глушь подалее, бывает, лет по десять при дворе не видит. При дворе же все честь по чести – пажи, гоф-дамы, турниры, винище, как правило, рекой.
Нравы в людях вольные: говорят, и правитель, и половина его, Армгильда, с рогами ходят. А с виду все чинно – с ангельскими ликами все ходят, в сторону только хихикают. А почему? А потому, что есть об том дворе старичок один, божий одуванчик, именем Урнгольт. Святый отец. Изнутри аж добродетелью светится. И говорит, как сам дух святой. Личико, как яблоко печеное, улыбается, волосики реденькие, седенькие. Так бы и гладил всех по головке, и гладил. Ну, все и ходят, глазья в землю потупивши или к небу возведя – не хотят старика огорчать. Сердится он сильно от неблагочиния какого ни то. И ждут все тихо, пока он сам того, вознесется. От, мол, когда разгуляемся: преемника-то старик себе вырастить не сумел, Сирнгольт, младший помощник его, из пивной неделями не вылазит, служанок всех по заду перехлопал. Такой инда бутылем благословит. Ну, вот, и времечко настанет, пронеси-помилуй!
Ишшо в городке том живут ремесленники разные. По Стране сети плетут. Оружье куют немудрящее. Замки строят. Бочки мастерят – тоже работа важная. На всякое, в сущности, мастерство свои искусники тут найдутся. Кроме дурацкого – то дело нехитрое. Торговлишка всякая потихоньку дует морем. Чужестранцев, собственно, нет почти – им через скалы не пробраться, а то, может, дорогу забыли. Свои, значит, плавают. Много небылиц привозят. И своих хватает на вывоз.
По дорогам – кои получше – шляются от замка к замку артисты бродячие, эвона какое слово. Веселые люди, безбашенные. Герцог какой, бывало, актерку в охотничий домик потащит, а к герцогине уже в спальню комик какой залезет или, чего пуще, трагик. А спектакли эти добропорядочным людям вовсе смотреть не стоит. Ни стыда, ни совести, страмота одна, и только. Потому и пускают их в Тинберг только на зиму – чтоб на улицах не безобразили, не дай бог святой отец увидит. А раз они под его окнами собрались на новый год частушки свои бессовестные петь. Уж тут сам правитель, хоть и сквозь пальцы обыкновенно на это смотрел, осерчал, высекли самых буйных на площади – долго после чесались. Народ так и хохотал – секли-то больше для порядку, не со зда, чай не злодеи, так – баловники. Гоф-дамы платочиками прикрывались – надо думать, чтобы не подмигнул кто из голозадых некстати.
Дворяне, что победней или шибко гордые, по замкам своим сидят. Бывает, друг с дружкой сцепятся – ну так, как подушками подерутся. Правитель пушек держать не разрешил, да и на ружья смотрел косо; вот особо и не дрались. Обычно с утра копья-пики точат, а к вечеру, глядишь, оба войска вперемешку на постоялом дворе валяются, и не то что без пик, а и без штанов иные, а предводители на гербовых щитах картами шлепают – довершают баталию. Дворяне строением длинноволосые, лицы узкие, глаза зеленые; а простой народ – рыжие ряхи с веснушками. Хотя при такой жизни уже знать давно рыжеть стала; артисты только, все, черти, кровей благородных, держат породу. Но тут не об этом вовсе речь.
Севернее Тинберга – опять лес. Лес, лес, все мельче и мельче, и совсем уже на Севере, за Взгорьем, за Низиной – совсем кустики какие-то. Народ там, говорят, дурной, кочевой, и глаз у них дурной, и лошади рогатые, что лоси, и собаки с кошку ростом, но сильнющие и злющие. А может, тоже вранье – уж больно в диковину. И кто бывал-то там? А главное – за каким лешим? И дорог туда нет, тропки одни, и замков то ли два, то ли три, и все заброшенные.
Ну, вот, нарисовали.
* * *
Так бы все и ничего, да вот вышла какая неприятность. Затеял Урнгольт, божий старичок, нехорошее дело: стал ко всему двору приставать, дескть, сон ему был, видение вышнее, что глас ему рек, что надо воинство собирать, всех, кои меч в руце держать могут, сажать на смреци, сиречь, корабли и лодки, и плыть по водам морским куда-то к черту на роги, прямо на запад. В открытое, значит, Море. Купцы, что случились там, говорили:
– Тык ведь нет там ничево; сами мы на юг или на восток плаваем, чтоб берег из виду не терять; видеть, то есть, значит.
А Урнгольт – свое:
– Давай! Надо! Видение! Глас! Святая воля!
Носился и носился со своим крестовым походом. Сам извелся и всех достал. Правитель и то похудал, с лица осунулся. Порешили, однако, так: дело сие святое, конешно, однако, долгое; собраться надо, раскачаться, а года через два-три и со духом святым выступим. Так и народ говорил: "да, мы, конечно, смело в бой пойдем; однако, спешить-то куда? Здесь вроде неплохо, а дело святое тыщу лет терпело, и еще малость погодит." А как тихо говорить они особо не умели, так и вся страна поняла – протянем годика два, а там глядишь, приберет господь к себе старого хрена неуемного, а мы тут, грешным делом, воевать неохочие.
По случаю некие артисты во дворец Правителя были допущены – вроде как они в духе времени и основной политики оказались. А тут, что им лешего под кровать, возьми да и увидь их Урнгольт. Думали, аминь бедному настал и крышка. Так черта с два! Ведро с валерьянкой, ему поднесенное, пнул ногой святой отец, в ведро с пустырником плюнул злостно, всех до единого облаял и домой укатил в свою обитель. Позеленел со злости строгонравец наш, ан духом в борьбе только окреп. С неделю изливался гневно – надо ж тако поношение благочестию устроить, мерзопакости непристойные под видом праведного увеселения скрывать! Затем всех поголовно от восемнадцати до шестидесяти анафеме предал сроком на сорок сороков, прыгнул в карету с шестеркой белых цугом, и укатил куда-то из Тинберга.
Надолго укатил. Сперва на юг ехал, видели, потом – на восток, в самую глухомань. Спятил, видно. И случайно как бы сундучок забыл с письмами. Письма Правительская Правительственная Комиссия прочитала. Преинтереснейшие оказались документики, прескандальнейшие. Ругал в них ругательски на чем свет стоит церковносвященским своим поношением и правителя, и двор, и народ, и всю Страну. Всех лягнул, никого не забыл. Даже Стражу Пограничную.
А с юга же Страна была каменной стеной отгорожена. Могучая старая стена. Давно ее построили, уж и зачем, и кто – забыли. Но охраняет ее Стража.
И поняла Комиссия, что были то не сами письма, а черновики. А письма, стало быть, были уже и отправлены. Кому ж? Кто б в Стране стал такую гадость читать, кроме злодея какого? А какому злодею это в новинку бы показалось? Иной, может, и побольше бы наговорил. А сведений оборонно-важных в письмах обнаружено не было.
Почитали еще и решили, что не в Страну это все было писано. Мозговали, мозговали, и решили, что не было никаких таких писем вовсе, а только черновики нарочно подбросил старичок, для вящего оскорбления. Свихнулся, значится, святой отец на почве старческого маразма и религиозного рвения. Мага одного от медицины пригласили, тот вердикт подмахнул, и успокоились на том.
А зря! Озеро-то было. Только дорога к нему отходила уже за Воротами, а не в Стране. А Ворот Восточных, Остенграта, уже лет сто как не открывали. Через Вистенграт и Сартенграт еще изредка кто проезжал из купчиков, а Остенграт глухой заставой был. И леса за ним шли самые непролазные. И зверюги самые зловредные обитали. И Дорога еще далеко ли длилась – леший ее знает.
А Дорога – длилась. Шла она прямиком с юга вокруг озера, потом на север опять, и – в скалы. А там, меж двух озер и меж двух горных хребтов стояла Скалистая Страна. Страна мрачная. Правил ею тогда Ортвер – властитель злостный, естественно, хитрый, жестокий и нравом крут. Помощники у него были, понятно, черные маги. Народ они загнали в пещеры, а сами жили в скалах в замках. Трудились, чародействовали. Нечисть всякую разводили, и другими темными делами занимались. Потому как что за мрачная страна без темных дел? Чушь, знаете ли.
А раньше волшебники и в нашей Стране чуть ли не в каждой деревне жили. Высокие, сероглазые, с белыми волосами до пояса. Пришли они бог весть откуда, про что никому не рассказывали. Иные потом спились-скутились, иные просто позабыли науку свою, мастерство порастеряли. Те, что поученее, набрали себе учеников – и из знати, и из простых, между прочим, кто посмышленее – и ушли с ними в леса, наукой заниматься. А самые строгие возле Стены поселились, на южной и восточной границе. Порядки в своих замках они завели особые. Лесные волшебники дома свои по-чародейски флэтами звали что-то вроде монастыря по-нашему. А граничные – точками, цитаделями, значит. Кого и от кого охранять, ученики их порой и не знали толком, но всегда были готовы – такая у них заповедь была. Ни зверь лишний не прошастывал, ни птица не просвистывала.
Еще эти маги – Сальмер Даимнский этим больше других занимался – людей особых сделали. Да не людей,а так – работников. Сделали их из той самой глины, из которой кирпичи делают, да и назвали также – кирпичниками. У них ума – с птичий нос, но на то, чтобы из глины кирпичи делать и обжигать хватает. Трудолюбивы они были – не в пример людям. За это их и освободили потом, когда Стену сложили. Разбрелись они тогда, куда глаза глядели, расселились в лесах по ту и по эту сторону стены. Немудрящие, неуклюжие – но им же много и не надо. Живут в лесах, питаются травою и цветочками, а про людей уже почти и забыли, поди. Без работы запримитивели, но инстинкты заветные еще остались. Парочку недавно изловили в глуши – ничего, работают, как раньше.
А злые маги в Скалистой стране были давным-давно из Страны выгнаты. Тогда же, кстати, и Стену выстроили. Ой, да кто это все помнит?
А тут на границе Скалистой взяли Урнгольта с каретой, и потащили к Ортверу на допрос, в замок Архистрем. Вот тут и началось.
III
(...) Ортвер был в темно-буром плаще, из-под которого тяжело поблескивал изумрудом панцирь. На панцире под откинутым порывом ветра плащом Урнгольт узнал Желтый Цветок ордена Трилистника.(...)
{Урнгольта арестовывают. Ортвер держит совет со своим главнм магом Сталлерторцем Синий Горб – у того, когда он колдует какую-нибудь пакость, горб начинает светиться фиолетовым светом; след ошибки молодости. Совещание происходит на Магическом Эзотерическом Языке, все слова которого "елы-палы" и "дык".
Происходит разговор. Урнгольт убеждает Ортвера, что главное – чтобы в стране был порядок и полная власть. Власть над душами подданных. Чтобы те его любили искренне и с энтузиазмом.
Урнгольт через две недели составляет Ортверу новое правительство: Сталлерторц, главнокомандующий тяжелой кавалерии (?) Гилверр, главнокомандующий силами поддержания спокойствия Скундсон, бароны Бруствер Свинкельнский и Гершпрунг Козельцский, а также епископ Приозерный и Дальнегорный Яртберд Град-Годден.
Он выдвигает план создания доктрины постоянного врага. Предлагает выпустить народ из темниц, дать ему земли в целинных Альцайнских степях и свободу – кто же от такого убежит? К тому же, свобода эта – работать на общее благо, умереть с голоду или вернуться в подземелья. Потом постепенно всех вернуть в подземелье за различные преступления против закона. Назначить оброки и дани.}
Иллюстрации А.Чепаченко: Долговолосик пробирается лесами в Остенграт.
Озеро. Настало время творить. Хозяин замка Су-Флор,
повешенный за попытку отравить солдат его
высочества вином.
[По заказу, при соучастии и под редакцией А.Чепаченко. 1990 г.]
Статья в г. "Пятница" о "Зе Ху".
Уважаемый читатель, это снова я, Печкин, пользуюсь возможностью позабавить тебя своими россказнями. Готов спорить с тобой на стоимость этого номера, что на этот раз ты откроешь для себя нечто новое. От спора этого никто не проиграет, так как либо тебе будет интересно, либо мне приятно.
Речь пойдет о группе, которая поразительно малоизвестна у нас сейчас. Пластинки ее можно встретить на "толпе", хотя и по сравнительно невысоким ценам, но крайне редко. Запии ее попадаются только в очень редких ларьках и фирмах звукозаписи. Публикации о ней в прессе, как официальной, так и стихийной, можно пересчитать по пальцам. Соответственно, и разговоров о ней на тусовочных кухнях вы вряд ли услышите.
Между тем, это не какая-нибудь захудалая группка из каких-нибудь дико-западных Нижних Мымр, группа одного альбома или, как это бывает у нас сейчас, одной песни. Это группа с мировым именем, которая за более, чем 25 лет своей жизни внесла значительный вклад в музыку и рок-мысль всего мира. За исключением, быть может, наших горних обителей, до которых все доходит, как до жирафа – с запаздыванием в 10-20 лет.
Это, уважаемый читатель, группа, именующаяся The Who, что в переводе означает "Те, кто". Образовалась она в 1964, и на счету ее к 1981 году было уже 15 альбомов, ибо дальнейших сведений нет и у меня. Из этих альбомов 2 масштабные рок-оперы, по которым режиссеры с мировыми именами поставили фильмы. Эта группа была первой рок-группой, выступившей в Нью-Йоркской Метрополитен-Опера. Она, да еще "Тен Йиэрз Афтер", были единственными британскими группами на фестивале в Вудстоке. Короче, нельзя сказать, чтобы группа эта ничего особенного из себя не представляла.
В чем же причина такой ужасающе незаслуженной непопулярности этой группы? Я долго думал на эту тему, и не пришел к какому-либо определенному выводу. Возможно, причина в том, что группа эта равно неудобна для восприятия и коммунистического, и капиталистического, ибо поет слишком искренно, даже для нашего андерграунда, хвалящегося своей неподкупностью и правдивостью.
Я расскажу тебе историю этого коллектива, а потом мы вместе еще раз подумаем над этим весьма для меня обидным феноменом.
Сформировали группу где-то летом или весной 1964 года трое молодых людей, Пит Тауншенд, Джон Энтвистл и Роджер Далтри. Называлась она тогда "Объезды". Ребята эти были по социальному своему происхождению победнее, чем "Роллинг Стоунз", но побогаче, наверно, чем "Битлз", впрочем, я не уверен. Это, надо сказать, весьма важно, если речь идет об английских группах. Это сразу определяет...
Я безумен, ты больна А вокруг идет война А над ней нависла тьма, И она глухонема
А во тьме витает бог Он безумно одинок И жесток он потому Смотрит яростно во тьму
Мечет беды он из тьмы И внизу страдаем мы Посреди чужой войны, Бедами поражены.
Стал и я теперь, как бог, и безумен, и убог, и заброшен, и забыт, и (.?.) и убит...
{1991, осень}
T.Y.
Пообещай мне встречу Встречу в хрустальный вечер Встречу совсем случайную Там, за чертой отчаянья Встретимся мы однажды Перегорев от жажды Усядемся на диване В темной хмельной нирване Хрип междометий трудных Слезы в глазах простудных Встреться со мной, и лги мне, Что мы не стали другими И задавай вопросы Горькие, как папиросы Отпаиваясь аспирином И теплым джазом старинным...
{июнь 1994}
У меня есть змея И она сильней, чем я Есть змея из огня, И она сильней меня
Я ужален змеей В основание мое И во мне ее яд Я и сам теперь змея
У меня есть змея С нею мы теперь друзья И у всех есть змея Все такие же, как я...
{1994}
Королева эльфов
(С.Васильев (Ad Libitum), пер. С.М.Печкин)
The forceless is strong, And the water may crush the rock; The fool is he who thinks That all he can do. That one is to lose Who does not seek a thing; That one is to find Who waits and believes.
Fare thee well for aye, shining Queen of Elven
May thy eyes never ever shed no tears
Forgive me so long Never ever think of me wrong For be for ever thy guest I may not Life's like snow Ev'rything will pass, ev'rything will flow No more songs I'll sing Here at your table
Fare thee well for aye, shining Queen of Elven
May thy eyes never ever shed no tears
{осень 1994} Translation (c) Stepan M. Pechkin
Вдоль серого неба Through the skies sullen Осенние ветры Winds of the autumn Сырость носят Blowing dankly В тучи дуют Shifting clouds На набольшей туче Upon cloud greatest На табуретке On the seat settled Сидит Эста Esta's sitting Вышивает Esta's sewing
Вот вышила красным Sews she in scarlet Кленовые листья Leaves of the marples Полетели Leaves start falling Листья наземь Rusting, rustling Вот вышила черным Sews she in brown-black Голые сучья Boughs of the beeches Сучья хмуро Boughs turn naked Обнажились Beeches blanching
Несет эту тучу See the cloud's drifting К нашему дому To our house heading Эста нить Esta's picking В иглу вдевает Threads and needles Что Господь скажет, What the Lord's saying То Эста вышьет Esta she sews it Эста вышьет Esta's sewing Нас не спросит Asking no one
30.12.96
Translation (c) Stepan M. Pechkin 1997
Setting sun red and heavy is casting long shades Of the walls of the castle where no guard is seen; Just two arhers are playing the game of old days Throwing coins on the stone floor and list'ning them ring. Thus the day is but done.
'Midst the walls all a-crumbling the two of them then Lay asleep with their uniform cloaks over heads. Not the first day they finish, not first night they spend Over bottle of brew which is bann'd to the lads, As the Holy Day is.
But the night will be short, and as morning begins They resume their guard as it goes from the time; And they'll drink up to shrink from the bottle they'll bring, Their unwilling to live drowning down in the wine; They don't heed to their light.
Now the ages have past, and in silence I walk 'Midst the tow'rs all a-broken and burned to the foot, In the trees grown between ancient bastions and walls, And the shredders of glass hissing under my foot, Now that ages have past.
{1993} Translation (c) Stepan M. Pechkin 1993
Глава XXIV
(Chapter 24)
(Pink Floyd)
Движенье совершится в шесть приемов И седьмой вернет все вспять Семь есть свет, родившийся, как только Из мрака вычитается один.
Смена даст успех
Он без ошибки уйдет и придет
Действие – удача
Восход Закат
А в месяц зимнего солнцестоянья Происходит поворот Гром в высоких небесах поутру Ничто не уничтожить навсегда
Смена даст успех
Он без ошибки уйдет и придет
Действие – удача
Восход Закат
{1993?} Translation (c) Stepan M. Pechkin 1996
* * *
А.Г.Лазарев, пер. С.М.Печкин
(Подражание Velvet Underground)
City water Oily rainbows toes wet shoes wet prolongued buzzing comix' pages jazz in pocket write this feeling in the notebook dying coda key to locker of the ear
understand the machine noises round'n'round going off-hand wish I saw not wish I heard not teacup full of brain illusions hot and stiffle dens and saloons of communities and parties
Of standard reflections and eye-hole constructions and thriller-book pictures and waters and rainbows and oil and dirt and insecticydes
Extra class trip waits for cola evening twilights highway neon traces circles drawn on frock back somehow broken speed it may be finger feels the toes wet shoes wet in the city oily water
{лето 1991} Translation (c) Stepan M. Pechkin 1996
I'm not more than a stranger Neither this place or that Whole my life on the flowers endlessly I tread I am carrying stones in unladened hands I am writing my name on untrustworthy sand On the edge of the stream
May be it's just a karma may be it's all lie But when rain starts a-falling who can see the blue sky I don't know what is urgent I see no harm or hint When the bare little feet do not leave any print On untrustworthy sand
What if brother of mine recognizes me not If no fire where he's at now and no ice has he got Where the wind blows and heaven holds the stars in its hands He will not leave a footprint on untrustworthy sand On the edge of the stream
I'm not more than a stranger Neither this place or that Whole my life on the flowers endlessly I tread I am carrying stones in unladened hands I am writing my name on untrustworthy sand On the edge of the stream
{1993} Translation (c) Stepan M. Pechkin 1993
BBS Hacker's Club сообщение #602 – Moscow Crazy Art Talks Дата :15-04-94 15:58
От :Stepan M. Pechkin
К :All
СТЕПАН М. ПЕЧКИН
Иccледования, cтихотвоpения, замечания, мыcли, yпpажнения, беccвязные
запиcки, объединенные тем лишь, что вcе они пpоизведены в метpополитене.
Так вот, еcли хочешь cидеть, наyчиcь занимать пpавильнyю позицию y двеpи. Hе знаешь, какая позиция пpавильная – поcледи за мной. Вот я выхожy на платфоpмy. Еcли даже поезд на ней yже cтоит – плевать. Кто никyда не cпешит, тот никyда не опаздывает. Лyчше yмеpеть cидя, чем ехать cтоя. Так надо. И вообще, какого чеpта я должен опpавдыватьcя, еcли я cам же и поcтавил cебе задачy – ехать cидя?! Еcли поезд cтоит – замечай меcто кpая платфоpмы и cтановиcь тyда. У кpая двеpи – потомy что идиот, вcтавший пpямо к cеpедине, бyдет cметен выходящими и попадет в вагон в чиcле cамых поcледних, еcли вообще попадет, а вcе вpемя поcадки бyдет отбиватьcя от yноcящего его вcе дальше от вожделенной двеpи паccажиpопотока. Еcли yж ты cчитаешь – или вдpyг так оно и еcть – что занял пpавильнyю позицию, дело твое yже почти в шляпе. Как показывает огpомный опыт, пpавильная позиция – 60% ycпеха. Дальше кpайне важно не pаcтеpятьcя и не дать залезть впеpед тебя омеpзительным теткам c огpомными cyмками, набитыми киpпичами, идиотcким мyжикам, воняющим водкой и беломоpом, почемy-то возящим cаженцы поcpеди зимы, а ледоpyбы – в июле (мне эти ледоpyбы!!!), шycтpым, хитpым и подлонpавным дедyшкам, напоминающим хаpактеpом таpаканов, и вообще вcем тем, пеpед кем ты не иcпытываешь нpавcтвенного cтpемления ycтyпить cвое меcто им – я не знаю, кто y тебя попадает в этот pазpяд. Hyжно быcтpо пpоходить в cеpединy вагона, почемy лyчше не пользоватьcя кpайними двyмя двеpями, и быcтpо cадитьcя. Hо и yметь ycтyпать меcто тоже важно, еcли ты не хочешь потом вcю долгyю доpогy пpитвоpятьcя cпящим под звyки cкандала над твоей головой, к томy же ощyщая затаенно в дyше, что ты не пpав. Это пpоcто гнycно, толкy от такого cидения не бyдет – лyчше yж ycтyпить. Впpочем, откyда мне знать твою конкpетнyю обcтановкy и твои моpальные импеpативы? Я как-нибyдь еще веpнycь к этой теме, а cейчаc – поpа выходить.
