Текст книги "Тайна банкира. Красная мантия"

Автор книги: Стенли Джон Уейман

Соавторы: Мэри Элизабет Брэддон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА XXIX

Лионель решился без всяких отлагательств исполнить задуманное, а именно исследовать тщательно потаенный ход в погреб, как только уснут в Вильмингдонгалле. Предприятие было, конечно, смелое, но Лионель наследовал все мужество от отца. Дождавшись поздней полночи, он вышел в коридор и спустившись по лестнице, прошел прямо в столовую. Он знал, что дверь прихожей запирается на ночь, и потому ему не было возможности выйти из дома иначе, как через окно. Хотя все вообще окна запирались ставнями с железными болтами, сильные и проворные руки могли победить и это препятствие; как ни трудно было раскрыть их без шума, Лионелю удалось избежать его, и он вскоре очутился на пространной террасе.

Прохладный воздух ночи освежил его пылающую голову; он прошел скорым шагом зеленую поляну и взошел в одну из длинных лавровых аллей, где он часто виделся с Юлией Гудвин. Месяц слабо светил и Лионель прошел в глубокой темноте тенистой аллеи до известного грота. Он нашел без труда свод, о котором говорила ему домоправительница, и ощупал первую ступеньку лестницы, которая вела прямо в погреб. Лионель зажег восковую свечу, зная по расположению здания, что его не увидит никто из живущих в доме. Он стал спускаться медленно и осторожно вниз, сгибаясь, чтоб не задеть головой о свод. Чем ниже он спускался, тем становилось виднее, что этот тайный ход был уж с давнего времени предан забвению: густая паутина висела на стенах, напуганные шорохом шагов Лионеля ящерицы спешили укрыться в расщелины, скользкая плесень покрывала ступени и грозила ему ежеминутно падением.

Домоправительница его не обманула; этот тайный ход довел его до двери известного погреба. В уме его мелькнула неприятная мысль, что дверь, вероятно, наглухо заперта; но к его удивлению дверь тотчас подалась, когда он повернул заржавленную ручку и он очутился в первом из погребов северного флигеля. Он рассчитывал, что находится под первым окном, а Калеб смотрел из седьмого окна, когда увидал убийство, о котором намекал Лионелю. Осмотревшись кругом, Лионель увидал просто обширный погреб, стены которого были покрыты слоями паутины. Дверь во второй погреб была открыта настежь, и он был также пуст; дверь в третий погреб была притворена, но Лионель открыл ее; он теперь находился в близком соседстве с комнатой с знаменательным седьмым окном. Этот третий погреб отличался от первых: в одном углу стоял большой железный сундук, а в другом была лестница. Эта лестница привела Лионеля к двери; но его попытки проникнуть еще далее оказались напрасными: дверь была заперта. И так все старания, все даже и ужас ночного путешествия под северным флигелем были напрасны: все поиски ограничились тремя погребами и запертой дверью! «А впрочем, – подумал Лионель, – быть может, все к лучшему; я должен благодарить Бога за то, что мои предположения, возникшие вследствие рассказа садовника, оказались неосновательны».

В то время, когда Лионель хотел спуститься с этой лестницы, глаза его остановились на клочке сукна, повисшего на одном из гвоздей. Этот клочок, казалось, оторван от мужского платья; его первобытный голубой цвет полинял под какой-то странной жидкостью, придавшею сукну шероховатую жесткость. Дрожь пробежала по членам Лионеля при этом прикосновении: внутренний голос говорил ему, что эти черные пятна – запекшаяся кровь. Он положил сукно в карман и, продолжая рассматривать ступени, заметил и на них, точно такие же черные пятна, а на полу близ нижней, следы целой лужи крови, въевшейся в гнилые доски пола.

Калеб оказывался не безумцем, твердившим о небывалом злодействе: эти темные, зловещие пятна поддерживали его рассказ.

Тяжело стало Лионелю: отец Юлии был убийца, а судьба осудила его стать его обличителем. «Как она будет ненавидеть меня и проклинать минуту нашей о ней встречи, – подумал бедный молодой человек, – но пусть будет что будет, а я выполню мою обязанность до конца».

Но расследование не было еще вполне окончено: все свидетельствовало, что убитый был сброшен по лестнице вниз и лежал очень долго на этом месте, оставалось только узнать, куда девался труп. Убийца, вероятно, прокрался сюда ночью и вытащил его через известный ход, чтобы зарыть в саду. «Но он не останется в этой могиле, – подумал Лионель. – Рука, которая привела меня на место убийства, укажет мне, конечно, и могилу убитого. Провидение управляет людьми и я, который с такою радостью желал бы знать отца Юлии за хорошего человека, теперь становлюсь его обличителем». Когда Лионель собирался идти, ему попался под ноги еще один предмет, который он поднял и положил в карман: это была лайковая мужская перчатка.

ГЛАВА XXX

Кто опишет чувства Клары Вестфорд в ту ночь, когда была увезена ее Виолетта? Она подходила к дверям Друриленского театра немного спустя после того, как ее дочь ушла из него в сопровождении слуги Гудвина. Сторожа хорошо знали ее и постоянно предлагали ей кресло в приемной, но на нынешний раз, вместо привычного доброго вечера, привратник встретил ее взглядом, выражавшим его изумление, но мистрисс Вестфорд не заметила его, уселась спокойно на привычное место.

– Вас ли я вижу, сударыня? – воскликнул привратник, – нам ведь только сказано, что вы лежите при смерти.

– Нет, еще, слава Богу, – отвечала с улыбкою мистрисс Вестфорд, – но кто же вам это сказал?

– Да ведь за вашею дочерью приезжал недавно какой-то слуга с известием о вашей болезни, он привез ей записку и она уехала такая перепуганная.

– Вы ошибаетесь, друг мой, это была, вероятно, не она, а другая.

– Помилуйте, сударыня, я знаю вашу дочь!

– И она уехала с этим мужчиною?

– Да, за десять минут вашего прихода.

Клара была поражена; ее страшная бледность тронула сторожа.

– Успокойтесь, сударыня, – ободрял он ее. – Вы, быть может, найдете ее уже дома.

Бесконечен показался мистрисс Вестфорд путь до ее квартиры и горько было ее разочарование в надежде найти в ней дочь. Она взошла шатаясь в неосвещенные комнаты и опустилась в изнеможении на диван. Долго сидела она в тяжелой неподвижности, но она была мать, а мужество матери способно пересилить и самое отчаяние; она решилась спасти Виолетту и, сидя впотьмах, старалась припомнить хоть кого-нибудь в мире, кто бы помог ей в таком несчастьи, поразившим ее. Несчастная мать не нашла никого; ее гордое родство отдалилось от нее уже давным-давно, свет позабыл о ней: один человек мог ей помочь при настоящем деле, это был Руперт Гудвин: он был ее враг, но что нужды в том.

Утро другого дня застало Клару Вестфорд на пути в Сент-Джемс-Сквайр, где жил Руперт Гудвин, но ее ожидала и здесь неудача: банкир отлучился и его ожидали не ранее как на другой день.

– Если только мистер Гудвин уехал на дачу, – сказала мистрисс Вестфорд его слуге, – то я прямо отправлюсь в Вильмингдонгалль.

– Но его там нет и я, к сожалению, решительно не знаю, куда он уехал, – отвечал слуга.

– Так я приду завтра.

Тяжело было Кларе возвращаться домой; ей пришло было в голову известить Лионеля об этом происшествии, но она побоялась ввести своего сына в состязание с банкиром. «Нет», думала она, «этот человек успел превратить в ненависть любовь ко мне отца, он способен отнять у меня и привязанность сына, нет, я должна одна вести с ним борьбу»!

Когда мистрисс Вестфорд явилась на другой день в квартиру банкира, ее ввели немедленно в изящно убранный зал в первом этаже. Едва Клара успела усесться на стул, как увидела перед собою банкира.

– Здравствуйте, Клара, – сказал ей, – наше настоящее свидание резко разнится от последнего. Я вам говорил, что у меня достанет терпения дождаться часа мести, и он теперь настал.

– Возвратите мне дочь и радуйтесь потом своему торжеству! Смейтесь надо мною сколько хотите, но только отдайте мне мою дочь. Спасите ее от бесчестия, а со мною пусть будет что будет!

– Ваша прежняя гордость значительно смягчилась, моя прекрасная Клара, – сказал Гудвин, – и так, вы согласны?

– На все, – перебила несчастная мать, – я не отступлю ни перед каким унижением, чтоб спасти от него мою бедную, невинную дочь. Взгляните на меня, Руперт Гудвин, на мои впалые щеки, на мои угасшие глаза: я вынесла за эти два дня все пытки, какие только может вынести мать; вы можете радоваться сколько хотите, только возвратите мне дочь.

– Так вы принимаете мои условия?

– Я не имею возможности не согласиться на них.

– Вы, значит, готовы ехать завтра же вместе со мною на мою виллу на юге Франции, – очаровательное место, вполне достойное столь очаровательной, как вы.

– Я только просто женщина, доведенная до крайних пределов отчаяния. Я беспрекословно покоряюсь вашей воле, возвратите мне только мое дитя.

– Послушайте, Клара, – сказал вдруг банкир, устремив на нее свои черные, блестящие глаза, – вы даете мне слово, но сдержите ли вы его?

– Я никогда еще в жизни не давала его напрасно.

– Хорошо, ваша дочь будет возвращена вам немедленно, но через 24 часа после ее приезда вы отправитесь со мною в южную Францию и дочери вашей отныне нечего бояться меня: у нее остается брат, а он сумеет оградить ее от всяких опасностей. Если же ваше семейство будет нуждаться, Клара, то мое состояние к вашим услугам.

– Я не возьму и пенни, – сказала гордо Клара; – если я отдалась вам в рабство, то по крайней мере, не продаю себя. Мы порешили дело, мистер Гудвин, сдержите же ваше обещание, как я сдержу мое.

«Она горда по-прежнему», подумал Гудвин, «я надену ей на шею прочную цепь, но пленный орел не теряет даже в плену своих орлиных свойств. Конечно, с моей стороны было бы гораздо благоразумнее любить более мягкую и уступчивую женщину, но в любви не бывает благоразумия. Судьба приковала меня к этой женщине, это странное чувство, полуненависть и полулюбовь жило во мне целых двадцать лет, но теперь победа на моей стороне».

ГЛАВА XXXI

Отчаяние овладело душою Клары, когда она выходила из квартиры банкира. Она вынесла так много в эти два дня, что ее ум потерял способность взвесить всю тяжесть ее несчастия. Она шла бессознательно к своему дому, когда ее имя, произнесенное внезапно чьим-то незнакомым голосом, заставило ее быстро очнуться. В ту же минуту она увидела молодого человека с мужественным, открытым и сильно загорелым лицом, который смотрел на нее с глубоким участием.

– Вы ли это, милая мистрисс Вестфорд? – воскликнул незнакомец, – я не думал вас встретить на лондонских улицах.

Клара взглянула на него с удивлением; это смуглое лицо было ей незнакомо, но она помнила этот голос и посмотрев пристально в глаза незнакомца, воскликнула с невольным чувством ужаса: «О, Жильберт Торнлей, вы ли это, Жильберт?!

– Это я, мистрисс Вестфорд; – я спасся дивным образом во время кораблекрушения, прошел все ужасы странствования по бесплодным странам Африканского берега и опять очутился в родной моей Англии, увидел опять всех прежних друзей. Я не уверяю вас, что я рад видеть вас, вы это знаете, но мне тяжело встретить вас бледною и грустною и в траурном платье. По ком этот траур? Ужели Виолетта…

– О, нет, она жива! – отвечала Клара.

– Но ведь с вами случилось какое-нибудь несчастие? Оно написано на вашем лице: вы больны, мистрисс Вестфорд?

– Конечно, я больна, я потеряла память всего происшедшего, да вот даже и вы, которого я давно считала умершим, являетесь мне вдруг живым и невредимым. Так вы не погибли при крушении «Лили Кин»?

– Нет, я и трое из наших матросов доплыли до берега; все же другие пошли на дно с кораблем.

– А мой муж, мистер Гарлей? Я знаю его мужество: он не захотел оставить корабль!

Торнлей взглянул на мистрисс Вестфорд с глубоким изумлением.

– Я вас не понимаю, – сказал он ей, – капитана не было с нами при крушении корабля, мы вышли в море одни без него.

– Он не отправился с вами на «Лили Кин»? – повторила она.

– Не был, конечно; он передал мне команду над нею и нужные инструкции и уехал на берег. Вы и теперь встретили меня на дороге в Винчестер, откуда я хотел проехать в Вестфордгауз.

– О, Жильбер Торнлей, – воскликнула Клара, – я сойду с ума: вы утверждаете, что мой муж не был с вами, однако ж я ношу этот траур по нем, потому что с того дня, как он с нами простился, чтобы ехать в Китай, мы уж с ним не видались.

– Во всем этом кроется страшная тайна! – воскликнул Торнлей, – с капитаном случилось большое несчастье!

– Да, потому что одна только смерть могла разлучить Гарлея с его семейством, – сказала Клара с глухим стенаньем.

Моряк подал ей руку, и она бессознательно оперлась на нее; он отвел ее в одну из менее людных улиц, чтобы поговорить на свободе о прошлом. Ему удалось мало-помалу успокоить ее; потом он рассказал ей со всевозможною точностью все, что случилось в день, предшествовавший выходу «Лили Кин» в море, не забыл и настойчивого решения капитана получить от банкира свои деньги обратно.

Этот рассказ пробудил в Мистрисс Вестфорд мрачное подозрение и вызвал страшный призрак, становившийся не раз между нею и счастьем, образ Руперта Гудвина, ее заклятого врага. Страшное чувство налегло ей на сердце и остановило его биение: она не сомневалась, что он, этот Гудвин, убил ее мужа.

– Мои тяжелые предчувствия в утро нашей разлуки не обманули меня; мы разлучились с ним действительно навеки, – сказала она.

– Будем надеяться, что он не погиб, – утешал ее Торнлей, хотя и сознавал, что эта надежда совершенно несбыточна.

– Скажите мне только, – перебила Клара, – действительно ли вы знаете, что муж мой вручил деньги Гудвину, а не занимал их у него.

– Знаю, – отвечал с уверенностью Торнлей.

– В таком Случае акт, отнявший у нас все наше состояние, был подложный.

Клара старалась объяснить молодому человеку как можно подробнее, как банкир овладел Вестфордгаузским поместьем, но мысль о погибшем муже беспрестанно отвлекала ее от этого события.

– Он убит, Жильбер, внутренний голос говорит мне внятно, что он пал от руки Руперта Гудвина, – сказала она.

– Это невозможно, мистрисс Вестфорд, – возразил Торнлей, – Гудвин занимает слишком высокое положение в свете, чтобы решиться на подобный поступок.

– А я вас уверяю, что он способен на всякое преступное дело, я давно его знаю.

Но моряку не верилась такая глубокая нравственная испорченность.

– Как знать, что с вашим мужем не случилось несчастья до его приезда в контору банкира, – заметил он Кларе.

– Так это несчастье дошло бы непременно до нашего сведения, возразила она, – Жильбер, вы были преданы моему мужу?

– Да, я любил его как отца.

– Так докажите мне искренность этой преданности, содействуя мне открыть всю эту тайну.

– Я весь к вашим услугам и не пощажу себя, чтобы заплатить капитану этот долг благодарности.

– Так приступим же немедленно к делу, Жильбер.

– Мне кажется, что вам следует прежде всего убедиться, был ли капитан у мистера Гудвина, а мы это узнаем без всякого труда от его приказчика, – заметил Жильбер.

– Я не доверяю этому человеку, но это не мешает нам отправиться к нему.

Нетерпение Торнлея почти равнялось нетерпению Клары; оба они скоро явились в контору банкирского дома.

Старик странной наружности сидел за конторкою, склонившись над книгами огромного размера. Он окинул равнодушным взглядом Торнлея, но когда этот взгляд перешел на Клару, на лице его изобразилось живое волнение. Старик этот был Яков Даниельсон.

– Мне необходимо сделать вам несколько вопросов по поводу события, случившегося в прошлом году, – начал моряк, – в состоянии ли вы припомнить все дела, совершавшиеся в вашей конторе в июне того года?

– Быть может и припомню, но скажите мне, в чем заключается ваш…

– Капитан Гарлей Вестфорд вручил г. банкиру в вышесказанном месяце 20000 фунтов под сохранение, помните ли вы это?

– Да.

– Он в тот же самый день возвратился к банкиру, чтобы взять от него свои деньги обратно.

– Это было так, как вы говорите; но только не застал банкира в Ломбардстрите, он отправился к нему в Вильмингдонгаль: я сам был еще там, когда он приехал.

– И он от него требовал свои деньги обратно?

– Да, он требовал их.

– И банкир возвратил ему эти деньги?

– Я слышал по крайней мере от мистера Гудвина, что он это сделал. Я отправился с дачи в 10 часов, чтобы попасть на поезд в Лондон, но я опоздал и, возвратившись на дачу, не застал уже капитана, он, по словам мистера Гудвина, спешил на корабль, который должен был с рассветом отправиться в море.

– Корабль этот вышел действительно в море с рассветом, но капитан не прибыл на него и пропал без вести с того самого вечера.

– Странно! – проговорил задумчиво приказчик.

– Да, поистине странно! – подтвердил Жильбер, – и это обстоятельство невольно вызывает большие подозрения; я не хотел бы быть на месте мистера Гудвина. Капитана видели в последний раз в его доме и он доверил ему свое достояние. Из этого естественно возникают вопросы, во-первых: были ли деньги возвращены по востребованию? и во-вторых: вышел ли капитан здрав и невредим из Вильмингдонгалля?

Даниельсон посмотрел очень странно на моряка.

– Ба! – сказал он, – так вы считаете мистера Гудвина способным на убийство из-за ничтожной суммы 20000 фунтов? Мистер Гудвин владеет миллионами и что может казаться капитану громадным состоянием, для него только безделица.

– Быть может, мистер Гудвин стал теперь миллионером, – возразил Торнлей, – но он далеко не был им в июне прошлого года и все в один голос предвещали ему близкое банкротство.

– Слухи вечно лгут, – сказал Даниельсон, – вы очень опрометчивы, молодой человек, ищите вашего капитана где вы хотите, нас никто не заставит отвечать за него.

– Очень может быть, – отвечал Жильбер, – но высшие власти могут сделать и вам и вашему начальнику вопросы о странном совпадении гибели капитана с его пребыванием у вас в Вильмингдонгалле. Я считаю теперь моею первою обязанностью передать это дело полицейскому расследованию; ее дело дознать, вышел ли капитан из дома банкира или остался в нем.

– Почему же и нет, – возразил хладнокровно приказчик, – полиция мастерски раскрывает все тайны, но ведь ее расследования не всегда же удачны. Проищите! Однако же несмотря на ваши обидные намеки, мне было бы приятно служить вам, чем могу; если бы мне пришлось услышать что-нибудь, что бы могло скорее навести вас на след, я бы безотлагательно сообщил вам это. Скажите мне только, на чье имя я должен адресовать письмо?

– Вы можете адресовать его на мое имя мистрисс Гарлей Вестфорд, – сказала Клара.

Звук этого голоса заставил содрогнуться Даниельсона, но ни Клара, ни Торнлей не заметили этого. По выходе из банкирской конторы мистрисс Вестфорд отправилась прямо к себе, а Торнлей поехал уведомить полицию обо всем деле.

Возвратившись домой, Клара немедленно написала Лионелю о возвращении Торнлея и о таинственном исчезновении мужа и убеждала его употребить все силы, чтобы раскрыть это, тем более что он и жил теперь вблизи Вильмингдонгалля.

Когда это письмо было сдано на почту, Клара стала спокойнее и, севши у окна, погрузилась в раздумье о странном сцеплении настоящих событий с событиями прошлого. – «Нет, – думала она, – рука Провидения удержала меня от падения в бездну. Я бы пожертвовала моим вечным блаженством, чтобы сдержать мое слово, данное этому человеку, который разрушил все мое земное счастье, но я разрешаю себя от него как убийцы моего мужа».

ГЛАВА XXXII

Эстер Вобер забыла думать о Виолетте как скоро ее интрига против нее увенчалась успехом. Ее прекрасная соперница не стесняла ее более своим присутствием, чего же ей больше. Мистер Мальтраверс был в большем затруднении и поневоле должен был уступить блистательной Эстер роль, которую он назначил Виолетте. Она была вообще плохая актриса, но производила на сцене большой эффект; эта же роль давала ей возможность блеснуть всеми бриллиантами, которые ей подарил богатый лорд Гарлингфорд. Ярко-зеленое бархатное платье увеличивало еще белизну ее плеч, ее черные волосы были заплетены в роскошные косы, перевитые нитками сияющих бриллиантов.

Эстер рассорилась с своим обожателем лордом Гарлингфордом и выгнала его с королевскою гордостью из своей серали. В продолжение нескольких недель лорда постоянно провожали словами, что мисс Вобер нет дома или что она теперь занята. Все эти препятствия разожгли его страсть. Он имел от директора разрешение входить в театральное фойе, когда ему угодно, но это позволение не привело его ни к каким результатам. Эстер окончательно не обращала на него никакого внимания, не отвечала даже и на его вопросы. Он уж терял надежду стать с нею когда-нибудь в прежние отношения, когда в один вечер он заметил сверх ожидания приветливую улыбку на устах Еврейки и едва только занавес успел опуститься, отправился в фойе, где нашел ее окруженную веселою толпою молодежи.

Эстер Вобер сидела, обмахиваясь веером и, увидев герцога, пригласила его сесть возле нее.

– Будем опять друзьями, сказала она, протянув ему хорошенькую ручку, – мне надоела ваша печальная мина, и я прощаю вас.

– Моя милая Эстер, – начал было только молодой человек.

– Постойте, – перебила она повелительно, – я прощаю вас, но только с условием: вы должны исполнить одно мое желание.

– Да разве вы высказывали когда-нибудь желания, которые я не хотел бы исполнить?

– Нет, конечно, – отвечала надменно Эстер, – когда исполнение зависело от вас, а я сама не знаю, в вашей ли воле исполнить настоящее.

– Если оно человечески возможно, то я вам ручаюсь, что я его исполню.

– Дело в сущности очень просто, – сказала Эстер, – надобно только обделать его с толком: вы знаете, как я люблю верховую езду и с каким нетерпением жду времени охоты. На днях капитан Гардинг сказал мне об одной великолепной лошади, которая должна была продаваться на следующий день в Татерфалле. Весь порок ее заключается в ее страшном упрямстве: имя ее Sabot du Diable! Я не сказала ни полслова Гардингу, несмотря на то, что уж твердо решилась приобрести эту лошадь во что бы то ни стало. Мой конюх отправился на следующий день, но этот гнусный Гардинг соврал мне относительно часа продажи, a Sabot du Diable был уже куплен за 700 гиней. Можете судить о моей досаде.

– Досадно, конечно, отвечал герцог, – но если лошадь действительно так своенравна, то она и не стоит большого сожаления.

– Своенравна! – воскликнула с презрением Эстер, – да разве я побоялась бы ее своенравия! Я люблю кататься на диких лошадях и покорять их моей воле. Вам бы пора увериться, что я задумала какое-нибудь дело, так и исполню его во что бы то ни стало: вам только остается достать мне эту лошадь.

– Но ведь вы говорив, что она продана?

– Да, но ее можно купить у того, кто ее приобрел; покупщик, конечно, будет не прочь взять за нее барыш.

– Это будет зависеть от характера того, кто ее купил. Кто он такой?

– Лорд Ботвель Валлас.

– Это в таком случае безвыигрышное дело; лорд не легко расстанется, если только она ему нравится.

Эстер взглянула на герцога с гневным презрением.

– Хорошо, – сказала она, – я теперь понимаю, как слаба была ваша любовь ко мне, если вы не хотите исполнить даже такого ничтожного желания.

– Милая Эстер, я готов сделать все, что от меня зависит, но лорд Валлас богат и вряд ли польстится на крупный барыш. Впрочем, попробую, авось и удастся.

– А до тех пор не являйтесь ко мне на глаза.

Герцог на другое же утро написал к Валласу и предложил ему за лошадь 1000 фунтов, упомянув, что он ее торгует для одной дамы. Ответ был далеко не так неблагоприятен, как думал герцог. Лорд Валлас писал:

«Любезный Гарлингфорд!»

«Я с радостию уступил бы вам за свою цену Sabot du DIable, но не могу этого следать, узнав, что вы ее торгуете для дамской езды. Я и мой грум убедились на опыте, что нрав этой лошади неукротим в такой степени, что я отправил ее обратно в Татерфалл с приказанием продать за что бы ни попало.

«Ваш слуга Валлас».

Гарлинфорд вообразил, что Эстер по прочтении подобной записки откажется от лошади, которую не в состоянии был обуздать даже такой ездок, каким был Валлас, но Эстер смяла гневно записку в руке и настойчиво требовала, чтобы Гарлингфорд доставил ей удовольствие победить Sabot du Diable. Письмо было отправлено и лорд Валлас опять не замедлил ответом, оно было следующего содержания:

«Любезный Гарлингфорд»!

«Если ваша знакомая домогается гибели, то ее домогательство легко осуществится при первой поездке на Sabot du Diable. Для обуздания необходима буквально железная рука, а упрямство равно упрямству этого проклятого животного!

«Валлас».

Но Эстер была не такого десятка, чтобы принять во внимание слова лорда Валласа и увещания герцога, и хотя последний отклонял ее всеми зависящими мерами от исполнения ее безумной прихоти, все-таки Sabot du Diable красовался на следующее утро в конюшне Еврейки.