Текст книги "Тайна банкира. Красная мантия"

Автор книги: Стенли Джон Уейман

Соавторы: Мэри Элизабет Брэддон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА XXII

Лионель вел в Вильмингдонгалле новую и приятную жизнь. Он зарабатывал в неделю такую сумму денег, которая много облегчала бедственное положение матери и сестры. Он жил в доме, наполненном драгоценными произведениями искусства и окруженном живописными видами, на которых отдыхали его глаза, утомленные видом почерневших от дыма улиц и труб Лондона. Работа его была нетрудная, так, по крайней мере, она казалась ему после переписки, которою он прежде занимался по целым дням. Он мог всегда располагать собою и мог когда ему вздумается прогуляться или прокатиться верхом по окрестностям, так как верховые лошади банкира во всякое время были к его услугам. К тому же он всегда был вблизи Юлии. Он слышал ее пленительный голос, когда она пела под аккомпанемент фортепиано или гитары, виделся с нею каждый день по нескольку раз, встречал ее в садах и часто проводил с нею время в беседах по нескольку часов. Лионель чувствовал бы себя вполне счастливым, если бы совесть его не упрекала. Как он ни старался оправдать свой поступок, он все-таки чувствовал, что был неправ, вступив в сношения с Рупертом Гудвином, на которого мать его смотрела как на врага. Уже целую неделю Лионель жил в Вильмингдонгалле, но не встречал более старого безумного садовника. В один прекрасный день он вышел подышать свежим воздухом; идя по густой лавровой аллее, он вдруг увидел перед собою стены северного флигеля Вильмингдонгалля. Это древнее строение, казалось, набрасывало мрачную тень на сад. Лионель хотел было уйти с этого места, как услышал вдруг слабый стонущий голос. – «Сквозь эту щель в ставнях, – говорил этот голос, – я видел; да, сквозь эту самую щель».

Лионель обратился в ту сторону, откуда услышал эта слова, и увидел старого садовника, который стоял у одного из окон нижнего этажа и смотрел в щель крепкого дубового ставня. Это действие было так странно, что возбудило бы любопытство в каждом постороннем зрителе. Лионель стал ждать, не скажет ли старик еще чего-нибудь. Старый слуга, казалось, был сильно взволнован. Он стоял, облокотясь на подоконник и крепко прижав лицо к ставню, казалось, следил за ужасною сценой.

«Не делайте этого, барин! – воскликнул он подавленным голосом и дрожа всем телом. – Ради Бога, не делайте этого! О, этот ужасный нож! Это страшное кровавое убийство! Не троньте его барин, нет, нет, не троньте его!»

Утомленный своим внутренним волнением, он отвернулся от окна и встретил взгляд Лионеля, который бледный и встревоженный стоял перед ним. С яростью бросился к нему старый садовник.

– О, это вы! – воскликнул он. – Вы опять подслушали меня? Я вас знаю! Вы подслушиваете, вы хотите открыть страшную тайну! Но вы ничего не узнаете! Нет, говорю вам, вы ничего не узнаете! Мне уже не долго остается жить и я сохраню эту страшную тайну до своего смертного часа! Говорите, молодой человек, много я сказал? Говорите, или я задушу вас!

Слабые руки старика судорожно схватились за галстук Лионеля; но молодой человек тихо освободился от них.

– Что я говорил? – повторил садовник. – Бедная моя голова иной раз мешается и я тогда воображаю, что вижу страшные вещи: ножи, кинжалы, убийство, – ужасное убийство, – вижу человека, стоящего над темной лестницей, а за ним другого, вонзающего ему в спину нож и сталкивающего его вниз в погреб! Но все это лишь сои, мучительный сон! Но он так часто возвращается, так часто!

Невыразимый ужас овладел стариком при этих словах; с судорожным страхом он схватился за руку молодого человека, устремив глаза на то окно, в щель которого он сейчас смотрел. Дрожь пробежала также по членам Лионеля. В словах старого садовника было что-то, что говорило ему, что это не только безумный бред старца, но что тут скрывается страшная тайна, относящаяся к Руперту Гудвину. Лионель почел долгом открыть ее, как бы ни были страшны ее последствия. Но для этого нужны были осторожность и лицемерие; необходимо было успокоить старика и стараться приобрести его доверие.

– Пойдемте, мой друг, – сказал он, бережно взяв под руку садовника, – успокойтесь. Вы стары и такие мечты утомляют вас. Будем говорить о других вещах и оставим это мрачное место.

– Да, да, оставим его! Мне здесь нечего делать, вовсе нечего делать, а все-таки сила какого-то демона постоянно тянет меня сюда! Я его не вижу, но чувствую его прикосновения, – жгучие пальцы его влекут меня, и я против воли следую за ним и смотрю в щель этого окна и опять все вижу, все – так же, как видел в тот вечер, когда случилось это ужасное убийство.

Он показал пальцем на седьмое окно флигеля; Лионель заметил это обстоятельство и тихо увлек за собою старика.

– Вы старый служитель дома? – спросил Лионель.

– Да, очень старый и верный служитель. Я семьдесят лет служил здесь. Нынешний властелин мрачен, холоден, горд и взор его внушает мне невольный ужас; но кровь Гудвинов течет в его жилах и старый Калеб Вильдред никогда не будет свидетелем против него.

Несколько времени Лионель разговаривал с садовником, но ничего не мог от него выведать, кроме того, что существовала какая-то тайна, которую он унесет с собою в могилу.

В сильном волнении Лионель лег в постель в этот вечер. Всю ночь он переворачивался с боку на бок и когда ему случалось забыться, то страшные сны тревожили его. Он видел Юлию, бледную, с растрепанными волосами, лежащую у ног его и умоляющую его пощадить отца ее и не открывать его преступления.

ГЛАВА XXIII

Злость и жажда мести наполняли сердце Руперта Гудвина, когда он оставил Клару Вестфорд. Если б Клара поддалась искушению поделиться его богатством, он защитил бы Виолетту от преследований маркиза; но она отвергла его и он твердо решился погубить молодую девушку. С этим намерением он отправился в клуб, где ожидал его маркиз. Он нашел Рокслейдаля в комнате для курящих.

– Ну, Гудвин – воскликнул он с живостью, встречая банкира, – видели вы молодую девушку и приготовили ли все как следует, чтобы представить меня?

– К несчастию нет, любезный друг, но как светский человек, я могу вам дать полезный совет. Вы знаете эту хорошенькую девушку, которая так походит на Еврейку, – мисс Вобер, если я не ошибаюсь?

– Да, как же!

– Вот она нам может быть полезной. Чтобы вы сказали на это, если б я вам предложил сделать ей визит?

– Хотя все это и отдаляет мое свидание с мисс Ватсон, – возразил маркиз, – но если вы находите необходимым это посещение, так поедемте тотчас же. Кабриолет мой ждет внизу.

Оба немедленно отправились к мисс Вобер на квартиру. Они, к счастию, застали ее у себя и доложив об их приезде лакей возвратился провести их к ней. Много стоило денег герцогу Гарлингфорду исполнение всех прихотей прекрасной Еврейки. Комнаты ее были убраны роскошнейшим образом и сама она, в великолепнейшем костюме, лежала на шелковом диване.

При появлении гостей она лениво приподнялась.

– Прошу вас не беспокоиться, мисс Вобер, – сказал маркиз. – Я только пришел побеседовать с вами несколько минут и привез с собою своего друга мистера Гудвина, о котором вы, без сомнения, не раз слышали. Вы, должно быть, устали после продолжительных репетиций? Театральная жизнь, верно, очень утомительная?

– Да, крайне, – возразила Еврейка, презрительно пожимая плечами, – в особенности, когда справедливые требования не исполняются. Участвовать в балете вовсе не было моим намерением, но ведь мистер Мальтраверс никогда не выслушает меня, хотя взял с улицы совершенно обыкновенную девушку и поместил ее в главной сцене нового балета.

– Вы говорите о мисс Ватсон? – воскликнул маркиз. – Это действительно восхитительнейшее существо, какое я когда-либо встречал, и нисколько не удивляюсь, что мистер Мальтраверс очарован ею.

Эстер Вобер бросила на него взгляд, огонь которого придал ее лицу почти сатанинское выражение.

– Если вы находите красивой эту безжизненную куклу с светлыми волосами, – сказала Еврейка, – то, конечно, можете похвалиться большим вкусом.

Мистер Гудвин воспользовался этим случаем, чтобы вмешаться в разговор.

– Что до меня касается, сказал он, – то я согласен с мнением мисс Вобер; по крайней мере такая красота не в моем вкусе. Я предпочитаю выразительную брюнетку, напоминающую восток. Но все это не мешало одному из наших друзей, мистеру Семпрониусу Сикемору – сказать правду, человеку весьма обыкновенному, – влюбиться без памяти в эту молодую особу. Он желает познакомиться с нею и даже хочет жениться на ней, если она только согласится.

– Он, вероятно, богат? – спросила Эстер.

– О, нет, кроме тех денег, которые он занимает у своих друзей, у него нет ни одного пенни!

– В таком случае он молод и хорош собою?

– Ни то, ни другое. Ему по крайней мере сорок пять лет и голова его украшена отвратительнейшим париком.

– И этот человек хочет жениться на мисс Ватсон, любимице директора, «королеве красоты»?

– Да.

– Но если она не согласится?

– Этого-то мы и опасаемся, мисс Вобер, – возразил банкир, – и поэтому мы с маркизом придумали маленький план, который доставит нам некоторое удовольствие, а нашему другу Семпрониусу молодую, смазливенькую жену. К несчастию, Сикемор так дурен собой, так глуп и толст, что молодая девушка тотчас откажет, если ее спросят, и потому должно выдумать маленькую хитрость, например похищение. Под каким-нибудь предлогом надо заставить ее сесть в карету, которая привезет ее вместе с Семпрониусом в уединенный замок графства Эссекс, принадлежащий лорду Роксейдалю. Там «королева красоты», увидев, что репутация ее потеряна, не замедлит согласиться скрепить эти узы браком, по случаю которого мисс Ватсон оставит сцену, уступив свое место особе, более способной восхищать публику.

Маркиз с удивлением и разинутым ртом слушал весь этот разговор. Он не понимал цели банкира, но вверился его хитрости и изобретательности.

Для Эстер предложение банкира было большим искушением. Она ненавидела Виолетту Вестфорд за ее красоту, за ласковое с нею обращение директора, за то, что публика восхищалась ею и за скромное ее поведение. Поэтому ей было трудно противостоять искушению участвовать в заговоре, посредством которого она могла избавиться от своей ненавистной соперницы и к тому же видеть ее соединенную с человеком, недостойным ее.

– Что же я могу сделать, чтобы привести ваш план в исполнение? – спросила она после некоторого колебания.

– Мы вас только просим представить нас мисс Ватсон таким образом, чтобы она ни в чем не заподозрила нас.

– Мисс Ватсон необразованная особа, с неудовольствием сказала Еврейка, – и к тому, же я с нею в таких отношениях, что сразу не могу заговорить с нею; но если вы хотите обождать до следующего понедельника вечера, то я в это время постараюсь мало-помалу сблизиться с нею.

– Без сомнения, – ответил банкир, – мы подождем до понедельника.

Маркизу этот долгий срок вовсе не понравился.

– Но если б можно было устроить это дело раньше, мне было бы очень приятно, – сказал он.

– Нет никакой возможности, – возразила Эстер, – и даже до понедельника оно мне будет стоить много труда.

– Если только может удовлетворить вас лучший бриллиантовый браслет, какой только можно найти у золотых дел мастера, любезная мисс Воберт, – с живостью сказал маркиз, – то труд ваш будет вознагражден.

Эстер улыбнулась. Месть прельщала ее, но и бриллианты имели большую цену в глазах Еврейки. Руперт Гудвин наблюдал за нею и какая-то меланхолическая тень показалась на его лице. «Кто она и откуда явилась?», спрашивал себя банкир. «Откуда это поразительное сходство между нею и той умершей? И к тому же слухи будто бы она из поколения испанских Евреев! Странно!»

Наконец, уговорившись встретиться в понедельник вечером за кулисами Друриленского театра, оба приятеля оставили богатую квартиру мисс Вобер и отправились вместе в клуб обедать.

– С какой стати вмешали вы Семпрониуса в это дело! – воскликнул маркиз, когда они сидели друг против друга за накрытым столом в клубе.

– Чтобы он служил нам полезным орудием, – ответил банкир. – Мисс Вобер завидует той молодой девушке и ее превосходству над нею и если б она знала, что вы, любезный маркиз, обожатель мисс Ватсон, то из опасения сделать, может быть, соперницу свою маркизою, всеми силами старалась бы вредить нам, тогда как теперь она ревностно будет нам содействовать, так как воображает, что поможет соединить ненавистную ей девушку с бедным и недостойным человеком.

– А, понимаю! Вы чертовски умны, Гудвин! Но каким образом привести в исполнение наш план?

– Очень просто. У вас в Эссексе есть владение с древним замком – Ла-Фосс по названию?

– Да.

– Какого рода это строение?

– Я думаю, в целом свете не найдете жилища более уединенного и мрачного.

– Много у вас там людей?

– Только двое, старый кучер и жена его, оба почти глухие и слепые.

– Превосходно! Недостает только, чтобы они были и немыми, – сказал Гудвин. – Теперь план мой совершенно готов и в понедельник до полуночи Виолетта мисс. Ватсон будет на пути в Ла-Фосс.

– С Семпрониусом?

– Нет, с вами, любезный Рокслейдаль!

ГЛАВА XXIV

Вечер, следующий, за посещением наших друзей у мисс Воберт, был для Виолетты особенно счастлив. Мистер Мальтраверс, довольный ее представлениями и скромным поведением на сцене, поручил ей исполнение более значительной роли и возвысил ее еженедельную плату на полгинеи.

Эстер Вобер стояла за кулисами и слышала этот разговор директора с Виолеттой и если она до сих пор колебалась быть союзницей низкого заговора Руперта Гудвина против беззащитной молодой девушки, то теперь, когда слышала, как директор в глаза хвалил Виолетту, твердо решила погубить ее. Несколько минут спустя она подошла к молодой девушке и положила ей свою маленькую руку, усеянную драгоценными кольцами, на плечо.

– Мисс Ватсон, – ласково сказала она, – будемте друзьями! Я откровенно признаюсь, что было непростительно глупо с моей стороны завидовать вам. Я хотела исполнить роль в новом балете, которую мистер Мальтраверс передал вам и когда он не исполнил моего желания, я рассердилась на него и на вас. Но теперь я сознаю несправедливость и стыжусь ее. Хотите ли простить меня? Я уверена, что вы не мстительная особа, мисс Ватсон, – прибавила она, улыбаясь, – и потому скажите, что мне прощаете!

– Охотно, – сказала Виолетта, кротко посмотрев своими голубыми глазами на лицемерного друга. – К тому же мне, кажется, нечего прощать, ибо, хотя вы и нехорошо относились ко мне, но ведь мы не были знакомы друг с другом и я не имела никаких прав на вашу дружбу.

– Но с этих пор она принадлежит вам, – возразила Еврейка, – и те, которые знают меня, также знают, чем Эстер Вобер может быть, когда она дружно расположена к кому-нибудь. Но нам, кажется, пора одеваться? Так пойдемте же в гардеробную.

Обе молодые особы, дружно схватившись под руки, пошли одеваться.

Театральная жизнь Виолетты, казалось, шла очень хорошо. Не было ни одной особы на сцене, которая бы косо смотрела на нее; Эстер обращалась с нею ласково и так как она пользуется большим влиянием на сцене, то всякий считал обязанностью быть к Виолетте не менее ее ласковым. Доверчивая, как дитя. Виолетта с радостью приняла эту мнимую дружбу и следствием всего этого было то, что в назначенный понедельник вечером обе актрисы были в лучших отношениях; между тем как Рупертом Гудвином были приняты все необходимые меры, чтобы привести в исполнение задуманный план.

Что же касается до маркиза, то он был только терпеливым орудием в руках своего искусителя. Руперт Гудвин всем распорядился, а лорду Рокслейдалю представлено было исполнять приказания своего друга.

Окончив свой туалет, Виолетта сошла на сцену; Эстер уже ожидала ее. Она повела ее в приемную комнату театра и весело болтая, села с нею на диван, под люстру, свет которой ярко освещал обеих красавиц. Час, в который должен был явиться маркиз с обоими своими друзьями, был заранее назначен мисс Вобер и они были аккуратны. Едва успели молодые девушки усесться, как вошли наши приятели. Лорд Рокслейдаль был сконфужен, как молодая девушка, в первый раз являющаяся на бал. Банкир, напротив, был спокоен и совершенно освоился с ролью, которую должен был играть. Он прямо обратился к Эстер Вобер, по-видимому, не обращая внимания на Виолетту, блестящая красота которой однако же поразила его.

Началась взаимная рекомендация и Эстер представила своей подруге мистера Семпрониуса Сикемора. Виолетту, привыкшую к обычаям большого света, нисколько не удивила эта рекомендация так же, как и представление маркиза.

Лорд Рокслейдаль, стоявший за своим другом банкиром, так был поражен красотою Виолетты, что не мог произнести ни слова; к тому же ему дан был совет как можно более молчать и предоставить говорить за него своим опытным друзьям. Поэтому маркиз с немым восторгом смотрел на молодую девушку, тогда как Семпрониус Сикемор рассыпался в комплиментах перед обеими актрисами.

Эстер смело поверила рассказу банкира, который мистер Сикемор, казалось, совершенно оправдывал своим поведением, с злобной улыбкой посмотрела на Руперта Гудвина.

Виолетта не видала еще ни разу банкира. В толпе гостей, наполняющих в тот вечер залы мистрисс Тревор, она его не заметила; но все-таки она нашла в чертах его, в блеске его черных глаз, что-то знакомое. То было без сомнения то же выражение, которое бросалось ей тотчас в глаза при взгляде на Эстер Вобер и которое так походило на Рафаэля Станмора. Она так погрузилась в эти размышления, пока Эстер разговаривала с гостями, что рассеянно отвечала на вопросы, с которыми обращался к ней Семпрониус Сикемор. Но вдруг объявили, что приближается последняя сцена балета и обе дамы поднялись, чтобы оставить приемную. Виолетта холодно и вежливо раскланялась с гостями. Она вела себя очень благопристойно в продолжение всего разговора и никак не думала, чтобы эти – господа могли иметь о ней дурное мнение потому только, что она была принуждена зарабатывать свой хлеб на сцене.

– Ну, любезный Рокслейдаль, – сказал банкир, когда они остались одни в приемной, – какого мнения вы теперь о вашей богине с золотистыми волосами? Все ли вы еще обворожены ее красотой?

– Более, чем когда либо, – отвечал маркиз.

– И так, – мрачно сказал банкир, – предупреждаю вас, что сегодняшнее предприятие не без некоторых опасностей, но что бы ни случилось, я беру с вас честное слово, что вы одни за все отвечаете и не вмешиваете в это дело моего имени, если оно в случае дойдет до суда. А теперь слушайте: когда молодая девушка, которую здесь называют мисс Ватсон, возвратится в гардеробную, ей подадут записку, в которой будет сказано, что мать ее вдруг опасно заболела и что доктор прислал за нею карету. Ее повезут в карете, которая ожидает в одной из безлюдных соседних улиц, и вы отправитесь с вашею богиней в замок графства Эссекса.

Все трое отправились в ложу, которую маркиз абонировал на всю зиму, но еще до окончания последнего действия балета, Руперт Гудвин вышел из нее вместе с маркизом.

Только что Виолетта успела переодеться, как ей подали записку такого содержания:

«Просят мисс Вестфорд немедленно последовать за посланным и сесть в карету доктора Мальдона, который в настоящее время находится у ее опасно заболевшей матери. Она хорошо сделает, если поспешит с приездом».

В ужасном волнении Виолетта схватила свою шляпку и пальто и опрометью бросилась к ожидавшему ее посланному.

– Это вы принесли мне записку от доктора? – спросила она стоявшего в коридоре человека и получила утвердительный ответ.

– О, ради Бога, поспешите к больной!

Не произнося более ни слова, она пошла за ним в пустую улицу, где стояла карета. Если б она не была так взволнована, то непременно заметила бы, что карета вовсе не походила на экипаж доктора, а была почтовая, и что на козлах вместе с кучером сидел господин, завернувшись в плащ, с сигаркой во рту.

Человек, проводивший ее, отворил дверцы, и Виолетта проворно вскочив в карету, в изнеможении упала на подушки.

– Велите кучеру ехать как можно скорее, – сказала она ему, когда он стал затворять Дверцы и карета быстро покатилась по мостовой. Господин, сидевший на козлах, был маркиз Рокслейдаль. Другой, стоявший на тротуаре, был Руперт Гудвин.

– Теперь, Клара Вестфорд, я отомщен, – пробормотал он, когда карета скрылась из вида. – И ты хотела бороться со мною? Видишь ли, какое ты беззащитное создание?

ГЛАВА XXV

После сцены, случившейся у окон северного флигеля Вильмингдонгалля, странная борьба происходила в груди Лионеля. В одну минуту он думал только о Юлии, о ее красоте, о ее благородном характере, одним словом, о всех хороших ее качествах, которые так очаровали его; а в следующую минуту он вспоминал таинственные слова садовника и таким образом не мог провести спокойного часа в этом доме, над которым, казалось, тяготело преступление. Смысл ужасных слов садовника мало-помалу становился ему яснее, они объясняли ему историю страшного убийства, совершенного в северном флигеле дома.

Но кто был убийца? Лионель страшился промолвить имя человека, которого он подозревал. Что ему было делать? Оставаться более в этом доме, не открывая тайны, не было возможности. Воздух в нем душил его, каждую минуту ему казалось, что он слышит крик умирающего человека. «Нет», говорил себе молодой человек, «красота Юлии не должна препятствовать мне исполнить мою обязанность и открыть эту тайну; я должен узнать, есть ли правда в словах садовника. Дай Бог, чтоб то был только бред безумного старца!». Приняв, наконец, твердое решение, он немного успокоился. Весь день работал он не выходя из комнаты; он решился избегать влияния, которое имело на него общество Юлии. В этот день он увидел ее идущею по площадке к лавровой аллее, где так часто встречал ее и проводил с нею по несколько счастливых часов. Сильно билось его сердце, когда он следил глазами за высокой и стройной фигурой молодой девушки. Лионель не был самолюбивым фатом, но в последние недели пробудились в нем сладкие надежды. Он часто был в обществе Юлии и по звуку ее голоса, почему-то неизъяснимому в ее поведении с ним, заключил, что любовь его не безнадежна. Но он должен был отказаться от этой упоительной надежды и употребить всю душевную силу, чтобы узнать тайну, открытие которой, может быть, выставляло отца любимой им девушки ужасным преступником. «И если я должен пожертвовать своим счастьем и спокойствием Юлии, то все-таки узнаю истину. В тот же вечер он начал это дело. В семь часов он обыкновенно обедал один в своей комнате, в то же время, когда и Юлия обедала одна, так как мистер Гудвин уже несколько времени не приезжал на дачу. Ровно в семь часов и сегодня принесли ему обед. Хотя Лионель не имел обыкновения разговаривать с услуживающим ему лакеем, но находя необходимым собрать сведения у прислуги, он в этот вечер решился заговорить с ним.

– Старик, которого я так часто встречаю в садах, внушает мне большое участие, – сказал Лионель. – Кажется, имя его Калеб Вильдред? Несчастный, должно быть, помешан? Давно он находится в таком состоянии?

– О! – возразил лакей, обрадовавшись случаю заговорить, – старый Калеб уже шесть лет слаб был памятью, но в прошлом году он был опасно болен и с тех пор совершенно помешался.

– Какого же рода была его болезнь?

– То было воспаление мозга. Никто не думал, что он выздоровеет, но наша ключница, его родственница, усердно ухаживала за ним, не говоря ничего мистеру Гудвину. Но страшные вещи говорил бедный старик в бреду.

– А именно?

– Убийство, измена, щель в ставнях и Бог знает какие вещи. Слушая его, голова кружилась. Он был болен в продолжение двух месяцев и с тех пор стал таким, каким вы его теперь видели. Но он знает, что он помешан, что редко встретите у сумасшедших. Когда он перестает бредить об убийстве, обмане и разных тому подобных вещах, на него находит светлая минута и тогда он объявляет, что все, что он говорил, ничего не значит и что не должно обращать внимания на его слова.

– Слышал ли когда-либо мистер Гудвин эти бредни?

– Никогда, насколько мне известно. Старый Калеб со времени своей болезни как будто боится нашего господина. Он никогда не подходит к нему, всем телом трясется, когда услышит его голос и побледнеет как мертвец, когда при нем произнесут его имя.

– Но отчего заболел бедный старик? – по-видимому, равнодушно спросил Лионель, тогда как каждое слово слуги подтверждало его подозрение.

– Да, вот это страннее всего, – отвечал лакей. – Вам, должно быть, еще неизвестно, что говорят, будто бы нечисто в северном флигеле нашего дома, и женская прислуга приписывает его болезнь тому случаю, что он видел там привидение.

– Как так?

– А вот как было дело. В один июньский вечер, мы сидели за ужином. Ключница заметила отсутствие Калеба и послала за ним младшего садовника, который, проискав его несколько часов, наконец, нашел его около полуночи, без памяти, под одним из окон северного флигеля. И вот люди уверяют, что он, посмотрев в щель ставня, увидал привидение!

– Странно! – задумчиво сказал Лионель.

Он чрезвычайно медленно обедал, потому что рассказ слуги интересовал его, но более он не мог уже его расспрашивать, чтобы не возбудить в нем подозрения.