Текст книги "Тайна банкира. Красная мантия"
Автор книги: Стенли Джон Уейман
Соавторы: Мэри Элизабет Брэддон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
ГЛАВА XXVI
Карета, в которой ехала Виолетта, катилась очень быстро, но миновала сверх ее ожидания поворот на Ватерлоский мост. Виолетта сильно боялась, что кучер вследствие глупости или незнания повезет ее не надлежащею дорогой; она дернула за шнурок, но кучер не обратил на это внимания, карета быстро катилась вдоль по Флитстриту; молодая девушка отворила окно, но убедившись, что ее голос не действует на кучера, хотела было выпрыгнуть, но дверцы кареты были замкнуты, а кучер все шибче погонял лошадей. Миновав еще несколько улиц, дома стали редеть и мало-помалу глазам Виолетты открылась полевая бесконечная дорога, обсаженная деревьями с обеих сторон. Тогда только Виолетта поняла, что сделалась жертвой низкого обмана, но в действительности болезни своей матери она не сомневалась, ее волнение не давало ей возможности обсудить с надлежащей ясностью события этой ночи. Глаза ее смотрели с неподвижностью ужаса вдоль по дороге. После двухчасовой быстрой езды карета остановилась у подъезда гостиницы.
Несмотря на позднее время и на то, что в окнах не светилось огня, путешественников, по-видимому, ждали: ворота стояли настежь, и двор был освещен. Какой-то человек приблизился и выпряг усталых лошадей, а другой подвел на смену им других. Трудно изобразить состояние Виолетты. Она выглянула в окно и заметила невдалеке мужчину высокого роста.
– Кто бы вы ни были! – воскликнула она, – объявите мне, ради самого Бога, эту загадку: зачем меня привезли сюда? зачем меня отняли у моей умирающей матери?
Незнакомая личность приблизилась к карете. Плотно надвинутая шляпа и шарф, окутывавший подбородок и шею, скрывали от Виолетты его черты и благодаря темноте не дали ей узнать маркиза Рокслейдаля, которого вдобавок она видела только вскользь на этом вечере.
– Умоляю вас, – продолжала Виолетта, – если в вас не угасло чувство человеколюбия, отвезите меня в Лондон к моей матери.
– Успокойтесь, сударыня, – отвечал незнакомец, – мать ваша здорова.
– Благодарю, благодарю тебя, Боже! – воскликнула Виолетта, – но это письмо, это письмо от доктора.
– Это письмо в свою очередь вымысел, который вы простите, когда узнаете его причины.
Лошади между тем были запряжены, и Виолетта не успела сказать еще слова, как маркиз откланялся с почтительным видом и карета понеслась.
Хотя сердце Виолетты билось благодарным чувством к Творцу, ум ее домогался разъяснить эту тайну. Будь у нее, конечно, какой-нибудь обожатель, она отнесла бы свою загадочную поездку к похищению, но так как этого не было, то ей казалось странным, зачем ее увозят из ее скромной жизни с любимою матерью? Но все ее усилия не объяснили ей ее недоумения.
Около трех часов утра карета остановилась у железных ворот, над которыми красовался герб, окруженный натуральным плюшем, а пока Виолетта разглядывала эти ворота, звук колокольчика резко раздался в безмолвии ночи. Привратник явился со связкою ключей и карета въехала в пространную аллею, переехала мост через широкий ров, наполненный водою и остановилась у мрачного здания, напоминавшего феодальные замки. Маркиз Рокслейдаль приблизился к карете и высадил из нее Виолетту; она бы упала без этой поддержки: эта страшная ночь истощила ее физические и душевные силы.
– Где я и зачем меня привезли в это место? – спросила она.
– Потерпите немного, – сказал нежно маркиз, – вы нуждаетесь в отдыхе и потому отложите вопросы до завтра.
Ответ маркиза поразил Виолетту: в нем слышалось торжество волокиты, одержавшего победу над жертвою. Несмотря на всю свою неопытность, Виолетта поняла затруднительность своего положения: ее мужество пробудилось с этим сознанием.
– Зачем привезли меня сюда? – спросила она отстраняя руку маркиза, – и кто же вы, если решились вступить в заговор против беззащитной молодой девушки?
– Милая мисс Ватсон, – отвечал маркиз, сильно сконфуженный, но все еще силясь поступать сообразно с советами друзей, – вы, наверно, простили бы мне весь этот заговор, если бы знали искреннюю любовь, заставившую меня прибегнуть к подобным мерам. Но позвольте мне отложить объяснения до завтра: вы также безопасны под этим кровом, как под тем, под которым вы спали прошлую ночь.
В этом уверении слышалась истина да и Виолетта была слишком слаба, чтоб вступать в это время в состязание с маркизом; она почти упала на скамью, стоящую в передней, освещенной тускло горевшей лампою; воздух в ней был удушлив и сыр; понятно, что маркиз, обладавший шестью прекрасными замками, пренебрегал этим поместьем, доставшимся ему по наследству от деда. Старая ключница встретила в прихожей маркиза с Виолеттой.
– Вы получили письмо мое? – спросил ее лорд.
– Получила, милорд, и все уже готово к приему молодой госпожи. Какая она маленькая, хорошенькая барыня, но только уж слишком бледна для новобрачной.
– Она отчасти не в полном рассудке, – сказал потихоньку маркиз Виолетте, – но вы не обращайте на это внимания.
Виолетта отвечала утвердительным жестом и дружески протянула руку старухе, которая тотчас же повела ее вверх по широкой дубовой лестнице.
Хотя маркиз и снял свою шляпу при входе в зал, но утомление Виолетты и тут не дозволило ей узнать его; в ней жила отчетливо только одна мысль, то есть о побеге. Она последовала за ключницей и не сомневалась в своей безопасности при виде ее доброго открытого лица.
Комната, куда введена была Виолетта, была мрачная, несмотря на огонь, пылающий в камине. Виолетта в изнеможении опустилась на стул и успокоенная обещанием старухи не оставлять ее, скоро уснула в своем широком кресле.
ГЛАВА XXVII
Разговор с служителем доказал еще яснее Лионелю, что честь вменяла ему в обязанность разъяснить тайну северного флигеля в Вильмингдонгалле. Не будь, конечно, Юлии, он не принял бы на себя этого разъяснения, а предоставил бы дело расследованию полиции; при настоящих же обстоятельствах он твердо решился избегать этой крайности, пока сомнение не перейдет в убеждение и не заставит его донести на отца любимой им девушки. Он понимал, как много осмотрительности и силы воли требовала от него эта задача; раздумывая о рассказе служителя, он пришел к убеждению, что старый Калеб был, по всей вероятности, очевидцем какого-нибудь страшного события в северном флигеле. Какого только рода было это событие? Садовник говорил только об одном убийстве, но как могло совершиться подобное убийство, не вызвав подозрений? Жертва не могла войти в дом без того, чтоб ее не увидали слуги, и каким же образом мог банкир объяснить ее исчезновение? Все это дело казалось непроницаемою тайной, которую могли раскрыть только терпеливые и продолжительные розыски, Чем больше Лионель думал об этом деле, тем сильнее убеждался он, что ему никто не мог быть полезнее старой домоуправительницы, родственницы Калеба, жившей уже двадцать лет в семействе Гудвина и знавшей, конечно, не одну его тайну. Лионель решился сблизиться с нею при первом удобном случае и неожиданное обстоятельство ускорило это сближение.
В Вильмингдонгалле было много старинных картин большей частью портретов знатных особ, владевших им, пока не перешло в руки торговцев. Много ценных изображений украшало стены старого замка и, по уверению Юлии, в комнатах домоправительницы было тоже несколько замечательных произведений Нидерландской школы. Банкир был поклонником новейших школ. Желание, свойственное всякому живописцу, увидать знаменитые произведения искусства, послужило Лионелю благовидным предлогом просить у домоправительницы позволения представиться ей; оно было дано с большею обязанностью и сопровождалось приглашением на чай.
Ровно в пять часов Лионель явился в квартиру мистрисс Бексон, сделавшей для приема его большие приготовления; эти приготовления своим резким контрастом с мрачными и тяжелыми думами, волновавшими его ум, заставили его невольно улыбнуться.
Старая домоправительница оделась ради этого торжественного случая с большой изысканностью и, разменявшись с Лионелем обычными приветствиями, стала показывать ему старинные картины, поясняла их и даже сказала цену, за которую была куплена каждая из них.
На этот раз Лионелю не было надобности притворяться: неоспоримое достоинство картин сейчас же расшевелило его художнические чувства, и он пристально всматривался в каждую из них, так что домоправительнице стало даже досадно это продолжительное созерцание. Когда все картины были осмотрены, Лионель сел за обильно уставленный стол спиною к окошку, чтоб скрыть от хозяйки всякое волнение, которое бы могло отразиться на ее лице. Он постепенно и осторожно навел разговор на мистера Гудвина, и домоправительница старалась поддержать с видимым удовольствием.
– Настоящий наш хозяин очень добр и слуги на него не жалуются, – сказала она, – но он далеко не похож на своего отца, он вечно молчалив и угрюм. Еще с посторонними он несколько приветлив, но оставаясь один, он, по-видимому, нигде не находит покоя или удовольствия. Я еще не встречала такого скрытного характера, и эта мрачность еще увеличилась за последний год, хотя я имею теперь реже возможность его видеть. Он все о чем-то думает, словно заботы всего человечества обрушились на одну его голову.
– Так вы видели его редко за последнее время? – спросил Лионель.
– О, да, очень редко; уж Бог знает, что его удерживает в Лондоне: дела или удовольствия, потому что он ведет, по уверениям многих, весьма беспорядочную жизнь, но он во всяком случае с прошлого лета или лучше сказать с того самого дня, когда мой бедный братец и захворал воспалением в мозгу, почти не показывается в свое поместье, словно у нас в доме завелись привидения.
Легкая дрожь пробежала по членам Лионеля: все, что он слышал, убеждало его, что банкир совершил летом какой-нибудь страшный вопиющий проступок.
– Мы дружески знакомы с вашим братцем Калебом, – сказал Лионель, после короткой паузы; – мы с ним встречаемся часто в саду; он начинает говорить очень сбивчиво, но мало-помалу к нему возвращается сознание и память.
– Да, он мелет разные глупости и не всякий будет иметь терпение слушать, но я его родственница, мы выросли вместе и я одна только ходила за ним, когда он хворал воспалением мозга.
– Я слышал, что причиной этой болезни был внезапный испуг, – заметил Лионель. – Уверяют, что там, говорят, что он увидел, что-то ужасное, а может, и не видел, а так просто причудилось. Прислуга уверяет, что он испугался привидения, показавшегося в северном флигеле, но я не верю этому, несмотря на все страшные толки, которые идут про северный флигель.
– Не многие так бесстрашны, как наш хозяин.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Лионель.
– Я хочу сказать, что он не боится просиживать там по целым часам даже в ночную пору; он устроил контору в этом отделении, где хранятся все его деньги и важные бумаги, и он до июня работал там без устали по целым дням.
– Как! Только до июня прошлого года, а теперь не работает? – сказал Лионель.
– Да ведь я говорила уже вам, что он теперь у нас весьма редкий гость; ему как будто вдруг опротивел здешний дом. Мне кажется, что его что-то тревожит; я даже часто думаю, что он ищет удовольствий только для того, чтобы рассеять как-нибудь эту тревогу.
– Но ведь он прежде любил же работать в этой комнате в северном флигеле?
– Да, а вот то мне и не верится, что Калеб встретил там привидение.
– Почему же так?
– Да потому, что мистер Гудвин находился в тот вечер в своей конторе и никакое привидение не решилось бы показаться при ярком освещении и еще вдобавок когда у хозяина сидел гость из столицы.
– Этот гость, значит, приезжал поздно вечером?
– Да, уже почти ночью; мы сидели с племянницею под деревом в саду и видели, как он взошел в столовую, где сидели в то время за столом мистер Гудвин и Даниельсон. Мы заметили, что он требовал что-то очень настойчиво и был очень взволнован. Когда же приказчик отправился в Гертфорт, мистер Гудвин и гость пошли в библиотеку, а там по коридору в северный флигель.
Волнение Лионеля было ужасно.
– А что же было дальше? – спросил он мистрисс Бексон.
– А после мы ходили целый час по саду и страшно испугались, когда увидели неожиданно перед собою Якова Даниельсона. Нас особенно поразило волнение, выразившееся на лице этого человека, всегда спокойном. Он спросил, не видели ли мы, куда девался гость и услышав, что нет, ушел, очень поспешно. Нас бросило в озноб, и меня и племянницу, хотя на дворе было очень жарко: так страшен показался нам вопрос Даниельсона: не видели ли мы куда девался гость?
– И вы в самом деле не видали его после того? – спросил Лионель.
– Нет, он ушел, вероятно, также тихо, как и пришел.
– И ваш брат Калеб заболел в ту же ночь воспалением в мозгу.
– Да, в ту же ночь.
– Признаюсь, – сказал Лионель, – этот страшный северный флигель возбуждает мое любопытство и хотя я не безусловно верю привидениям, я бы охотно расследовал тайны этого флигеля. Возможно ли мне пробраться туда?
– Нет, – отвечала домоправительница, – ключи от него не выходят из рук мистера Гудвина.
– Но ведь слуги ходят же туда иногда для уборки комнат?
– Никогда, – возразила она, – мистер Гудвин желает лучше, чтобы пыль лежала там грудами, нежели чтоб кто-нибудь привел в беспорядок лежащие там бумаги. Это строение уже очень древнее, – добавила домоправительница, – под ним много подземных ходов, а под северным флигелем есть огромный погреб, в котором может уместиться едва ли не целый полк.
– Я уже давно заметил этот грот, – воскликнул Лионель.
– Он теперь завалился, но если пройти за ним, то можно легко добраться до лестницы, ведущей в еще более глубокий вход, который, как я слышала, соединяется с погребом; но едва ли кто бы решился взойти в этот ход, не узнавши вперед, в каком он состоянии. Едва ли даже знает об его существовании сам мистер Гудвин. Если же вы решитесь спуститься в него, вы должны прежде сообразить все опасности такого решения.
Лионель весело засмеялся.
– Не думайте, пожалуйста, что я по доброй воле решился бы подвергнуться подобной опасности. Я желал бы, конечно, увидеть хоть раз в жизни какое-нибудь привидение, но я не хочу ради даже всех существующих привидений рисковать своею жизнью. Нет, хотя я не трус, а право не желаю умереть под развалинами вашего подземелья.
Но не так рассуждал на деле Лионель.
ГЛАВА XXVIII
Когда Виолетта проснулась, солнце ярко светило в старинные окна. Сон не успел утишить лихорадочного волнения, вызванного в ней событиями вчерашнего дня. Она в первую минуту не поняла еще, где она находилась, но память ее скоро напомнила ей обо всем происшедшем, и Виолетта живо подбежала к окну, чтобы увидеть местность этого дома. Вид был не привлекательный, ее глазам представилась болотистая равнина, которую пересекала аллея из тополей, та самая аллея, по которой она въехала в замок. Долго смотрела Виолетта на всю эту унылую и бесцветную картину; потом она набожно сложила руки и проговорила с теплым упованием: «Нет, Господь защитит меня ради моей матери»! После краткой молитвы Виолетта оделась и стала ждать, что будет, с таким же спокойствием, как будто сидела в гостиной своей матери. В то время, когда Виолетта искала напрасно разгадки всего этого странного дела, в ее комнату взошла старушка домоправительница и поставила перед нею простой, но вкусный завтрак. Виолетта обратилась к ней с просьбою разрешить ее недоумения, но старуха отвечала ей только дружеской улыбкой и собралась было уйти из комнаты; но дойдя до порога, она остановилась: «мужайтесь, дитя мое, – сказала она, – помощь может быть ближе, нежели вы думаете! На свете не без добрых людей!»
Она вышла из комнаты, и Виолетта не знала, считать ли ей за истину слова старухи или за простую болтовню, свойственную ее возрасту. Она подошла к двери и попыталась отворить ее, но дверь была заперта и ни малейший звук не нарушал мертвого безмолвия дома. Она приблизилась к окну в твердой уверенности, что увидит в продолжение дня какое-нибудь живое существо, но день прошел, солнце зашло, никто не показался. Отчаяние овладело душою молодой девушки. Она выпила за весь день только чашку чая, губы ее горели, сердце давила убийственная мысль об отчаянии ее матери; ей стало невыносимо в этой безмолвной комнате; ей не раз приходило в голову выпрыгнуть из окна, но ее удерживало религиозное чувство. Она только молилась о защите ее бедной и всеми оставленной.
Сумерки быстро ложились на землю, а Виолетта готовилась провести бессонную, мучительную ночь, когда дверь отворилась и на пороге комнаты показался мужчина; на этот раз она в нем узнала маркиза Рокслейдаля. Молодой лорд только что вышел из-за обеда, на котором он порядочно выпил, вместе с Гудвином, приехавшим к нему из боязни, что слабость молодого человека расстроит его план, если он не поддержит его своим присутствием.
План этот был одним из тех, которые обыкновенно встречают помощника в женском тщеславии, а банкир был самых грязных мнений обо всем человечестве, а следовательно, и о Виолетте. Согласно с этим планом, маркиз был обязан выказывать самые честные намерения и предложить Виолетте законный брак, под условием держать его в тайне до его совершеннолетия. А Виолетта будет, конечно, счастлива случайно сделаться богатою маркизою, рассуждал банкир.
Яхта лорда Рокслейдаля «король Норманов» стояла на якоре в устье Темзы. Под предлогом поездки во Францию на ней перевезли бы Виолетту, а уже раз перевезши, можно было завесть ее куда душе хотелось. У маркиза была хорошенькая вилла в окрестностях Неаполя и Гудвин советовал переселить на нее Виолетту. Удаление ее из Англии, без возможности возврата, удовлетворяло вполне мстительное чувство банкира относительно ее матери, любимой им прежде с такою безумною страстью.
Маркиз подошел к Виолетте: она была бледна, но казалась спокойной и готова была к борьбе.
– Я являюсь к вам с повинною головою и прошу вас простить меня, – сказал молодой лорд.
– Я прошу вас от чистого сердца и от души желаю, чтоб и Бог вам простил ваш нечестный проступок, относительно существа вам и всем не знакомого и не сделавшего никакого зла. Мне стоит только вспомнить страшное положение, в которое он поверг мою мать, чтобы усомниться в возможности этого прощения.
Яркий румянец покрыл щеки маркиза: он был очень молод, чувство совести не успело угаснуть и ярко вспыхнуло при кротком упреке Виолетты. Но влияние Гудвина восторжествовало над этой вспышкой чувства.
– Моя милая мисс, милая моя Виолетта, опасения вашей матушки можно легко рассеять, на это надобно только несколько строк вашей руки, которые я сегодня же отправлю с отходящей почтой.
Виолетта рассудила, что если бы ей даже удалось убежать, то она все-таки не могла попасть так скоро в Лондон, а, следовательно, ей ли следовало отклонять возможность успокоить поскорее свою мать.
– Я напишу, – сказала она, подходя к письменному столу, – и если вы, г. маркиз, любили свою мать, то сжальтесь над моею.
Это воззвание затронуло в сердце молодого человека еще не зажившую рану: он тоже в былое время любил свою мать и хотя обращался с нею дурно в последнее время, но чувство его к ней еще не угасло.
– Не говорите мне о моей матери, есть вещи до которых не следует касаться, – отвечал маркиз и отошел к окну.
Виолетта писала, не касаясь подробностей своего положения, которое не разъяснилось еще и ей самой; она только старалась успокоить свою мать уверением, что она здорова и что важные обстоятельства задерживают ее возвращения к ней и проч. и проч.
– Милая Виолетта, – сказал маркиз, когда письмо было готово и подписано, – я только отправлю это письмо и тотчас возвращусь и объясню вам все, что вы хотите знать. – Он ушел, но звук запертого замка возбудил в Виолетте невыразимый ужас, несмотря на глубокую почтительность маркиза, она убедилась, что она просто пленница в этом пустынном замке. «Боже мой! – взмолилась она, – сжалься и пошли мне на помощь чью-нибудь дружескую руку!» Крик радости вырвался из уст Виолетты, когда в ту же минуту рука какой-то женщины, вошедшей к ней в комнату в потаенную дверь, ласково обвилась вокруг ее талии.
– Тише, ни слова, – сказал Виолетте приветственный голос. Между тем как ее спасительница увлекала ее почти уже бесчувственную в ту же потаенную дверь. Когда к молодой девушке возвратилось сознание, она увидела перед собой кроткое и выразительное лицо женщины, несмотря на седые кудри, обрамляющие его.
– Спасительница моя! – воскликнула Виолетта, – вы меня не оставите.
– Нет, милое дитя, я не оставлю вас, пока не возвращу вас в ваше семейство.
– Я так уж много выстрадала, – сказала Виолетта с невольным содроганием; – мне все это кажется тяжелым сном. Сам Бог послал вас ко мне. Но как вы взошли и от кого узнали, что я нахожусь в таком положении?
– Присутствие мое в этом доме действительно дело Промысла Божьего, – отвечала Виолетте старая дама, – я приехала сюда только за несколько часов до вас, но все-таки, слава Богу, достаточно рано, чтоб помешать своему сыну совершить преступление.
– Вашему сыну?
– Да, потому что я мать маркиза Рокслейдаля.
– Но в таком случае маркиз увидит меня здесь?
– Нет, он еще не знает, что я сюда приехала, не знает вдобавок и этого убежища. Я сама узнала его как-то случайно в первые годы моего замужества. Нанси рассказала мне о вашем приезде, и я тотчас решилась защитить вас.
Маркиза отвела Виолетту в особенную комнату, роскошно меблированную по моде прежнего времени. Ставни были закрыты и свечи зажжены. Маркиза дружески пригласила Виолетту выпить чашку чая и рассказать ей откровенно все, что с нею случилось. Безыскусный рассказ Виолетты произвел на нее самое благоприятное впечатление, хотя звание фигурантки Друриленского театра несколько охладило сочувствие к Виолетте.
Спокойно заснула молодая девушка на своем новоселье, счастливая сознанием, что письмо ее к матери рассеет ее мучительные опасения. Виолетта не думала, что письмо это попало в руки Гудвина и не было отправлено по назначению. Маркиз, сдавши его в руки банкира, спешил возвратиться к своей хорошенькой пленнице.
