Текст книги "И занавес опускается (ЛП)"

Автор книги: Стефани Пинтофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Я резко перебил мужчину, поскольку он, как мне показалось, заметно отклонился от нужной нам темы.

– Но то, с чем мы к вам пришли, не имеет никакого отношения к подделкам.

Доктор Вольман отмахнулся от меня.

– То, что начало исследований связано с подделками, не означает, что их принципы ограничены лишь определением подделок, – нетерпеливо фыркнул он. – Давайте, я покажу вам, и вы всё поймёте.

Слегка неуверенной, трясущейся рукой он вытащил из кармана пальто записную книжку и карандаш и протянул их мне.

– Прошу вас, напишите своё имя пять раз. Так, как вы обычно это делаете.

Сбитый с толку, я подчинился и написал требуемое в столбик.

Алистер едва сдерживал улыбку. Скорей всего, он уже знал смысл этого упражнения. Возможно, он даже сам некогда его проходил.

– Видите? – доктор Вольман светился от гордости. – Отличаются не только почерка разных людей, но и подписи одного человека, написанные друг за другом. Сравните эти пять строк. Гляньте, как они отличаются: в каждой подписи буква «З» разной высоты. Буквы «и» отличаются друг от друга шириной. Даже длина вашей подписи в каждой строке разная и существенно отличается в первой и пятой попытке. Третий номер самый длинный и превышает остальные миллиметра на три-четыре.

Я взглянул на свои надписи и должен был признать, что он прав.

– И это несмотря на то, – включился в разговор Алистер, – что вы писали в контролируемых условиях среды: одно время, один карандаш, та же бумага. А теперь представьте, какими будут отличия, если писать на разной бумаге разными принадлежностями – то карандашом, то ручкой, у которых различная толщина грифеля. Иногда человек пишет в спешке, иногда – медленно и вдумчиво. А поверхность, на которой он пишет, может быть твёрдым деревянным столом, а может – мягкими листами в блокноте.

– Возраст также сказывается на почерке, – печально улыбнулся доктор Вольман. – Сегодня мои слабые руки трясутся, и написанное ни в какое сравнение не идёт с почерком моей молодости.

– Тогда каким образом нам вообще может помочь этот анализ, если почерк настолько изменчив и зависит от окружения? – спросил я.

Я начал подозревать, что эта встреча была ещё одной гимнастикой для ума от Алистера, игрой для интеллектуального развлечения, не дающей никакой существенной информации.

– Хороший вопрос, – кивнул доктор Вольман. – Но, несмотря на все эти мелкие нестыковки, из написанного вами я могу судить о том, что вы не скроете, как ни старайтесь.

Похоже, доктор Вольман привык защищаться от скептиков.

Он продолжил:

– Взгляните на начальную «С» вашего имени. В каждой из подписей в ней есть характерная петля… Хоть она и отличается размерами в разных строках. В вашем письме наблюдается постоянный наклон влево, буквы написаны уверенно, с постоянным нажимом и соединены вместе. Но особенно…

Он оборвал сам себя на полуслове и посмотрел мне в глаза.

– Подозреваю, вы не всегда писали левой рукой. Что-то произошло – травма правой кисти или предплечья – и это заставило вас сменить основную рабочую руку. Ваше написание уверенное и твёрдое, но медленное. Я заметил минимальное колебание, неуверенность при письме, если хотите. И это выдаёт с головой тот факт, что ваша манера написания появилась недавно, а не выработана годами с рождения. Подобная же черта развивается у человека, страдающего артритом. Вы уже не молоды, но ещё и не достаточно стары, чтобы страдать заболеваниями суставов. Следовательно, вы были ранены, о чём и свидетельствует ваше написание, нравится вам это или нет.

– Довольно интересно, – я был потрясен его открытием, но не хотел этого показывать. Мне нужно было его заключение о почерке убийцы, а не о моём.

Я протянул доктору письмо убийцы Даунс, которое нам оставил Малвани, а Алистер передал письмо, полученное редакцией «Таймс».

– Что вы думаете об этом?

Он не ответил, продолжая внимательно рассматривать письма.

– Не скажу, что у нас есть какие-то реальные сомнения, – заявил я, – но мы полагаем, вы подтвердите, что они написаны одним и тем же человеком. Бумага одинаковая – голубая от фирмы Крейна – и почерк такой же убористый. Мы заметили схожести в написании букв «и», «с» и «в» и в манере их соединения с соседними буквами. Они почти идентичны.

Доктор Вольман хмыкнул, потом взял письмо, найденное рядом с телом Элизы Даунс.

– Во-первых, то, что я вам скажу, вы наверняка уже и так знаете. Вкратце: судя по содержанию, это хорошо образованный человек, знакомый с поэзией, в том числе и стихами Браунинга. Ни одной орфографической или пунктуационной ошибки, слова и предложения составлены по всем правилам.

Но, когда доктор Вольман развернул письмо из «Таймс», его глаза загорелись от возбуждения, словно он готов был поведать нам очень важный секрет.

– А вот это письмо – чистой воды золото. По крайней мере, для вас. Почему? Сейчас объясню.

Он положил перед нами письмо, чтобы было видно всем, и даже Алистер взглянул на него с интересом, ожидая, что скажет доктор Вольман.

Наконец, он откашлялся и заговорил.

– Если вы надеетесь с помощью писем выяснить личность убийцы и поймать его, то именно это письмо в «Таймс» может вам помочь. Благодаря его длине, мы можем получить важную информацию о лингвистических привычках автора и его истинном подчерке. На короткое время любой может изменить манеру изложения и написания. Но вот на длительный промежуток… Его манера письма одинакова на всём протяжении листа, а значит, мы можем с уверенностью утверждать, что видим истинный подчерк человека.

– Почему его тон стал более небрежным? – спросил я и процитировал написанное. – «Это ваш шанс на самую крупную статью дня. Ваша работа?»

– Он пишет для другой аудитории, – тихо произнёс Алистер. – Обращаясь в газету, а именно в «Таймс», он взаимодействует с людьми, которых там не было. Эти люди не знают его жертву, не видели её тела. Значит, для него важно не столько то, что он сделал, а то, кто он и чего хочет.

Так кто же он? И чего хочет?

Я перечитал письмо, вновь заметил тревожное «ад ждёт» и невольно содрогнулся. Неприятно было сегодня утром смотреть на жертву, но ещё более пугающим для меня было чтение его письма.

Доктор Вольман снова заговорил, привлекая моё внимание к письму.

– В его истинном почерке буквы довольно широкие с частым отрыванием ручки от бумаги. Это движение пера прочно укоренилось в нём, и ему будет очень сложно избавить себя от этой привычки и скрыть её. Сравните написанное.

Он указал на начальные строки в каждом письме.

– Заметили? В каждом случае он сначала пытался писать с наклоном влево. Но не смог удерживать эту манеру долго. Поэтому к середине письма, – доктор Вольман показал нам, где именно, – он вернулся к своему настоящему написанию с лёгким наклоном в правую сторону. И во всех его «у» и «д» есть характерные петли, которые, как я считаю, настоящие.

Доктор Вольман был доволен собой, продолжая:

– Также с определённой уверенностью могу вам заявить, что автор – человек в самом расцвете сил. У вас может возникнуть искушение решить, что он старше и у него слабые руки, раз пишет так мелко.

Я кивнул. Про этот убористый почерк я подумал в первую очередь.

– Но если бы он был пожилым, вряд ли мы увидели эти постоянные отрывы ручки от бумаги. Я вам уже показал, что с возрастом возрастает неровность и неуверенность письма – а у него все строки написаны одинаково уверенно.

Несомненно, умозаключения доктора были весьма интересны, но я продолжал сомневаться, что это на самом деле сможет помочь нам определить личность автора писем – если нам только не улыбнётся удача, и убийца не подпишется настоящим именем.

Я произнёс это вслух, и, к моему удивлению, он согласно кивнул.

– Существует определённый предел возможностей для анализа почерка, детектив, – улыбнулся доктор. – Но то, что смогу, я вам обязательно скажу.

– Значит, по подчерку о его личности вы не можете ничего сказать? – уточнил я.

Я слышал, что некоторые эксперты в области почерков способны на такое. Признаться, именно этого я от этой встречи и ожидал.

– Это совершенно другая область исследования, называемая графологией, – трезво рассудил он. – И поскольку вы можете обратиться к графологу, чтобы определить, не скажет ли он вам чего-то нового, должен предупредить: будьте осторожны. В этой сфере сейчас много шарлатанов, которые возьмут деньги, а взамен предоставят вам плоды своих неуёмных фантазий, никак не связанных с научными знаниями.

Он отодвинул стул.

– Джентльмены, – он пожелал нам спокойной ночи. – Этим вечером я собирался посетить одно шоу. И вам тоже стоит поторопиться, если не хотите опоздать.

Я взглянул на часы: половина восьмого.

Алистер положил на стол несколько купюр и с огромной неохотой согласился, что нам пора, не переставая сетовать на то, что мы так и не попробовали десерт.

– «Шерри» заказывает свежайшую клубнику прямо у Генри Джоралемона из Нью-Джерси. Его удачные эксперименты позволяют ему собирать урожай прекрасных ягод каждый месяц.

Алистер скорбно посмотрел на соседний столик, где посетители пробовали сырную нарезку и клубничный десерт.

– Такое впечатляющее лакомство, и мы его пропускаем.

Алистер настоял на том, чтобы купить лучшие билеты за два доллара, поэтому вскоре мы уже сидели по центру в третьем ряду.

Мы очень извинялись, что заставили полряда уважаемых господ подняться и пропустить нас за пару минут до начала.

Затем я глубоко утонул в мягких бархатных креслах и позволил полумраку окутать меня. Музыканты в оркестровой яме начали громко и ярко играть увертюру.

Первый акт представлял собой череду музыкальных и танцевальных номеров, пытавшихся компенсировать невразумительный сюжет. Возможно, всё дело в моём воображении, но у меня создалось впечатление, что актёры и актрисы сегодня просто одеревенели.

Естественно, к этому времени они уже должны были знать, что убита одна из их коллег. Удивительно, как они вообще вышли сегодня на сцену.

Едва с объявлением антракта включился свет, как кто-то резко хлопнул меня по плечу.

– Вы детектив Зиль? – спросил мужчина громким шёпотом.

Я кивнул.

– Тогда это вам.

Он передал мне розовый листок бумаги, пахнущий дешёвым парфюмом. Внутри большими, по-детски написанными буквами было приглашение встретиться с некой Молли Хансен у чёрного выхода сразу после шоу.

«P.S. Только избавьтесь от щёголя, что сидит рядом с вами», – приписала она.

Я развернул программку и просмотрел список актёров и актрис, задействованных в сегодняшнем выступлении.

Я не сомневаюсь, что мой резкий вдох был хорошо слышен, когда внизу списка я заметил её имя.

«Молли Хансен – молочница».

Это была актриса, заменившая сегодня Анни Жермен.

После того, как опустился занавес, завершая второй акт, я шёпотом быстро попросил Алистера опросить актёров за сценой.

– Встретимся здесь через час, – добавил я, понимая, что так просто он меня не отпустит.

Его глаза подозрительно прищурились и задержались на записке, которую я сжимал в руке.

Естественно, ему не нравилось, что я не беру его с собой.

– Кто-то хочет встретиться со мной наедине. К тому же, – добавил я, – это идеальное время. Я надеялся, что вы сегодня сможете лично поговорить с мисс Боуэн. Ведущая актриса такого уровня скорее станет разговаривать с вами – человеком, разбирающемся в театре…

К счастью, он оценил мою попытку лести.

И тот факт, что мисс Лили Боуэн была исключительно красива, пресёк все его дальнейшие возражения.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

35-ая улица.

Я ждал её у чёрного входа. И с каждой минутой чувствовал себя всё более неуютно – я не мог избавиться от ощущения, что за мной наблюдают.

Я окинул взглядом обе боковые аллеи и подъезды близлежащих зданий, но никого не заметил.

Зрители быстро расходились, ибо погода была холодной и неприятной.

Я дрожал от холода и потирал ноющую правую руку, нервно оглядываясь через плечо. Бесспорно, это было реакцией на то, что я понимал: убийца Анни Жермен поджидал её в этом самом месте всего за пару часов до смерти. Возможно, я даже вижу то же самое, что и он: пустынная аллея, одинокий мужчина, курящий сигарету у газетного киоска на другой стороне улицы, спешащие укрыться от промозглого мартовского ветра прохожие.

Моя тревога нарастала, пока, наконец, не появилась Молли Хансен. Она изо всех сил старалась спрятаться от холода под наброшенным на голову и плечи плотным чёрным платком.

Едва кивнув в качестве приветствия, девушка схватила меня за руку и потащила вниз по кварталу.

– Быстрей, – скомандовала она, оглядываясь через плечо. – Если мистер Айзман увидит, что я вышла из театра в сценическом костюме, я получу нагоняй. У него отвратительный характер: он считает, что любое нарушение правил, есть смертный грех.

Мы быстро шагали по улице, пока не добрались до «Изумрудного Острова» – ирландского паба, в который она, очевидно, частенько наведывалась.

Помещение было небольшим – за узкой деревянной дверью открывалась комната, где стояли всего восемь столов и скамеек, за которыми ели и пили немногочисленные посетители. Но в камине горел огонь, а воздух был наполнен запахом трубочного табака, неожиданного для подобного заведения.

Молли Хансен заняла столик у барной стойки. Я осторожно последовал за ней.

– Два виски «Бушмилс», – крикнула она бармену.

– Ага.

Бармен налил золотисто-коричневый виски в два невысоких стакана и принёс нам, даже не взглянув на меня.

– Снова работаешь, Молли?

– Конечно, – ответила девушка, снимая пальто и вешая его на спинку свободного стула рядом с собой. Затем она стащила с головы тёмный парик, высвободив копну рыжих кудряшек, которые быстро стянула в хвост.

– Играю в одном спектакле в театре «Гаррик». Приходи как-нибудь вечером, посмотришь на меня. Договорились?

Она одарила его широкой улыбкой, показав белые, ровные зубы и ямочки на щечках.

Молли извинилась и сказала, что отойдёт на минутку.

Чтобы не встречаться взглядом с барменом, я вытащил из кармана часы и взглянул на время. Пятнадцать минут одиннадцатого. Осталось полчаса до нашей с Алистером встречи.

Молли Хансен вернулась, переодевшись в зелёное платье и смыв с лица грим. Я заметил, что кожа её была удивительно красивой – чистой и свежей, цвета свежих сливок, за исключением россыпи веснушек на носу.

Я решил, что она лет на десять меня старше – сорок или около того; несмотря на то, что она оставалась красивой женщиной, я отметил лёгкую седину в рыжих кудряшках. К тому же от неё веяло уверенностью, которая ко многим женщинам приходит лишь в зрелом возрасте.

Я взял стакан с виски, но пока не поднёс ко рту. Что-то в её облике заставляло меня быть настороже.

– О чём вы хотели поговорить?

Она склонила голову набок, пристально меня разглядывая.

– Вы не такой, каким я вас ожидала увидеть, – произнесла она наконец.

– И кто или что заставило вас ожидать иного?

– Обычные слухи…

Она одним глотком осушила стакан, откинула голову назад и крикнула:

– Джонни, ещё виски!

Бармен подошёл с ещё одним стаканом, и на этот раз бросил на меня обеспокоенный взгляд. Я понял, что обычно Молли Хансен не пьёт столько, и бармен логично предположил, что за её нехарактерным поведением стою я.

– Кажется, я вас раньше видел, – в конце концов, произнёс он. – Вы здесь раньше бывали?

– Не думаю.

Я спокойно и уверенно встретился с ним взглядом. Я никогда его прежде не видел и уже точно не заходил в этот бар.

Он отошёл, качая головой и бормоча что-то непонятное.

– Вы собирались объяснить, зачем я здесь, и как вы на меня вышли.

После этих слов я сделал небольшой глоток виски. Я не очень любил виски, но этой мрачной ночью обжигающий мою глотку напиток был тем, что надо.

Она вся напряглась, хотя и заставила себя широко улыбнуться.

– Думаю, я могу вам помочь, детектив. У меня есть информация о Анни Жермен, которая может вам пригодиться.

Я ждал, зная, что она продолжит. Её лицо выражало полную решимость.

– И я надеюсь, что взамен вы тоже будете готовы мне помочь.

– Я так не работаю, мисс Хансен, – произнёс я, откидываясь назад. – И позвольте вам напомнить, что это официальное расследование. Ваш долг – рассказать мне всё, что знаете. В противном случае, для подобного поведения у нас даже существует специальный термин: «воспрепятствование осуществлению правосудия».

Я сделал паузу, чтобы она осознала сказанное.

Женщина качнула головой и улыбнулась.

– Зовите меня просто Молли. И вы меня неправильно поняли, детектив. Я говорила лишь об акте доброй воли, ничего более.

Я всё правильно понял, но решил не заострять на этом внимание.

– Насколько хорошо вы знали мисс Жермен? – спросил я.

Она украдкой бросила взгляд на барную стойку.

– Если хотите, можем вернуться в театр и поговорить там…

Она низко и гортанно рассмеялась.

– Позвольте дать вам совет, детектив: если действительно хотите получить хоть какую-нибудь информацию от меня или моих коллег, разговаривайте с нами наедине, подальше от всевидящего ока мистера Айзмана. Никто не скажет ни слова, если будет хоть малейшая вероятность того, что он подслушивает.

– Почему же? Не он платит вам зарплату, и не он выбирает, кто будет играть ту или иную роль.

Она бросила на меня снисходительный взгляд.

– Всё не так просто, детектив. Даже не думайте, что знаете всё о мистере Айзмане, прочитав название его должности. Он не просто занимается каждодневными делами театра. Он – уши и глаза Чарли Фромана, его доверенное лицо. И помяните моё слово, – внезапно её голос зазвучал абсолютно трезво, – вы не почерпнёте ни крупицы информации, если они будут уверены, что их слова услышит мистер Айзман.

Я внимательно посмотрел на сидящую передо мной женщину.

Всем своим видом она пыталась показать мне, что честна и полностью откровенна. Но я ни на минуту не забывал, как она только что предлагала мне взятку, пусть и не напрямую. К тому же она была актрисой; искусство обмана давало ей средства к существованию.

– Смею вас заверить, что мистера Айзмана здесь нет. Так что вам не стоит бояться разговора со мной, – заметил я.

Она вновь окинула помещение взглядом.

– А может…, – я откинулся на спинку стула и пристально взглянул на Молли Хансен, – может, это каким-то образом связано с услугой, о которой вы просили?

Она покраснела и старалась не смотреть мне в глаза.

– У меня есть друг, которому нужна помощь, и вы в состоянии вмешаться.

Она смотрела на стол, а пальцы её бездумно крутили пустой стакан из-под виски, наклоняя его то вправо, то влево.

– И какого рода помощь ему нужна? – осторожно поинтересовался я.

– Ему нужно чуть больше времени, чтобы расплатиться с человеком, которого вы знаете, за карточный долг. Он найдёт деньги, не сомневайтесь, просто ему нужно ещё пару недель.

Она тяжело сглотнула, с тревогой всматриваясь в моё лицо, пытаясь увидеть реакцию.

– А проблемы вашего друга стали вашими проблемами, потому что… – вскинул я брови.

– Потому что мне он тоже должен денег.

Её лицо скривилось, а в голосе сквозило отчаянье.

– И я не получу их, пока он в долговой яме у того человека. Они станут выбивать из него сумму любыми способами и оставят без гроша и возможности заработать ещё.

Да это было не одолжение, а абсолютно дурацкая затея. Не важно, о ком она говорила: о независимом букмекере или владельце одного из игорных клубов на окраине. Она была права, я знал подобных людей. Я вырос среди них в Нижнем Ист-Сайде, хотя и старался изо всех сил избегать их после вступления в ряды полиции. По крайней мере, по работе.

– И кому ваш друг должен деньги? – осторожно поинтересовался я.

Уверен, это именно тот человек, с которым я не хотел бы встречаться.

– Давайте просто называть его партнёром Майка Солтера.

Похоже, я угадал.

Клуб «Пелхам» Солтера был таким же, как и все остальные салуны в Бауэри: за фасадом респектабельного ресторана скрывалась криминальная деятельность, одобренная самим Майком Солтером.

Я старательно подбирал слова:

– Я знаком с этим конкретным «партнёром»?

Она кивнула, так и не поднимая на меня глаз, и тихо ответила:

– Вам не нужно говорить с ним или встречаться. Просто позвольте упомянуть в разговоре с ним ваше имя. Это даст нам – точнее, моему другу – чуть больше времени.

Я тщательно обдумал её слова.

Я понимал, что, возможно, нет никакого «друга». Похоже, она сама должна деньги. А «партнёр» мог быть как полицейским, так и самим владельцем клуба Майком Солтером.

Ни для кого не было секретом, что полиция сотрудничала с владельцами салунов в Бауэри. Это называлось «вымогательство денег под предлогом защиты», а попросту «крышевание». Деньги шли определённым сотрудникам полиции, а те, в свою очередь, закрывали глаза на незаконные делишки.

Да, Молли была права: я не хотел вдаваться в подробности.

– Я подумаю над этим, – наконец ответил я.

Я собирался больше никогда не вмешиваться в подобные дела. Это поставит под угрозу мою репутацию и вовлечёт меня в теневые сделки, в которых я не хотел участвовать – и ради чего? Чтобы помочь Молли?

Я пока ещё не понял, стоит ли она такого риска.

– Расскажите мне о Анни Жермен.

Молли осушила третью порцию виски.

– Я заменяла её большую часть этого месяца, с тех пор, как вернулась в город.

Я воспользовался этим, чтобы разговорить женщину.

– А до этого вы были…?

– В Филадельфии, – машинально ответила она.

Но я заметил, как она при ответе отвела взгляд. Её неосознанный, и, тем не менее, уклончивый ответ недвусмысленно давал мне понять, что в её недавнем прошлом произошло то, что она хотела бы от меня скрыть.

– Что заставило вас вернуться в Нью-Йорк?

Ещё одна ослепительная улыбка.

– Ради чего актрисы приезжают в Нью-Йорк? – застенчиво посмотрела она на меня. – Ради славы и богатства.

Молли отодвинула в сторону стакан.

– Я была знакома с мистером Айзманом. Я нашла его, когда вернулась в город; он поручился за меня перед мистером Фроманом, и на следующий день я уже начала работать дублёршей ролей Анни и примы.

– Но свою собственную роль вам не обещали? – стараясь не обидеть, уточнил я.

Я осознал, как мало знал о внутреннем устройстве театра.

– Нет. Но в прошлом месяце трое дублёров получили постоянные роли в других спектаклях. Только так я могла снова самоутвердиться в Нью-Йорке.

– Когда в последний раз вы видели Анни? – спросил я, делая глоток виски.

– Прошлым вечером перед тем, как пошла домой. Она уходила одной из последних.

– Она всегда так уходила?

– О, нет! – натянуто рассмеялась Молли. – Именно это я и хотела вам рассказать. Она с кем-то встречалась после спектакля. С мужчиной.

Повисла пауза. Наконец, я нарушил тишину:

– Каким мужчиной?

– Если бы я его знала, детектив, то, вероятно, смогла бы за вас распутать это дело, – с усмешкой произнесла она.

И вдруг она наклонилась ко мне, так близко, что я рассмотрел не смытые вокруг карих глаз зелёные тени.

– Но он был мужчиной, о котором она никогда не рассказывала. Даже мне. Не называла его имя. Не рассказывала, как они встретились, или куда он её водил.

– Тогда откуда вы вообще о нём узнали?

– Ну, я ведь не слепая, правда? Она сходила с ума по нему. Всегда тщательно готовилась к встрече: надевала лучшее платье, идеально выглаженное, укладывала волосок к волоску.

– Но вы его никогда не видели?

– Никогда, – уверенно ответила она. – Но она называла его своей счастливой звездой. Она была убеждена, – Молли сделала глубокий вдох и торжествующе на меня посмотрела, – абсолютно убеждена, что он сделает из неё звезду.

* * *

«Сделает из неё звезду».

Мы закончили разговор, а слова Молли всё ещё эхом отдавались в моей голове.

Великий Белый путь⁶ был полон людей, желающих стать звёздами. И мужчин, желающих их в этих звёзд превратить.

Но только один превратил это в убийство.

Я спешил обратно в театр «Гаррик», чтобы успеть на встречу с Алистером, и надеялся, что он узнал больше, чем я.

Потому что, к сожалению, после разговора с Молли Хансен у меня появилось больше вопросов, чем было до встречи с ней.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Театр «Гаррик», 35-ая улица, дом 67.

– Они не просто убили Анни! Они убили всё театральное сообщество!

Молодой человек театрально окинул взглядом комнату и сделал эффектную паузу, хотя все три женщины, находящиеся рядом с ним, и так ловили каждое его слово.

– Тот, кто убил Анни, забрал нечто важное у каждого из вас. Вас лишили защиты и безопасности, которую вы должны были чувствовать здесь, в театре, вашем втором доме!

Он бросил быстрый взгляд на меня, стоило мне войти в комнату, но почти сразу отвернулся и приблизился к сидящей слева даме – Лили Боуэн.

Она еле сдерживала рыдание, пряча лицо за кружевным платочком.

– Ох, Джек, я знала, что ты поймёшь! Как ужасно, что мы вообще должны были сегодня играть!

Мужчина был худым, с точёными чертами лица и густыми, идеально уложенными волнистыми волосами.

Он улыбнулся.

– Всё благодаря моему отцу, да благословит его Господь. Сколько я помню, он работал в театре, и я вырос среди вас. Театр – моя семья!

Две блондинки, в которых я узнал хористок из спектакля, безмолвно кивнули, не сводя глаз с молодого человека.

Лоб мужчины пересекли морщины.

– Я жил жизнью театра, пока не умер отец. А мне было тогда всего девять!

Рука его взметнулась к сердцу.

– Это сильно повлияло на меня. Да и до сих пор не отпускает…

Я двинулся в сторону задней комнаты, где вдоль одной стены стояли четыре столика с баночками с гримом, а вдоль второй – два потёртых дивана с цветочной обивкой.

Там в одиночестве стоял угрюмый Алистер.

– Что за щёголь? – тихо спросил я, подходя ближе.

Алистер поморщился.

– Джек Богарти, – так же тихо ответил Алистер. – Помните, из «Таймс»? Театральный критик, который якобы нам помогает.

Он нахмурился.

– И судя по тому, что я видел, его главная цель – более близкое знакомство с мисс Боуэн.

Я внимательно присмотрелся к молодому человеку. Как тогда сказал редактор? «Красивый парень, который любит модную одежду»?

Джек Богарти одевался ярко: на нём был коричневый костюм с жёлтым шейным платком и красным галстуком. Весь его выбор – и кроя, и цвета, и ткани – был призван подчеркнуть ещё мальчишескую, но весьма привлекательную внешность.

– Как ужасно лишиться отца в столь юном возрасте!

Блондинка повыше почти дрожала.

Джек вознаградил ее широкой, снисходительной улыбкой.

– Никто после этого не поддерживал меня так, как актёры и актрисы, с которыми он работал! Они все до единого пришли на его похороны.

Женщины начали выражать ему свои соболезнования, и он с застенчивым выражением лица их принял.

– А что насчёт Фрэнка Райли – криминального репортера, с которым мы сегодня встретились?

Алистер покачал головой.

– Не видел. А вот этот молодой человек почти весь прошедший час провёл здесь, строя глазки всем женщинам.

Мы наблюдали, как Джек смотрел на Лили Боуэн проникновенным взглядом.

– Видите? Я понимаю, что вы сейчас переживаете. Правда, понимаю. Возможно, – он коснулся её руки, – вы хотите выговориться мне за бокалом вина? Посидим с вами где-нибудь?

– Я живу в отеле «Алгонкин», – смущённо улыбнулась дама.

Это был фешенебельный отель к северу на сорок четвертой улице.

Но я знал, что там почти не продают спиртных напитков, и, видимо поэтому, Джек немедленно предложил другой вариант.

– Давайте лучше отправимся в «Никербокер». Он как раз рядом с моим офисом на 42-ой.

И он сжал ладонь мисс Боуэн в своей.

– Почему бы и нет, Джек? – проворковала она. – Я обожаю «Никербокер».

Джек поднялся.

– Где ваше пальто, мисс Боуэн?

Его взгляд упал на блондинок, сидящих слева.

– И вы, леди, тоже должны к нам присоединиться.

Джек помог мисс Боуэн надеть пальто, не обращая внимания на её надутые губы.

– А разве мы не помешаем вам, Джек? – поддразнила его одна из блондинок.

Он отпрянул в притворном удивлении.

– Нонсенс! Я сразу решил, что мы все должны отправиться в «Никербокер». Ваши шляпки, леди?

Лили Боуэн уже поправляла в зеркале свою широкополую шляпу, а остальные женщины быстро набросили пальто и надели шляпы, весело щебеча.

– Джентльмены.

Джек коротко кивнул в нашу сторону и пожелал доброго вечера. Мы подождали пару секунд, а затем последовали за ними через дверь за кулисами.

Сверху доносился громкий голос Льва Айзмана, жаловавшегося на братьев Шуберт – главных конкурентов Чарльза Фромана.

– Поговорим с ним? – спросил Алистер, кивая на идущую вверх лестницу.

– Не сегодня.

Если честно, я просто слишком вымотался за сегодняшний день.

И Алистер это тотчас понял.

– Пойдёмте со мной, дружище, – произнёс он, хлопая меня по плечу, когда мы вышли на промозглый мартовский ветер. – Займёте сегодня мою гостевую спальню. Просите всё, что потребуется.

Он с лёгкостью отмахнулся от моих вялых отговорок, и всё было решено.

* * *

Несмотря на усталость, я не мог заснуть из-за сумбура в голове.

Я знал, что когда-то эта гостевая спальня была комнатой Тедди. Сына Алистера.

Комната оставалась живым свидетельством интересов Тедди: серебристые ножны на левой стене; книжные полки, уставленные артефактами из прошлых раскопок; египетская фреска над изголовьем кровати.

Я посмотрел вниз и пробежал пальцами по сине-золотому покрывалу на кровати. Ткань была плотной и дорогой, в отличие от потрёпанного одеяла у меня дома.

Естественно, ничто в моей крохотной квартирке не напоминало эту уютную, обставленную со вкусом комнату с мебелью из красного дерева.

Сине-золотая гамма сохранялась во всём: в обоях, в покрывалах, в подушках и даже в шикарном турецком ковре на полу, привезённом, как я догадывался, из путешествия по Дальнему Востоку.

Наверно, на свою зарплату я мог позволить себе лучшие апартаменты, чем грязный клоповник в Добсоне, к северу от Манхеттена, который я сейчас называл домом. У меня не осталось родственников, которым надо было помогать, и я скопил кое-какую сумму – результат многолетней скромной жизни, когда я помогал маме и собирал деньги на свадьбу с Ханной.

Но моя мать умерла несколько лет назад, а Ханну забрали у меня воды, омывающие остров Норт-Бротер.

Не в первый раз я задумался: каково же расти в подобном окружении?

От этой мысли мне стало неуютно. Особенно учитывая тот факт, что Тедди был мёртв, а я лежал в его кровати, среди его вещей, и старался не думать о его жене. Вернее, о его вдове. Которая, без сомнений, уже давно заснула в своей квартире напротив.

Всё, что меня окружало, принадлежало Тедди с рождения. Но оно не дарило ему удовлетворения, которое он пытался найти в своих бесконечных далёких поездках.

Я поднялся и плотно запахнул тёмно-синий халат. Я пытался уверить себя, что он принадлежал Алистеру, но сам не верил…

Затем я осторожно открыл дверь спальни.

Тишина.

Стараясь ступать тихо, я на цыпочках прокрался на кухню Алистера – просторное помещение с белыми шкафчиками, чёрно-белой в клетку плиткой на полу и гигантской плитой, занимающей большую часть комнаты.