Текст книги "Создатель ангелов"

Автор книги: Стефан Брейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Женщина опустилась на колени и сорвала покрывало. Она сделала смерть снова видимой. Ее голос стих. В мертвой тишине женщина обхватила голову мальчика руками и положила себе на колени. Она гладила его волосы. Она говорила с ним. Разве она не знала, что он мертв?

Бог дает, и Бог отнимает, Виктор. Запомни это.

Женщина поняла это. Она вдруг осознала это и перестала говорить с мальчиком. Она подняла голову, запрокинула ее назад, воздела руки в воздух, хватаясь за что-то невидимое. И пытаясь схватить пустоту, снова начала рыдать. Звуки исходили из глубины и снова задели в Викторе Хоппе что-то, отчего он опять задрожал.

Он закрыл окно, заперев звуки снаружи. Дрожь утихла. То, что он услышал, показалось ему необычным, но на самом деле эти звуки не были необычными. Они показались ему странными, потому что были незнакомыми. Потому что он не знал. Он не знал, что мать может испытывать такое горе от потери ребенка.

Родители Гюнтера удивились, когда к ним пришел доктор Хоппе. Они поставили гроб с телом сына в доме, чтобы люди могли прийти с ним проститься. Доктор был одним из первых, кто пришел.

– Мои соболезнования, – сказал он. – Я понимаю, что вы сейчас чувствуете.

Его приход и его слова произвели на них впечатление. Лотар и Вера Вебер сочли проявлением мужества то, что он пришел выразить свои соболезнования, в то время как сам сейчас столкнулся с ужасным горем и в скором времени потеряет не одного, а сразу троих детей. Поэтому они не посмели его спросить, хочет ли он лично попрощаться с усопшим. Возможно, это вызвало бы слишком много эмоций. Но он и сам вскоре об этом попросил.

– Хотите, я пойду с вами? – предложил Лотар.

Но он и от этого отказался. Виктор Хоппе один скрылся за тяжелыми шторами, отгораживающими место, где стоял гроб с телом мальчика. Доктор пробыл там недолго, но родители отнеслись к этому с пониманием. Они предложили ему выпить кофе, но он вежливо отказался.

– Если я когда-нибудь смогу вам чем-то помочь, – сказал он на прощание, – обращайтесь без колебаний. Вам не стоит полагаться на волю Божью.

После этого он ушел, оставив родителей Гюнтера в растерянности.

Привычным движением он сделал скальпелем двухсантиметровый надрез. Мошонка мальчика сжалась, онемела, как при внезапном погружении в холодную воду – типичная реакция организма для защиты яичек. Таким образом дольше сохранялась температура и, возможно, дольше оставались живыми клетки тела. Была доля риска, но риска оправданного. Кроме того, так он, по крайней мере, получал половые клетки, которые потом мог использовать.

Два яичка по размеру и форме напоминали высушенные белые бобы, которые слишком долго вымачивали в воде. Быстрым движением он отрезал их от семенных протоков и спрятал в баночку с ватой. Баночка тут же исчезла в кармане его куртки.

Он бесшумно застегнул брюки мальчика, лежащего в гробу.

Теперь нужно было действовать быстро.

Мы полагаемся на волю Божью.

Эти слова были написаны на похоронном извещении, которое Виктор нашел в почтовом ящике утром, перед тем как пойти к Веберам.

Он увидел в нем новый вызов. Как будто ему снова бросили перчатку.

И все, что было раньше, стало неважным. Как будто этого вовсе не было. Прошлое было стерто. Одним движением.

Глава 3

Одного взгляда на мальчиков было достаточно, чтобы повергнуть его в шок. Они казались старыми, очень старыми, прежде всего из-за кожи, которая словно высохла. Кроме того, они были худыми, поистине кожа да кости. Кремер увидел это в одно мгновение и сразу отвел взгляд, но глаза его будто сами по себе возвращались к мальчикам. И смотрел он не глазами ученого, а глазами любителя подсматривать.

Виктор относился к детям как к научным объектам. Он говорил о них как о материале исследования, при том что они в это время стояли рядом. Это пугало Рекса и вызывало чувство неловкости. Доктор поставил трех мальчиков в ряд и указал на физические доказательства их сходства: форма ушной раковины, расположение редких зубов, рисунок кровяных сосудов на черепе и шрам на носу и верхней губе.

Затем он показал их отличия, подчеркивая, что они появились намного позже. На лицах, как будто из дубленой кожи, были морщинки и складки, отличающиеся друг от друга, а тыльные стороны их худеньких ладоней были покрыты коричневыми пятнами, также разными по размеру и форме. Виктор не дал этому явлению никакого объяснения, и Рекс предположил, что это старческие пигментные пятна.

Кроме того, ему бросилось в глаза, что у одного из мальчиков пятен было больше, чем у двух других, и это навело его на мысль, что, возможно, процесс старения у него шел быстрее. У того же мальчика был шрам на затылке, по словам доктора, след от падения, и еще один на спине, от операции на почку – эксперимента, который, увы, никаких результатов не принес, как признал доктор.

Но до того как начало проявляться старение, еще раз подчеркнул он, их было не отличить друг от друга. Они были так похожи, что ему пришлось их пометить. Как мышей, добавил он без тени смущения или иронии в голосе, как будто речь шла о чем-то обыденном. Он поднял рубашечку каждого из детей и продемонстрировал вытатуированные на спине точки: одна у Михаила, рожденного первым, две у Гавриила и три у Рафаила.

– Или Виктор первый, Виктор второй и Виктор третий, – добавил он.

Кремер смотрел на грудные клетки мальчиков. Даже на расстоянии он мог сосчитать ребра, на которых тонкая кожа висела как на вешалках. Позже он узнал, что мальчики весили всего по тринадцать килограммов. Тринадцать килограммов при росте один метр пять сантиметров, да и этот рост постепенно уменьшался по мере искривления позвоночников.

B1, В2 и В3. Так были подписаны альбомы с полароидными фотографиями, которые Рекс увидел, когда они с доктором вернулись в приемную. Двенадцать заполненных фотоальбомов. Под каждой фотографией стояла дата и снова – B1, В2 или В3.

Виктор первый. Виктор второй. Виктор третий. Три детских летописи в картинках. Впрочем, нет, это были не летописи, потому что карточки отнюдь не походили на семейные фотографии. Это были кусочки мозаики. Кусочки мозаики из детских тел для доказательства сходства мальчиков в любой момент жизни. Но даже при пролистывании этого вороха фотографий Рекс обратил больше внимания на признаки старения, чем на сходство мальчиков, как будто альбомы охватывали не четыре года, а восемьдесят лет.

К этому времени ему уже, собственно, хотелось поскорее уйти, но Виктор все не останавливался, рассказывал и объяснял, часто повторяясь. Он говорил спокойно и без эмоций, а Рекс слушал его с нарастающим удивлением. Доктор рассказывал об интеллекте мальчиков, об их способности к языкам, их памяти. И в этом, сказал Виктор, он также узнавал себя. Он стимулировал и всячески способствовал развитию этих способностей, чтобы позже и они тоже использовали свои знания и взгляды на благо человечества. Он так и сказал: «на благо человечества». Более того, он добавил слово «тоже».

Рекс вздрогнул, но промолчал, потому что доктор еще не закончил. Он стал рассказывать о своих последующих шагах. Для решения проблемы с теломерами он решил использовать в качестве донорского материала нервные клетки вместо кожных. Нервные клетки делились намного реже, чем какие-либо другие, и, таким образом, проблема теломер решилась бы сама собой. Так же подошли бы костные клетки, которые растут медленнее, чем другие клетки тела. То же самое касалось и клеток половых органов, поскольку они начинали делиться в более позднем возрасте, в период полового созревания, и были, таким образом, моложе и обладали более длинными теломерами. Простота и логика всех этих доводов еще раз напомнили Рексу, как он дал Виктору карт-бланш в его экспериментах. Он все так же шел впереди своего времени.

Рекс почувствовал, как он постепенно, но неумолимо снова оказывается вовлеченным. Монотонный гнусавый голос Виктора, казалось, еще больше усиливал этот эффект. Мне нужно уходить отсюда. Эта мысль вдруг пронеслась у него в голове: мне нужно уходить отсюда, пока я не оказался еще более втянутым во все это.

Он резко встал и сказал:

– Мне пора идти, нужно вернуться вовремя.

Он услышал свой голос и знал, что его слова прозвучали натянуто, он явно хотел сбежать.

Но Виктор не стал возражать, напротив, он оборвал свой монолог на середине предложения, тоже поднялся и пошел к двери. Рекс оказался на улице раньше, чем успел это осознать, но когда калитка за ним закрылась и он снова сел в машину, то уехал он не сразу. Что-то удерживало его. Не то, что рассказал Виктор, а то, что сказали мальчики: всего пару предложений, которые взволновали его больше, чем все слова Виктора, вместе взятые.

– Вы-знае-те-где-фрау-ман-ваут?

Это сказал один из мальчиков. Рекс уже собирался выходить из классной комнаты после того, как Виктор предложил продолжить разговор в приемной. Три мальчика, только что покорно сносившие все унизительные действия доктора, оставались одни. Их бросали одних. Виктор вышел, не взглянув на них и не сказав им ни слова. Кремер немного помешкал, еще раз посмотрел на мальчиков, как будто хотел убедиться, что увиденное им реально. И тут один из них что-то сказал, но он не совсем понял что, так сильно был удивлен.

– Вы-знае-те-где-фрау-ман-ваут?

Вот то, что ему удалось расслышать. Мальчик гнусавил так же, как Виктор, но говорил четче.

– Что ты сказал?

– Вы-знае-те-где-фрау-ман-ваут? – повторил мальчик, глядя прямо перед собой, так что казалось, что он обращался к кому-то другому.

Знал ли он, где фрау Манваут. Он не знал даже, кто такая эта фрау Манваут.

– Нет, этого я не знаю, – ответил он.

– Она-у-Бога-на-не-бе-сах, – раздался ответ, но не от мальчика, который заговорил первым. Ответил один из двух других детей. Их голоса звучали одинаково.

Рекс не понял, что они имели в виду. Только когда заговорил третий мальчик, ему стало ясно.

– Она-умер-ла-о-тец-сде-лал-это.

Это все произошло за несколько секунд, но в тот момент ему казалось, что прошло гораздо больше времени, и его удивило, что Виктор не спохватился раньше, чтобы заставить детей замолчать. Но когда доктор вернулся, он не казался удивленным или рассерженным. Не обращая внимания на детей, он еще раз предложил Рексу пройти с ним в приемную.

Виктор говорил, не останавливаясь, а в голове Кремера все еще звучали слова мальчиков.

Она-умер-ла-о-тец-сде-лал-это.

Только в машине ему удалось осознать то, что он услышал. Кремеру стало так душно, что он снова вышел из машины. Облокотившись на открытую дверцу, он жадно глотал воздух. К нему подошла какая-то женщина и спросила, не случилось ли чего, а потом заговорила о детях. С ними плохи дела, сказала она. Он не мог это отрицать, а может быть, даже не хотел. Он спросил, знала ли она, кто такая фрау Манваут и что с ней случилось. Фрау Манхаут, поправила она, фрау Манхаут, домработница доктора. Она упала с лестницы. Несчастный случай.

Ее ответ немного успокоил Кремера. Но слова мальчиков его не отпускали, и по дороге в Кёльн он попытался еще раз вызвать в памяти все, что видел, от начала до конца, и чем больше картинок сменялось перед его глазами, тем нереальнее ему все казалось. Как будто все, что он видел и слышал, происходило не на самом деле. Как будто он смотрел фильм. Видел фигуры на экране. И в конце концов он засомневался, не было ли все это лишь игрой воображения.

Глава 4

Лотар Вебер позвонил доктору Хоппе, не сказав ни слова своей жене. Впрочем, она не видела в этом необходимости.

– Зачем? Я ведь ничем не больна, – ответила она, когда он предложил пойти к доктору.

Но она была больна. Больна от горя. Лотар замечал это каждый день. Ее болезнь проявлялась в мелочах. В том, как она вставала и ходила по дому, в медлительности, с которой она ела, в накапливающейся стирке и глажке, в его туфлях, которые больше никто не чистил, в частом молчании.

Лотар и сам страдал, как никогда прежде, но он мог хотя бы во время рабочего дня на металлургическом заводе отвлечься от своих мыслей. Вера же целый день сидела дома одна.

Он надеялся, что боль в какой-то момент прекратится, но казалось, ее горе росло с каждой неделей. Когда однажды утром она не встала с постели, он позвонил доктору. Близилось Рождество, и он предчувствовал, что в праздничные дни ее печаль лишь усилится. Он слышал от кого-то на работе, что есть таблетки, от которых жизнь кажется проще, и хотел попросить доктора достать такие таблетки и для его жены. Ему показалось неудобным упоминать об этом в разговоре по телефону. Он спросил только, не мог ли доктор как-нибудь к ним зайти.

– Это касается Веры, – сказал он, – она больна.

Доктор обещал зайти в тот же день. Это прибавило Лотару мужества, ведь доктор Хоппе редко приходил к больным на дом.

Если я когда-нибудь смогу вам чем-то помочь, обращайтесь без колебаний.

Он хорошо запомнил эти слова, а значит, доктор держал свое слово.

Он пришел в половине четвертого. Вера все еще лежала в постели. Она весь день ничего не ела. И не проронила почти ни слова. Когда в спальню вошел доктор Хоппе, она тут же приподнялась на кровати, поправила ночную рубашку и бросила недовольный взгляд на мужа. Он сделал беспомощный жест, но в то же время почувствовал облегчение от ее реакции – значит, апатия еще не полностью овладела ею.

– У вас что-то болит? – спросил доктор.

Вера покачала головой. Лотар видел, что она готова вот-вот расплакаться. У него самого ком стоял в горле.

– Быть может, вам грустно? – прозвучал тогда вопрос.

Вера вдруг начала всхлипывать, так сильно, что ее плечи затряслись.

– Мне так его не хватает! – выдохнула она. – И это не проходит! Это никак не проходит! Гюнтер, бедный мой, бедный Гюнтер!

Она склонила голову и спрятала лицо в ладонях.

Лотар незаметно подошел ближе. Он посмотрел на доктора Хоппе, на чьем лице не отражалось никаких эмоций. Ему это понравилось. Поэтому он его и позвал. Потому что доктор мог трезво оценить ситуацию со стороны.

– Вы очень любили его, – сказал доктор Хоппе, и по его голосу нельзя было понять, вопрос это или утверждение.

Лотар нахмурился, но его жена как будто не удивилась словам доктора.

– Он был моим единственным сыном, герр доктор, – всхлипнула она. – Он был всем, что у меня было. А теперь его нет.

Лотар посмотрел на жену, которая снова закрыла лицо руками. Он присел на край кровати и стал неловко тереть ладонями колени. Иногда он чувствовал себя виноватым, потому что его жена, казалось, горевала больше, чем он. К тому же ее связь с Гюнтером всегда была прочнее, и ей было проще смириться с его врожденной глухотой. Она с ангельским терпением учила его говорить. Она даже ходила на курсы языка глухонемых. Для него же болезнь Гюнтера была скорее досадной помехой. Из-за этого их беседы всегда были недолгими и исключительно по делу. Теперь он сожалел об этом.

– Почему бы вам не завести еще одного ребенка? – спросил доктор Хоппе.

Лотар вздохнул. Он увидел, что жена снова отняла руки от лица. Она слегка усмехнулась:

– Герр доктор, в следующем месяце мне исполнится сорок.

Ее муж тоже об этом подумал. Кроме того, он уже несколько лет не был с ней близок. Собственно, с того самого момента, как они узнали, что у Гюнтера проблемы со слухом, хотя врач говорил, что второй ребенок совсем не обязательно родится глухим. А теперь она была уже слишком стара, чтобы иметь детей. Очевидно, доктору Хоппе она показалась моложе.

– Ваш возраст не проблема, – покачал головой доктор, – на сегодняшний день это больше не проблема. Это всего лишь вопрос техники.

Он сказал это с уверенностью, которая не подлежала сомнению.

Вера покачала головой.

– Не знаю, герр доктор. Я никогда об этом не думала. Ведь…

– Если хотите, у вас может снова родиться сын.

– Сын? – всхлипнула Вера.

– Сын, который будет похож на Гюнтера, как две капли воды. Такое возможно. Нет ничего невозможного.

– Но герр доктор, – неуверенно начал Лотар, – будет ли он… будет ли он…

Он посмотрел на жену, но та сидела с приоткрытым ртом и смотрела прямо перед собой.

– Будет ли он… – повторил он и быстрым движением указал на свое правое ухо.

– Нет, он не будет глухим, – решительно ответил доктор Хоппе, и Вера снова расплакалась.

Лотар вздохнул и задумался.

– Мы ведь не должны принимать решение прямо сейчас, – сказал он в легкой панике. – Мы ведь не должны делать это прямо сейчас.

– Нет, я просто говорю вам о такой возможности, – спокойно ответил доктор. – Подумайте об этом хорошенько. И вы тоже, госпожа Вебер, вы тоже. В самом деле, вам не стоит полагаться на волю Божью.

После этих слов он повернулся к двери. Лотар встал было, но доктор остановил его жестом.

– Останьтесь с женой, герр Вебер, я сам найду выход.

Лотар кивнул и снова сел на кровать. Он смотрел вслед доктору, который вышел из комнаты с прямой спиной и расправленными плечами. В его движениях сквозила самоуверенность, которая вызывала зависть, но в то же время и уважение. Лотар слушал, как всхлипывает его жена, и вдруг вспомнил, что не спросил доктора про таблетки, делающие жизнь проще. Он вздохнул и повернулся к жене.

– Вера… – начал он.

Она подняла голову. Ее глаза были влажными и красными от слез. Вера протянула было к нему руку, но снова уронила ее на колени.

– Мы даже не спросили, как его дети, – всхлипнула она.

Рождественские праздники насыпали немало соли на раны Лотара и Веры Веберов, и в первый день нового года, после святого причастия, они обратились к пастору Кайзергруберу в поисках поддержки.

– Должны ли мы уповать на волю Божью? – спросила его Вера.

Тогда священник рассказал им историю Иова, которого Бог подверг испытаниям, получив вызов от дьявола.

– Бог отнял у Иова все, что у него было, включая всех его детей. Но даже после этого бедный человек не отрекся от Господа. «Бог дает, и Бог отнимает», – сказал он. И тогда по воле Господа тело Иова покрылось нарывами от головы до пят. И сказал Иов: «Что же, мы желаем принимать от Бога добро, а зло не желаем?»

Священник, как обычно, сопровождал свой рассказ жестами и говорил слегка дрожащим голосом.

– Понимаете ли вы, о чем говорил Иов? – обратился он к Вере. – У вас есть крыша над головой, красивая машина, у Лотара хорошая работа… ведь вы не обижаетесь за это на Бога.

– Я бы все это отдала, только бы вернуть Гюнтера, – ответила Вера со вздохом.

– История на этом не закончилась, – продолжал пастор Кайзергрубер. – Поскольку Иов полагался на волю Божью, Он его за это вознаградил позже. Слушайте…

Священник взял в руки Библию и прочел: «У него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. И было у него семь сыновей и три дочери».

– На что нам столько животных? – спросил Лотар.

– Ты не должен… – начал священник, но тут же понял по улыбке Лотара, что это была шутка.

– Конечно, я все понимаю, – сказал Лотар, а его жена молча кивнула.

В ту ночь он искал у жены близости, и впервые за долгие годы Вера подпустила его к себе. Но она лежала как деревянная и уже через несколько минут оттолкнула его от себя.

– Риск слишком велик, – сказала она. – Представь, что…

– Мы должны полагаться на Бога, – ответил Лотар.

– Риск слишком велик. Мы не должны бросать вызов Богу.

Лотар вздохнул. Он почувствовал, как желание пропало.

– Чего же ты хочешь? – спросил он, хотя и предполагал, каким будет ответ.

– Мы ведь можем посоветоваться.

– С доктором, ты хочешь сказать?

По движению, которое он ощутил рядом с собой, Лотар понял, что она кивнула.

– Ну, если тебе от этого будет лучше, – сказал он и повернулся к ней спиной.

– Думаю, да.

Родители Гюнтера Вебера пришли к нему, и Вера спросила, насколько велик риск рождения неполноценного ребенка, если она сначала попробует забеременеть естественным путем.

– То есть нормальным способом, – добавил ее муж.

Доктор ответил, что таким образом риск будет очень велик, но в настоящее время существуют и другие способы забеременеть, которые исключают такой риск. Это вопрос техники, снова уверил их он.

– Но если риск так велик, – сказал Лотар, – это значит, что Господь этого не хочет. И мы должны смириться.

Доктор задумался ненадолго, а потом спросил:

– А как же Сарра?

– Сарра?

– Жена Авраама. Из Библии, книги Бытия.

И он процитировал строки по памяти:

– И сказал один из них: Я опять буду у тебя в это же время, и будет сын у Сарры, жены твоей. А Сарра слушала у входа в шатер, сзади его. Авраам же и Сарра были стары и в летах преклонных, и обыкновенное у женщин у Сарры прекратилось.

Ему нетрудно было вспомнить эти строки, и краем глаза Виктор заметил, что Вера слушает его, затаив дыхание, поэтому он продолжил:

– И призрел Господь на Сарру, как сказал; и сделал Господь Сарре, как говорил. Сарра зачала и родила Аврааму сына в старости его во время, о котором говорил ему Бог; и нарек Авраам имя сыну своему, родившемуся у него, которого родила ему Сарра, Исаак.

Тут доктор сделал паузу, и его бросило в пот. Супруги смотрели на него во все глаза, выжидающе, и, хотя он знал, что времени вряд ли хватит, он сказал им:

– Если хотите, через год в это же время у вас родится сын.

Это было 20 января 1989 года.

Времени оставалось в обрез, потому что большинство клеток, которые Виктор «собрал» – он сам называл этим словом то, что сделал, – погибли. Поэтому ему нужно было сначала вырастить немногие выжившие клетки, чтобы они размножились путем деления, а это снова привело к потере теломер. Восстановить их было нельзя, но их все еще оставалось намного больше по сравнению с тем, что было четыре года назад, когда он клонировал себя. Затем он должен был заставить вновь образовавшиеся клетки голодать, чтобы они вернулись в фазу G0, в состояние между жизнью и смертью. У него было ощущение, что ему приходится раз за разом приводить в чувство утопленника, чтобы затем снова бросить его в воду.

В то же время ему нужно было расшифровать генетический код, хранящийся в ядре каждой клетки. Это оказалось сложнее, чем он думал, так как во многих клетках ДНК оказалась поврежденной, что делало его работу похожей на попытку собрать текст по обрывкам.

Когда он пообещал родителям Гюнтера рождение сына, прошло чуть больше двух месяцев со смерти мальчика и код еще не был расшифрован. И даже когда это ему удалось, не было пройдено и половины пути. Следующий шаг – найти ошибку в коде, послужившую причиной глухоты мальчика, и затем попробовать ее стереть. Только тогда он мог вырастить эмбрионы и поместить их в матку Веры Вебер. Теперь у нее должно было созреть достаточно яйцеклеток, потому что это тоже было необходимым условием.

На все это, на все эти этапы, Виктор дал себе четыре месяца, исходя из того что беременность продлится не более восьми месяцев. Этого было мало. И он знал это. Очень мало. Но это было частью вызова, который он бросил. В любом случае, доктор полагал, что это осуществимо. Сильнее, чем когда-либо, он чувствовал, что все в его руках.