Текст книги "Нежность волков"

Автор книги: Стеф Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

~~~

– Лина. Мне нужно с тобой поговорить, – настойчиво произносит Эспен.

При звуках его голоса у Лины екает сердце. В течение нескольких дней они не сказали друг другу ни единого слова.

– Что? Я думала, твоя жена что-то заподозрила.

В его глазах такая мольба, что она готова разрыдаться от радости.

– Это невыносимо. Ты даже не смотришь на меня. Неужели я совсем ничего для тебя не значу? Думала ли ты хоть раз обо мне?

Уступая ему, Лина улыбается, и он обнимает ее, прижимает к себе, целует ее лицо, губы, шею, а потом тащит за собой, открывает дверь, ведущую в чулан, и закрывает за ними.

Пока Лина борется с одеждой в кромешной тьме чулана, прижатая к штабелям мыла и, кажется, метле, перед ней рывками предстает шаткое бессвязное видение. Кажется, будто его высвободил недостаток света. Она даже не помнит, кто здесь с ней. Должно быть, и с ним творится то же самое – они могут быть любым мужчиной и любой женщиной, где угодно. В Торонто, например. Зато теперь она знает, что сделает.

Лина отрывает от него губы, чтобы успеть сказать:

– Я не могу здесь больше. Я уеду. При первой же возможности.

Эспен отстраняется. Она слышит его дыхание, но в темноте не видит лица.

– Нет, Лина, без тебя я не выдержу. Мы будем осторожны. Никто не узнает.

Лина ощущает в кармане рулончик денег и наполняется их силой.

– У меня есть деньги.

– Что это значит, у тебя есть деньги?

У Эспена никогда не было денег, он всегда жил скудно, пока не приехал строить Химмельвангер, да здесь и остался. Лина тайком улыбается.

– У меня есть сорок долларов. Американских.

– Что?

– Об этом никто, кроме тебя, не знает.

– Откуда они у тебя?

– Это секрет!

На лице Эспена играет недоверчивая улыбка. Почему-то она в этом уверена. Наверно, чувствует, как он дрожит от смеха в ее объятиях.

– Возьмем двух лошадей. За три дня доскачем до Колфилда, наденем все самое теплое, а детей посадим сзади. Потом сядем на пароход до Торонто… или Чикаго. Куда-нибудь. У меня достаточно денег, чтобы снять жилье, пока мы будем искать работу.

В голосе Эспена слышна легкая тревога:

– Но, Лина, посреди зимы… Не лучше ли дождаться весны – подумай о детях.

Но Лине уже не терпится:

– Даже снега нет – в сущности, тепло! Чего нам ждать?

Эспен вздыхает:

– Кроме того, «дети» – это Анна и Торбин, верно?

Этого Лина ожидала. Все из-за чертовой Мерит. Вот бы она умерла. Сама-то ни на что не годится, и никто ее не любит, даже Пер, которому положено любить всех.

– Я понимаю, как это тяжело, дорогой, но всех детей мы взять с собой не сможем. Разве что позже, когда у нас будет дом, ты приедешь и заберешь их, а?

Про себя она понимает, что это маловероятно. Невозможно представить себе, что Мерит, а тем более Пер позволит Эспену забрать детей к «этой шлюхе». Но Эспен души не чает в трех своих детях.

– Вскоре мы снова будем вместе. Но сейчас… я должна ехать сейчас. Я не могу здесь оставаться.

– К чему такая спешка?

Это ее козырь, и Лина осторожно его разыгрывает:

– Ну, я почти уверена… нет, я уверена. Я в интересном положении.

В чулане воцаряется гробовая тишина. Ради всего святого, думает Лина, он что, не знает, как это бывает?

– Как могло такое случиться? Мы были так осторожны!

– Ну… мы не всегда были осторожны. – (Он так вообще никогда – все бы случилось куда раньше, если бы зависело только от него.) – Ты ведь не сердишься, Эспен?

– Нет, я люблю тебя. Просто это несколько…

– Я знаю. Но именно поэтому я не могу оставаться здесь до весны. Вскоре будет заметно. Здесь… – Она берет его руку и подсовывает себе за пояс.

– О, Лина…

– Значит, нам надо уходить, прежде чем ляжет снег. Иначе…

Иначе – страшно подумать.

Когда начинает смеркаться, Лина направляется к комнате мальчика. Она дожидается, пока не отойдет и не скроется в конюшне Джейкоб, и тогда подходит к двери. Ключ торчит снаружи в замочной скважине – теперь, когда Муди нет, никто не относится к этому слишком серьезно.

Когда она входит, Фрэнсис смотрит на нее с нескрываемым удивлением. Она не оставалась с ним наедине с тех пор, как появилась мать; с того дня, когда она пыталась его поцеловать, а он отдал ей деньги. Она и сейчас краснеет при мысли об этом. Фрэнсис, одетый, сидит на стуле у окна. В руках у него деревяшка и нож – он что-то вырезает. Лина захвачена врасплох – она ожидала увидеть его в постели, слабого и бледного.

– Ох, – говорит она, не в состоянии удержаться. – Ты встал.

– Да, мне гораздо лучше. Джейкоб даже нож мне доверил. – Он взмахивает ножом и улыбается. – Вы в безопасности.

– Ты уже можешь ходить?

– Вполне, с костылем.

– Прекрасно.

– А у вас все в порядке? Я имею в виду, там, за дверью, все идет хорошо?

Похоже, ему действительно интересно.

– Да… ну, нет на самом деле. Я пришла кое о чем тебя спросить – мне нужна твоя помощь. Насчет вашего перехода из Колфилда… Обещаешь никому не говорить? Даже Джейкобу.

Он удивленно смотрит на нее:

– Да, конечно.

– Я хочу сбежать отсюда. Мне нужно уйти прямо сейчас, прежде чем снова повалит снег. Мы хотим взять лошадей и ехать на юг. Мне нужно, чтобы ты рассказал мне дорогу.

– Дорогу в Колфилд? – изумленно переспрашивает Фрэнсис.

Она кивает.

– А что, если снег застанет вас в пути?

– Твоя мать смогла. По снегу. Верхом будет легче.

– Ты говоришь о себе и детях?

– Да.

Она высоко держит голову, ощущая, как пунцовеют ее щеки. Фрэнсис отвернулся, глядя, куда положить деревяшку и нож. Опять я тебя смутила, думает она, вынимая принесенные с собой карандаш и бумагу. Ладно, что уж теперь. Ты же не собираешься ревновать.

~~~

Мировой судья из Сен-Пьера сидит напротив Нокса в спальне-узилище последнего и вздыхает. Человек он пожилой, лет по меньшей мере семидесяти, низенький и широкий, с мутными глазами, прячущимися за стеклами слишком тяжелых для его хлипкого носа очков.

– Если правильно понимаю, – заглядывает он в свои записи, – вы сказали, что, «будучи не в состоянии принять бесчеловечные способы, использованные Маккинли, чтобы выбить признание из Уильяма Паркера», отпустили подозреваемого.

– У нас не было оснований его задерживать.

– Однако мистер Маккинли утверждает, что задержанный не смог удовлетворительно отчитаться за свое местопребывание в рассматриваемый период.

– Он отчитался. Некому подтвердить, но это неудивительно для траппера.

– Кроме того, мистер Маккинли сказал, что арестант напал на него. Все повреждения, нанесенные арестанту, были сделаны в порядке самообороны.

– У Маккинли не было ни царапины, и если на него напали, он бы всем рассказал. Я видел арестанта. Это было жестокое избиение. Я понял, что он говорит правду.

– Хм. Я слышал об одном Уильяме Паркере. Возможно, вам известно, что тот самый Уильям Паркер уже нападал на служащих Компании Гудзонова залива.

О, только не это, думает Нокс.

– С тех пор прошло несколько лет, но его подозревали в весьма серьезном нападении. Подожди вы хоть немного, и все это выяснилось бы.

– Я по-прежнему не верю, что он убийца, которого мы ищем. Если человек совершил в прошлом – довольно давно – что-то предосудительное, из этого вовсе не следует, что он вновь преступил закон.

– Ваша правда. Но если жестокость в природе этого человека, вполне возможно, что она проявится снова и снова. Волк никогда не превратится в овечку.

– Не уверен, что могу здесь полностью с вами согласиться. Особенно если это касается прегрешений молодости.

– Так. Ладно. А другой подозреваемый по-прежнему на свободе?

– Я бы не назвал его подозреваемым. Я послал двух человек за местным юношей, который пропал примерно в то же время. Они еще не вернулись.

«И куда, черт возьми, они подевались?» – спрашивает он себя. Почти две недели прошло.

– Насколько мне известно, мать мальчика тоже пропала?

– Она отправилась на поиски сына.

– Совершенно верно.

Судья из Сен-Пьера снимает очки, оставившие красные вмятины на коже, и трет переносицу большим и указательным пальцами. Его взгляд недвусмысленно говорит. «Ну и бардак же вы тут устроили».

– Как вы намерены со мной поступить?

Тот качает головой:

– В высшей степени необычное дело. – Его голова продолжает качаться, как будто, начав движение, уже не может остановиться. – В высшей степени необычное. Однако я полагаю, что пока мы можем отпустить вас домой под честное слово. Если только вы – ха-ха – не сбежите за границу!

– Ха-ха. Нет. Вряд ли я на это способен.

Нокс встает, решив не возвращать безрадостную улыбку. Оказывается, что, стоя, он выше второго судьи по меньшей мере на голову.

Оказавшись на свободе, Нокс с удивлением понимает, что не хочет немедленно возвращаться домой. Он останавливается и, повинуясь внезапному импульсу, стучит в комнату Стеррока. Мгновение спустя дверь отворяется.

– Мистер Нокс. Рад видеть вас на свободе – или вы сбежали?

– Нет. Меня освободили, во всяком случае пока. Чувствую себя заново родившимся.

Несмотря на игривый тон и улыбку, он не уверен, что Стеррок понимает шутку. Ему никогда не удавалось шутить, даже в юности – видимо, виной тому суровые черты лица. Еще молодым законником он понял, что чаще всего внушает людям тревогу и некое преждевременное чувство вины. В этом была своя польза.

– Входите.

Стеррок встречает его, словно самого желанного в мире гостя. Нокс невольно чувствует себя польщенным и принимает стакан виски.

– Что ж, ваше здоровье!

– Ваше здоровье! Прошу прощения, это не солодовый, однако что есть, то есть… А теперь расскажите, как вам понравилась ночь за решеткой?

– О, замечательно…

– Хотелось бы мне сказать, что никогда не испытывал подобного удовольствия, но, к сожалению, это не так. Давным-давно, в Иллинойсе. Но так как там почти все преступники, я оказался в очень хорошей компании…

Некоторое время они непринужденно болтают. Чем темней за окном, тем ниже уровень виски в бутылке. Нокс смотрит на небо над крышами, тяжелое и черное, предвещающее еще худшую погоду. Внизу улицу торопливо пересекает маленькая фигурка, спешащая в лавку. Он не может сказать, кто это. Похоже, думает он, опять повалит снег.

– Будете дожидаться возвращения мальчика?

– Полагаю, да.

Следует долгая пауза; виски кончился. Оба они думают об одном и том же.

– Должно быть, вы придаете этой кости немалое значение.

Стеррок искоса окидывает его оценивающим взглядом:

– Должно быть, да.

На шестой день они наконец видят то, к чему так стремились. Дональд отстает – даже миссис Росс поспевает быстрее, чем он на стертых ногах. Невозможно идти вовсе без этих испанских сапог, и даже с полностью перевязанными ногами каждый шаг – адская мука. Вдобавок – и он сохранял это в тайне от остальных – шрам вновь дал о себе знать. Вчера ему стало казаться, что рана открылась, и, сделав вид, будто отошел по нужде, он расстегнул рубаху. Шрам был цел, но слегка опух, и оттуда сочилась прозрачная жидкость. Он испуганно тронул затянувшуюся рану, чтобы понять, откуда берется эта жидкость. Наверное, просто натер от изнурительной ходьбы; когда они остановятся, все придет в норму.

И поэтому показавшаяся вдалеке фактория, в самом существовании которой он подчас начинал сомневаться, – несомненный повод для ликования. Сейчас Дональду кажется, что нет ничего прекрасней, чем лечь в постель и лежать, лежать, лежать. Очевидно, секрет счастья, довольно бодро размышляет он, сводится к той или иной версии старой мудрости: долго биться головой о стену, а потом перестать.

Ганновер-Хаус стоит на возвышении, с трех сторон окруженном рекой. За ним сгрудилось несколько деревьев, первые деревья, увиденные ими за последние дни – кривые чахлые березы и лиственницы, едва ли выше человека, но все же деревья. Река мелкая и спокойная, но льдом не покрыта – для этого пока недостаточно холодно – и в побелевших берегах кажется черной.

Когда они достаточно приблизились, но никто так и не показался, Дональд ощутил ноющий страх: а вдруг там и вовсе никого нет?

Фактория выстроена по той же схеме, что и форт Эдгар, только гораздо раньше. Частокол покосился; постройки серые и замшелые от долгого натиска стихий. В целом вид у нее запущенный – и хотя видны следы ремонта, приложенные усилия явно недостаточны. Дональд отчасти сознает причину такого отношения. Они сейчас в глубине Канадского щита, к югу от Гудзонова залива. Когда-то эта земля являлась богатым источником мехов для Компании, но те времена давно прошли. Ганновер-Хаус – это осколок былой славы, рудиментарный отросток. Но перед частоколом стоят по кругу маленькие пушки, нацеленные во все стороны равнины, и уже после бурана кто-то взял на себя труд смести с них снег. Припавшие к земле черные силуэты, выделяющиеся на фоне снега, пока единственные признаки человеческой деятельности.

Ворота в частоколе приоткрыты, там и тут видны человеческие следы. Однако, хотя на снегу три человека и сани должны быть видны из форта уже не меньше часа, никто не выходит их поприветствовать.

– Какое-то запустение, – начинает Дональд, поглядывая на Паркера.

Тот не реагирует, но толкает ворота, открывшиеся еще на несколько дюймов и застрявшие в сугробе. Двор занесен снегом – чудовищное преступление в форту Эдгар.

– Вы уверены, что нам нужно именно сюда? – спрашивает Дональд и не выдерживает: осев на землю, стягивает сперва один сапог, а потом другой. Он больше ни минуты не в состоянии терпеть эту боль.

– Да, – отвечает Паркер.

– Возможно, она заброшена. – Дональд оглядывает пустынный двор.

– Нет, не заброшена.

Паркер глядит на тоненькое колечко дыма, поднимающееся из-за низкой складской постройки. Дым такого же цвета, как небо. С нечеловеческим усилием Дональд, пошатываясь, преодолевает несколько ярдов.

Тут из-за угла дома выходит и резко останавливается человек: высокий смуглый мужчина с могучими плечами и длинной растрепанной шевелюрой. Несмотря на пронизывающий ветер, на нем только свободная фланелевая нижняя рубаха навыпуск. Разинув рот, он смотрит на них с угрюмым недоумением; его огромное тело вяло и явно окоченело. Миссис Росс уставилась на него, словно увидела привидение. Паркер принимается объяснять, что они проделали долгий путь и с ними служащий Компании, но, прежде чем он успевает закончить, мужчина поворачивается и уходит, откуда пришел. Паркер смотрит на миссис Росс и пожимает плечами. Дональд слышит, как она шепчет Паркеру: «Мне кажется, этот человек пьян», – и мрачно про себя улыбается. Ясно, что она не в курсе зимних развлечений в отдаленных факториях.

– Нам следует идти за ним? – недоумевает миссис Росс.

Как обычно, она обращается к Паркеру, но Дональд ковыляет к ним; у него так замерзли ноги, что уже не болят. Все-таки это отделение Компании, а потому он ощущает потребность встать у руля.

– Уверен, что сейчас кто-нибудь выйдет. Знаете, миссис Росс, зимой в фактории, особенно такой отдаленной, мужчины коротают время, как умеют.

Оставшиеся за воротами собаки исступленно лают и бьются в упряжи. Похоже, они неспособны устоять на месте, чтобы не подраться. Сейчас, например, такое ощущение, что они пытаются растерзать друг друга. Паркер идет к ним, кричит, размахивая палкой; тактика на вид не слишком приятная, но эффективная. Через пару минут до них доносятся шаги, и из-за угла появляется еще один человек. Дональд облегченно вздыхает, видя, что этот – белый, возможно, чуть постарше Дональда, с бледным озабоченным лицом и взъерошенными рыжеватыми волосами. Он кажется встревоженным, но трезвым.

– Боже мой! – восклицает он с явным раздражением. – Так это правда…

– Привет! – Шотландский акцент еще больше воодушевляет Дональда.

– Что ж… добро пожаловать. – Кажется, он слегка приходит в себя. – Прошу прощения, но уже довольно давно у нас не было гостей, а зимой… особенно. Я уж вовсе забыл, как себя вести в таких случаях…

– Дональд Муди, бухгалтер Компании из форта Эдгар. – Дональд, покачиваясь, протягивает руку.

– A-а, мистер Муди. Э-э, Несбит. Фрэнк Несбит, заместитель управляющего.

«Заместитель управляющего»? О такой должности Дональд никогда не слышал и пораженно замирает, однако тут же приходит в себя настолько, чтобы соблюсти приличия по отношению к миссис Росс:

– Это миссис Росс, а это… – (в воротах появляется зловещая фигура Паркера с большой палкой), – э-э, Паркер, который провел нас сюда.

Несбит пожимает им руки, а потом в ужасе смотрит на ноги Дональда:

– Господи, ваши ноги… у вас что, нет башмаков?

– Есть, но, испытывая некоторое неудобство, я снял их вон там… право, ничего страшного. Просто, знаете ли, волдыри.

Дональд ощущает приятную легкость в голове и понимает, что вот-вот упадет. Несбит не выказывает ни малейшей склонности проводить их в помещение, хотя уже почти стемнело и сильно подмораживает. Он заменю нервничает и вслух размышляет, удовольствуются ли они ужасно запущенными комнатами для гостей или следует освободить для них его собственные апартаменты… После некоторых колебаний – показавшихся Дональду многочасовыми, и его замерзшие ноги тем временем вовсе одеревенели – Несбит ведет их за угол и впускает в дом. В конце неосвещенного коридора он открывает дверь большой нетопленой комнаты.

– Будьте так любезны подождать здесь немного. Я найду кого-нибудь, чтобы разжег огонь и принес вам что-нибудь горячее. Прошу прощения…

Несбит удаляется, хлопнув за собой дверью. Дональд ковыляет к холодному очагу и падает на стул.

Паркер уходит, сославшись на то, что должен присмотреть за собаками. Дональд вспоминает форт Эдгар, где гости всегда были поводом для праздника и обращались с ними, будто с королевскими особами. Похоже, служащих здесь не много: он успевает заметить, насколько грязен очаг, прежде чем уступить изнеможению, только и ждавшему, чтобы закрыть ему глаза бархатной рукой.

– Мистер Муди!

Ее резкий голос заставляет его вновь открыть глаза.

– Мм? Да, миссис Росс?

– Давайте не будем сразу объяснять, зачем мы здесь, не сегодня. Лучше посмотреть сперва, что тут к чему. Нам же не нужно, чтобы они насторожились.

– Как вам будет угодно.

Он снова закрывает глаза. Невозможно поддерживать связный разговор, пока он не поспит хоть немного. Какое блаженство – не ощущать больше этого пронизывающего холода!

Ему казалось, он лишь на мгновение смежил веки, но, когда поднимает их снова, в очаге горит огонь, а миссис Росс нигде не видно. За окном мгла, и он понятия не имеет, который теперь час. Но такое наслаждение сидеть в тепле, что он не может заставить себя шевельнуться. Будь здесь кровать, лишь она могла бы заставить его сдвинуться с места. Затем сквозь невероятную усталость проникает понимание, что в комнате кто-то есть. Он поворачивает голову и видит женщину-полукровку, которая принесла лохань воды и бинты. Она кивает ему, садится на пол к его ногам и начинает снимать пропитанные кровью тряпки.

– О, благодарю вас. – Дональд несколько смущен этим вниманием, а также отвратительным состоянием повязки. Он безуспешно пытается справиться с приступом зевоты. – Меня зовут… Дональд Муди, бухгалтер Компании в форту Эдгар. А как ваше имя?

– Элизабет Берд.

Она едва смотрит на него, занятая обработкой ран. Дональд вновь откидывает голову на спинку стула, счастливый тем, что от него не требуется ни говорить, ни даже думать. Его обязанности могут подождать до завтра. А пока, в ритме обтирающих его ступни рук смуглой женщины, можно спать, спать и спать.

~~~

Во дворе темень, хоть глаз выколи, и, как ни странно, я нигде не слышу собак. Обычно, когда мы останавливаемся на ночлег, они принимаются неистово лаять и рычать, но здесь царит тишина. Я зову Паркера. Вокруг воет ветер, снежинки жалят лицо. Ответа нет, и меня вдруг пронзает страх; возможно, теперь, когда мы добрались до места, Паркер просто ушел восвояси. На глаза наворачиваются слезы, и в этот момент кто-то открывает дверь слева от меня, выплеснув на снег прямоугольник света. До меня доносится торопливая настойчивая перепалка, и я узнаю голос Несбита:

– Не говори о нем ничего, если не хочешь схлопотать затрещину. Право слово, лучше бы ты не лезла!

Другой голос неразборчив – слышно только, что это женщина, возражает ему. Толком не зная зачем, я отступаю в тень нависающего карниза. Но больше ничего не разобрать, пока Несбит не заканчивает спор, если это действительно спор, раздраженной тирадой:

– Ах, ради бога, делай как знаешь. Только подожди, пока он не вернется.

Хлопает дверь, и Несбит идет через двор, приглаживая пятерней волосы, отчего не становится опрятней. Я открываю и закрываю за собой дверь, после чего иду ему навстречу, как будто бы только что вышла из дома.

– О, мистер Несбит, это вы…

– А, миссис… – Он замолкает; рука его словно нащупывает в воздухе мое имя.

– Росс.

– Миссис Росс, разумеется. Простите меня. Я просто… – Он издает короткий смешок. – Извините за то, что вас бросил. Никто не разжег огонь? Вы должны извинить нас. Боюсь, у нас некоторая нехватка персонала, и в это время года…

– Не стоит извиняться. Мы нагрянули к вам, как снег на голову.

– Вовсе нет. Ничего подобного. Компания гордится своим гостеприимством и всем, что… Уверяю вас, со всем радушием. – Он улыбается мне, но, похоже, с некоторым усилием. – Вы должны разделить со мной обед… и мистер Муди с мистером Паркером, конечно.

– Мистер Муди спал, когда я уходила. Боюсь, он совсем замучился со своими волдырями.

– Но с вами все в порядке? Должен сказать, это просто поразительно. Откуда, вы говорите, пришли?

– Почему бы нам не зайти в дом? Здесь так холодно…

Я не уверена, как следует с ним говорить. Хотелось бы обсудить это с Паркером, но Паркера нигде не видно. Я прохожу вслед за Несбитом по другому коридору с множеством дверей в маленькую теплую комнату с горящим камином. В центре раскладной стол и два стула. На стенах вырезанные из журналов цветные картинки со скаковыми лошадями и боксерами.

– Прошу вас, садитесь, пожалуйста. Здесь чуточку потеплее, а? Что может быть лучше хорошего огня в этом Богом забытом месте…

И он без предупреждения выходит из комнаты, оставив меня недоумевать, что случилось. Я рта не раскрыла.

Среди лошадей и боксеров есть пара хороших гравюр, и мебель здесь тоже хорошая, привезенная, не деревенская. Стол красного дерева, отшлифованный временем и людьми; стулья со спинками в форме лиры, похоже, итальянские. Над камином небольшая охотничья сцена в богатой золоченой раме, потемневшая, с яркими пятнами красных охотничьих камзолов. А на столе тяжелые хрустальные бокалы, украшенные тонкой гравировкой в виде птиц. Здесь есть человек с воспитанием и вкусом, и я подозреваю, что это не Несбит.

Несбит врывается в комнату с еще одним стулом.

– Знаете, обычно… – говорит он, как будто и не уходил никуда, – нас тут всего двое – должностных лиц, я хочу сказать, так что мы здесь совершенно изолированы. Я попросил, чтобы принесли ужин… Ах да, конечно! – вскакивает он, едва успев присесть. – Я полагаю, вы не откажетесь от стаканчика бренди. У нас есть довольно приличное. Я сам привез позапрошлым летом из Кингстона.

– Только совсем немного. Иначе, боюсь, усну прямо здесь.

Это правда. От тепла, разливающегося по членам впервые за несколько дней, у меня слипаются глаза. Он наполняет два стакана, внимательно следя, чтобы было поровну, и один протягивает мне.

– Ну, за ваше здоровье. Так что же привело сюда вас и ваших друзей – столь неожиданная, но желанная радость?

Я осторожно ставлю стакан. Какая досада, что у нас не нашлось времени обсудить «легенду» до прибытия сюда, – вернее сказать, не то чтобы времени не нашлось, шесть дней у нас было, но почему-то так и не собрались. Я еще раз обдумываю собственную версию, проверяя ее на слабые места. Надеюсь, Муди еще долго не проснется.

– Мы пришли из Химмельвангера – знаете?

Несбит устремляет ко мне карие глаза:

– Нет-нет, не припоминаю.

– Это лютеранская колония. Норвежцы. Они пытаются создать общину, где смогут жить праведной жизнью пред оком Господним.

– Поразительно.

Пальцами правой руки он непрерывно теребит огрызок карандаша, щелчком посылая его взад и вперед, вращая по кругу, слегка барабаня им по столу; и тут все встает на свои места. Лауданум или, возможно, стрихнин. Бог знает, откуда он берет все это вдалеке от докторов и аптекарей.

– Мы предприняли это путешествие, потому что… – Я тяжело вздыхаю. – Больно об этом говорить… мой сын убежал из дома. Последний раз его видели в Химмельвангере, а оттуда след ведет в этом направлении.

Несбит смотрит так пристально, что у меня мурашки по коже бегают, но при этих словах немного расслабляется. Похоже, он ждал чего-то другого.

– След в этом направлении? Прямо сюда?

– Похоже на то, хотя после метели мы не уверены.

– Нет. – Он задумчиво кивает.

– Но мистер Паркер посчитал это место наиболее вероятным. В этой части страны не слишком много поселений, вернее сказать – очень мало.

– Да, мы тут совсем на отшибе. А он… очень молод, ваш сын?

– Семнадцать. – Я опускаю взгляд. – Можете себе представить, как я беспокоюсь.

– Да, конечно. И мистер Муди…

– Мистер Муди любезно предложил сопровождать нас до фактории. Я думаю, ему очень хочется познакомиться с вашим управляющим.

– Ах да. Я уверен… Ну, мистер Стюарт уехал ненадолго, но не сегодня завтра должен вернуться.

– Здесь кто-то живет по соседству?

– Нет, он уехал на охоту. Он – большой любитель.

Несбит уже осушил и вновь наполнил свой стакан. Я потихоньку потягиваю свой.

– Итак… вы никого не видели и не слышали ни о каком незнакомце?

– Увы, нет. Не видели и не слышали. Но возможно, он повстречался с отрядом индейцев или какими-нибудь охотниками… Разные люди шастают. Вы удивитесь, кто только не слоняется по округе, даже зимой.

Я снова вздыхаю и уныло смотрю на него, что не составляет для меня никакого труда. Он берет и наполняет мой стакан.

Дверь открывается, и входит низенькая коренастая индианка неопределенных лет с подносом.

– Тот, другой человек, он хочет спать, – говорит она, мрачно глядя на Несбита.

– Да, хорошо, Нора. Так, поставь сюда… спасибо. Не могла бы ты посмотреть, где другой наш гость?

Он говорит с некоторым сарказмом. Женщина с грохотом ставит на стол поднос.

С неуклюжим щегольством Несбит снимает крышку с подноса и ставит передо мной тарелку с лосиным бифштексом и кукурузной кашей. Сама тарелка хорошая, английская, но бифштекс старый и хрящеватый; немногим лучше всего того, что мы ели в дороге. Я с трудом удерживаю глаза открытыми и едва соображаю. Несбит ест совсем немного, но пьет непрерывно, так что, к счастью, не слишком проницателен. Необходимо заставить его говорить прямо сейчас, пока он ничего не подозревает.

– Так кто же здесь живет? У вас большая компания?

– Господи, нет! Совсем маленькая. Здесь ведь не пушное раздолье. Теперь уже нет. – Он горько улыбается, но, как мне кажется, не из-за крушения личных амбиций. – Управляет здесь мистер Стюарт, прекрасный человек, вы и надеяться не могли с таким здесь повстречаться. Затем ваш покорный слуга, главный на побегушках!.. – Он отвешивает сардонический поклон. – А еще несколько семей метисов и туземцев.

– Так эта женщина, что заходила сюда, Нора – она жена одного из ваших людей?

– Вот именно. – Несбит делает изрядный глоток.

– А что перевозчики делают зимой?

Я думаю о полуодетом мужчине во дворе. Он едва стоял на ногах.

Несбит будто читает мои мысли.

– А, ну, когда делать совсем нечего, как сейчас, боюсь, что они… поддаются соблазнам. Зимы здесь такие длинные.

Глаза его стекленеют и наливаются кровью, хотя непонятно, от алкоголя или чего-то другого.

– Но люди не сидят на месте, даже так…

– О да, охота и тому подобное, для мужчин – и мистера Стюарта… Это не по мне. – Он изысканно изображает на лице отвращение. – Ловушки ставим, конечно. Берем все, что можем.

– А кто-нибудь из ваших шел сюда недавно с северо-запада? Я просто подумала, не мог бы след, который мы видели, принадлежать одному из ваших людей, а вовсе не моему сыну. Тогда мы будем знать… что следует искать в другом месте. – Я изо всех сил стараюсь говорить спокойно, но с ноткой печали.

– Один из наших?.. – Он изображает крайнее недоумение и почти комично морщит лоб. Правда, он сильно пьян. – Я не думаю… нет, ничего об этом не знаю. Я мог бы спросить…

Он искренне мне улыбается. Мне кажется, он лжет, но я так устала, что трудно быть в чем-то уверенной. Желание лечь и уснуть вдруг стало непреодолимым, как физическая боль. Еще минута, и я не смогу с ним больше бороться.

– Прошу прощения, мистер Несбит, но я… должна прилечь.

Несбит встает и хватает меня под руку, словно ожидая, что я вот-вот упаду или убегу. Меня не способен встряхнуть даже внезапный холод в коридоре.

Что-то будит меня. Вокруг почти темно и очень тихо, если не считать завываний ветра. В первый миг мне кажется, что в комнате есть кто-то еще, и я сажусь, не в состоянии сдержать вскрик. Когда глаза привыкают к темноте, я понимаю, что никого нет. Еще не рассвело. Но что-то же меня разбудило, и я настороже: сердце колотится, уши ловят малейшие звуки. Я выскальзываю из постели и натягиваю ту одежду, что успела снять, прежде чем провалиться в небытие. Беру лампу, но почему-то не испытываю желания зажечь ее. На цыпочках подхожу к двери. Снаружи тоже никого.

Я слышу, как скрипят и стонут стропила, слышу вой ветра, забравшегося под черепицу. И непонятное потрескивание, едва различимое и неотчетливое. Я долго прислушиваюсь у каждой двери, прежде чем повернуть ручку и заглянуть внутрь. Одна заперта; большинство пусты, но в окне одной из пустых комнат я вижу зеленоватое мерцание, дрожащую занавесь света на севере, с трудом проникающую сквозь тьму.

Заглянув в очередную комнату, вижу Муди; без очков лицо его совсем молодое и уязвимое. Я тут же закрываю дверь. Паркер, думаю я. Нужно отыскать Паркера. Я должна с ним поговорить. О том, что я делаю, и прежде чем совершу какую-нибудь немыслимую глупость. Однако еще за несколькими дверями я не нахожу никого, а вот потом вздрагиваю от изумления. Несбит погружен в беспробудный сон или беспамятство, а рядом с ним лежит индианка, которая подавала обед; ее рука выглядит совсем темной на его молочно-белой груди. Я слышу их громкое дыхание. У меня создалось впечатление, будто она ненавидит его, но вот они вместе, и есть какая-то трогательная невинность в их нечестивом сне. Я гляжу на них чуть дольше, чем собиралась, а затем с особенной осторожностью прикрываю дверь, хотя они не то чтобы вот-вот проснутся.

Наконец я нахожу Паркера, там, где почти ожидала: на конюшне, рядом с собаками. Он завернулся в одеяло и спит лицом к двери. Вдруг растерявшись, я зажигаю лампу, сажусь и жду. Хотя мы много ночей провели под одним куском парусины, здесь, под деревянной крышей, мне неловко, что я наблюдаю за спящим, сидя вот так на соломе, словно тать в ночи.