Текст книги "Больше, чем игра (СИ)"

Автор книги: Станислав Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

…Рекламный юноша ключ, разумеется, нашел. Ключ был большой и сверкающий, совсем как знаменитый золотой ключик Буратино. Победитель отпер волшебным ключиком потаенную дверцу, и демонстрационный мультфильм на том кончился.

– С этого места начинается второй этап игры, – сказал Егор‑хозяин. – Ключ на деле означает код доступа на сервер, на котором игра и происходит в дальнейшем, – со второго этапа игра становится сетевой. Воспользовавшись найденным ключом, игрок попадает в подземелья замка, в которых, помимо программных ловушек и чудовищ, встречаются разнообразные каверзы, чинимые игроками более высокого уровня – принцами. Подземелье состоит из трех уровней и замыкающего лабиринта. Пройдя лабиринт, игрок регистрируется на сервере и получает свой собственный индивидуальный код или имя, а также имена других игроков – мастеров, принцев, рыцарей. Обращаясь по имени, можно установить связь с любым игроком и, скажем, вызвать его на поединок. И это уже третий этап, третий круг. В третьем круге может быть не более семидесяти восьми участников игры, имеющих имена: мастер Порядка и мастер Хаоса, десять принцев Порядка и десять принцев Хаоса, двадцать восемь рыцарей Порядка и двадцать восемь рыцарей Хаоса. Как я уже говорил, принцы и мастера имеют возможность при желании вмешиваться в игру на втором этапе. А в третьем круге рыцари и принцы могут вызывать друг друга на поединки вне зависимости от принадлежности к тому или иному королевству, могут устраивать заговоры, могут даже строить индивидуальные миры‑стратегии. Когда, как сейчас, все места уже заняты, роли обозначены, то претендент, ценой неимоверных усилий прошедший два первых круга, оказывается как бы никем, у него даже нет имени. Но он может занять место рыцаря, победив того в поединке; проигравший возвращается к самому началу игры, в лес. Принц теряет свой титул только после трех поражений подряд. А у мастера вообще семь жизней, но он может быть свергнут заговором трех принцев, если проиграет по одному поединку каждому из них. Но даже в этом случае он остается в третьем круге, хотя бы – претендентом. Мастер, при поддержке большинства своих принцев, имеет право казнить любого из своих рыцарей, что означает для несчастного возврат к началу игры. Мастер может лишить принца титула и понизить его статус до рыцаря. А любому из рыцарей он может пожаловать титул принца. Мастер может объявить войну другому королевству или заключить с ним мир, он может назначать поединки своим рыцарям и принцам по собственному разумению…

Егор‑хозяин остановился, переводя дух.

– Ф‑фу. Это все в самых общих чертах. К тому же наверняка я что‑нибудь упустил. Впрочем, неважно. Я думаю, у тебя уже сложилось некоторое впечатление о нашей игре.

– Да, сложилось, – кивнул Егор‑гость. – Игра у вас, конечно, грандиозная. Однако, все это сильно напоминает мне кое‑что. Нет ли у тебя информации о создателях этой игры?

– Фамилий я не знаю, но фирма‑разработчик называется Amber Corporation. – Произнеся название, Егор‑хозяин вдруг сдвинул брови. – Постой‑ка…

– Да‑да‑да, – покивал Егор‑гость. – Вот именно. Эмбер. Янтарь. Параллельные, которые все‑таки пересекаются.

– Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам, – нараспев продекламировал Егор‑хозяин.

– Слова, слова, слова, – в тон ему добавил Егор‑гость. – Если не знаешь, что сказать, – в самый раз уцепиться за какую‑нибудь цитату из классики.

– Ага, – согласился Егор‑хозяин. – Издержки эрудиции. Иногда это даже бывает полезным – производит очень хорошее впечатление на девушек.

Егор‑гость по собственному опыту знал, как это верно.

– Кстати, о девушках, – сказал он. – А как у тебя дела в этом вопросе?

– Вопрос стоит, – кривовато усмехнулся Егор‑хозяин. Он помолчалнемного и все‑таки признался: – Я и сам не знаю: то ли есть у меня девушка, то ли уже нет… Мы поссорились недавно, и, самое странное, я даже не понимаю, из‑за чего.

– А ее, случайно, не Леной зовут? – со старательным безразличием поинтересовался Егор‑гость.

– Да‑а, – несколько удивившись, ответил Егор‑хозяин. – Откуда?.. А‑а, понимаю. И ты, значит, тоже…

– Тоже, – кивнул Егор‑гость.

Каждый подумал о своем, но не об одном и том же…

2

В детском саду маленький Егор Трубников ходил у Татьяны Георгиевны в любимчиках. Это, конечно, неправильно, непедагогично, но так бывает. В случае с Егором так произошло потому, наверное, что он очень походил на первого сына Цветковых, который, правда, был на пару лет постарше. Никита Цветков в то время уже посещал школу, первый класс. Потом настало время и Егору Трубникову идти в школу. А у Татьяны Георгиевны появились другие воспитанники и, разумеется, другие любимчики. Но Егора Трубникова она не забывала и, порой встречаясь с его мамой на улице, всегда спрашивала о его здоровье, школьных успехах и прочем. Бывало, обе женщины разговаривали подолгу, обсуждая своих взрослеющих сыновей. Мама Егора Трубникова, Ирина Витальевна, была учительницей, преподавала английский язык в школе, где учился Никита Цветков. Позже семья Трубниковых обменяла квартиру и переехала в другой район; домашних телефонов тогда не было ни у Трубниковых, ни у Цветковых, и связь между семьями прервалась.

После восьмого класса школы сын Татьяны Георгиевны поступил учиться в вертолетное училище. Через три года, достигнув призывного возраста, Никита Цветков отправился прямиком в Афганистан. Оттуда он не вернулся – пропал без вести.

Вот так и получилось, что было нечто материнское в отношении Татьяны Георгиевны к Егору Трубникову, когда судьба (или кто там заведует судьбой?) вновь свела их по прошествии двадцати лет.

…Утром следующего дня после дуэли Мерлина с Ёсицунэ, как только Татьяна Георгиевна пришла на работу в детский сад, она сразу же позвонила в милицию, Воронину.

– Воронин, – сказал Воронин. – Слушаю.

– Это Флоримель, – сказала Татьяна Георгиевна. – Как там Мерлин?

– Неплохо, хотя могло быть и получше. С Ёсицунэ он справился, но не положил его.

– Этим ведь дело не кончилось, так? Не могло кончиться, я знаю.

– Да, ты права, сестричка. Ёсицунэ совершил сэппуку. А все остальные Минамото очень злы на Мерлина.

– За что? Ведь все было по правилам.

– Трудно придумать ужасней оскорбление для самурая, чем наступить на его меч. Мерлин по‑прежнему в опасности.

– Он в опасности с тех самых пор, как ты втянул его в эту историю. Он хоть не пострадал вчера? Самураи ведь очень искусны в обращении с мечом.

– Пострадал, но не сильно. Ёсицунэ порезал Мерлину левую руку, неглубоко. Дворкин заговорил порез, через три‑четыре дня и следа не останется. И, Флора, не злись на меня, ладно?

– Постараюсь.

После телефонного разговора с Ворониным, немного успокоившись, Татьяна Георгиевна спустилась на первый этаж и заглянула в группу, которую начали расписывать Егор и Леонид. В группе никого не было: одиноко стояла стремянка, да банки с красками и кисти ждали мастеров. Татьяна Георгиевна прогулялась вдоль стен, стараясь представить себе, как все будет выглядеть, когда художники завершат свою работу. Да, когда художники завершат работу, все будет выглядеть очень неплохо…

Татьяна Георгиевна вышла в коридор и увидела завхоза Амалию Михайловну, которая величественно выплывала из дверей столовой. В детском саду настало время завтрака, а завхоз старалась контролировать все, включая работу поваров, – такой уж нее был характер.

– Амалия Михайловна, – с несколько нарочитыми интонациями произнесла Татьяна Георгиевна, – прошу вас: когда появятся те мальчики, которые работают у нас над группой, передайте одному из них, Егору, чтобы он зашел ко мне в кабинет.

– Ну конечно, Татьяна Георгиевна, – так же манерно ответствовала Амалия Михайловна, – если я увижу Егора, то обязательно передам ему вашу просьбу.

Отношения у директора с завхозом были не то чтобы напряженными, но довольно прохладными, подчеркнуто вежливыми и без малейших признаков потепления. А почему так вышло – непонятно.

Татьяна Георгиевна вернулась в свой кабинет и занялась рутинной административной деятельностью: нужно было разобраться во множестве разнообразных бумаг, скопившихся на столе, и сделать несколько телефонных звонков. Когда разбирательство с бумагами, не дошедшее еще и до середины, изрядно утомило, Татьяна Георгиевна отвлеклась и посмотрела на часы – был уже почти полдень. А Егор так и не зашел. Татьяна Георгиевна оставила надоевшие бумаги и вновь отправилась на первый этаж.

В группе продолжалась работа над росписью стен. Художник был один. Не Егор.

– Здравствуйте, Леонид, – сказала Татьяна Георгиевна.

– А, Татьяна Георгиевна, здравствуйте. – Ленька перестал мазать стену, опустил кисть, ждал – не просто ведь поздороваться пожаловала директриса? С кисти, медленно набухая, срывались и падали на разостланную под стеной газету тяжелые густые капли темно‑красной краски; краска была неприятно похожа на кровь.

– А где Егор? – спросила Татьяна Георгиевна.

– Не знаю, пожал плечами Ленька. – Я утром заходил к нему домой, звонил – никто дверь не открывает. Ну, думаю, ушел уже, побежал скорее сюда, а Егора здесь и не было.

– Да‑да, – сказала Татьяна Георгиевна невнимательно. – Понятно.

Ленька, заметив ее задумчивость, спросил:

– Что‑то случилось? Егор вам зачем‑то нужен? Может, ему передать что от вас, если я его увижу?

– Нет, вашей работы это не касается, – сказала Татьяна Георгиевна, – касается Егора лично. Но если Егор здесь появится, то пусть сразу зайдет ко мне в кабинет.

– А если не появится? Если я его увижу в городе?

– Тогда пусть хотя бы позвонит.

– Ладно, я передам.

– До свидания, Леонид.

– До свидания, Татьяна Георгиевна.

Вернувшись в кабинет, Татьяна Георгиевна во второй раз позвонила Воронину.

– Егор куда‑то пропал, – сказала она без предисловий.

– Как так? – деловито поинтересовался Воронин.

– Он должен был сегодня утром прийти ко мне в детский сад, он тут стены разрисовывает вместе с другом. Друг пришел, а Егор – нет. Друг говорит, что заходил за ним, звонил в дверь – никто не открывает. Воронин, я за Егора беспокоюсь.

– Я тоже беспокоюсь, – сказал Воронин. – Ладно, я съезжу к нему домой, посмотрю как там и что. Позже тебе перезвоню…

3

Воронину было ясно одно: с Егором Трубниковым, новоявленным принцем Мерлином, что‑то случилось. Может быть, плохое, а может быть, и не очень. Воронин намеревался это выяснить.

Он сходил к операм и вызвал в коридор на пару слов старшего лейтенанта Дементьева.

– Ты, говорят, с дверными замками хорошо умеешь управляться? – спросил Воронин с ходу.

– Ну, допустим, – сказал Дементьев. – А тебе зачем?

– Квартиру одну, возможно, придется вскрывать.

– А ордер есть?

– Нет.

– Здорово. Проникновение со взломом. Статья сто пятьдесят восемь.

– Пошли. Машина ждет.

– Машина‑то зачем? Вещи вывозить?

– Тело, может быть, придется везти.

– Какае тело? Чье?

– Одного моего друга, – сухо сказал Воронин.

– Ну, так бы сразу и сказал. – Дементьев посерьезнел. – Дружба – это святое.

Машина стояла прямо напротив входа, мотор урчал на холостых оборотах, и молчаливый шофер Толик сидел за рулем. Воронин сел впереди; Дементьев – сзади. Воронин назвал водителю адрес – Толик кивнул. Поехали.

Дементьев вдруг наклонился вперед, к Воронину, и громко спросил:

– Слыхал, брагинская братва норских крепко прищучила?

– Слыхал, со старательным равнодушием ответил Воронин. Про поединок Конана‑Варвара и Конана‑Разрушителя ему рассказал Ерофеев, у которого были ученики как среди брагинских, так и среди норских.

– Говорят, будто брагинский бригадир самолично норскому башку развалил, как арбуз, – сообщил Дементьев.

Воронин только пожал плечами и тему не поддержал. Дементьев – неплохой мужик, только намертво укорененный в обыденности. И, к сожалению, он не читал книг.

Опер опять наклонился к уху Воронина и спросил:

– Как думаешь, найдем мы того гада, который Сашку Белова убил?

– Нет, – коротко ответил Воронин.

– Вот и я так думаю, – сказал Дементьев. – А жаль, черт возьми! Я бы лично тому гаду кишки выпустил…

У Воронина было что сказать по этому поводу, но он промолчал.

Милицейский уазик подъехал к дому 63 по улице Володарского. Воронин еще на ходу открыл дверцу и выскочил из машины, едва та остановилась. Дементьев тоже вылез из машины, посмотрел по сторонам и осведомился:

– А твой друг – не тот ли самый парень, которого Копаев недавно на задушевную беседу вызывал?

– Тот самый, – подтвердил Воронин догадку опера.

– Дела‑а, – протянул Дементьев. – Так что же, боишься, что твой друг настолько впечатлительный, что руки на себя наложил после одного разговора с Копаевым?

– Что?! – изумился Воронин; подобная мысль даже не приходила ему в голову. – Нет. – Но тут он вспомнил какоеу Егора было лицо, когда Ёсицунэ вспарывал себе живот, и он сказал: – Не знаю.

Дементьев посмотрел на него как‑то странно, но от замечаний воздержался.

– Сюда, – сказал Воронин, указывая на дверь второго подъезда. – Двадцать вторая квартира, пятый этаж, – и сам пошел первым.

Прежде чем допустить к замку ловкого опера, Воронин позвонил в дверь. Он давил на кнопку звонка, наверное, целую минуту, но никто ему так и не открыл.

– Дай‑ка я, – сказал Дементьев. Отодвинув Воронина в сторону, он присел на корточки, и, сощурив левый глаз, заглянул в замочную скважину.

– Хороший замок, – сказал он одобрительно, распрямляясь и засовывая руку в карман. – Простой, как репа, но надежный.

Однако этот надежный замок Дементьев открыл меньше чем за полминуты какой‑то металлической загогулиной.

– Делов‑то на козью ногу.

Воронин торопливо и нервно повернул дверную ручку и проскользнул в квартиру Егора.

Никого не было в комнате: постель смята и неубрана, на столе – несколько разноформатных чистых листков бумаги, пузырек с черной тушью и тонкое чертежное перо. Никого не было в туалете, в ванной – а Воронин, признаться честно, после высказанного Дементьевым предположения, боялся найти Егора с распоротыми венами, плавающим в остывшей, подкрашенной кровью воде. Никого не было на тесной малогабаритной кухоньке, только старый низкорослый холодильник Смоленск подавал слабые признаки жизни – гудел и трясся, как припадочный. Никого не было во всей квартире: ни хозяина, ни гостя, ни, слава богу, трупов.

Из прихожей донесся непонятный шум, там происходила какая‑то возня – кажется кто‑то угодил в цепкие лапы опера Дементьева. Воронин поспешил на звуки и увидел щуплого светловолосого парнишку лет двадцати, который слабо, но упрямо трепыхался под тяжелой дланью милиционера. Парнишка был Воронину смутно знаком, капитан видел его однажды вместе с Егором, но имени не помнил, поэтому сказал просто:

– Привет, – и сделал Дементьеву знак, чтобы тот отпустил пацана.

– Ну, привет, – хмуро сказал парнишка, как‑то брезгливо дернул левым плечом и отодвинулся подальше от Дементьева.

– Ты к Егору пришел? – спросил Воронин, пристально наблюдая за выражением лица друга Егора Как‑там‑его‑зовут.

– Ну не к вам же, – хамовато ответил друг.

Дементьев усмехнулся и покачал головой. Его выражение лица Воронин прочитал, как открытую книгу: Была б моя воля – поучил бы я тебя, как со старшими правильно разговаривать…

– Егор куда‑то пропал, – доверительно сообщил Воронин парнишке. – Ты не знаешь, где он может быть?

Ответ парнишки был все таким же резким:

– Понятия не имею.

Дементьев вздохнул, и на всякий случай заложил руки за спину. Видно, он едва удерживался, чтобы не отвесить пацану подзатыльник.

– Если увидишь его – передай, чтобы он мне позвонил, а еще лучше, чтобы в гости зашел. Скажи, мол, Воронин тебя ищет.

– Ладно, скажу.

Воронин ясно видел, что ни он сам, ни Дементьев (особенно – опер, который по уставу был облачен в мундир) симпатии у друга Егора не вызывают, и откровенничать с ними он не станет. Но в то же время Воронин не сомневался, что если этот парнишка Егора встретит, то обязательно все‑все ему расскажет. А Воронину именно это и было нужно.

Правда вот Воронин не был уверен, что этот друг Егора встретит. Совсем не был уверен. Должно быть, принц Корвин чувствовал нечто странное…

4

С самого утра Воронин испытывал смутное беспокойство и никак не мог понять: по какому поводу? А оно, это беспокойство, такое неясное, но очень настырное, все время сидело где‑то на краешке сознания, болтало ножками, дразнилось и отвлекало от работы. Воронин, пока писал отчет, несколько раз сбился. Пришлось пощелкать мышью, выправляя ошибки, – текстовый редактор штука хорошая, но до чисел ему вообще никакого дела нет.

– Сейчас я буду печатать, – объявил Воронин специально для своего коллеги Протасова.

Протасов ковырялся в старом радиоприемнике Вега, который ему, как общепризнанному мастеру по починке любой бытовой техники, принес кто‑то из милиционеров. После предупреждения Воронина Протасов отложил паяльник и радиоприемник в сторону, взял со стола пачку Примы и дешевую китайскую зажигалку и вышел на лестницу покурить. Протасов ненавидел принтер; точнее, не сам принтер, а тот звук, который устройство издавало во время печатания. Принтер был матричный и во время работы верещал, словно недорезанный поросенок. То ли дело струйный принтер, – неоднократно высказывался Протасов. – Или, еще лучше, лазерный, такой, как у начальника стоит. Тихо работают, интеллигентно, не то что эта стерва визгливая.

Воронину вопли принтера большого неудобства не причиняли, тем более, что он полагал курение гораздо более вредным для здоровья процессом. Он откинулся на спинку стула, задрал голову к потолку, нашел среди трещинок в побелке гексаграмму гуань и задумался о причинах мучившего его беспокойства. Перебирая мысленные каталоги дел выполненных и невыполненных, а также логи событий нынешнего дня, Воронин припомнил и утреннее явление Егора Трубникова.

Странный был визит. Зачем Егор приходил – непонятно. Вообще, он был как будто слегка не в себе… Не в этом ли причина беспокойства? Да, наверное, в этом. Похоже, вот оно – та самя заноза, что не давала покоя с самого утра. Егор Трубников. Что‑то с ним не так. Что‑то случилось с Егором. Надо ему позвонить…

Воронин дождался, когда принтер перестанет трещать, дотянулся до телефона, быстро набрал номер Егора и начал считать гудки: один, второй, третий… После седьмого гудка Воронин почти уверовал в то, что с Егором случилось нечто нехорошее, но уговаривал себя, успокаивал: Ну, не берут телефон. Мало ли что? Может, и дома‑то никого нету.

Трубку сняли на десятом гудке.

– Алло.

– Егор, ты? – обрадовался Воронин.

– А, капитан. Ты кому, вообще, звонишь?

– Тебе.

– Тогда чего спрашиваешь?

Шпильку Егора Воронин пропустил мимо ушей, его сейчас волновало не это.

– Ты зачем ко мне утром приходил? – спросил он. – Какие‑то проблемы?

– Я к тебе приходил? – искренне удивился Егор. Затем возникла пауза – похоже, микрофон прикрыли ладонью.

– Алло, Егор, слышишь меня? – повысил голос Воронин.

– Да слышу, слышу, – ворчливо отозвался Егор. – Понимаешь, утром к тебе заходил не я, а мой двойник из параллельного мира. Он слегка заплутал по пути…

– Шутки шутишь? – Воронин слегка обиделся: беспокоишься о человеке, нервы себе мотаешь, а он…

На другом конце провода Егор что‑то коротко сказал мимо телефона. Воронин не разобрал ни слова.

– Что? – спросил он. – Егор, ты не один, что ли? С кем ты там разговариваешь?

– Тихо сам с собою я веду беседу, – фальшиво пропел Егор и, не удержавшись, фыркнул.

– Шутки шутишь? – сердито повторил Воронин. – Ну, шути, шути.

И повесил трубку.

5

Милиционеров Ленька не любил. На то у него была причина, вернее сказать, две причины – два сломанных ребра. Егора бы Ленька милиционерам не выдал, даже если бы знал, где тот находится.

Кстати, куда же он запропастился на самом деле? В детском саду Егор не появляется уже второй день подряд. Дома его нет. Друзья его ищут. Что еще? Женщины. Шерше там, где ля фам.

Впрочем, Ленька знал, что несмотря на все гуляющие по общаге невероятные легенды о егоровом волокитстве, в действительности Егор особым распутством не отличался и гёрлфрендз, как перчатки (или как кондомы), не менял. Может, так было раньше, но не теперь.

А значит, нужно поговорить с Леной. Кажется, у нее с Егором что‑то есть…

Лену Ленька перехватил в дверях ее комнаты в общежитии, девушка собиралась куда‑то уходить. Не на свидание ли с Егором?

– Ты куда? – спросил Ленька.

– Гулять, – ответила Лена. – Я же город почти и не видела.

– Город, пфы, – пренебрежительно фыркнул Ленька. – Насмотришься еще – надоест.

– Вряд ли, – сказала Лена. – Завтра я возвращаюсь домой.

– Домой? – опешил Ленька. – А как же твоя учеба в музыкальном училище?

– Не будет никакой учебы, – покачала головой Лена. – Не будет никакого училища. Вообще, ничего не будет – по крайней мере, здесь.

– Эй, а что случилось‑то? – спросил Ленька сочувственно, он видел, что Лена очень расстроена. – Ты что, не прошла по конкурсу?

– Тебя это не касается! – ответила Лена резко. – Зачем пришел?

– Спросить хотел кое‑что, – сказал Ленька. – Ты когда Егора видела в последний раз?

– Вчера утром. А что?

– Да запропастился он куда‑то. Дома его нет, нигде его нет. Милицейские друзья его обыскались, даже квартиру вскрыли. Он, когда к тебе заходил, не упоминал случайно, что куда‑то собрался?

– Нет, не упоминал. Мы с ним очень мало говорили, он почти сразу ушел.

– Где же он может быть? – Ленька не спашивал, скорее он просто подумал вслух. Но Лена ответила:

– Где угодно.

Риторический ответ на риторический вопрос. Ленька пристально посмотрел Лене в глаза, ему не понравилась интонация, с которой она произнесла последние слова.

– Ты говоришь так, будто тебе на него наплевать, – сказал он с упреком.

– Может, так оно и есть. – Лена отвернулась, пряча взгляд. – Но это не твое дело.

– То меня не касается, это не мое дело, – зло сказал Ленька. – Знаешь, ты просто сучка. Зря я тогда сказал тебе адрес Егора…

Он резко повернулся и ушел.

Точно так же накануне ушел Егор…

Лена, как больная, проплелась в комнату, присела на краешек кровати, уронила лицо в ладони и разрыдалась. Ничего вы не понимаете, ничего… Она плакала второй день подряд – из‑за Егора и из‑зя себя. Из‑за того, что она сделала – с Егором и с собой. Из‑за того, что ее заставили сделать.

…Плохо, мне так плохо, и я одна здесь, совсем одна. И никому ничего нельзя рассказать, и никому ничего нельзя объяснить… Егор, он хороший, но я не могу… Будь проклята семья: девочки, девушки, женщины… Мы гордимся тобой, мы надеемся на тебя. Чем, ну чем тут гордиться?! Будь проклят Протей – такой заботливый, такой мудрый, такой расчетливый. Ты должна сделать это для своей семьи. Почему я должна была сделать это? Почему я должна? Почему я? Почему?..

6

В конце концов пришло время подумать о возвращении домой.

Егор‑гость, разжившись у Егора‑хозяина бумагой, тушью и пером, сел рисовать другой эмберский козырь – для возвращения в свой мир. Хозяин любезно оставил гостя одного, временно перебравшись на кухню. Гость сел за хозяйский стол, попытался сосредоточиться, настроиться на нужную волну – и вот тут‑то понял, что не может этот козырь нарисовать. У него не было нужного чувства, того самого чувства, что переполняло его тогда, в первый раз, и заставляло рисовать, и подталкивало, и вело… То есть рисунки‑то из‑под пера Егора‑гостя выходили, много разных рисунков, который впоследствии с интересом разглядывал вернувшийся с кухни Егор‑хозяин.

Вот интерьер собственной квартиры Егора‑гостя. Есть определенное сходство, – заметил Егор‑хозяин. – Но так же определенно, что есть и различия. Вот портрет капитана Воронина. Как‑то странно он выглядит без усов, непривычно как‑то. Портрет Ерофеева, учителя фехтования. А, Виктор Борисович, он точь‑в‑точь такой же. Гость сделал даже портрет Дворжецкого, вызвавший недоумение хозяина: Это еще кто такой? Егор‑гость объяснил, кто такой Дворжецкий. Не‑а, покачал головой Егор‑хозяин, – такие нам неизвестны.

Над первыми двумя рисунками Егор‑гость еще трудился очень прилежно, над портретом Бенедикта старался уже меньше, а портрет Дворкина бросил, едва наметив основнын черты. Он провел за столом почти пять часов, не разгибаясь.

– У тебя глаза красные, – сочувственно сказал Егор‑хозяин.

– Я устал. – Егор‑гость со стоном поднялся из‑за стола. – Глаза у меня красные, пальцы – черные, спина – болит. Думаю, мне нужно сходить на улицу, погулять, проветриться.

– Составить тебе компанию? – предложил Егор‑хозяин.

– Нет, – отказался Егор‑гость. – Я просто хочу немножко побродить по окрестностям.

– Не заблудишься? Все‑таки это другой город…

– Не заблужусь. К тому же я могу в любой момент воспользоваться картой.

– Ну, как знаешь, – отступился Егор‑хозяин. – Была бы честь предложена…

Егор‑гость немного хитрил, когда говорил своему местному двойнику, что желает просто побродить пешком. На уме у него было нечто иное. Поскольку с созданием нового эмберского козыря дело по непонятным причинам не заладилось, Егор‑гость надумал испробовать еще один способ путешествия по мирам‑отражениям, описанный у Роджера Желязны. Способ был тот самый, которым в начале Девяти принцев Янтарного королевства воспользовался Рэндом, чтобы доставить себя и Корвина на родину. Исходя из рекомендаций Желязны, следовало сосредоточиться на чем‑то очень хорошо знакомом в том мире, куда нужно попасть, и при этом двигаться. Корвин и Рэндом ехали на автомобиле. Егор шел пешком; как он помнил, при этом способе путешествия по отражениям для начинающих предпочтительнее не спешить.

Егор вышел к самому началу улицы Свердлова, которая в его мире вела прямиком к дому. Именно на доме, в котором жил, Егор и решил сосредоточиться: Красная кирпичная пятиэтажка в три подъезда, на первом этаже – книжный магазин, а на пятом, ровно посередине фасада, окна моей квартиры. Вперед!

Начало улицы Свердлова Егору помнилось плохо, он бывал здесь (там?) нечасто, и теперь даже под страхом смерти или вечного невозвращения не смог бы сказать – насколько велики отличия между двумя мирами в этом квартале и есть ли эти отличия вообще. Ну да ладно. Ведь если рассудить, то чем меньше отличий между двумя параллельными мирами, тем ближе эти миры друг к другу, и тем легче должен быть переход из одного мира в другой. Теоретически – легче. А на практике?

Егор шествовал по тротуару, старательно удерживая в памяти милый сердцу образ своего дома. Встречных прохожих Егор просто не замечал, а они с готовностью уступали ему дорогу – должно быть, он пугал их своим до крайности целеустремленным видом, напоминая киношного зомби или редкую разновидность дневного лунатика.

На пересечении улиц Свердлова и Республиканской Егор немало возрадовался, увидев по левую от себя руку забор из нестроганных досок и стройку за забором. Стройка была в точности как та, на которой прошлой ночью Егор в образе Мерлина сражался с Ёсицунэ. И хотя воспоминания, связанные со стройкой, были тяжелы и неприятны, в данный момент это место казалось почти родным. Егор начал верить, что ему удалось вернуться в свой мир.

Он поспешил дальше.

Кинотеатр «Арс». Знакомо. Одно время здесь работал видеосалон, в котором Егор впервые посмотрел Горца.

Библиотека имени Некрасова. Очень знакомо. В школьные годы чудесные Егор часто посещал библиотеку; как‑то раз он стащил оттуда зачитанный экземпляр «Трудно быть богом» Стругацких, чего до сих пор стыдился.

Вещевой рынок, трамвайная остановка, стадион – знакомо, знакомо, знакомо…

– Неужели у меня получилось? Неужели я сумел вернуться? – Егор и верил, и не верил. – Я – дома?

Он перешел улицу и поравнялся с металлическим забором, ограждавшим стадион с прилегающими к нему территориями. На углу стояло приземистое одноэтажное здание, почти без окон, плохо оштукатуренное и выкрашенное в ужасный грязно‑желтый цвет. Здание это, по все видимости, служило одним из подсобных помещений спорткомплекса, но, если судить по внешнему виду, годилось лишь для хранения сломанного и негодного к употреблению спортинвентаря. На стенах здания почти не было надписей – наверное, мерзкий желтый цвеи отвращал уличных художников. Стену, выходящую на улицу Победы, какой‑то переполненный эмоциями фанат оживил размашистым Торпедо – чемпион! Знакомо. Возле надписи на стене, выходящей на улицу Свердлова Егор встал, как вкопанный.

Черным по желтому, густым аэрозольным розбрызгом было выведено: Nirvana. Знакомо.

Но рядом, немного ниже, некий остряк приписал ярко‑зеленым маркером: ни сшита. Не знакомо.

Раньше этого здесь не было, – тупо уставившись на зеленые каракули, подумал Егор. Его начало охватывать предчувствие неудачи.

Постояв и поразмыслив еще немного, Егор пришел к выводу, что незнакомая ранее надпись на стене еще ничего не определяет – в конце концов, он проходил этим участком улицы пару дней назад, а граффити могла появиться хоть вчера, хоть полчаса назад. Но, несмотря на приведенные самому себе доводы, уверенность в успешном возвращении домой была сильно поколеблена. (Если уж говорить откровенно, она, эта уверенность, была повержена наземь и жалко корчилась в пыли…)

А дом был так близко.

И так далеко…

Егор, напрягая воображение, восстановил в памяти двор, полузатоптанные чахлые газоны, кучку страшненьких железных гаражей, качели, песочницу, малолетнюю ребятню на качелях и в песочнице, молодых мамаш с колясочками, старушек на лавочке возле подъезда и, наконец, наиболее тщательно, саму дверь подъезда – с обрывками объявлений, расклеиваемых ЖЭУ и извещавших о временном отключении воды, газа или электричества. И уж конечно – без всяких там электрозамков и домофонов.

Он вообразил все это насколько мог явственно и с этим образом в голове медленно стронулся с места, прошагал до конца забора, перешел улицу Володарского, свернул во двор…

Железную коробку домофона на дверях подъезда Егор разглядел издалека, от угла дома.

Облом. Второй способ также не сработал.

А двор‑то, между прочим, был почти такой, каким Егор и представлял его: гаражи, качели, песочница, мамы с колясками, шумные дети, тихие старушки…

Все же это был не тот двор. И город был не тот. И мир был не тот…

Все чужое.

Егор почувствовал, что он страшно устал, что у него болит голова и что ему хочется есть. В этом мире было только одно место, куда он мог вернуться. Егор достал из кармана рубашки свой единственный эмберский козырь; он так устал, что ему было все равно, что подумают люди вокруг, когда вдруг увидят его фокус с картой.

Но фокус не удался. Из‑за утомления, головной боли или по какой‑либо другой причине, но Егор не сумел оживить рисунок на карте, сколько ни таращил глаза. Промучавшись несколько минут, он горестно вздохнул, убрал карту в карман, вернулся на улицу и уныло побрел на остановку троллейбуса.